Текст книги "Роковая женщина"

Автор книги: Виктория Холт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

Приблизившись к окну, я выглянула из башни. Сверху просматривался крутой склон скалы – домики на другой стороне Лэнгмута с такого расстояния казались не больше голубятен. «Неужели я в самом деле здесь, – пронеслось у меня в голове, – я, Анна Брет, попала-таки в Замок гувернанткой к егосыну и буду жить вблизи от егожены?»

Потом я засомневалась: разумно ли было соглашаться?

Разумно? Судя по тому, что я переживала в этот момент, мне стало ясно, что я поступила в высшей степени опрометчиво.

11

Я без промедления приступила к своим обязанностям. Воспитанника я нашла в точности таким, каким он аттестовал себя сам: смышленым и жаждущим знаний. Непоседливый, как все дети, он неплохо себя вел на уроках, которые ему нравились, вроде географии и истории, но бунтовал против предметов, которые невзлюбил, таких, как рисование и арифметика.

– Никогда тебе не стать моряком, – как-то сказала я, и мой укор возымел действие.

Очень скоро обнаружилось, что его можно уговорить на все, если сказать, что так делают моряки. И я знала почему.

Разумеется, меня очаровал Замок. Как выражалась тетя Шарлотта, это была подделка, но искусная, сработанная на славу. Возводя Замок, зодчие явно ориентировались на норманнов – в итоге мы имели законченный образчик этой архитектуры во всей ее тяжеловесной солидности. Нависающие своды, толстые стены, мощные колонны. Лестницы, которые вели в башни, тоже были типично норманнские: узкие там, где встраивались прямо в стены, и расширяющиеся на выходе. На их ступеньках нужно было смотреть под ноги, но я это делала машинально, так как не уставала любоваться мастерством строителей, так искусно «устаривших» их. Кредитоны добились от них чего хотели: впечатление древности постройки соединили с современными удобствами.

Я узнала от Шантели, что нам предстояло плыть на «Невозмутимой леди».

– Надеюсь, что судно оправдает свое название, – прибавила Шантель. – Не переношу качки.

Корабль брал на борт груз станков для Австралии и после непродолжительной стоянки должен был отправиться с новым грузом дальше, кажется, на острова.

– Я слышала, они берут двенадцать или четырнадцать пассажиров – точно не знаю. Ну как, взволнована?

Я была не только взволнована – даже взбудоражена. Впервые увидев Моник и мальчика и усомнившись в разумности своего приезда, теперь я знала, что, если бы пришлось решать заново, поступила бы точно так же. Трудно было устоять перед этим вызовом. Шантель угадала мои мысли.

– Если бы ты решила остаться в Англии и продолжала цепляться за свой скучный план, ты бы вытянула жалкий жребий. Отныне все, Анна, серость и скука позади – и для тебя, и для всех вокруг. Почему ты так берегла в памяти образ своего капитана? Потому что в твоей жизни не происходило ничего увлекательного. Когда переживаешь потрясение вроде этого, единственный способ забыть – это перебить его новыми впечатлениями. И в один прекрасный день обязательно случится нечто такое, что окончательно сотрет воспоминание. Такова жизнь.

Недаром я часто задавала себе вопрос: что бы я делала без Шантели?

На вторую неделю пребывания в Замке я столкнулась лицом к лицу с капитаном. Гуляя по саду и прилегающей роще, я добралась до края скалы и, стоя над парапетом ограждения, глядела вниз. Я обернулась и увидела его.

– Мисс Брет, – заговорил он, протягивая мне руку. Он не сильно изменился с тех пор. Несколько морщинок вокруг глаз да жесткость складки рта, которой прежде не было.

– А… капитан Стреттон…

– Удивлены? Вы ведь знаете, я здесь живу.

– Но я думала, вас нет дома.

– Я ездил в лондонскую контору получать указания насчет маршрута. А теперь, как видите, вернулся.

– Вижу, – ответила я, борясь со смущением.

– Я очень переживал, когда узнал про то, что случилось с вашей тетей, и… все неприятности.

