Текст книги "Язык и философия культуры"

Автор книги: Вильгельм фон Гумбольдт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 42 страниц)

К с. 273 (Гл. XCVIII).

VII, 78.

К с. 274.

Далее опущены четыре главы – от XCIXпо CII, Их названия таковы:

XCIX. Слог.

С. Простота слога.

CI. Строение периодов.

CII. Стихосложение и ритм.

РАЗМЫШЛЕНИЯ О ВСЕМИРНОЙ ИСТОРИИ

Фрагмент „BetrachtungenfiberdieWcltgeschichte" написан в Вене, по-видимому, в 1814 г. Впервые напечатан в 1895 г. в сборнике неопубликованных статей Гумбольдта. По-русски публикуется впервые.

К с. 279.

Речь идет о статье Канта „Идея всеобщей истории во всемирно-гражданском плане" (1784) и книге Гердера „Идеи к философии истории человечества" (1784–1792). Проблемы философии истории освещались во многих последовавших за этой работах и университетских лекционных курсах, в том числе у Фихте, Шеллинга, Шиллера.

К с. 284.

Слова Гумбольдта были написаны в начале прошлого век* и не относятся к современной жизни Египта, Индии, Мексики.

РАЗМЫШЛЕНИЯ О ДВИЖУЩИХ ПРИЧИНАХ ВСЕМИРНОЙ ИСТОРИИ

Фрагмент „BetrachtungenuberdiebewegendenUrsacheninderWelt– geschichte" написан в Лондоне в 1818 г Впервые опубликован в 1904 г. в третьем томе Полного собрания сочинении, По-русски публикуется впервые.

О ЗАДАЧЕ ИСТОРИКА

Работа „UeberdieAufgabedesGeschichtschreibers" представляет собой доклад* прочитанный в Берлинской академии наук в 1821 г.; впервые напечатана в трудах Академии в 1822 г. Посылая Гёте свою работу, Гумбольдт писал: Вам может показаться странным сравнение истории именно о искусством, Но меня занимает эта идея давно, и нет ли действительно чего-то общего в изображении человеческого облика и человеческих дейстгий?.. Я не могу забыть слова Шиллера, они все время мне вспоминались во время этой работы. Он говорил о том, что его исторические работы находят слишком поэтическими, и закончил: историк должен вести себя, как поэт; если он владеет материалом, то он должен воссоздать его совершенно заново. Тогда это мне показалось парадоксальным, и я его не понял. Стараниям постепенно постичь его мысль обязан этот трактат своим появлением на свет». „Wilhelm von Humboldt, sein Leben und Wirken dargestellt in Briefen, Tage– biichern und Dokumenten seiner Zeit' Berlin, 1953, S. 874). По-русски публикуется впервые. Вычеркнутые и исправленные в рукописи места, воспроизведение которых содержится в Академическом издании, нами опущены.

А. В. Гулыга, М. И. Левина, А. В. Михайлов

ПЛАН СРАВНИТЕЛЬНОЙ АНТРОПОЛОГИИ

Работа „PlaneinervergleichendenAnthropologic" была написана Вильгельмом фон Гумбольдтом в 1795 г. Напечатана в „GesammelteSchriften", т. 1. Berlin, 1903, с. 377–411.

* В нашем издании статья публикуется с сокращениями в связи с тем, что ряд вопросов, излагаемых в этой работе, обсуждается в подобном же плане и также подробно в других статьях, включенных в настоящий сборник.

О ДУХЕ, ПРИСУЩЕМ ЧЕЛОВЕЧЕСКОМУ РОДУ

Работа „UeberdenGeistderMenschheit" была написана в 1797 г. и напечатана в „GesammelteSchriften", т. II. Berlin, 1904, с. 324–334.

Это исследование В. фон Гумбольдта было предназначено в качестве введения к несостоявшемуся труду по философской антропологии.

Включение его в лингвистическую часть данного сборника оправдано не только тем, что путем семантического анализа (и сопоставления с другими языками) оно дает меткую характеристику важнейшего для Гумбольдта понятия Geistв современном ему немецком языке, но и с точки зрения соотношения темы данного исследования с антропологической проблематикой главного лингвистического сочинения автора.

