Текст книги "Роковая женщина"

Автор книги: Виктория Холт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

22

Весь день слышался отдаленный гул барабанов. Они нервировали меня, казались предвестниками страшной развязки. Минула неделя с того дня, как я потеряла письмо, а Моник все не подавала признаков, что заполучила его. Шантель сообщила, что обыскала ее комнату и ничего не обнаружила. Оно наверняка было у Щуки – если только я сама не засунула его куда-нибудь подальше.

Я возмутилась. Будто я могла это сделать.

– Еще бы. Чтобы ты да потеряла такую ценность, – не без ехидства согласилась Шантель.

Но как всегда ее в первую очередь беспокоили мои отношения с Редверсом.

И вот настал день великого празднества. Над домом, как и над всем островом, повисла атмосфера напряженного ожидания. Со всех концов уже сходился народ, а с закатом должно было начаться торжество. В каждой туземной хижине были заранее припасены бочонки с гали, которые предполагалось выкатить к началу пира.

Телеги, бока которых были украшены ветками экзотических деревьев, громыхая, взъезжали на холм, где я в тот раз набрела на Щуку, созерцавшую торчавшую из воды скалу. Здесь должны были состояться пир и ритуальные танцы.

Мадам все растолковала мне заранее. Мы не имели права появляться до окончания пиршества, которое предназначалось только для туземцев. Мы приедем позже и тоже должны будем отведать гали из кокосового ореха, который она советовала нам пить с большой осмотрительностью, учитывая крепость напитка. По ее уверениям, интереснее всего для нас будут пляски, в особенности огненный танец – кульминация всего вечера.

– Есть на что посмотреть, – заверила она. – Это местная традиция. Секрет передается из поколения в поколение.

– Я уже слышала про Огненных людей, – сказала я.

– Это одна из достопримечательностей нашего острова. Они устраивают представление всего раз в году. Должно быть, считают, что оно лишится своей значительности, если будет слишком частым.

– Эти барабаны будут стучать весь день? – спросила я.

– Весь день и всю ночь.

Я невольно вздрогнула.

– Вам они не нравятся?

– Не знаю, что сказать. Есть в них что-то зловещее.

– Не вздумайте повторить это при них. Они утверждают, что только виноватые боятся барабанов.

– Они так говорят?

– Дорогая мисс Брет, они говорят много странного.

«Виноватая, – повторяла я. – Повинная в любви к чужому мужу». Просыпаясь по утрам, я гадала, что мне готовил предстоящий день. Ночами мне часто снилась тетя Шарлотта. Она преследовала меня, словно я была виновна и в ее смерти.

Еще одна мысль не давала покоя: если я останусь с Шантелью, то смогу ли уклониться от встреч с Редверсом? Странно, но для Шантели будто не было такого вопроса: вообще, она вела себя так, словно его вовсе не существовало.

Счастливица Шантель, вышедшая замуж по собственному выбору!

С новой силой забили барабаны. Я представила себе это зрелище: площадка на вершине холма, лижущий золотой песок берега прибой, темный силуэт Роковой женщины, замершей в ожидании момента, когда захватит новую пленницу и выпустит на волю истосковавшуюся в каменном заточении душу.

Как мне хотелось, чтобы «Невозмутимая леди» поскорее вошла в бухту.

Вечером мы в коляске отправились на место представления. С нами поехала Моник. Шантель ее отговаривала, но она упорствовала чуть не до истерики, и Шантель уступила. Она надела длинное, падающее свободными складками платье, а к распущенным волосам приколола алый цветок тропического алтея. Ее глаза горели от возбуждения. Она смотрелась истой полинезийкой, воплощенным духом острова. Время от времени она с дерзкой насмешливостью косилась на меня. Я чувствовала, как она радовалась моей растерянности. Кажется, ее даже забавляло, что именно моей, «правильной» особе суждена была роль другой женщиныв ее драме.

