Текст книги "Роковая женщина"

Автор книги: Виктория Холт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

В Доме Королевы все переменилось. Миссис Мортон, как и обещала, ушла без промедления. Элен сообщила, что мистер Орфи не возражал, чтобы она побыла со мной, пока не найдется замена. Шантель спросила, нельзя ли ей остаться ненадолго, хоть ее услуги больше не требовались.

– Прошу тебя, останься, – ответила я.

Что она и сделала.

Мы часто сидели вместе в комнате королевы – излюбленном Шантелью уголке дома – и рассуждали о будущем. Иногда она располагалась на ложе королевы и шутливо объявляла, что тоже чувствует себя королевой. Я пробовала принять ее беззаботный тон, но это было трудно. До меня доходило, что говорилось вокруг. Людям казалось, что на меня свалилось богатство. В свое время миссис Баккл разносила слухи о распрях, которые будто бы не утихали между мной и тетей Шарлоттой, хотя с появлением сестры Ломан наши отношения заметно сгладились.

Шантель помогла мне разобраться с состоянием дел. Очень скоро стало ясно, что я унаследовала главным образом долги. Что произошло с тетей Шарлоттой? В последние два-три года ей изменила расчетливость. Неудивительно, что не давала мне заглядывать в бухгалтерские книги. Я просто ужаснулась, узнав цену, которую она отдала за китайские вазы. Если бы только за них! Она покупала вещи, которые были сами по себе прекрасны, но больше подходили для музеев, чем для частных домов. Брала займы в банке под высокий процент. Я быстро поняла, что наше предприятие было на грани банкротства.

Иногда я просыпалась по ночам от того, что мне чудился ехидный смех тети Шарлотты. Но однажды проснулась среди ночи от страшного подозрения. Я вспомнила ночь, когда, не помня себя, встала с кровати, ярко представила, как спускаюсь во сне в комнату тети Шарлотты, достаю шесть опийных пилюль, растворяю в воде и ставлю у ее изголовья. Она часто пила по ночам. Недаром на прикроватном столике была пролита вода. Что если…

– Что с тобой? – изумилась Шантель. – У тебя такой вид, будто не сомкнула глаз.

– Я в ужасе, – призналась я. Она потребовала, чтобы я рассказала.

– Ты не упомянула в дневнике про тот сон.

– Должно быть, сочла незначительным.

– Не бывает ничего незначительного. Мы же обещали рассказывать все, – с легким укором выговорила она.

– Это имеет значение?

– Все имеет значение, – повторила она. – Этому меня научило мое ремесло. Однако не переживай. Анна, ты должна выбросить из головы все свои подозрения.

– Не могу. Мне кажется, мне не верят. Все ко мне изменились. Я замечаю это повсюду в доме.

– Пустое, сплетни. Надо же людям о чем-то судачить. Разве я не нашла пуговицу от рубашки?

– Шантель, ты в самом деле ее нашла?

– В самом деле? Что ты хочешь сказать?

– Я думала, может, ты это выдумала, чтобы выручить меня.

– Послушай, – оборвала она. – Я не сомневаюсь, все так и было.

– Ты действительно видела, что она вставала осмотреть шкаф?

– Не будем об этом. Люди способны и не на такое. Уверяю тебя, я наблюдала и совершенно убеждена, что это и она могла сделать.

– Шантель, – вдруг сказала я, – у меня такое чувство, что ты спасла меня от чего-то… очень неприятного. Что если бы нашлись доказательства… Вдруг я ходила во сне.

– Что за чушь! Ты не страдаешь сомнамбулизмом. В тот раз, когда ты встала с кровати, ты уже наполовину проснулась. Она тебя чем-то расстроила, наверное, особенно злобствовала накануне. Послушай меня, Анна. Ты должна выбросить все это из головы. Сосредоточься на делах, забудь о том, что было. Только так можно жить дальше.

– О Шантель, твой приезд сюда – лучшее, что со мной было.

– Мне тоже здесь нравилось, – сказала она. – Все у тебя наладится. Даже если бы дело дошло до суда присяжных, тебя бы все равно оправдали. Я в этом уверена. Только перестань себя терзать. Все кончено. В прошлом. Ты должна начать новую жизнь. Через несколько недель может случиться что-нибудь невероятное.