Человек, по мнению В. Гумбольдта, должен стремиться к тому, чему он как конечной цели может подчинить все и в соответствии с чем как с абсолютным масштабом он может все соразмерить. Этого он не может найти нигде, кроме Как «в самом себе»: оно находится в непосредственном родстве с «внутренней природой» человека. Это – нечто общее, поскольку оно должно иметь универсальное применение и в то же время обладать способностью реализоваться индивидуально, разнообразными способами.

Такое единство универсального и индивидуального, которое может «объять всего человека, со всеми его духовными силами и во всех его проявлениях», заложено в гумбольдтовском понимании Bildung, и этого он придерживался до конца жизни. В посмертном его сочинении эта же мысль сформулирована следующим образом: «…стремление к цельности и семя негасимых порывов, заложенное в нас самим понятием нашей человечности (Menschheit), не дают ослабнуть убеждению, что отдельная индивидуальность есть вообще лишь явление духовной сущности в условиях ограниченного бытия» (В. фон Гумбольдт. Избранные труды по языкознанию. М., 1984, с. 64).

Идея человечности (Menschheit) в понимании Гумбольдта неотделима от понятия духа (Geist), так как она не что иное, как «живая сила духа, который ее одушевляет», «в ней деятельно и активно проявляется».

Г. В. Рамишвили

ОБ ИЗУЧЕНИИ ЯЗЫКОВ ИЛИ ПЛАН СИСТЕМАТИЧЕСКОЙ ЭНЦИКЛОПЕДИИ ВСЕХ ЯЗЫКОВ

Работа „UeberdasSprachstudiumoderPlanzueinersystematischenEncyclopaedicallerSprachen" представляет собой извлечение из рукописи —„FragmentederMonographieiiberdieBasken" (1801–1802). Опубликована в „GesammelteSchriften", VII(1907), c. 593–608.

Подробнее см. наше Предисловие к данному сборнику.

ПРОВЕРКА ИССЛЕДОВАНИЙ О КОРЕННЫХ ОБИТАТЕЛЯХ ИСПАНИИ ПОСРЕДСТВОМ БАСКСКОГО ЯЗЫКА (Фрагменты)

На протяжении большей части своей научной жизни Вильгельм фон Гумбольдт живо интересовался басками и баскским языком. Он начал заниматься баскским в конце девяностых годов XVIII в., готовясь к поездке в Испанию. В 1801 г. он предпринял путешествие по стране басков, причем главное его внимание, по его собственным словам, было обращено на язык. В изучении баскского языка неоценимую помощь оказал Гумбольдту известный басколог, баск по происхождению, Педро де Астарлоа.

Свои наблюдения, накопившиеся во время этой поездки, Гумбольдт изложил в работе „Баски, или Замечания, сделанные во время путешествия по Бискайе и французским баскским областям весной 1801 г., вместе с исследованиями о баскском языке и нации и кратким изложением баскской грамматики и словарного запаса". К сожалению, работа эта (как и многие другие начинания В. фон Гумбольдта) осталась незаконченной, и его баскская грамматика и словарь так и не увидели света; в упомянутую работу попали также лишь весьма немногие наблюдения, касающиеся баскского языка. Но Гумбольдт не собирался отказываться от своего намерения, о чем свидетельствует его работа „Сообщение о сочинении, касающемся баскского языка и нации, с рассмотрением мировоззрения и сущности последней" (1812 г.). Однако единственная его крупная работа по баскскому языку – „Проверка исследований о коренных обитателях Испании посредством баскского языка" („PrufungderUntersuchungeniiberdieUrbewohnerHispaniensvermittelstderVaskischenSprache") увидела свет только в 1821 г. Наш перевод этой работы сделан с издания, осуществленного братом Вильгельма сЬон Гумбольдта Александром фон Гумбольдтом п 1841 г. (WilhelmvonHumboldtsGesammelteWerke, Band2. Berlin, 1841, S. 1—214.)