Шантель нарядилась в зеленое платье – тоже длинное и свободное. Она купила его на острове, и хоть материал был простой и небогатый, платье хорошо облегало фигуру и необыкновенно ей шло. Волосы она заплела в толстую косу и перебросила через плечо. Я не купила к празднику никакой обновы. Надела голубое шелковое платье и по-будничному зачесала волосы.

Одолев подъем, мы оставили коляску. Потом поднялись в верх склона на плато, где уже шли пляски. Я успела повидать местные танцы. Их часто устраивали на набережной в «домах без стен», представлявших собой удобные площадки с навесом из веток и листвы, укрывавшим танцующих от солнца.

Музыкальным сопровождением служили звуки тоже знакомых мне инструментов, внешне смахивавших на гитары. Мы расселись на специально захваченных циновках, и нам тотчас поднесли кокосы, наполненные гали. Крошечного глотка, который я осторожно сделала, хватило, чтобы по жилам пробежала волна огня. Я поняла, до чего пьянящ был напиток.

Я покосилась на Шантель, сидевшую рядом со мной с расширенными зрачками. Зрелище сразу захватило се: наверняка ее приподнятому настроению способствовало предвкушение скорого возвращения к Рексу в Сидней. Счастливица Шантель!

Мы аплодировали танцорам, на туземный манер отбивая ладонями в такт медленному, тягучему ритму. Танцы казались бесконечными, циновки неудобными для сидения.

Но когда подошло время огненного танца, общее возбуждение передалось и мне. Я даже перестала замечать занемевшие в непривычной позе ноги. Вышло двое мужчин, обнаженных выше пояса, в набедренных повязках и ярко отсвечивавших в пламени факелов бусах. Шеи у обоих были скрыты рядами огненно-красных бус, руки покрывали браслеты, на головы намотаны бисерные ленты той же расцветки.

Потемневшее небо было утыкано мириадами звезд, луна освещала блекло-желтыми тонами широкий круг. Лица зрителей – темные и светлые в равной мере – были в напряженном ожидании. В нос ударял дурманящий аромат цветов, едкий дым факелов жег глаза, яркое пламя слепило, в воздухе стоял тихий гул привлеченных смертоносным огнем насекомых.

Огненные танцоры были в ожидании. Но вот старик отец с ритуальными церемониями вручил каждому сыну по паре факелов, зазвучала музыка и начался танец. Сначала они не спеша описали пылающими факелами окружность, потом бросили их в воздух и без видимых усилий поймали. Постепенно входя в раж, притопывая ногами, они все выше швыряли и на лету подхватывали факелы. Это было доступно любому тренированному мужчине. Настоящий огненный танец был еще впереди.

Не представляю, как они это делали. До того быстры, ловки были их движения. Только в одном я была уверена: время от времени изнутри бешено вращавшегося огненного шара показывались обнаженные тела танцоров. Они дергались в бешеном экстазе – замершие, завороженные зрители слышали их натужное дыхание. Не верилось, чтобы человек мог находиться в гуще огня и оставаться невредимым.

Под затихающий ритм музыки шары пламени задвигались медленнее, и стали различимы четыре факела и два танцора.

Этому чуду Огненные люди научились в Огненной стране и принесли с собой на Землю, где его не мог повторить никто, кроме людей их племени.

Вот все кончилось. Секунду длилось молчание еще не пришедшей в себя публики, сразу затем взорвавшееся бурными рукоплесканиями, перемежавшимися выкриками: «Келла Келла Талуи».

Казалось, этому не будет конца. Одновременно с аплодисментами над головами зрителей шел гул возбужденных голосов. Они не верили увиденному. Чудо противоречило опыту и законам природы: Огненных людей не жгло пламя.

Шантель с усмешкой глянула на меня. Я испугалась, что она ляпнет что-то легкомысленное, и, хоть смысл слов, скорей всего, останется непонятым, окружающие все равно уловят иронию.

Тем временем накатил новый гул возбуждения. Двое Огненных людей ввели в круг мальчика.

Он был сыном одного из двоих и должен был впервые исполнить огненный танец. Жаркое пламя, только что укрощенное его отцом, не должно было тронуть и его.