– Со мной?!

– У тебя неправильное отношение. Невероятное может произойти с каждым. Я всегда жила по этому принципу. Говорила себе, когда бывало особенно трудно: это ненадолго, скоро все кончится.

– Что бы я без тебя делала! – воскликнула я.

– Мы еще не расстаемся.

Она была права, утверждая, что ничто не стоит на месте. Однажды явилась ко мне и выложила новость: доктор Элджин подыскал ей место.

– Ни за что не угадаешь, какое. В Замке Кредитон!

Я была ошеломлена. Во-первых, тем, что она собиралась меня покинуть, а во-вторых, тем, что переезжала в Замок.

– Хорошая новость, – продолжала она. – Мне ведь надо зарабатывать на жизнь, и, представь, мы будем рядом. Я смогу часто видеться с тобой.

– Замок Кредитон, – повторила я. – У них кто-то заболел? Леди Кредитон?

– Нет, старая леди здорова как лошадь. Я буду ухаживать за миссис Стреттон, женой капитана.

– О, – вырвалось у меня.

– Да, она болеет. От нашего климата, должно быть. Какая-то легочная инфекция. Не удивлюсь, если худшее окажется впереди. Кроме того, есть еще ребенок. Я не колебалась, когда доктор Элджин предложил эту работу. Со следующей недели. – Она притянула к себе и крепко стиснула мою руку. – Я буду рядом. Будем часто видеться. Да, не забудь про дневник. Ты делала записи в последние дни?

– Я не могла, Шантель.

– Сейчас же начни. Я буду тебе рассказывать про необычную жизнь Замка Кредитон, а ты сообщай обо всем, что случится у вас.

– Ах, Шантель, что я буду без тебя делать?

– Ты повторяешься – признак старения, – улыбнулась она. – Но должна признать, такое повторение мне приятно. Не вешай нос, Анна. Ты не одинока. У тебя есть подруга.

– Все так резко переменилось, – сказала я. – Мне нужно обдумать дальнейшее. Дела идут прахом, Шантель. Надо кое-кого повидать, в том числе поверенного тети Шарлотты и управляющего банком.

– Это тебя отвлечет. Подробно записывай все в дневник. То же буду делать и я. Давай заключим пакт: говорить правду, только правду и ничего, кроме правды. И пусть нас утешает, что обе мы не одиноки. Так каждая из нас сможет жить двумя жизнями: своей и подруги. – Большие зеленые глаза расширились больше обыкновенного. – Согласись, Анна, это замечательный оборот событий!

– Мы не должны потерять друг друга, – сказала я.

Она горячо закивала.

– И будем обмениваться дневниками. Поэтому даже если не сможем встречаться так часто, как хотелось бы, все равно будем в курсе всего, что происходит.

– И я узнаю все, что с тобой случится в Замке Кредитон?

– Все, – торжественно обещала она. – Анна, тебе никогда не хотелось стать мухой и, сидя где-нибудь на стенке, видеть и слышать все, что творится вокруг, и чтобы никто не подозревал?

– Кто бы от этого отказался?

– Так вот, так оно и будет. Ты станешь этой мухой. – Она расхохоталась.

Как она умела облегчить мне душу! Как мне будет ее не хватать!

Вскоре Элен вышла замуж за мистера Орфи, но вернулась ко мне, сказав, что он не возражает, чтобы она продолжала помогать по утрам. Миссис Баккл, как и прежде, убирала пыль и полировала мебель, но в четыре часа уходила и она, и я оставалась одна в Доме Королевы. Когда спускались сумерки, я сама того не желая задумывалась о смерти тети Шарлотты.

Ночами я часто вскакивала от кошмара: мне виделось, как я спускаюсь в комнату, достаю из бутылки пилюли и… тут я пробуждалась от собственного крика: «Нет-нет! Я не делала этого!» Потом я долго лежала, слушала часы, их тиканье постепенно успокаивало меня. Все было так, как сказала Шантель. Другого объяснения не могло быть.

