Текст книги "Белые волки. Часть 3. Эльза (СИ)"
Автор книги: Влада Южная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 32 страниц)
– Прибарахлила? – прогудел он, наконец.
– Да сам он прибарахлилси, я то что? – напустила на себя невинный вид Ласка. – Он наш, он свой, он же не виноват, что не в той семье родилси?
– Может, и не виноват, – задумчиво качнул головой Рыба, а затем без предупреждения развернулся и потопал прочь.
– Он знает, что теперь ты со мной? – Крис улучил момент и требовательно дернул Ласку за руку, склонившись к ее уху в свистящем шепоте, пока широкая спина Рыбы маячила перед глазами.
Рыжая хихикнула, но локоток отбирать не стала.
– Я – женщина свободная, никому докладываться не обязана.
– А он тебе кто теперь?
– Да никто, конь в пальто, – она показала ему кончик розового языка, вырвалась и убежала вперед.
Их ждали в большом гроте, куда сходились целых семь коридоров. Казалось, сюда набился весь свободный народ от мала до велика, и все глазели только на лаэрда, который осмелился ступить в их мир и самонадеянно рассчитывал выйти живым отсюда. Беззубые старухи бормотали о чем-то между собой, молодые девицы прижимали к груди пищащих младенцев, мужчины презрительно разглядывали чужака, мальчишки корчили ему страшные рожи и смеялись. В центре сборища гордо восседали двое: седовласый толстяк, густо обвешанный золотом прямо поверх рваного тряпья, и женщина, тоже в годах, остроносая и тонкогубая, одетая, как вполне приличная майстра. На ее коленях покоилась большая белая крыса в ошейнике и поводке, в одном ухе зверька сверкала крохотная сережка, и, разглядывая Криса, хозяйка то и дело поглаживала по спинке своего питомца. Рыба подошел и занял место рядом с ней, став третьим, кому в этом гроте дозволялось сидеть.
– Ты пришел нас о чем-то попросить, сахарный мальчик? – спросила женщина.
Говорила она чисто, но это не смущало Кристофа и не могло обмануть: он знал, что свободный народ любит прикидывать на себя разные образы, а его собеседнице, судя по всему, нравилось мнить себя особой, ничем не уступающей прочим горожанкам с наземной части столицы. Он глянул на Ласку и заметил, что та волнуется, да так, что губу закусила едва ли не до крови.
– Я не собираюсь ни о чем просить, – спокойно ответил он любительнице белых крыс, – разве свободные о чем-то просят? Они заявляют. Вот и я хочу заявить, что считаю себя одним из вас.
В толпе возмущенно загудели на разные голоса, но щербатая улыбка рыжей девчонки подсказала ему, что ответ прозвучал правильно.
– Свинья тоже считает себя лаэрдой, – хрюкнул толстяк, и все одобрительно засмеялись.
– Да он уже работал со мной, – послышался среди общего гогота сердитый Ласкин голосок. – Рыба не даст соврать. И Тима он побил, я видала.
– Молчи, девочка, – строго одернул ее белобрысый, – я скажу, когда сам захочу.
– Почему же, пусть говорит, – возразил Крис, обводя их всех взглядом. – Она свободная, и имеет право свободно говорить, что и когда хочет.
Женщина с крысой скрипуче засмеялась.
– "Имеет право", – передразнила она. – Как не обряди чучело, лаэрд изнутри все равно прет. Иди, мальчик, своими правами меряйся в другом месте. Никогда сахарная нога не ступала на наши земли. Только одному, проклятому Волку мы уступили, и то лишь ради того, чтобы свою кровавую жатву он собирал где-нибудь в других местах.
Крис сглотнул. Говорить или не стоит? Поможет правда или отвернет?
– Это мой брат, – решился он. – Тот, кого вы называете проклятым Волком. Мой родной брат. Он живет в темпле темного и служит ему. И если кто-то из наших и ходил по вашим землям, то это мог быть только он.
Все ахнули. Толстяк побледнел, а женщина крепче прижала к груди питомца. Рыба долго смотрел на Криса своими выпуклыми глазами, а затем остановил чужие крики жестом.
