Текст книги "Дьявол на коне"

Автор книги: Виктория Холт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

– Лучше воспользоваться той тропинкой, которую я уже показывал вам, – предложил Этьен. – По-моему, я говорил, что ее сделали по приказу графа много лет назад. По ней он мог быстро добираться до дома моей матери. С тех пор она несколько заросла. Теперь ею редко пользуются.

Он был прав. Тропинка заросла. Во многих местах кроны деревьев смыкались над головой, а внизу разрослась буйная трава. Габриэлла ждала нас.

– Как хорошо, что вы приехали, – сказала она. – Я с таким нетерпением ждала вас, чтобы показать свое приобретение. Но сначала мы попьем le the. Я знаю, как вы, англичане, любите его.

Она провела меня в уютную гостиную, где принимала и в прежние мои посещения. Пока мы пили чай, Габриэлла расспрашивала меня о том, как мне понравился Париж. Я сказала, что получила истинное удовольствие.

– Вы обратили внимание, как мы подражаем всему английскому?

– На прилавках я видела много английских вещей, и повсюду утверждают, что здесь говорят по-английски.

– Ну да, теперь все пьют le the. Должно быть, вам очень приятно, мадемуазель, что все английское пользуется таким успехом у нас в стране.

– По-моему, это просто мода.

– Вы считаете, что мы очень непостоянны?

– Все подвержены влиянию моды, не так ли?

– Это похоже на отношение мужчины к своим возлюбленным. Они приходят и уходят. Самая любимая не сегодня-завтра может оказаться оставленной. Вам нравится чай?

Я сказала, что да.

– Попробуйте эти пирожные. Этьен их обожает. Он ест их в очень большом количестве. Я счастлива, что мой сын часто меня навещает. Брат тоже сюда приезжает. У нас очень дружная семья. Я счастливая женщина. Хоть я и не смогла выйти замуж за графа, по крайней мере, я не лишилась своего сына. Когда отношения не так близки, мужчины склонны скрывать существование своих незаконнорожденных детей. Мне кажется, все это очень печально для несчастной матери, а вам?

Я почувствовала, как краска приливает к моему лицу. Очевидно, до Габриэллы дошли слухи, и сейчас она намекает на то, что я мать внебрачного сына графа.

– Даже не пережив сама такое, легко могу предположить, какое это горе для матери, – холодно ответила я. – Но в то же время, смею заметить, разумной женщине следовало бы задуматься о том, что такая участь возможна, прежде чем попадать в столь неприятное положение.

– Не все женщины обладают даром предвидения, не так ли?

– Разумеется, нет. Я с нетерпением жду, когда вы покажете мне вазу.

– Да, и я тоже.

Казалось, Габриэлла умышленно затягивает чаепитие, и я несколько раз заметила, как она кидает взгляд на часы в виде замка, которые, как она мне уже говорила в предыдущий приезд, были подарены графом. Я решила, что она поступает так, дабы напомнить мне о его чувствах к ней.

Габриэлла без умолку болтала о Париже, городе, который она, по-видимому, очень любила, и поскольку он тоже очаровал меня, а мое пребывание в нем оказалось очень кратковременным, я слушала с интересом.

Она советовала мне посетить рынок, чтобы увидеть настоящий Париж, и описывала все образно и живо. Я отчетливо представляла себе огромную круглую площадь, шесть улиц, ведущих к ней, – и бесконечные торговые ряды. Габриэлла рассказала, как по понедельникам на Гревской площади торгуют подержанной одеждой, что по неизвестной ей причине называется ярмаркой Святого духа.

– О, так забавно, как женщины разглядывают предметы одежды, вырывая их друг у друга из рук, – говорила она. – Юбки, блузки, нижние юбки, шляпки… все лежит кипами. Женщины примеряют это все на людях, что вызывает много шума и веселья.

Так она поболтала о Париже, затем послала за вазой. Ваза оказалась прекрасной – темно-синего цвета с белыми узорами. Я сказала, что, на мой взгляд, ваза работы Веджвуда. Габриэлла очень обрадовалась. Сказала, что это подарок от человека, знающего, что она любит все английское, а я подумала, не намекает ли она на то, что дарителем является граф.