Я не должна ворошить прошлое. Одному Богу было ведомо, что сулило мне будущее. Как мне расплатиться с долгами тети Шарлотты? Многие предметы, которые я считала принадлежащими ей, не были оплачены. Изрядная доля ее капитала ушла на приобретение китайской коллекции, в последние годы дело себя не окупало. Но сколь тревожным ни было положение, я находила в нем лишнее подтверждение теории Шантель. Мучимая все усиливавшейся болью, доведенная до отчаяния вынужденным бездействием, наблюдая, как растут долги и надвигается банкротство, она нашла в себе силы – а я хорошо знала силу ее воли – подняться с кровати в поисках забвения.

Мне самой предстояло найти решение. Я не могла оставить все как было. В действительности у меня не было такой возможности. Я строила бесконечные планы. Дать объявление, что ищу денежного компаньона? Устроить распродажу, а там будь что будет? Но принудительная распродажа часто сопряжена с низкими ценами. Я должна быть довольна, если выручка покроет долги. После этого останется только дом. Вероятно, можно было продать и его. Вот и весь ответ.

Так разгонялись мои мысли во время бессонных ночей, а по утрам, глядя на себя в зеркало, я бормотала:

– Старая мисс Брет!

Заходила Шантель, оставляла дневник и забирала мой, а назавтра возвращала обратно. На ночь я брала дневник с собой в постель. Мысль о предстоявшем чтении разгоняла тоску. Моя жизнь была бесцветной и тусклой, будущее пугало, но, как и прежде, спасительницей была Шантель. Возможность заглянуть краешком глаза на то, что происходило в Замке Кредитон, давала мне столь необходимую передышку. Не говоря уже о том, что меня всегда привлекал дом Редверса Стреттона.

Чувствуя, как рассеиваются мои мрачные мысли, я ложилась на подушку, пододвигала поближе лампу и принималась за чтение дневника Шантель.

Часть вторая
ЗАМОК

5

27 апреля 1887.Сегодня я прибыла в Замок. Как бы там ни было, я довольна собой. У меня новая подопечная, к тому ж я буду недалеко от Анны. Мы должны как можно чаще видеться. Я твердо намерена сделать для этого все, что от меня зависит. Что Замок ненастоящий, я знала наперед. Мисс Брет презрительно звала его «подделкой», но мне это ничего не говорит. Он имеет все, что полагается иметь замку, в чем я воочию убедилась, проезжая под высокими сводчатыми воротами с башенкой. Впрочем, меня никогда не волновала старина. Как-нибудь расспрошу обо всем, что видела, Анну, если не забуду. Каменные стены смотрятся, будто простояли века. Интересно, как удалось придать им такой вид. Вот еще вопрос к Анне, если зайдет разговор. Что до меня, то я невольно позавидовала: как, должно быть, приятно владеть таким замком, неважно что поддельным. От него веет духом неподдельной роскоши: наверняка жить в нем уютнее, чем в подлинном.

Я сошла с одноконной коляски, нанятой для перевозки меня и моих пожитков из Дома Королевы, и очутилась во внутреннем дворе перед впечатляющей кованой дверью с колокольчиком вроде того, что имеется у входа в Дом Королевы. Я позвонила в колокольчик, и явился слуга.

– Сестра Ломан, – представилась я.

– Ее светлость ждет вас, – ответил он. Такой важный, настоящий дворецкий! Я сразу подумала, что в Замке Кредитон все должно быть безукоризненно – по крайней мере наружно. Я прошла в холл – тот самый, который мне как-то описывала Анна. Да, кругом были развешаны гобелены, о которых она мне рассказывала, – те самые, что она рассматривала, когда впервые встретила своего капитана.

– Прошу вас подождать минутку, сестра Ломан, я доложу о вашем прибытии ее светлости.

