Текст книги "Язык и философия культуры"

Автор книги: Вильгельм фон Гумбольдт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 42 страниц)

Итак, порождающая и воспринимающая силы различаются не только степенью, но и типом. Просто взять не значит воспринять; первое настолько же ниже второго, насколько простая передача ниже порождения. И порождение и восприимчивость суть высшие, могущественные энергии; и то и другое способны производить нечто, беря и отдавая. Плодородное изобилие есть то, от чего отрешается первое и с помощью чего второе удерживает воспринятое. Истинное различие в характере двух сил – в том, что воспринимающая тяготеет более к материалу, к телесному миру, а порождающая – больше к душе, тогда как именно душа есть носитель принципа самодеятельности. Благодаря этому различию они воздают должное требованиям природы. Поскольку грозящей разрушением стремительности мужской силы нужно что-то противопоставить, эта сила не может быть однородной. В противном случае обоюдное изнурение стало бы результатом борьбы, в процессе которой, как и везде в природе, побежденный получает новую жизнь из рук победителя. Тогда изобилие должно противостоять потребности, однако природа не допускает ни бедности, ни самодостаточности, поэтому потребность снова оказывается связанной с богатством. Поскольку все мужское предполагает напряженную энергию, а все женское – постоянную устойчивость, то беспрестанное взаимодействие того и другого составляет неограниченную силу природы, напряжение которой никогда не иссякнет и покой которой никогда не выродится в бездеятельность.

Два условия необходимы для всякого порождения: живая энергия силы, собранная в одной точке, и живая полнота материала, способного во всех точках воспринять вторжение этой силы. Первая по природе своей нацелена на отделение, поскольку все, что не есть она сама, препятствует ее действенности, вторая нацелена на объединение, чтобы со всех сторон охватить воздействующую на нее силу. Если гений с помощью самодеятельного разума (эти явления одинаковы у всех порождающих существ) зажигает оживляющее пламя, которое рождает божественное творение, то воображение принимает его в свое лоно и благотворно охватывает. Порождающая сила не может энергично сосредоточиться, пока она не поборола все, что может помешать ее напряжению; воспринимающая сила была бы не в состоянии охватить одну точку со всех сторон, если бы она не несла в себе высшую согласованность. Стремительность, с которой первая прокладывает себе путь, склоняется к одному пункту и ее неудержимым действием должно быть всеобщее разделение и разрушение. Напротив, для последней закон – гармоническая кротость, которую она приносит с собой, стремление к единству; сохранение – ее плод. Что предназначено для оживления, должно быть привлекательным. Всякая же привлекательность притягивает внимание к какому-либо одному состоянию, а чувство полного равнодушия было бы равнозначно дремоте или смерти. То, что оживляется, не должно слишком щадить себя и избегать любого потрясения. Наоборот, материал, которого коснется одушевляющая сила, должен проникнуться ею целиком и полностью. Обладающее в большей степени формой нацелено на объединение, но только через разделение; тяготеющее к материалу, как и он сам, несет многообразие, но еще мало расчлененное.

Мы встречаем эти качества везде, где заметен женский и мужской характеры: в одном стремление к порождению и разделяющий порыв, в другом – старание объединиться, поддерживая при этом прежнее состояние. Различные качества сопутствуют обоим полам повсюду в природе, но прежде всего в человеке, благодаря этому они производят различное впечатление. Прелестная грация и мягкое изобилие женственности волнуют чувства; не только привлекательное, но и образное представление и чувственная связность всех понятий дают воображению богатую и живую картину; и единство характера, открытого для всех впечатлений, отвечающего на каждое из них с соответствующей сердечностью, трогает нашу чувствительность. Так, все женское действует прежде всего с помощью тех сил, которые предстают перед людьми в своей первозданной простоте. Что касается мужчины и его пола, то он этими силами не удовлетворяется, опираясь больше на возможности понятий. Мужской облик отличается большей определенностью, чем красота и прелесть; мужские понятия отчетливее и тщательнее выделены, а связи между ними проще; мужской характер сильный и имеет твердое направление, но нередко проявляется как односторонний и жесткий. Все мужское больше проясняющее, все женское больше трогательное. Одно приносит больше света, другое – больше тепла. Поскольку в конечной природе жизнь всегда стоит рядом со смертью, а лучшее возникает только на месте менее хорошего, постольку и новое бытие должно приходить на смену тому, что уже было прежде. Сила, увлекаемая собственной решительностью, направленная вовне, должна действовать по своему произволу; и когда она сметает на своем пути все препятствия, она неизбежно выглядит насильственной. Поэтому отвага великих свершений немыслима без жесткости. Новое создание, однако, не сможет развиваться, если не окружить его женской заботой, поэтому у гения, действительно рожденного для деятельной жизни, благодаря уступчивой мягкости жесткость превращается в достойную твердость.