– На мое счастье, рядом оказалась сестра Ломан.

– А сейчас устроила ваш переход сюда.

– Да, это она мне сказала, что освободилось место гувернантки… вашего сына. Я обратилась и была принята.

– Я рад, – сказал он.

Я попыталась взять легкий тон.

– Но вы еще не проверили мои способности.

– Уверен, они замечательны. А наше знакомство было слишком коротким.

– Другим оно не могло быть.

– Да, помнится, я уходил в морс. Никогда не забуду тот вечер. Как мило все было до… пока не вернулась ваша тетушка. Теплой уютной атмосферы как не бывало – нас словно облили холодным душем.

– С того вечера началась ее болезнь. После вашего ухода она поднялась ко мне поговорить.

– То есть сделать вам выволочку?

Я кивнула.

– А возвращаясь, зацепилась за что-то и упала с лестницы.

– Из-за своей мебели?

– Да, с этого начались ее недуги.

– Представляю, сколько вам досталось. – Я не ответила, и он продолжал: – Я вас часто вспоминал. Жалел, что не смог снова вас навестить и узнать, чем все кончилось. А потом услышал, что она умерла.

– Одно время только об этом и говорили.

– Распрощавшись с вами, я отплыл на «Роковой женщине». Помните это имя.

Я не сказала, что и поныне храню носовую фигурку, ради которой водила его в свою спальню.

– Плавание тоже оказалось роковым, – докончил он.

– О?..

Но он предпочел сменить тему.

– И вот вы здесь, учите молодого Эдварда. По-моему, смышленый мальчик.

– По-моему, тоже.

– Вскоре вам предстоит плавание на «Невозмутимой леди».

– Да, для меня это настоящее приключение.

– Могу представить. Сколько лет не плавали по морю. По крайней мере с той поры, как прибыли из Индии, если не ошибаюсь.

– Удивляюсь вашей памяти.

– Вы бы еще больше удивились, если бы знали, сколько я всего помню.

И пристально посмотрел на меня. Вдруг мне стало теплее и легче – как ни разу не было со времени нашей последней встречи. Глупо, но я ничего не могла поделать. «Это его прием, – мелькнуло у меня в голове. – Смотрит на женщину, словно вправду интересуется, пытается внушить, будто она что-то значит в его глазах. Испробованный прием записных обольстителей. Видимо, в этом и состоит обаяние. Только это ничего не значит».

– Как лестно, – легко выговорила я.

– Уверяю вас, это правда.

– Меня уверить нетрудно, – ответила я.

– Это почему?

– Вы ведь моряк. Привычны к приключениям. Для меня тот вечер в Доме Королевы был приключением, а для вас рядовым происшествием. Неожиданное возвращение тети и ее падение с лестницы подняло его для меня до уровня высокой драмы.

– Но ведь и я сыграл какую-то роль в этой драме.

– Нет. К моменту, когда она началась, вы уже сошли со сцены.

– Но пьеса еще не окончена? Вот вам доказательство: два персонажа ведут диалог из следующей сцены.

Я засмеялась.

– Нет, она кончилась со смертью тети Шарлотты. Драма «Дом Королевы».

– Но следует продолжение. Возможно, на этот раз это будет комедия «Невозмутимая леди».

– Почему комедия?

– Потому что я всегда предпочитал их трагедиям. Смеяться веселее, чем плакать.

– Согласна. Но порой мне кажется, что в жизни больше поводов для слез, чем для смеха.

– Дорогая мисс Брет, вас ввели в заблуждение. Я буду просто вынужден переубедить вас.

– Как… где? – смутилась я.

– На «Невозмутимой леди».

– Но ведь вы…

Он не мигая смотрел на меня.

– Неужели не слышали? Это мое судно. Я буду им командовать в этом плавании.

– Значит, вы…

– Только не говорите, что вы разочарованы. Я думал, вам будет приятно. Уверяю вас, я неплохой судоводитель. Можете не беспокоиться, не пойдем ко дну.

Я вцепилась в поручень за спиной. В голове опять мелькнуло сожаление, что согласилась. Надо было искать место, где не увижу его ни при каких обстоятельствах.

