Текст книги "Дьявол на коне"

Автор книги: Виктория Холт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

– О, Ну-Ну, – сказала я, и в моем голосе прозвучало искреннее сострадание, – я сочувствую вам.

Она хитро взглянула на меня.

– Может быть, вы считаете, что упростили дело, да? Может, думаете, что теперь, когда ее убрали с дороги…

– Ну-Ну! – резко воскликнула я. – Прекратите эти отвратительные разговоры.

– Ты будешь неприятно удивлена.

Она начала смеяться, ее ужасный смех походил на кудахтанье. Внезапно она остановилась.

– Вы с ним все подстроили…

– Вы не должны говорить такие вещи. Это же явный вздор. Позвольте проводить вас к себе. Вам нужно отдохнуть. Вы пережили такое потрясение.

Внезапно она начала плакать – молча. По ее лицу потекли слезы.

– Она была для меня всем, – выдавила она. – Моя козочка, моя дорогая девочка. Все, что у меня было. Я любила только ее. Она всегда была моей маленькой mignonne.

– Я знаю, – тихо сказала я.

– Но я ее потеряла. Ее больше нет.

– Успокойтесь, Ну-Ну.

Взяв ее за руку, я повела ее в ее комнату. Там Ну-Ну вырвалась от меня.

– Я пойду к ней, – сказала она и шатаясь направилась в комнату, где лежало тело графини.

Я с трудом пережила следующие дни. С графом я почти не виделась. Он избегал меня, что было мудро, так как о нем уже шептались и, вероятно, мое имя упоминали в связи с ним.

Вместе с Маргаритой, Этьеном и Леоном я выехала верхом, и, когда мы проезжали мимо деревни, в нас кинули камнем. Камень попал Этьену в руку, но, думаю, предназначался он мне.

– Преступница! Убийца! – крикнул чей-то голос.

Мы увидели группу подростков и поняли, что это они бросили камень. Этьен собрался было задать им трепку, но Леон удержал его.

– Надо быть осторожными, – сказал он. – Это может вызвать волнения. Не будем обращать на это внимание.

– Их нужно проучить.

– Надо думать о том, – заметил Леон, – как бы они не попытались проучить нас.

После этого случая я перестала покидать замок.

В Париж мы должны были отправиться только после вскрытия, которое, учитывая положение графа, привлекло много внимания. Я страшно боялась, так как укрепилась в мысли, что граф убил свою жену.

С облегчением я узнала, что мне не нужно будет давать показания. Я опасалась того, что начнут копаться в причинах, по которым я приехала во Францию, а что если станет известно неразумное поведение Марго? Как отнесется к этому Робер де Грассвиль? Захочет ли он в этом случае взять Марго в жены? Иногда мне казалось, что ей лучше было бы во всем признаться ему – но, с другой стороны, я недостаточно хорошо знала жизнь, чтобы быть уверенной, разумно ли такое решение.

Через некоторое время граф возвратился. Дело было закрыто, вынесенное решение гласило, что графиня умерла от чрезмерной дозы снотворного, содержащего опий в большом количестве. Обнаружилось, что графиня страдала болезнью легких, – вспомнили, что от этой же болезни умерла ее мать. Врачи недавно обследовали графиню и решили, что она уже страдает ранней стадией этой болезни. Если графиня узнала об этом, то она поняла, что в будущем ее ждут тяжкие муки. Наиболее вероятное решение – узнав обо всем, графиня приняла большую дозу снотворного, длительное время применяемого в небольших дозах, которые, будучи совершенно безвредными, обеспечивали спокойный и крепкий сон.

После того как граф вернулся, ко мне в спальню пришла Ну-Ну. Похоже, мое смятение обрадовало ее.

– Итак, – сказала она, – вы думаете, что дело на этом закончено, не так ли, мадемуазель?

– Закон удовлетворен, – ответила я.