– Чтобы от нас уходили, такое бывало, – сообщил он, – и кто уйдет, тот мертв для нас навсегда. Но чтобы приходили…
– Все когда-то случается впервые, – с философским видом поддакнул Крис.
Толстяк фыркнул, женщина задрала острый нос и нервно потеребила ошейник крысы. Рыба почесал висок и вдруг с размаху хлопнул себя по колену.
– По мелочи у нас и пятилетняя мелюзга воровать умеет. Сможешь целый дом у лаэрда украсть – примем.
– Богов своих оскорбишь – примем, – недовольно искривив пухлый рот, бросил толстяк.
Владелица крысы злорадно оскалилась.
– От семьи откажешься – примем. Твой брат же отказался. И ботиночки сыми, у моего сынки точь-в-точь размер, отсюда вижу.
На обратном пути Ласка очень сокрушалась по поводу туфель.
– Как я не подумала? Ну как я не подумала? – без конца только и повторяла она, качая головой.
– Да ладно, – Крис только махнул рукой, – все равно это была глупая затея.
– И ничаво не глупая, – взвилась тут же она. – Рыба помог, за тебя заступился. Они тебя примут, вот увидишь.
– Да как примут? – проворчал он, отбирая у нее сумку, так как они очутились уже у самого выхода наружу, и наступила пора переодеваться. – Почему, например, я должен оскорблять богов?
– Чтобы доказать, что ты в них не веришь, – притихла вдруг Ласка. Она отошла и присела на выступ стены, сложив руки на коленях.
– А почему я должен перестать в них верить? – он, напротив, распалялся все больше и больше. Кошечкой, видите ли, она к Рыбе льнет. – Что они сделали мне плохого?
– А что хорошего? – она глянула на него без тени улыбки. – Вы, благородныя, слишком много значения своим богам придаете. Повезло вам – значит, светлый помог. Не повезло – темный подставил. А мне ежели повезет, так я знаю, что сама этого добилась. А ежели не повезет – значит, сама и виновата, что-то прошляпила.
Кристоф свернул свою "одежу", сунул ее обратно в Ласкину сумку, посмотрел на босые ступни, торчащие из штанин, и в сердцах сплюнул. Вот смеху-то будет в таком виде домой идти. Ладно, добраться можно и на таксокаре, но сначала его надо поймать, а потом еще от ворот до дверей дойти, не вызвав беспричинный гогот у привратника. Нет, подземный мир совсем не романтичный и не загадочный. Зубастый он, как голодная акула, и хитрый, как мать девицы на выданье. А самое главное – требовательный, как майстра Ирис на экзамене по изящной словесности. И теперь, когда все это перестало быть шуткой, Крис остался один на один с безжалостной реальностью, в которой подземный и надземный мир существовали параллельно, бок о бок, но никогда не пересекались.
– Хорошо, – вздохнул он, – ну вот скажи, ты бы от семьи отказалась?
Ласка насупилась и поковыряла носком туфельки землю.
– Ты же говорил, что у тебя дома все плохо.
– Да какая разница, плохо или хорошо? – вышел из себя он. – Я – лаэрд. Я – единственный наследник. С чего ты вообще взяла, что я от этого откажусь?
– Ну коне-е-ечно, – язвительно протянула она, – от золотых подух нет сил отказаться.
– Да не в подухах дело. Нельзя мне, понимаешь? Не мо-гу.
– А вот потому ты и не свободный, – вскочила на ноги Ласка, – потому что твои деньги тебя по рукам и ногам вяжут. Повесили тебе наследство, как камень на шею, и ты с ним никак выплыть не можешь. И вообще, чегой-то ты за всех тама отдуваешься? Детей наплодили, а наследник только ты. Что, самый лысый?
Риторический вопрос о волосяном покрове Кристофа повис в воздухе, и некоторое время они стояли, отвернувшись каждый в свою сторону и сложив руки на груди. Наконец, он пошевелился, сначала неохотно глянул через плечо на взъерошенную рыжую девчонку, вспомнил, как она грозилась отбить шары за него, виновато вздохнул.
