Текст книги "Роковая женщина"

Автор книги: Виктория Холт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

Это мое признание изменило наш разговор. Он сразу посерьезнел.

– Могу вас понять. Я вас часто вспоминал.

– Вы?

– Из-за того вечера. Необыкновенно теплое воспоминание для меня. А для вас?

– Для меня тоже.

– И вдруг все резко изменилось, верно? Только когда явилась ваша тетя, я понял, какой это был необыкновенный вечер. Как сейчас вижу ее стоящей в позе ангела-мстителя с разящим огненным мечом. Несчастные грешники, прочь из Эдема!

– Ваше уподобление идет слишком далеко, – усмехнулась я.

– А потом она умерла.

– Это случилось много позже.

– И пошли слухи. Простите, возможно, мне не следовало касаться этого. Может, вас расстраивает, когда об этом вспоминают.

– Только не вы, – ответила я. Мне вдруг стало безразлично, что я себя выдавала. Я переживала то же счастье, что и в тот вечер в Доме Королевы. Только он обладал способностью заставить меня отбросить осторожность.

– После ее смерти возникли некоторые сомнения в обстоятельствах того, как это случилось, – продолжал он. – Представляю, как вы переживали из-за них.

– Да, – призналась я. – Видите ли, казалось невероятным, что она способна была лишить себя жизни. Это было так не похоже на нее. Правда, она сделалась инвалидом. Если бы не Шантель – сестра Ломан, – не представляю, что бы случилось. Думаю, это было бы ужасно.

– Люди делают странные вещи. Никогда нельзя быть уверенным в их мотивах. Если не она сама покончила с собой, кто еще мог это сделать?

– Сама часто об этом думаю. Элен отчаянно хотела выйти замуж и опасалась, что мистер Орфи никогда не женится на ней, если она не принесет приданого, обещанного тетей Шарлоттой – после ее смерти, разумеется.

– Вполне достоверный мотив.

– Но это так тривиально! Кроме того, я не представляю Элен убийцей. Куда легче могу вообразить в этой роли миссис Мортон. Она всегда была сплошная загадка. Оказалось, что у нее имелась больная дочь и она мечтала жить вместе. Я знала, что она терпит жизнь у тети Шарлотты только в надежде на то, что получит после ее смерти. Несмотря на долгие годы, проведенные в Доме Королевы, я так и не раскусила миссис Мортон. И естественно, подозревалась я – основная наследница, которая была с ней не в лучших отношениях и которой доставалось все.

– Как я догадываюсь, не очень много.

– Этого я не могла знать. Только после смерти выяснилось, что она безнадежно погрязла в долгах.

– Могу представить, что вы тогда пережили.

– Это было ужасно. На меня оглядывались на улицах, шептались за спиной.

– Я знаю, – сказал он.

– Вы – знаете?

– Знаю, что значит быть под подозрением.

Я смотрела на серые в лунном свете силуэты берега, на усыпанное мириадами звезд сине-фиолетовое небо; воздух казался напоен томным ароматом мускуса.

– До вас доходили слухи обо мне? – спросил он.

– Какие слухи? Не понимаю.

– Я думал, вы, возможно, что-нибудь слышали. От Каллума, к примеру. Кто-нибудь заговаривал о «Роковой женщине»?

– Имя корабля я, кажется, слышала, но Дик ничего мне о нем не говорил.

– Вполне может статься, что вы о нем еще услышите, – сказал он, – и, если это случится, я предпочел бы, чтобы вы услышали от меня.

– Это корабль, на котором вы отплыли после…

– Да, наутро после вечера, когда вы принимали меня в Доме Королевы. Я хотел рассказать вам об этом плавании. Оно оказалось роковым и по сей день остается загадкой.

– Так расскажите.

– Каллум был у меня казначеем на «Роковой женщине», как и теперь. Несколько членов команды, которые плавали со мной в тот раз, сейчас тоже здесь. Это было совсем другое судно по сравнению с «Невозмутимой леди». То был парусник.

– И вдобавок женщина, – вставила я.

