Текст книги "Дьявол на коне"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)
– Безопасно ли нам выходить в город?
– Вас не тронут. Простолюдины настроены против аристократов. Франция – несчастная страна. В ней так неспокойно.
– В Англии тоже не все спокойно.
– Увы, наш мир меняется. Те, кто до сей поры имел все, возможно, в будущем не будут иметь ничего. Во Франции так много нищеты. Она порождает зависть. Многие богачи творят добро, но много и ленивых, от них только вред. По всей стране зреют ярость и зависть. Кажется, в Париже это более заметно. То, что вы сегодня видели, – обычное явление.
– Надеюсь, больше я такого не увижу. Воздух буквально был пропитан жаждой убийства. Думаю, этого невиновного лакея могли растерзать.
– Толпа сказала бы, что ему не следовало работать на богатеев и поделом ему – ведь он враг простых людей.
– Это опасные разговоры.
– Весь воздух пропитан опасностью, мадемуазель. Вы недавно приехали из Англии и еще не все знаете. Должно быть, у вас все по-другому. Вы жили в провинции?
– Да.
– И вы оставили родных… друзей… чтобы быть рядом с вашей кузиной?
– Да-да. Она очень нуждается в том, чтобы рядом кто-то был.
Мадам Гремон сочувственно закивала. Мне показалось, она собирается начать расспросы, и я поспешно поднялась.
– Мне пора к мадам Ле-Брен. Она может начать беспокоиться, что со мной.
Марго лежала в своей спальне на кровати, а Жанна складывала детские вещи, которые Марго, очевидно, ей показывала.
– Куда бы ни пошел Пьер, – говорила Марго, – Шон-Шон следовал за ним. Пьер бродил с ружьем, а собака бежала за ним по пятам. Поместье было очень большое. Одно из самых больших в стране.
– Должно быть, оно принадлежало очень богатому дворянину.
– Очень богатому. Пьер был его правой рукой.
– Герцогу, мадам? Графу?
– Привет, как ты себя чувствуешь? – вмешалась я.
– А, моя дорогая кузина, как я по тебе соскучилась!
Забрав у Жанны одежду для младенца, я положила ее в комод.
– Благодарю, Жанна, – сказала я, кивком головы велев служанке оставить нас. Сделав реверанс, Жанна ушла.
– Ты слишком много болтаешь, Марго, – сказала я.
– А что мне делать? Сидеть и хандрить?
– Ты проболтаешься о чем-нибудь таком, о чем не следует говорить.
Мне показалось, что за дверью кто-то подслушивает. Я быстро подошла и распахнула ее. За дверью никого не было, но мне послышался шум быстро удаляющихся шагов. Наверняка Жанна подслушивала. Мне стало не по себе.
Увиденное утром в городе не на шутку встревожило меня. Неприятности, происходящие в стране, не затрагивали наших личных проблем. И все же меня одолевали дурные предчувствия.
Приближался срок родов Маргариты. Ребенок должен был появиться на свет в конце августа, а уже шел июль. Послали за акушеркой, госпожой Лежер. Это оказалась добродушная женщина, напоминавшая крестьянский каравай, одетая во все черное – цвет, предпочитаемый большинством женщин, от чего ее щеки почему-то казались румянее, чем были на самом деле. У нее были проницательные темные глаза и тонкая ниточка усов над верхней губой.
Госпожа Лежер объявила, что Марго в хорошем состоянии и ребенок вынашивается как положено.
– Это будет мальчик, – сказала она и добавила: – А может, и нет. Я ничего не обещаю. Просто вы его так носите.
Госпожа Лежер приходила раз в неделю. Она доверительно сообщила мне, что знает: моя кузина – знатная дама, из чего я заключила, что ей заплатили за услуги гораздо больше обычного.