Этот труд интересен не только тем, что посвящен баскскому языку, но и тем, что представляет собой одну из немногих практических работ В. Гумбольдта в области языкознания. В частности, книгу эту можно рассматривать как одну из заложивших основу исторической топонимики. Острая полемика, которую В. Гумбольдт ведет со своим наставником в области баскского языка П. Астарлоа и его последователями, настаивая на необходимости учитывать принцип регулярности фонетических изменений в противовес произволу традиционной филологии, не утеряла споего значения и в настоящее время. До сих пор сохраняют свою ценность и заключения В. Гумбольдта о первоначальных обитателях Иберийского полуострова – прежде всего как один из первых образцов построения теории на стыке лингвистической и исторической наук.

С. А. Старостин

ОПЫТ АНАЛИЗА МЕКСИКАНСКОГО ЯЗЫКА

Работа„Versuch einer Analyse der Mexikanischen Sprache" написанав 1821 г. Напечатанав„Gesammelte Schriften", т. IV. Berlin, 1905, с. 233–284. В настоя* щем сборнике печатаются извлечения из этого сочинения.

В этом фрагменте» который мы позволили себе извлечь из данной работы, автор высказал соображения, важность которых очевидна и с точки зрения перспективы современного языковедения. Сравнительная теория языковедения должна быть, по Гумбольдту, составлена таким образом, чтобы самый незначительный элемент языка даже «самых убогих дикарей» мог стать «важным материалом для истории и философии человечества». При таком всеохватывающем подходе каждый элемент толкуется не как произвольно отторгаемый кусок, а как интегрирующая часть целого. Без такого рассмотрения разнообразие может ввести лишь в замешательство и, по мнению Гумбольдта, «нет ничего более безрадостного», нежели умышленное или случайное соположение различного, отдаленного и несхожего, которое приводит к одному лишь перечислению некоторого количества «странных явлений». Здесь «нечего и думать о полноте исторического материала», даже если все наличествующие данные и были исчерпывающим образом обработаны. Хотя все известно, но оно «навсегда остается лишь обломком разбитого целого».

Соблюдение условия целостного рассмотрения требует, однако, выработки такого навыка исследования элементов и форм всех языков, который позволил бы видеть в них «истечения общей, всеохватывающей языковой способности человечества». Это необходимо и для осмысления философской истории человечества, то есть для понимания того, что человек предпринимает и достигает во всех концах земли и во все времена, всего, что было «посредством языка завоевано, обработано» и что «стимулировало плодотворность в науке и искусстве, мышлении и восприятии».

Это – энергейтическое толкование языковой способности, то „общее", на чем строится сравнительное языкознание В. фон Гумбольдта; оно коренным образом отличается от того понимания „общего", которое берет начало в картезианской философской грамматике и которому следует современная теория типологии языков. Следовательно, оно – не абстрактная структура, не „язык вообще" или нечто промежуточное между языком и мышлением, а общечеловеческая языковая способность «превращения мира в мысли» и один из факторов конструирования всемирной истории.

Постулирование понятия языковой способности в гумбольдтовском понимании необходимо для переосмысления первооснов современной лингвистики; например, Фердинанд де Соссюр, которого хотя и объявили родоначальником универсалистской (семиотической) теории структурного анализа, исходит не из абстрактной структуры языка (или „схемы", как это в свое время утверждал Л. Ельмслев), а именно из языковой способности создавать «систему дифференцированных знаков, соответствующих дифференцированным понятиям» (Ф. де Соссюр. Труды по языкознанию. Москва, 1977, с. 49). Весьма поучительно, что Ф. де Соссюр специфичной и естественной для человека считает именно эту способность к синтезу, а не «речевую деятельность как говорение (langageparole)».