– Закон! Кто олицетворяет закон? Кто всегда олицетворяет закон? Он… он и ему подобные. Один закон для богатых… другой для бедных. Вот от чего все беды. У него есть друзья… повсюду. – Она шагнула ближе ко мне. – Он приходил ко мне и угрожал. Он сказал: «Ну-Ну, прекрати свои отвратительные сплетни. В противном случае можешь убираться отсюда. А куда ты в таком случае денешься, можешь мне сказать? Ты хочешь, чтобы тебя прогнали… прогнали из комнаты, где она жила… прогнали от могилы, где ты сможешь плакать и лелеять свою печаль?» Да, именно так он и сказал. Я ему ответила: «Вы были там. Вы заходили в ее комнату. А затем пришла эта женщина, так? Она пришла посмотреть, сделали ли вы то, что замыслили вдвоем?…»

– Прекратите, Ну-Ну, – сказала я. – Вы же знаете, что я пришла потому, что госпожа графиня изъявила желание видеть меня. Вы сами передали мне это. Когда господин граф уходил, она уже спала.

– Вы видели, как он уходил, да? Вы вошли… а он как раз выходил. О, точно говорю, это нечистое дело.

– Здесь нет ничего странного, Ну-Ну, – твердо сказала я. – И вам это известно.

Похоже, она удивилась.

– Почему вы так уверены?

– Я знаю, – ответила я. – Суд вынес решение. Я считаю, что оно – единственно возможное.

Ну– Ну безумно расхохоталась. Взяв ее руку, я дернула за нее.

– Ну-Ну, возвращайтесь в свою комнату. Попробуйте отдохнуть. Попробуйте успокоиться. Произошло ужасное несчастье, но все окончено, и нет смысла замыкаться на этом.

– Для некоторых все окончено, – печально проговорила она. – Для некоторых окончена жизнь… для mignonne и ее старой Ну-Ну. Вероятно, другие полагают, что для них все только начинается.

Я сердито покачала головой, а Ну-Ну внезапно села и прикрыла лицо руками.

Спустя некоторое время она позволила проводить себя в ее комнату.

Это я обнаружила камень с прикрепленной к нему бумагой. Он лежал в коридоре у двери моей комнаты. Вначале я увидела разбитое окно, затем заметила лежащий на полу предмет.

Я подняла его. Это был тяжелый камень, с прикрепленным к нему клочком бумаги. На нем было выведено неровными буквами: «Аристократ! Ты убил свою жену, но для богатых один закон, а для бедных – другой. Жди. Твое время придет».

На какое– то мгновение я в ужасе застыла с клочком бумаги в руке.

Возможно, я поступила неправильно, но я всегда принимаю решения быстро, хотя и не всегда правильно. Я решила, что никто не должен видеть это письмо.

Положив камень на пол, я вместе с клочком бумаги вернулась к себе в спальню. Расправив бумагу, изучила ее. Почерк был корявым, но у меня возникло подозрение, что кто-то нарочно попытался изобразить почти полную неграмотность. Я пощупала бумагу. Она была толстой и плотной, светло-голубого цвета, почти белая. Не на такой пишут письма бедняки – если они умеют писать.

В письменном столе моей спальни лежала писчая бумага с гербом замка, выполненным золотым тиснением. Клочок был той же фактуры, что и эта бумага. Вероятно, он был оторван от такого же листа.

Все это имело огромное значение. Возможно ли, чтобы в замке находился непримиримый враг графа?

Как всегда в подобных случаях, я подумала о своей матери. Я словно услышала, как она говорит мне: «Уезжай. Тебя со всех сторон окружает опасность. Ты уже достаточно запуталась в делах этого дома и должна немедленно покинуть его. Возвращайся в Англию. Поступи в компаньонки… гувернантки… а еще лучше, открой школу…»

Она права, думала я, граф начинает все больше притягивать меня. Он словно околдовал меня своими чарами. Я всеми силами стараюсь не верить в то, что он подсыпал смертельную дозу снотворного в стакан графини, и все же не могу сказать, положа руку на сердце, что совершенно не терзаюсь сомнениями.

В дверях появилась Марго.

– В окно опять бросили камень, – заявила она. – Прямо напротив твоей спальни.

Я подошла к ней и взглянула на камень. Марго пожала плечами.

– Глупые люди. Чего они надеются этим добиться? Случившееся никого не тронуло. Подобное становилось рядовым событием.

* * *

Граф послал за Марго и мною. Выглядел он старше и суровее, чем до смерти супруги.