У меня часто забилось сердце. Он казался таким маленьким и жалким в своих родовых бисерных украшениях. Вся похолодев, я почувствовала, что ему страшно. Я едва сдерживалась, чтобы не закричать: «Этого не должно быть!» Но я не имела права вмешиваться в происходящее. Мальчику было назначено исполнять танец, как это делали старшие, и я сидела, затаив дыхание от передававшегося мне его страха.

Он выступил вперед. Ему передали пару факелов. Он принял, повертел в руках, бросил в воздух, поймал. Мне стало легче. Он был так же ловок, как старшие.

Заиграла музыка – сперва медленно, потом быстро наращивая темп до бурного крещендо. В воздухе завертелись факелы. Скоро они сделались сплошным огненным шаром.

«Умеет, – с облегчением подумала я. – Его хорошо обучили».

Опять повисла зачарованная тишина под блестящими ночными звездами: молчание, говорившее больше всяких слов, глаза, прикованные к взвихренному шару.

Тут это и случилось: в жизни не слышала подобного вопля. В воздух взлетел один факел, за ним другой, и мы разглядели охваченную огнем фигурку в ужасных корчах – ярко пылали волосы на голове. Сам он был похож на пылающий факел.

Тотчас подхватилась Шантель. В руках у нее была циновка, на которой она только что сидела. Добежав до мальчика, она обернула его в циновку, одновременно сбивая огонь.

Я сидела как завороженная. Поистине потрясающее зрелище, тем более что героиней была Шантель, воплощенный ангел милосердия.

Все рванулись вперед. Двое мужчин в ярких бисерных украшениях кричали во весь голос.

Вдруг раздался властный голос Шантели:

– Посторонитесь. Я сестра.

Примолк даже визжавший от нестерпимой боли мальчик. На миг мне даже показалось, что он умер.

Подозвав одного из мужчин, Шантель велела нести мальчика в ближайший дом, который, кстати, оказался его собственным жилищем. Потом она обернулась ко мне:

– Возвращайся домой за моей сумкой. Да поживее.

Я не нуждалась в повторении. Жак кинулся за мной к коляске. До самого дома он гнал лошадей со скоростью, которой тс, должно быть, не помнили с рождения. Я забежала в комнату Шантели, подхватила сумку и на лету запрыгнула в коляску.

Весь обратный путь в моих ушах разносились нечеловеческие вопли ребенка.

К дому мы подъехали другой дорогой: той самой, которой я нечаянно забрела сюда однажды. Доктор был на месте, но, одурманенный изрядно выпитым гали, без толку мешался под ногами Шантели.

– Не уходи, Анна, – скомандовала она, взяв у меня сумку. – Дождись меня.

Я опустилась на табурет. Мальчик не шел у меня из головы. Я чувствовала, что ему страшно. В сущности он был совсем ребенок: жестоко было подвергать его такому испытанию. Но как восхитительна была Шантель в летящем изумрудно-зеленом платье с перекинутой через плечо косой!

В комнате было душно, я вышла наружу. При свете луны окружавшие дом деревья казались еще более жуткими, чем днем. Воздух был напоен их дурманящими ароматами.

Если мальчик выживет, его спасительницей будет Шантель. Не зря все же мы приехали на остров.

Погруженная в эти мысли, я медленно обошла вокруг дома. Мне не хотелось снова туда возвращаться. Приятнее было на воздухе. Но, подумав, что, возможно, меня ждет Шантель, я все-таки вошла. Не сразу я сообразила, что вернулась не в ту дверь, через которую выходила. Я ощупью пробиралась по полу, на котором в сумерках виднелись циновки. Оказавшись в совсем темном закутке и поняв, что сбилась, я повернула обратно, решив выбраться наружу и обойти вокруг дома, где, должно быть, находилась дверь, в которую я вышла. Меньше всего мне хотелось врываться в комнату, где находились Шантель и несчастный мальчик. «Найду-ка я выход сама, по возможности не привлекая внимания».