– Да, как ни странно. Видимо, это как-то сказалось. Настоящая была красавица. Баркинтина, построенная для плавания в китайских морях. Я провел ее вокруг мыса Доброй Надежды до Сиднея, а после отправился к островам. Как и в нынешнее плавание мы взяли несколько пассажиров. Один из них был торговец драгоценными камнями, некий Джон Филлимор. Он вез замечательную коллекцию бриллиантов и намеревался посмотреть австралийские опалы. По характеру он был болтлив, любил прихвастнуть своими сделками, любил пустить пыль в глаза. И он умер…

– Вы хотите сказать…

– Хочу сказать, что он умер. Доктор Грегори диагностировал апоплексический удар. Однажды вечером, после того как мы пообедали, он отправился в бар и выпил, кажется, одну-две рюмки бренди. Вообще, он пил довольно много. Потом пошел в свою каюту. Наутро, когда к нему вошел стюард, он оказался мертв.

– Значит, и доктор Грегори был на «Роковой женщине»?

– Да, был судовым врачом, как и сейчас. Это особенность наших линий, что мы всегда берем в рейс врача. Обычно это делается только на чисто пассажирских судах. Джона Филлимора мы похоронили в море, но бриллиантов не нашли.

– Он их держал в каюте?

– В этом и была его глупость. По его словам, они стоили целого состояния. Мы его предупреждали, что было бы разумнее поместить их в наш сейф, но он не желал и слушать. Ни за что, отвечал. Что если при заходе в порт кто-нибудь взломает сейф и сбежит с его бриллиантами? Он никому не доверял. Вообще, был очень подозрителен по натуре, и, по-моему, его подозрения были направлены против кого-то из команды. Помнится, как-то вечером мы сидели в узком кругу – кажется, Каллум и Грегори были среди нас, – и он проговорился, что о его намерении отправиться в плавание со столь драгоценным грузом могли прознать опытные воры драгоценностей и специально наняться в команду, чтобы ограбить его. Он хорошо сознавал стоимость своей коллекции. В тот вечер он рассказывал нам страшные истории о том, как вламывались в его дом и контору, заявил, что не желает рисковать бриллиантами. Он никогда не держал их больше двух дней на одном месте. Я подозревал, что они были у него на поясе в кожаном ремне, который он носил под одеждой. Однажды вечером он выпил лишнего, и пришлось помогать ему добраться до каюты и укладывать в койку. Наутро он был в ужасе, что кто-нибудь мог заметить мешочек с бриллиантами. У нас даже было обыкновение подшучивать на этот счет. Все мы считали, что вздохнем с облегчением, когда придем в Сидней и избавимся от опасного груза. Как вдруг он умирает, и мы хороним его в море. А бриллианты исчезают. Мы перевернули вверх дном его каюту – ничего не обнаружилось. Если бы кое-кто из нас не видел их своими глазами, мы бы усомнились, что они вообще существовали. Когда мы добрались до суши, о случившемся было заявлено властям. Обыскали весь корабль, но так и не нашли бриллиантов. Все считали, что они спрятаны где-то на судне.

– И вы их так и не обнаружили?

– Так и не обнаружили, – повторил он. – Но вы можете себе представить, какие пошли слухи. Джон Филлимор умер, хоть ему не было и сорока, а прежде за ним не наблюдалось никаких болезней. Загадочно само по себе, но, разумеется, меркнет в сравнении с загадкой пропавших бриллиантов. Это при том, что считается: один человек больше всех осведомлен обо всем, что происходит на судне. Вы знаете, кто этот человек.

– Капитан? – уточнила я.

– Вот именно. Я видел бриллианты, даже держал в руках. Найдутся такие, кто присягнет, что я с вожделением смотрел на них.

– Это действительно было?

– Никогда в жизни не видел в бриллиантах достойного предмета вожделения.

– Они стоили больших денег.

– В том-то и дело. Кое-кто считает, что за деньги можно совершить любое злодейство.

– К сожалению, это так.

– Однако я должен досказать вам эту историю. Из Сиднея мы отправились на Коралл.

– Коралл?

– Да, Коралл. Там мы простояли двое суток: два дня и две ночи. На острове нет подходящего причала, и судно стояло на якоре в заливе.

– Оттуда ваша супруга.