– Я хочу, чтобы вы завтра выехали в Париж, – сказал он. – Думаю, так будет лучше всего. Я получил записку от Грассвилей. Они хотят, чтобы вы заехали к ним, но я полагаю, лучше будет, если вы остановитесь в моем дворце. Вы в трауре. Грассвили вас навестят. Можете делать любые покупки. – Он резко повернулся ко мне. – Полагаюсь на вас, что вы позаботитесь о Маргарите.

Я гадала, сказать ли мне графу о записке, попавшей в замок с камнем, или нет. Мне казалось, что это только прибавит ему забот, к тому же я не хотела заводить об этом разговор в присутствии Марго. Я надеялась увидеться с графом наедине перед нашим отъездом, но понимала, что за нами внимательно следят. Графу тоже наверняка было известно, что все говорят, будто бы он ускользнул от правосудия только потому, что имеет влиятельных друзей.

Я ушла к себе, чтобы приготовиться к отъезду. Достала из ящика письменного стола клочок бумаги и посмотрела на него, гадая, как мне поступить. Я не могу оставить его здесь, а если возьму с собой и кто-то обнаружит его? Как всегда, я приняла поспешное решение. Разорвав бумагу на мелкие клочки, я вынесла их в зал, где горел огонь. Я смотрела, как пламя побежало по скорчившимся почерневшим краям. Мне показалось, клочки образовали зловещее лицо, и я тотчас вспомнила о том лице, которое увидела за окном во время бала.

Леон! И эта бумага – возможно, взятая в замке!

Все это совершенный вздор. Леон никогда не предаст человека, столько сделавшего для него. Меня так вывели из себя последние события, что я дала излишнюю волю воображению.

Мы рано выехали – почти на рассвете.

Граф вышел проводить нас во внутренний дворик. Крепко сжав мою руку, он сказал:

– Берегите мою дочь… и себя. Затем добавил: – Наберитесь терпения.

Я поняла, что он имел в виду, и эти слова наполнили мое сердце трепетным волнением и тревожными предчувствиями.

ГОРОД В ОЖИДАНИИ

I

Париж! Что за чудесный город! Как бы я полюбила его, если бы попала туда при других обстоятельствах. Мы с мамой частенько обсуждали, какие места хотели бы посетить, и список их неизменно возглавлял Париж.

Это король городов, полный красоты и уродства, живущих бок о бок. Изучая план Парижа, я думала, что остров на Сене, на котором стоит город, очертаниями напоминает колыбель, но, когда я обратила на это внимание Марго, ее это почти не заинтересовало.

– Колыбель, – сказала я. – Это так примечательно. В этой колыбели пробудилась красота. Франциск Первый и его любовь к прекрасным домам, его преданность литературе, музыке и искусству легли в основу самого просвещенного двора Европы.

– У тебя все это звучит словно урок истории! – оборвала меня Марго. – Что ж, сейчас в этой колыбели пробуждается революция.

Я была поражена. Не в духе Марго было вести серьезные разговоры.

– Взять хотя бы эти камни, которые бросали в окна замка, – продолжала она, – я постоянно думаю о них. Десять лет назад никто бы не посмел сделать такое… а теперь это мы не смеем ничего предпринять. Минель, грядут перемены. Это ощущается повсюду.

И я чувствовала это. На улицах, где сновали толпы народа и где торговцы выкрикивали свой товар, меня не покидало чувство, что город застыл в ожидании.

Дворец графа находился в пригороде Сент-Оноре, среди других дворцов знати. Они стояли здесь по двести – триста лет, надменные, роскошные. А неподалеку, как я выяснила, начинался лабиринт улочек – зловонных, узких, где шатались люди, взиравшие на каждого чужака как на возможную жертву, – войти туда нечего было и думать без сопровождения нескольких крепких мужчин.

Однажды мы отправились туда в сопровождении Бесселя и еще одного слуги. На этом настояла Марго. Вдоль улиц сидели женщины с безвкусно размалеванными лицами, выставляя напоказ свое тело в платьях с глубокими вырезами. Я запомнила названия этих улиц: Бобовая, Жуври, улица Коландр, улица Мармузеток. Эти улицы принадлежали красильням, позади многих домов стояли чаны, в которых смешивались краски, и красные, зеленые и синие ручейки струились по водосточным желобам.

