Текст книги "Дьявол на коне"

Автор книги: Виктория Холт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

О да, это было явное предупреждение. Мне следовало бы оскорбиться, но я увидела неподдельную озабоченность в глазах Леона и невольно испытала к нему прилив симпатии.

– Можете быть в этом уверены, – твердо сказала я. Похоже, он очень обрадовался, прочтя его мысли, я поняла, что Леон поверил в то, что граф встретил свою кузину – или же, если родство наше выдумано, то сделано это без моего участия, – и пригласил ее сюда в качестве компаньонки своей дочери, а та, воспитанная в строгих английских традициях, даже не догадывается о его намерениях.

Каждое из предположений Леона было ошибочно, но он не мог не понравиться мне своей заботой и суждениями.

Похоже, он отбросил в сторону все сомнения по поводу меня и приготовился наслаждаться прогулкой. Он начал рассказывать о себе с порадовавшей меня откровенностью.

Судьба Леона была странной, все предопределил случай – граф стал причиной смерти его брата.

– Только подумайте, – сказал Леон, – если бы не это, моя жизнь была бы совершенно иной. Бедный малыш Жан-Пьер. Я частенько думаю, не глядит ли он с небес на меня, говоря: «Вот! Всем этим ты обязан мне».

– Это было ужасно, и все же, как вы сказали, вам от этого одно благо.

– Я убеждаюсь в том, какое это благо, когда прихожу к себе домой, – не только для меня, но и для всех родных. Понимаете, я могу помогать им. Графу это известно, и он рад моему поведению. Помимо этого, он также выплачивает моим родителям пенсию. У них лучший дом в деревне и несколько акров угодий. Они неплохо живут, и соседи завидуют им. Я не раз слышал, как они говорили, что Господь улыбнулся нам в тот день, когда Жан-Пьер попал под колеса коляски.

Меня передернуло.

– Реализм, мадемуазель. Это самая сильная черта в характере французов. Если бы Жан-Пьер не выбежал именно в тот момент прямо под копыта коней графа, он влачил бы убогую жизнь, такую же, как и его семья. Понятны следующие из этого выводы.

– Я подумала о вашей матери. Что чувствует она?

– Мать – это другое дело. Каждую неделю она относит цветы ему на могилу, вокруг которой посажены вечнозеленые кусты, напоминающие, что память о сыне свежа в ее сердце.

– Но, по крайней мере, она радуется, видя вас.

– Да, но это напоминает ей о моем брате-близнеце. О нем сейчас говорят не меньше, чем тогда, когда все это случилось. Графа винят все сильнее и сильнее, забывая, что он сделал для нашей семьи. Это признаки поднимающейся против знати волны. Им вменяется в вину все, что только можно.

– Я чувствую это с тех пор, как приехала во Францию, но слышала об этом еще раньше.

– Да, грядут перемены. Навещая своих родных, я слышу о зреющем недовольстве. Со мной они ведут себя откровеннее, чем с кем бы то ни было не из их круга. Возмущение растет. Иногда оно оправданно – но одному Богу известно, всегда ли. В нашей стране слишком много несправедливости. Народ разочаровывается в своих правителях. Порой я задумываюсь, долго ли сможет так продолжаться. Теперь небезопасно проезжать по деревне, не переодевшись в крестьянина. Никогда в жизни еще не было такого.

– Чем это кончится?

– Ах, милая мадемуазель, поживем – увидим.

Приблизившись к замку, мы услышали стук копыт, и навстречу нам выехал всадник. Он был высок, довольно скромно одет, и на его пышных рыжеватых волосах не было парика.

– Это же Люсьен Дюбуа, – воскликнул Леон, – Люсьен, друг мой, рад видеть вас!

Всадник натянул поводья. Увидев меня, он снял шляпу. Леон представил ему меня. Мадемуазель Мэддокс, кузина графа, гостящая в замке.

Люсьен Дюбуа сказал, что рад знакомству со мной, и спросил, долго ли я собираюсь пробыть здесь.

– По обстоятельствам, – ответила я.

– Мадам англичанка, но она говорит на нашем языке как уроженка Франции, – сказал Леон.