– Да, там она жила с матерью в старой полуразвалившейся усадьбе. Сами увидите, когда попадете туда. На острове было празднество: туземные танцы, костры, весь день не умолкали барабаны, созывая людей в городок, где с наступлением сумерек были назначены торжества. Все хотели видеть это красочное событие. После смерти Джона Филлимора из-за вызванной ею всеобщей подозрительности на судне создалась нездоровая обстановка. У каждого корабля есть нечто, неподвластное суду логики. Он словно живое существо, во всяком случае, на взгляд моряка. Так вот, «Роковую женщину» словно подменили. Вдруг вся насторожилась, сделалась тревожной. Я почувствовал, что на борту воцарился дух мятежа. Только моряк способен чувствовать такое. У меня было ощущение, что я командую «Летучим голландцем» – слыхали о таком судне? По-моему, о нем знают все.

– Вы о корабле-призраке, который замечали в штормовую погоду у мыса Доброй Надежды?

– Да. Который обречен вечно бороздить моря из-за убийства, совершенного на борту: на судне был груз драгоценного металла, а команду поразила чума, и кораблю не разрешали войти ни в один порт. Такое же ощущение обреченности было и на «Роковой женщине». Кто-то пустил слух, что на корабле произошло убийство, – и этому с легкостью поверили, так как хоть у нас не было драгоценного металла, но мы везли бриллианты Филлимора. Команду судна из легенды выбила чума – на «Роковую женщину» тоже напала своего рода чума. Она была в головах: казалось, в воздухе судна носился дух приближающейся развязки. Все чувствовали ее близость и были заражены неповиновением. То есть, разумеется, никто не отказывался выполнять приказания, но… как мне вам объяснить? Я был капитан, я знал и видел Джона Филлимора и его проклятые бриллианты. Бог свидетель, как я об этом жалел! Так мы прибыли на Коралл. Вся команда желала сойти на берег, чтобы участвовать в празднике, но, естественно, кто-то должен был остаться на борту. В конце концов, было решено оставить на вахте минимум людей, не больше полудюжины, до полуночи, когда вернутся остальные. Я уже видел празднество, оно меня не интересовало. В тот вечер мной овладела тревога, я словно знал, что мое судно в опасности. Из дома я мог видеть его на якоре в заливе, и меня охватило предчувствие, что там не все ладно. Беспокойство было столь сильным, что я решил добраться до него на веслах и самолично проверить. Я спустился к берегу и взял небольшую лодку, но только я отчалил от берега, как раздался оглушительный взрыв и судно разлетелось на обломки, усеявшие весь залив. К берегу сбегался народ. Луны не было, светили только звезды. Мне ничего другого не оставалось, как развернуть лодку и грести к берегу, так как в воздухе слышался тревожный гул и я опасался нового взрыва. До моих ушей донесся чей-то выкрик: «Это капитан».

– Взрыв произошел на самой «Роковой женщине»?

Он кивнул.

– Таков был ее конец. Превратилась в бесформенные обломки. К утру она затонула в заливе, только рассеянные остатки остались на плаву. Я лишился своего судна. Можете представить, что это значит для моряка. Мне доверили корабль, а я допустил, чтобы случилось подобное. Я был осрамлен, обесчещен.

– Но в этом не было вашей вины.

– Не знаю, что произошло в тот вечер на корабле, – это и сейчас загадка. Самое странное, что оставленная на вахте часть команды тоже почему-то оказалась на острове. Будто вследствие ошибочной записи в вахтенном журнале. Неслыханная вещь в морской практике. Но в ходе расследования мы так и не добрались до истины. Еще одна загадка, одна из самых таинственных во всей истории.

– Получается, будто существовал какой-то заговор, в котором участвовало несколько человек, – сказала я. – Кто-то нарочно устроил, чтобы никого не оказалось на борту.

– Некоторые утверждали, что это был приказ капитана. Я командовал кораблем, и в течение нескольких часов он стоял на якоре без присмотра, пока вся команда, включая и меня, находилась на берегу.

– И вы не подозреваете, кто мог уничтожить корабль?

– Боже, как бы я хотел это узнать!