Видно было, что, как и тогда, я ему небезразлична – и он отдавал себе в этом отчет. Как и в тот раз, не упомянул про жену. Мне хотелось, чтобы разговор зашел про нее: узнать, каковы были их отношения. Но какое мне было до этого дело?

Теперь я ясно осознала, что не должна была соглашаться.

Последующие недели пробежали как в лихорадке. Шантель была взбудоражена.

– Анна, кто бы поверил в такое, когда мы были в Доме Королевы?

– Согласна. Невероятно, что мы обе здесь и вот-вот покинем родину.

– И кто провернул все это, а?

– Ты, конечно. Ты знала, что отец Эдварда – капитан нашего судна?

Она помедлила с ответом. Наконец, сказала:

– Ну и что, какая разница, кто капитан? Без капитана не бывает корабля.

– Значит, знала, – заключила я.

– Не с самого начала. Анна, разве это имеет значение?

– Я думала, что отплыву с его женой и сыном, но не с ним самим.

– Это тебя смущает?

Я решила не кривить душой с Шантелью.

– Да, – призналась я, – смущает.

– Значит, и сейчас возбуждает твои чувства, несмотря на то, что ты знаешь, что он из себя представляет?

– Что именно?

– Донжуан. Морской Казанова. Несерьезный человек. Волочится за женщинами. Поэтому и женщины его любят. Это неверная гипотеза, будто нам нравятся однолюбы. Нет, женщин привлекают мужчины, которые падки на их прелести. Обыкновенная лесть.

– Возможно, но…

– Анна, ты в полной безопасности. Ведь теперь ты его знаешь. Понимаешь, что его сладкие слова и томные взгляды не более чем уловка, игра, причем довольно-таки приятная. Она называется флиртом. Вполне невинная забава, пока умеешь ею управлять.

– Как это делаешь ты с Рексом?

– Да, если угодно.

– Ты хочешь сказать, что сознаешь, что Рекс никогда на тебе не женится, более того, собирается делать предложение мисс Деринхем, но тебя вполне устраивает ваш флирт?

– Да, меня вполне устраивают мои отношения с Рексом, – твердо сказала она. – А ты должна довольствоваться теми, что сложились у вас с любезным капитаном.

– Да, твоя философия жизни поучительна, – заметила я.

– Пока что она меня не подводила, – признала она.

Уроки оказались легче, чем я предполагала. Видимо, это объяснялось тем, что мне достался смышленый и отзывчивый ученик. Мы вдвоем рассматривали карты, вместе водили пальцами по предстоящему пути. Его глаза – точно такие, как у отца, только карие – горели от нетерпения. Карта была для него не просто лоскутом пестро окрашенной бумаги: это был целый мир.

– Вот, – восклицал он, тыкая пальчиком в голубое пространство, – мамин остров.

– Как видишь, не очень удален от австралийского континента.

– Она будет счастлива вернуться, – вдруг сказал он.

– Будем надеяться, что мы все будем там счастливы.

– Но… – В его глазах мелькнуло недоумение, он искал слова, чтобы выразить свое состояние. – Нам и сейчас хорошо. Только маме не хватает счастья. Это из-за того, что она не на острове, вот увидите.

– Посмотрим.

– Капитан снова ее полюбит там, – серьезным тоном сказал он. Он всегда с благоговейным трепетом называл отца «капитаном». «Интересно, сколько он знал про их ссоры и чему их приписывал?» – подумала я.

Моник и не пыталась сдерживаться, а я находилась в достаточно близком соседстве с ее комнатой, чтобы слышать ее часто поднимавшийся в гневе голос. Иногда она будто молила его о чем-то. Интересно, каков он был с ней. Был ли счастлив? На вид он таким не казался. Впрочем, возможно, он слишком легко относился к их браку, чтобы особенно переживать его неудачу. Как выразилась Шантель, он слишком увлекался всеми женщинами, чтобы любить одну. Должно быть, немалое утешение для него. Но каково женщине, которая его любила, как, по-моему, это делала Моник?