Я ощупью двигалась вдоль прохода, пока не высмотрела освоившимися в темноте глазами дверь. Я рассчитывала услышать за ней голоса, но оттуда не доносилось ни звука. Тогда я тихо постучала. Ответа не последовало, и я осторожно открыла дверь, надеясь оказаться в комнате, где первоначально сидела.

Только я ошиблась. Пара тусклых тростниковых лучин освещала комнату. Я тотчас затаила дыхание, потому что комната в точности повторяла выгороженную высокими стенами лужайку, что окружала дом. В центре ее стояла фигура, окруженная кольцом ярких камешков. Самый крупный из них мерцал в свете лучины: казалось, в нем тлело живое алое пламя. Впрочем, это во мне, очевидно, сказывались отголоски недавнего кошмара. Что-то заставило меня подойти поближе. Фигура в центре комнаты отличалась от той, что я видела снаружи: в ней было что-то знакомое.

Я приблизилась, нагнулась над выложенным кольцом камней. Она оказалась моей давней знакомой. Сколько раз я разглядывала ее. Впервые наткнувшись на нее в секретере из Замка Кредитон, я держала ее в своей комнате – она и сейчас была там. Носовая фигура с «Роковой женщины» – только в данном случае не копия. Это был подлинник.

Мягкая улыбка была на ее устах, длинные волосы развевались как на сильном ветру, а вдоль юбки были выведены слова: «Роковая женщина».

Я не верила своим глазам. Носовая фигура была водружена на грубо сколоченный деревянный постамент, а окружавшие ее камешки посверкивали красно-голубыми огнями.

Меня даже ослепило от вдруг пришедшего озарения.

Бриллианты Филлимора!

Только под утро мы вернулись в Карреман. Мне не терпелось рассказать Шантели о своей находке, но надо было выждать момент, когда мы окажемся наедине. У нее еще не прошло волнение, связанное с недавним подвигом спасения мальчика: только благодаря ее порыву и последующим четким действиям ребенок остался жить. Она только о нем и говорила. Все произошло так быстро, он даже не успел по-настоящему обгореть, хоть на руках и ногах на всю жизнь останутся метины и он пережил страшный шок, но его жизнь явно была вне опасности.

– Шантель, ты была великолепна! – восхитилась я.

– Просто я была готова, – ответила она. – Знала, что это случится. Исполняя такой номер, нельзя быть уверенным, что все получится: а мальчик был явно напуган.

– Я это тоже чувствовала, но в нужный момент растерялась.

– Даже циновка была у меня наготове, – рассказала Шантель. – Потому и успела. Впрочем, в такие моменты действуешь не раздумывая. Какое страшное зрелище: бедный ребенок, охваченный огнем.

– Мне не уснуть сегодняшней ночью – или что там от нее осталось, – призналась я.

– Мне тоже.

Когда мы добрались до дома, нас поджидала мадам.

– Ну, что мальчик? – поинтересовалась она.

– Думаю, поправится, – ответила Шантель.

– Это вы подарили ему жизнь, – с чувством сказала она. – Такое не забывается.

Шантель улыбнулась в ответ.

– Он сейчас в шоке. Я дала ему снотворное. Утром схожу навестить. К тому времени и доктор объявится.

– Но ведь это вы…

– Да, я не прикладывалась к гали.

– Представляю, как вы устали, – посочувствовала мадам.

Шантель не стала ее разубеждать. Мы пожелали ей доброй ночи.

– Мне надо с тобой поговорить, – обратилась я к Шантели. – Случилось невероятное, фантастическое.

Я зажгла свечу и обернулась к Шантели. Никогда еще она не выглядела красивее: несмотря на все мое нетерпение, я замерла и невольно залюбовалась.

– Что-то не так? – насторожилась она.

Я энергично замотала головой.

– Наоборот. Ты такая… окрыленная.

– Это от победы над смертью. У меня такое чувство, будто вырвала мальчика из когтей смерти.

– Да, вот так ночка! Но и мне не терпится поделиться своей новостью.

Я рассказала о своем открытии.

– Те самые бриллианты? Ты уверена? – на одном дыхании спросила она.