Моя комната во дворце оказалась еще роскошнее той, которую я занимала в замке. Она выходила на прекрасный сад, за которым ухаживал целый сонм садовников. В оранжереях цвели экзотические растения, которыми украшали комнаты.

Спальня Марго располагалась по соседству с моей.

– Это я так устроила, – сообщила мне подруга. – Мими поселилась в прихожей, а Бессель – с конюхами.

Я напрочь забыла, что наш замысел включает в себя участие этих двух слуг. И вообще, я никогда не воспринимала этот план всерьез, а Марго заговорила о нем вновь только спустя два или три дня после нашего приезда в Париж.

В первый же день нас навестили граф и графиня де Грассвиль. Мне показалось, что Марго в качестве хозяйки приняла их очень учтиво. Она водила гостей гулять в сад, и все были торжественно печальны. Как напомнил нам граф, мы были в трауре.

Задумавшись, не означает ли это, что свадьба откладывается, я пришла к выводу, что да, безусловно означает.

Меня представили графу с графиней. Они обошлись со мной довольно прохладно, и я подумала, не дошли ли до них сплетни о моем положении в доме графа.

Позднее я заговорила об этом с Марго.

Та ответила, что не заметила ничего, и граф с графиней отзывались обо мне весьма любезно.

– Мы говорили о бракосочетании, – сказала Марго, – по правилам мы должны ждать год. Не знаю, станем ли мы делать это, но я буду вести себя так, словно свадьба не откладывается.

Нужно было сделать много покупок. Нас всегда сопровождали Мими и Бессель, а если мы отправлялись в карете, с нами, кроме того, выезжал лакей. Иногда мы выходили пешком, и это мне нравилось больше всего. В таких случаях мы не сговариваясь одевались очень скромно.

Я никогда не забуду запах Парижа. Казалось, грязи в нем больше, чем в любом другом городе. Грязь была черной, с металлическими осколками. Если она попадала на одежду, то проделывала дыры. Я вспомнила, что древнеримское название Парижа – Лютеция, что означает «Город грязи», и что раньше я удивлялась этому. На улицах стояли мальчишки с метлами, готовые за су расчистить дорогу для перехода на противоположную сторону.

Мне нравилось наблюдать, как каждое утро в семь часов город пробуждается к жизни, когда отправляются на работу опрятно одетые служащие и появляются крестьяне, катящие на рынок тележки. Постепенно весь город охватывало трепетное, волнующее оживление. Я сказала Марго, что это напоминает мне пробуждающихся на заре птиц. Вначале расправляет перья одна, другая, затем еще и еще, и вот уже весь хор заводит многоголосую песнь.

Марго не понимала моего восторга. Впрочем, она уже давно знала Париж и, как это часто бывает со знакомыми вещами, перестала замечать его.

Но до чего же захватывающе было наблюдать, как начинают день представители различных ремесел. Цирюльники, усыпанные порошком, которым они пудрят парики, торговцы прохладительными напитками, открывающие двери своих заведений, мальчишки-половые, спешащие с подносами с кофе и булочками в дома тех, кто сделал заказ с вечера. Затем появлялись правоведы, своими развевающимися черными мантиями напоминающие воронов, и направлялись в Шатле и другие суды.

В кругах знати обедали в три, и забавно было наблюдать, как франты и дамы – некоторые в экипажах, но некоторые и пешком – осторожно пробирались по грязи, направляясь в гости. Тогда улицы наполнялись шумом и гомоном, замиравшим на время обеда и возобновлявшимся около пяти вечера, когда праздные толпы отправлялись в театры и сады развлечений.

Я хотела видеть все, а Марго находила это ребячеством. Она не знала, что я столь рьяно стремилась как можно лучше познакомиться с этим прекрасным, чарующим городом прежде всего потому, что пыталась таким способом отрешиться от тревог обо всем том, что могло происходить в замке графа.

Оглядываясь назад, я радуюсь тому, что успела тогда рассмотреть Париж. В точности таким он уже не будет никогда.