Не следовало мне приезжать. Я не чувствовала себя здесь на достаточном удалении. Незачем мне было пытаться постичь философию Шантели. Все равно мне ее не перенять. Я сознавала, что была уже слишком затронута, чтобы делать вид, будто ничего не происходило.

А Шантель… Вправду ли она управляла своими чувствами, как пыталась мне внушить?

Глядя на нее, прогуливающуюся по саду с Рексом, нетрудно было принять их за влюбленных. Было что-то особое в удовольствии, которое они находили в обществе друг друга, в том, как разговаривали и смеялись. Действительно ли она так неуязвима, как хочет себя представить? Я искала ответ на этот вопрос и боялась, что и она может быть задета за живое, как когда-то я.

Такие непростые были эти недели. По-моему, лучшими часами были те, которые я проводила с Эдвардом. Мы быстро сошлись. Кажется, я все же оказалась лучше откровенно беспомощной мисс Беддоус: всегда легче заменить неудачницу, чем того, кто пользовался успехом. Наши уроки строились вокруг предстоящего путешествия. Ближе всего ему была география, но я незаметно переходила к колонизации Австралии, посылке туда Первого флота. На уроках арифметики легче оказывалось удержать его внимание задачками, где речь шла о грузах. Морские термины зачаровывали его.

Куда бы мы ни отправлялись на прогулки, ноги сами приводили нас к склону, откуда открывался вид на доки и корабли. Эдвард даже приплясывал от возбуждения.

– Гляньте-ка! Шерстяной клипер! Отплывает в Австралию. Может, мы его опередим. Наверняка опередим, ведь нас поведет капитан!

Однажды мы взяли с собой бинокль и наконец-то разглядели корабль. Мы смогли разобрать даже имя, выведенное жирными черными буквами на боку: «Невозмутимая леди».

– Вот наш корабль, Эдвард, – сказала я.

– Не наш, а капитана, – строго поправил он.

– Его уже готовят к отплытию, – сообщила я.

Близился час расставания с Англией.

Не забуду волнующий момент, когда, держа за руку Эдварда, я поднялась по трапу и ступила на палубу «Невозмутимой леди». Все перемешалось во мне: сознавала, что поступаю опрометчиво, безрассудно, и ничего не могла с собой поделать, была счастлива. Жажда приключений и необыкновенное возбуждение овладели мной. Я понимала, что если бы осталась на берегу и узнала, что на этом корабле отплыл Редверс Стреттон – и с ним Шантель, – то чувствовала бы себя несчастнее, чем когда бы то ни было в моей жизни.

«Невозмутимая леди» сразу показалась мне красавицей. С того самого момента, когда впервые увидела ее в бинокль, я загорелась не меньше Эдварда. Но совсем другое было самой ступить на борт, воочию увидеть сверкающие медью склянки и надраенные палубы, представить, что это корабль капитана Стреттона! Я была глубоко взволнована. Судно было из новых «леди», которыми, по словам Шантели, незаметно для себя усвоившей лексику Эдит, «мы» пополняли «наш» флот.

– Возможно, оно и романтичнее – плыть под парусами на барке, бриге или тендере, но они быстро устаревают, а мы должны идти в ногу со временем.

«Невозмутимая леди» не поражала размерами, но брала на борт порядочно груза и вдобавок двенадцать пассажиров, в их числе Рекса, Шантель, Эдварда, его мать и меня.

Шантель поднялась на борт вместе со мной. Блестя изумрудно-зелеными глазами, с развевающимися на ветру пышными тициановскими волосами, она выглядела неотразимо, и я снова невольно забеспокоилась, как бы ей не пошел во вред явный интерес, который она выказывала к Рексу, как, увы, случилось некогда со мной.

В каютах стояли койки, к полу крепились столы, которые можно было использовать то вместо письменных, то вместо туалетных; везде имелись кресла и встроенные шкафы; пол устилали ковры.

