Текст книги "Силой и властью (СИ)"

Автор книги: Влад Ларионов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

– Никто не собирается спрашивать Волчонка, Фасхил, – ответил он. – Широкий совет магистров все решит без него.

2

Конец осени года 632 от потрясения тверди (двадцатый год Конфедерации), Серый замок ордена Согласия, Тирон.

На закате караван почтенного купца Иделара Кера вышел к развилке. Искрошенная и вытоптанная в пыль за шесть сотен лет кладка Малого Северного тракта тянулась прямо, а примыкающий с востока Красный путь до самых ворот Тирона был добротно вымощен гранитными плитами. В горах сияло солнце, свистел ветер, а тут, в предгорьях, беспрестанно моросил дождь, камни отмылись от грязи, на самом деле являя путникам свой красный цвет.

Еще одна ночь в походных постелях, еще день пути – и они будут дома.

Караван выдвинулся с рассветом и до полудня шел бодрой рысью – по дому истосковались не только люди, лошади тоже спешили в родные стойла. В сырости путешествие стало вовсе невыносимым. Адалан давно утомился и от дурных предчувствий, и от новых впечатлений, и даже от бесконечных историй караванщиков. А уж как он успел возненавидеть верховую езду! Спину и колени ломило от напряжения, сбитые бедра саднило, и даже то, что теперь он научился сносно держаться в седле, не приносило облегчения. Поэтому, когда из пелены дождя выплыла темная громада городской стены, он не ощутил ни волнения, ни предвкушения, ни благоговейной робости, а лишь радостно вздохнул: наконец-то!

Наслушавшись историй о дальних странах и богатых столицах, Адалан ожидал увидеть поселения еще на подходах к крепости, однако Тирон оказался городом особенным: перед его стенами было столь же пустынно, что и на Пряном пути. Зато сразу за воротами начиналась совсем незнакомая жизнь. Дождь постепенно стих, Адалан снял капюшон дорожной накидки и, глядя по сторонам, немного взбодрился. Вдоль узких улиц, по которым петлял обоз, разгоняя прохожих, плотно теснились дома, непривычно высокие, в два и даже в три этажа, понастроенные из камня и толстенных бревен. Какие-то из них могли служить жильем, но большая часть – с широкими воротами, глухими стенами или огромными окнами, забранными решетками, – наверняка строились для чего-то совсем другого. Для чего именно – Адалан не знал и иногда даже придумать не мог. Ну, хорошо, – размышлял он, – этот, с обитой медью дверью, из-за которой так аппетитно пахнет свежим хлебом, ванилью и корицей, может быть какой-нибудь пекарней, а тот, за перекрестком, откуда доносится взвизгивание рубанка и глухой стук – мастерской плотника... но зачем вот эти необъятные ворота в сплошной каменной стене?..

Между тем, старшина обоза свернул именно к ним и громко стукнул колотушкой о прорезанную в створке калитку.

– Это дом почтенного Кера, – объяснил Рахун. – Большой даже для Тирона, правда?

Белокрылый указал вдоль улицы, и Адалан понял, что стена тянется чуть не на перестрел до следующего перекрестка, и нигде на ней так и не попадается ни дверей, ни окон.

– Со времен Потрясения орбиниты так строятся: не дом, а маленькая крепость. В этой части – жилье и склады. Окна и двери ведут во внутренний двор, там и живут люди, – Продолжал Рахун. – В город выходят только глухие стены и еще лавки, но не на эти задворки, а с другой стороны, на площадь Ста Чудес.

При упоминании домов-крепостей и внутренних дворов Адалан сразу вспомнил скудную траву во дворе школы Нарайна Орса в Орбине. Он словно вновь увидел каменную скамью у западной стены, окруженную чахлыми, вечно ободранными азалиями и жасминовыми кустами. И старого Бораса, любившего развалиться на этой скамье с бутылкой своей кислятины. От таких воспоминаний во рту образовался комок липкой слюны, а в животе – тугой ледяной узел. Сонливость мгновенно исчезла – он, как тот самый малыш-невольник, почувствовал себя загнанным в угол.

– Но нам сюда не нужно, – ободряюще улыбнулся Рахун.

