Текст книги "Язык и философия культуры"

Автор книги: Вильгельм фон Гумбольдт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 42 страниц)

1F. v. Dа 1 bе г g. VomBildenundErfinden.

обретает только на пути, подобном тому, о котором я говорил раньше, только посредством мощного внутреннего порыва и многообразной внешней борьбы. Всякая сила, являясь как бы материей, произрастает из чувственности, и сколь бы далеко она ни оказалась от своего ствола, она, если можно так выразиться, покоится на нем. Тот, кто непрерывно стремится возвысить свои силы и посредством частого их применения не дать им угаснуть, кто часто проявляет силу характера, чтобы сохранить свою независимость от чувственности, кто стремится соединить эту независимость с величайшей возбудимостью, чей прямой и глубокий ум без устали ищет истину, чье верное и тонкое чувство прекрасного не пропустит незамеченным ни один привлекательный образ, чье стремление воспринять все прочувствованное вне себя, воспринятое оплодотворить для рождения нового, сделать красоту во всех ее проявлениях достоянием своей индивидуальности и, восприняв ее всем своим существом, создать новую красоту, – тот может с удовлетворением сознавать, что находится на правильном пути и приближается к идеалу, который рисует человечеству самая смелая фантазия.

Этой картиной, самой по себе чуждой политическому исследованию, но необходимой в избранном мною изложении идей, я пытался показать, как чувственность со всеми ее благотворными последствиями пронизывает всю жизнь и все занятия людей. Моим намерением было предоставить ей таким образом свободу и уважение. Но не следует забывать, что именно чувственность является также источником огромного числа физических и нравственных зол. Даже в нравственном отношении, благотворная только тогда, когда она находится в правильном соотношении с действием духовных сил, она чрезвычайно легко обретает вредное для человека преобладание. В таком случае радость человека превращается в животное наслаждение, вкус исчезает или приобретает противоестественную направленность. Однако по поводу этого последнего выражения я считаю необходимым указать, имея прежде всего в виду известные односторонние суждения, что противоестественным следует называть не то, что не соответствует именно той или иной цели природы, а то, что препятствует осуществлению ее общей конечной цели применительно к человеку. Эта цель состоит в том, чтобы человеческая сущность достигала все большего совершенства, и поэтому прежде всего, чтобы его интеллектуальная и эмоциональная силы были неразрывно связаны в соответствии с их интенсивностью. Далее может возникнуть несоответствие между тем, как человек развивает свои силы и вообще приводит их в действие, и средствами действия и наслаждения, которые предоставляет ему его положение, и это несоответствие становится источником новых зол. Однако, согласно приведенным выше принципам, государству не дозволено воздействовать на положение граждан, исходя из положительных конечных целей. Поэтому такое положение не получает определенной и принудительной формы, и его большая свобода, а также то, что в этой свободе оно по большей части зависит от образа мыслей и действий самих граждан, уменьшает это несоответствие. И все-таки та отнюдь не незначительная опасность, которая при этом сохраняется, могла бы возродить представление о необходимости противодействовать падению нравов посредством законов и государственных установлений.