Я чувствовала, что вокруг нас сгущается какая-то тайна, но считала это неизбежным. Все чаще замечала любопытные взгляды. Я не стала рассказывать Марго о случившемся с молодым лакеем – решила, что ей лучше не знать. Я помнила, как поспешно ее отец покинул Англию в тот день, когда был музыкальный вечер. С тех пор я уже успела кое-что узнать о том cause celebre, об ожерелье королевы Марии-Антуанетты, знаменитом ювелирном украшении, сделанном из прекраснейших бриллиантов в мире. Я знала, что кардинал де Роан, которого одурачили, заставив подумать, что покупкой ожерелья он добьется того, что королева станет его любовницей, был арестован, затем оправдан, и его оправдание подразумевало виновность королевы. Я слышала, что по всей Франции о королеве говорят пренебрежительно. Ее презрительно называли Австриячкой и обвиняли во всех бедах страны. Меня не надо было убеждать, что происшествие с ожерельем не добавило ни крохи спокойствия стране. Более того, оно было равносильно поднесению спички к хворосту.
В нашей жизни многое изменилось. На улицах все чаще случались стычки – вроде того происшествия с каретой, а мы с Марго все эти месяцы в ожидании родов вели непривычно затворническую жизнь.
Однажды, когда мы сидели в саду, Марго сказала:
– Минель, иногда мои мысли не идут дальше этого места… и появления ребенка. Потом мы отправимся к нам домой. Или в сельский замок, или во дворец в Париже. Я снова стану изящной и стройной. Ребенка заберут. Все будет так, словно ничего не произошло.
– Такого не будет никогда, – сказала я. – Мы будем помнить всегда. Особенно ты.
– Минель, я буду время от времени видеться с ребенком. Мы обязательно будем навещать его… ты и я.
– Это будет запрещено, я уверена.
– О да, это будет запрещено. Отец сказал: «Когда ребенок родится, его отдадут на попечение добрым людям. Я устрою так, чтобы ты никогда не увидела его. Ты сможешь забыть, что это вообще случилось. Никогда не заговаривай об этом, но в то же время рассматривай случившееся как урок. Никогда не допускай повторения подобного».
– Отец затратил много усилий, чтобы помочь тебе.
– Не для того, чтобы спасти меня, а чтобы спасти от бесчестья мое имя. Порой мне становится смешно. В нашей семье не у меня одной будет незаконнорожденный ребенок. Не нужно далеко ходить, чтобы найти других.
– Ты должна рассуждать трезво, Марго. Твой отец, несомненно, нашел самый удачный выход из положения.
– Никогда не видеть своего ребенка!
– Раньше надо было думать об этом…
– Что ты понимаешь в таких вещах? Ты что думаешь, что, когда любишь, когда ты в объятиях возлюбленного, можно размышлять о несуществующем ребенке?!
– Полагаю, мысль о том, что несуществующий ребенок может стать существующим, должна была прийти тебе в голову.
– Подожди, Минель, подожди того времени, когда сама полюбишь.
Я сделала нетерпеливое движение, и Марго рассмеялась. Затем, неуклюже повернувшись в кресле, она продолжала:
– Здесь так спокойно. Ты не находишь? В замке и в Париже будет по-другому. Особняки моего отца одни из самых роскошных. В них много сокровищ, но, живя здесь с тобой, я понимаю, чего им недостает. Спокойствия.
– Спокойствия души, – согласилась я. – Об этом всегда говорили мудрецы. Расскажи, как ты жила в особняках своего отца.
– Я редко бывала в Париже. Когда семья переезжала туда, меня обычно оставляли в деревне, там я и провела большую часть своей жизни. Замок был построен в тринадцатом веке. Первое, что сразу же бросается в глаза, – это главная башня, дозорница. В стародавние времена на ней располагался дозор, то есть там всегда находился человек, чьей обязанностью было поднимать тревогу при приближении врага. Даже сейчас наверху находится человек, который предупреждает о прибытии гостей звоном в колокол. Обычно это один из музыкантов, чтобы убить время, он поет и сочиняет песни. А по вечерам спускается вниз и часто поет нам эти chansons de guettes, то есть, как ты поняла, песни дозорного. Это старинный обычай, а мой отец старается во всем придерживаться старинных обычаев. Порой мне кажется, что он родился слишком поздно. Он ненавидит новый подход к жизни, который проявляется повсеместно. Он говорит, что рабы начинают вести себя дерзко по отношению к своим господам.