Совершенство же рождается только из взаимосвязи качеств, присущих каждому полу; если изучение мужского пола занимает прежде всего рассудок, а созерцание женского живо задевает чувства, то полное удовлетворение разуму приносит лишь сочетание обоих, то есть чистая сущность, свободная от всех различий пола, как достояние идей. Высшее единство предполагает всегда направленность в две противоположные стороны. Единство только тогда имеет ценность, когда его источник – изобилие, а не бедность; поэтому энергия и развитие отдельных частей должны быть не меньшими, чем теснота связей между ними. Отделение нужно только для того, чтобы создать отдельное; но даже такое отделение ограничивает возможность связи. Итак, один пол совершенствуется в одном, другой – в другом, и оба они, взаимно противодействуя, сообща способствуют удивительному единству природы, которое теснее всего связывает целое и одновременно позволяет отчетливее всего выделить отдельное.

Поскольку первоначальная деятельность свойственна порождающим силам, а ответная – воспринимающим, порождение, как общая их работа, распределено между ними соответствующим образом. Всякое созидание предполагает наличие материала, так как природа привязывает новое к уже имеющемуся. Этот материал развивается через порыв, который протекает благодаря своеобразной энергии и по определенному правилу (а именно по правилу однородности порождающего и порождаемого). Однако для этого порыва как для чуждой ему ранее энергии он должен быть разбужен, это пробуждение и есть начало жизни, как связь созидающего порыва в самом широком смысле с грубой материей. Первая задача этого созидающего порыва – само развитие, после же его завершения– возмещение того, что организм случайно утратил. Кроме этого, он непрерывно в действии, чтобы поддерживать однажды достигнутый уровень развития. Законы материи, прежде всего химического взаимодействия, всегда работают вопреки законам жизни, то есть организма, а жизнь, как показывают результаты новейших исследований, есть не что иное, как победа последних над первыми, поэтому, чтобы удерживать это господство, необходима непрерывная борьба. Принцип, который здесь действует, можно назвать жизненной силой, а созидательный порыв (в узком смысле) составляет одну из его частных модификаций. Созидание требует, следовательно, двух необходимых элементов – грубого материала и оживления его с целью развития.

Если бы мы хотели распределить эти элементы между порождающей и воспринимающей силами, естественно было бы приписать последней материал, а первой оживляющую способность. По меньшей мере в соответствии с изложенными рассуждениями с порождающей силой связана энергия, с воспринимающей – исходно наличествующее, воздействуя на которое, энергия достигает своей высшей ступени. По отношению к созидающей силе первая выступает как самодеятельный огонь, вторая – как сила ответного движения; по отношению к единству действия для первой характерен сильный объединяющий принцип, для второй – более свободная согласованность отдельных частей. Даже при поверхностном наблюдении природы в мужском поле больше заметна сила, в женском, не самом по себе, а в сравнении с тем, от кого исходит сила, – больше изобилия.