Я молча кивнула. Оглядевшись и получив сильное впечатление от увиденного, я сразу поняла, что мне придется по вкусу жизнь в Замке. Скоро вернулся слуга и повел меня по лестнице к «ее светлости». Она восседала на жестком стуле с высокой спинкой. Мегера, сразу решила я, хоть в жизни не видела мегер. Оставалось радоваться, что не она моя подопечная. Я знала по опыту, что такие, как она, – самые худшие из больных. Но она оказалась в полном здравии и к недугам относилась с нескрываемым презрением, видимо, считая за проявление неполноценности. Невольно сравниваю себя с Анной. Та бы тотчас кинулась составлять реестр сокровищ, я же сосредоточилась на людях – хотя бесспорная ценность вещей не ускользнула от моего внимания; я ограничилась тем, что признала дом «роскошным». Профессия сестры-сиделки дает несравненную возможность проникать в души людей: когда кто-нибудь болен и во многом зависит от твоей милости, он выдаст себя сотнями мелких проявлений. Невольно становишься наблюдательной – изучать человеческую натуру всегда казалось мне интересней, чем возиться с неживыми предметами. И это несмотря на мою поверхностность – по крайней мере, когда сравниваю себя с основательной Анной.

Даже на вид леди Кредитон что называется бой-баба. Она придирчиво осмотрела меня и явно не одобрила мою внешность, хоть я из кожи вон лезла, чтобы произвести впечатление скромницы. Сама она выглядела грознее тучи – во всяком случае, на взгляд каждого, кто не отличается моей опытностью. Я думала про себя: в конце концов, меня рекомендовал доктор Элджин, и им нужна сиделка – хочешь не хочешь дадут шанс показать, чего стою. (Уж это я докажу непременно – до того мне понравился Замок Кредитон!) Это место влекло меня с первой минуты, как я о нем услышала. Когда узнала, что здесь появилась вакансия, я буквально возликовала. К тому же мне не хочется разлучаться с Анной.

– Итак, сестра Ломан, вы вступаете в наш дом, – без предисловия заговорила она хриплым мужеподобным голосом. Понятно, почему ее муж искал утешения на стороне. Она из тех драгоценных особ, которые всегда правы и не упустят случая напомнить об этом окружающим. Надежны и безупречны, но очень трудны для совместной жизни.

– Да, леди Кредитон. Доктор Элджин подробно описал мне состояние пациентки.

Рот ее светлости чуть скривился, из чего можно заключить, что больная не относится к ее любимицам. Или она вообще презирает недужных, всех, кто не отличается цветущим здоровьем?

– Я рада, что он ввел вас в курс того, как мы здесь живем. Капитану и миссис Стреттон выделены собственные апартаменты. В данный момент капитана нет на месте, но миссис Стреттон с сыном и прислугой занимают восточное крыло. Но при всем при том, мисс Ломан, хозяйкой дома остаюсь я и, будучи таковой, вникаю во все, что здесь происходит.

Я склонила голову.

– Если у вас возникнут жалобы, затруднения, неясности – исключая, разумеется, рядовые бытовые вопросы, – прошу обращаться прямо ко мне.

– Спасибо, – поблагодарила я.

– Ваша больная отчасти иностранка. Ее манеры могут не всегда совпадать с нашими. Возможны некоторые затруднения. Я рассчитываю, что вы будете мне докладывать обо всем необычном.

Она выражалась туманно, и, по-видимому, у меня был озадаченный вид, потому что она прибавила:

– Доктор Элджин рекомендует вас как исключительно дельную особу.

– Он очень любезен.

– Вы работали сиделкой в Доме Королевы и были замешаны в том злосчастном происшествии. Я как-то встречалась с мисс Брет: разрешила приобрести ненужный мне секретер. Она тоже произвела впечатление очень дельной и практичной женщины.

– Такой она и была, – подтвердила я.

– Тем более странный случай.

– Болезнь очень изменила ее: мучили нестерпимые боли.

Леди Кредитон покачала головой.

– Очень странно. Скажу вам откровенно, сестра Ломан, я долго сомневалась, разумно ли нанимать человека, замешанного в сомнительной истории.

Она из людей, которые представляют свою бестактность за откровенность, у других же считают ее за грубость. Мне знаком этот тип: это чаще всего богатые старухи, привыкшие, что им все сходит с рук. Решив оскорбиться, я поднялась и сказала:

– Не стану вас разубеждать, леди Кредитон. Коль, по-вашему, то, что я ухаживала за мисс Брет, может повредить уходу за вашей больной, лучше мне сразу удалиться.

– Вы нетерпеливы, – остановила она меня. – Не очень хорошее качество для сиделки.