– Боюсь, это не совсем так, – сказала я.

– Вы говорите по-французски просто великолепно, – подтвердил господин Дюбуа.

– Вы приехали к сестре, – обратился к нему Леон. – Надеюсь, вы побудете здесь некоторое время.

– Повторяя слова мадемуазель, скажу: по обстоятельствам.

– Вы уже познакомились с госпожой Легран, – повернулся ко мне Леон. – Господин Дюбуа ее брат.

Мне показалось, что я заметила некоторое сходство – броская красивая внешность, яркие волосы, хотя глаза мужчины были не такими зелеными, как у его сестры, – впрочем, возможно, он не владел искусством подчеркивать их цвет.

Мне стало интересно, что думает господин Дюбуа об отношениях между своей сестрой и графом. Вероятно, как француз, он признает их допустимыми. Я цинично подумала, что, вероятно, знатность графа делает положение еще терпимее. Быть любовницей короля – почетно, простолюдина – зазорно. Однако согласиться, что это различие существенно, я не могла, происходило ли это ввиду моей неопытности или же отсутствия реализма, но я была рада этому.

– Что ж, не сомневаюсь, что скоро мы увидимся вновь, – сказал Леон.

– Если я не удостоюсь приглашения в замок, вы должны навестить нас с сестрой, – отозвался господин Дюбуа. С этим он поклонился нам и тронул коня.

– Перед вами был человек, недовольный жизнью, – заметил Леон.

– Почему?

– Потому что он считает, что не получил от нее того, что заслуживает. Вы скажете, таков удел многих. Все неудачники в мире во всем винят судьбу.

– Виноваты мы сами, а не звезды, сказал наш поэт.

– У нас много грехов, мадемуазель. Самое распространенное в мире чувство – зависть. Именно она лежит в основе всех смертных грехов. Бедный Люсьен! Он сильно страдает. Думаю, что он никогда не простит семью Фонтэн-Делибов.

– Что они сделали ему?

– Не ему, а его отцу. Жан-Кристоф Дюбуа был заточен в Бастилию и умер там.

– За что?

– Потому что граф – отец нынешнего – хотел заполучить жену Жана-Кристофа – мать Люсьена и Габриэллы. Это была красивая женщина. Габриэлла унаследовала ее внешность. Есть такая вещь, называемая lettre de cachet 1616
  Королевский указ об изгнании, о заточении без суда и следствия (фр.).


[Закрыть]. С тех пор Жана-Кристофа больше не видели.

– Какая жестокость!

– Времена жестоки. Именно поэтому народ полон решимости изменить существующие порядки.

– Тогда сейчас самое время для этого.

– Потребуется значительно больше, чем несколько недель, чтобы исправить ошибки столетий. У Жана-Кристофа были сын и дочь. Три года спустя после того, как граф забрал у Жана-Кристофа жену, он умер, и графом стал его сын, Шарль-Опост, нынешний владелец замка. Габриэлла была молодой восемнадцатилетней вдовой. Она пришла просить за отца. Ее красота и изящество поразили Шарля-Огюста. Он в ту пору был очень молод и впечатлителен. Но было уже слишком поздно. Жан-Кристоф скончался в тюрьме, не дождавшись освобождения. Однако Шарль-Огюст влюбился в Габриэллу, и спустя год после их знакомства родился Этьен.

– Меня поражают драмы, которыми, похоже, окружен замок.

– Где графы Фонтэн-Делибы, там всегда драмы.

– Габриэлла, по крайней мере, простила несправедливость, проявленную по отношению к ее отцу.

– Да, но с Люсьеном, полагаю, дело обстоит по-иному. Мне частенько кажется, что он лелеет жажду отмщения.

По дороге к замку я не переставала думать о несчастном бедняке, безжалостно осужденном провести остаток своих дней в темнице лишь потому, что другому захотелось убрать его с дороги, и мне показалось, что вокруг меня сгущается тайная драма, постичь которую я еще не в состоянии.

Марго позвала меня к себе в комнату. Она буквально сияла, и я в который раз поразилась ее способности переходить от отчаяния к радостному возбуждению.

