Текст книги "Дьявол на коне"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)
– Я соглашусь, – заверил меня Джоэл.
Я чувствовала себя веселой и возбужденной, и ощущение того, что я на пороге какого-то приключения, росло.
– Вы не должны задерживаться с возвращением, – предостерегла я Джоэла, – иначе начнут беспокоиться, что с вами.
Всю остальную дорогу до школы мы молчали.
Как я и предполагала, мама дожидалась меня. Она буквально просияла, когда увидела моего спутника.
Джоэл отказался зайти к нам, но передал меня так, словно я была каким-то ценным предметом, требующим бережного обращения. Затем он попрощался и ушел.
Мне пришлось присесть и долго рассказывать маме все в мельчайших подробностях. О графе я не упомянула ни слова.
II
В доме нашем по-прежнему царило волнение. У мамы постоянно был отрешенный взгляд и на губах играла довольная улыбка. Я прекрасно понимала, что у нее на уме, и ужасалась ее безрассудству.
Дело в том, что Джоэл Деррингем был полон решимости продолжать нашу дружбу. Мне минуло восемнадцать, и, несмотря на отсутствие житейского опыта, я производила впечатление взрослой девушки. Вероятно, это объяснялось тем, что по природе своей я была более серьезной, чем сестры Деррингем, – и, конечно, более серьезной, чем Марго. Дома мне постоянно внушалось, что я должна получить самое лучшее образование, чтобы с его помощью зарабатывать себе на жизнь; со времени смерти отца мать постоянно твердила это, и я воспринимала это как свое будущее. Я усиленно читала все, что попадалось мне под руку, и считала своей обязанностью знать хоть что-нибудь о каждом предмете, который может быть упомянут в разговоре, несомненно, именно поэтому Джоэл находил меня столь непохожей на других девушек. С самой первой встречи он искал моего общества. Отправляясь на свои любимые прогулки по окрестным лугам, я всегда находила его сидящим возле ступенек через изгородь, по которым должна была пройти, и он присоединялся ко мне. Джоэл частенько проезжал верхом мимо школы и иногда заходил к нам. Мама всегда встречала его учтиво и без суеты, и о ее крайнем возбуждении я догадывалась лишь по легкому румянцу на щеках. Она была счастлива. Эта самая прозаичная из женщин была уязвима лишь там, где дело касалось ее дочери, и я смущалась, понимая, что мать решила, будто Джоэл Деррингем женится на мне. Мое будущее представлялось ей не в школе, а в особняке Деррингем.
Это была совершенно безумная мечта, ибо, даже если Джоэл и счел бы это возможным, его семья не допустила бы такого мезальянса.
И все же за одну неделю мы стали хорошими друзьями. Мне доставляли удовольствие наши встречи, которые никогда не намечались заранее, а происходили как бы случайно, хотя, подозреваю, Джоэл подстраивал их. Я просто поразительно часто натыкалась на него. Я выезжала верхом на Дженни, нашей лошадке, которую запрягали в двухколесную повозку – наше единственное средство передвижения. Кобыла была немолодой и смирной, а мама всегда мечтала, чтобы я стала хорошей наездницей. Несколько раз, выезжая верхом на Дженни, я сталкивалась с Джоэлом, восседающим на одном из великолепных рысаков из конюшни Деррингема. Он подъезжал ко мне, и неизменно оказывалось, что он направлялся туда же, куда и я. Джоэл был так обаятелен и учтив, к тому же обладал широкими познаниями, и мне было интересно в его обществе. Кроме того, мне льстило, что Джоэл ищет встреч со мной.
Марго рассказала мне, что ее родители покинули Англию из-за происходящих во Франции событий, сама она, похоже, нисколько этим не была обеспокоена и радовалась тому, что ее оставили в Англии одну. Я испытывала какую-то неясную тревогу за нее – порой она бывала живой и безудержно веселой, а временами становилась подавленной и серьезной. Смена настроений Марго была совершенно непредсказуема, но, поглощенная своими заботами, я списала все на галльский темперамент и забыла о ней.