Они простились с торговцами, условились, где и как передадут лошадей, и дальше отправились уже вдвоем.

Через несколько кварталов дома вдруг расступились, открывая широкий проезд ко второй стене. Перед стеной больше чем на два перестрела домов не было вовсе – город словно отодвинулся, уступая пространство и власть каменной громаде. Темно-серая, почти черная, она была значительно выше внешней городской и какой-то другой, будто сложенной не только из камня, но и из странного тумана, густого и тяжелого, как дым над погребальным костром. Такой же туман, но чуть светлее, клубился надо рвом, окружавшим стену. Адалан внутренне еще больше съежился, сжался: было любопытно, что за тайны скрывают эти завесы, но еще сильнее было чувство неуверенности и опасности. Рахун был рядом. Он все понимал, но не спешил вмешиваться: не утешил даже самой тихой песней, только кивал, подталкивая вперед, и ободряюще улыбался.

Дорога упиралась в широкую привратную башню. Сейчас все ворота – и тяжелые деревянные щиты, и ажурные кованые решетки – были гостеприимно подняты, а широкий мост на цепях опущен. У ворот несли дозор уже не городские стражники, а трое крылатых Фасхила. Двое, узнав путников, отсалютовали мечами, беззлобно смеясь над сородичем:

– Что, хааши Рахун, серые ноги резвее белых крыльев? То-то вы так задержались?

А третий, самый молодой, с растрепанными «хвостами» вместо кос, расправил крылья, слетел на мост и, вернувшись в человечий облик, побежал навстречу. Лис Хасмар, дальний родич мамы Хафисы! Адалан узнал старого знакомца – и волнение как-то сразу отступило.

Хасмар снял Адалана из седла, и, когда Рахун тоже спешился, подхватил под уздцы обоих коней и повел на мост, рассказывая по пути:

– Дайран Могучий объявил Широкий совет, почти все магистры уже в замке, ждут только вас. Все ради тебя, Лаан-ши, смотри.

Он указал на увешанную флагами вершину башни. На лиловых полотнищах ордена сверкали золотом и серебром восходящее солнце Орбина, сокол Умгарии, берготский альбатрос, медведь-меченосец Ласатра, кафинские колосья...

Ради него? Адалан всю дорогу размышлял над тем, как примут его в Тироне, какая жизнь ждет потом, но у него и в мыслях не возникло, что ради нового ученика могут собраться маги чуть ли не со всего света.

– Широкий совет, говоришь?

Спокойный и веселый Рахун вдруг нахмурился, и молодой хаа-сар сбился, опустил взгляд:

– Да, магистры съезжаются в замок уже три дня – спешат к вашему приезду. А сегодня с утра на стену пожаловал смотритель Датрис, хочет лично встретить Лаан-ши, показать замок и комнаты учеников... да вот и он сам...

Из ворот появился человек по виду лет на пять-десять старше Рахуна. Он весь, от блестящих темно-каштановых волос до начищенных сапог из тонкой кожи выглядел как-то по-особенному ярко. Даже грубый лиловый плащ сидел на нем щеголевато, словно дорогой наряд.

Хасмар, оборвав фразу, поклонился. Рахун тоже склонил голову и протянул раскрытые ладони в знак приветствия.

– Добро пожаловать, хааши Рахун, – поклонился в ответ смотритель. Голос его был столь же красив и выверен, как и внешность. – Это твой воспитанник, как я понимаю?

– Да, магистр, это он, Адалан.

– Адалан? Странное имя.

Цепкий взгляд мага едва скользнул по грязной после долгой дороги и мокрой от дождя одежде, мазнул по лицу и застыл, безошибочно уцепившись за правую ноздрю.

– Что ж, Адалан... тебе следует поторопиться – совет не будет ждать до ночи. Я – магистр Датрис, смотритель замка Ордена Согласия, мастер ключей и печатей. Иди за мной, покажу, где ты сможешь привести себя в надлежащий вид.

И, не дожидаясь ответа, направился в ворота.

– Иди, Лаан-ши, – сказал Рахун, все сильнее хмурясь, – а я загляну к т’хаа-сар Фасхилу, поблагодарю за старания и теплый прием.