– Я не для себя наследство должен получить, – заговорил примирительным тоном. – Для Дима. Отец его имени лишил и из дома выгнал. Даже если я от денег откажусь, ему они точно не достанутся, не вернет его отец обратно ни за какие коврижки, ты просто нашу семью плохо знаешь. А он старший, понимаешь? Это его деньги. Мне хватит только моей малой части, чтобы путешествовать или чем-нибудь интересным заниматься. И не хочу я сидеть в их дурацком парламенте, но без репутации, без уважаемого имени просто так брата в общество вернуть не смогу. У отца вот есть и репутация, и имя, он такое влияние имеет. А мне надо дотерпеть, понимаешь? Дождаться, пока главенство в семье перейдет ко мне, чтобы вернуть это все Димитрию. И Эль… с ней тоже надо что-то делать.
Ласка тоже повернулась, бровки цвета светлой меди все еще образовывали складку на переносице, но в глазах уже не было гнева.
– Какой ты у меня благородный… – вздохнула она с таким причитанием, будто сетовала на его скоропостижную кончину. – Вот же полюбила на свою голову…
Она подошла и хотела прижаться, но тут Крис опять некстати вспомнил, как Ласка подлизывалась к белобрысому.
– А Рыбу ты тоже так любила? – буркнул он.
– Да дался тебе этот Рыба несчастный, – уже совсем весело проворковала она и все-таки прильнула всем телом. – Заботился он обо мне, вот и все. Когда мамка померла, я совсем малая была, ничего не умела, сама на пропитание бы не заработала. Стали меня делить, кому достануся. И выходило, что достанусь попрошайкам. А работа у них – фу.
Она сморщила носик и помотала головой, будто учуяла что-то протухшее.
– Грязной, немытой ходить, с протянутой рукой сидеть – это не по мне. А Рыба, он же мамкиным последним мужкой был, когда она померла. Вот и взял меня к себе, у него девочки все чистенькие, хорошо одетые, потому что к богатому майстру ты на расстояние кармана не подбересся, ежели вонять будешь. Научил он меня всему, и хоромы мамкины помог отстоять, чтобы кто-то посильнее не занял. Хороший он, Рыба. Почти как ты.
– А тебя он тоже… ну как я? – говорить об этом было неприятно, Крис едва подбирал подходящие слова.
– Да ты что, – хлопнула его по руке Ласка. – Ты с маманей своей стал бы тискаться? То-то же, а Рыба для меня вместо папки. А про мужку я тебе наврала, когда думала, что ты гад педальный и козел. А так у меня только с одним парнем было, но он уже давно живет с другой. Второй ты у меня, понял? Вечно какой-то давалкой меня выставляешь. Ладно, посиди тут, я пробегусь, обувку тебе поищу какую.
Она сорвалась с места и убежала, в обычной своей манере напоминая рыжий вихрь, а Крис смог выдохнуть, не скрывая облегчения. Может, и не все свободные такие зубастые и хитрые? Рыба, вот, и впрямь хороший мужик.
Если что-то в жизни Ласка и любила больше своей работы, то это было кино. Она не могла позволить себе роскоши тратить выручку на пустые развлечения и никогда не бывала там прежде, но однажды Кристоф совершенно случайно перехватил ее жадный от любопытства взгляд, брошенный на уличную афишу, пригласил сходить – и с тех пор водил с удовольствием на каждую премьеру, а если таковых не ожидалось, то на один и тот же показ по три-четыре раза подряд.
Там, в темном, пропахшем сигарным дымом зале, ерзая на удобном диванчике или прижимаясь к плечу Криса, Ласка не скрывала эмоций. Она так искренне жалела попавших в беду героев, так сладко вздыхала на любовных сценах и так искренне радовалась, когда все заканчивалось хорошо, что у него язык не поворачивался открыть ей правду и разрушить волшебство, которое создавал синематограф. Сам-то Крис, конечно, понимал, что "убитые" актеры не умирают по-настоящему, и экранные любовники не влюблены друг в друга, а лишь изображают страсть, и удивлялся, как Ласка, всю жизнь прожившая среди хитрости и притворства, способна оставаться открытой и доверчивой, как ребенок, когда дело касалось сказки.
– Жалко… – всхлипывала она, когда очередной герой падал, обливаясь искусственной кровью.
– Развратничают не по-благородному, – хихикала, когда другой герой целовал любимую неподалеку от ее мирно спящего мужа.
