Текст книги "Роковая женщина"

Автор книги: Виктория Холт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)

Между тем она выжидательно смотрела на меня: не терпела выставлять напоказ чувства.

– Иди к себе. Я пришлю с Элен горячего молока.

Причем здесь было горячее молоко? Или думала меня этим утешить?

– Уверена, – докончила она, – твой отец тебе напишет. Он обо всем позаботится.

В тот момент я ее ненавидела, хоть и была неправа: она сообщила мне новость единственным способом, на который была способна. Горячее молоко и уверение, что отец меня не оставит, были в ее устах равнозначны соболезнованию по поводу моей невосполнимой потери.

2

Отец действительно написал. Мы делили общее горе, сообщал он. Что толку распространяться об этом? Смерть любимой жены и матери означала для нас большие перемены. Он был благодарен за то, что я оставалась на руках его дорогой сестры, моей тети Шарлотты, на здравый смысл и добродетели которой он всецело полагался. Истинным утешением для него было сознание, что я в надежных руках. Он выказывал надежду, что и я благодарна ей. Сообщал, что намерен вскоре оставить Индию; хлопотал у друзей из Военного министерства о переводе. Его прошение было встречено с сочувствием, и, поскольку назревали беспорядки в других частях света, он рассчитывал исполнять свой долг на другом театре в самом ближайшем будущем.

Я чувствовала себя словно опутанной паутиной, будто сам дом смеялся надо мной. «Теперь ты наша! – как бы говорил он. – Не воображай, что ты избавишься от нас из-за того, что твоя тетя Шарлотта загромоздила дом чужими призраками». Вот глупые фантазии! Счастье, что я держала их при себе. Элен и миссис Баккл сочувствовали мне, считая странным ребенком, даже миссис Мортон по-своему жалела. Однажды я услышала ее слова, адресованные мисс Беринджер, о том, что люди не должны заводить детей, если не способны заботиться о них. Это противно природе, когда родители уезжают на край света, оставив детей на другом краю на руках тех, кто ничего в них не понимает и больше ценит кусок дерева, к тому ж зараженный жучком! Что до меня самой, то приходилось мириться с тем, что я больше не увижу маму. То и дело мне вспоминалась ее сбивчивая речь. Я идеализировала ее красоту, видела ее то в фигурах с греческой вазы, то в резьбе на высоком комоде, то в позолоченной красавице, поддерживавшей старинное зеркало. Никогда мне не забыть ее: с ней умерла и моя надежда на чудесную жизнь, которую она обещала; теперь я была уверена, что гадкому утенку не суждено было обратиться в лебедя. Иногда, заглядывая в старинные зеркала – металлические или из крапчатого стекла, – я вдруг видела ее лицо вместо собственного болезненно-бледного в обрамлении таких же, как были у нее, густых темных волос. Глубоко посаженные темные глаза тоже напоминали ее глаза – но этим и заканчивалось сходство: слишком худым, с остро выдававшимся носом, было мое лицо. Как вышло, что два человека, такие схожие в своей основе, могли так разно выглядеть? Мне недоставало ее живости, веселья, а, когда она была жива, я воображала, что вырасту такой же. После ее смерти я не представляла себя ею.

– Ты ее так давно не видела, – пробовала утешить меня Элен, не довольствуясь одним горячим молоком.

– Дети быстро забывают, – слышала я ее слова, обращенные к миссис Баккл.

«Никогда и ни за что, – горячо подумала я. – Всегда буду помнить». Все старались быть добрыми, даже тетя Шарлотта. Она предложила мне наибольшее утешение, на какое была способна:

– Я должна посмотреть одну вещь. Возьму с собой и тебя. Это в Замке Кредитон.

– Они что-то продают? – выдавила я.

– Иначе зачем нам туда идти? – спросила тетя Шарлотта.