Адалан согласно кивнул и поплелся вслед за смотрителем. Растерянность, ответственность и дурные предчувствия – все вернулось: каменная глыба, едва приподнявшись, опять рухнула и придавила так, что и вздохнуть больно. "Ягодка... где же ты, братик? Без тебя мне точно не справиться..." – подумал он.

За воротами башни оказался сад. Адалан ожидал увидеть все, что угодно, только не заросли вишневых деревьев, где среди пожелтевшей листвы еще остались густо-красные ягоды. Потом пруд с кувшинками, а дальше – алые факелы кленов, серебряные свечи тополей, кружево сосен и акаций... Простор и зелень – ничего похожего на тесный, без единого кустика, город. И сам замок с многочисленными башнями и галереями казался непостижимо огромным, словно строился не для людей, а для легендарных исполинов древних рас, канувших в бездну задолго до Потрясения.

Впрочем, Алалану было не до величия обители Согласия – он и так едва поспевал за смотрителем, который даже не думал оглянуться, подождать спутника или сбавить шаг; приходилось догонять почти бегом.

Сад казался пустынным, только у самого замка им навстречу стали попадаться люди, но не взрослые, а юноши: несколькими годами старше Адалана, все, как один, несмотря на сырость, в белоснежных одеждах, сияющих чистотой, словно ни разу до этого не надеванных. Мальчики специально подходили ближе, останавливались, будто затем, чтобы поприветствовать магистра. Но на самом деле они разглядывали новичка, переговариваясь между собой.

Адалан тоже хотел рассмотреть их получше, завязать разговор или хотя бы подслушать, что они говорят, но отстать от провожатого не решился. Все это живо напоминало почти забытую невольничью школу и бодрости духа никак не добавляло. Между тем магистр Датрис обогнул западное крыло и остановился у двери в одну из башен. За дверью была лестница наверх, в длинный, вдоль всего крыла, коридор с многочисленными открытыми арками по обеим сторонам. Датрис привел Адалана к шестой слева и со словами «Вот твоя комната» подтолкнул внутрь.

В комнате за аркой обнаружилась большая кровать с пологом, сундук, пара настенных жировых светильников и шандал на три больших свечи. Магистр зажег их все, и комната озарилась теплым желтоватым светом. Оказалось, что кровать застелена светлым одеялом из овчины, а поверх одеяла аккуратно разложен костюм, точно такой, как у юношей во дворе.

– Умойся и переоденься – таких грязных белых магов в ордене никто не потерпит. – Продолжал магистр. – Да поторопись, ни я, ни, тем более, Широкий совет не собирается ждать тебя вечно.

– Хорошо, господин, я быстро...

Адалан поклонился и замер. Что же такое он делает? Кланяется, как раб, называет господином первого встречного... а ведь уже больше четырех лет никого так не звал! Быстро же кончилась его вольная жизнь в Поднебесье, заметить не успел! Он надеялся, что этот неприятный провожатый наконец перестанет на него таращиться, выйдет хотя бы за арку и позволит спокойно привести себя в порядок, но не тут-то было. Датрис просто встал у входа, прислонившись к стене, и принялся разглядывать его с любопытством знахаря, изучающего неизвестную болезнь.

Делать было нечего – Адалан помялся еще немного и начал раздеваться. Мокрый плащ он положил на сундук, а остальную одежду, пропыленную в дороге, сбросил на пол. Потом потянулся было за новой рубашкой, но глянув на свою руку на фоне одеяла, дернулся и замер, заливаясь краской стыда: даже при невеликом свете было ясно, что чумазые пальцы тут же оставят пятна на белоснежной ткани. Он совсем растерялся и, наверное, простоял бы голым и жалким под изучающим взглядом магистра до самой ночи, если бы тот наконец не решил проявить сострадание.

– Сюда.

Отлепившись от стены, Датрис взял подсвечник и прошел в дальний угол. Адалан побрел следом. Оказалось, там было еще одно помещение поменьше, с организованным стоком и – о, чудо – с трубой, подводящей воду прямо в комнату!

– Первый и последний раз, юноша. Уж для истинного мага старшей крови-то не уметь о себе позаботиться – настоящий позор.