– Да примочите его уже кто-нибудь, – вскакивала и трясла кулаком, когда злодея долго не могли поймать.
На экран Крис почти не смотрел, по ее репликам догадываясь, что там происходит, он не мог оторвать взгляда от Ласкиного личика, освещенного экраном, и от ее горящих влажных глаз. Иногда она замечала его пристальное внимание на себе и тут же смущалась.
– Я веду себя, как дурочка, да? – она опускала голову и пряталась от него.
– Нет, ты что?
– Да что, не видно? Вон все сидят неподвижно, как в штаны наложимши, а я так не могу…
Крис фыркал: побывала бы она на званых обедах, куда теперь таскает его отец. Вот где приходится чувствовать себя скованной по рукам и ногам марионеткой.
– Хочешь, я в следующий раз все места на сеанс выкуплю? Будешь сидеть и никого не стесняться.
– Ты что, сдурел? – ужасалась она. И тут же шептала: – А что, так можно? – И трясла головой: – Не, это в тебе благородство играет. Лучше яблоков в сахере мне купи, раз деньги девать некуда.
Засахаренные яблоки, как и леденцы на палочке, и шоколад в серебристой обертке, и шипучий лимонад, продавались тут же, в фойе, и за ними приходилось выстаивать огромную очередь. У Ласки руки так и чесались "поработать", но она мужественно держалась, напоминая себе и Крису, что в местах, куда ходишь получать удовольствие, этого делать категорически нельзя. Но в один из дней, вскоре после аудиенции у подземных старейшин, непреодолимое желание "нагреть карман" испытал и сам он.
Благородный лаэрд с густыми бакенбардами, который пришел сюда вместе с дочерью, не стал в отличие от Кристофа дожидаться очереди, а напрямую подошел к продавцу, оставив прочих за своей спиной глотать резкие словечки. Крис тоже мог бы так делать, но не хотел привлекать к себе и Ласке внимание, поэтому и не лез напролом. Благородного волка он узнал, это был один из знакомых отца, а его дочка являлась одноклассницей Кристофа.
– Что случилось? – удивилась Ласка, заметив, как он сделал стойку на ничего не подозревающего лаэрда.
– Смотри, какие у него часы, – шепнул Крис.
– Какие? – скептически пригляделась она. – Дорогие.
– Поверь мне, очень дорогие, – фыркнул он. – Даже дороже тех, что ты когда-то с меня сняла. Они стоят, как целый дом.
Она тут же поняла, к чему он клонит.
– Да Рыба так просто сказал про дом. Понимал же, что такое никому украсть не получится, но нельзя было поддаваться перед остальными. На самом деле, любое украшение сойдет.
– Нет, это дело принципа, – выпятил челюсть Крис. – Может, эти часы и не стоят, как целый особняк, но более-менее сносный домишко на них купить точно получится. Пусть подавятся твои подземные своими насмешками. И над тобой меньше смеяться будут. Думаешь, я не заметил, как тебя дразнят сахерной подстилкой?
– Ну и пусть дразнят, – насупилась Ласка, – я им шары поотбиваю.
– А так и отбивать не придется, – упрямо возразил он. – Пусть рыночные презирают меня за моих богов и семью, но уж за сноровку уважать точно начнут. Кто еще сумеет обворовать лаэрда, а?
Но рыжая девчонка все равно не воодушевилась идеей.
– Не нравится он мне, – пробубнила она, – рожа шибко умная. Таких хрен проведешь.
Лаэрд как раз вручил дочери лимонад и орехи в карамели и заканчивал расплачиваться за покупку.
– Ты ж сама говорила, что у меня тоже рожа умная. Но часы же сняла, – настаивал Крис, в панике ощущая, что они вот-вот потеряют нужный момент.
Ласка вдруг покраснела.
– Не умныя, а благородныя, это другое, – и перехватив его взгляд, отмахнулась: – Ой, все. Поймают тебя, я не виноватыя.