Но даже и в том случае, если бы подобные законы и установления и оказали бы определенное действие, все-таки вместе с усилением их действия усиливался бы и наносимый ими вред. Государство, в котором граждане принуждаются или склоняются такими средствами следовать пусть даже наилучшим законам, может быть мирным, благоденствующим, но мне оно представляется толпой рабов с обеспеченным содержанием, а не объединением свободных людей, обязанных только не преступать границы права. Способствовать определенным действиям, убеждениям можно самыми различными путями, но ни один из них не ведет к подлинно нравственному совершенству. Чувственные импульсы к совершению известных поступков или необходимость отказаться от них создают привычку; благодаря привычке удовольствие, связанное ранее только с этими импульсами, переносится на само действие или на склонность к определенным поступкам, которая вначале только подавлялась сознанием необходимости, а теперь совершенно исчезает. Так человек привыкает к добродетельным поступкам и в известной степени также к добродетельным убеждениям. Но его душевные силы при этом не возрастают; не обретают большей ясности его идеи о его предназначении и его ценности; не становится сильнее его воля, чтобы побороть господствующее в нем влечение; таким образом, он отнюдь не приближается к истинному, действительному совершенству. Следовательно, тот, кто стремится воспитывать людей, а не приучать их действовать в угоду внешним целям, никогда не прибегнет к таким средствам, ибо, помимо того, что принуждение и руководство не могут вызвать к жизни добродетель, они к тому же еще всегда уменьшают и силу. А что такое нравы без моральной силы и добродетели? И как ни велико зло, заключающееся в порче нравов, оно не лишено и благодетельных последствий. Крайности приводят людей на средний путь – к пути мудрости и добродетели. Крайности, подобно большим светящимся массам, широко распространяют свое воздействие; для того чтобы наполнить кровью тончайшие сосуды тела, значительное ее количество должно находиться в больших сосудах. Нарушить здесь естественный порядок природы означает нанести моральный ущерб для того, чтобы предотвратить физический.

К тому же предположение, что опасность порчи нравов столь велика и серьезна, по моему мнению, неверно. И хотя многое уже было сказано для подтверждения этой мысли, я приведу еще несколько соображений для ее обоснования.

1. Человек по своей природе склонен больше к благим, чем к своекорыстным поступкам. Об этом свидетельствует уже история диких племен. В семейных добродетёлях заключено столько очарования, в гражданских – столько величия и пленительности, что любой просто неиспорченный человек не может противостоять им,

Свобода увеличивает силу, а сила всегда ведет к известному великодушию. Принуждение подавляет силу и ведет к разного рода своекорыстным желаниям и ко всем низменным уловкам слабости. Принуждение может предотвратить некоторые проступки, но лишает красоты даже законные действия. Быть может, свобода иногда и попустительствует некоторым проступкам, но зато даже пороку она придает менее неблагородный образ.

Человек, предоставленный самому себе, с большим трудом вырабатывает правильные жизненные принципы, но они накладывают неизгладимый отпечаток на все его поведение. Тот, кого сознательно к этому ведут, легче их воспринимает, но они отступают даже перед его собственной ослабленной энергией.

4. Все государственные установления, которые ставят перед собой цель объединить в некоем единстве самые разнообразные и различные интересы, вызывают множество коллизий. Эти коллизии ведут к несоответствию между желаниями людей и их возможностями, а это и вызывает проступки. Следовательно, чем бездеятельнее, если можно так выразиться, государство, тем меньше число проступков. Если бы можно было, особенно в вышеприведенных случаях, с точностью исчислить вред, который наносят полицейские установления, и сопоставить их с числом тех, которые этот вред предотвращают, то число первых всякий раз превышало бы число вторых.

5. Еще ни разу не предпринималось попытки выяснить, к каким результатам может прийти строгое расследование действительно совершенных преступлений, справедливое, соразмерное им и действительно неизбежное наказание, следовательно, почти полное отсутствие безнаказанности.

Полагаю, что в соответствии с моей целью я достаточно показал, какие сомнения вызывают старания государства устранить или даже предотвратить всякое проявление безнравственности, если только оно непосредственно не нарушает права других, и как невелики возможные благотворные последствия этого в области нравственности, а также и то, что подобное воздействие на характер нации не является необходимым даже с точки зрения обеспечения безопасности. Если к этому добавить еще приведенные в начале данной работы основания, порицающие всякую направленную на достижение положительных целей деятельность государства (здесь эти основания окажутся еще более существенными, поскольку всякое ограничение в области нравственности человек воспринимает особенно глубоко), если не забывать, что из всех аспектов воспитания именно воспитание нравов и характера может достигнуть наивысшего совершенства только при полной свободе, то едва ли вызовет сомнение правильность следующего принципа: государство должно полностью воздерживаться от попыток прямо или косвенно влиять на нравы и характер нации, если это не является естественным и неизбежным следствием его других совершенно необходимых мер; все, способствующее достижению этой цели, – прежде всего специальный надзор за воспитанием, религиозные установления, законы против роскоши и т. д., – все это должно полностью находиться вне пределов его компетенции.