Магистр, усмехаясь, открыл задвижку. Вода полилась в стоящую под трубой лохань; а когда посудина наполнилась – сунул туда руку. Не успел Адалан удивиться, как над лоханкой заклубилось облако пара. Маг стряхнул капли с мокрых пальцев, еще раз усмехнулся и вышел, наконец, в коридор.

Оставшись один, Адалан сразу же кинулся к своей котомке за мыльным камнем. Что бы там ни думал этот задавака, он никакой не неряха и вполне умеет о себе заботиться, хоть и без всяких колдовских штук! Он бы и сейчас, раз уж так повезло с водой, не только сам как следует отмылся, но и вещи свои перестирал! Да только магистр чуть не десять раз повторил, что надо торопиться... так что пришлось спешно умываться и переодеваться.

Адалан оделся и придирчиво осмотрел себя – только что пришедшее воодушевление мигом пропало. Белый маг должен быть чист и аккуратен... так вот о чем это было сказано! Новая его одежда состояла из длинной, ниже колена, белой хлопковой туники и белой же шерстяной накидки. Ко всему этому прилагались еще и белые короткие сапоги... войлочные! А на дворе осень, сырость и раскисшая под дождем земля! Адалан в отчаянии плюхнулся на кровать: нет... никогда не быть ему белым магом... да вообще никем не быть.

– Ты готов, надеюсь, – снова заглянул в комнату Датрис, – хотя это уже неважно. Время вышло, догоняй.

Помедлив еще немного, Адалан подхватил с сундука свой дорожный плащ, набросил его поверх белой орденской накидки и, в последний раз всхлипнув, побежал догонять смотрителя. Во дворе он думал только об одном: как не оступиться на мокрой траве или не шагнуть случайно в грязь. Одну большую лужу пришлось обходить по отмостке, вплотную к стене. Когда узкое место осталось позади – только перескочить на тропинку, и Адалан оттолкнулся от каменной кладки, – внезапно ударил колокол. Нога соскользнула с влажного камня и угодила в самую середину лужи. Плеск обрушился громом, набатом, взрывом! На сапоги, на плащ, на белоснежную ткань новой накидки полетели брызги грязи.

Адалан замер, оглушенный. Сердце оборвалось и остановилось, а колокольный звон глубокими, богатыми переливами все тек и тек над замком.

3

Конец осени года 632 от потрясения тверди (двадцатый год Конфедерации), Серый замок ордена Согласия, Тирон.

Белокрылый легко отыскал т'хаа-сар Фасхила: если Барса нет в казармах или на стене, значит, он на Зведной Игле, об этом знали все даахи Тирона. Звездная Игла, пронзающая небо, самая высокая башня замка со смотровой площадкой на вершине. Тонкая мраморная колонна, обвитая снаружи крутой лестницей, она и строилась ради этой площадки, с которой было удобно наблюдать звезды. Но Фасхил прилетал туда не ради серебристой соловьиной песни, мерцающих извивов змеиных колец или выверки карт и календарей, а ради дел земных – с высоты Иглы он прекрасно мог видеть окрестности на три-четыре дня пути, а в хорошую погоду – даже предместья Орбина на севере и на западе – крыши Мьярнских вилл.

А еще с вершины Иглы в любую погоду были хорошо видны горы: поросшие лесом склоны, окутанные облаками пики, блестящие под солнцем ледники. Именно туда, на юг, в сторону родных гнезд и смотрел Фасхил, стоя у самого края площадки. На опустившегося рядом Рахуна он даже не оглянулся. Пришлось начинать разговор самому:

– Приветствую тебя снова, т'хаа-сар.

– С возвращением в Тирон, хааши Рахун. Думаю, теперь мира мне не пожелаешь и другом не назовешь?

– Другом назову, а вот мира... хвала богам, если бы для мира хватало моих пожеланий.