Когда я собралась было уходить, Габриэлла задержала меня новым потоком болтовни, и я пришла к заключению, что она не только ревнива, но и болтлива.

Внезапно она посерьезнела.

– Ах, – сказала она, – когда человек молод… неопытен, он верит всему, что ему говорят. Надо учиться не придавать слишком большое значение заверениям возлюбленного. У них у всех, как правило, лишь одно на уме. Но у меня, мадемуазель, есть сын, и он служит мне большим утешением.

– Не сомневаюсь в этом, – сказала я. Габриэлла улыбнулась мне.

– Я знаю, что вы, мадемуазель, поймете меня.

Она заговорщицки взглянула на меня. У меня возникло очень неприятное чувство, что Габриэлле известно о существовании Шарло. Но неужели она действительно полагает, что он мой сын?

– Кажется, я могу поговорить с вами начистоту, – продолжала она. – Я знаю, вы все поймете. Между мной и графом всегда существовало взаимопонимание. Вы мне не верите?

– Разумеется, раз вы мне так говорите, к тому же это естественно в данных обстоятельствах.

– Граф был так горд, когда родился наш сын, – продолжала Габриэлла. – Он очень любит Этьена. Они с ним так похожи, вы не находите? Граф жалеет, что уступил уговорам и не женился на мне. Он всегда хотел иметь наследника мужского пола.

Какая это будет трагедия, если титул и поместья отойдут отдаленному родственнику. Граф этого не допустит. Мы условились, что поженимся при первой же возможности.

– Вы имели в виду, – холодно заметила я, – если графиня умрет.

Опустив глаза, Габриэлла кивнула.

– В противном случае граф усыновил бы Этьена. Разумеется, сделать это было бы гораздо проще, если бы мы поженились. И вот теперь, когда графиня умерла… теперь это вопрос времени.

– Неужели?

– Это действительно так. Мадемуазель, мы обе трезвомыслящие женщины. Я хорошо знаю графа. Знаю его слабость к привлекательным молоденьким девушкам, а вы по-своему – и весьма своеобразно – привлекательны.

– Благодарю вас, – ледяным тоном произнесла я.

– Было бы неразумно придавать слишком большое значение ухаживаниям графа. Возможно, вы сочтете меня излишне самоуверенной, но, учитывая мои отношения с графом… то, насколько хорошо я узнала его за эти годы, я чувствую, что должна предостеречь вас. Вы чужестранка и, возможно, не представляете себе наш образ жизни. По-моему, вы можете попасть в очень щекотливое положение. Смерть графини… ваше присутствие в замке… Иногда я задумываюсь, не подстроил ли граф все это нарочно.

– Подстроил… что?

Она повела плечами.

– Вы вернетесь в Англию. Возможно, скажут, что вы питали какие-то надежды, но…

Я встала.

– Мадам, будьте любезны объяснить свои намеки.

– Да. Давайте говорить в открытую. Через год – вполне пристойный срок – мы с графом поженимся. И нашего сына сделают законным наследником. Но неприятные слухи относительно смерти графини еще будут жить.

– Но ведь установлено, что она покончила с собой.

– Ах нет, мадемуазель,, нам еще предстоит бороться со слухами. Вы уедете отсюда. Именно на это граф и рассчитывает. Смею заверить вас, вскоре он пришлет за вами. Вы поедете с Маргаритой… а может быть, вернетесь в Англию. Люди скажут, что здесь какое-то время жила англичанка, она рассчитывала выйти замуж за графа, а графиня внезапно умерла… в то время, когда мадемуазель-англичанка жила в замке.

– Не хотите ли вы сказать, что я… Это… Это же чистейшая ложь!

– Разумеется. Но вы ведь действительно приехали сюда. Вы подружились с графом. Естественно, вы питали надежды. Так что все эти предположения обоснованны.

– Мадам, – сказала я, – я нахожу наш разговор бессмысленным и оскорбительным. Надеюсь, вы простите мое желание незамедлительно положить ему конец.

– Извините. Я полагала, что вы должны знать правду.

– Всего хорошего, мадам.