О причине спешного отъезда графа мне поведал Джоэл. Я выехала верхом на Дженни. Обычно я выезжала на ней вечером после занятий, так как это было единственное свободное время, которым я располагала. Неизменно я замечала высокую фигуру, выезжающую ко мне из-за деревьев; это происходило так часто, что я уже привыкла к этому и ждала появления Джоэла.
Он помрачнел, когда заговорил про отъезд графа.
– Во Франции при королевском дворе разразился большой скандал, – сказал он. – В нем замешаны представители высшего света, и граф счел необходимым свое пребывание там. В деле замешано бриллиантовое ожерелье королевы, купленное, по слухам, при содействии кардинала, желавшего в обмен за свои услуги стать любовником королевы… а возможно, он уже был им. Разумеется, королева отрицает это, кардинал де Роан и его сообщники взяты под стражу. Это будет cause celebre 66
Громкое дело (фр.).
[Закрыть].
– Оно может как-то повлиять на дела графа Фонтэн-Делиба?
– Весьма вероятно, что это может повлиять на всю Францию. В настоящее время для королевской фамилии этот скандал нежелателен. Возможно, я ошибаюсь… Надеюсь на это. Мой отец считает, что я все преувеличиваю, но, как я уже вам говорил, во время моего пребывания в этой стране я чувствовал зреющее недовольство. Она утопает в безумной роскоши. Богатые слишком богаты, а бедные слишком бедны.
– Разве подобное не происходит повсеместно?
– Да, наверное, но по всей Франции растет недовольство. Похоже, граф слишком хорошо сознает это. Именно поэтому он решил безотлагательно вернуться. Сделав все необходимые приготовления, он уехал в ночь после приема.
Размышляя о столь поспешном отъезде графа, я решила, что он даже и не вспомнил обо мне. И я сказала себе, что больше не увижу этого примечательного господина, а это совсем неплохо. Что-то подсказывало мне: от знакомства с графом мне нельзя ждать ничего хорошего. Значит, надо выбросить из головы все мысли о нем. Это будет нетрудно, так как в настоящий момент я наслаждаюсь дружбой с самым желанным молодым человеком в округе.
После этого мы больше почти не говорили о графе. Джоэл очень интересовался делами страны, надеясь со временем стать членом парламента. Его родные не одобряли этого.
– Они считают, что я, будучи единственным сыном, должен уделять все свое внимание поместью.
– А у вас по этому поводу другие мысли?
– О, дела поместья интересуют меня, но не настолько, чтобы посвятить им всю жизнь. Их можно поручить управляющему. Почему бы мужчине не проявлять интерес к управлению своей страной?
– Смею заметить, мистер Питт всю жизнь посвятил парламентской карьере.
– Да, но он премьер-министр.
– И вы, несомненно, должны стремиться к самому высокому посту.
– Возможно.
– И оставить заботы об имении управляющему.
– Вероятно, так и будет. Я люблю свою страну. Меня интересуют ее дела, но времена сейчас неспокойные, мисс Мэддокс. Опасность буквально нависла над нами. Если по ту сторону Ла-Манша случится беда…
– Какая беда? – быстро спросила я.
– Вспомните «репетицию», о которой я говорил. Что если это действительно была репетиция перед настоящим грядущим представлением?
– Вы имеете в виду гражданскую войну?
– Я хочу сказать, что нуждающиеся могут восстать против имущих… голодающие против неуемных транжир. Думаю, такое возможно.
Я поежилась, представив графа, гордо восседающего в своем замке, и приближающуюся толпу… толпу, жаждущую крови…
Моя мать всегда говорила, что я позволяю воображению захватывать себя. «Воображение подобно огню, – говорила она. – Хороший друг, но плохой враг. Ты должна научиться управлять им так, чтобы обращать себе на пользу».
Я спросила себя, почему меня должно беспокоить происходящее с этим человеком. Я была уверена: если судьбе будет угодно взять над ним верх – значит, он это заслужил, но все же считала, что этого не произойдет никогда. Граф из всех переделок должен будет выйти победителем.
– Мой отец всегда упрекал меня за то, что я говорю об этих вещах, – продолжал Джоэл. – Он уверен, что все это по большей части ничего не значащие досужие домыслы. Хочу верить, что он прав. Но, так или иначе, граф решил, что ему лучше вернуться.