– У меня нет сомнений. Откуда взяться носовой фигуре? Я видела ее копию, даже имею се. И название корабля… Наконец, эти камни, которыми она обложена.

– Может, это вовсе не бриллианты?

– Уверена, что бриллианты. Шантель, посуди сама, если это те самые бриллианты, значит, с Редверса будет снято подозрение. Ведь многие думали, что их похитил он.

При упоминании его имени ее лицо ожесточилось. У меня не укладывалось в голове, за что она его так невзлюбила. Неужели знала что-то, чего не знала я? Это было очень странно.

– Ты не можешь быть уверена, – возразила она. – Здесь столько всяких идолов и камней, что… К тому ж, судя по твоему описанию, они великоваты для бриллиантов. Это было бы целое состояние.

– Бриллианты Филлимора и были целым состоянием. Что же нам делать, Шантель?

– Мне представляется, для них она вроде божества. Похоже на правду, если взять во внимание их сказку об Огненной стране. Вполне вероятно, что фигурка как-то увязана с ней. Бриллианты тоже отливают огнем.

– Не сомневаюсь, они ее действительно обожествляют. Но вопрос в другом: что делать мне? Пойти к ним и сказать? Прямо спросить, как к ним попали носовая фигура и камни?

– Ты только приведешь их в ярость своим вопросом. В конце концов, какое право ты имела рыскать по их жилищу?

– Да, уже во второй раз вторглась. – Я рассказала ей, как впервые наткнулась на этот дом. – Может, ты сможешь помочь? Они испытывают к тебе благодарность.

Она молчала. Вдруг ко мне пришло решение, я даже вскрикнула:

– Ничего не будем предпринимать до возвращения корабля. Я расскажу все капитану. Предоставлю это дело ему.

Какое-то время она продолжала молчать. Ее приподнятое настроение словно испарилось. Я чувствовала, что это было связано с ее антипатией к Редверсу.

Последующие недели оказались самым тяжелым испытанием для меня. Я сгорала от нетерпения, ужасно боялась, как бы чего не случилось с бриллиантами – я не сомневалась, что это были они. С не меньшим, чем Эдвард, пылом я считала оставшиеся до прихода корабля дни. Даже мои страхи, что письмо Редверса попало в руки Щуки или Моник, отодвинулись на задний план.

Все домочадцы уже знали, что мы решили вернуться в Сидней. Моник устроила непристойную сцену, потребовав у меня отчета о моих дальнейших намерениях. Ее удалось утихомирить только благодаря Шантели: после происшествия во время огненного танца Шантель сделалась непререкаемым авторитетом. Я не раз замечала уставленные на нее благоговейные глаза Щуки и Перо. Когда мы выходили из дома, люди по-новому смотрели на нее. Европейцы немедленно узнавали, останавливали, спрашивали, почему не видели раньше. В доме Карреман мы жили отшельниками. Я заметила, что Шантели льстило быть в центре внимания. «Из нее выйдет замечательная хозяйка Замка», – невольно подумала я. Я даже сказала ей, что к старости, когда она сравняется летами с леди Кредитон, она сделается такой же грозной. Это ее позабавило. Однажды я призналась:

– Шантель, какая-то мистика получается с письмом. Никаких последствий.

– Добрый знак. Может, его вовсе и не похищали. Что если нечаянно попало в мусорное ведро и затерялось? Возможно, его давно уже нет.

– Но я уверена, кто-то был в моей комнате.

– Это в тебе говорит нечистая совесть, Анна.

Я возмутилась:

– Мне нечего…

Она чмокнула меня в нос и сказала:

– Я все же склонна думать, что ты немного виновата, Анна. Так оно даже лучше: выходит, и тебе не чуждо человеческое. Однако прекрати переживать о письме. Оно потерялось.

Я закончила опись и подсчитала, что в доме имелось сокровищ на несколько тысяч фунтов. Я обещала мадам оповестить об этом торговцев и не сомневалась, что мои сведения не останутся без отклика. Она была в восторге: каждый раз оживлялась, заводя речь о предстоящем обогащении.