Не успели мы осмотреться, как прибежала Шантель, потребовав, чтобы я пошла смотреть ее каюту, располагавшуюся через несколько дверей от моей. Каюта примыкала к апартаментам Моник. Она показала на дверь, которая вела в них. На столе стояла ваза с цветами, шторы иллюминатора в отличие от наших ситцевых были шелковые.

Эдвард тотчас прыгнул на койку и принялся раскачиваться.

– Роскошно, – восхитилась я.

– Еще бы – апартаменты жены капитана! – объяснила Шантель. – При том что она не всегда будет здесь спать. Только когда мне придется ее выхаживать. Надо полагать, она предпочтет перебраться к капитану. – Она указала наверх. – Это рядом с мостиком.

– Сейчас побегу на мостик, – загорелся Эдвард.

– Дружок, если ты не побережешься, то, боюсь, сляжешь от перевозбуждения раньше, чем сможешь испытать себя морем, – остановила его Шантель.

Но Эдварда было не утихомирить. Ему не терпелось все обследовать, и я увела его на верхнюю палубу, где мы вместе наблюдали за последними приготовлениями к отплытию.

Тусклым зимним послеполуднем, когда из-под пелены тумана ненадолго проглянуло большое красное солнце, под звуки сирен мы медленно двинулись в сторону моря. Началось наше путешествие на другой край света.

Наша «Леди» оставалась безмятежной до самого Бискайского залива. Проснувшись в первое утро в своей каюте, я не без труда сообразила, где нахожусь. Но, даже осмотревшись, никак не могла поверить, что была на борту корабля, который капитан вел в экзотические края. Моя беда, как не раз повторяла Шантель, заключалась в том, что я не ждала от жизни ничего, кроме скуки и однообразия. Вряд ли моя жизнь была так уж монотонна, хмуро возражала я, вспоминая смерть тети Шарлотты.

– И все же, – рассуждала она, – тебе все время кажется, что с тобой не может приключиться ничего романтического или необычайного. Поэтому ничего и не происходит. Запомни, в этом мире нам достается только то, чего мы добиваемся – по крайней мере частично. Сама бери, что тебе надо. Вот мой девиз.

– Есть старинная поговорка – испанская, если не ошибаюсь: «Бери, что тебе нужно, – сказал Бог. – Сам бери, но и расплачивайся сам».

– Разве кто-то жалуется на цену?

– Люди не всегда знают, сколько придется платить, пока им не предъявят счет.

– Дорогая моя, прозаичная, трезвая старушка Анна! В этом ты вся. Стоит только заикнуться об удовольствиях, как ты вытаскиваешь счеты: одна мысль об оплате способна отбить всякую охоту.

Так я лежала в каюте, вспоминая наш разговор, а когда поднялась и ощутила легкое покачивание под ногами, и, раздвинув ситцевые занавески, увидела в иллюминаторе серо-голубое море, вдруг ощутила необыкновенную легкость на душе, заставившую меня дать самой себе обещание: буду как Шантель. Начну радоваться жизни, не раздумывая о цене, пока не предъявят счет.

Эта решимость не была мимолетной. Меня действительно пьянила новизна путешествия по морю, жизни вблизи от подруги и сознания, что на борту находился Ред Стреттон и я могла столкнуться с ним в любую минуту.

Корабль был хорош тем, что это был его корабль. Я чувствовала себя в безопасности, потому что его вел он. Если я не заглядывала в будущее и не задавалась вопросом, что будет, когда плавание закончится, то делала это потому, что без оглядки отдалась блаженной сладости, охватившей меня в эти золотые деньки, когда мимо проплывали берега Испании и Португалии, а мы готовились стать на якорь у Гибралтарской скалы, перед тем как войти в Средиземное море.

Кроме нашей группы, на борту было восемь пассажиров, включая мальчика примерно одних с Эдвардом лет. С этим нам повезло: мальчики обязательно станут товарищами.

Мальчика звали Джонни Маллой. Он был сын миссис Вивиан Маллой, направлявшейся в Австралию к мужу, который уехал туда первым и уже успел обжиться. Ее сопровождала вдовая сестра, миссис Блейки, помогавшая ей присматривать за Джонни.