– Позвольте вам возразить. Здесь нет нетерпения. Сколько бы я ни взвешивала ваши слова, все равно ответила бы то же самое: если вы предпочитаете, чтобы я ушла, то и я должна хотеть того же.

– Если бы я была против вас, то с самого начала не просила бы приехать.

Снова я наклонила голову. Первый раунд остался за мной.

– Просто я хотела выразить сожаление по поводу происшедшей с мисс Брет неприятности. Невозможно, чтобы такое происшествие не сказалось на тех, кого оно затронуло.

– Леди Кредитон, быть затронутым не обязательно означает быть замешанным.

О, я быстро набирала очки. Но я понимала, что это объяснялось тем, что она не знала, как со мной говорить. Только ей не следовало волноваться. Мне было и так все ясно. Пациентку она не любила – более того, с ней было что-то неладное. Возможно, вспыльчива, необузданна, способна навлечь на нее «неприятности». Это уже интересно. Я смело двинулась в наступление:

– Осмотрительность и благоразумие – обязательные качества при моей профессии. Едва ли доктор Элджин рекомендовал бы меня на это место, если бы считал, что я ими обделена.

– Миссис Стреттон может вам показаться несколько… истеричной. Доктор Элджин объяснит вам, чем она страдает.

– Он упоминал легочное заболевание в сочетании с астмой.

Она кивнула. Я поняла, что принята. Мне сразу показалось, что она из тех, кому нравится, когда перед ними не пасуют, – и я с самого начала взяла эту линию. Так я добилась одобрения моей кандидатуры на должность сиделки для больной.

– Вы, вероятно, хотите увидеть свою пациентку?

Я ответила, что это было бы весьма желательно.

– Ваши вещи…

– …Остались в холле.

– Их доставят в вашу комнату. Пожалуйста, позвоните, сестра Ломан.

Я дернула за шнурок – мы молча ждали реакции.

– Бейнс, – обратилась она, когда явился слуга, – прошу вас проводить сестру Ломан к миссис Стреттон. Или вы хотите сначала в свою комнату?

– Сначала я хотела бы видеть свою подопечную, – ответила я.

Она наклонила голову, и мы вышли. Я чувствовала ее взгляд на своей спине. Мы двинулись лабиринтом коридоров, несколько раз поднимались короткими пролетами винтовых лестниц, большей частью каменных и вытертых посередине. Полагаю, так было изначально задумано: за каких-то пятьдесят лет камень не вытирается. Но это тоже занятно: дом, притворяющийся тем, чем не является. По-моему, это его сильно одушевляет.

Так мы попали в апартаменты Стреттонов, расположенные, как я догадалась, наверху одной из башен.

– Миссис Стреттон, наверное, отдыхает, – замялся слуга.

– Проводите меня к ней, – строго сказала я.

Он постучал. Из-за двери донесся глухой недовольный голос:

– Кто там?

– Явилась сестра Ломан, мадам, – ответил слуга.

Так как ответа не последовало, он открыл дверь и впустил меня. Люди моей профессии приучены захватывать инициативу, и я обратилась к нему:

– Спасибо. Теперь оставьте меня с моей пациенткой.

Окна были скрыты подъемными жалюзи, в щели проникало минимум света. Больная лежала на кровати, разбросав густые темные волосы по подушкам, в пурпурном халате со светло-розовой оторочкой. Она была похожа на экзотическую тропическую птицу.

– Миссис Стреттон? – обратилась я.

– А вы сестра, – медленно выговорила она.

«Какой она национальности? – гадала я. – Рискнула бы отнести ее к полукровкам с креольской или полинезийской примесью».

– Да, пришла за вами ухаживать. Как здесь сумрачно! Впустим немного света. – Я прошла к ближнему окну и подняла штору.

Она прикрыла глаза ладонью.

– Так лучше, – сказала я тоном, не терпящим возражений. – Теперь давайте поговорим.

Она насупленно смотрела на меня. Верно, была знойная красавица до болезни.

– Доктор Элджин решил, что вам требуется сиделка.

– Вовсе незачем, – ответила она.

– Это мнение доктора Элджина, а мы с вами посмотрим.