Однажды вечером Моник устроила очередную сцену, и я заподозрила, что она все же заполучила письмо, но из каких-то соображений придерживала его до поры до времени.

Она тоже возвращается обратно с «Невозмутимой леди», объявила она. Не намерена здесь оставаться, раз мы отбываем. И Эдварда заберет с собой.

Пришлось звать врача: они совместными с Шантелью усилиями утихомирили ее.

Эдвард думал, что отплывает вместе с нами.

– А что мадам Лауде? – поинтересовалась я у Шантели. – Она ведь не захочет, чтобы Моник уехала?

– Мадам не желает ни о чем другом думать, кроме как об обещанном тобой богатстве. Эдвард в восторге от перспективы вернуться. Представляю его разочарование, когда узнает, что остается. Что ему здесь делать с истеричкой мамой, скупердяйкой бабкой да старой ведьмой Щукой.

– Можно ли все так быстро перерешить? Я думала, Моник вернулась на родину из-за того, что здесь более подходящий климат.

– Ее не устроит никакой климат. Она никогда не будет счастлива. В этом вся ее беда. Слишком многое не задалось в ее жизни. Теперь вот взбудоражена предстоящим возвращением капитана. Она ему не даст просто так уплыть с тобой, Анна. У нее что-то на уме. Я тебе не говорила, не хотела расстраивать, но ты да капитан не сходите у нее с языка.

– Значит, письмо у нее.

– Вряд ли: непременно бы проговорилась. К тому ж я все обыскала. Она даже стала спокойнее обычного, будто что-то вынашивает, обдумывает.

– Ах, Шантель, это ужасно.

– Она не сомневается, что вы с капитаном любовники. Договорилась до того, что вы будто задумали убить ее, чтобы не стояла на дороге.

– Ума не приложу, что мне делать, Шантель. Вдобавок Щука не спускает с меня глаз, будто подозревает, что я причиню вред ее Моник. Даже Перо и та настороже. Против меня что-то затевается. Должно быть, за всем этим стоит Моник.

– Она любительница театра и, естественно, предпочитает быть на главных ролях, но во всем этом больше блефа.

– Что если драма зайдет слишком далеко?

– Интересно, как?

– Предположим, покончит с собой и представит, будто это сделала я… или капитан?

– Нет! Что за радость от спектакля, если ты мертва?

– Шантель, если бы до «Невозмутимой леди» сюда зашло другое судно, мне кажется, нам лучше уплыть на нем. Добраться до Сиднея, попробовать найти место…

– Не так просто получить каюту на корабле. К тому же другого судна не будет. Довольствуйся тем, что есть, Анна.

– Да. Я чувствую себя словно в западне.

– Не ты ли мечтала дождаться капитана, чтобы рассказать, как спасла его доброе имя?

– Да, мечтала, но теперь мне страшно, Шантель. Над нами сгущаются тучи.

– Взбесившаяся от страсти и истерик женщина, гуляка-муж и его возлюбленная. Вот так ситуация! Кто бы мог подумать, что в нее вляпаешься ты, уравновешенная, практичная дорогуша Анна!

– Прошу тебя, не надо так шутить. Все это слишком серьезно.

– Еще бы не было серьезно, – согласилась Шантель. – Но не бойся. Как и прежде, я с тобой, Анна. Или это тебя не утешает?

– Очень! – с пылом воскликнула я.

Состояние Моник снова ухудшилось. Приступы участились, следовали один за другим. Шантель успокаивала меня, что атаки не были слишком серьезными, однако и она тревожилась за жизнь пациентки. Не отходила от нее, а когда дело было совсем худо, оставалась у постели даже на ночь. Она была замечательная сиделка.

Она поделилась со мной, что и Щука сидела с ней в спальне, не спуская с нее огромных печальных глаз.