– Примечательно ли то обстоятельство, что он оставил здесь свою дочь?
– Ни в коей мере. Он одобряет то образование, которое она получает в Англии. Утверждает, что с тех пор, как она стала учиться в вашей школе, она говорит по-английски лучше его. Он хочет, чтобы она совершенствовала эти знания. Можете рассчитывать на то, что она проведет с вами еще год.
– Мама будет очень рада.
– А вы? – спросил он.
– Мне нравится Марго. Она очень забавная.
– Она очень… молода…
– Она быстро взрослеет.
– …и беззаботна, – добавил он.
Я мысленно отметила, что о Джоэле этого никак нельзя сказать. Он относился к жизни слишком серьезно. Любил говорить со мной о политике, так как я разбиралась в происходящем в пашей стране. Мы с мамой читали все газеты, попадающие к нам в руки. Джоэл горячо восторгался мистером Питтом, самым молодым премьер-министром; он говорил о нем почтительно, отмечая его ум, то, что никто не служил родине лучше его, и утверждал, что учреждение фонда погашения позволит постепенно сократить государственный долг.
Когда произошло покушение на жизнь короля, Джоэл пришел к нам в школу, чтобы рассказать об этом. Мама была очень рада его видеть, она достала бутылку домашнего вина, приберегаемого для особых случаев, и ромовые бабы, которыми очень гордилась.
Она только что не мурлыкала от удовольствия, когда мы сидели за столом в гостиной и Джоэл рассказывал нам об обезумевшей старухе, поджидавшей, когда король выйдет из кареты у ворот Сент-Джеймского дворца, под предлогом вручения ему прошения, и пытавшейся ударить его в грудь спрятанным ножом.
– Слава Богу, – сказал Джоэл, – охранники Его Величества вовремя схватили ее за руку. Король вел себя так, как и следовало ожидать. Он был чрезвычайно обеспокоен судьбой бедной женщины. «Я не ранен, – воскликнул он. – Позаботьтесь о ней». Впоследствии он заявил, что старуха сошла с ума, а посему не отвечает за свои поступки.
– Я слыхала, – вставила моя мать, – что Его Величество испытывает сострадание к умалишенным.
– О, клянусь, до вас дошли слухи о состоянии здоровья самого короля, – сказал Джоэл.
– Но вы-то должны знать, – ответила мама, – есть ли в них доля правды.
– Слухи эти мне известны, но насколько они достоверны – другое дело.
– Как по-вашему, эта женщина действовала сама по себе, или же она – член шайки, задумавшей убить короля? – спросила я.
– Почти несомненно первое.
Попивая вино и нахваливая мою мать за ромовые бабы, Джоэл принялся рассказывать анекдоты из жизни двора, полностью захватившие нас, таких далеких от всего этого.
Вечер прошел очень приятно, после ухода Джоэла мать вся сияла, и я слышала, как она, мило фальшивя, запела «Сердце дуба», что бывало всегда, когда она особенно радовалась жизни. Я знала, что у нее на уме.
День рождения у меня в сентябре – в этот год мне исполнилось девятнадцать, и когда я отправилась в сарайчик с односкатной крышей, служащий нам конюшней, чтобы оседлать Дженни, я увидела там великолепную пегую кобылу.
Я удивленно уставилась на нее. Затем, услышав за спиной какой-то-шум, оглянулась и увидела маму. С тех пор, как умер отец, я никогда не видела ее такой счастливой.
– Что ж, – сказала она, – теперь, когда ты отправишься на прогулку верхом вместе с Джоэлом Деррингемом, у тебя будет подобающий вид.
Я бросилась к ней, мы крепко обнялись. Когда мама отпустила меня, в ее глазах блестели слезы.
– Как ты смогла купить это?
– Ну вот! – Она укоризненно покачала головой, – Получая подарок, таких вопросов не задают.
Тут правда дошла до меня.
– Приданое! – пораженно воскликнула я.