Глава IX Более подробное положительное определение заботы государства о безопасности. Развитие понятия безопасности

После того как закончены наиболее важные и трудные разделы данного исследования и я начинаю приближаться к полному решению поставленного мною вопроса, необходимо бросить ретроспективный взгляд на все изложенное мною в предшествующих разделах. В начале нашей работы мы прежде всего старались доказать, что государство не должно вмешиваться во все те сферы жизни, которые не относятся к безопасности граждан – как внешней, так и внутренней. Затем мы представили эту проблему как истинный предмет государственной деятельности и, наконец, установили принцип, согласно которому для сохранения и усиления этой безопасности не следует пытаться влиять на нравы и характер нации, придавать определенное направление их развитию или изменять то, по которому оно идет. В известной мере можно было бы тем самым считать, что на вопрос „в каких пределах государство может осуществлять свою деятельность?" ответ уже полностью дан: эта деятельность должна быть ограничена сохранением безопасности; что касается применения необходимых для этого средств, то оно еще решительнее должно быть ограничено теми средствами, которые не направлены на то, чтобы формировать или, вернее, воспитывать нацию в направлении, нужном государству для осуществления его конечных целей. Ибо если это определение и носит чисто негативный характер, то при этом тем не менее достаточно очевидно, что остается после такого ограничения. Функции государства будут заключаться только в том, чтобы пресекать действия, прямо вторгающиеся в область чужого права, выносить решения по поводу спорных прав, восстанавливать нарушенное право и карать его нарушителей. Однако понятие безопасности, которое до сих пор было определено только как безопасность от внешних врагов и предотвращение взаимных посягательств сограждан на права друг друга, настолько широко и многосторонне, что требует более детального рассмотрения. Ибо так же, как существуют различные нюансы воздействия – от простого совета, цель которого состоит в убеждении, до настойчивой рекомендации и даже принуждения, – так же различны и многообразны степени недобросовестности и несправедливости – от поступка, не выходящего за пределы своего права, но наносящего, быть может, вред другому, до поступка, который также не выходит за пределы прав данного человека, но легко или безусловно препятствует другому пользоваться своей собственностью, а отсюда до прямого посягательства на чужую собственность, – различно и содержание понятия безопасности, под которым можно понимать безопасность, предотвращающую ту или иную степень принуждения, или поступки, непосредственно или в отдаленной степени нарушающие чье-либо право. Чрезвычайно важно, однако, определить именно объем эгого понятия: если он окажется слишком большим или чрезмерно ограниченным, то вновь произойдет, правда, под другим наименованием, смешение всех границ. Следовательно, без точного определения объема этого понятия нечего и думать об урегулировании его границ. Значительно точнее следует установить и подвергнуть проверке также средства, которыми дозволено или не дозволено пользоваться государству. Ибо если, как было указано выше, усилия государства, направленные на действительное преобразование нравов, и представляются нежелательными, то тем самым сфера государственной деятельности остается еще слишком неопределенной; так, например, почти не выяснен вопрос, в какой мере ограничительные законы государства отличаются от действия, непосредственно затрагивающего чужие права? В какой мере государству дозволено предотвращать действительные преступления посредством устранения их источников, связанных не с характером граждан, а с условиями, позволяющими эти преступления совершать? Как легко и какие вредные последствия могут здесь возникнуть, ясно уже из того, что именно забота о сохранении свободы заставила многие лучшие умы возложить на государство всю полноту ответственности за благополучие граждан; они полагали, что такое решение вопроса, ввиду его более общего характера, будет способствовать беспрепятственной деятельности сил. Эти соображения вынуждают меня признать, что до сих пор я больше занимался определением обширных сфер, которые достаточно явно выходят за пределы государственной деятельности, чем установлением точных границ самой этой деятельности, особенно в тех случаях, когда они могут показаться сомнительными и спорными. Теперь мне предстоит восполнить этот пробел; даже если это полностью не удастся, необходимо, как я полагаю, постараться по возможности отчетливо и полно изложить по крайней мере причины этой неудачи. Во всяком случае, я надеюсь, что мне удастся быть кратким, поскольку все необходимые для этого исследования принципы, насколько это было в моих силах, рассмотрены и доказаны в предшествующих главах.