– С тех пор прошло порядочно времени.

– Такое никогда не забывается. – Некоторое время он молчал, потом сказал: – После того вечера, когда я был в Доме Королевы, кажется, все изменилось. До этого жизнь была словно шутка. После она перестала казаться таковой.

«После катастрофы? – подумала я. – Или после визита в Дом Королевы?»

– Прежде я был беспечный парень. Вечный баловень судьбы, как говаривал Рекс. Сначала влезал во всякие переделки, а потом вверял себя случаю, и он неизменно выручал. Но на этот раз судьба отвернулась от меня. Я узнал, что за легкомыслие, беспечность приходится расплачиваться, возможно, до конца дней. Конечно, можно клясть себя за глупость, что я и делаю постоянно, можете поверить. Только это пустое занятие.

– Если бы вы разгадали загадку, смогли узнать, кто уничтожил судно, то избавились бы от этих угрызений.

– Это еще не все, – сказал он.

Ред опять замолчал, и я поняла, что он имел в виду свою неудачную женитьбу. Или, как уже однажды было, я приписывала его словам то, чего он вовсе не имел в виду? Между тем он продолжал:

– И вот, как видите, я здесь. В кандалах. Жертва собственных безрассудных поступков.

– Но вы ведь не могли предотвратить катастрофу?

Он не ответил, и я инстинктивно почувствовала, что он имел в виду не «Роковую женщину». Интересно, как так вышло, что он женился на Моник? Возможно, я узнаю это позже, когда сама увижу «старую полуразвалившуюся усадьбу», как он ее назвал, увижу ее в естественном окружении. Он поступил опрометчиво, сгоряча – это он хотел сказать. И я ему вполне верила. Но действовал по необходимости или из благородных побуждений? Должен же был понимать, что Моник не создана быть ему женой.

«А я создана? – с почти циничной откровенностью спросила я себя. И не задумываясь, смело ответила: – Да. Я была бы ему идеальной женой. Он весел – я серьезна. Он красив – я неприметна». Спохватившись, я поймала себя на том, что примеряю себя к нему, иными словами, веду себя до крайности глупо.

Я сделала вид, что задумалась о корабле, и поспешно спросила:

– Вы не оставили надежду когда-нибудь докопаться до истины?

– Как ни странно, нет. Может быть, это из-за моей неугомонной натуры. Я всегда был оптимист. Рекс постоянно корил меня этим. Если вдуматься, то как я могу раскрыть эту тайну? Есть ли хоть какие-то улики? Корабль навсегда потерян, а с ним и тайна. Если никто не украл бриллианты, они должны были остаться на нем, и теперь их, скорей всего, проглотили рыбы.

– А если кто-нибудь похитил?

– Кто? Каллум? Грегори? Кто-то из команды? Не так просто скрыться с такой добычей. Мне известно, что за всеми следили. Кстати, и за мной. Всякая демонстрация неизвестно откуда взявшегося богатства немедля навела бы на подозрения. Нет, все покрыто тайной, а подозреваемый номер один – капитан. Но я рассказал вам сам. Знаете, зачем я это сделал?

– Знаю. Мне тоже хотелось рассказать вам о смерти тети Шарлотты, чтобы вы не подумали…

– Я бы никогда не подумал.

– Я тоже.

– Как видите, тот вечер в Доме Королевы кое-что открыл нам друг в друге.

– Очевидно.

– И вот мы здесь. Кто-нибудь сказал бы: нас свела судьба.

– Это не по мне, – возразила я по возможности легким тоном. – Не свела и не разлучила. Можно подумать, мы обломки кораблекрушения.

– Вот уж точно, что не обломки.

Мы снова замолчали. Я подумала, что он сейчас заговорит о своем браке: наполовину надеялась, наполовину боялась этого разговора – так успела увериться за эту встречу, что наши отношения приняли особый оборот. Мне отчаянно хотелось, чтобы он внес ясность, хоть я и понимала, что это неразумно. Недаром он упомянул о своем безрассудстве: черте, которую я никак не отнесла бы к себе. Но, кто знает, если затронуть мои сокровенные глубины, не была ли и я, не меньше других, способна на безумства.