Мы смерили друг друга взглядами. Густой румянец на щеках, неестественная яркость глаз подтверждали то, о чем говорил доктор. Предрасположенность к чахотке усугубляла астма. Но больше чем больная, она меня интересовала как личность, так как была женой Анниного капитана. Я сразу задалась вопросом, почему он на ней женился и как это получилось. Не сомневаюсь, в свой час обо всем разузнаю.

– Здесь так знобко, – пожаловалась она. – Не выношу холода.

– Вам нужен свежий воздух. Кроме того, мы должны следить за диетой. Полагаю, вас часто навещает доктор Элджин.

– Дважды в неделю.

Она прикрыла глаза: неожиданно погасшие, они словно тлели. Я представила, какими они могут быть, когда она возбуждена.

– Доктор Элджин разрабатывает для вас диету. Мы позаботимся, чтобы вы поправились, – сказала я бодрым сестринским голосом.

Она отвернулась.

– А теперь, после того как мы познакомились, я пройду в свою комнату. Полагаю, это недалеко?

– Рядом с моей.

– Вот и хорошо. Я смогу добраться, никого не беспокоя.

Выйдя от больной, я направилась в открытую дверь по соседству. Я поняла, что эта комната моя, так как там стояли мои пожитки. Форма комнаты подсказывала, что она располагалась внутри башни. Я сразу прошла к высокому, до пола, окну, открывавшемуся на балкон, вернее, на перила парапета. Вот еще анахронизм, подосадовала я. Надо будет расспросить Анну. Что увидишь за перилами – крутую скалу и реку под ней, да дома Лэнгмута на той стороне.

Я принялась распаковывать вещи, и, пока занималась ими, дверь тихо приотворилась и в комнату просунулось маленькое личико. Это был мальчик лет семи.

– Привет, – сказал он. – Вы сиделка?

– Верно, – ответила я. – Как ты догадался?

– Мне сказали.

– Ты кто?

– Я Эдвард.

– Ну, здравствуй, Эдвард. – Он с серьезным видом пожал протянутую руку.

– Сиделки сидят с больными, – сообщил он.

– И вылечивают, – прибавила я.

Темные глазищи таращились на меня, как на богиню.

– Вы умная, – заключил он.

– И очень, – признала я.

– Ну-ка, умножьте на два. Дважды один два…

– Дважды два четыре, дважды три шесть… – подхватила я.

– А алфавит?

Я на скорости пробежала алфавит. Это произвело впечатление.

– Это ваши наряды? – Я подтвердила. – А лекарства, от которых умирают, у вас есть? – Я была застигнута врасплох. – Как та мебельная женщина, – уточнил он.

Я сразу заметила, что мальчик был сообразительный.

– Нет, только те, от которых выздоравливают, – поспешила ответить я.

– Но… – начал он и тотчас осекся. Донесся звавший его голос. Он ссутулил плечи и приставил к губам палец.

– Мастер Эдвард! – снова позвали его.

Мы молчали. Но дверь была открыта, и в нее вошла гувернантка. Она была нескладная, долговязая, одетая в неприглядную серую блузу и бурую юбку – хуже сочетания не придумать. Волосы и кожа у нее были тоже серые.

– О, – оживилась она, – вы новая сестра. Надеюсь, Эдвард вам не слишком надоедал.

– Скорее развлекал.

– Он в самом деле развит не по летам.

Ее губы и зубы были как у кролика. Мы с первого взгляда невзлюбили друг друга.

– Пойдем, Эдвард, – позвала она. – Ты не должен беспокоить свою маму.

– Полагаю, его мама и есть моя пациентка? – уточнила я.

Она молча кивнула.

– Я скоро освоюсь, – обещала я.

– Вы ведь только что из Дома Королевы. – Ее глаза были настороже. Юный Эдвард по очереди оглядывал нас.

– Да, это дом прежней моей больной.

– Гм. – Она покосилась на ребенка, а я подумала: быстрые, однако, ноги у сплетен! Потом вспомнила Анну и ужасы, которые о ней болтали. Коль меня принимали с долей подозрительности, каково должно быть Анне!

Гувернантка вздохнула: не хотела продолжать при ребенке. Я тоже сожалела, что он присутствовал, но впереди много времени.