Всякое расчленение в чистом виде не находит аналогии в законах природы. Насколько хватит нашего взгляда, мы видим повсюду, что природа старается создавать высшее богатство с помощью простейших средств, не различая существа ни по степени активности, ни по направлению их сил. В момент созидания и в воспринимающем действует сила, и в порождающем – материал; разница состоит только в способе, которым то и другое взаимно определяются. В мужском поле все нацелено только на воздействие. Поскольку материал здесь служит только для того, чтобы это воздействие усилить, предоставить ему некое тело, воздействие в свою очередь стремится его ассимилировать, вплоть до поглощения его собственной природы. Женский пол, напротив, направляет все на ответное действие. Сила стремится развивать это действие в материале, обращаясь при этом с ним очень осторожно. Оживление совершается усилиями обоих полов: мужская сила целиком берет на себя пробуждение, тогда как женская только расширяет его возможности и заботится о его поддержании. Оживляющая сила никогда бы не смогла воздействовать на материал, если бы не встречала поддержки в виде собственной деятельности существа, которому этот материал принадлежит. Даже самое сильное воздействие может быть воспринято только благодаря собственной ответной деятельности подвергаемого ему существа; и органическая природа изгнала из области своего распространения бездеятельное претерпевание. Снабдив каждый из полов обеими необходимыми для порождения силами, природа сделала возможным восполнение недостатка силы у одной стороны избытком ее у другой. Когда мужской силе недостает энергии, только живость женской силы может спасти возможность плодородия, что нередко и в действительности подтверждает наш опыт, и, наоборот, если женская сила предоставляет непригодный для восприятия материал, этот пробел помогает восполнить мужская. Это можно объяснять обменом функциями либо, что правдоподобнее, возникновением и поддержанием слабости одной части за счет необычайной энергии другой, – энергии, которая не только на высочайшем уровне решает собственные задачи, но и облегчает таковые противоположной стороне; случаи такого рода, а также примеры влияния мгновенного настроения матери на свойства плода подтверждают сказанное здесь также и на путях опыта. Итак, если и порождение, и восприимчивость требуют как силы, так и материала, то в первом случае материал нужен только потому, что сила не смогла бы без него действовать, а в последнем необходимость силы вызвана только тем, что в противном случае невозможно было бы воздействовать на материал. Тогда об основном направлении деятельности обоих полов можно было бы сказать, что при созидании сила принадлежит порождающему, а материал – воспринимающему.

Чтобы проникнуть через священную завесу, которой природа окутала свои святыни, нужно преодолеть трудности, существование которых выдает уже сама сложность и разнообразие посвященных этому предмету теорий. Из них наиболее правдоподобная довольно точно совпадает с вышеизложенными выводами. Повсюду, где природа поручила порождение и восприимчивость различным существам, мы обнаруживаем в воспринимающем материал, а в порождающем – силу. Для того чтобы то и другое могло вступить в связь, от первого требуется выполнение еще одной функции, состоящей в высвобождении части его материала и превращении его в зародыш с целью будущего развития. Именно в самых тайных мастерских природы больше всего работы творческой и меньше всего – механической. Именно здесь следствие менее всего можно вычислить из причины: все подобно скорее искрам, загорающимся одна от другой. Это более всего должны были почувствовать люди, пытавшиеся объяснить данное явление механически, в то время как человеческому рассудку не остается ничего, кроме как находить производящие причины, наблюдать результат и, ничего не объяснив, умолкать в созерцании вершины смиренного почтения к великой созидательнице, вершины, к которой может привести только новейшее философское естествознание. Удивительно видеть, как природа, будто бы пользуясь телесными силами лишь по мере необходимости, стремится одновременно перевести свободу, эту основную привилегию духовного мира, в другую область своего царства. Она берет только малую частицу материала, и только для исходного оживления одалживает чужую силу. Как только вспыхивает первая искра, оживляемое загорается само собой, принимает пищу, но использует ее уже по собственным законам.