У нее на кровати лежало несколько отрезов ткани.

– Подойди сюда, Минель, и посмотри! – воскликнула Марго.

Я осмотрела отрезы. Один отрез бархата был модного красновато-коричневого цвета и к нему золотые кружева, а другой – нежно-голубого и серебристые кружева.

– У тебя выйдут замечательные платья, – заметила я.

– Мне сошьют только одно. Другое тебе. Я специально выбирала для тебя голубой бархат, серебристый цвет великолепно с ним сочетается. Скоро будет бал, и отец распорядился, чтобы я выглядела на нем как можно лучше.

Проведя пальцами по голубому бархату, я сказала:

– Я не могу принять такой дорогой подарок.

– Не глупи, Минель. Ну как ты сможешь пойти на бал в том, что привезла с собой?

– Очевидно, что не смогу. Но есть альтернатива. Я не пойду на бал.

Марго нетерпеливо топнула ножкой.

– Тебе это не позволят. Ты должна будешь пойти. И именно поэтому тебе нужно платье.

– Соглашаясь поехать с тобой, я не знала, что стану… лжекузиной. Я считала, что стану твоей компаньонкой.

Марго расхохоталась.

– Наверное, ты – первый человек, который жалуется на то, что с ним обращаются слишком хорошо. Ну конечно же, ты должна пойти на бал. Мне ведь нужна опекунша, не так ли?

– Ты говоришь глупости. Зачем тебе нужна опекунша на балу, который дают твои родители?

– Один родитель. Не думаю, что мама будет присутствовать. У нее, по словам папы, в таких случаях всегда начинается приступ хандры.

– Это очень недобрые слова, Марго.

– О, перестань вести себя как строгая учительница. Ты уже больше ею не являешься. – Схватив красно-коричневый бархат, она обмоталась им и прошлась перед зеркалом. – Разве не великолепно? Какой цвет! Мне он очень идет. Ты согласна, Минель? И разве тебе не доставит радость видеть меня еще счастливее?

– Удивляюсь, как ты можешь так быстро меняться.

– Я ничуть не изменилась. В глубине сердца я по-прежнему скорблю по Шарло. Здесь сплошная печаль, – она указала на свою грудь. – Но я не могу грустить постоянно, и то, что я люблю балы и новые платья, не означает, что я не люблю своего ребенка.

Она обвила меня руками, и некоторое время мы стояли, прижавшись друг к другу. Думаю, в эти мгновения, несмотря на всю свою приземленность, я пребывала в не меньшем смятении, нежели Марго.

– Полагаю, я все же не смогу принять это платье, Марго, – сказала я наконец.

– Почему? Это тоже твое жалованье.

– Деньги я беру. Платье – это дело другое.

– Папа будет в ярости, а в последнее время он такой спокойный. Он сам сказал мне, что я должна выбрать ткань для нас обеих, и сам предложил цвета, что в его духе. Уверена, он будет очень недоволен, если я «выберу» не то, что он советовал.

– И все же я считаю, что мне нельзя принимать этот дар.

– Анет, наша портниха, придет сегодня после обеда для того, чтобы приступить к работе.

Я решила, что мне нужно повидаться с графом и начать приготовления к отъезду. Я слишком много узнала о нем и его образе жизни, чтобы быть счастливой в его семье. Я не могла за считанные месяцы отбросить все, чему меня учили всю жизнь. Более того, я была уверена, что жизненные принципы моей матери были достойнее тех, которые господствовали в замке.

Я уже знала, что в этот час граф обычно находится в библиотеке и не любит, чтобы его там беспокоили. Но я решила бросить вызов его недовольству, ибо, если граф разгневается на меня, мне будет проще организовать свой отъезд.

Но граф встретил меня более чем радостно. При моем появлении он тотчас встал и, взяв меня за руки, провел в библиотеку. Он пододвинул мне стул, сам тоже сел, поставив свой стул рядом с моим, после чего поинтересовался:

– Чему я обязан этому удовольствию?