В первый раз после смерти матери я забыла о ней. Потом я об этом сожалела и просила прощения у собственного отражения в зеркале, в котором приучилась видеть ее лицо вместо своего. И все же не могла справиться с возбуждением, охватившим меня от перспективы попасть в Замок Кредитон. Мне ярко помнился тот день, когда я увидела его в первый раз, и мамины слова, а теперь не терпелось побольше узнать об этом необыкновенном семействе.

На мое счастье, я уже умела скрывать свои чувства, и тетя Шарлотта не представляла, что творилось у меня на душе, когда въехали под каменные своды ворот и над нашими головами открылись конусы башен.

– Подделка! – охладила мои восторги тетя Шарлотта. Обиднее слова она не знала.

Когда я вошла в дом, мне хотелось смеяться от восторга. Обстановку Замка Кредитон следовало бы перенести в Дом Королевы. Кредитоны старательно воспроизвели тюдоровский интерьер, и не без успеха. В просторном холле стоял длинный трапезный стол с большой оловянной чашей. По стенам было развешано оружие, а у подножия лестницы стояли обязательные доспехи. Но тетю Шарлотту интересовала только мебель.

– Этот стол им поставила я, – не без гордости сообщила она. – Из одного кентского замка.

– Он очень хорошо здесь смотрится, – похвалила я.

Тетя Шарлотта ничего не ответила. Вернулся слуга, сказав, что леди Кредитон примет мисс Брет. Он вопросительно глянул на меня, и тетя Шарлотта быстро сказала:

– Можешь подождать меня здесь.

Так я осталась дожидаться в холле, разглядывая толстые каменные стены, частично закрытые коврами самого мастера Гобелена в изумительных серо-голубых тонах. Я поднялась по лестнице рассмотреть один из них, на котором изображались подвиги Геракла. Я внимательно изучала полотно, когда раздался голос из-за спины:

– Нравится?

Я обернулась, увидела близко от себя мужчину и вздрогнула от неожиданности. Он был такой высокий, что мне трудно было представить, какой ему казалась я. Мои щеки зарозовели, но я ответила возможно холоднее:

– Очень. Это подлинный Гобелен?

Он повел плечами, и я отметила, как блеснули его глаза и загнулись кверху уголки губ. Его нельзя было назвать красавцем, но, принимая во внимание светлые волосы, еще больше выбеленные на висках солнцем, и узкие голубые глаза, прищуренные, словно от яркого света, лицо было не из тех, которые легко забываются.

– Я мог бы поинтересоваться, что вы тут делаете, – продолжал он, – но не буду… если не скажете сами.

– Я жду мою тетю, мисс Брет. Она пришла смотреть какую-то мебель. Мы из Дома Королевы, – ответила я.

– Ах, вот откуда!

Мне почудилась насмешка в его тоне, и я кинулась защищаться:

– Это замечательный дом! Однажды в нем ночевала сама королева Елизавета.

– Странная была у этой дамы привычка: спать в чужих жилищах!

– Да, в нашем спала, а другие…

– …Похвастаться не могут? Согласен, наш дом – имитация норманнского замка. Однако надежен и крепок – выстоит на любых ветрах. Дом построен на скале.

– Наш это уже доказал. Впрочем, мне здесь ужасно интересно.

– Счастлив слышать.

– Вы здесь живете?

– Когда бываю на берегу. В основном нет.

– О, значит вы моряк.

– Вы проницательны.

– Только не с людьми. Впрочем, меня больше интересуют вещи.

– Например, гобелены?

– И старая мебель.

– Хотите пойти по тетушкиной стезе?

– Нет, нет! – неожиданно пылко запротестовала я.

– Пойдете. Большинство из нас идет, куда нас направляют. Вы уже так много знаете о гобеленах.

– И вы тоже пошли, куда вас направили?

Он поднял глаза к потолку – жест, сама не знаю, почему, но пришедшийся мне по вкусу.

– Да, полагаю, что так.

Мне сразу захотелось узнать о нем больше. Именно такого человека я ожидала встретить в Замке Кредитон – он возбудил мой интерес, словно был диковинным предметом мебели.