Кроме них, на борту были Гарет и Клер Гленнинги. Клер была мягкая застенчивая женщина в возрасте, как мне показалось, слегка за сорок. Муж был несколькими годами старше, необыкновенно вежливый и галантный, готовый поступиться всем ради удобства жены. Другую группу составляла пожилая пара, мистер и миссис Гринеллы, направлявшиеся в Австралию навестить семейство замужней дочери, а с ними путешествовала сестра мистера Гринелла мисс Элла Рандл, постоянно всем недовольная чопорная особа.

В первые дни пути эти люди были для меня не больше чем телесными образами, но очень скоро они начали наполняться внутренним содержанием. Мы с Шантелью только и делали, что обсуждали их. Я заглядывала в ее каюту, и, если рядом не оказывалось Моник, мы развлекались тем, что сочиняли их биографии, большей частью нелепые и смешные. Понемногу я делалась такой же легкой и беззаботной, как Шантель, даже обещала ей перенять ее философию.

Большую часть своего времени я уделяла Эдварду. Меня постоянно преследовал страх, что он упадет за борт, и в первые дни я ни на минуту не упускала его из виду. Словно сговорившись усложнить себе жизнь, в начале знакомства Эдвард и Джонни невзлюбили друг друга, но, сообразив, что не имеют других приятелей для игр, и, быстро миновав стадию настороженного безразличия, перешли к вынужденной терпимости, из которой неминуемо должна была расцвести пылкая дружба. Но в эти первые дни слишком новы и ярки были впечатления от плавания, и требовалось время, чтобы они – да и я тоже – обвыклись.

Я завтракала, полдничала и пила чай в обществе Эдварда. Джонни и миссис Блейки присоединились к нашему столу. К миссис Блейки, хоть она и была родной сестрой миссис Маллой, относились как к бедной родственнице. Она сразу поделилась со мной, что сестра, дорогая Вивиан, оплатила ее дорогу и обещала предоставить кров в Новом Свете. Она как могла выказывала сестре благодарность. Это выразилось прежде всего в том, что она взяла на себя обязанности няньки и воспитательницы Джонни Маллоя.

Я многое узнала из ее биографии. Замужество, вопреки воле родителей, за молодым актером, которого не приняло ее семейство и который ко времени их свадьбы находился на излете карьеры, его смерть и нужда, наконец, прощение и возвращение в лоно семьи. И вот Вивиан милостиво взяла ее в Австралию, чтобы она могла начать жизнь сначала, а в ответ выказала добрую толику благодарности.

Мне было от души жаль бедную Люси Блейки: я знала не понаслышке, что это такое, когда тебе помогают в нужде, рассчитывая на отработку натурой, самую непомерную из оплат.

Мы быстро сошлись, сидя за общим столом и прогуливаясь по палубе с воспитанниками или наблюдая, как наши поднадзорные мечут кольца или играют в настольный теннис.

В половине восьмого вечера дети ужинали и отправлялись в постель; и во время обеда, который начинался в восемь, мы с миссис Блейки присоединялись к остальной публике. Мне было выделено место за столом казначея, миссис Блейки сидела с первым помощником.

Стол казначея располагался с краю кают-компании, напротив стола капитана, и изредка я видела Редверса, который появлялся в кают-компании не каждый вечер. Очевидно, чаще обедал у себя: в первые три дня я видела его только однажды. Ему очень шла форма, в которой казались еще светлее его волосы. За его столом сидели Моник, Клер и Гарет Гленнинги и мистер и миссис Гринеллы.

Шантель сидела за столом доктора, вместе с Рексом. Скоро я поняла, что, хоть капитан не отлучался с судна, скорей всего, мне не грозили слишком частые встречи с ним. Стало ясно, что в опасности была не я, а Шантель. Я пыталась разгадать ее настоящие чувства к Рексу и не было ли обиды и уязвленности под маской внешней беззаботности. Рекс ухаживал за ней в своей манере, весьма отличной от капитанской. Я бы сказала, был серьезнее: Рекс не производил впечатления легкомысленного волокиты.