Я промолчала, вспоминая недавнее происшествие в городе.
– Большинство замков более поздней постройки, чем наш, – продолжала Марго. – Франциск Первый построил замок на Луаре добрых два столетия спустя после основания нашего. Разумеется, наш замок достраивался и переделывался. В нем есть старинная лестница, сохранившаяся с древнейших времен. Она ведет в ту часть замка, где живет наша семья. Наверху у лестницы имеется площадка. В старые времена владельцы замка вершили с нее правосудие. Отец до сих пор пользуется ею, и если среди его людей возникает какой-то спор, они призываются к площадке, и отец выносит свое суждение. Все происходит в точности так же, как и прежде. У подножия лестницы расположен просторный внутренний двор, раньше там устраивали состязания и турниры. Теперь мы летом устраиваем тут представления, здесь же проводятся различные празднества и торжества. О, Минель, рассказывая об этом, я так отчетливо все представила – и мне страшно. Я боюсь того, что произойдет, когда мы уедем отсюда.
– Не беспокойся, мы справимся, – успокоила я ее. – Расскажи о людях, живущих в замке.
– Моих родителей ты знаешь. Бедная мамочка очень часто болеет или притворяется, что болеет. Отец ненавидит болезни. Он не верит в них. Считает, что люди сами их себе придумывают. Бедная мамочка очень несчастна. Наверное, это связано с тем, что вместо мальчика родилась я, а больше детей она иметь не может.
– Должно быть, для графа это явилось большим разочарованием.
– Это безумство, Минель, все так хотят мальчиков… только мальчиков. В нашей стране девочка не может взойти на престол. Вы в Англии до такого не дошли.
– Да, как я рассказывала на уроках, два славных периода в истории Англии связаны с королевами на престоле. Елизаветой и Анной.
– Да, это одно из немногого, что я запомнила из твоих уроков истории. Ты всегда выглядела такой суровой, когда рассказывала об этом. Размахивала знаменем в поддержку нашего пола.
– Разумеется, на обеих королев была ниспослана благодать в виде умных министров.
– Так что, ты собираешься преподать мне урок истории или слушать рассказ о моей семье?
– С интересом выслушаю рассказ о твоей семье.
– Я уже рассказала об отце и матери, ты знаешь, какие это не подходящие друг другу люди. Их брак был устроен, когда матери было шестнадцать, а отцу – семнадцать. До бракосочетания они едва видели друг друга. Так всегда бывает в знатных семьях, и все находили этот брак очень удачным. Разумеется, он был самым неудачным, каким только может быть брак. Бедная мамочка! Мне жалко именно ее. Ведь отец всегда мог найти утешение в других местах.
– И именно это он и делал?
– Естественно. Похождения у него были и до брака. Не понимаю, почему его потряс случай со мной. Впрочем, не так уж и потряс. Как я говорила, главное не то, что я что-то сделала, а то, что меня схватили за руку. Для служанок и вообще девушек из низов считается нормальным иметь незаконнорожденного ребенка или двоих (более того, часто это даже их обязанность, если владелец поместья привязывается к ним), но для дочери знатного семейства – нет, ни в коем случае. Так что, видишь – для богатых один закон, для бедных – другой, и на сей раз в проигрыше мы.
– Ну же, Марго, давай поговорим серьезно. Я хочу узнать что-нибудь об обитателях замка перед тем, как попасть туда.
– Отлично. Перехожу к этому. Я как раз собиралась рассказать тебе об Этьене – плоде ранних похождений моего отца. Этьен – его сын.
– По-моему, ты говорила, что у графа нет сыновей.
– Минель, не будь бестолковой. Этьен – незаконнорожденный сын моего отца. Папе было всего шестнадцать, когда родился Этьен. Не представляю, как только он смеет судить меня. Разные законы не только для богатых и бедных, но и для мужчин и женщин. Я родилась спустя год после бракосочетания моих родителей. Моя мать очень страдала и едва не умерла. Однако и она, и я пережили муки родов, но следствием явилось то, что следующий ребенок подверг бы опасности ее жизнь. И вот мой отец – до сих пор имевший все, что желал, – в возрасте восемнадцати лет, глава знатного дома, оказался перед фактом, что у него никогда не будет сына. А каждый мужчина, особенно носящий благородную фамилию, которую нужно сохранить, – разумеется, хочет сына, и не одного, чтобы быть уверенным вдвойне.