Она увела мальчика, и, пока я доканчивала разборку вещей, явилась горничная с чаем. Следом за ней пришел Бейнс: якобы для того, чтобы убедиться, что я устроена, но в действительности, чтобы сказать, что мне будут подавать в моей комнате. Я сообразила, что это указ леди Кредитон – иначе он не осмелился бы появиться на этой половине.

Так мало-помалу я осваиваюсь в Замке Кредитон.

30 апреля.Третий день я нахожусь здесь, но у меня такое чувство, будто пробыла месяцы. Скучаю по Анне. Здесь нет ни одной души, с кем можно дружески поговорить. Будь другой мисс Беддоус, гувернантка, от нее мог бы быть толк, но она невыносимая зануда, только и делает, что пытается мне внушить, будто лишилась положения в обществе. Но стоило ей обмолвиться, что происходит из семьи викария, как я сразу оборвала:

– Можете не продолжать! Я тоже.

Она опешила. Должно быть, у нее не укладывалось в голове, чтобы особа со столь явными пробелами в правилах хорошего тона могла происходить из дома священника.

– Что поделаешь, – жаловалась она, – если тебя воспитывали не для труда – и вдруг возникла нужда.

– Мне в этом повезло больше, – возразила я. – Я с ранних лет знала, что придется добывать хлеб в жестоком мире, и заранее подготовилась.

– Видно, – холодно уколола она. И все же немного потеплела, узнав, что мы из одного стойла, или, выражаясь ее выспренным слогом, обе вышли из «недостаточных дворян».

Она многое порассказала о семействе, за что я ей благодарна. Даже шепотом сказала, что подозревает в моей пациентке наклонность к безумию. Я предпочитаю называть это истерией. Миссис Стреттон – пылкая женщина, вынужденная жить в разлуке с мужем. Мне кажется, она им одержима. Каждый день пишет письма, политые слезами. Мусорная корзинка заполнена обрывками бумаги. Его самого, поведала мне мисс Беддоус, не слишком привечают в доме со времени его «позора». На мой прямой вопрос о природе «позора» она не смогла сказать ничего вразумительного. Очевидно, об этом не принятоговорить. Судя по всему, предпочитают держать его подальше. Но ради ребенка перевезли сюда миссис Стреттон.

– Видите ли, – пояснила она, – мальчик в какой-то мере наследник, пока не женится мистер Рекс.

Это довольно-таки запутанная история, я не успела вникнуть в детали, но непременно разберусь. Слишком много времени отнимает больная. Даже пищу для нее готовлю я, так как доктор Элджин настаивает на строгом соблюдении диеты. Она словно ребенок: подозреваю, что кто-то из прислуги таскает для нее конфеты. Любит и сама варит кофе. Для этого в комнате имеется спиртовка. Думаю, что она бы сильно растолстела, если бы была здорова: Ленива, любит валяться в постели, но доктор Элджин настаивает, чтобы не переутомлялась. Постоянно велит горничным закупоривать окна, а я их открываю. Она не выносит того, что называет «холодом», – это при том, что свежий воздух сам по себе важное лекарство.

Сегодня выяснилось, что жена Бейнса Эдит приходится сестрой Элен. Она сама пришла ко мне в комнату сообщить об этом. Предупредила, что будет счастлива услужить Чем сумеет. Величайшее снисхождение со стороны супруги дворецкого. Она командует всеми горничными, а те перед ней трепещут. Надо думать, Элен дала мне хорошие рекомендации.

1 мая.Сегодня произошло два из ряда вон выходящих события. Мне все больше нравится жизнь Замка. Есть в ней одна особенность – атмосфера какого-то напряжения. Никогда не знаешь, что вытворит моя истеричная пациентка – постоянно жду от нее козней. Что такого мог выкинуть капитан, раз его здесь не жалуют? По мне, так они не должны были приглашать его жену, коль не хотят его самого. Ничего бы не случилось, если бы изредка навещал. Кажется, он сейчас на каком-то острове. Она его так и называет: просто «остров». Я хотела поинтересоваться, где он расположен, да удержалась. Если начинаешь слишком любопытствовать, она уходит в себя.