Несмотря на возможную преемственность в постулировании этого исходного понятия, следует помнить, что Ф. де Соссюр, хотя и отличает языковую способность от речевой способности говорения, однако не толкует ее энергейтически и потому на основе этого не предъявляет науке о языке столь высоких требований, как Гумбольдт. (Подробнееобэтомсм.: G. Ramischwili. Uber das Postulat der Laut – Sinn – Synthese. Humboldt– Saussure. (Доклад, прочитанный в Дюссельдорфском университете 6.V. 1974 г. Напечатано в: „Лингвистический сборник". Тбилиси, 1979, с. 172–185)).

Одно из таких высоких требований – это усмотрение соотношения между сравнительным языковедением и философской историей человечества, рассматриваемое и в данной работе Гумбольдта.

Хотя в каждом языке «целокупно представлен человеческий дух», однако он «представлен лишь с одной стороны». Панорама развертывается уже при сопоставлении нескольких языков, однако конечной цели можно достичь только тогда, когда будут охвачены все известные языки. Лишь тогда, по Гумбольдту, в нашем распоряжении окажутся все данные, которые «следует передать философской истории для того, чтобы проверить ее наблюдения над духовным прогрессом человечества, или для того, чтобы они послужили опорой и фундаментом этих наблюдений».

При сопоставлении языков с точки зрения их расчленяющей способности они как бы выступают в качестве «методов», «дополняющих друг друга». Но «метод разделения поля мышления при помощи языкового разнообразия – по Гумбольдту – еще мало проверен». Однако «от этого он не становится менее возможным и важным» – заключает автор. Он мало проверен также в последующей и современной лингвистике: можно только надеяться, что «возможность» и «важность» такого предприятия будет еще в большей степени осознана в будущем.

Усилия в первую очередь должны быть, по-видимому, направлены к тому, чтобы выявить логику креативности языка, выражающуюся в операциях не формального, а именно содержательного характера (См.: G. Ramischwili. Sprachliche Kreativitat aus inhaltlicher Sieht Integrale Linguistik. – In: „Festschrift fur Helmut Gipper". Amsterdam, 1979).

Осознание требования Гумбольдта по поводу проведения различия между «холодным аналитическим рассудком» и творческими свойствами языка, высказанное в данной работе «о мексиканском языке», могло бы послужить своего рода импульсом для многочисленных исследований в вышеназванном смысле. Перечисляя эквиваленты немецкого слова Seeleв разных европейских языках, Гумбольдт считает, что каждое слово содержит признаки и нюансы, которые «не в состоянии исчерпать никакая дефиниция», ибо каждое способно вступать «в новые сочетания», каждое продуктивно в отношении «образования новых понятий*. Автор глубоко убежден, что «в различных языках возникают понятия, к которым никогда не смог бы придти один разум сам по себе без помощи языка».

К с. 360.

* Мексиканский язык – имеется в виду ацтекский язык.

Г. В, Рамишвили

ХАРАКТЕР ЯЗЫКА И ХАРАКТЕР НАРОДА (Отрывок)

Статья „UeberdenNationalcharakterderSprachen" (Briichstuck) была написана в 1822 г. Напечатана в „GesammelteSchriften", IV (1905).

Данная статья была предназначена для доклада в Прусской академии наук в 1822 г. Годом раньше (1821) В. Гумбольдт специально приступил к разработке темы, которая занимала его с самого начала и до конца его жизни; в результате появилось неоконченное сочинение с заглавием: „О влиянии различного характера языков на литературу и духовное развитие" (см. русский перевод в книге: В. фон Гумбольдт. Избранные труды по языкознанию. Москва, 1984).

Помещенная в сборнике статья начинается с обзора его прежней позиции, состоящей в том, что: 1. «Различия между языками суть нечто большее, чем просто знаковые различия», 2. Слова и формы слов «образуют и определяют понятия» и 3. По своему влиянию на познание и на чувства разные языки предстают перед нами как различные способы видения мира. Однако Гумбольдт тут же напоминает читателю о другом своем подходе, носящем более универсальный характер: «и это требование, которое относится ко всем языкам» («несмотря на их индивидуальные особенности»).