– Как мне вас называть?

– А вы хотите как-нибудь называть?

– То есть… я бы хотела знать ваше имя.

– Я Редверс Стреттон, обыкновенно именуемый Ре-дом.

– О! – не сумела я скрыть разочарования.

– Вам не нравится?

– Как вам сказать? Ред звучит не очень солидно.

– Не забудьте, на самом деле я Редверс – согласитесь, это уже солиднее.

– В первый раз слышу такое имя.

– Могу только сказать в его защиту, что это доброе западное имя.

– Правда? А я подумала, оно у Кредитонов семейное.

Мои слова странным образом позабавили его.

– Не могу с вами не согласиться. – Мне показалось, что он смеялся над моей наивностью. – Теперь, дабы не прослыть невежей, я должен спросить ваше имя.

– Вообще-то мне не следовало бы говорить, но если вам в самом деле интересно…

– О, да, очень.

– Я Анна Брет.

– Анна Брет! – повторил он, словно заучивал наизусть. – И сколько вам лет, мисс Анна Брет?

– Мне двенадцать.

– Так молоды и столько знаете.

– Это оттого, что живу в Доме Королевы.

– Надо полагать, это все равно, что жить в музее.

– В какой-то мере да.

– Это делает вас старше ваших лет. Рядом с вами чувствуешь себя легкомысленным и юным.

– Сожалею.

– Не стоит. Мне это даже нравится. Ведь я на целых семь лет старше вас.

– Неужели?

Он кивнул и засмеялся, прищурив глаза.

Слуга вернулся в холл.

– Ее светлость приглашает молодую особу, – обратился он ко мне. – Прошу следовать за мной, мисс.

Когда я уже отвернулась, Редверс Стреттон сказал вдогонку:

– Мы еще встретимся – надеюсь, не так мимолетно.

– Я тоже буду надеяться, – не таясь, ответила я.

Слуга не подал виду, что счел поведение Редверса Стреттона по меньшей мере странным, и я поспешила за ним по широкой лестнице, миновав рыцарские доспехи. Я была почти уверена, что ваза, стоявшая у разворота лестницы, была эпохи Минь: об этом свидетельствовала ярко-лиловая окраска фарфора. Я не сдержалась, глянула на нее, а, когда поворачивалась, увидела внизу Редверса Стреттона. Широко расставив ноги, руки в карманах, он провожал меня глазами. Поймав мой взгляд, наклонил голову, словно благодарил, что обернулась, и я сразу пожалела о том, что выказала детское любопытство. Я отвернулась и поспешила догонять слугу.

Мы шли галереей, увешанной картинами, и я злилась, что не могла задержаться и оценить их достоинства. Самая большая картина в центре галереи изображала мужчину: я определила, что она была написана лет пятьдесят назад. Я не сомневалась, что это был сэр Эдвард Кредитон, основатель судоходной компании, покойный супруг женщины, которую мне предстояло увидеть. Как мне хотелось подробнее рассмотреть портрет! Я мельком ухватила суровое выражение лица – сильного, если не жестокого, с характерным загибом кверху уголков губ, что я наблюдала несколькими минутами раньше у человека, с которым разговаривала. Но он не был Кредитон. Должно быть, племянник или что-то в этом роде. Только этим можно было объяснить сходство.

Слуга остановился и постучал в дверь. Потом распахнул ее и объявил:

– Молодая особа, ваша светлость.

Я вошла в комнату. На стуле, ненатурально выпрямив спину, с каменным лицом сидела тетя Шарлотта, в полной готовности к предстоявшему торгу. Мне не раз доводилось видеть ее такой.

В широком орнаментальном кресле – характерные изящные завитки и короны эпохи Реставрации – восседала женщина, тоже крупная, под стать креслу, но едва ли орнаментальная. Она была темная, с тускло-бледным лицом и черными смородинами бегавших обезьяньих цепких глаз. Глаза были молодыми и не вязались с морщинами. Тонкие, плотно сжатые губы чем-то напоминали стальной капкан. Крупные руки, гладкие и белые, украшало несколько колец – с рубинами и бриллиантами. Руки лежали на мощных ногах, а из-под складок подола выглядывали загнутые носы комнатных туфель.