– Наверное, это было для графа большим ударом.
– По-моему, он не любил мою мать. Я всегда считала, что, если бы она хоть раз возразила ему, он стал бы больше ее ценить. Но мать ни разу ему слова поперек не сказала. Она всегда его избегает, они видятся крайне редко. Мать проводит большую часть времени у себя, где за ней ухаживает Ну-Ну, ее старая нянька, которая защищает ее подобно огнедышащему дракону и даже осмеливается перечить папе. Но я должна рассказать тебе об Этьене.
– Да-да, расскажи мне о нем.
– Естественно, меня в то время еще не было, но я слышала разговоры слуг. Всех забавляло, что мой отец продемонстрировал свою зрелость в столь раннем возрасте. Этьен появился на свет под звуки фанфар – образно говоря, – и с тех пор чрезвычайно высокого о себе мнения. Он отлит из того же сплава, что и мой отец, – и не мудрено, ведь он его сын. Итак, когда выяснилось, что у отца больше не будет детей, и не осталось надежды на законного сына, отец взял Этьена в замок и повелел обращаться с ним как с законным наследником. Этьен получил соответствующее образование и проводит с моим отцом много времени. Всем известно, что он незаконнорожденный, и это его бесит, но он надеется унаследовать если не титул, то хотя бы поместье. Этьен подвержен частой смене настроений, а его вспышки ярости пугают окружающих. Если моя мать умрет и отец женится еще раз, не знаю, что сделает Этьен.
– Понимаю, какой несправедливостью он это сочтет.
– Бедный Этьен! Это вылитый отец… и все же не совсем. Знаешь, как бывает, когда человек не может стать тем, кем хочет. Этьен из кожи вон лезет, чтобы утвердить свою принадлежность к знати, если ты меня понимаешь. Я видела, как он избил хлыстом мальчишку, назвавшего его байстрюком. Но Этьен очень привлекателен. Молодые представительницы с половины слуг подтвердят это. Этьен – по всем статьям граф, кроме того, что его мать не венчана с отцом, и он столь усердно стремится, чтобы никто не вспомнил об этом, что не может забыть сам. О, а еще есть… Леон.
– Еще один мужчина?
– С Леоном все совершенно по-другому. Ему нет нужды хлестать мальчишек. Он законнорожденный ребенок. Рожден в священном брачном союзе. Его родители – крестьяне, и ему было бы бесполезно делать вид, что это не так, ибо его происхождение известно всем. Однако Леон получил то же образование, что и Этьен, и никто не догадается, что он – крестьянский сын, если не знает этого. Итак, Леон обладает всеми манерами благородного господина и держится спокойно и непринужденно, он рассмеется над всяким, кто назовет его крестьянином. Увидев Леона в бархатной куртке и бриджах из оленьей кожи, обязательно решишь, что он – аристократ. И это лишний раз доказывает, что воспитание значит гораздо больше, чем то, кем являются твои родители.
– Я всегда была склонна верить в это. Но расскажи мне о Леоне. Почему он живет в замке?
– Это довольно сентиментальная история. Он попал в замок в возрасте шести лет. Я была слишком маленькой, чтобы помнить это. Произошло это вскоре после того, как родилась я и отец узнал, что у его жены больше не будет детей. Он очень разъярился… сетовал на свою судьбу, женившую его на женщине, ставшей бесплодной после рождения первого ребенка… дочери… и после этого имевшую наглость продолжать жить.
– Марго!
– Дорогая Минель, но мы же говорим откровенно, или нет? Если бы моя мать умерла при родах, отец, выждав приличествующий срок, женился бы снова, и у меня, возможно, было бы много сводных сестер – и, что самое главное, братьев. Тогда мой грешок не имел бы такого значения. Но мамочка продолжала жить… очень неразумно с ее стороны… и папа оказался в какой-то степени пленником… пойманным жестокой судьбой, загнанным в ловушку, женатым на женщине, от которой ему не будет никакого проку.