– Я бы выставила ее за дверь, но не хочу расстраивать Моник. Старуха ни за что не смирится с потерей своей «мисси». По-моему, она винит тебя. Я подслушала ее бормотания. Думает, если бы не было тебя, то Моник не ревновала бы и легче смирилась с предстоящей разлукой с мужем. Как бы она не подсыпала тебе что-нибудь в мятный чай. Не сомневаюсь, у старой ведьмы имеются яды, неразличимые на вкус, если подмешать в гали, кофе или тот же чай. Отсутствие вкуса и запаха – два непременных качества ядов. – Я вся содрогнулась, и она поспешила успокоить: – Это была шутка, Анна. Что с тобой? Ты воспринимаешь жизнь чересчур серьезно.

– По-моему, она в самом деле серьезна.

– «Жизнь реальна, жизнь серьезна», – процитировала Шантель.

– «…И могила ее цель», – тотчас, пожалев, докончила я стих. Даже упоминание о смерти страшило меня.

– Не переживай, – сказала Шантель. – Скоро мы с тобой будем в Сиднее.

Эдвард был словно на крыльях. Он искренно верил, что мы отбудем на «Невозмутимой леди». Сколько еще оставалось дней до красного дня? Мы вместе вели отсчет: четырнадцать, тринадцать… десять…

Просыпаясь, я каждое утро гадала, что несет мне новый день. Открывая дверь, первым делом выглядывала в коридор. Иногда до меня доносились ее выкрики, в которых упоминалось и мое имя. В других случаях было гробовое молчание.

Я не уставала повторять по памяти бесценное письмо, которого лишилась, то и дело возвращалась мыслями в комнату с носовой фигурой «Роковой женщины» и камнями, которые я твердо считала бриллиантами Филлимора.

Почему так медленно тянулись дни? Мне не терпелось дожить до минуты, когда увижу в бухте «Невозмутимую леди». Дальше этого дня мои мысли не простирались. Мне просто хотелось уплыть с острова и, добравшись до Сиднея, найти какое-то место, постараться сызнова начать жизнь.

Напряжение все нарастало. Я мечтала поскорее рассказать о своем открытии капитану, заранее гордилась и ликовала, предвосхищая подтверждение своей находки бриллиантов. Я с нетерпением ждала и вместе с тем боялась его возвращения.

Моник подозрительно притихла. Место безрассудных выходок занял хитрый расчет, что еще больше настораживало. Меня неотвязно преследовало чувство, что мы двигались к страшной развязке. Наши западные нравы только слегка коснулись этого острова. Под тонкой лакировкой таилось вековая дикость. Эти люди поклонялись странным божествам, скала была в их представлении живым существом. Заговоры и проклятия считались обычным делом. Я не сомневалась, что Щука прокляла меня как врага, признав разлучницей Моник и ее мужа.

Не было ни одной души, которой я могла бы излить свои тайные опасения и тревоги: Шантель над моими страхами смеялась, категорически отказывалась принимать их всерьез. Вдобавок я подозревала, что в мыслях она была уже далеко отсюда, в Сиднее, где ее ждал Рекс. Даже обнаружение бриллиантов, столь важных для восстановления репутации Редверса, казалось, не трогало ее. Она вовсе не упоминала его имени, когда мы загадывали о будущем. Так глубоко в ней укоренилось недоверие к нему. На мой счет у нее были свои планы. Милая Шантель! Как близко к сердцу она принимала мою будущность. Распланировала наперед, как введет меня в общество, составит мне великолепную партию. Она не хотела, чтобы у меня было что-то общее с Редверсом. Эта мысль сквозила в каждом ее высказывании, и, хоть больно задевала меня, в душе я понимала, что она проистекала от ее беспокойства за меня. Шантель искренне считала меня вроде своей подопечной и с привычной для нее решительностью задумала взять на себя заботу обо мне.

Я не заглядывала в будущее. Ждала только одного: возвращения «Невозмутимой леди». Так тянулись бесконечные тягостные дни, пока в один прекрасный день после полудня, когда нестерпимая духота загоняла все живое по домам за плотно запахнутые ставни, я встала и, раскрыв окно, вдруг разглядела посреди бухты – сверкающий белизной корабль.

Подхватившись, я кинулась в комнату Эдварда.

– Эдвард, – крикнула я, не помня себя, – она вернулась! «Невозмутимая леди» в бухте!