Почтение ко всякому истинному бытию и стремление придать ему определенный облик по собственному произволу характеризуют мужской и женский характеры, и таким образом оба они сообща выполняют великую конечную цель природы – беспрестанное взаимодействие формы и материала. Безусловно противопоставленные форма и материал должны были бы враждебно противоречить друг другу. Однако образом действия, свойственным обоим полам, суровость формы смягчается материалом, который должен ее воспринять, а материал подготавливает к восприятию формирующая сила; и только тогда возможно тесное объединение, на котором покоится тайна организма. Необходимость, с которой нуждаются друг в друге взаимодействующие силы, приводит к взаимной зависимости порождающей и воспринимающей сил. Первая не так ограничена в самостоятельном проявлении своей действенности, как вторая, на чем основана ее большая независимость. При этом все же противопоставленная ей сила остается главным движущим средством всякой связи, и именно искусство связи оберегает в природе высшее бытие, ввиду чего воспринимающие силы своим внутренним устройством призваны все больше и настойчивее этой связи способствовать. Эти силы можно рассматривать как истинно связующую ленту в природном целом, которая разыскивает наиболее старательно предметы, способные оживить ее энергию, и которая дольше всего пребывает при том, что находит.

Это состояние ведет от воспринимающей способности к длительной устойчивости. Приспособленное своей природой больше возвращаться в себя, нежели устремляться к дальним пределам, всякое воспринимающее существо обречено на размеренное, мало меняющееся существование. Чтобы противопоставить входящей извне силе постоянную энергию, чтобы связать разъединенное и ответить на воздействие, воспринимающая сила должна обладать гармоническими и уравновешенными стремлениями. Поскольку с восприятием связано и развитие зародыша, что часто требует сложной организации, природа должна, чтобы достигнуть цели, предназначенное для этого существо с удвоенной бдительностью привязать к ее законам. Устойчивость есть неизменяемость конечного, и этим преимуществом, без которого все остальное обладало бы лишь скудным и преходящим бытием и которое придает всему истинную внутреннюю ценность и прекраснейший внешний блеск, природа наделила, преимущественно от себи и по свободному выбору, воспринимающую силу.

Устойчивость только тогда имеет цену, когда она является законом деятельности, а не тогда, когда она вырождается в бездействие. Если женский пол обладает принципом устойчивости, то ничем другим он в своей деятельности не руководствуется, а, напротив, должен ожидать этого другого от переменчивого воздействия мужского пола. Сила, которая действует так порывисто, что не боится уничтожить сама себя, и берет на себя формирование по своему произволу чуждого материала, является неутомимой, но и легко подвергается изменениям. Поскольку в себе она не ощущает пространства, которое вместило бы ее растущее стремление, постольку покой для нее непереносим; она не столько уступает своеобразию материала, сколько одушевляется собственным огнем, поэтому нельзя поручиться за постоянство ее действий. В той части природы, в которой в меньшей степени царит или вовсе не царит произвол, это будет почти незаметно, возможно также, что, как и многое другое в данной области, этого почти никто не наблюдал; во всяком случае, в остальном наш опыт подтверждает предположение, выведенное здесь из одних только понятий. Человек должен стремиться к идеалу, как предписывает ему разум; поэтому мужчина должен привести свою природную активность в строгое соответствие с законом, а женщина должна присущую ей закономерность оживлять деятельностью по внутреннему влечению. Если же природное влечение возобладает над усилиями разума, двойная ошибка обоих полов сама себя упразднит. Снабженные различными особенностями и все же неотделимые, они ограничивают сами себя пределами, которые соответствуют конечной цели целого.

Природа, рассматриваемая в полном объеме, неизменна. Деятельность ее сил никогда не останавливается, и ее законы всегда требуют того же подчинения. Ничто не нарушает ни степени, ни формы ее действенности. Для того чтобы поддерживать эту неизменность своей деятельности, природа находит мощную поддержку в виде взаимных особенностей двух полов. И одного она наделяет беспокойством, другого – постоянством.