Спорить как-то сразу стало не о чем – слишком велико было смятение Барса, слишком явно. Он и сам это понимал, даже закрывать чувства, как делал это обычно, не пытался. Но Рахун все же спросил:

– Зачем Широкий совет, Фасхил? Обещаю, больше ничего спрашивать не буду, даже попытаюсь понять тебя, только скажи, зачем? Ты хотел увидеть Золотце своими глазами – увидел; потребовал отдать его в орден немедленно – я подчинился. Так что еще? Неужели необходимо всеобщий суд устраивать? Сотня магов!.. Один Датрис в провожатых чего стоит – этот палач из мальчишки еще до совета душу вытрясет.

– Датрис, значит, – повторил Фасхил, – не знал, что Могучий его пошлет, хотя... раз уж Широкий совет собрал, оно и понятно. Рахун, я не просил вызывать магистров, я даже не советовал показывать щенка всей стае – просто доложил, как есть, как вижу и слышу. Собрать совет Дайран Могучий решил сам.

– Ну да. Ты бы показывать не стал – сразу придушил. Нет щенка – нет заботы. Только между ним и тобой есть еще Ягодка.

– В том и дело, что Ягодка, дитя Хафисы... Поэтому, хааши Рахун, я твое Золотце как зеницу ока беречь буду. А издевательств Датриса ему бы все равно не миновать – смотритель замка как-никак.

Разговор прервал звон колоколов – сигнал к началу совета. Даахи переглянулись, а потом развернули крылья и одновременно оттолкнулись от площадки.

Широкий совет ордена состоял из ста магистров, но полным составом никогда не собирался – у кого-то всегда находились неотложные дела или случались непредвиденные трудности. Но в этот раз в Зале Совета было особенно многолюдно: не каждый год среди старшей расы появлялось дитя с неугасимым даром всетворящего пламени. За последние сто лет такое случилось лишь дважды, и один ребенок погиб раньше, чем кто-нибудь из посвященных магов или хранителей успел его отыскать, а второй, хоть и прославился как непревзойденный мастер порталов, все же не был по-настоящему одарен Свободой. А после войны Дорог, когда и без того ничтожное число старших родов сократилось почти вдвое, все чаще поговаривали, что дар этот потерян навсегда. Поэтому, услышав, что в Тироне готовится испытание для истинного мага, почти все члены Широкого совета захотели увидеть это собственными глазами.

Когда Рахун и Фасхил вошли в зал, остальные главы ордена были уже там: Дайран Могучий на почетном месте верховного магистра и еще двое из Узкого совета – Майяла Дуарская и Сайломар из Бенджи – на скамьях рядом. Четверо других, из тех, что помоложе, расселись по залу среди знакомых. Рахун тоже хотел найти место подальше от глав совета и поближе к Лаан-ши: когда начнут испытывать – наверняка попросят отойти от зрителей для безопасности. Но Дайран жестом позвал и его, и Барса.

– С возвращением, Белокрылый, – кивнул он. – Вас с Фасхилом я прошу остаться здесь, со мной. Мы ведь не хотим, чтобы кто-то судил о мальчике предвзято, так? Испытания проведут Жадиталь и Хасрат, они знают, что нужно делать. А вы, если вмешаетесь, все испортите.

Жадиталь всегда нравилась Рахуну – маг-целитель, пожалуй, лучшая из человеческих женщин, кого только он знал. Одна ее улыбка прогоняла хандру и вселяла надежду. И Хасрат, хааши Туманных гнезд. Его песня, может, и была немного печальна, зато всегда светла до прозрачности, как порыв свежего ветра или плеск прибоя на северных берегах его родины. Рахун был согласен с выбором Могучего – этим двоим можно доверить сына. Он с почтением поклонился верховному магистру, занимая место рядом с Фасхилом.

Последним из глав ордена явился дед Шахул, дружески кивнул старейшинам Узкого совета и тоже уселся на скамью.

Старейшина Волков Поднебесья, уступающий годами разве что своей сестре, бабке Шанаре, был Рахуну даже не дедом, а прадедом. Раньше он сам обучал Белокрылого, называл его любимым певуном богини Хаа, но после окончания войны Дорог, когда Шахул решил, что дал внуку все, что мог, они стали видеться редко. Эта встреча была первой за последние пару лет, и Рахун невольно отмечал, что Шахул стал совсем сед, лицо еще глубже изрезали морщины. Но он по-прежнему казался не слабее Фасхила, а взгляд серых глаз, хоть и выцветших с годами, остался все таким же острым и внимательным.