– Я подумала, что пора прийти к взаимопониманию, – начала я, но, хотя за дверью я чувствовала себя смелой и решительной, сейчас мое самообладание быстро улетучивалось.

– Ничто другое я не встречу с такой радостью. Уверен, что такой проницательный человек, как вы, должен догадываться о моих чувствах к вам.

– До того, как вы продолжите, позвольте заявить вам, что я не могу принять от вас бальное платье.

– Почему?

– Потому что я не считаю это…

– Пристойным и приличным! – граф вскинул брови, и в его глазах я увидела блеснувшую издевку. – Вы должны мне все объяснить. В этих вопросах я совершенно несведущ. Скажите, что прилично принимать в дар, а что неприлично.

– Свое жалованье я принимаю потому, что зарабатываю его, будучи компаньонкой вашей дочери.

– О, но вы же стали кузиной… родственницей. А один член семьи может сделать подарок другому… и насколько приятнее дарить вещь нужную, а не бесполезную безделушку.

– Пожалуйста, когда мы наедине, отбросим этот фарс.

– Хорошо, отбросим. Правда заключается в том, что я вами увлечен. Вам это известно, так зачем же притворяться?

Я встала. Граф оказался рядом со мной и обвил меня руками.

– Пожалуйста, пустите меня, – твердо сказала я.

– Вначале скажите, что вы тоже сможете полюбить меня.

– Я не нахожу это смешным.

– А я, как ни странно, нахожу, хотя мои чувства затронуты очень глубоко. Вы веселите и чаруете меня. Думаю, именно поэтому меня так влечет к вам. Вы так отличаетесь от всех знакомых мне людей.

– Не соблаговолите ли выполнить одну вещь?

– С величайшей радостью выполню любую вашу просьбу.

– Тогда, пожалуйста, вернитесь на свое место и позвольте рассказать вам о моих чувствах.

– Естественно, ваше желание будет выполнено.

Граф сел, я сделала то же самое. Я чувствовала, что должна сделать это, так как у меня дрожали ноги, и я боялась, как бы граф не увидел мое волнение. Стиснув руки, я сказала:

– Я не принадлежу к вашему кругу, господин граф.

– Шарль, – поправил он.

– Но я просто не могу звать вас по имени. Вы для меня господин граф и всегда будете им. Я воспитана на других нравственных устоях, с иным кодексом поведения. Мой взгляд на жизнь совершенно отличен от вашего. Уверена, что вы найдете меня в высшей степени скучной.

– Какая радость, что мы не приходим к согласию ни по одному вопросу. Это лишь усиливает очарование.

– Вы предлагаете мне стать вашей любовницей. Знаю, что у вас их было множество, и для вас это естественная норма поведения. Сможете ли вы понять, что я никогда не соглашусь на подобное и именно поэтому приняла решение вернуться в Англию? Я думала, что подожду до тех пор, пока Марго не обустроится, но теперь вижу, что это невозможно. Это вытекает из вашего недвусмысленного намека. Я собираюсь незамедлительно начать приготовления к отъезду.

– Боюсь, я не могу согласиться с этим. Вы были наняты присматривать за моей дочерью, и я вправе ждать, что вы сдержите свое слово.

– Слово? Какое слово?

– Ну как это еще можно назвать? Джентльменское соглашение? Только договаривались особы противоположного пола. Вы не можете бросить Маргариту сейчас!

– Она поймет.

– Поймет ли? Вы видели, что с ней было в тот вечер. Но почему мы говорим о ней? Давайте поговорим о нас. Вы переборете свои предубеждения, я покажу вам как. Вы станете обеспеченной… получите все, что только пожелаете.

– Неужели вы полагаете, что сможете соблазнить меня этим?

– Возможно, чем-нибудь другим.

Я опустила глаза перед его пылким и страстным взглядом. Я боялась графа – хотя, возможно, правильнее было бы сказать, что я боялась себя.

– Скажите мне только одно, – медленно произнес граф. – Если бы я имел возможность предложить вам выйти за меня замуж и сделал бы это, вы согласились бы?

Я колебалась слишком долго. Наконец сказала:

– Мсье, я недостаточно хорошо знаю вас…

– А то, что вы слышали, смею предположить, частенько рисовало меня не с лучшей стороны.