Мое первое сегодняшнее приключение связано со знакомством с Кредитоном-наследником. С самим Рексом. После обеда, уложив свою подопечную отдыхать, я решила прогуляться по саду. Он здесь, как и подобает, великолепен. При усадьбе имеется четверо садовников с женами, тоже занятыми в Замке. Лужайки смотрятся лоскутами зеленого бархата: каждый раз, глядя на них, невольно мечтаешь сшить такое платье – цветочный бордюр был бы неповторим. Следующая достопримечательность: изумительные цветы стелющегося крестоцвета. Только представь: розово-лиловые и белые соцветия на террасах серого камня – само собой разумеется, крестоцвет Замка Кредитон по крайней мере в два раза ярче, чем где-то еще. Первая мысль, которая мне здесь приходит на ум: какая роскошь! Сама знаешь почему: это жилище миллионера в первом и втором поколении. Чувствуется, как лезут из кожи, чтобы произвести впечатление налаженности, традиции. Недостаток достойных предков Кредитоны восполняют лучшей обстановкой, какую только можно купить за деньги. Все здесь отличается от имения бедняжки леди Хенрок, за которой я ухаживала – и весьма успешно, так как она отказала мне в завещании пятьсот фунтов, – перед тем как я приехала в Дом Королевы. Последние пятьсот лет Хенроки жили в родовой усадьбе. Хоть та и обветшала местами, но разница налицо.

Угадай, кого я увидела, разглядывая солнечные часы в саду? На меня пялился не кто иной, как наследник миллионов, Рекс Кредитон собственной персоной. Мистер, а не сэр Рекс (сэр Эдвард не имел наследственного дворянства; надо полагать, это больная мозоль ее светлости). Он среднего роста, из себя приятный, хоть и не вполне статный. Показная самоуверенность странным образом сочетается в нем с застенчивостью. Он был в безупречном костюме, полагаю, от Сэвил-Роу. В Лэнгмуте ничего подобного не сыскать. Он до того обомлел, увидев меня, что я сочла за лучшее представиться.

– Сиделка миссис Стреттон, – назвалась я.

Он вскинул брови. Они у него светлопесочные, как и ресницы, а глаза желто-карие, цвета топазов. Нос орлиный, как у сэра Эдварда на портрете. Кожа бледная, а усы золотисто-рыжие.

– Вы так молоды для такой ответственной работы, – отозвался он.

– Я прошла полный курс подготовки.

– Разумеется. Будь это не так, вы бы не взялись.

– Конечно, нет.

Он не сводил глаз с моего лица. Видно было, что, если и сомневается в моих способностях, внешность, безусловно, одобряет. Поинтересовался, сколько я пробыла в Замке и довольна ли условиями. Я ответила, что всем довольна, и выразила надежду, что не сделала ничего предосудительного, гуляя по саду. Он уверил, что ничего такого я не совершила, и разрешил гулять, когда вздумается. Потом вызвался самолично показать огороженный сад с прудом и рощу, посаженную вскоре после его рождения: теперь это был молодой ельник. Через него пролегала тропа, ведшая к краю утеса. Он подвел меня к железной ограде и проверил ее на прочность, сказав, что садовникам строго-настрого указано следить за ограждением. Оно и понятно. Площадка обрывалась крутым склоном, уходившим вниз, к реке. Мы стояли, опершись на ограду, любовались домами на скале на другом берегу, соединенном с нашим мостом. В его взгляде промелькнула собственническая гордость, и я вспомнила, что мне рассказывала Анна о Кредитонах, принесших процветание Лэнгмуту. У него был важный, исполненный сознания силы вид. С пылом, невольно передавшимся и мне, заговорил о Лэнгмуте и судоходстве. Чувствовалось, что в этом состоит смысл его жизни, как прежде был смысл жизни отца. Меня захватила романтика «Леди-линии», хотелось узнать как можно больше.

Он охотно рассказал, хоть и несколько суховато, как отец основал дело, о периоде борьбы не на жизнь, а на смерть. По его словам, выходила поистине героическая история: из скромного начинания складывалась большая компания.

Я поразилась, что он разговорился после столь короткого знакомства со мной. Похоже, это удивило и его, потому что он вдруг сменил тему и перешел на деревья и прочие прелести сада. Потом мы вместе вернулись к цветочным часам и прочли надпись на циферблате: «Я учитываю только солнечные часы».