Мы ходили за покупками. Сколько превосходного товара было в многочисленных лавках! Их витрины поражали взор. Готовые платья, ткани, мантильи, накидки, муфты, ленты, кружева. Мы радовались, покупая все это. Вероятно, самыми поразительными были шляпы. В соответствии с установленной королевой модой они были экстравагантными и вычурными. Роза Бертэн, портниха королевы, шила только для самых избранных. Она милостиво согласилась сделать что-нибудь для дочери графа Фонтэн-Делиба.

– Я бы обратилась к кому-нибудь другому, кто обслужил бы тебя с большим желанием, – заметила я.

– Ты ничего не понимаешь, Минель. Это что-то да значит – одеваться у Розы Бертэн.

Поэтому мы отправились на примерку. Портниха заставила нас прождать час, а потом передала послание, смысл которого сводился к тому, что нам надлежит прийти снова на следующий день.

Когда мы выходили из ателье, я заметила на углу группу людей. Что-то бурча, они угрюмо проводили нас взглядами до кареты.

Да, Париж, несомненно, стал беспокойным городом. Но я была слишком очарована его красотой и слишком потрясена тем, что произошло в замке, чтобы видеть то, что я обязательно заметила бы в противном случае, – а у Марго все мысли были в другом месте.

Я с радостью отмечала, как почитается все английское. Все обстояло в точности так, как говорила Габриэлла Легран. Лавки были заполнены нарядами, сделанными, как утверждалось, из английских тканей. Вывески гласили, что в заведениях говорят по-английски. В витринах трактиров висели надписи «Le Punch Anglais» 2121
  Английский пунш (фр.).


[Закрыть], и во всех кафе можно было заказать 1е the. Даже высокие экипажи называли в подражание английским «виски».

Меня это забавляло и отчасти льстило. И в лавках я не скрывала, что, подобно большинству выставленного товара, тоже прибыла из-за Ла-Манша.

Однажды мы покупали великолепный атлас, который должен был пойти на платье для приданого Марго, и вдруг один из людей, обслуживающих нас, склонился через прилавок и, пристально глядя на меня, спросил:

– Мадемуазель приехала из Англии?

Я подтвердила, что это так.

– Мадемуазель должна уехать домой, – сказал он. – Не теряйте времени.

Я с удивлением посмотрела на него, а он продолжал:

– В любой день может разразиться буря. Сегодня, завтра, на следующей неделе, в следующем году. А когда она грянет, никто не сможет остаться в стороне. Вам нужно уехать, пока еще есть время.

На меня повеяло холодным ужасом. Очень многое указывало на надвигающуюся беду, но я видела, что окружающие меня люди стараются не замечать этого, и все же наступали неприятные моменты, когда избежать этого не удавалось.

Действительно, город был в ожидании.

Мы вышли на залитую солнцем улицу и прошли до Майской площади. Я не могла забыть слова продавца, и у меня вдруг появилось какое-то неясное, но ужасное предчувствие относительно будущего.

Позднее я вспомнила об этом здесь же, на Майской площади.

Ко мне в комнату пришла Марго. Она очень раскраснелась, глаза ее блестели от возбуждения.

– Все устроено, – сказала она. – Мы едем в гости к Иветте.

– Кто такая Иветта?

– Минель, ну сознательно-то не мешай мне. Я уже говорила тебе об Иветте. Она служила у нас нянькой, как и Ну-Ну. А сейчас живет в провинции – неподалеку от того места, где я потеряла Шарло.

– Милая моя Марго, значит, ты по-прежнему не отказалась от намерения отыскать его?

– Ну конечно! Неужели ты полагаешь, что я просто так расстанусь с малышом и не постараюсь узнать, что с ним? Я должна убедиться, что ему хорошо, он счастлив… и не скучает по мне.

– Но когда вы расстались, ему было всего несколько недель, и вряд ли можно ожидать, что он тебя помнит.

– Ну конечно же, он меня вспомнит. Я же его мать.

– О, Марго, не будь такой глупой. Ты должна поскорее забыть об этом неприятном событии. Тебе повезло, у тебя есть жених, который тебе нравится. Он будет тебе добрым хорошим мужем.