Решительно выскользнув из очереди, она пошла прямиком на лаэрда, а Крис двинулся за ней. Рыжая с разбегу налетела на девицу, заставив ту опрокинуть на себя лимонад. Молодая лаэрда в шоке застыла, оглядывая испорченное платье, а Ласка ловко выхватила из ее рук салфеточку, которая прилагалась к сладким орехам, и принялась затирать мокрое пятно, рассыпаясь в извинениях. Первым опомнился лаэрд. Он напустился на девчонку, схватил за руку, чтобы не смела даже прикасаться к одежде его дочери, Ласка вцепилась ноготками в его запястье, возмущенно призывая на помощь. Поднялась суматоха, и внимание всех присутствующих вполне ожидаемо переключилось на назревающий скандал.
Крис под видом любопытствующего аккуратно зашел со спины. Щелк. Расстегнуть замок браслета для него, близко знакомого с подобными вещами, не составило труда. Лаэрд, который держал левую руку вдоль тела, разбираясь с неуклюжей девчонкой, даже не заметил прикосновения.
Или заметил? Крис только успел опустить добычу в карман брюк, как сильная рука сомкнулась уже на его запястье.
– А, это ты… – лаэрд держал его крепкой хваткой и смотрел прямо в лицо.
– Д-доброго дня, – улыбнулся Кристоф, лихорадочно натягивая маску "юноши, не ведающего, что такое хрен". – Какая приятная встреча. Привет, Мария.
Дочь лаэрда, донельзя расстроенная инцидентом, только буркнула что-то в ответ, заливаясь слезами, а Ласка быстро сориентировалась в ситуации и исчезла. Подойти и забрать у Криса добычу, как предполагалось по плану, она теперь не могла, и он пытался сообразить, что делать, если лаэрд заметит пропажу и заставит вывернуть карманы. Это кто-то пониже происхождением постеснялся бы подозревать аристократа и звать полицию, а равный ему подобного смущения не испытает. Ох, права была Ласка, когда не хотела связываться с ним. Шикарный хронометр, инкрустированный чистейшими бриллиантами, с точнейшим механизмом самой тонкой работы и тяжелым золотым браслетом буквально прожигал бедро через ткань. Сказать, что заметил на полу и как раз хотел отдать? Рассмеяться и перевести все в шутку? Крис умел притворяться, ему это нравилось и выходило легко. Но получится ли теперь?
К счастью, его собеседник был больше озабочен плохим настроением дочери, чем проверкой своих вещей. Перекинувшись с Крисом несколькими фразами, он поспешил увести ее.
Ласка ждала двумя кварталами дальше, под облетевшим по осени кленом. Она хмуро ковыряла пальчиком кору, кусала губы и вся переменилась в лице, стоило ему появиться. Крис принялся с жаром рассказывать ей, как вышел сухим из воды, оттягивал карман, украдкой показывая добытое сокровище, а сам ловил себя на мысли, что она смотрит на него так же, как он глядел на нее в полутемном зале кинотеатра.
Как на человека, чья вера в чудо восхищает.
За рыжей девчонкой следили. Их было пятеро: водитель, сосредоточенный на том, чтобы в любой момент сорваться с места по команде, двое крепких слуг, благородный лаэрд с густыми бакенбардами… и рябой оборванец.
– Это точно она? – спросил лаэрд, морща нос от того, что приходится напрямую обращаться к какому-то отродью, без чьей помощи было никак не обойтись.
– Точно, – подтвердил рябой, – она с вашенским гуляет, больше никого у нас таких нет. Подстилка сахерная, – он опасливо покосился на сидящего рядом с водителем лаэрда и добавил: – ежели кто вам и нужен, то токма она.
Девчонка бойко стучала каблучками по тротуару, не замечая кар, плетущийся по другой стороне улицы. Она свернула в аллею, присела на скамейку и достала из сумочки зеркальце, чтобы прихорошиться. Вечерело, и ее рыжие волосы отливали червонным золотом в лучах угасающего солнца.
– Рыбе давеча часы принесла. Дорогущие, – закатил глаза рябой. – Но, говорит, не сама воровала, а этот… вашенский… Да и не смогла б она сама. Она по мелочевке больше. Уж я-то ее знаю. Точно-точно.
Лаэрд еще раз задумчиво окинул взглядом фигурку.
– Она слишком хорошо одета для уличной воровки.
– Так это ж спесьяльно, ваше сахерное благородство, – хихикнул оборванец, – чтоб такие, как вы, внимания поменьше обращали.