– Не смею судить вас.

– А делаете именно это.

– Нет, я пытаюсь сказать, что мы слишком разные. Я должна вернуться.

– К чему?

– Имеет ли это значение?

– Для вас это будет значить очень многое. Скажите, что вы будете делать? Вернетесь в школу? Маловероятно, ведь в любую минуту может возвратиться домой господин Джоэл.

– У меня есть немного денег…

– Но недостаточно, моя бесстрашная прелесть. Вижу, я действовал слишком стремительно. Я заговорил слишком рано. Ваш приход застиг меня врасплох. Видит Бог, я слишком долго сдерживался. Как вы думаете, ледяная дева, из чего я сделан? Вы созданы для меня. Я понял это в то самое мгновение, когда вы вошли в мою спальню и я увидел, как краска залила ваше лицо. Мне нравится смущать вас, ибо в таких случаях я получаю преимущество. Мне нравится спорить с вами. Мне нравятся наши словесные поединки. Я частенько думаю об этом. С той поры, как я познакомился с вами, меня больше ни к кому не влечет.

– Надеюсь, это не причиняет неудобств вашим любовницам.

– Незначительные, как вы можете догадаться, – улыбнулся граф.

– В таком случае, мне самое время уехать, и равновесие восстановится.

Он расхохотался.

– Дорогая Минель, я часто думаю, каким дураком оказался молодой Джоэл. Он мог предложить вам выйти замуж. Видит Бог, если бы это мог сделать я! Если бы я мог прямо сейчас взять вашу руку и сказать: «Будь моей женой!» – я был бы счастливейшим человеком во Франции.

– А пока вы радуетесь невозможности этого и храните себя от столь безумного поступка.

– Вдвоем с вами… сколько радости мы бы пережили. Я знаю это. Я знаю женщин…

– Вам нет необходимости убеждать меня в этом.

– Я чувствую в вас скрытые глубины. О, Минель, любовь моя, у нас будут сыновья – твои и мои. Ты создана для того, чтобы рожать сыновей. Сойди со своего пьедестала и стань счастливой. Будем довольствоваться тем, чем можно.

– Я не могу больше слышать подобное. Я нахожу это оскорбительным. Под этой самой крышей находится ваша немощная жена.

– Как будто ей есть до этого дело! Ей хочется только валяться в постели и жаловаться на бесчисленные недуги преданной няньке, которая поддерживает это нытье.

– У вас очень сострадательное сердце!

– Минель…

Я подошла к двери, и граф не попытался остановить меня. Это отчасти обрадовало меня, отчасти опечалило. Я ужасалась мысли, что он стиснет меня в своих объятиях, так как, когда он сделал это, я не смогла не почувствовать его притягательность, и теперь в мгновение ока позабыла бы то, чему меня учили всю жизнь. Мне стало страшно. Вот в чем заключалась настоящая причина, по которой я должна была уехать домой.

Вернувшись бегом в свою комнату, я закрыла дверь и села перед зеркалом. Я с трудом узнала себя. Мои щеки ярко пылали, волосы были в беспорядке. Я словно увидела неодобрительный взгляд своей матери и услышала ее выговор: «На твоем месте я немедленно начала бы собирать вещи. Ты в опасности. Тебе нужно было уехать еще вчера».

Разумеется, она была бы права. По ее понятиям, я должна быть оскорблена. Граф Фонтэн-Делиб предложил мне стать его любовницей. Я ни за что бы не поверила, что подобное возможно. И уж тем более не поверила бы, что буду испытывать настолько сильное желание уступить. Я понимала, что должна немедленно уехать.

Я начала собирать вещи.

«Куда ты поедешь?» – спросила моя практичная половина.

«Не знаю. Поселюсь где-нибудь. Устроюсь на работу. У меня есть немного денег. Возможно, вернусь в Деррингем и попытаюсь открыть школу и начать все сначала. Теперь я лучше разбираюсь в жизни. Вероятно, на этот раз мне будет сопутствовать успех».