У меня сразу душа ушла в пятки и выросло уважение к тете Шарлотте, которая способна была сидеть, не роняя достоинства, перед такой грозной дамой.

– Моя племянница, леди Кредитон.

Я присела, и леди Кредитон несколько секунд сверлила меня мартышачьими глазами.

– Она учится разбираться в антиквариате, – продолжала тетя Шарлотта, – и иногда сопровождает меня.

«Разве?» – про себя усомнилась я. Впервые об этом было заявлено вслух, хоть я уже догадывалась, что было у нее на уме. Этим ограничилось объяснение моего присутствия. Они вернулись к секретеру, о котором, очевидно, шла речь до моего появления. Я внимательно слушала.

– Должна обратить ваше внимание, леди Кредитон, – не без ехидства сказала тетя Шарлотта, – что его только приписывают Буллю. Правильно, углы богато декорированы. Но лично я склонна относить его к более позднему периоду.

Я сразу заметила, что предмет красивый, только тетя Шарлотта ни за что этого не признавала.

– К тому ж имеются повреждения, – прибавила она.

Леди Кредитон не представляла, каких трудов стоило сбыть мебель, если она не была в первоклассной сохранности. Она полагала, что дефекты способен был устранить всякий, кто мало-мальски знал свое дело. Тетя Шарлотта только фыркнула на такие слова:

– Тот, кто знал это дело, уже больше ста лет мертв.

Она имела в виду Андре-Шарля Булля, в авторстве которого только что сама же усомнилась.

Между ними шел вязкий торг: леди Кредитон перечисляла достоинства, тетя Шарлотта упирала на недостатки.

– Не думаю, чтобы в Англии была другая такая вещь, – заявила леди Кредитон.

– Хотите, чтобы я для вас нашла? – победно возразила тетя Шарлотта.

– Мисс Брет, я продаю свою вещь, так как не имею для нее применения.

– А я сомневаюсь, что смогу найти подходящего покупателя.

– С вами может не согласиться другой посредник.

Слушая их препирательства, я думала о мужчине, которого встретила внизу, гадала о степени его родства с этой женщиной и человеком, изображенным на портрете.

Наконец они сговорились. Тетя Шарлотта твердо стояла на цене, которую сама же считала безрассудной, а леди Кредитон недоумевала, чего ради она идет на такую жертву. Одного поля ягоды, решила я. Обе были одинаково жестки. Так или иначе дело было решено, и в ближайшие дни секретеру предстояло переехать в Дом Королевы.

– Боже, как торгуется! – восхитилась тетя Шарлотта, когда мы отъехали.

– Тетя, ты переплатила?

Тетя Шарлотта строго улыбнулась в ответ.

– Я рассчитываю получить настоящую цену, когда объявится достойный покупатель.

Судя по ее улыбке, она считала, что переиграла леди Кредитон. Жаль, что я не могла прокрасться в Замок Кредитон и услышать, что думала леди Кредитон.

Мужчина, которого я встретила в холле Замка, никак не шел из головы. Я решила осторожно разведать, что знала о нем Элен. Когда мы в очередной раз отправились гулять, я привела ее на холм, с которого открывался вид на Замок. Мы сели на одну из скамей, поставленных фондом, специально созданным Кредитонами для украшения города.

Мне давно приглянулась эта скамья: с нее можно было любоваться рекой и Замком.

– А я ходила к ним с тетей Шарлоттой, – похвасталась я. – Мы купили буллевский секретер. – Чтобы Элен не фыркала, что я «задаюсь», я быстро перешла к делу, состоявшему на этот раз не в демонстрации моих познаний. – Я видела леди Кредитон и одного… мужчину.

Элен была заинтригована.

– Мужчину? Молодого?

– Не особенно, – ответила я – На семь лет старше меня.