Лаэрд вздохнул и сделал знак одному из слуг. Тот ткнул парня в плечо и сунул ему купюру.
– А ну, сгинь отседова.
Рябой, не заставляя упрашивать себя дважды, радостно толкнул дверь и выкатился прочь. Настроение у него было превосходным. Мало того, что в шикарном каре на кожаных сиденьях посидел, сахерного лаэрда на расстоянии вытянутой руки видел, так еще и Ласку эту, давалку хренову, проучить сумеет. А может, и хахаля ее зацепить удастся. Достал совсем, житья от него нет никакого.
Водитель оглянулся по сторонам, плавно развернулся через проезжую часть, оказавшись точно напротив скамейки, где сидела рыжая. Слуги выскочили, подхватили ее под руки, уволокли в салон. Двери захлопнулись, мотор взревел, кар рванулся по пустой дороге, увозя похищенную, крепко зажатую мужчинами на заднем сиденье.
В лежавшем у скамейки треснувшем зеркальце отражалось вечернее небо.
Цирховия
Шестнадцать лет со дня затмения
Ольга больше не могла притворяться счастливой, и никакое самовнушение на нее уже не действовало. Да и обманывать себя, прятать голову в песок и делать вид, что все прекрасно, она теперь не хотела.
– Мой муж – мерзавец, – говоря это, она тяжело опустилась на холодный влажный пол подземной молельни, – и, похоже, я никогда его не любила.
Рамон, ее безликий любовник, возвышался над ней, храня гнетущее молчание. Черная кожа его штанов тускло лоснилась в свете свечей, обнаженная белесая грудь мерно вздымалась и опадала. Чувствует ли он, что с ней творится, понимает ли? Принесет ли хоть какое-то по-настоящему нужное облегчение или как всегда накормит отговорками о служении своему богу? Боги ничего не дали ей, ни светлый, ни темный, они оба с жадностью принимали ее дары, но не торопились облагодетельствовать в ответ. Ей позволили испытать великое счастье материнства лишь для того, чтобы потом забирать ее детей одного за другим, и никакие просьбы и мольбы этой порочной цепочки не прервали.
Если Безликий и удивился, что благородная лаэрда пожаловала в темпл темного в столь неурочный час и так яростно требовала пустить, что ей не посмели отказать, то вида не подал. Ольга прислонилась к каменной стене, откинула голову, встретилась с ним взглядом.
– Ты мне врал, – упрекнула она без злобы, скорее признавая собственное упущение, – врал, что знаешь, как спасти мой брак и как все наладить. Точнее, ты укреплял во мне веру, что там есть что налаживать, и ни разу не сказал правду. Ты же знал, я же все тебе рассказывала. Мне надо было сразу бежать от него.
Огоньки свечей затрепетали от движения воздуха, когда Рамон резко опустился рядом с ней на колени.
– Кто я такой, чтобы говорить тебе это, волчица? – прошептали его бледные губы, а глаза в прорезях маски смотрели так, будто вынимали из ее груди душу. – Сюда приходят не за правдой, а за исполнением желаний. Да ты и сама это понимала.
Ольга хотела отпрянуть, но его руки… пахнущие ароматным розовым маслом, чуткие, приятные, они так отличались от грубых ладоней ее мужа, может, именно контраст и послужил толчком к тому, что у нее постепенно стали открываться глаза? Все познается в сравнении, и как быть, если сравнение явно не в пользу супруга?
Но рыжая девчонка не шла у нее из головы даже под руками Рамона. Лучше бы Ольга никогда не видела ее, не узнала… хотя, лучше ли? Она столько лет прожила с завязанными глазами, конечно, прозревать больно, но ведь необходимо, необходимо.
И зачем она только бросилась вслед за мужем? Сработал материнский инстинкт, не иначе. Она просто поинтересовалась, кто звонил, положение хозяйки дома обязывает оставаться в курсе всего, что происходит, разве нет? А может, уже тогда сердце екнуло, ведь Виттор, только вернувшийся из мужского клуба, тут же сорвался куда-то? Стоило служанке заикнуться, что благородный господин срочно умчался после того, как ответил на звонок, и в разговоре том упоминалось имя Кристофа, как Ольга стала сама не своя.