Я села на кровать и закрыла лицо руками. Отчаяние, казалось, навалилось на меня со всех сторон.

Послышался стук в дверь. Не успела я ответить, как в комнату с искаженным от ужаса лицом ворвалась Марго и бросилась ко мне.

– Минель, мы должны бежать. Я не останусь здесь. Я не могу. Я не сделаю этого.

– Что ты имеешь в виду? Что стряслось?

– Мой отец только что все рассказал мне.

Я с изумлением взглянула на Марго. Отец, должно быть, послал за ней сразу же после того, как я от него вышла.

– Виконт де Грассвиль просит моей руки. Его род по знатности равен нашему, и папа согласился отдать меня виконту. На предстоящем балу объявят о нашей помолвке, а свадьба через месяц. Я не допущу этого. Мне так плохо, Минель. Единственное утешение в том, что ты здесь.

– Я недолго буду здесь оставаться.

– Да. Ты поедешь со мной. Ты ведь поедешь, не так ли? Иначе и быть не может.

– Марго, я должна сказать тебе, что собираюсь уехать отсюда.

– Что, уехать? Почему?

– Потому что я чувствую, что должна вернуться домой.

– Ты хочешь сказать, что бросишь меня!

– Марго, мне лучше уехать.

– О! – Издав протяжный стон, она начала плакать. Рыдания сотрясали ее, но она не делала попыток сдержать их. – Я так несчастна, Минель. Пока ты рядом, я все вынесу. Мы сможем смеяться вдвоем. Ты не можешь уехать. Я тебя не пущу. – Она умоляюще посмотрела на меня. – Вдвоем мы отыщем Шарло. Мы придумаем план. Ты обещала… ты обещала. Не может же все пойти прахом. Если мне придется выйти за этого Грассвиля, ты будешь со мной.

Марго начала смеяться, а это всегда пугало меня, смесь смеха и слез была просто жуткой.

– Перестань, Марго! – воскликнула я. – Перестань!

– Я ничего не могу поделать. Мне так смешно… смешно…

Я встряхнула ее за плечи.

– Трагически смешно, – сказала Марго, понемногу успокаиваясь. Прижавшись ко мне, она продолжала: – Ты же не уедешь прямо сейчас, Минель. Обещай мне, о, обещай мне… только не сейчас.

Чтобы успокоить ее, я подтвердила: только не сейчас. Я вынуждена была согласиться остаться еще на некоторое время.

А еще я подумала, не сказал ли граф эту новость своей дочери именно сейчас потому, что предвидел, какова будет ее реакция. Я знала, что он дьявольски хитер и мастер устраивать все по-своему. Это пугало меня и в то же время – странно, ни я, ни моя мать не одобрили бы этого – наполняло радостным возбуждением.

Пришла портниха, но я отказалась принять голубую ткань, сказав, что не позволю шить из нее мне платье. Марго была вне себя.

– Ты должна пойти на бал, – воскликнула она. – Как ты можешь так подводить меня? Меня заставят принять предложение этого Робера де Грассвиля, а я уже знаю, что буду ненавидеть его. Что мне делать? Я вынесу все, только если ты будешь рядом.

– У меня нет подходящего наряда, – твердо сказала я, – и я полна решимости не брать подарки от твоего отца.

Марго ходила взад-вперед, говоря о своем желании видеть Шарло и о том, какая жестокая жизнь. Какая жестокая я. Я знаю, в каком она отчаянии, и не хочу помочь ей.

Я заверила подругу, что все для нее сделаю.

– Все? – полным драматичного отчаяния голосом спросила она.

– Все возможное, не затрагивающее мою честь.

Марго пришла в голову мысль. Раз уж я так горда, она продаст мне какое-нибудь свое платье. Его перешьют и отделают по-новому. Я куплю кружева и ленты, платье будет словно сшито заново, а я буду иметь удовольствие заплатить за него.

Марго тотчас повеселела, обдумывая этот замысел.

– Представь себе лицо папы, когда он увидит тебя. О, Минель, так мы и поступим. Это будет так здорово!