Шахул чуть наклонился и тихо сказал:

– Не злись, Рахун, ты уже давно не ребенок, понимать должен: Дайран созвал магистров, чтобы защитить Золотце.

– Как судилище может защитить? – так же тихо отозвался Рахун. – Малыш и без того с детства запуган.

– Дайран хочет, чтобы Широкий совет признал Лаан-ши своим. Если сегодня магистры примут малыша, его жизнь и дар будут под защитой ордена – никто и слова против сказать не посмеет. Но если мальчик не получит одобрения Совета, придется им с Ягодкой всю жизнь убегать и драться. Так что соберись: сыну нужна твоя поддержка, способность влиять на людей, а не гнев и злость.

Рахун не успел обдумать слова деда, потому что уже слышал Адалана и Датриса совсем рядом: во дворе, на ступенях у входа, и вот, наконец, они вошли в зал. Лаан-ши в белом платье орденского ученика, забрызганном грязью и дождевой водой, едва дышал от волнения, больше похожего на ужас, и наверняка ничего перед собой не видел, а ноги переставлял бездумно, как заводная кукла. Негодяй Датрис все прекрасно видел и понимал, но делал вид, что его это не касается.

– Приветствую Широкий совет Согласия.

Кричать Датрису не пришлось – хорошо поставленный голос легко прокатился по залу, привлекая всеобщее внимание. Выдержав паузу, он вывел подопечного на середину зала и продолжил:

– Верховный магистр Дайран Могучий, магистры, позвольте представить: Адалан, воспитанник хааши Рахуна из Поднебесных гнезд. Я, Датрис из Азри-Ай, мастер ключей и печатей, хранитель замка ордена Согласия, вверяю судьбу этого юноши в ваши руки. Волею Творящих, честью и совестью судите справедливо.

Магистр Датрис коротко поклонился, прошел к скамьям и занял место среди других магов совета. На пустой середине зала остался один Адалан.

Опомнившись, Адалан увидел, как смотритель завернул за угол, и кинулся следом. Обогнул жилое крыло замка, потом побежал по тропе прямо через рощу, к центральной башне. Он так спешил, что уже почти не разбирал дороги, но все равно нагнал провожатого только у входа. Темный кривой коридор, крутая винтовая лестница – в лицо дохнуло теплом и светом, – и смотритель, сдернув с плеч Адалана дорожный плащ, вытащил его на середину зала.

Адалан начал озираться по сторонам. Все было как во сне... зал Совета оказался огромным и ярким: лучи солнца, клонящегося к закату, дробились, играли в цветных витражах. Свод, высокий, как небо, словно колыхался, далекие стены плыли, а люди... о, Творящие! Сколько же тут было людей! Адалан подумал, что за всю свою жизнь столько не видел. Не просто мужчины и женщины, как караванщики Кера, как те, что встречались им по дороге или на узких тиронских улочках, нет – сильнейшие из членов ордена Согласия, самого могущественного магического союза к северу от Поднебесных гор. И все они здесь из-за него, чего-то от него ждут. Адалан совсем потерялся в этом зале, среди непонятных, пугающих чужаков. Где-то там должен быть и хааши Рахун, единственный, кто ему близок. Вот бы найти его сейчас, просто увидеть кивок, одобрение, просто почувствовать, что не один – ведь Рахун обещал быть рядом, не бросать его, называл сыном!.. Адалан хотел разглядеть лица, но из-за волнения почти ничего не различал, только размытые пятна, безликую толпу. Да еще солнце било прямо в глаза, слепило и заставляло отводить взгляд. Тогда он просто развернул руки ладонями вверх и в знак приветствия протянул их залу, как это делали даахи. А потом, вспомнив школу Нарайна Орса, низко склонил голову. Зал ответил шелестом голосов, слишком тихим, чтобы что-то расслышать или понять. Адалан ждал скорее упрека, чем одобрения, оттого замер, не зная, что делать дальше.