В этом сочинении прямо поставлен вопрос: существует ли у языков характер, и если да, то каковы его границы. Разумеется, в своем полном и очищенном виде его прежде всего следовало бы искать «в живой речи», но так как речь исчезает вместе с говорящими и слушающими, приходится связывать характер языков с его неживой частью, со строем языка. Однако характер – это то же самое, что и своеобразие, индивидуальность, которую до определенной степени можно лишь «ощущать», но невозможно дать точное определение, представить с помощью понятий. Не следует ли поэтому и вовсе исключить ее из круга научного рассмотрения?

Гумбольдт считает исследование этого сложного феномена делом именно языковеда. В последнем своем сочинении („О различии…"), в главе „О характере языков" он утверждает, что «индивидуальная жизнь» языка распространяется на все его разветвления, «пронизывая все фонетические элементы», всю внешнюю форму. Это означает: исследователь языка должен «всегда помнить, что царство форм – не единственная область, которую предстоит осмыслить языковеду» („Избр. труды по языкозн.",с. 163). Это «новый тип» языковеда и языковедения, тот «новый тип», о котором он говорил еще 20 лет назад в своем сочинении о басках. Гумбольдту приходилось неоднократно доказывать правомерность такого рода исследований уже в эпоху расцвета индогерманистики, в эпоху Ф. Боппа, которого, несмотря на принципиальное с ним расхождение в понимании феномена языка, Гумбольдт очень ценил, поддерживал и поощрял.

Лингвистическая мысль и тогда не была готова для освоения антиномии, которая удачнее всего сформулирована Гумбольдтом в письме к Бринкману 1803 года: он испытывал «высшее наслаждение» от осознания того факта, что с каждым новым языком вступаешь в «новую систему мыслей и чувств», так же как бесконечно привлекает наличие внутренней, удивительно «таинственной связи всех языков».

Если общая задача приближения к объективной истине задана всем языкам, как это сформулировано в последнем сочинении Гумбольдта („О различии…"), и разные языки – это не что иное, чем разные попытки решения данной задачи, то «внутреннюю связь всех языков» следует искать не в установлении сходства и общих черт в формальной структуре языков (т. е. на уровне эргона), а на основе общности именно вышеназванной задачи.

Этот подход содержит одновременно два аспекта – генетический («создание языка обусловлено внутренней потребностью человечества» и телеономический, направленный на определенную цель (то есть «… на удовлетворение этой внутренней потребности») (см. В. фон Гумбол ьдт. Избранные труды по языкознанию, с. 51), выражающийся в первую очередь в апроксимации к объективной истине.

Такая исходная позиция задуманного Гумбольдтом сравнительного языковедения коренным образом отличает его как от тогдашней исторической лингвистики, так и от всех последующих попыток построения формальной (или „содержательной") типологии.

На первой же странице рассматриваемого нами сочинения („Характер языка и характер народа") Гумбольдт, как бы логически преодолевая и развивая два подхода – релятивистский и универсалистский, – представляет новое, мы бы сказали, „энергейтическое направление" «глубочайшего и тончайшего вторжения языков» в «движение духа. Это одновременно и выяснение того, как «живущая в языках сила» превращает в достояние сознания общую сферу явлений, лежащую перед всеми языками.

Здесь налицо определенное сходство с известным его докладом „О сравнительном изучении языков…" (1820 г.) и другими работами этого периода. В том же сочинении усматриваем мы и необходимые теоретические предпосылки для его последнего фундаментального труда. Здесь же намечается перспектива раскрытия причин различий языков с целью философского осмысления истории человечества (с. 377), и, что самое главное, толкование этого факта возведено в ранг энергейтического рассмотрения: «языки и различия между ними должны рассматриваться как сила, пронизывающая всю историю человечества». Если оставить языки без внимания, то, по глубокому убеждению Гумбольдта, будет «недоставать важнейшего», поскольку язык «вступает в действие самым непосредственным образом в той точке», где «порождение объективной мысли и возвышение субъективной силы происходят друг из друга при обоюдном нарастании» (с. 376).