Я уступила, чтобы угодить Марго. Нет, неправда. Чтобы угодить себе. Мне тоже хотелось увидеть лицо графа. Он решил, что одержал временную победу, но я покажу ему, что это не так. Я ничего не приму от него, я решила показать графу, что его предложение оскорбительно для меня, и я испытываю глубокое отвращение. Он должен знать, что я остаюсь только ради Марго. Как только она выйдет за своего виконта, я уеду.

Однако я хотела пойти на бал. Я знала что он превзойдет все мои ожидания. И хотела увидеть графа среди гостей. Вероятно, несмотря на все заверения, он не посмеет открыто признать меня кузиной. Интересно, будет ли присутствовать Габриэлла Легран?

Должна признаться, заговору с платьем я отдалась с воодушевлением. По крайней мере, он сделал счастливой Марго. Пока она перебирала свой гардероб, заставляя меня примерять множество платьев, и смеялась над тем, что получалось, она не думала о будущем.

Мы выбрали простое платье из голубого шелка.

– Как раз твой цвет, – сказала Марго.

Лиф был сделан из газа в золотой и серебряный горошек, отчего казался усыпанным звездами. Он был прозрачным, с глубоким вырезом.

– Мне это платье никогда не шло, – заявила Марго. – Думаю, после небольшой переделки из него выйдет как раз то, что надо. Правда, для бала оно слишком простое. Давай позовем Анет и послушаем, что она сможет сделать.

Анет пришла и, встав на колени с полным булавок ртом, принялась изучать, как на мне сидит платье. Наконец она покачала головой.

– Слишком широко в талии, слишком коротко… – таким был ее приговор.

– Ну ты же сможешь, Анет. Ты же сможешь, – воскликнула Марго, стискивая руки.

Анет покачала головой.

– Не думаю, что это возможно.

– Анет-Невозможно! – воскликнула Марго. – Так мы ее зовем. Она всегда говорит, что это невозможно, а затем блестяще доказывает, что это возможно.

– Но, мадемуазель, в данном случае… – лицо Анет омрачилось скорбью.

– Опусти плечи, Анет, – начала распоряжаться Марго. – У мадемуазель Мэддокс красивые плечи… они покатые, и это очень мило. Так женственно. Мы должны показать их. А у тебя нет больше этой усыпанной звездами ткани? Мы бы нашли ей применение.

– Не думаю, что это будет возможно, – повторила Анет.

– Вздор. Готова поклясться, что у тебя где-то припрятана именно эта ткань. Известно, что ты всегда приберегаешь остатки.

Так дело и продолжалось – Анет все мрачнела, а Марго проникалась уверенностью, что платье выйдет на славу.

И оказалась права. Когда платье было готово, я поразилась – взору моему предстала пышная пена газа и голубого шелка, умело схваченная складками и отделанная тончайшими кружевами. У меня появилось бальное платье, и пусть оно окажется – а я была уверена в этом – простым в сравнении с другими нарядами, по крайней мере, оно будет подобающим и позволит мне пойти на бал с очень небольшим уроном для кошелька и без урона для гордости.

Бал будет устроен в старинном зале, и граф станет принимать гостей наверху парадной мраморной лестницы. Это будет величественное событие даже по меркам замка, так как оно будет посвящено обручению дочери графа.

Мне было жаль Марго. Только подумать: впервые в жизни быть представленной мужчине и услышать: «Это твой будущий муж!» Если так принято у знати, я рада, что не принадлежу к ней.

Вечером накануне бала в замке случился переполох. Под утро я услышала голос на лестнице и, приоткрыв дверь, выглянула наружу.

Шум доносился из опочивальни графини. Я разобрала голос графа, звучавший, как мне показалось, довольно устало.

– Моя дорогая Ну-Ну, такое уже случалось. Вы же знаете, что это всего лишь нервы.

– Это не так, господин граф. Не так. Ей больно. Я облегчила ее страдания успокоительным, но надолго его не хватит. Боль очень сильная, и я хочу, чтобы вызвали врачей.

– Вы знаете, что вам достаточно лишь послать за ними.

– Тогда я немедленно сделаю это.