– Негоже так говорить о своих родителях.
– Ну хорошо. Тогда я расскажу тебе, как они преданы друг другу. Отец ни на шаг не отходит от матери. Все его мысли посвящены только ей. Ты этого хочешь?
– Не глупи, Марго. Естественно, я хочу услышать правду, но смягченную уважением.
– Какая ты смешная! Дело вовсе не в уважении, я говорю тебе, как обстоят дела. Ты ведь этого просила, не так ли? Итак, ты будешь слушать или нет?
– Я хочу узнать о замке как можно больше, прежде чем попаду туда.
– Тогда не жди от меня сказок. Уверяю тебя, мой отец отнюдь не очаровательный принц. Узнав, что он спутан по рукам и ногам бесплодной женой, он пришел в такую ярость, что вскочил на коня и гнал его до тех пор, пока тот не упал от изнеможения. Подобные скачки, похоже, стали единственным выходом, который он давал своему бешенству. Домашние были рады, что отец убирался с глаз долой, ибо горе было тому из них, кто вызывал его гнев. Люди прозвали его Дьяволом на коне и, увидев, старались держаться подальше.
Я поразилась тому, что сама, впервые увидев графа, дала ему то же прозвище. Оно абсолютно подходило ему.
– Иногда, – продолжала Марго, – папа катался в кабриолете, запряженном самыми своенравными лошадьми конюшни, которыми он сам управлял. Это было еще опаснее, чем когда он выезжал верхом, и однажды он бешено и неудержимо несся через деревню Лапин, расположенную километрах в десяти от замка, и наехал на ребенка, который погиб.
– Какой ужас!
– Думаю, отец сожалел об этом.
– Смею надеяться.
– Полагаю, случившееся вернуло ему разум. Но дай мне рассказать о Леоне. Он – брат-близнец погибшего мальчика. Мать обезумела от горя. Она настолько забыла все то, чем была обязана своему господину, что пришла в замок и попыталась заколоть его. Отец легко справился с ней. За попытку убийства он мог бы казнить ее, но не сделал этого.
– Как это мило с его стороны! – съязвила я. – Полагаю, он понял, что эта женщина только попыталась сделать то, что он сделал с ее ребенком.
– Именно. Однако он поговорил с ней. Сказал, что глубоко сожалеет о своем поступке и понимает ее желание отомстить. Он попробует искупить свой грех. У погибшего мальчика есть брат-близнец. А у этой женщины было… сколько детей? Забыла. Около десяти. Отец предложил ей возместить потерю ребенка кошельком с деньгами, которые тот заработал бы, если бы остался жив и прожил шестьдесят лет. Но это не все. Еще он предложил забрать брата мальчика, с тем чтобы воспитать его в замке как члена семьи. И, таким образом, это ужасное происшествие обернулось небывалым счастьем, выпавшим на долю семьи.
– Не представляю себе, как что-либо способно восполнить потерю ребенка.
– Ты не знакома с жизнью крестьян. Их дети в первую очередь значат для них деньги. Детей у них столько, что можно без сожаления расстаться с одним из них… особенно если эта утрата покрывается щедрым вознаграждением.
– Я все еще не убеждена.
– Что ж, дорогая Минель, такой и оставайся. А действительность такова, что помимо Этьена-байстрюка у нас есть Леон-крестьянин, и позволь заверить, если бы я не предупредила тебя заранее, ты ни за что не догадалась бы об их происхождении.
– Необычайное семейство.
Марго рассмеялась.
– До тех пор, пока я не попала в Англию и не увидела чинный порядок Деррингем-Мэнора, где неприятное никогда не упоминается и, следовательно, как бы не существует… до тех пор, пока я не заглянула в вашу школу, где жизнь казалась такой легкой и простой, я не представляла, из какой необычной семьи приехала.
– Ты видела только поверхность. У всех нас есть свои трудности. В нашей милой спокойной школе очень часто вставал вопрос, сможем ли мы свести концы с концами, и особенно острым он был в последние недели, которые я провела там.