Теперь становится ясным, что может означать «философски обоснованное сравнение» языков, а также почему «различия между языками приобретают всемирно– историческое значение» (с. 375).

Наш особый интерес к этой статье, как уже было отмечено выше, вызван в первую очередь ее значимостью для эволюции взглядов Гумбольдта. Здесь же намечается путь к разгадке названия его классического сочинения: „О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человечества".

Г. В. Рамишвили

О двойственном числе

Статья „UeberdenDualis" была написана в 1827 г. Напечатана в „GesammelteSchriften", VI (1907), с. 4—30.

К с. 382.

4Из чего становится ясным, как двойственное число, скрепленное единой и простой связью, служит усовершенствованию дел*. (Лактанций. О трудах господних).

К с. 384.

Речь идет об архаизме структуры латышских и в особенности литовских диалектов, сохранивших многие черты общеиндоевропейской древности. Во времена Гумбольдта латышские и литовские крестьяне были в положении низшего социального сословия, угнетавшегося иноязычными феодалами.

К с. 387

Термин „некультурный" употребляется (по отношению к гренландским эскимосам, новозеландским маори и т. п.) в том смысле, в каком стали позднее употреблять (также малоудачное) обозначение „примитивный" или „первобытный". Имеются в виду народы или племена, культура которые не испытала еще влияния европейской и находится на относительно невысоком уровне развития материальной культуры.

К с. 388

Семитские формы двойственного числа (сокращенно – дв. ч.) типа арабских возводятся к общесемитскому и сопоставляются с индоевропейскими (что могло бы говорить о наличии подобных форм уже в западноностратическом); см. Cuny A. Etudes pregrammaticales sur le domaine des languages indo-europeennes et chamito-semitiques. Paris, 1924.

** Под источником санскрита и европейских языков, как в дальнейшем тексте, в некоторых случаях и под самим „санскритом" и древнеиндийским г, зыком подразумевается общеиидоевропейский („санскритский" – в терминологии Гумбольдта) праязык, для которого в именах существительных дв. ч. реконструируется в качестве категории словообразовательной, характеризовавшей, в частности, названия парных предметов. В некоторых неизвестных еще Гумбольдту наиболее древних письменных индоевропейских языках, в частности хеттском и других анатолийских, дв. ч. уже исчезло, и его более раннее существование можно только предполагать на основании некоторых изолированных пережиточных форм, таких, как хет. sakuwa'глаза' ((H.-e.*sokw6 'два глаза', родственно хет. sakuwai– 'видеть', нем. sehen, англ. tosee).

*** В саамском (лапландском) языке дв. ч. сохранилось только в местоименных и глагольных формах западных диалектов. Как показывает сравнение с обско– угорскими языками (хантыйским и мансийским) и самодийскими языками, эта черта западносаамских диалектов восходит к общефинно-угорскому и общеуральскому. Некогда дв. ч. было во всех угорских языках, включая и венгерский, след чего видят в одной из форм числительного: венг. ketto'2' (*kettyk– древняя форма дв. ч., хант. katken, манс. kitay. (См. N es h еi m A. Der lappische Dualis. Oslo, 1942.)

К с. 389

* Из кельтских языков, к которым относятся «кимрский» (валлийский) и гаэльский, древние формы дв. ч. лучше всего сохранил древнейрландский: др. – ирл. fer'двух людей (индоевропейское окончание дв. ч. *-5u-s).

** В коптском языке есть только пережиточные формы дв. ч., которые грамматически толкуются как формы единственного числа. В наиболее древней форме египетского языка, из которой произошел коптский, были особые местоименные и глагольные формы дв. ч., которые после староегипетского периода уже в средне– египетском становятся архаизмами. Дв. ч. в египетской иероглифигсе обозначалось двумя штрихами или кружками, множественное число – тремя штрихами (кружками).

К с. 390

В древнеиранском авестийском („зендском" в более старой терминологии) языке, близко родственном санскриту, были и именные, и глагольные формы дв. ч., в древнеперсидском – только отдельные формы дв. ч. В среднеиранских языках формы дв. ч. утрачиваются.