– Понимаю ваше возмущение. С вами поступили несправедливо. Боюсь, граф был безжалостен. Он использует людей, как ему заблагорассудится.

Покачав головой, я направилась к двери. Габриэлла заметила мне вслед:

– Вы должны подождать Этьена. Он проводит вас назад.

– Я уезжаю прямо сейчас. До свидания. Потрясенная, вся дрожа, я направилась в конюшню. Я хотела как можно скорее оказаться подальше от этой женщины. Ее гнусные измышления были не просто оскорбительны, они пугали меня.

Как смела она предположить, что граф привез меня сюда в качестве козла отпущения, что он убил свою жену, чтобы жениться на Габриэлле, и сделал это так, чтобы вся вина пала на меня!

Все это непостижимо. Просто бредни ревнивой женщины. Как я могла усомниться в искренности графа – после наших разговоров наедине. Он никогда не отрицал, что грешник. Ему за многое придется ответить, и все же он не мог так подло обмануть меня, обойтись со мной столь отвратительно, как предполагала Габриэлла.

И все же… Как я подозрительна! Меня швырнули в мир, который я, воспитанная богобоязненной матерью с четкими представлениями о добре и зле, не могла понять.

Сколько времени продолжалась связь графа с Габриэллой? Продолжается ли она до сих пор? По-прежнему ли он испытывает к ней влечение? Этика, мораль имеют совершенно другое значение в обществе, из которого я пришла. Возможно, в английском высшем свете все обстоит так же. Старший сын короля, принц Георг, известен своими любовными похождениями, братья не отстают от него. Среди знати разражаются скандалы. Прежде я была уверена, что у тех, кто живет и думает так же, как моя мама, счастливая жизнь. Затем я начала недоумевать, почему считается, что простые люди глупее знати, раз они чаще бывают более счастливыми, а так как все стремятся к счастью, то мудрецы – те, кто знает, как его найти и сохранить.

Терзаемая этими мыслями, я ехала по тропинке и наконец добралась до места, где кустарник рос гуще всего.

Не знаю, что прервало ход моих мыслей, но внезапно я с беспокойством почувствовала, что за мной следят. Возможно, мое внимание привлекла хрустнувшая ветка, возможно, это было просто интуитивное предчувствие. Не могу сказать, но в то мгновение у меня вдруг обострились все чувства. Возникло ощущение, что за мной следят, меня преследуют… и делают это с дурными намерениями.

«Ты никогда не должна покидать замок одна». Таким было указание графа. Я нарушила его. Ну, по правде говоря, не совсем. Этьен проводил меня к своей матери. Я ожидала, что он вернется и проводит меня домой, как, несомненно, и произошло бы, если бы я, взбешенная измышлениями его матери, не ушла раньше времени.

Фифина, моя кобыла, трусила неспешной рысцой, ибо заросли не давали возможности перейти на галоп. Это было бы опасно, так как лошади приходилось осторожно выбирать дорогу между торчащими из земли корнями и переплетенными ветвями.

– Что это, Фифина? – прошептала я.

Лошадь осторожно ступила вперед.

Я огляделась вокруг. Под сенью деревьев было темно. Стояла полная тишина, и вдруг послышался какой-то звук, возможно, хрустнул камешек… рядом, совсем рядом, ощущалось чье-то присутствие…

В тот день мне сопутствовало счастье. Я склонилась вперед, чтобы поговорить с Фифиной и поторопить ее, и как раз в этот момент через то место, где за мгновение до этого была моя голова, просвистела пуля.

Не теряя ни секунды, я пришпорила кобылу, крикнув: «Вперед, Фифина!» Ее не нужно было понукать. Так же, как и я, лошадь почувствовала опасность.

Мы уже не обращали внимание на неровности дороги. Нужно было поскорее умчаться прочь от человека, пытавшегося меня убить, кем бы он ни был.

Не приходилось сомневаться в намерениях этого человека, так как прогремел второй выстрел. Он оказался гораздо более неточным, и все же мишенью, несомненно, была я.

С огромным облегчением я подъехала к конюшне.

Один из конюхов принял у меня Фифину. Я ничего не сказала ему – рассудила, что так будет лучше. У меня так сильно дрожали ноги, что я едва могла идти.