Мать откладывала, как она говорила, на «черный день», и эти деньги хранились в старом ларце эпохи Тюдоров, передававшемся в семье из поколения в поколение. Мы всегда называли эти сбережения приданым.
– Что ж, я решила, что лошадь в конюшне лучше нескольких гиней, спрятанных в носке. Это еще не все. Пошли наверх.
Она гордо провела меня в свою спальню, и там я увидела разложенный на кровати полный костюм для верховой езды: темно-синяя юбка, жакет и цилиндр в тон им.
Я не смогла отложить примерку, и, конечно же, оказалось, что все сидит на мне великолепно.
– Тебе это идет, – прошептала мама. – Вот бы порадовался твой отец… Теперь ты выглядишь так, словно действительно принадлежишь…
– Принадлежу? Кому?
– Ты выглядишь ничуть не хуже гостей Мэнора.
Меня охватило дурное предчувствие. Я в точности поняла ход ее мыслей. Моя дружба с Джоэлом Деррингемом лишила мать рассудка. Она действительно решила, что он собирается на мне жениться, и именно по этой причине не задумываясь потратила деньги из ларца, который, сколько себя помню, был священно-неприкосновенным. Я представила, как мать убеждает себя, что лошадь и костюм – не роскошь. Они должны были показать всем, насколько ее дочь достойна вхождения в мир знати.
Я ничего не сказала, но моя радость от лошади и нового костюма заметно уменьшилась.
Выезжая на прогулку, я увидела, что мама смотрит из окна второго этажа, и почувствовала прилив нежности к ней, но вместе с тем – уверенность, что ей предстоит горькое разочарование.
Несколько недель жизнь продолжалась, как и прежде. Наступил октябрь. Народу в школе было меньше, чем обычно в это время года. Маму всегда беспокоило, когда ученицы переставали к нам ходить. Сибилла и Мария, разумеется, продолжали учиться, как и Марго, но не скрывалось, что Марго вскоре вернется к своим родителям, а Сибилла и Мария, возможно, уедут вместе с ней заканчивать образование в пансионе под Парижем.
Я не могла нарадоваться новой лошади. Бедняга Дженни с облегчением избавилась от меня, а новая кобылка, которую я назвала Приданым, требовала, чтобы с нею много занимались, поэтому я часто выезжала верхом. И всегда меня встречал Джоэл. По субботам и воскресеньям, когда не было занятий, мы совершали длительные прогулки.
Мы говорили о политике, звездах, природе и на любую другую тему – Джоэл прекрасно разбирался во всем. От моего присутствия у него поднималось настроение, что я находила очень милым, но, хотя Джоэл мне очень нравился, особого возбуждения я в его присутствии не испытывала. Я ни за что не обратила бы на это внимание, если бы не та встреча с графом. Даже спустя столько времени одно воспоминание о его поцелуях заставляло меня вздрагивать. Граф начал являться мне в снах, и эти сны пугали меня, хотя просыпалась я всегда с чувством сожаления, желая погрузиться в них вновь. Я попадала в затруднительные положения, и всегда рядом оказывался граф, загадочно наблюдая за мной, так что я никогда не могла точно понять, что он собирается делать.
Было глупо и смешно, что серьезная молодая женщина моих лет столь наивна. Я искала для себя оправдания. Моя жизнь была уединенной. Я не бывала в свете. Иногда мне казалось, что моя мать столь же наивна, как и я. Да уж, несомненно – раз она считает, что Джоэл Деррингем хочет на мне жениться.
Я была настолько поглощена своими заботами, что едва замечала перемены, происходящие с Марго. Жизнь уже не била в ней через край. Временами она даже бывала подавленной. Я всегда знала, что Марго – человек настроения, но никогда не чувствовала это столь явно, как теперь. Порой она бывала весела буквально до истерики, а порой становилась мрачной и угрюмой.
На занятиях она была невнимательна, и, дождавшись, когда мы остались одни, я сделала ей замечание.
– Английские глаголы! – воскликнула Марго, всплеснув руками. – Я нахожу их такими скучными. Кому какое дело, могу ли я говорить по-английски так, как вы… раз меня понимают.
– Мне, – напомнила я ей. – Моей матери и вашей семье.