** В древнеармяпском языке (грабаре) следы дв. ч. усматривают в таких изолированных формах, как название глаз < два глаза из и.-е. *okw-i(ср. церк. – слав. очи, дв. ч.).

*** Из мертвых индоевропейских языков, тексты которых были прочитаны в XX в., архаические формы дв. ч., восходящие к индоевропейским, сохранились в тохарских языках: тох. В 'глаза* < *okw-I(к этой форме может присоединяться специфическое тохарское окончание дв. ч. – пе); см.: Wintе г W. NominalandPronominalDualinTocharian. – „Language", 1962, vol. 38, № 2, p. 112–134; Иванов Вяч. Be. Славянский, балтийский и раннебалканский глагол. Индоевропейские истоки. М.: Наука, 1981, с. 18.

***+ Формы дв. ч. в глаголе, местоимении и в имени в славянской языковой области на западе сохраняются не только в упомянутых Гумбольдтом северно– лехитских диалектах (кашубских и словинцском) в Польше, но также и в лужицких языках (ныне – территория ГДР), в южнославянских языках – в словенском (см.: TesniereL. LesformesduduelenSlovene.Paris, 1925). Некогда дв. ч. было во всех славянских языках, о чем свидетельствует его наличие в старославянском (и разных изводах церковнославянского, в том числе и в русском), старосербском, древнепольском и некоторых польских диалектах, древнечешском (до XVI в.) и в древнерусском (в современном русском языке есть целый ряд пережиточных форм дв. ч.; ср. два плеча при мн. ч. плечи; в языке поэзии, напр. у Блока, встречается употребление формы плечд. н без числительного два).

***** Пережиточные формы местоимений дв. ч. еще сохранялись е древне– нижненемецком и лишь в отдельных случаях – в древневерхненемецком (род. п. unker'нас обоих1), но до сих пор встречаются в современных диалектах Баварии и Австрии с переосмыслением их как форм мн. ч., древние формы которого были ими вытеснены; см.: Жирмунский В. М. Немецкая диалектология, М. – Л.: Изд. АН СССР, 1956, с. 421; его же. История немецкого языка, изд. 4. М.: Изд. лит-ры на ин. яз., 1956, с. 228; его же. Введение в сравнительно-историческое изучение германских языков. М. – Л.: Наука, 1964, с. 163–164. В готском и древнеисландском еще сохранялись формы дб. ч., унаследованные от общегерманского.

****** Речь идет о языке маори на Новой Зеландии, таитянском (таити) на остроЕах Таити (старое название в европейской литературе – острова Товарищества), тонга на островах Тонга (старое название – острова Дружбы). Гумбольдт правильно связывал эти языки с другими малайско-полинезийскими (или австронезийскими), в том числе с языками островов Австрало-Азиатского (Южного) моря, иногда выделяемого на юге Тихого океана. Оформахдв. ч. вэтихязыкахсм. Саре 1 1 A. Austronesian languages of Australian New Guinea. – In: „Current Trends in Linguistics", vol 8. Linguistics in Oceania. The Hague – Paris: Mouton, 1971; Леви-БрюльЛ. Первобытноемышление. Перев. с франц. М., 1930.

К с. 391

Новая Голландия – старое название Австралии, Новый Южный Уэлс – один из штатов Австралии (на ее юго-востоке). Река Маквери (Macquarie) протекает в Новом Южном Уэлсе. В некоторых австралийских языках (в настоящее время объединяемых в одну семью, несмотря на значительные различия между ними) существуют (как и в некоторых территориально близких папуасских и йндо-Тихоокеанских языках) формы не Только дв. ч., но и тройственного числа, отличающиеся от'множественного. Дв. ч. есть в таких хорошо изученных австралийских языках, как аранта.

** Под гренландским языком понимается гренландский – (западный) вариант эскимосского, близкий к эскимосским диалектам Канады и Аляски и родственный эскимосским диалектам на территории СССР. Показатель дв. ч. в эскимосском (ср. iglu-k'два дома': iglu'дом', iglu-t'дома'), как и некоторые другие грамматические морфы эскимосского, может быть сопоставлен с аналогичными элементами в восточноностратическом (уральском), но детали отношений между эскимосско-алеутской группой и ностратическими языками еще подлежат выяснению.