– О, давай обойдемся без пророчеств. И ты теперь не учительница, пойми. Ты обещала, что мы отправимся на поиски Шарло. Неужели ты нарушишь обещание?

Я молчала. Действительно, я дала обещание, однако случилось это, когда я полагала, что Марго на грани нервного срыва, но я никогда не воспринимала эту затею всерьез.

– Я все продумала, – объяснила Марго. – Я отправлюсь навестить свою старую няньку Иветту. Хочу сообщить ей о своей помолвке с Робером. Мими и Бессель будут нас сопровождать, мы поедем в карете. Будем останавливаться в трактирах, проезжая каждый день по чуть-чуть, а когда приблизимся к тем Местам, я превращусь в госпожу Ле-Брен. Это будет что-то вроде маскарада. Я уже сказала Мими, что мне лучше путешествовать не под своим именем из-за недавней шумихи, связанной со смертью моей матери, и общего настроения народа. Мими обрадовалась. Она считает, так будет безопаснее. Ну почему ты ничего не отвечаешь? Молчишь и смотришь неодобрительно. Этот замысел мне кажется восхитительным.

– Мне остается лишь надеяться, что ты не наделаешь глупостей.

– Почему ты все время думаешь, что я сделаю какую-нибудь глупость? – требовательно спросила Марго.

– Потому что ты их частенько делаешь, – парировала я.

Но я поняла, что она действительно настроилась осуществить ой замысел и удержать ее нет никакой возможности. Возможно, думала я, мысль эта не так уж и плоха, ибо, если Марго увидит ребенка и сама убедится в том, что за ним хороший уход, она прекратит о нем беспокоиться. Но велика ли надежда отыскать его?

Марго решила, что мы отправимся в Пти-Монтли, но, разумеется, не станем навещать госпожу Гремон. Даже Марго сознавала, какой бы это явилось глупостью.

– Что нам нужно сделать перво-наперво, – говорила она, – так это найти трактир, где у нас забрали Шарло, и порасспрашивать в округе.

– Это все равно что искать иголку в стоге сена, – заметила я.

– Иногда иголки все же находят, – возразила Марго. – И я отыщу Шарло.

Мы тронулись в путь и за три дня проехали порядочно миль, останавливаясь в трактирах, которые находил Бессель, обладаний даром их отыскивать.

Госпожа Ле-Брен, путешествующая со своей кузиной, слугой служанкой, определенно имела достаточно денег для того, чтобы оплачивать все свои желания, и по этой причине нас везде принимали очень радушно.

К несчастью, одна из наших лошадей сломала подкову, и нам пришлось заехать в ближайшую кузницу, которая оказалась сего в миле от городка Пти-Монтли.

Оставив карету в кузнице, мы отправились в деревню, которую я помнила еще по пребыванию в Пти-Монтли, и решили использовать вынужденное ожидание для того, чтобы подкрепиться в обнаруженном там трактире.

Хозяин оказался не в меру говорливым. В таких местах новости распространяются быстро, и он уже знал, что случилось с нашими лошадьми и в чем причина нашей задержки.

– Значит, я успею подать вам хлеб, который моя жена только что вынула из печи, с великолепным сыром и домашним маслом в придачу – не желаете ли к этому кофе? Могу предложить вам le Punch… этот великолепный английский напиток ничуть е отличается от того, что подают в Париже.

Марго, Мими и я заказали кофе с горячим рулетом. Бессель попробовал пунш и нашел его восхитительным.

– Как жизнь в Париже? – спросил хозяин.

– Очень веселая, очень живая, – ответил Бессель.

– Ах, давненько я не бывал там. Мадемуазель, мне кажется, что я уже встречал вас. – Хозяин пристально посмотрел на меня. – Вы ведь англичанка, не так ли?

– Да.

– Вы жили у госпожи Гремон вместе со своей кузиной, у которой было большое горе.

Я взглянула на Марго, но та выпалила:

– Да, это так. У меня было горе. Я потеряла мужа.

– Мадам, надеюсь, теперь вам легче.

– Со временем печаль проходит, – томно отозвалась Марго. Увидев, что Бессель и Мими несколько ошарашены этим, я поспешно сказала:

– Нам не следует задерживаться. Пора в дорогу, а кузнец, вероятно, уже закончил работу.