– Только не им. Они все равно не увидят разницы.
– Ваш отец позволил вам остаться, потому что доволен вашими успехами.
– Он позволил мне остаться, потому что хочет убрать подальше от себя.
– Не могу поверить в такой вздор.
– Минель, вы… как это называется… лицемерка? Вы делаете вид, что вы очень хорошая. Вы выучили все глаголы, не сомневаюсь в этом… вдвое быстрее всех нас. А теперь выезжаете верхом на новой лошади… в элегантном костюме… а кто поджидает вас в лесочке? Скажите-ка мне.
– Я рассчитывала, Марго, что мы с вами сможем поговорить серьезно.
– А что может быть серьезнее этого? Вы нравитесь Джоэлу, Минель. Вы ему очень нравитесь. Я рада, потому что… хотите, я кое-что вам скажу. Родители наметили его мне в мужья. О, вас это удивило, да? Мой отец говорил об этом с сэром Джоном. Я знаю об этом, потому что подслушивала… у замочной скважины. О, это отвратительно! Отцу хотелось бы, чтобы я обосновалась в Англии. Он считает, что во Франции некоторое время будет небезопасно. Так что, если бы я вышла замуж за Джоэла… у которого есть состояние… и титул… здесь есть над чем задуматься. Конечно, его род не такой древний, как наш… но мы готовы забыть об этом. Но вот появляетесь вы, на новой лошади и в элегантном костюме для верховой езды, и Джоэл, кажется, перестает меня замечать. Он видит только вас.
– Когда вы не в настроении, то говорите несусветную чепуху.
– Все началось, когда вы пришли на чай, не так ли? Вы встретились с ним на лужайке возле солнечных часов. Вы выглядели очень красивой. Солнечный свет подчеркивает красоту ваших волос, подумала я. Джоэл подумал то же самое. Вы любите его, Минель?
– Марго, я хочу, чтобы вы больше внимания уделяли занятиям.
– А я хочу, чтобы вы уделили внимание мне. Вижу, я попала в точку. Вы прямо-таки порозовели от мыслей о Джоэле Деррингеме. Можете довериться мне, потому что…
– Мне нечего вам сказать. А вы, Марго, должны усерднее заниматься английским, иначе нет никакого смысла вам здесь оставаться. С таким же успехом вы могли бы жить в замке отца.
– Я не такая, как вы, Минель. Я не притворяюсь.
– Мы обсуждаем не наши характеры, а необходимость работать.
– О, Минель, вы просто бесите меня! Удивительно, что вы нравитесь Джоэлу. Нет, в самом деле, удивительно.
– Кто сказал, что я ему нравлюсь?
– Я говорю. И Мария, и Сибилла тоже. Полагаю, все это говорят. Невозможно так часто встречаться с молодым человеком, чтобы никто этого не заметил. И люди делают соответствующие выводы.
– Их домыслы просто нелепы.
– Ему не позволят жениться на вас, Минель.
Я похолодела от страха – но не за себя или Джоэла, я подумала о своей матери.
– Все это просто смешно…
Марго расхохоталась. Это был один из тех случаев, которые меня тревожили. Смех ее становился безудержным, а когда я обхватила ее за плечи, она заплакала. Она прижалась ко мне своим хрупким телом, сотрясающимся от рыданий.
– Марго, Марго! – воскликнула я. – В чем дело?
Но так ничего от нее и не добилась.
В ноябре выпал снег. Месяц выдался одним из самых холодных на моей памяти. Мария и Сибилла не выходили из особняка и не посещали занятия, и вообще народу в школе было очень мало. Мы старались изо всех сил поддерживать в доме тепло, но, хотя во всех комнатах были растоплены камины, пронизывающий восточный ветер, казалось, проникал во все щели. Мама заболела – по ее словам, «обычной простудой». Она простужалась каждую зиму, так что вначале мы не обратили на болезнь особого внимания. Но она никак не проходила, и я настояла на том, чтобы мама оставалась в постели, и стала вести занятия одна. Так как многие ученики не приходили в школу, задача эта оказалась не такой уж сложной.