– Знаю, и именно этому обстоятельству я обязана твоим присутствием здесь, по-моему, это лишний раз подтверждает, что во всем, что с нами случается, можно найти что-то хорошее. Если бы школа процветала, ты бы не оставила ее, и я бы оказалась одна. Если бы не юношеские похождения моего отца, Этьена не было бы в замке, а если бы отец в ярости не несся через Лапин, Леон гнул бы спину на земле, пытаясь заработать себе на жизнь, и нередко ложился бы спать голодным. Разве это не утешительная мысль?
– Твоя философия, Марго, урок нам всем. – Мне было радостно видеть подругу в таком хорошем настроении, но разговоры о замке утомили ее, и я настояла на том, чтобы она выпила на ночь молока и больше сегодня не разговаривала.
II
В начале августа госпожа Лежер переехала в дом. Она заняла комнату рядом со спальней Марго, и ее появление живо напомнило и Марго, и мне, что передышка близится к концу. По-моему, мы обе не хотели, чтобы она закончилась. Ощущение было странным, но эти месяцы ожидания были важны для нас обеих. Как и следовало ожидать, мы очень сблизились: по-моему, Марго, как и я, была очень рада тому, что когда все это закончится, мы не расстанемся. Я не могла представить себе, как она отнесется к расставанию с ребенком, так как по мере приближения родов Марго начинала проявлять к ребенку все больший интерес, и я опасалась, что в ней проснулась материнская любовь. Это было совершенно естественно, но и очень печально, так как Марго должна была отдать ребенка.
Все эти месяцы ожидания я оглядывалась на прошлое, и мне нестерпимо хотелось поговорить о своем будущем с мамой. Пытаясь представить, что стало бы с моей жизнью, останься я в школе, я не испытывала сожаления по поводу того, что сделала. А иначе… Тяготы мои все усиливались бы и в конце концов я бы, вероятно, в отчаянии обратилась к Мансерам и вышла замуж за Джима. В то же время меня не покидало чувство, что я шагнула в темный проход и двигаюсь к будущему, которое неразличимо. Впереди меня ждет приключение – замок, граф, необычное семейство. Радуясь периоду ожидания, я одновременно испытывала неясное волнение при мыслях о будущем.
Госпожа Лежер полностью завладела Марго. Она проводила с ней все время, и даже когда мы с Марго уединялись на минутку, вскоре появлялась суетливая толстушка, желающая знать, что поделывает Petit Maman 88
Маленькая мама (фр.).
[Закрыть].
Саму Petit Maman вначале веселило это прозвище, но через несколько дней она заявила, что взвоет, если госпожа Лежер не перестанет ее так называть. Но госпожа Лежер не унималась. Она ясно дала понять, что распоряжаться будет именно она, так как в противном случае кто сможет поручиться, что ребенок благополучно появится на свет, а с Petit Maman не произойдет несчастья.
Стало очевидно, что нам придется терпеть госпожу Лежер.
Она любила пропустить рюмочку коньяка и всегда имела под рукой бутылку. Подозреваю, она частенько прикладывалась к ней, но ей это нисколько не вредило, так что, похоже, для беспокойства не было причин.
– Будь у меня столько бутылок коньяка, сколько детей я приняла на свет, – говорила госпожа Лежер, – я была бы богатой женщиной.
– Или виноторговцем, а может, алкоголиком, – не удержалась я от замечания.
Во мне госпожа Лежер была не уверена. Я слышала, как она называла меня «кузиной-англичанкой» так, словно я была врагом.
Порой я сидела в своей комнате, пытаясь читать, но до меня постоянно доносился ее всюду проникающий голос, а так как к тому времени я уже освоилась с местным произношением, то легко следила за разговорами.
Жанна тоже прислуживала Марго, и они с госпожой Лежер вступали в словесную перебранку, из которой почти всегда выходила победительницей госпожа Лежер, – думаю, вследствие своего более значительного положения. Я советовала Марго отсылать женщин, но она неизменно отвечала, что ее веселит их болтовня.