Безопасным я считаю положение граждан в государстве в том случае, если осуществлению их прав – как прав личности, так и права собственности – никто не препятствует; следовательно, безопасность является – если это определение не покажется слишком кратким и тем самым недостаточно ясным – уверенностью граждан в законности своей свободы. Эта безопасность нарушается не в результате всех тех действий, которые препятствуют человеку в какой-либо его деятельности или в пользовании своим имуществом, а только в том случае, если эти действия являются противозаконными. Данное определение, как и предыдущая дефиниция, введено и избрано мною непроизвольно; оба они непосредственно вытекают из предшествующих рассуждений. И если понятию безопасности будет придан именно такой смысл, это рассуждение найдет себе применение, поскольку только действительные нарушения прав требуют вмешательства дополнительной силы, помимо той, которой обладает каждый индивид. Только то, что предотвращает такого рода нарушения, действительно способствует формированию человека, тогда как всякое другое вмешательство государства создает препятствия на этом пути; и, наконец, только предотвращение нарушений вытекает из истинного принципа необходимости, тогда как все остальное зиждется на зыбкой почве иллюзорной полезности.

Охраняться должна как безопасность всех граждан на совершенно равных основаниях, так и безопасность государства. Безопасность государства может распространяться на большую или меньшую сферу, в зависимости от того, насколько расширены или сужены его права, поэтому определение зависит здесь от определения цели, на которую направлены эти права. В соответствии с данным мною выше определением этих прав государство может требовать только обеспечения власти, которая ему предоставлена, и признанного за ним имущества. Напротив, ограничивать, исходя из соображений безопасности, действия, посредством которых гражданин, не нарушая права, ограждает свою личность или свою собственность, государство не может, разве что в исключительных случаях когда отношение гражданина к государству временно носит особый характер, как, например, в случае войны. Ибо государственный союз является лишь средством, имеющим подчиненное значение; этому средству не должен быть принесен в жертву человек, как раз и составляющий истинную цель, за исключением таких моментов, когда создается такая коллизия, при которой если бы даже отдельный человек и не был обязан жертвовать собою, однако общество было бы вправе воспользоваться им в качестве жертвы. Кроме того, в соответствии с установленными нами принципами государство не должно заботиться о благе граждан, а для сохранения их безопасности не может оказаться необходимым именно то, что уничтожает их свободу, а тем самым и безопасность.

Безопасность нарушается либо действиями, которые сами по себе нарушают права другого, либо действиями, последствия которых могут к этому привести. Государство должно запрещать и стремиться предотвращать действия того и другого рода, однако с определенными модификациями, о которых сейчас и пойдет речь; если же они совершены, государство должно попытаться законным путем возместить, насколько это возможно, нанесенный ущерб, устранив таким образом причиненный вред, и с помощью наказаний добиться того, чтобы в будущем такие нарушения стали более редкими. На этой почве возникают – мы сохраняем принятые термины – полицейские, гражданские и уголовные законы. Однако к этому присоединяется еще одно своеобразное обстоятельство, которое в силу своей природы требует особого рассмотрения: существует класс граждан, к которым наши принципы, поскольку они предполагают в качестве своего объекта человека нормального, обладающего всеми своими силами, не могут быть полностью применены; я имею в виду тех, кто не достиг еще зрелости, или тех, кого безумие или слабоумие лишает умственных способностей, присущих человеку. Об их безопасности государство также должно заботиться, и их положение, как легко предположить, может потребовать особого отношения. Следовательно, в заключение необходимо остановиться на обязанностях государства в качестве верховного опекуна, как принято говорить, всех неправоспособных граждан. Таким образом, поскольку о безопасности от внешних врагов мне после сказанного выше прибавить больше нечего, я полагаю, что набросал контуры всех объектов, на которые государство должно направить свое внимание. Я далек от намерения досконально анализировать все перечисленные мною глубокие и сложные вопросы и удовлетворюсь тем, что в каждом случае рассмотрю важнейшие положения в той мере, в какой это необходимо для данного исследования. Лишь после того как это будет сделано, можно будет считать, что попытка полностью исчерпать поставленную проблему и заключить деятельность государства со всех сторон в надлежащие границы завершена.