Вдруг кто-то совсем рядом позвал его по имени. Он вздрогнул, вскинул голову и увидел, как через зал идут двое: даахи и молодая женщина. Даахи был ниже, плотнее Рахуна и почему-то казался много старше, хотя ни морщин на лице, ни седины в волосах заметно не было. Знаки на шее хранителя оказались совсем незнакомыми и говорили лишь то, что их обладатель – колдун-хааши из далеких от Поднебесья мест. Женщина, напротив, хоть и была полнотелой, казалась совсем юной, даже моложе мамы Хафисы. Красноватым блеском темных волос, изгибом бровей, четким очертанием губ на бледном лице она походила на смотрителя Датриса, но взгляд темно-карих глаз девушки совсем не был надменным или бесчувственным – Адалан видел в нем доброту, искренность и заботу.

Даахи остался чуть в стороне, а незнакомка подошла совсем близко и присела.

– Ну здравствуй, Адалан, воспитанник хааши Рахуна с Поднебесных гор, – повторила она с улыбкой. – Смотрю, ты уже успел запачкаться? Ты из-за этого так волнуешься?

Голос женщины был мягок и ласков, а сама она – так красива, что в ответ тоже захотелось улыбаться. Страх немного отступил, зато сразу вспомнилось, что его белоснежный наряд забрызган грязью. Конечно, большая часть осталась на брошенном у входа плаще, но хватило и орденской накидке, и сапогам, и даже на лице, скорее всего, были серые кляксы.

Адалан не посмел ответить – побоялся, что подведет голос, – только кивнул, чувствуя, как к щекам приливает жар. Красавица снизу вверх заглянула в глаза и снова ободряюще улыбнулась.

– Не стоит. – Она легонько отряхнула грязь с ткани, и пятна осыпались мелкой пылью, не оставив следа. – Видишь? Это просто. Спросишь потом, где живет магистр Жадиталь, и придешь в гости – я тебя обязательно научу, хорошо?

Теперь горели не только щеки, но и уши, и даже моргать хотелось все чаще. Адалан потер глаза кулаком и снова кивнул.

– Значит, договорились, я буду тебя ждать, – она в последний раз улыбнулась и поднялась на ноги. – А теперь начнем.

Откуда-то из складок мантии магистр Жадиталь вынула маленький сверток пергамента, взяла Адалана за правую руку и развернула ладонью вверх. Лицо и голос ее сразу стали серьезными.

– Сейчас я дам тебе камень, сожми его в кулаке и не выпускай, это важно – не выпустить. Будет больно, очень больно, Адалан, но иначе нельзя, придется терпеть. Если станет совсем худо, хааши Хасрат тебе поможет.

– Не бойся, ничего плохого не случится. Я все время буду с тобой, – подтвердил даахи и встал за спиной Адалана.

– Ну что, готов?

– Готов... – прошептал Адалан.

Не разворачивая пергамент, Жадиталь вытряхнула ему на ладонь прозрачный, как слеза, кристалл и своей рукой сжала его пальцы. Потом отпустила и отошла.

Ох, как же был холоден этот кристалл! Он мгновенно проморозил ладонь до костей. Пальцы задеревенели, руку зажгло и одновременно начало ломить от боли, а когда Адалан зажмурился, напрягая все силы, чтобы не разжать кулак и не выбросить кристалл подальше, из-под ресниц брызнули слезы.

И тут пришла песня, светлая, зовущая, как полет птицы. Руки хааши легко, почти невесомо легли на голову Адалана – и словно крылья за спиной развернулись... острые крылья чайки: нестись над волной, взрезая ветер, взмывать ввысь, падать к самой воде и лететь дальше, дальше, от боли, от страха. Только серое небо, серое море и бесконечно-туманная даль.

Адалан уже начал забывать, где он, когда сквозь туман услышал магистра Жадиталь:

– Он держит, учитель. Посмотрите – он держит!.. истинный маг...

– А теперь красный, девочка.