Мы вышли на улицу. Марго смеялась, точно случившееся было чем-то вроде шутки. Однако я не разделяла ее веселья.

Когда мы подходили к кузнице, навстречу нам бросилась девушка.

– Ну конечно! – воскликнула она. – Ну да, это они. Это госпожа Ле-Брен и мадемуазель Мэддокс!

Отпираться не имело смысла, ибо девушка, стоящая перед нами, была Жанной.

– Как я рада снова видеть вас, мадам, мадемуазель, – затараторила она. – Мы часто о вас говорим. Как малыш?

– С ним все в порядке, – тихо сказала Марго.

– Такой замечательный мальчуган! Госпожа Лежер говорит, что никогда не видела лучше.

Какую глупость мы совершили, приехав сюда! Мне следовало бы знать, что мы попадем в переплет. Но разве можно было убедить в этом Марго!

– Конечно же, он сейчас с няней, – продолжала Жанна. – Я слышала, в кузнице стоит роскошный экипаж. Все решили, что дамы из Парижа. Я бы ни за что не догадалась, кто это.

Я положила руку Марго на плечо.

– Нам пора трогаться.

– Вы заедете к госпоже Гремон?

– Нет, боюсь, не успеем, – поспешно ответила я. – Передайте ей наши наилучшие пожелания и скажите, что сейчас мы очень торопимся. Мы заблудились – вот почему мы оказались здесь. К несчастью, еще и лошадь сломала подкову.

– Куда вы направляетесь? – поинтересовалась Жанна.

– В Парфур, – выдумала я название.

– Никогда не слышала. Какой там поблизости крупный город?

– Это-то нам и предстоит выяснить, – ответила я. – Нам действительно надо спешить. Всего хорошего.

– Рада была видеть вас, – сказала Жанна, охватывая маленькими обезьяньими глазками все – ливрею Бесселя, платье Мими, которое было бы к лицу и знатной даме. Я же в душе порадовалась, что обстановка в стране вынудила нас одеться как можно проще, так что наряд Марго не выдавал слишком явно ее положение в обществе.

В подавленном состоянии мы прошли на кузницу, где нас ожидал запряженный экипаж. Я заметила жадное любопытство в глазах Мими, но, будучи вышколенной служанкой, она не упомянула о случившемся. Я была уверена, что они с Бесселем обсудят это позднее.

Марго и не собиралась впадать в отчаяние по поводу этой встречи. Она решила, что наплетет Мими какой-нибудь вздор, хотя поверит ли в него Мими – это уже другое дело. Меня же случившееся основательно встревожило. На душе стало неспокойно.

Мы нашли тот трактир, где последний раз останавливались с Шарло. Хозяин вспомнил нас. Должно быть, мы привлекли внимание – полагаю, отчасти потому, что я была иностранкой, однако то обстоятельство, что Марго приехала с ребенком, а уезжала без него, невольно наводило на очевидные предположения.

Марго говорила, что задаст несколько осторожных вопросов, но Марго и осторожность никак не вязались друг с другом. Скоро всем стало ясно, что она пытается найти следы супружеской пары, забравшей ребенка, причем делает это исподволь, стараясь не вызвать подозрений, – причина чего не оставляла сомнений. И все же Марго удалось выяснить, что супружеская чета направилась по дороге на юг, к городку Бордеро.

В Бордеро было три постоялых двора, мы безуспешно попытали счастья во всех трех. Изучив указатели, мы выяснили, что ребенка могли увезти по трем различным дорогам.

– Мы должны проверить все три! – твердо заявила Марго.

Как мы устали! Насколько безнадежными казались наши поиски! Как можно было рассчитывать отыскать ребенка? Но Марго была полна решимости.

– Мы не можем находиться в отъезде так долго, – сказала я. – И так мы ведем себя очень странно. Что, по-твоему, думают Мими и Бессель?

– Они слуги, – надменно возразила Марго. – Им не платят за то, чтобы они думали.

– Ну да, разумеется, не платят – когда это не в твоих интересах! Однако у них уже появились догадки, вот в чем дело. Думаешь, мы поступаем разумно, Марго?