– Это она называет не молодым! – засмеялась Элен. – Интересно, откуда ты узнала?

– Он сказал.

Она недоверчиво посмотрела на меня, и, чтобы не быть обвиненной в том, что я, как она выражалась, «фантазирую», я сказала:

– Мужчина был в холле. Увидев, что я рассматриваю гобелен, он подошел и сказал, что его зовут Редверс Стреттон.

– Ах, он, – вздохнула Элен.

– Почему ты так говоришь?

– Как?

– Пренебрежительно. Я думала, все, кто живет в этом месте, для тебя все равно что боги. Кто такой Редверс Стреттон и что он там делает?

Элен искоса посмотрела на меня.

– Я не должна тебе говорить про это, – ответила она.

– Почему?

– Этого бы не хотела мисс Брет.

– Согласна, это не имеет отношения к буллевским шкафам и Комодам Людовика Пятнадцатого – единственным, чем, по мысли тети Шарлотты, должна интересоваться я. Так о чем таком нельзя мне говорить?

Элен пугливо оглянулась через плечо, как всегда делала, когда заходила речь о Кредитонах, словно боялась, что сейчас разверзнутся небеса и на землю сойдут мертвые Кредитоны мстить нам за недостаток почтения.

– Ладно, не глупи, Элен. Ну, расскажи, – просила я.

Но Элен плотно сжала губы. Я знала это ее настроение и всегда ухитрялась угрозами и лестью выманить, что хотела. И на этот раз я грозилась выдать все, что знала про ее интерес к мужчине, которого одна фирма присылала сгружать и погружать мебель, обещала рассказать сестре, что она выболтала мне кое-какие секреты Кредитонов. Но она была непреклонна. С выражением мученицы, готовой взойти на костер за веру, ни в какую не соглашалась говорить о Редверсе Стреттоне.

Если бы она удовлетворила мое любопытство, мне было бы, наверное, легче забыть о нем. Но мне нужно было чем-то перебить навязчивые мысли о смерти мамы. Таким отвлечением стал Редверс Стреттон. Его загадочное присутствие в Замке Кредитон немного скрасило в эти месяцы мою меланхолию, вызванную смертью мамы.

Секретер поставили в большой комнате (на самом верху), которая была загромождена еще больше остальных. Она всегда притягивала меня, потому что лестница, которая к ней вела, выходила на ее середину, а по сторонам шли скаты крыши, так что в углах потолок отстоял всего на несколько дюймов от пола. Я считала эту комнату самой интересной в доме и старалась угадать, как она выглядела до того, как тетя Шарлотта превратила ее в склад. Миссис Баккл вечно жаловалась на это, спрашивала, как можно бороться с пылью при такой скученности. Когда я приезжала на прошлые каникулы, тетя Шарлотта сообщила, что мне придется ночевать в комнате по соседству с этой, так как она купила еще один высокий комод и пару больших кресел, которые вынуждена была поставить в мою прежнюю комнату, и теперь мне было не подобраться к кровати. Поначалу мне показалось наверху жутковато, но со временем понравилось.

Секретер втиснули между горкой с веджвудским фарфором и напольными часами. Когда в доме появлялся новый предмет, его первым делом тщательно чистили. Я попросила у тети Шарлотты разрешения сделать это самой.

– Пожалуйста, – деланно проворчала она, и, хоть выказывание чувств было противно ее принципам, она не смогла скрыть, что рада моему интересу.

Миссис Баккл показала мне, как готовить смесь воска и скипидара, которой мы всегда пользовались, и я приступила к делу. Я старательно полировала дерево, думая о Замке Кредитон и еще больше о Редверсе Стреттоне, лишний раз убеждая себя, что должна выведать у Элен, кто он такой, как вдруг заметила, что один ящик у секретера был необычный. Я не могла понять, отчего он меньше других.

Взволнованная своим открытием, я кинулась в комнату тети Шарлотты, сидевшей над счетами. Я сказала, что обнаружила странность у нового секретера, и потащила ее наверх. Она постучала по ящику и улыбнулась.