Маме становилось все хуже, она начала кашлять по ночам, и я решила пригласить к ней врача, но она и слышать не хотела об этом. Сказала, что это будет стоить слишком дорого.
– Но это необходимо, – настаивала я. – И у нас есть приданое.
Она покачала головой. Поэтому я подождала еще несколько дней, но когда у матери началась лихорадка с бредом, я пригласила врача. Он сказал, что у нее воспаление легких.
Это была серьезная болезнь – не сравнить с обычной зимней простудой. Закрыв школу, я посвятила себя уходу за мамой.
Наступили самые печальные дни. Вид лежащей на подушках матери с высохшей кожей и лихорадочно блестящими глазами, неотступно следящими за мной, наполнял мое сердце отчаянием. С ужасом я осознала, что ее шансы на выздоровление ничтожны.
– Мамочка, – плакала я, – скажи, что мне делать. Я сделаю все… все… только бы тебе стало лучше.
– Это ты, Минелла? – прошептала она. Опустившись на колени возле кровати, я взяла маму за руку.
– Я здесь, мамочка. Я не покидаю тебя с тех пор, как ты заболела. Я всегда буду с тобой…
– Минелла, я ухожу к твоему отцу. Он снился мне прошлой ночью. Он стоял на носу своего корабля, протягивая ко мне руки. Я сказала ему: «Я иду к тебе». Он улыбнулся и кивнул. Я сказала: «Мне придется оставить нашу девочку одну», а он ответил: «О ней есть кому позаботиться. Ты знаешь это». И я успокоилась, поняв, что все будет хорошо.
– Без тебя мне не может быть хорошо.
– Может, любовь моя. У тебя впереди вся жизнь. Он очень хороший человек. Я очень часто мечтала об этом… – Ее голос стал едва слышным. – Он очень добрый… как его отец… Он будет хорошо относиться к тебе. И ты будешь ему достойной парой. Не сомневайся в этом. Ты не хуже любой из них. Нет, ты лучше… Помни это, дитя мое…
– О, мамочка, я хочу только, чтобы ты поправилась. Все остальное не имеет значения.
Она покачала головой.
– У каждого свой час, Минелла. Мой уже настал. Но я ухожу… со спокойной душой… потому что он с тобой.
– Послушай, – настаивала я, – ты поправишься. Мы закроем школу на месяц. Будем жить вдвоем – лишь ты и я. Мы заглянем в ларец с приданым.
У матери дернулись губы, она покачала головой и прошептала:
– Они потрачены с пользой. Эти деньги потрачены с пользой.
– Не разговаривай, дорогая. Побереги силы.
Она кивнула и улыбнулась, и в глазах ее светилась такая бесконечная любовь, что я с трудом сдержала слезы.
Мама закрыла глаза и через некоторое время начала едва слышно шептать.
Я подалась вперед, чтобы лучше слышать.
– Достойна… моя девочка. А почему нет?… Она не хуже любой из них… достойна занять место среди них. Чего я всегда желала. Это словно ответ на молитву… Благодарю тебя, Господи. Теперь я могу уйти со спокойной душой…
Я сидела у кровати, прекрасно понимая все мамины мысли, которые были всецело обращены ко мне – как было всегда после смерти отца. Мама умирала. Я знала это и не могла найти утешения в самообмане. Но она была счастлива, потому что верила: Джоэл Деррингем любит меня и будет просить моей руки.
Любимая наивная мамочка! Как плохо она знала жизнь! Даже я, жившая замкнуто, понимала происходящее лучше ее. Или, возможно, ее ослепила любовь. Она видела свою дочь лебедем среди уток… заслуживающей избранного внимания.
За одно я была благодарна судьбе: мать умирала со спокойной душой… уверенная в том, что мое будущее обеспечено.
Маму похоронили на местном кладбище морозным декабрьским днем – за две недели до Рождества. Стоя на пронизывающем ветру, я слушала, как комья земли стучат по крышке гроба, и отчаяние переполняло меня. Сэр Джон прислал в качестве своего представителя дворецкого – достойного человека, пользующегося огромным уважением всех работающих в семействе Деррингемов. Кроме него, была еще миссис Келлан, ключница, и еще несколько человек, но я мало что замечала из-за своего горя.