– Мне все равно, разумно или нет. Я должна отыскать своего ребенка.

И мы продолжили наши поиски, которые никуда нас не привели.

Наконец я сказала Марго:

– Ты говорила, что отправляешься навестить Иветту. Не считаешь ли ты, что нам следует ее посетить, раз уж это предполагалось целью нашей поездки?

Она ответила, что не хочет тратить время, но в конце концов я убедила ее, что лучше будет заехать к Иветте. Вновь я словно услышала слова графа, предупреждающего, что, плетя паутину лжи, необходимо вставить в нее несколько нитей правды.

Нянька жила в живописном домике, окруженном садом. Ворота были достаточно широки для того, чтобы в них проехала карета, а в дверях нас встретила сама Иветта.

Эта женщина с добрым лицом сразу же понравилась мне, однако я уловила явное смятение в ее глазах, когда она поняла, кто ее гости.

Подбежав к няне, Марго обняла ее.

– Моя малышка, – с любовью произнесла Иветта. – Вот так неожиданность!

– Мы проезжали мимо и решили проведать тебя, – сказала Марго.

– А… а куда вы ездили? – спросила Иветта.

– Ну… на самом деле мы приехали к тебе. Мне кажется, что мы уже так давно не виделись. Это мадемуазель Мэддокс, моя подруга… и кузина.

– Кузина? – спросила Иветта. – Не знала о ее существовании. Добро пожаловать, мадемуазель. О, я, кажется, вижу Мими? Добро пожаловать, Мими.

Однако ее беспокойство, похоже, возрастало.

– Жозе позаботится о Мими и вашем кучере, – сказала она.

Жозе была ее горничная, такая же старуха, как и сама Иветта. Мими и Бессель отправились вслед за ней, а мы последовали за Иветтой в дом. Он был чистый, опрятный и очень уютно обставленный.

– Ты счастлива здесь, Иветта? – спросила Марго.

– Господин граф всегда был добр по отношению к тем, кто хорошо работал на него, – ответила старушка. – Когда надобность во мне отпала и я покинула замок, он приобрел мне дом и обстановку и обеспечил средствами, достаточными для того, чтобы я могла позволить себе нанять Жозе. Мы живем здесь счастливо.

Она провела нас в гостиную.

– А мадемуазель Мэддокс приехала из Англии?

Я задумалась, откуда Иветта узнала об этом, сама я об этом не упоминала, а мое произношение не могло меня выдать – ведь я почти ничего не сказала. Мое имя? Произнесенное так, как его произносила Марго, оно звучало совсем не по-английски.

– Садитесь, дитя мое, и вы тоже, мадемуазель. Вам необходимо подкрепиться, так что останетесь со мной обедать. У нас замечательные цыплята, а Жозе превосходно готовит.

Иветта подобрала со стула какое-то рукоделие.

– Иветта, ты по-прежнему великолепно вышиваешь? – Марго повернулась ко мне. – В свое время она украшала все мои платья, не так ли, Иветта?

– Я всегда любила работать иголкой. А вы, как я слышала, помолвлены?

– О, так значит, ты уже слышала об этом? Кто тебе это рассказал?

Иветта заколебалась. Наконец она сказала:

– Графа всегда интересовало, как у меня обстоят дела, и он время от времени навещает меня.

Об этой черте характера графа я до сих пор не подозревала. Как же приятно было узнать, что он столь чуткий, и это знание наполнило меня восторгом.

– Мы с удовольствием разделим трапезу, не так ли, Минель? – сказала Марго.

Все еще размышляя о заботе графа о тех, за кого он считал себя в ответе, я радостно кивнула.

– Я должна показать тебе прекрасную работу Иветты, – продолжала Марго.

Встав с кресла, она взяла рукоделие, над которым трудилась Иветта, и передала его мне.

– Смотри. Воздушная вышивка «елочкой». Но что это, Иветта? – Марго расправила ткань. – Это же распашонка.

Иветта вспыхнула:

– Я делаю это для подруги.

У Марго сжалось лицо, как это бывало всегда, когда ей напоминали о детях, а я подумала: «Она никогда не избавится от этого до тех пор, пока не заведет еще одного ребенка».