Итак, между двумя полами распределены лишь склонности, которые и дают им возможность строить неисчерпаемое целое. Природе, однако, нравится сочетать противоречивые свойства и сближать конечное с бесконечным. Так, напряженная деятельность грозит гибелью спокойному бытию, а постоянный покой – живой энергии. Поэтому природа наградила своих сыновей силой, огнем и живостью, а в дочерей вдохнула спокойствие, сердечность и душевное тепло. В то время как одни пытаются расширить свою сферу, другие заботливо обогащают свою, не выходя за ее границы. Весь характер мужского пола нацелен на энергию, этому служит его сила, его разрушающая порывистость, его стремление к деятельности, направленной вовне, его беспокойство. Напротив, состояние женского, устойчивая энергия, склонность к связыванию, стремление к ответному действию и чарующее постоянство служат сохранению и бытию. С обоюдным старанием они исполняют две величайшие природные операции, которые, вечно повторяясь, предстают каждый раз в новом виде – порождение и развитие порожденного. Если еще подробнее сравнить друг с другом особенности этих сил, то можно увидеть, что ирирода взяла воспринимающие силы под особо тщательный надзор. Они разделяют с ней ее главные привилегии и, как дочери в родительском доме, тесно связаны с заботливой матерью.

Бытие, одушевленное энергией, есть жизнь, а высшая жизнь – это конечная цель, которая объединяет стремления всех сил природы. Различие между полами требует достижения этой цели, точнее, их особое устройство ведет их к этой цели так, что они этого даже не замечают. Ни одна сила природы не служит средством для достижения цели и не пытается сорвать намерения другой. Все они действуют гармонично, каждая следует своему побуждению, и конечный результат их деятельности проявляется с необходимостью, которая, исключая всякий замысел, может показаться случайной. Силы двух полов пользуются равной свободой, так что их можно рассматривать как две благотворные стихии, из рук которых природа принимает свое высшее совершенство. Свое высокое назначение они оправдывают только тогда, когда их деятельность гармонично сливается воедино; а сердечная склонность, приближающая их друг к другу, называется любовью. Так природа поклоняется тому же божеству, заботам которого проницательная мудрость греков доверила упорядочение хаоса.

Эстетические опыты Первая часть о „Германе и Доротее" Гёте

Введение

Если поэтическое создание, помимо прочих присущих ему достоинств, зримо выражает сущность своего жанра, будучи одновременно жив*>ш отпечатком своего творца, то это наиболее всего способствует достижению абсолютной ценности. Ибо, сколь бы ни были велики отдельные красоты, какими блещет художественное произведение, сколь бы ни были чужды правилу пути, по каким порою следует даже подлинный гений, все же остается верным, что, когда он действует в полную силу, то выступает как чистая, решительно выраженная индивидуальность и в то же время отпечатлевается в чистой и определенной форме. Поэтому если иные произведения искусства способны односторонне восхищать или вызывать мимолетную вспышку восторга, то лишь обладающие названной степенью совершенства удовлетворяют вполне и надолго – в них читатель черпает то настроение, какому сами они обязаны своим существованием. По преимуществу же они – благодарный объект эстетической критики. Ибо, возникая, они одновременно производят и своего критика, сами влекут за собой известную разновидность критики – такую, которая, рассматривая отдельный пример, вместе с тем описывает и литературный жанр, рассматривая произведение, вместе с тем характеризует художника.

Мне казалось, что по преимуществу такой критики заслуживает и „Герман и Доротея" Гёте. Я полагал, что в одушевляющем это поэтическое творение своеобразии распознается выраженное с очевидной силой родство его как с всеобщей природой поэта и художника вообще, так и с особенной природой его создателя. Поэтический жанр и эпический вид весьма редко бывают выявлены столь чисто и полно, как в мастерской композиции целого этой поэмы, в поэтической истине ее фигур, в непрестанном поступательном движении повествования. И если своеобразие Гёте, что касается

WilhelmvonHumboldt.AesthetischeVersuche. Erster Theil. Ueber Gothes Herrmann und Dorothea, 1798. Оглавление к работе см. на с. 276.

отдельных его достоинств, сильнее и ярче выступает в других его произведениях, то ни в каком ином отдельные лучи не собраны в фокус так, как в этом.

Взять на себя критический разбор этого произведения значило попытаться проникнуть в самое существо поэтической силы воображения – в более буквальном смысле, нежели это присуще эстетической критике вообще; итак, желание ближе подойти к самой таинственной из всех человеческих сил, постигнуть ее понятийно, не менее, нежели любовь к поэме, руководило мной, – вследствие чего и возникло настоящее сочинение.