– Ну-Ну, вы без надобности беспокоитесь. Вы это знаете. И вы разбудили меня в такой час…

– Я знаю мою девочку. Если бы другие тоже время от времени беспокоились, было бы лучше.

– Нет оснований, по которым весь дом должен сопереживать этому crise de nerfs 1717
  Нервный припадок, истерика (фр.).


[Закрыть].

– На этот раз дело серьезнее.

– Да полно вам, Ну-Ну. Вы же знаете, что послезавтра у моей дочери бал. Мать тоже знает об этом. Она хочет, чтобы все внимание уделили ей.

– Вы жестокий человек, господин граф.

– В данных обстоятельствах вынужден быть таким. Если бы вы в подобных случаях проявляли побольше твердости, возможно, их бы и не было вовсе.

– В таком случае я посылаю за врачами.

– Как вам угодно.

Осознав, что подслушиваю, я, несколько пристыженная, вернулась в кровать.

Бедная графиня! Покинутая и одинокая, она, возможно, пыталась привлечь к себе внимание, пользуясь своим слабым здоровьем. Если она таким образом надеялась повлиять на мужа, то тактика была неверная. Надо показать силу духа… как это сделала я…

Я резко одернула себя. О чем я позволяю себе думать? Меня все больше и больше затягивает во внутренние дела этого дома. Если такой мужчина, как граф, женат на такой женщине, как графиня, то ничего хорошего от подобного союза ждать не приходится. Зная это, я тем не менее позволяла своей жизни все сильнее переплетаться с их жизнями.

Я видела, как на следующий день приезжали врачи. Ну-Ну встретила их и незамедлительно провела к своей госпоже. Графа не было в замке, но врачи остались ждать его возвращения.

Вечер мы с Марго провели вместе. Она немного успокоилась, восхищение от платья прошло.

– Интересно, как выглядит Робер? – твердила Марго.

– Странно, что ты его никогда не видела.

– Думаю, что в детстве мы виделись. Имения его родителей находятся к северу от Парижа. Кажется, Робер один раз навещал нас там. Это был отвратительный мальчишка, который съел весь gateau 1818
  Сладкий пирог (фр.).


[Закрыть], а затем стащил крем, который я оставила себе.

– Не слишком благоприятное начало для союза на всю жизнь, – заметила я, но затем добавила: – Люди с возрастом меняются. Самые ужасные дети превращаются в самых очаровательных взрослых.

– Я знаю, он окажется толстым и прыщавым.

– Неплохая мысль – нарисовать непривлекательную картину. Тогда ты приятно удивишься.

Марго вновь рассмеялась.

– Мне так хорошо с тобой. Ты… как это сказать… строгая? Именно это нравится в тебе папе. Тебе ведь известно, что ты ему нравишься.

– Поскольку я уеду сразу же после твоей свадьбы, не слишком важно, что он думает обо мне, правда?

– Ты будешь со мной, да?

– До тех пор, пока не решу, что делать. Не могу же я прожить в таком положении всю жизнь. Ты должна понять это.

– У меня есть план. После того, как я выйду замуж, я отыщу Шарло.

– Как?

– А это уж ты придумаешь.

– Понятия не имею, с чего начать.

– А теперь ты говоришь прямо как Анет-Невозможно. Все возможно… если правильно подойти. И одно я сделаю непременно: Шарло будет со мной. Я думаю о нем все время… ну, почти все. Я ведь даже не знаю, к каким людям он попал. Только подумай… он растет… начинает говорить…

– Ну это-то еще рановато.

– Он будет звать мамой кого-то другого.

Я увидела, что Марго заводит себя и у нее вот-вот начнется новый приступ истерии, а именно этого я старалась избежать. Поэтому я принялась успокаивать ее, строя безумные планы того, как мы будем искать Шарло. Мы отправимся на постоялый двор, где его отняли, расспросим людей и найдем след, который выведет нас к малышу.

Такая игра очень нравилась Марго, и мы провели за ней много времени, разработав все до таких подробностей, что она действительно стала считать наш план осуществимым. Эта игра утешила и успокоила Марго.

Да, я видела, что действительно нужна ей.