Поднявшись к себе в комнату, я бросилась на кровать.

Я лежала на ней, уставившись на балдахин. Кто-то пытался убить меня. Почему? Кто-то сидел в засаде в кустах и ждал, когда я проеду мимо. Кто знал, что я поехала к Габриэлле? Этьен, Леон – я вспомнила, он был рядом, когда Этьен предложил эту поездку. Я упоминала о ней Марго. Мог знать любой из слуг.

Кто– то подстерегал меня? Если бы я внезапно не нагнулась, чтобы поговорить с Фифиной, по всей вероятности, сейчас я лежала бы в кустах мертвая.

Марго просунула голову в дверь.

– Минель, ты где? Я слышала, как ты приехала.

Тут она увидела меня.

– Что стряслось? Ты выглядишь так, словно увидела привидение.

Я едва выговорила, стуча зубами:

– Кто-то пытался убить меня.

Усевшись на кровать, Марго уставилась на меня.

– Что?! Когда? Где?

– На тропинке, ведущей от дома Габриэллы к замку. На полдороге я почувствовала, что за мной следят. Какое счастье, что я это почувствовала! Я нагнулась, понукая Фифину, и в это время у меня над головой просвистела пуля.

– Должно быть, кто-то охотился на птиц.

– А я думала, кто-то пытался убить меня. Был второй выстрел, направленный в меня.

Марго побледнела.

– Значит, – сказала она, – им надоело бросать камни нам в окна. Теперь они решили убивать нас.

– По-моему, кто-то пытался убрать меня с дороги.

– Чепуха. Кому это нужно?

– А вот это, – нетвердым голосом произнесла я, – я и должна выяснить.

Столкнуться с покушением на собственную жизнь – это весьма неприятное ощущение, шок от которого гораздо сильнее и глубже, чем кажется поначалу.

Марго всем рассказала о случившемся. Мне польстили ее страх за меня и забота. За столом мы обсудили происшествие.

Этьен сказал то же самое, что и Марго:

– Они перешли от камней к ружьям.

Убедить Леона в этом было не так-то просто.

– У них нет оружия. Если они восстанут, то будут сражаться косами и вилами, а не ружьями. Где им взять ружья? У них не хватает денег на хлеб… не говоря уже о ружьях.

– Но почему они выбрали мадемуазель?

– Теперь она считается одной из нас, – ответил Этьен.

Они продолжали обсуждение, а мне оставалось только верить, что Этьен прав. Один из крестьян обзавелся ружьем. Почему, кто-то из слуг не мог выкрасть ружье из оружейной комнаты? Узнав о поведении Бесселя и Мими, я поняла, что даже те, кому мы безоговорочно доверяли, нам не друзья.

С челядью произошла едва уловимая перемена. Все узнали про покушение на мою жизнь и сочли это знаменательным. Оно словно явилось символом меняющихся настроений. Время, когда кидали камни, проходило, и народ был готов перейти к более решительным действиям. В стенах замка подспудно зрело напряжение, которого я не замечала раньше. То, что оно существует вне его, я знала, но теперь опасность, казалось, подкрадывалась все ближе.

Когда я встречала Мими, та опускала глаза, словно от стыда, на что у нее были веские причины. С Бесселем было иначе. Его поведение стало буквально наглым. Он словно хотел сказать: «Вам теперь следует хорошенько подумать, стоит ли отдавать мне приказания. Я слишком много знаю».

Самое грустное зрелище являла собой Ну-Ну. Большую часть времени она сидела взаперти в комнатах, которые занимала вместе с графиней. Она никого не пускала сюда, и граф распорядился, чтобы ее не трогали. Слуги говорили, что слышали, как Ну-Ну разговаривает с графиней, точно та находится рядом, а при встрече старая служанка смотрела сквозь меня округлившимися невидящими глазами. Говорили, что смерть графини лишила Ну-Ну душевного равновесия.

Леона и Этьена очень беспокоило случившееся со мной.

Этьен во всем винил себя.

– Я должен был проводить вас назад в замок, – говорил он. – Я собирался вернуться через полчаса, полагая, что вы задержитесь там подольше.