Был жаркий день. Август близился к концу. Ждать оставалось уже недолго. Я постоянно пыталась вспомнить, что происходило в это же самое время год назад. А теперь стала представлять, что будет со мной через год. Неясные картины наполнили мои мысли… большой замок, широкая каменная лестница, ведущая в жилое крыло, домашние, Марго, Этьен, Леон, граф.
Пронзительный голос госпожи Лежер резко вывел меня из мечтательного состояния.
– Странные дела бывали у меня. Знаете, некоторые были совершенно тайными. Благородные дамы и господа… ха! ха! Не говорите мне, что они такие, какими пытаются себя подать. Они тоже любят порой позаниматься любовью… и, смею вас заверить, не всегда в нужных местах. Все хорошо и прекрасно до тех пор, пока нет последствий. Но мне ли жаловаться на последствия? Именно эти маленькие последствия и дают мне хорошую работу, благослови их Господи. И чем больше скандал, тем дело лучше. Уж поверьте, за некоторые случаи мне заплатили очень неплохо. Однажды у меня была знатная дама… о, очень важная особа… но все было окутано тайной. Не могу сказать, кто это, но я догадалась.
– О, госпожа Лежер! – простонала Жанна. – Скажите же.
– Если скажу, я ведь подведу тех, кто мне доверился, не так ли? Именно для того, чтобы хранить тайны, я и свила свое гнездышко… а также для того, чтобы помогать милым малышам появляться на свет. Эти роды были не из простых… не из тех, которые мне нравятся. Но, разумеется, я была там и говорила: «С вами все будет хорошо, Petit Maman, раз с вами госпожа Лежер». Это было для нее большим утешением, это точно. И вот, ребенок родился, приезжает карета, в ней женщина, она забирает ребенка. Бедная Petit Maman, она едва не умерла. Умерла бы, если б я о ней не позаботилась. А у меня был приказ. Сказать, что ребенок умер, что я и сделала. У нее едва не разбилось сердце, но, думаю, так было лучше.
– А что случилось с ребенком? – спросила Марго.
– За него можно не опасаться. Можете быть уверены, о нем позаботились. Понимаете, у них были деньги. Много денег. Все желали только одного: чтобы Petit Maman вернулась стройной как девственница, за кого ее и собирались выдать.
– Она поверила в то, что ребенок умер? – спросила Жанна.
– Поверила. Насколько мне известно, теперь это знатная дама, она замужем за богатым дворянином, по огромному дому бегает множество ребятишек… только она их не часто видит. Они проводят все время с нянями и воспитателями.
– По-моему, это неправильно, – сказала Жанна.
– Разумеется, неправильно, но это правда.
– А мне хочется узнать, что сталось с ребенком, – вставила Марго.
– Об этом можете не беспокоиться, – заверила ее госпожа Лежер. – Рожденных таким образом младенцев всегда отдают в хорошие семьи. В конце концов, в них течет голубая кровь, а аристократы это ценят высоко.
– Их кровь не отличается от нашей, – сказала Жанна. – Мой Гастон говорит, что настанет день, когда народ докажет это.
– Позаботься о том, чтобы подобные разговоры не услышала госпожа Гремон, – предостерегла ее госпожа Лежер.
– Нет-нет. Она считает себя одной из них. Но настанет время, и ей придется определиться, на чьей она стороне.
– Что с тобой случилось, Жанна? – спросила Марго. – Ты становишься злой.
– О, она наслушалась Гастона, вот и все. Скажи Гастону, чтобы он вел себя поосторожнее. Люди, говорящие слишком много, попадают в беду. Что плохого в аристократах? У них рождаются такие чудесные малыши. Самые мои лучшие новорожденные – аристократы. Помню однажды…
Я потеряла интерес к разговору. Но не могла забыть рассказ о ребенке, родившемся у знатной дамы и сразу же отобранном у нее. Интересно, что известно госпоже Лежер о нас? Вне всякого сомнения, она рассказала эту историю с умыслом. Но как далеко зашли ее догадки? Замечания Жанны тоже давали пищу к размышлению. Похоже, жизнь здесь – сплошное растущее недовольство.