Нет, я не должна никогда забывать, что он женат. Больше никогда не поставлю себя в такое положение!

Разлитая в вечернем воздухе истома, темное, загадочное небо, тусклые очертания проплывавшей вблизи суши – чем не фон для любовной драмы? Он по натуре романтик. Если не ошибаюсь, кажется; о Георге Четвертом говорили: он слишком любит всех женщин, чтобы быть привязанным к какой-то одной. Я напомнила себе, что то же самое можно было сказать о Реде Стреттоне. Разве я не видела, как от его сладких речей зарумянились щеки даже у мисс Рандл?

Я должна быть стойкой и трезвой. Кто я была такая, чтобы осуждать неосторожность Шантели с Рексом, если точно так же вела себя сама с его сводным братом.

Я вздрогнула от этих мыслей.

– Озябли? – спросил он.

– Нет. Разве может быть холодно в такую ночь? Однако уже поздно. Мне пора в каюту.

Он проводил меня. Я первой спустилась по узким сходням, задержавшись у двери в каюту.

– Доброй ночи, – сказал он. Его глаза ярко и горячо светились. Как он был похож на самого себя – каким запомнился мне в тот волшебный вечер в Доме Королевы!

Попрощавшись, он поцеловал мне руку.

В этот момент открылась и тотчас захлопнулась дверь. Мисс Рандл! Неужели слышала наши голоса, видела нас?

«Ну, разве не безумство, – спрашивала я себя. – Совсем потеряла рассудок, как все влюбленные». Наконец я это признала.

13

Проведя полдня в жарком и ветреном Адене, мы оставили этот неприветливый вулканический берег и снова вышли в море.

Время от времени я встречала капитана, всякий раз он непременно задерживался поговорить. Окружающие начали замечать. Я не сомневалась, что мисс Рандл разнесла новость о том, как видела его поздним вечером у двери моей каюты целующим мне руку. Я чувствовала в ней особый интерес к моей персоне, ловила холодный оценивающий взгляд размытых кроличьих глаз из-под позолоченного пенсне.

Мы с миссис Блейки воспользовались советом Шантели и теперь по очереди занимались с мальчиками, что дало нам больше досуга. У всех было такое чувство, будто мы хорошо знаем друг друга. Общими любимцами сделались Гленнинги: они всегда готовы были оказать дружескую услугу. Их семейной страстью были шахматы, и каждый день, отыскав на палубе тенистый уголок, они усаживались в глубоком раздумье за доску. Иногда к ним присоединялся Рекс, и Гарет Гленнинг одновременно играл против него и жены и, кажется, побивал обоих. Рекс держался с ними весьма дружески, как и Шантель. Эта четверка часто бывала вместе.

Мисс Рандл, наоборот, невзлюбили. Ее острый нос, к тому ж синий на кончике, несмотря на тропическую жару, все время вынюхивал неладное, а блестящие глазки были всегда начеку, выглядывая, не случилось ли чего необычного. Рекса и Шантель она выслеживала с тем же пылом – и теми же надеждами на успех, – с каким наблюдала за мной и капитаном. Миссис Гринелл была совсем другая: трудно было поверить, что они сестры. Она не переставая говорила о внуках, в гости к которым направлялась, и успела всем изрядно надоесть многократно повторенными историями. Ее супруг был тихий человек, молча кивавший ее рассказам в доказательство, что все проделки их внучат действительно имели место, и пристально смотревший на слушателей, словно ища подтверждения и восхищения их умом и смекалкой. Миссис Маллой завела дружбу со старшим помощником – на радость мисс Рандл, то и дело обращавшей внимание всякого, кто оказывался под рукой, на шокирующее поведение миссис Маллой, столь откровенно забывавшей, что направляется к собственному мужу.

Единственной пассажиркой, не вызывавшей критики мисс Рандл, была, по всей видимости, миссис Блейки, совершенно безответная, всегда готовая услужить не только своей сестре, столь великодушно предложившей ей кров в Австралии, но и всем, кто находился на борту.

Вечерами мы иногда играли в вист, а мужчины – Гленнинг, Рекс и старший помощник – в покер.