– Ах, ты об этом? Старый трюк. Здесь имеется потайной отдел.

– Потайной отдел?!

Она снисходительно усмехнулась.

– Ничего особенного. Их специально делали, чтобы прятать от неопытных воров драгоценности или хранить секретные бумаги.

Я распалилась и не смогла сдержать чувств. Тете Шарлотте это понравилось.

– Глянь-ка. Сейчас покажу. Ничего особенного. Они будут тебе часто попадаться. Здесь должна быть пружина. Вот она. – Задняя стенка ящика раскрылась, обнажив полость.

– Тетя, там что-то есть.

Она просунула руку и достала. Это была статуэтка дюймов шести в длину.

– Это фигура женщины! – вскричала я. – Ах, как красиво!

– Гипс, – отмахнулась она. – Ничего не стоит.

Тетя нахмурилась. Вещь явно не имела никакой цены. Но она сильно взволновала меня: отчасти потому, что была обнаружена в потайном отделе, но главным образом из-за того, что попала к нам из Замка Кредитон.

Она повертела ее в руках.

– Должно быть, откуда-то отломилась.

– Но зачем ее спрятали в потайной отдел?

Она пожала плечами.

– Она почти ничего не стоит, – повторила еще раз.

– Тетя, можно мне забрать ее в мою комнату?

Она передала мне вещицу.

– Удивляюсь, чем она тебя интересует. Она же ничего не стоит.

Но я уже спрятала фигурку в карман фартука и опять взялась за тряпку. Тетя Шарлотта вернулась к своим счетам. Только она ушла, я принялась рассматривать статуэтку. Волосы женщины растрепались, руки были отведены назад, длинное платье прилипло к телу, словно обдуваемое сильным встречным ветром. Я гадала, кто мог спрятать фигуру в потайной отдел и зачем, коль она ничего не стоила. Кроме того, я раздумывала, не должны ли мы вернуть ее леди Кредитон, но, когда я обмолвилась об этом тете Шарлотте, та только отмахнулась.

– Они решат, что ты сумасшедшая. Она же ничего не стоит. Вдобавок я и так переплатила. Будь ей цена хоть пять фунтов, все равно она была бы моя – за те деньги, что я отдала. Но это не так. Вещь не стоит и пяти шиллингов.

Статуэтка попала на мой туалетный столик и впервые после смерти мамы утешила меня. Я сразу заметила полустершуюся надпись на юбке и разобрала ее с помощью увеличительного стекла: «Роковая женщина».

В тот год приезжал отец. Он сильно изменился в отсутствие смягчающего влияния мамы, держался отчужденнее, чем прежде. Я убедилась, что будущему, о котором я мечтала, не суждено сбыться. Я и прежде догадывалась, что оно не будет идеальным, но продолжала мечтать о переезде к отцу. Теперь я знала, что это неосуществимо.

Он замкнулся, стал еще молчаливее и сдержанней, а я не умела отвлекать его, как в свое время мама.

Он сообщил, что переезжает из Индии в Африку. Я знала из газет, что там начались волнения. Мы должны были защищать огромную империю: в каком-нибудь отдаленном уголке земного шара всегда было неспокойно. У него не было теперь других желаний, кроме как служить Королеве и Империи, и он был благодарен тете Шарлотте – как должна была быть благодарна и я – за то, что она избавила его от тревог за мое благосостояние. Через год я должна была ехать в Швейцарию для довершения образования. Это было желание мамы. Пройдет еще год, а там посмотрим.

Он отбыл в свой полк, отправлявшийся на зулусскую войну. Шесть месяцев спустя мы получили известие, что он погиб.

– Он умер, как всегда хотел умереть, – отозвалась тетя Шарлотта.

Я оплакивала его меньше, чем маму. К тому времени он сделался для меня чужим.