Поневоле я задумывалась о Рексе. У меня создалось впечатление, что он из тех, кто предпочитает не выставлять свои чувства на людях. Только изредка я ловила особое выражение его глаз, когда он смотрел на Шантель: в них была жадность собственника. Но откуда ей было взяться, если он, как все мы хорошо знали, направлялся в Австралию возобновить ухаживания – если таковые когда-либо имели место – за мисс Деринхем?

А Шантель? Ее я тоже не могла понять. Часто я видела, как оживленно она разговаривала с Рексом: в такие минуты она казалась еще живее и веселее обычного. При этом, казалось, нимало не смущалась, когда при ней упоминалось имя мисс Деринхем. Однажды я сказала:

– Шантель, я бы с удовольствием снова читала твой дневник. Как было бы интересно сравнить наши впечатления о судовой жизни.

В ответ она засмеялась.

– Я больше его не веду.

– Совсем ничего не записываешь?

– Совсем. Или почти совсем.

– Почему?

– Потому что такая восхитительная жизнь.

– Разве это не повод ухватить свои впечатления, записать, чтобы было что пережить заново в будущем.

– Дорогая Анна, – ответила она, – я писала все это, когда жила в Замке, ради тебя. Хотела разделить с тобой впечатления – это был единственный способ. Теперь в этом нет нужды. Ты здесь, и все переживаешь сама. Ни к чему тебе мой дневник.

Мы были в ее каюте: я в кресле, она растянувшись на кровати.

– Интересно, чем все это кончится? – заговорила я.

– Теперь это зависит от нас самих.

– Ты и раньше так говорила.

– Беда, как кто-то сказал, не в наших звездах – в нас самих.

– Шекспир.

– Принимаю на веру. Но это правда. Кроме того, неуверенность только усиливает обаяние колдовства, разве нет? Какой смысл жить, если точно знаешь наперед, что будет?

– Как дела у миссис Стреттон? – осведомилась я.

Шантель повела плечами.

– До старости ей не дотянуть. – От таких слов я вздрогнула. – Ты что? – встрепенулась она.

– Как ты выражаешься!

– Надобно признаться, очень точно выражаюсь. Ее легкие никуда не годятся.

– Но, может быть, родной воздух…

Шантель опять пожала плечами.

– Я сегодня говорила с доктором Грегори. – Так звали судового врача, бледного сухопарого молодого человека, как я успела заметить, явно увлекшегося Шантелью. – Он сказал, что болезнь слишком далеко зашла, чтобы ее можно было остановить. Теперь может не помочь даже целительный воздух Коралла.

– Капитан знает?

– Могу поручиться, что знает. Может, поэтому так беспечен.

– Шантель!

– Анна! Уж мы-то не должны быть лицемерками, а? Галантный капитан наверняка понял, что свалял дурака – ошибка, за которую обычно приходится расплачиваться всю жизнь. Похоже на то, что в данном случае расплата может оказаться не столь долгой.

– Шантель, Как жаль…

– … Что я так непочтительно говорю о смерти? Почему бы нет? Это помогает справиться со страхом перед ней – применительно к себе и другим. Не забудь, я ближе кого бы то ни было сталкиваюсь с этим хмурым существом, причем часто накоротке, по долгу ремесла. Оттого и не питаю особого трепета. И не переживай за капитана. Кто знает, бывает, что называется, счастливое вызволение.

Я поднялась: не хотелось продолжать разговор о смерти его жены. Резво спрыгнув с постели, Шантель схватила меня под локоть.

– Вечно я кажусь ветреной, когда говорю на полном серьезе. Пора бы тебе узнать, Анна. Но не беспокойся за мою пациентку. Уверяю тебя, я уделю ей все внимание. И если случится неизбежное…

Она приблизила ко мне лицо: как ярко горели ее глаза! Я поняла: она имела в виду меня, хотела сказать, что, если она умрет, капитан будет свободен – для меня.

Как я ее любила! Но я хотела объясниться, сказать, что никому не желаю смерти, какие бы преимущества она ни открывала передо мной.