Мне не хотелось объяснять ему, что я сочла измышления его матери столь оскорбительными, что не имела другого выбора, кроме как уйти.

Я просто Ответила:

– Выстрел мог бы быть произведен и в вашем присутствии.

– Возможно, – согласился он. – Разумеется, выстрел предназначался не вам лично… просто любому, не являющемуся крестьянином. Но, будь я там с вами, я мог бы броситься в кусты и поймать негодяя. Вы должны быть осторожны. Больше не выезжайте без сопровождения.

Леон также был обеспокоен. Застав меня однажды в саду одну, он тихо сказал:

– Мадемуазель Минель, я хочу с вами поговорить. Мы направились по дороге от замка, и Леон продолжал:

– Мне кажется, вам угрожает опасность.

– Вы подумали о выстреле?

Он кивнул.

– Этьен полагает, что он не предназначался лично мне. Думаю, нам всем угрожает опасность.

– Меня озадачивает ружье, – вздохнул Леон. – Если бы в вас кинули камень… даже нож, я бы понял это. А в данном случае… не думаю, что это всего лишь знамение времени.

– Что же вы думаете?

– Что вам следует, не теряя времени, вернуться в Англию.

– Как бы мне хотелось проводить вас. – Он загадочно посмотрел на меня. – Дорогая Минель, вам ни к чему во все это впутываться, – он сделал неопределенный жест. – Все это слишком неприятно.

– Но кто может пожелать моей смерти? Ведь я никому не известна.

Леон пожал плечами.

– В замке произошло несчастье, поползли отвратительные слухи.

– Вы не верите, что графиня сама свела счеты с жизнью?

Снова пожатие плеч.

– Ее смерть пришлась очень кстати. Теперь граф свободен. Вот уже много лет он хотел этого. Мы не знаем, что произошло, и, вероятно, никогда этого не узнаем, но люди говорят… Смею заверить вас, о смерти графини будут вспоминать еще долгие годы, будут строиться различные догадки… Так возникают легенды. Не позволяйте втягивать себя в это. Уезжайте. Оставьте все в прошлом. Вы не принадлежите нашему загнивающему обществу.

– Я обещала остаться вместе с Марго.

– Она будет жить своей жизнью. А вы – своей. Вас впутывают в дела, суть которых вы не до конца понимаете. Вы судите людей по себе, но позвольте сказать вам – не все люди честны, – он тепло улыбнулся мне. – Я хотел бы стать вам другом… очень добрым другом. Вы меня восхищаете. Я поехал бы в Англию вместе с вами, но я прикован к этому месту и должен оставаться здесь. Но вы, пожалуйста, уезжайте. Здесь вам угрожает опасность. Это было предостережение, и его нельзя игнорировать. Однажды вам повезло. В будущем такое может не повториться.

– Скажите мне все, что знаете. Кто может хотеть убить меня?

– Я знаю только, что вы должны подозревать всех… всех, до тех пор пока они не докажут свою непричастность.

– Вам что-то известно.

– Мне известно вот что: вы очаровательная, добрая молодая женщина, которой я восхищаюсь и которую хотел бы видеть в безопасности. Пока вы здесь, вам угрожает опасность. Пожалуйста, возвращайтесь в Англию. Еще есть время. Кто знает, возможно, очень скоро уже будет слишком поздно.

Повернувшись к Леону, я посмотрела ему в лицо. В его ясно-голубых глазах читалась неподдельная тревога, а улыбка была лишена обычной насмешливости. Он очень нравился мне. Мне захотелось извиниться перед ним за то, что когда-то я думала, будто видела именно его лицо за окном в тот вечер, когда в танцевальный зал кинули камень.

Но тут меня охватило ужасное ощущение собственной уязвимости, незащищенности. Леон сказал: «Не доверяйте никому». Никому. Ни Леону, ни Этьену, ни даже самому графу. Леон как-то тоскливо взглянул на меня и тихо произнес:

– Возможно… когда все это окончится… я приеду к вам в Англию. Тогда мы сможем поговорить о… многом.

Марго переживала за меня.

– Только представь, если бы эта пуля убила тебя. Ну что бы я тогда делала?