Когда мы уходили с кладбища, я увидела Джоэла. Он стоял у ворот, держа шляпу в руке. Не сказав ни слова, он взял мою руку и задержал ее на мгновение. Я выдернула руку. Я просто не могла ни с кем говорить. Мне хотелось побыть одной.
В школе царила мертвая тишина. По-прежнему ощущался запах дубового гроба, стоявшего до сегодняшнего утра на козлах в нашей гостиной. Теперь комната показалась пустой. Кругом была одна пустота… и в доме, и в моем сердце.
Уйдя к себе в спальню, я легла на кровать и стала вспоминать маму, как мы вместе, смеясь, строили планы, как она радовалась, что после ее смерти у меня будет школа, – а затем, что Джоэл Деррингем захочет жениться на мне, и приходила в восторг от мыслей о таком блестящем и обеспеченном будущем. Остаток дня я провела наедине со своим горем.
Я спала очень долго, так как была совершенно измотана, и на следующий день, проснувшись, почувствовала себя немного отдохнувшей. Будущее казалось неразличимо безликим, так как я не могла представить его без мамы. Я решила, что мне надо продолжать заниматься школой, как и рассчитывала мать, до тех пор, пока…
Я отмахнулась от мыслей о Джоэле Деррингеме. Разумеется, он мне нравился, но даже если бы он попросил моей руки, не уверена, согласилась бы я. Относительно моей дружбы с ним больше всего меня печалило то, что у мамы разбилось бы сердце, пойми она в конце концов, что я не могу выйти за него замуж.
Деррингемы никогда не допустят этого брака – даже если бы мы с Джоэлом захотели пожениться. Марго сказала мне, что он предназначен ей, и они составят хорошую пару. Слава Богу, мамочке не придется страдать, переживая разочарование.
Что мне делать? Моя жизнь продолжается. Следовательно, я должна возобновить занятия. У меня есть содержимое ларца, хранящегося в спальне матери. Он принадлежал еще ее прапрабабушке и передавался старшей дочери в семье. После рождения девочки в него начинали вносить деньги, так что ко времени ее замужества в ларце скапливалась значительная сумма. Ключ от него висел на цепочке, которую мама носила у пояса и которая передавалась по женской линии рода вместе с ларцом.
Отыскав ключ, я открыла ларец.
В нем лежало только пять гиней.
Я была поражена, так как считала, что найду там не меньше сотни. Затем правда, которую мне следовало понять раньше, дошла до меня. Ну конечно же – лошадь! Костюм для верховой езды!
Позднее я обнаружила у мамы в шкафу отрез материи, и, когда ко мне пришла Джилли Барток с бархатным платьем, сшитым для меня, я поняла, что произошло.
Приданое было потрачено на покупку лошади и моих нарядов, чтобы я могла произвести впечатление достойной пары для Джоэла Деррингема.
Проснувшись в первый день Рождества, я отчетливо ощутила одиночество и отчаяние. Я лежала в кровати, вспоминая предшествующие годы, когда мама входила в мою спальню с таинственными свертками в руках, поздравляя: «С Рождеством, дорогая!», а я протягивала ей свои подарки; вспоминала, с какой радостью мы, разбросав на кровати оберточную бумагу, вскрикивали с удивлением (часто деланным, потому что мы всегда были практичными в выборе подарков). Но когда мы восклицали: «Это именно то, что я хотела!» – это неизменно было правдой – ведь мы в совершенстве знали нужды друг друга. Теперь я была одна. Все произошло слишком внезапно. Если бы мама долго болела, возможно, я привыкла бы к мысли, что потеряю ее, и это несколько смягчило бы удар. Она была совсем не старой. Я винила жестокую судьбу, лишившую меня любимого человека.
Но тут я, словно наяву, услышала голос матери, укоряющий меня. Я должна продолжать жить. Должна преуспеть в жизни, а этого никогда не произойдет, если я буду предаваться скорби.