Так лениво текли наши дни. Наконец подошло время маскарада. Темой были выбраны Арабские ночи. Редверс сказал мне, что маскарады были кульминацией каждого плавания.

– Мы стремимся доставить удовольствие нашим пассажирам, – пояснил он, – и потому пытаемся скрасить монотонность долгого морского перехода до следующего порта. Они отвлекаются и днями напролет обдумывают костюмы, а после бала еще какое-то время обсуждают все его перипетии. Это наша прямая обязанность, чтобы на судне не было недовольных.

Лично для меня кульминациями путешествия были короткие минуты наших с Редом случайных встреч, когда мы могли переброситься несколькими словами. Мне хотелось думать, что он не меньше меня стремился продлить эти минуты, что и для него они что-то значили.

За время путешествия здоровье Моник, несомненно, улучшилось. Шантель приписывала это действию на нее погоды и капитана, хотя первое было определенно теплее второго.

– Знаешь ли, – поделилась она однажды со мной, – порой мне кажется, он ее не переносит.

– Не может быть, – сказала я, отворачиваясь.

– Несчастнее брака не бывает. Иногда она проговаривается в полусне, под действием наркотика. Время от времени я даю ей снотворное. Предписание врача. На днях, например, разговорилась: «Все равно он попал в мою сеть. Пускай себе побарахтается – все равно ему не вырваться, пока я жива».

Я содрогнулась.

– Что, шокирует? Бедная моя скромница Анна. Но ведь и ты небезупречна – во всяком случае, на взгляд мисс Рандл. Она шепчется о тебе не меньше, чем обо мне.

– Эта женщина склонна видеть то, чего нет.

– Согласна. Но с такой же ясностью, с какой она видит то, что есть. По-моему, Анна, нам с тобой надо быть начеку с мадам Рандл.

– Шантель, – спросила я, – а что думает Рекс об… Австралии?

– О, он считает ее страной больших возможностей. Тамошнее отделение цветет, как благородный лавр, и, естественно, это процветание станет еще заметнее с его прибытием на место.

– Я хотела спросить о… расставании с судном.

Окинув меня невозмутимым взглядом больших глаз с прозеленью, она сказала:

– То есть как он распрощается с «Невозмутимой леди»?

– Нет, как он распрощается с тобой?

Она улыбнулась.

– Подозреваю, немного взгрустнет.

– А ты?

– Возможно, и я.

– Тебе словно безразлично.

– Мы ведь с самого начала знали, что он сходит в Сиднее. Чего ради нам делать вид, будто это большая неожиданность?

– О тебе не скажешь: душа нараспашку.

– Фу, какая смешная банальность, Анна. Но я тебя не виню. Только представь: выворотить все наружу. Что, по-твоему, станется с нашими сосудами и сердцем в таком положении?

– Неужели все сестры так хладнокровны?

– Наша кровь, дорогуша Анна, имеет нормальную температуру.

– Прекрати паясничать, Шантель. С тобой все в порядке?

– Я уже тебе отвечала: со мной всегда будет все в порядке.

Это было единственное, чего я могла от нее добиться. Только сумеет ли она выдержать свое беспримерное хладнокровие, когда мы выйдем из Сиднея, а он в самом деле останется на берегу?

Настал вечер бала. Я завернулась в шелк, который купила в Порт-Саиде, надела белые златошвейные туфли с загнутыми носами, а на лицо, на манер чадры, намотала шарф с блестками.

– Вы прямо красавица, – польстил мне Эдвард, когда я показалась в его каюте.

– Только в твоих глазах.

– Нет, во всех глазах, – упорствовал он.

В тот день ему нездоровилось из-за того, что переел накануне. О слабости говорило уже одно то, что он провалялся в постели большую часть дня. Джонни сидел с ним в каюте за компанию, они вместе рисовали.

Так как Эдвард весь день ничего не ел, я решила дать ему перед сном немного молока. Он не противился, и в каюту прислали молоко с печеньем. Но, увидев все это, он вдруг закапризничал, сказал, что выпьет позднее, когда проголодается.