Я не сдержала улыбки. Это замечание было совершенно в духе Марго.

И все же она беспокоилась не только о себе, но и обо мне. Я стала частенько замечать, что она пристально смотрит на меня.

– Меня это пугает, Минель, – говорила она. – Ты выглядишь по-другому.

– Я переживу это.

– Клянусь, ты не спала эту ночь.

– Я дремала, и мне казалось, что я снова на дорожке. Мне даже почудилось, что я разглядела лицо в кустах.

– Чье лицо? – жадно спросила Марго.

– Просто лицо…

Это была не совсем правда. Это лицо я уже видела прежде. Видела за окном в тот вечер, когда устраивали бал. Лицо Леона… и в то же время не Леона. Словно какой-то озорной художник набросал на холсте черты Леона, но добавил несколько штрихов – и вот получилось искаженное злобой, завистью и жаждой причинить боль лицо. Оно так не походило на того Леона, которого я знала… Леон был добрым, и во время нашего разговора я чувствовала, что он по-настоящему беспокоится за меня. Я знала, что он более терпим, чем Этьен. Он видел, что у народа есть причины возмущаться, но все же не верил в необходимость разрушения общества, полагая, что требуется пойти на значительные уступки. Мне казалось, что Леон лучше кого бы то ни было сознает, что необходимо предпринять, и это было неудивительно, ибо он имел возможность взглянуть на все с обеих сторон.

Марго очень много говорила о Шарло и о своей радости от того, что отыскала его. Она постоянно пребывала в столь нехарактерной для нее эйфории. Очень хорошо, говорила Марго, что открылась истинная натура Бесселя. Мими она ни в чем не винила. Ясное дело, на нее повлиял Бессель, но придется расстаться с обоими.

– Сколько времени соблюдают траур? – спросила Марго.

– В Англии, по-моему, год, – ответила я. – Вероятно, во Франции столько же.

– Год… так долго!

– По-моему, необязательно устанавливать определенный срок для траура, – печально заметила я. – Если теряешь любимого человека, траур продолжается всю жизнь. Конечно, постепенно боль становится не такой острой, но не думаю, что она когда-нибудь забудется.

– Ты снова вспомнила о своей матери. Минель, ты счастлива, что у тебя была такая мать.

– Но если бы она не была такой, если бы она была не столь доброй, ласковой, понимающей, теперь бы я не так сильно страдала без нее. Иногда мне кажется, она и теперь дает мне добрые советы.

– Возможно, что так. Возможно, это она подсказала тебе нагнуться и этим спасла тебе жизнь.

– Как знать?

Марго сказала:

– Минель, ты выглядишь измученной. Это не похоже на тебя. У тебя всегда было вдесятеро больше энергии, чем у нас всех. Ложись-ка спать и старайся не увидеть лицо в кустарнике.

Я действительно чувствовала утомление, хотя и сомневалась, что смогу заснуть. Я хотела побыть одна, поэтому мы попрощались, и Марго ушла к себе.

Я лежала в постели – усталая, но не в силах заснуть. Я ничего не могла с собой поделать и снова и снова переживала каждое мгновение того дня – с того момента, как я распрощалась с Габриэллой, и до того, как въехала на конюшню замка. Я вновь ощущала дрожь, охватившую меня, когда я почувствовала, что за мной следят, и растущий ужас, по мере того как я понимала, что кто-то пытается убить меня.

Услышав звуки у двери, я испуганно вздрогнула. Да, что и говорить, в хорошем я находилась состоянии. Сердце бешено заколотилось, и я в ужасе уставилась на дверь.

Вошла Марго. У нее в руке был стакан.

– Это тебе, Минель, – сказала она, присаживаясь на кровать. – Специальное снадобье Ну-Ну, гарантированно обеспечит сон. Она лично дала его мне.

Опустив глаза, я представила себе, как граф входит в комнату Урсулы и берет пузырек из запасов Ну-Ну. Так ли произошло все на самом деле? Дал ли он своей жене снотворное еще до того, как я увидела его выходящим на террасу? Но ведь в этом случае графиня не заснула бы так быстро, ведь она уже почти спала к моему приходу. И Ну-Ну не могла отойти далеко. Что сказали друг другу супруги в последнюю встречу? Свела ли графиня счеты с жизнью сама, и узнаю ли я когда-нибудь это? Возможно ли, что это он?… Я отгоняла подобные мысли. Но что мне в действительности известно о графе? Властные чары, которыми он окутал меня, усыпляли мой здравый смысл, и я только могла искать оправдания его действиям.