Она бродила кругами по гостиной, заламывая руки от волнения. Что опять свалилось на их семью? Что с ее мальчиком такое? Все же было хорошо, все только стало налаживаться, и Эльза взялась за ум, а то страшно подумать, какое горе бы на них обрушилось, если бы дочь опозорили так же, как случилось с ее подружкой, Севериной. Тогда, в ту секунду, вспомнив, как друг семьи приходил просить помощи и как жестко ему ответил Виттор, Ольга мысленно порадовалась, что уж им-то самим удалось избежать подобной ситуации. Нет, что ни говори, а она – счастливая мать. Дочь она по-женски понимала. Влюбилась в неподходящего парня, ну что поделать, всякое бывает. Ничего, переживет, перетерпит, главное, что дров не наломала, как та… Ох, девчонки, молодые, глупые, за ними только глаз да глаз.
И вот теперь – Кристоф. Не в силах справиться с бешено прыгающим сердцем, Ольга приняла успокоительное и запила его несколькими глотками любимого красного вина, но даже эта терапия ей не помогала. Не дождется она возвращения мужа, с ума сойдет раньше. И ладно бы, если б в первый раз такое, но после фортелей, которые выкидывала Эльза, все, что выбивалось из привычного уклада жизни, повергало Ольгу в панику и шок. К счастью, вскоре вернулся водитель, которого муж взял с собой. На вопросы хозяйки он отвечал неохотно, проронил лишь, что отвез хозяина по незнакомому адресу, а затем его отпустили.
Рыжая девчонка, будь она неладна… поехала бы Ольга, если б заранее знала о ней? Ну как она могла не поехать, когда дело касалось ее мальчика? Слуге-то все равно – приказали доставить госпожу туда же, куда и господина, значит, надо снова отправляться в путь. Разговор со слугами у Ольги короткий, все знают, а как иначе вести себя после того, как Димитрий…
Впрочем, это такая боль: понимать, что твой сын – чудовище. Будто сердце напополам разрывают. Хуже нее только страх потерять еще одного, ее маленького мальчика, ее Кристофа. Все, что не смогла дать старшему – потому что холодный, потому что жестокий, потому что чужой, потому что смотреть на него без содрогания не получалось – все старалась подарить младшему, чтобы вырос другим, любящим, родным, близким, материнской опорой и радостью на старости лет. Компенсировала? Пожалуй. Слишком больно было вспоминать, как держала Димитрия у груди, как строила на него планы, а он потом… со страшными глазами, весь в крови… не ее сын, то ли дело Кристоф, беззаботный, ласковый, улыбчивый, такой, какого ребенка она всегда и хотела.
Водитель отвез Ольгу на окраину города и заглушил мотор на сонной улице неподалеку от незнакомого дома. Отпускать слугу, в отличие от мужа, лаэрда не решилась, только приказала отъехать в переулок, чтобы не привлекать нежелательного внимания. Мало ли зачем сюда примчался Виттор? Сердце продолжало ухать набатом: опоздаешь, опоздаешь, опоздаешь…
Особняк был чьим-то запасным плацдармом, не иначе. Впрочем, что тут такого? Многие из знакомых семей держали такие же дома в этом же районе у реки, чтобы летом, когда нет возможности выехать "на воды" или в дарданийские горы, уединиться с детьми подальше от столичной суеты и жары хотя бы здесь, в достаточно тихом и малонаселенном уголке, близком к природе.
Ольга решительно поднялась на крыльцо, скользнула в незапертую дверь. Так и есть, по запаху понятно, что в помещении уже какое-то время не жили, но, вместе с тем, мебель вокруг хорошая и дорогая. Из дальних комнат раздавались голоса, в одном их которых она тут же узнала Виттора. Что делать, войти, не скрывая присутствия, или пробраться тайком? Если открыто явиться, то как объяснить свой поступок? И не помешает ли она чему-то секретному, не лишится ли возможности узнать какую-то тайну? Не зря же Виттор убежал, сломя голову, не оставив жене записки, не передав весточки через слуг? А что, если он что-то скрывает? Что, если ее сын давно в опасности, а Ольга и не ведала об этом?