Я нарядилась и заглянула к Шантели продемонстрировать свой костюм и узнать ее мнение. Но ее там не оказалось, и я решила подождать. Я была уверена, что она скоро придет, иначе не успеет принарядиться сама. На кровати лежали турецкие шаровары из зеленой кисеи и туфли вроде тех, что я купила в Порт-Саиде.

Ждать пришлось недолго.

– Боже, ты уже готова! – воскликнула она, войдя.

«Не с Рексом ли она была», – подумала я. Как мне хотелось, чтобы она поделилась со мной.

– Я вернусь, когда ты оденешься, – предложила я.

– Не уходи. Мне понадобится твоя помощь. Не так просто влезть во все это.

– Итак, я горничная твоей светлости?

– Да, вроде бедняжки Валерии Стреттон.

Лучше бы она этого не говорила. Куда ни глянь, всюду своя загадка: сразу вспомнились описанное в дневнике Шантели таинственное появление матери Реда в испачканных ботах – тотчас после этого она заболела. Жизнь словно поток: снаружи кажется прозрачным, а когда приблизишься – мутный: не разглядишь, что творится под поверхностью.

– Почему ты вспомнила ее? – спросила я.

– Сама не знаю. Так, пришла на ум. Не правда ли, чудные шаровары? В Порт-Саиде купила.

– Только ради этого случая?

– Решила ошарашить мисс Рандл – хотя бы ради этого стоило приобрести.

Она надела шаровары. Туфли замечательно шли к ним. Я еще не видела такого блеска в ее глазах, как в тот вечер. Так ее возбудила примерка костюма. Плечи она обернула зеленой, в тон шароварам, тканью, искусно собрав ее спереди в прилегающий лиф. От ее вида прямо дух захватывало.

– Недостает только сверкающей диадемы в волосах, – вздохнула я.

– Ничего. К тому ж у меня ее нет. Я распущу волосы. Так будет еще эффектней.

Ее вид был способен поразить кого угодно.

– Шантель, ты самая очаровательная женщина из всех, кого я видела! – воскликнула я.

В ответ она обняла и расцеловала меня. Мне показалось, в ее глазах блеснула слеза. Но, тотчас овладев собой, она возразила:

– Возможно, ты просто не видишь, какая я на самом деле.

– Никто не знает тебя лучше меня, – твердо сказала я. – Никто. Невозможно быть одновременно красивой и… недоброй.

– Что за чепуху ты несешь! Или хочешь, чтобы я вырядилась святой? К сожалению, я не знаю арабских святых, а ты?

– Нет, ты будешь эффектней в роли невольницы.

– И надеюсь доставить себе маленькую радость, поквитавшись с мисс Рандл. По крайней мере, мы с тобой будем два ярких пятна на фоне всех этих унылых бурнусов. Или я неправильно выразилась, моя ученая подруга?

– Насчет этого можешь не сомневаться, но я вовсе не уверена, что все будут в бурнусах.

– Я точно знаю: навела справки. Рекс наденет бурнус. Гарет Гленнинг тоже, даже мистер Гринелл проговорился мне, что припас бурнус. Миссис Г. раскудахталась, что это просто замечательно, будет о чем рассказывать внучатам. Хотела бы я знать, будут ли и они так же много говорить о дедушке, как он молчит о внуках. Айвор Грегори сказал, что на судне их полный склад – бурнусов то есть, и кое-кто из команды непременно воспользуется. Лично он намерен его надеть. В конце концов, что еще может носить мужчина?

– Такое впечатление, словно попадаешь на арабскую улочку.

– Разве не в том и смысл всей затеи? Ну вот, я готова. По-моему, надо и мне смастерить чадру, как считаешь? Видишь ли, мы с тобой чем-то похожи, хоть на мне шаровары.

– Что ты, совсем не похожи. Твой костюм ближе к жизни, не говоря уж о том, что красивее.

– Анна, дорогуша моя, вечно ты себя принижаешь. Неужто не знаешь, что мир воспринимает тебя по собственной твоей мерке? Придется мне преподать тебе несколько уроков жизни.

– Я их получаю ежедневно. А ты уверена, что окажешься хорошей учительницей?

– Надо мне запомнить эти твои слова, – ответила она. – Однако нам пора.