Хриплый стариковский голос разогнал остатки морока. Адалан открыл глаза и вдруг отчетливо увидел собравшихся вокруг, весь совет сразу, всех сидящих на скамьях и стоящих вдоль стен мужчин и женщин, которые неотрывно смотрели на него. И Рахуна, стиснувшего от боли зубы, и угрюмого Фасхила, смотрящего в пол, и древнего Шахула, которого видел всего однажды, а теперь почему-то сразу узнал. И величественного старика, который чем-то – не то россыпью светлых кудрей, среди которых еще золотились нетронутые сединой пряди, не то правильными чертами гладко выбритого лица, не то маской холодной уверенности, – напомнил хозяина Орса. Он восседал в обитом лиловым бархатом кресле, в окружении двух таких же старцев: мужчины, совершенно лысого, с лицом темным и сморщенным, как вяленая груша, и редкой рыжей бородой; и женщины, не по годам горделивой и осанистой, голову которой венчала корона из тугих кос. За ее спиной, скрестив на груди руки, криво улыбался смотритель Датрис. Старик в кресле, явно самый главный на этом собрании, нахмурился и повторил приказ:

– Красный, Таль!

Жадиталь виновато вздохнула и вынула второй сверток.

– Дай другую ладошку, малыш. Надо потерпеть еще.

Красный кристалл выскользнул из кожаной обертки и упал в левую ладонь Адалана. Пламя охватило руку! Сначала загорелась кисть, потом предплечье, и вот уже вся левая сторона тела пылает жаром всетворящего огня.

Адалан сжал пальцы и закричал.

И тут же почувствовал тяжесть рук даахи на темени.

– Тихо, Лаан-ши, иди ко мне. Победить боль просто – пройди насквозь. Слушай...

Песня зазвучала с новой силой, накрыла волной, еще, захлестнула, поволокла... и вдруг растворилась, исчезла. А он остался один, сгорая в пламени, вмерзая в лед.

Пройти. Пройти насквозь. Мысленно Алалан шагнул вперед, еще... а потом побежал.

Что-то изменилось, все вокруг всколыхнулось, дрогнуло, и новая песня, призывная, звонкая, родилась там, за пределом боли. Песня Рахуна Белокрылого.

– Я здесь, я удержу тебя, сын.

Адалан бежал к нему на зов, бежал, пока земля не ушла из-под ног, и он не рухнул во мрак. Хотел уцепиться за песню, но не удержался, соскользнул и падал, падал... вдруг осознав, что боль уже исчезла.

А мрак сомкнулся и стал полным.

4

Конец осени года 632 от потрясения тверди (двадцатый год Конфедерации), Серый замок ордена Согласия, Тирон.

Мальчишка замер на середине зала, изображая не то добрый знак хранителя, не то рабский поклон – растерялся. Дайран разглядывал его со смешанным чувством приязни, стариковской ностальгической зависти и жгучего стыда. Он испытывал огненного мага второй раз в жизни, и, несмотря на то, что с тех пор минуло более пятнадцати лет, все еще помнил, как тогдашний испытуемый, погружаясь в ледяной сон, неосознанно сдвинул время, и они со Змееглазым чуть не опоздали. Юный маг пролежал в беспамятстве два дня, прежде чем стал его учеником. Ари Дон, Армин из Мьярны, мастер порталов и тайных знаний, сейчас тоже был здесь. Дайран оглянулся на молодого магистра: тот стоял у окна, как всегда в одиночестве, как всегда спокоен и отстранен – разве что хранителю по силам разгадать его душу. Армин прилежно учился, каждый день радовал новыми успехами, но так и не открылся полностью – доброй дружбы, как с Жадиталь, между ними не вышло.

Адалан для своих девяти лет был мал и хрупок, однако, вряд ли изнежен: золотистые кудри на макушке выгорели почти до белизны, а щеки и руки, привыкшие к палящим лучам горного солнца, напротив, потемнели до бронзового оттенка. Небесно-синие орбинские глаза на загорелой физиономии казались еще ярче и заметнее. Нет, мальчишка не выглядел ни слабым, ни болезненным, зато явно был диковат: все попытки казаться вежливым делали его еще более нелепым.

– По-моему, этот ребенок слишком скромен, – проворчала сидевшая справа Майяла. – Сколько лет живу, а скромных и робких орбинитов не встречала. Рабское воспитание против нашей природы, согласись, Дайран. Неволя, тем более в столь нежном возрасте, калечит бесповоротно. Освободить его было, конечно, благородно, но вряд ли умно...