Марго вопросительно поглядела на меня.

– Ты дремлешь? Опять видишь лицо? Выпей вот это, и к утру будешь в полном порядке.

– Я выпью лекарство попозже, – сказала я. – Останься, поговорим.

– Тебе нужно выспаться, – твердо сказала она и поставила стакан на столик у изголовья кровати, на котором стояли три свечи, лишь две из которых горели.

– Только две, – сказала Марго. – Здесь темно.

– Одну задуло, когда ты открыла дверь.

– Только бы не задуло все три. Это признак смерти. Одна служанка говорит, что в ту ночь, когда умерла моя мать, в ее комнате погасли три свечи… одна за другой.

– Неужели ты веришь в подобные приметы, Марго!

– Никто в них не верит, пока не выяснится, что это правда, ведь так?

– Некоторые очень суеверны.

– Обычно это те, кому есть чего бояться… вроде моряков и рудокопов. Люди, подвергающиеся определенному риску.

– Все мы подвержены риску.

– Но не все в такой степени. Смотри, еще одна свеча погасла.

– Ты задула ее.

– Нет.

– Зажги ее.

– Нет-нет, это принесет несчастье. Давай подождем и посмотрим, погаснет ли третья.

– Откуда-то тянет сквозняком.

– У тебя всегда и всему найдется логичное объяснение!

– Это не так уж плохо.

– И ты не веришь в приметы со свечами?

– Конечно нет.

На некоторое время воцарилась тишина, затем Марго сказала:

– У меня такое предчувствие, что скоро что-то произойдет. Как ты думаешь, мы можем съездить навестить Шарло?

– Разумеется, нет. Ты видишь, сколько бед доставила наша первая поездка.

– Беды! После того, как я нашла своего малыша! О, ты подумала об отвратительном Бесселе. Что ж, я с ним расплатилась. А Мими его стыдится. Она не может отблагодарить меня.

– Не нравится мне это, Марго.

– Если бы только не нужно было ждать! Все это так глупо. Я не скорблю о своей матери сильнее из-за того, что отложена наша свадьба. Времена нынче тяжелые, не так ли? Вот почему мы должны жить рискуя… потому что неизвестно, сколько еще нам осталось жить. Бедная Минель. У тебя такой утомленный вид. Все, я прощаюсь. Выпей снотворное и хорошенько выспись.

Она ушла, с шумом захлопнув дверь, и погасла третья свеча.

Хотя я посмеялась над приметой, сейчас не смогла сдержать неприятную дрожь. Какое-то время я ничего не видела, но по мере того, как мои глаза привыкли к полумраку, начали вырисовываться знакомые предметы. Я разглядела стоящий у кровати стакан, взяла его, но не стала подносить к губам.

Графиня умерла, выпив снотворное. Кто-то пытался убить меня. Но ведь это снадобье принесла мне Марго, а уж она-то не желала мне зла, в этом я не сомневалась.

Я встала с кровати и, взяв стакан, подошла к окну и выплеснула его содержимое. Мне бы не хотелось, чтобы Марго подумала, будто я сомневаюсь в снотворном, которое принесла она.

Теперь я окончательно проснулась. Действительно, чувствовала я себя совершенно усталой, тело нуждалось в отдыхе, но рассудок не собирался допускать этого.

Я лежала, а мысли в голове кружились. Часы на башне пробили двенадцать, затем час. А я все не могла заснуть.

Вероятно, мне все же следовало бы выпить снотворное, но теперь было уже слишком поздно.

Я дремала, но по-настоящему не засыпала. Мои чувства были слишком напряжены, чтобы позволить мне это. И вдруг я полностью очнулась. Я услышала в коридоре шаги – шаги, замершие у моей комнаты. Тут дверь начала медленно открываться.