Глава X Полицейские законы

Забота государства о безопасности, выражающаяся в регулировании таких действий граждан, которые непосредственно касаются самого действующего лица (Полицейские законы)

Для того чтобы последовать, как нам теперь предстоит, за человеком во всех многообразных обстоятельствах его жизни, лучше начать с простейшего из них, а именно с такого случая, когда человек, живя в союзе с другими людьми, полностью остается, однако, в сфере своей собственности и не предпринимает ничего, что касалось бы прямо и непосредственно других. Об этом идет речь в большинстве полицейских законов. Как ни расплывчато это определение, но самое важное и всеобщее значение состоит здесь в том, что эти законы, не распространяясь на те действия, в результате которых нарушаются права других, устанавливают только средства, с помощью которых можно предотвратить подобные посягательства; они ограничивают такие действия, последствия которых сами по себе легко могут стать опасными для других, или такие, которые обычно ведут к нарушению закона, или, наконец, определяют то, что необходимо для утверждения и осуществления самой государственной власти. Я оставляю здесь в стороне, поскольку это не связано с моей задачей, то обстоятельство, что подданное наименование подводят преимущественно и те постановления, которые направлены не на сохранение безопасности, а на благо граждан. В соответствии с установленными выше принципами, здесь, в этих простых отношениях, государство может налагать запрет только на то, что действительно вызывает опасение в качестве возможного посягательства на собственные права государства или на права граждан. Что касается прав государства, то здесь уместно применить недавно сказанное в общих чертах о смысле этого выражения. А именно: во всех тех случаях, когда речь идет только о выгоде или ущербе собственника как такового, государство не вправе обращаться к запретительным законам для ограничения действий граждан. Причем для оправдания подобных ограничений недостаточно того обстоятельства, что какое-либо действие наносит только ущерб кому-либо, – оно должно также ущемлять его права. Это второе определение требует дальнейшего объяснения. Об ущемлении прав речь может идти только в том случае, если кого-либо без его согласия или против его воли лишают части его собственности или личной свободы. Напротив, там, где этого нет, где один гражданин не вторгается в права другого, нет и ущемления прав, какой бы вред этим ни наносился. Точно так же нет нарушения прав и в тех случаях, когда это ущемление прав проявляется в результате деятельности самого потерпевшего, который, так сказать, сам к действию присоединяется, или, во всяком случае, ему недостаточно в меру своих сил препятствует.

Применение таких определений очевидно само по себе. Напомню только несколько особенно ярких примеров. Согласно этим принципам, из определения нарушения закона совершенно выпадает все то, что говорится о действиях, вызывающих возмущение своим неуважением к религии и нравам. Тот, кто позволяет себе высказывания или действия, оскорбляющие религиозное чувство и нравственность другого, безусловно, совершает безнравственный поступок, однако до тех пор, пока он ограничивается только этим, он не нарушает ничьих прав. Чувствующий себя обиженным может удалиться, а если это невозможно, то должен примириться с этим неизбежным неудобством, проистекающим из несовместимости характеров. Не следует при этом также забывать, что, быть может, и другой стороне неприятны некоторые присущие ему свойства. Таким образом, вопрос: на чьей стороне право? – важен всегда только там, где речь безусловно идет о праве. Даже в гораздо худшем случае, то есть когда то или иное действие или то или иное высказывание наносит ущерб добродетели, разуму или здравому смыслу людей, ограничение свободы не допускается. Тот, кто действовал или говорил таким образом, не нарушил этим ничье право, и оскорбленный имеет полную возможность противопоставить дурному впечатлению силу воли или доводы разума. Поэтому, как ни велико вызываемое подобными поступками зло, оно всегда сопровождается и благими последствиями, так как служит проверкой в одном случае силы характера, в другом – терпимости и широты воззрений. Нет необходимости, вероятно, напоминать, что во всех этих случаях я исхожу только из того, не угрожают ли данные проявления безопасности граждан. Их отношение к нравственности нации и пределы дозволенного государству вмешательства в эту сферу я пытался установить в предшествующем изложении.