Я исходил из избранного аспекта и в изложении стремился оставаться ему верным. Я старался по возможности не отделять рассуждение о поэме и о поэте и, насколько мог, судил о произведении как о живом воплощении идеи, рожденной индивидуально-поэтической силой воображения. Ибо главная моя и конечная цель состояла в изучении именно природы воображения.

Поэтому прошу читателя не забывать о сказанном, если он вдруг сочтет, что я порой слишком отхожу от своего предмета, возношусь к общим принципам или пространно рассуждаю об иных поэтических видах и поэтических натурах. Пи того, ни другого нельзя было избежать на избранном мною пути. Ведь чтобы показать, что в этой поэме, как едва ли в какой иной, общая природа поэзии и искусства становится особенным характером поэмы, мне было необходимо исследовать самое основание искусства, восходя к высшим началам эстетики; а чтобы указать поэме – и самому поэту – положенное им место среди произведений искусства и его творцов, мне было необходимо привлечь различные соседние виды, охватываемые тем же поэтическим родом.

Именно такой метод – оставаясь при своем предмете, постоянно направлять свой взор на нечто более общее, то есть поэзию и природу поэта вообще, – избран мною не без намерения. У философской критики – двоякая цель: она может либо в большей мере принимать во внимание объективную устроенное гь произведения, какое пытается оценивать, либо дух, какой был необходим, чтобы произвести его на свет. В одном случае она споспешествует закономерности нашей деятельности, в другом – создает в душе настроение, благоприятствующее таковой. Но в человеческой душе задатки любой силы родственны, и отдельная сила развивается тем свободнее и совершеннее, чем более поддерживают ее своим пропорциональным развитием все прочие силы. Поэтому, о каком бы предмете ни шла речь, его всегда можно соотнести с человеком, а именно с целым его интеллектуального и морального организма. Разбирая такую-то философию, такую-то обширную естественнонаучную систему, такое-то политическое устройство, всегда можно установить, что выиграл благодаря им дух философский, естественнонаучный, общественный, что выиграли они в своей совокупности. А к этому можно присоединить и еще более общее – выяснить, насколько благодаря им человеческий дух вообще приблизился к конечной цели своего стремления, к следующей своей задаче – вобрать в себя посредством всех орудий своей восприимчивости всю ту массу материала, какую предлагают ему весь мир вокруг него и его внутреннее существо; преобразовать вес это своими самодеятельными силами и тем самым привести Я и природу во всеобщее, живое и гармоничное отношение взаимодействия. И даже необходимо сочетать оба вида исследования, коль скоро добиваешься высокой практической цели, – по крайней мере нельзя совершенно пренебречь ими, если речь идет об искусстве, проистекающем из самых глубин человеческой души, и о произведении, на котором стоит печать столь своеобразной личности.

Если выбрать такую высшую позицию, то отдельный предмет сопрягается со всеобщим средоточием, лежащим вне его, и работа производится в более или менее значительной части обширного и возвышенного здания. Вот это средоточие – воспитание человека; вот это здание – характеристика человеческой души со всеми возможными ее задатками и со всеми реальными различиями, какие раскрываются в опыте. Сумма достоинств духа и умонастроения, явленных до сей поры человечеством, задает идеальную, но строго определимую величину, по которой может оцениваться отдельное достоинство; тут видна цель, к которой можно стремиться, известен путь, на котором можно становиться первооткрывателем в наивысшем смысле слова – своим деянием как поэт, мыслитель, исследователь и прежде всего как деятельный человек прибавляя нечто новое к общей сумме и тем раздвигая границы человечества. Обретаешь идею – она вдохновляет и тем самым сообщает силы, между тем как закон лишь направляет, но не возвышает и скорее лишает уверенности, нежели окрыляет.