– Я только забегу в каюту уложить Эдварда.

Она пошла со мной. Эдвард сидел на нижней койке, перелистывал альбом для рисования.

При виде Шантели он тихонько взвизгнул от удовольствия.

– Вы в брюках?! – изумился он.

– Естественно, как дама Востока.

– Хочу вас нарисовать в них, – предложил он.

– Утром приду позировать, – обещала она.

Я заметила, что его клонило ко сну.

– Эдвард, давай я тебя укрою, прежде чем уйду.

– Он еще не выпил молоко с печеньем, – напомнила Шантель.

– Потом, – сказал Эдвард.

– Выпей-ка, – попросила Шантель, – пускай бедняжка Анна уйдет с чистой совестью.

– А сейчас она у нее нечистая?

– Разумеется, чистая. У таких, как Анна, всегда чистая совесть.

– А у вас?

– Я другое дело. – Она взяла стакан с молоком и пригубила. – Вкусное!

Он протянул руку за стаканом и начал пить.

– Возьми печенье, – напомнила я.

Но есть он не захотел. Когда допил молоко, Шантель сказала:

– Хочешь, чтобы тебя укрыла и поцеловала турецкая невольница?

– Хочу, – сказал он.

– Так и быть: полезай в постель, и я уступлю.

Он засмеялся: Шантель умела пленить его сердечко. Подозреваю, что он привязался к ней не меньше, чем ко мне, хоть и по-другому. В его глазах я представляла надежность и основательность, а она умела развеселить – кто не любит посмеяться?

Она укрыла и поцеловала его.

– Ты совсем сонный, – заметила Шантель.

Он зевнул в подтверждение ее слов. Я обрадовалась, что он готов был вот-вот уснуть. Мы с Шантелью вместе вышли из каюты.

Кают-компания была украшена соответственно событию. Кто-то (это был старший помощник, поведала мне шепотом миссис Маллой) вывесил на стенах арабские символы, устроил полусумеречное освещение. Кажется, все мужчины действительно выбрали бурнусы, и кают-компания приняла вид ближневосточной улочки. Один из офицеров играл на рояле. Миссис Маллой танцевала со старшим помощником, а Шантель с врачом. Так как женщин недоставало, никому из нас не грозило остаться без партнера, даже мисс Рандл.

Я огляделась, ища глазами Редверса, но его не было. Я узнала бы его где угодно, даже в маскарадном костюме, который он, разумеется, не надел бы. Он до этого говорил мне, что капитану не положено снимать форму: он должен быть готов к исполнению обязанностей в любую минуту. Я удивилась, что доктор и старший помощник были в маскарадных костюмах. Но не капитан, а Дик Каллум пригласил меня на танец. Я была неважная танцовщица и извинилась за это.

– Не скромничайте, – ответил он.

– Вы, я вижу, тоже в протокольном костюме, – пошутила я, указывая на бурнус.

– Увы, мы, мужчины, обделены воображением. Только двое вырядились нищими и клянчат бакшиш, да пара оделись феллахами, и еще несколько в фесках. Остальным, как мне, хватило фантазии только на то, чтобы накинуть вот эти плащи.

– Это, должно быть, оттого, что их легко достать. Свой вы купили в Порт-Саиде?

Он помотал головой.

– В каждом таком плавании мы устраиваем бал Арабских ночей. На борту собрался приличный запас реквизита.

– Подозреваю, вы по горло сыты такими празднествами.

– Зато всегда приятно оказаться в обществе тех, кому они внове. Однако здесь жарко. Не хотите ли присесть?

Я согласилась, и мы вышли на палубу.

– Давно хочу с вами поговорить, – начал он. – Мне есть что вам сказать, но не знаю как.

– Обыкновенно вы за словом в карман не лезете.

– Это верно. Но здесь предмет деликатный.

– Вот вы меня и заинтриговали.

– Возможно, вы меня возненавидите за то, что услышите.

– Не могу себя представить способной на такое ни при каких обстоятельствах.

– Вы способны утешить любого. Неудивительно, что вас обожает капитанский сын.

– Не преувеличивайте. Скорее, более или менее уважает. Не более того. Однако говорите, что хотели сказать.