Текст книги "Роковая женщина"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)
– Надо бы и мне попробовать следовать этому принципу, – заметила я.
– Надеюсь, ваши часы будут всегда солнечными, сестра.
От желто-карих топазов его глаз веяло непритворным теплом. Я почувствовала, что он совсем не такой холодный, каким хотел казаться, и что я ему приглянулась.
Потом он ушел, оставив меня в саду. Я поняла, что вскоре увижу его снова. Я еще раз обошла террасы и огороженный сад, добралась через ельник до площадки над обрывом и постояла у железного ограждения. Встреча меня обрадовала: я была довольна произведенным на него впечатлением. Он такой сдержанный – вероятно, счел несколько фривольным мой тон, к тому ж я часто смеялась. Некоторым это во мне нравится, но те, кто посерьезнее, вполне могут посчитать меня легкомысленной. Кажется, он из таких. Тем не менее знакомство меня порадовало, в конце концов, он ось, на которой держится весь дом, и не только дом. Вся сила и слава дома воплощены в нем, наследнике отца, а в будущем, когда не станет матери, продолжателе и источнике дальнейшего процветания дела.
Я вернулась к солнечным часам. Этот час, пообещала я себе, мне непременно зачтется. Я глянула на свои часы – медальон из бирюзы с розовыми бриллиантиками, подарок леди Хенрок незадолго до ее кончины, – и проверила по солнечным. Скоро должна была проснуться моя подопечная. Надо было возвращаться к своим обязанностям.
Я подняла голову на башню. Это была не та башня, в которой находились апартаменты моей больной. Эта располагалась с краю западного крыла. Я довольно дальнозорка и явственно разглядела лицо в окне. Оно задержалось на несколько секунд, а потом исчезло. «Кто это мог быть? – гадала я. – Кто-нибудь из прислуги?» В том крыле я еще не была, как и не успела обследовать большую часть Замка. Немало озадаченная, я отвернулась, но, словно что-то почувствовав, снова оглянулась на башню. Опять в ней мелькнуло лицо. Кому-то было интересно наблюдать за мной, притом украдкой, ибо стоило ей – что это была женщина, я успела заметить по мелькнувшему в окне чепцу – понять, что ее увидели, как она поспешно ретировалась в тень.
Занятно! Но есть ли в Замке Кредитон что-то, не интересное мне? Все же куда больше мелькнувшего в окне лица меня заинтриговала встреча с властителем Замка, символом его богатства и власти.
3 мая.Славный день с безоблачным голубым небом над головой. Опять я гуляла в саду, но на этот раз не встретила Рекса. Признаться, перед выходом я рассчитывала, что он «случайно» натолкнется на меня, так как, по-моему, он явно мной заинтересовался. Впрочем, у него должно быть немало дел в большом конторском здании, что возвышается над городом. Я слышала из нескольких источников, что он принял на себя обязанности сэра Эдварда и с помощью матери управлял делами компании. Тем не менее я была немного задета. Надо же, вообразила, что он ко мне неравнодушен! Когда стало ясно, что он не придет, я задумалась о мелькнувшем в окне лице, постаравшись выбросить Рекса из головы. Башня западного крыла, задумалась я. Что если притвориться, что заблудилась? Видит Бог, в Замке это нетрудно. Доберусь-ка до западного крыла и осмотрюсь, а если заметят, притворюсь, что потерялась. Сознаюсь, я очень любопытна, но это оттого, что меня так занимают люди: этот мой интерес и дает мне возможность приходить при нужде на помощь. Кроме того, я должна понять мою подопечную ради ее же блага, а для этого надо разузнать о ней все, что возможно. А поскольку все в этом доме так или иначе касается ее, то и это таинственное лицо должно иметь какое-то отношение к ней.
Ближе к вечеру небо обложило густыми тучами, солнце скрылось, и в любую минуту мог начаться дождь. В Замке сделалось сумеречно: именно в такой час можно убедительней всего заблудиться, и я решила не упускать возможности. Я взобралась по винтовой лестнице в западную башню. Предположив, что она должна быть точной копией нашей башни, я пробралась к комнате, в которой должно было находиться окно, где я видела то лицо, и открыла дверь.