Вольное и энергичное проявление способностей немыслимо без тщательного сохранения наших первоначальных природных задатков – не бывает энергии помимо индивидуальности. Потому-то столь необходимо, чтобы характер, подобный обрисованному, предначертал человеческому духу возможность следовать самыми разнообразными путями, не удаляясь при этом от простой цели всеобщего совершенства, а, напротив, устремляясь к ней с самых разных сторон. Лишь на философско-эмпирическом знании людей можно основывать свою надежду на то, что со временем мы получим философскую теорию формирования человека. А эта последняя – не просто всеобщий фундамент для отдельных приложений теории – воспитания и законодательства (которые лишь от нее могут ожидать полнейшей взаимосвязанности своих принципов), но и всеобщая, а в наши дни и настоятельная потребность – мы нуждаемся в ней как в надежной руководящей нити свободного самообразования каждого отдельного человека. Чем больше возможностей, открытых перед ним, чем многообразнее материал, какой предлагает ему наша культура, тем затруднительнее, и даже для лучших умов, сделать разумный выбор из такого многообразия или же соединить некоторые из этих путей. А не будь такой связи, культура погибнет.

Ведь культура человека – это искусство, питая свою душу, делать ее плодоносной, а для этого нужно так гармонически настроить органы души и выбрать такое внешнее положение, чтобы можно было усваивать как можно больше, поскольку, не будь усвоения, питательное вещество не перейдет ни в душу, ни в тело.

Такого рода характеристика человека едва ли когда-либо возвысится до того, чтобы стать наукой в собственном смысле слова, хотя она призвана скорее развивать философски и для целей высшего формирования личности то, что человек вообще способен совершать, а не представлять в исторической последовательности то, что он уже реально совершил, – тем не менее она вполне заслуживала бы того, чтобы как особенную, философски упорядоченную опытную теорию ее отграничили от Есей массы прочих философских знаний. Сейчас не время рассуждать о том, в какой мере она вправе притязать на такое особое место, в какой мере она нуждается в особом наименовании, насколько существенно будет отличаться она от психологии и антропологии в своей общей части. Я считал, что нужно хотя бы упомянуть о ней сейчас, чтобы более определенно наметить ту дальнюю цель, какую я не упускал из виду, работая над настоящим сочинением, и какая важна для того, чтобы судить о нем.

Необходимость же сообразовываться с этой дальней целью принудила меня выбрать такой ход рассуждения, который для многих, как я опасаюсь, покажется чрезмерно длинным и утомительным. Возможно, мой способ рассуждения окажется слишком общим для предмета нашего исследования, с его индивидуальным обликом и при его наглядности слишком философским. И если я могу льстить себе мыслью, что удовлетворил в какой-то степени эстетика, то не смею надеяться на то, что полезен поэту в его деятельности. Философская высота, на которую мне пришлось подняться в соответствии с избранной точкой зрения, для практики художника-творца и неудобна и бесплодна – ему потребны более частные, эмпирические правила. Если последние для философа всегда слишком узки и индивидуальны, то для поэта всегда пусто то, что философу годится как содержание и всеобщий закон. Так что оба – философ и поэт – всегда в необходимой и неизбежной распре между собой.

Однако философия искусства и не рассчитана прежде всего на художника, по крайней мере не рассчитана на сам момент творчества. Преимущество философии и ее беда в том, что непосредственная конечная цель ее – это всегда человек, а не те или иные его поступки. И без нее художник – это художник, и без нее добродетельный человек добродетелен, а государственный муж – это государственный муж; но человеку она нужна, чтобы наслаждаться и пользоваться всем тем, что получает он от них, чтобы знать себя самого и природу, чтобы плодотворно применять знания; и даже названные лица не могут обходиться без нее, если только хотят быть понятны самим себе, если разумом своим хотят догнать свой гений в его полете или же сравняться по правильности и глубине со своим практическим смыслом. Точно так же и эстетика предназначена непосредственно лишь для тех, кто желает воспитать свой вкус посредством произведений искусства, а свой характер – посредством свободного и очищенного вкуса; художник может воспользоваться эстетикой лишь для того, чтобы настроить свою душу, чтобы, предоставив своему гению время для полета, после этого вновь сориентироваться в пространстве и определить свое местоположение и цель. Что же касается пути, ведущего к цели, то тут помогает ему уже не эстетика, а только собственный опыт или опыт других.