Горе особенно невыносимо в праздничные дни, и причина этого – жалость к себе. Это напомнило мне рассуждения матери. То, что другие наслаждаются жизнью, не должно вселять в сердце отчаяние.
Я встала и оделась. На этот день я была приглашена к Мансерам, арендующим ферму в поместье Деррингем. Мы с матерью несколько раз проводили вместе с ними Рождество и очень подружились. У Мансеров было шесть дочерей, и все они посещали нашу школу, две младшие еще учились в ней – плотные работящие девицы, которые со временем станут женами фермеров. Кроме них, в семье был еще сын – Джим, несколькими годами старше меня, и уже ставший правой рукой отца. Ферма Мансеров всегда казалась нам зажиточным хозяйством. Оттуда нам постоянно присылали вырезки баранины и свинины, и молока и масла мы вообще не покупали, так как получали столько, что нам хватало.
Миссис Мансер таким образом пыталась отблагодарить нас за образование, полученное ее детьми. Семье было бы не по средствам отправить их в школу – и уж тем более нанять гувернантку – и, когда моя мать открыла поблизости учебное заведение, Мансеры сказали, что это ответ на их молитвы. Кроме них, еще несколько семей думали так же, вот почему у нас всегда хватало учениц и школа процветала.
Я отправилась к Мансерам верхом на Приданом и была тепло встречена всеми членами семьи, что очень тронуло меня. Я постаралась хотя бы на несколько часов забыть о своем горе и быть веселой. До гуся, с такой любовной заботой приготовленного миссис Мансер, я едва дотронулась, однако изо всех сил старалась не омрачать праздничный день. Затем я участвовала в играх, и миссис Мансер подстроила так, чтобы моим партнером ныл Джим. Я поняла ход ее мыслей. Не пребывай я в столь подавленном настроении, это развеселило бы меня – забавно было, как люди, хорошо относящиеся ко мне, пытаются устроить рое будущее.
Не думаю, что из меня вышла бы хорошая жена фермера, но, по крайней мере, планы миссис Мансер были куда реальнее, нежели безудержные мечты моей матери.
Миссис Мансер настояла на том, чтобы я осталась на ночь и провела у них еще один день, что я и сделала, признательная за то, что мне не нужно возвращаться в пустую школу.
Я вернулась на следующий день, ближе к вечеру. Занятия должны были начаться со следующей недели, и мне требовалось составить расписание. Я едва могла выносить тишину дома, опустевшее кресло, пустые комнаты.
Не успела я пробыть дома и часа, как пришел Джоэл.
Взяв мои руки в свои, он посмотрел мне в лицо с таким состраданием, что я с трудом сдержалась, чтобы не разрыдаться.
– Не знаю, что сказать вам, Минелла, – промолвил Джоэл.
– Пожалуйста, ничего не говорите. Так будет лучше. Говорите о чем угодно, но только не…
Он кивнул, отпуская мои руки. Затем рассказал мне, что приходил утром в Рождество, но не застал меня. Я объяснила, где была, и рассказала о радушии Мансеров.
Джоэл, достав из кармана коробочку, сказал, что у него для меня есть подарок. Открыв ее, я увидела брошь, лежащую на черном бархате, – сапфир, окруженный розовыми бриллиантами.
– Меня пленил сапфир, – сказал Джоэл. – Я решил, что он такого же цвета, как и ваши глаза.
Чувства переполняли меня. После смерти матери проявление доброты необычайно трогало меня. Брошь была очень красивая – намного дороже всего, чем я когда-либо обладала.
– С вашей стороны очень мило, что вы подумали обо мне, – сказала я.
– Я много думал о вас… думал постоянно… с тех пор…
Кивнув, я отвернулась. Затем взяла брошь, и Джоэл проследил, как я прикалываю ее к платью.
– Благодарю вас, – сказала я. – Я навеки сохраню ее.
– Минелла, – начал он. – Я хочу поговорить с вами…
Голос его звучал так нежно и взволнованно. Мысленно я увидела улыбку матери, счастливый изгиб ее губ. Неужели это действительно произойдет?
Меня охватила паника. Мне нужно было время, чтобы подумать… привыкнуть к своему одиночеству… своему несчастью.