Однако поскольку в ряде случаев для вынесения правильного суждения необходимы положительные знания, которыми обладают не все, и безопасность может быть нарушена, если кто-нибудь необдуманно или преднамеренно воспользуется в своих интересах неосведомленностью других, то в такой ситуации гражданам должно быть предоставлено право обращаться за советом к государству. Наиболее очевидными примерами этого служит деятельность врачей и назначаемых в помощь тяжущимся сторонам юристов, – отчасти из-за большой потребности в них, отчасти из-за трудности суждения о правильности их действий и прежде всего из-за того, что они могут принести немалый вред. Для того чтобы исходить в этих случаях из интересов нации, не только желательно, но просто необходимо, чтобы государство проверяло этих людей с точки зрения соответствия их занимаемой ими должности – если, конечно они этого захотят, – а затем, если эта проверка даст хорошие результаты, выделило бы их по степени их квалификации и довело бы до сведения граждан, что они могут полностью доверять только тем, кто доказал таким образом свою пригодность к данному роду занятий. Но далее государство никогда идти не должно – оно не должно препятствовать тому, чтобы те, кто не пожелал пройти проверку или не выдержал ее, занимались своим делом, а также запрещать гражданам обращаться к ним. Такого рода меры можно применять, во-первых, только там, где воздействие оказывается не на внутреннюю жизнь человека, а на внешние ее обстоятельства, где, следовательно, человек не действует, а только пассивно следует советам и где все дело заключается только в истинности или ложности результатов, а во-вторых, там, где суждение предполагает знания в совершенно особой области, которые нельзя приобрести просто опытом, рассудительностью и практической силой суждения, знания настолько редкие, что даже само обращение за советом представляет некоторую трудность. Если государство действует, не считаясь с этим последним определением, то ему грозит опасность, что нация станет вялой, бездеятельной, полагающейся всегда на чужую волю и знания, тогда как именно отсутствие гарантированной определенной помощи служит стимулом для обогащения собственного опыта и знаний, а также теснее и многообразнее связывает граждан друг с другом, поскольку они находятся в большей зависимости от взаимных советов. Если же государство не примет во внимание первое определение, то наряду с только что упомянутым недостатком возникнет во всех своих проявлениях и тот вред, о котором мы говорили в начале нашей работы. От такого рода проверки – я останавливаюсь еще на одном поучительном примере – следует полностью отказаться по отношению к законоучителям. Да и что государство может проверить в их деятельности? Определенные догматы? От этого религия, как было указано выше, не зависит. Меру интеллектуальных сил вообще? Но для законоучителя, который рассматривает вопросы, столь связанные с индивидуальностью его слушателей, важно едва ли не только соотношение его умственных способностей с их умственными способностями – и уже в силу этого подобного рода суждение становится невозможным. Проверить их добропорядочность и характер? – Но для этого существует лишь один способ, едва ли приемлемый для государства; этот способ сводится к расспросам об обстоятельствах жизни, поведении данного человека и т. д. И наконец, следует подчеркнуть, что даже в одобренных мною выше случаях проверка пригодности может производиться только тогда, когда этого требует безусловная воля граждан. Ибо сама по себе в среде свободных, воспитанных этой свободой людей такая проверка, собственно говоря, не представляется необходимой, между тем повод к злоупотреблениям она всегда может дать. Поскольку для меня здесь важно не рассмотрение отдельных вопросов, а установление принципов, то я еще раз кратко остановлюсь на точке зрения, которая побудила меня заговорить об этом. Государство никоим образом не должно заботиться о положительном благе граждан, и поэтому также об их жизни и здоровье – разве только в тех случаях, когда им угрожают действия других, – а только об их безопасности. И лишь постольку, поскольку вследствие их неосведомленности может быть нанесен ущерб их безопасности (посредством обмана), подобный контроль может входить в границы деятельности государства. Однако человека, которого хотят обмануть, приходится всячески убеждать и уговаривать, чтобы добиться его согласия, и поскольку при этом наличие различных переходящих оттенков делает установление общего правила почти невозможным, а связанная со свободой вероятность обмана делает человека осторожнее и разумнее, то я считаю более целесообразным и более соответствующим разработанным принципам – в теории, далекой от определенного применения, – требовать распространения запретительных законов только на те случаи, когда определенный поступок совершается без ведома или даже против воли другого человека. Предыдущее же рассуждение может быть полезно тем, что оно показывает, как надлежит поступать, следуя установленным принципам, в тех случаях, когда того требует необходимость