Из языков, географически близких к эскимосскому, дв. ч. есть в чукотско– корякском (в современных корякском, алюторском и керекском языках, тогда как и чукотском и ительменском – только следы дв. ч.). На Дальнем Востоке в нивхском языке (в низовьях Амура и на о-ве Сахалин) следы дв. ч. сохраняются в особых именных формах комитатива на – кип! – гин! – хин, – кэ/-гэ! – хэ, личных местоимений (мэги 'мы оба*), повелительного наклонения (1 л. дв. ч, – натэ) кроме того, в настоящее время употребляются особые формы числительных для парных предметов (названий частей тела, лыж, весел и т. п.).

*** Новая Испания – старое название Мексики. Тотонакский язык– амер– индейский язык, на котором говорят в Мексике, – принадлежит вместе с языком тепегуа к тотонакской подгруппе языков пенути. Веракрус – порт на западном берегу Мексики.

**** Чайма – севернокарибский язык. Новая Андалусия – старое название одного из штатов Мексики.

***** Чероки – америндейский ирокезский язык группы ирокуа-каддо. Дальнейшие исследования показали, что дв. ч. есть и во многих других амер– индейских языках Северной Америки: в онейда (ирокезский язык группы ирокуа– каддо), навахо (южноатапаскский язык группы на-дене) и т, п.

К с. 392

Для своего времени работа Гумбольдта, несомненно, охватывала значительное число языков, хотя позднейшими исследованиями выявлен и ряд других языков и целых языковых семей за пределами Европы, где имеется дв. ч.

** Причины обозначения Египта формой дв. ч. коренятся в самой древнеегипетской модели мира; см.: Т hausingG. Agyptiaca. 2. UberdasdualistischeDenkeninaltenAgypten. – „WienerZeitschriftfiirdieKundedesMorgenlandes", 1969, Bd. 62 (Wien); Иванов В. В. До – во время – после? – В кн.: Франкфорт Г., Франкфорт Г. А., Уилсон Дж., Я кобсен Т. В преддверии философии. М.: Наука, 1984, с. 9—12.

К с. 393

Для исследования связи дв. ч. с числительным 'два' важны формы дв. ч. или наименования парных предметов, образованные в индоевропейских и восточ– ноавстронезийских языках (а также в абхазо-адыгских и бурушаски) посредством древних сложений с числительным 'два': лит. диал. vedu, mudu'мы оба* (ср.: в австронезийском языке добу si-te-rua'они вдвоем1 (гиа 'два')) и т. п.; см.: Иванов В. В. К типологии числительных первого десятка в языках Евразии. – В кн.: „Проблемы лингвистической типологии и структуры языка". Л.: Наука, 1977; Климов Г. А.,Эдельман Д. И. К названиям парных частей тела в языке бурушаски. – „Этимология. 1972". М.: Наука, 1974, с. 160–162. Обратный случай представляют венгерские конструкции с названиями парных предметов типа венг. fel-keziiember'однорукий человек* (букв, 'половинорукий', fel'пол* – из древнего нострэтического обозначения 'половины, пола'), фин. kasi-puoli'однорукий' (букв, 'рука-половина* с обратным порядком этимологически тех же элементов), из чего следует, что финно-угорские обозначения рук (и других парных частей тела) некогда понимались как единое целое.

Парное число возникает для обозначения таких устойчивых пар, как 'муж и жена'; ср. баскск. senhar– emazte – ak'муж и жена1; где аффикс мн. ч. – (а)к присоединяется ко всему комплексу, в чем можно видеть 'преддверие дв. ч.' (Dualvor– stufen) (lewyE. ElementareSyntaxdesBaskischen. – In: L e v уE. Kleine Schrifton. Berlin: Akademie-Vcrlag, 1961,S. 557).