Мне исполнилось семнадцать. Тетя Шарлотта не уставала напоминать, что теперь она была моей единственной родственницей и я обязана была во всем слушаться ее. Я же начала догадываться, что и она кос в чем прислушивалась ко мне, хоть об этом не говорилось вслух.

Дом, кажется, почти не изменился за десять лет, что прошли с тех пор, как я впервые вошла через ворота в краснокирпичной стене. Однако моя жизнь круто перевернулась, хоть эти изменения не затронули других обитателей Дома Королевы. Разве что на десять лет постарели. Элен было двадцать пять, у миссис Баккл родились первые внуки, миссис Мортон выглядела в точности так же, а мисс Беринджер исполнилось тридцать девять. Но меньше всех изменилась тетя Шарлотта – впрочем, для меня она всегда была суровой старухой, какой казалась с самой первой встречи. Есть одно общее во всех тетях Шарлоттах, где бы они ни обитали: они являются на свет старыми и трезвомыслящими и не меняются до конца.

Я все-таки узнала причину, почему Редверс Стреттон был в Замке Кредитон. Элен рассказала мне об этом, когда мне исполнилось шестнадцать, так как, по ее словам, я была уже не ребенок и пора мне было узнать о жизни такое, чего не узнаешь, сколько бы ни возился с траченной древоточцем рухлядью. Это она к тому, что мои антикварные познания заметно возросли, и даже тетя Шарлотта начала считаться с моими суждениями.

– Он вроде как имеет право на жизнь в Замке, – как-то сказала Элен, когда мы вместе любовались, сидя на знакомой скамье, серой каменной громадой на той стороне реки. – Только это право называется «фиктивное».

– Как это, Элен?

– Хотите знать, мисс Разумница?

Я несмело ответила, что хочу. И наконец услышала историю. Пора мне было разобраться, что из себя представляют мужчины, предуведомила Элен. Они совсем не такие, как женщины: способны на поступки, которые, хоть и не совсем правильны и достойны сожаления, тем не менее простительны, потому что совершаются мужчинами, но стоит женщине сделать то же самое, как ее отлучат от общества. Таким мужчиной был сэр Эдвард.

– Он был большой любитель леди.

– То есть своих кораблей?

– Нет, я о живых женщинах, из плоти и крови. За десять лет брака с леди Кредитон у них не появилось ребенка. Это был для него удар. Так вот, короче говоря, он положил глаз на горничную жены. Говорят, хотел узнать, чья была в том вина – его или жены, – что у них не рождались дети, потому что больше всего на свете хотел сына. Конец вышел смешной – если, конечно, можно смеяться над грехом. Вдруг оказалось, что у леди Кредитон должен родиться ребенок. И у горничной тоже.

– И что на это сказала леди Кредитон? – Я представила ее в большом кресле со сложенными на коленях руками. Впрочем, тогда она выглядела не так. Была молода, вернее, относительно молода.

– Она всегда слыла рассудительной. Ей хотелось сына не меньше, чем ему. Ведь кто-то должен наследовать дело. А ей в ту пору было под сорок. Не лучшее время рожать, тем более первенца.

– А горничной?

– Той было двадцать один. Сэр Эдвард все предусмотрел. Очень хотел сына. Что если у леди Кредитон родилась бы девочка, а у горничной сын? Он был жадный. Вот и решил: пускай будут двое. А леди Кредитон… Она женщина необыкновенная. Словом, пришли к какому-то согласию. Младенцы должны были появиться на свет почти одновременно, и оба в Замке.

– Как странно.

– Кредитоны не обычные люди, – с гордостью сказала Элен.

– Ну и как – родились?

– Да, и оба мальчики. Я думаю, знай он наперед, что леди Кредитон родит мальчика, не было бы всего скандала. Только откуда ему было знать?

– Даже сэр Эдвард кое о чем мог не знать, – съязвила я, но Элен так увлеклась рассказом, что пропустила мимо ушей неуважение к кумиру.

– Итак, оба мальчика должны были воспитываться в Замке, и сэр Эдвард признал обоих. Одного назвали Рекс.