1 Может создаться впечатление, что приведенные здесь примеры относятся не столько к данному, сколько к следующему разделу, поскольку в них речь идет о действиях, относящихся к другим гражданам. Но я имел здесь в виду не те случаи, когда, например, врач действительно лечит больного или юрист действитель-

Если до сих пор мы рассматривали такие действия, которые ввиду проистекающих из них последствий подлежат надзору со стороны государства, то надо также ответить на вопрос, должно ли ограничивать каждое такое действие, которое может привести к подобным последствиям, или только такие, которые неизбежно должны к ним привести? В первом случае могла бы пострадать свобода, во втором – безопасность. Из этого следует, что надо избрать некий средний путь. Однако определить его в общей форме я считаю невозможным. При обсуждении каждого случая такого рода следует исходить из трех соображений одновременно: из определения того, какой вред это может принести, из возможности успеха и из степеци ограничения свободы в случае обнародования закона. Однако ни одно из них не дает общего мерила: прежде всего обманчивы всегда исчисления вероятности. Поэтому теория может только предложить названные моменты к рассмотрению. На практике следовало бы, как я полагаю, исходить исключительно из специфики каждого данного случая, а не из общих соображений, и прибегать к ограничению только тогда, когда опыт прошлого и условия настоящего делают это действительно необходимым. Естественное право в его применении к совместному существованию людей проводит здесь резкую границу: порицание выносится всем тем действиям, совершая которые кто-либо по своей вине вторгается в права другого, следовательно, во всех тех случаях, когда вред является следствием определенного поступка или же в такой степени вероятности связан с ним, что совершивший его либо понимает это, либо по крайней мере не может не понимать и поэтому несет ответственность за свой поступок. Во всех остальных случаях нанесенный вред является случайным и нанесший этот вред не обязан его возмещать. Дальнейшие выводы могли бы быть сделаны только при молчаливо принятой договоренности сограждан, следовательно, уже из чего-то положительного. Однако вряд ли будет правильным, если государство остановится на этом, особенно если мы примем во внимание серьезность вреда, который может быть нанесен, и возможность лишь незначительно ограничить свободу граждан. В этом вопросе права государства не вызывают сомнения, поскольку оно гарантирует безопасность граждан не только тем, что принуждает возместить нанесенный ущерб, но и тем, что предотвращает возможные нарушения. К тому же третье лицо, которое должно вынести приговор, может вынести это свое решение, основываясь только на внешних признаках. Поэтому государство ни в коем случае не может ограничиться тем, что будет ждать, проявят ли граждане достаточную осторожность, совершая опасные действия, или рассчитывать на то, что они способны предвидеть вероятность ущерба; в тех случаях,