Сначала я подумала, что это призрак – такой странной была фигура, появившаяся в моей спальне: серая, окруженная светящимся ореолом – струящимися по плечам волосами. Это была женщина.

Она подошла к кровати и посмотрела на меня. Взяв стакан, обнюхала его. Затем, наклонившись, увидела, что я наблюдаю за ней.

– Ну-Ну! – воскликнула я. – Что вы здесь делаете?

Она удивленно заморгала, затем сказала:

– А вы что здесь делаете?

Поднявшись с кровати, я взяла свой халат и закуталась в него.

– Ну-Ну, – ласково произнесла я, – что случилось? Что вы от меня хотите?

Дрожащими пальцами я зажгла все три свечи.

– Она ушла, – сказала Ну-Ну. – Она никогда не вернется. Иногда мне кажется, что я слышу ее… следую за ее голосом… Он заводит меня в самые разные места… но ее там никогда не оказывается.

Бедная Ну-Ну. Смерть ее любимой подопечной действительно помутила ее рассудок.

– Вам нужно лечь в постель, – сказала я. – И принять ваше снадобье.

– Она умерла после того, как приняла его, – сказала Ну-Ну.

– Потому что приняла слишком много. Не надо горевать. Она ведь болела, не так ли? И вы знаете, насколько серьезно.

– Она не знала! – пронзительно вскрикнула Ну-Ну. – Она не знала, какая ей угрожала болезнь.

– Возможно, знала… и именно поэтому…

– Он убил ее. С самого рождения девочки он начал убивать ее. Он хотел убрать ее с дороги, и она понимала это. Она ненавидела его… а он – ее. Я тоже его ненавижу. В этом доме скопилось слишком много ненависти… и со временем это убило ее.

– Ну-Ну, этими причитаниями ничего не добиться. Возможно, для нее лучше…

– Лучше для нее! – Ее смех был похож на резкий, визгливый скрежет. – Лучше для него, – она обратила свой пронизывающий взгляд на меня. – И лучше для тебя… как тебе кажется. Но не будь чересчур самоуверенной. Он – дьявол, это точно. Тебе не будет от него никакого добра.

– Ну-Ну, вы сами не знаете, что говорите, – сказала я. – Пожалуйста, возвращайтесь к себе.

– Ты не спала, когда я вошла сюда, – внезапно сказала она, безумство покинуло ее, уступив какой-то хитрой проницательности, которая испугала меня больше истерики.

Я кивнула.

– Но ты должна была спать.

– Тогда я не смогла бы говорить с вами.

– Я пришла сюда не затем, чтобы говорить с тобой.

– Тогда зачем вы пришли?

Она ничего не ответила, затем сказала:

– Я ищу ее. Где она? Ее похоронили в склепе, но мне кажется, ее там нет.

– Ну-Ну, теперь она обрела покой.

Она молчала, и я увидела струящиеся по ее лицу слезы.

– Моя mignonne, моя птичка.

– Не причитайте. Попробуйте успокоиться. Она была поражена недугом. Со временем ей бы пришлось сильно страдать.

– Кто тебе это сказал? – требовательно спросила Ну-Ну, вновь обретая проницательность.

– Я так слышала.

– Его россказни… его оправдания.

– Ну-Ну, пожалуйста, возвращайтесь в постель.

– Три свечи, – сказала она и, обернувшись, задула их одну за другой. Перед тем, как задуть последнюю, Ну-Ну обернулась ко мне, и я вздрогнула, увидев злобное выражение ее лица.

Дверь закрылась. Соскочив с кровати, я с облегчением убедилась, что могу запереть ее, и, сделав это, тотчас же почувствовала себя в безопасности.

Улегшись в постель, я стала гадать, зачем Ну-Ну приходила ко мне. Если бы я выпила настой, то заснула бы. И что бы произошло в этом случае?

Сон! Как я жаждала его! Как хотела сбежать от мучительных мыслей, хороводом кружившихся у меня в голове – и не приводящих ни к какому заключению.

Единственное, что я понимала отчетливо: поблизости опасность – рядом со мной. От кого она исходит? И по какой причине?

Я лежала, дожидаясь рассвета, и только при дневном свете с облегчением смогла уснуть.