Не помня себя от страха и волнения, она прокралась в нужном направлении. Повезло: это была кухня и подсобка для прислуги, и соединялись они широким прямоугольным проемом в стене, через который обычно подавались готовые блюда и забирали грязную посуду для скорости и удобства, чтобы не тратить время на шастанья в дверь. Дом принадлежал богатому аристократу, привыкшему иметь штат слуг даже на отдыхе. Ольга с удивительной для ее комплекции ловкостью пробралась в соседнее помещение и притаилась у проема, аккуратно выглянула, гадая, не выдаст ли ее запах? Но мужчины, собравшиеся там, были так поглощены пленницей, что ничего не заметили.
Ох уж эта рыжая… Ольга совершенно не понимала, кто она такая, и при чем тут ее муж и сын, сообразила только, что без боя девчонка сдаваться не желала: в уголке губ запекалась ссадина, волосы были взлохмачены, во рту торчал кляп, наспех сооруженный из какой-то тряпки, а руки крепко перемотаны за спиной веревкой. Она стояла на коленях на полу, один из мужчин, по виду слуга, прижимал ладонью окровавленный рукав рубашки, на щеке другого красовались следы зубов – пленница пустила в ход все, что могла.
– Ну брось, Марк, мой сын на такое не способен, – лениво протянул Виттор, разглядывая девчонку, и Ольга в своем укрытии вздрогнула.
Значит, все-таки правильно она поступила, примчавшись сюда. Дело в Кристофе, и супруг сейчас его оправдывает… в чем? Она напряглась, пытаясь поймать в ограниченном поле зрения лицо второго лаэрда. Приятель мужа, пусть не очень близкий друг семьи, но вполне знакомый, так как вращаются они все в одном и том же круге. Дочь у него вместе с ее близнецами учится.
– А вот это мы сейчас и узнаем, Виттор, – хмуро ответил он, – способен или нет. Я ведь к тебе полное уважение проявляю. В полицию не пошел, бучу поднимать не стал, не разобравшись. Да и тебя пригласил сразу же, чтобы вместе все понять и чтобы потом ты не говорил мне, что я голословно кого-то обвиняю.
– Я понимаю, понимаю, – миролюбиво ответил супруг Ольги, – благодарен тебе за это безмерно. Но ты же знаешь моего мальчишку, он и мухи не обидит. Да и по девкам он еще… не созрел. Поздний он у меня, не то, что мы-то с тобой в его годы, а?
Тон Виттора был Ольге прекрасно знаком. Он заискивал перед собеседником, втирался в доверие и старался создать впечатление, что они оба на одной волне, душа в душу. Нравиться Виттор умел, ей ли не знать этого? В свое время она сама очаровалась и его воркующим голосом, и умением вести доверительные беседы. Сколько с тех пор воды утекло…
– У меня есть свидетель, – не уступал его собеседник, – уличный, один из ее дружков, – последовал взмах рукой в сторону рыжей, с ненавистью сверкающей глазами исподлобья, – который сказал, что в последнее время твоего парня часто с ней видели. Похоже, он у тебя уже созрел, может, просто ты не знаешь?
– Ну даже если и так, – добродушно рассмеялся Виттор, – ну пощупал он чьи-то прелести, разве ты сам по молодости служанок в доме не зажимал? А эта ничего, чистенькая, я бы и сам ее непрочь помять.
Неожиданно девчонка закатила глаза и рухнула на спину. Все пятеро мужчин в недоумении уставились на нее.
– В обмороке, что ли? – предположил Виттор. – Или померла от испуга?
Но его собеседник дал знак, и один из слуг бесцеремонно наступил ей на пальцы тяжелым ботинком. Рыжая тут же подпрыгнула, с усилием выплюнула кляп и осыпала их отборной бранью. Ольга догадалась, что девчонка пыталась их обмануть.
– Я ведь не вчера родился, Виттор, – спокойным и грустным голосом, не обращая внимания на дикую фурию, заговорил Марк, – у меня и свои связи в полиции есть, и человек особый, который там и тут потолкался, слухи пособирал. Это безобидное, как ты подумал, создание, на самом деле мастерски чистит карманы. И в последнее время там, где она появлялась с твоим сыном, у кого-то обязательно что-то пропадало. Думаешь, случайность?