– Ему было назначено стать королем?

– Да, сыну леди Кредитон, – подтвердила Элен. – Другой был сын Валерии Стреттон.

Ред и был этот другой.

– Редверс… У Валерии Стреттон были редкостные рыжие волосы – вы таких не видели. Ее сын вырос светловолосым, но больше похожим на сэра Эдварда, чем на мать. Воспитывался вместе с молодым барином: одна школа, общие учителя, обоих готовили к делу. Юный Ред мечтал о море, может, того же хотел и мистер Рекс, только его послали учиться, как обращаться с деньгами. Ну вот, теперь вы знаете.

Элен перескочила на тему, представлявшую для нее больший интерес, чем даже история Кредитонов: к своим отношениям с мистером Орфи, мебельщиком, обещавшим жениться на ней, когда сможет обеспечить кров, который считал достойным ее. Элен от всей души надеялась, что им не придется слишком долго ждать, потому что была не так молода и довольствовалась даже одной комнатой в придачу к тому, что называла «привязанностью» мистера Орфи. Но он был не из таких. Ему нужна была гарантия обеспеченного будущего: он хотел отложить деньги на лошадь с повозкой и завести собственное дело.

Элен мечтала, что в один прекрасный день случится чудо и сами собой явятся деньги.

– Но откуда? – интересовалась я.

– Никогда не знаешь наперед, – загадочно отвечала она.

Тетя Шарлотта как-то обмолвилась, что Элен может кое-что перепасть, если будет работать у нее на момент смерти. Это она сказала в ответ на намек Элен, что та может подыскать более подходящее место.

– Никогда не знаешь, – повторила Элен. – Но я не из тех, кто желает смерти другим.

Я слушала вполуха, как она расписывала достоинства мистера Орфи, но думала при этом о мужчине, которого однажды встретила – теперь уж давно, – сыне сэра Эдварда и горничной. Сама не знаю, почему он не шел из головы.

Вот мне и восемнадцать.

– Еще чего, кончать школы! – огрызнулась тетя Шарлотта. – Такая чепуха могла прийти в голову только твоей матери. Откуда, по-твоему, взяться деньгам на школы? Жалованье отца кончилось с его смертью, он не отложил ни гроша. Об этом позаботилась твоя мать. Умер, так и не расплатившись с долгами, которые она наделала. Что до твоего будущего, то тут все ясно: у тебя есть наклонность к моему ремеслу. Но имей в виду, тебе еще многому учиться. Всю жизнь учишься, но я считаю, что у тебя есть шансы преуспеть. Так что оставляй-ка школу по окончании семестра и приступай к делу.

Так я и сделала. Когда годом позже мисс Беринджер надумала выйти замуж, это как нельзя больше устроило тетю Шарлотту.

– Старая дура, – отозвалась она. – В ее-то возрасте. Она еще пожалеет.

Возможно, мисс Беринджер и вправду была старая дура, но ее супруг был не дурак, и, как поведала мне тетя Шарлотта, следовало ждать неприятностей, учитывая, что в свое время мисс Беринджер вложила немного денег в их общее предприятие: это было условие, на котором ее взяла тетя. В дом зачастили адвокаты, что вовсе не нравилось тете Шарлотте. Я догадывалась, что они требовали денег.

Наклонность у меня и в самом деле была. Бывая на распродажах, я ловила себя на том, что у меня словно по волшебству загорались глаза, когда случалось увидеть редкостную вещь. Тетя Шарлотта была мной довольна, хоть и редко показывала, а больше упирала на промахи, которые случались все реже и перевешивались все более частыми удачами.

В городе нас стали называть Старой и Молодой мисс Брет. Я чувствовала в этом неодобрение. Мои занятия считались неподобающими для девушки: слишком они были неженскими – так мне никогда не найти мужа. Еще пара лет, и из меня получится новая мисс Шарлотта Брет.

Я догадалась, что как раз этого и хотела тетя Шарлотта.