– Ах, простите… Я… – деланно смутилась я.
– Вы сестра-сиделка, – докончила незнакомка.
– Я попала не в ту башню, – сказала я.
– Я вас видела в саду. Вы ведь тоже меня заметили?
– Да.
– И решили подняться и посмотреть?
– Башни так похожи.
– Значит, вы ошиблись, – продолжала она, не дожидаясь конца моих оправданий. – Как ваши отношения с больной?
– По-моему, как им и надлежит быть у сестры и больной.
– Она серьезно больна?
– В некоторые дни бывают облегчения. Теперь вы меня знаете. Могу и я узнать ваше имя?
– Я Валерия Стреттон.
– Миссис Стреттон?
– Можете звать меня и так, – сказала она. – Я здесь живу. У меня свои комнаты. Я почти ни с кем не общаюсь. В западной башне имеется лестница в огороженный сад. Она совершенно изолирована.
– Значит, миссис Стреттон – ваша…
– Невестка, – докончила она.
– Так вы мать капитана.
– У нас здесь странный, запутанный дом, сестра, – усмехнулась она. Смех был не без вызова. Я отметила прилившую к вискам густую, почти багровую краску. «Должно быть, что-то с сердцем, – машинально подумала я. – Похоже, и она может стать моей пациенткой».
– Не хотите ли чашку чаю, сестра?
– Вы очень любезны. С удовольствием. – Я не кривила душой, так как это давало возможность продолжить разговор.
Как и у ее невестки, у нее имелась спиртовка, на которую она поставила чайник.
– Вы уютно устроились, миссис Стреттон.
– Я не могла и мечтать о большем уюте, – улыбнулась она. – Леди Кредитон очень добра ко мне.
– Действительно добродетельная женщина. – Она не уловила иронии в моем голосе. Надо мне прикусить язык. Могу иной раз не сдержаться ради красного словца. Мне хотелось добиться ее расположения, потому что она была матерью одного из двух мальчиков, родившихся почти одновременно от общего отца, но разных матерей, и под одной крышей. Чем не основа для мелодрамы в духе Гилберта и Салливена – если забыть, что они избегали предосудительных сюжетов, каковым определенно был этот. Надо будет еще раз взглянуть на портрет старого сэра Эдварда, что висит в галерее. Вот была личность! Жаль, что его уже нет в живых. Я уверена, что при нем жизнь в Замке была бы еще замечательнее.
Она поинтересовалась, как я устроилась и довольна ли работой. Это должно быть очень увлекательно, но она высказала опасение, что временами мне приходится несладко. Еще одна, которая недолюбливает мою капризную подопечную, подумала я.
Я ответила, что привыкла ко всяким больным и не предполагаю, чтобы нынешняя оказалась труднее тех, с которыми мне до сих пор приходилось иметь дело.
– Не следовало ей сюда приезжать, – неожиданно горячо выговорила Валерия Стреттон. – Надо было остаться там, где ее место.
– Согласна, здешний климат для нее нехорош, – ответила я. – Но, быть может, ей больше нравится жить в доме мужа. Счастье – лучшее лекарство.
Она заварила чай.
– Я сама делаю чайные сборы, – похвалилась она, – чуточку индийского смешиваю с «графом Греем». И, разумеется, секрет в том, чтобы держать сухим и горячим заварник, а кипяток должен быть крутым.
Я вежливо слушала урок заваривания чая, а сама думала при этом, сколько сумею от нее выведать. Судя по всему, немного. Она не из болтливых. Воображаю, сколько имела за свою жизнь секретов, чтобы запросто выбалтывать чужие. Верно, была редкостная красавица в молодости. Волосы, надо полагать, были светлые. Они и сейчас сохранили былую пышность, только потускнели. Глаза были ярко-синие. Истинная красавица! Неудивительно, что перед ней не устоял сэр Эдвард.
Я прихлебывала чай.
– Вы должны знать все закоулки Замка, – заговорила я. – Никак не освоюсь с его географией.
– Не будем сетовать на это: иначе я бы не имела удовольствия познакомиться с вами.
Задумавшись над тем, что стояло за ее словами, я заключила, что она глубже, чем кажется. Еще бы: прожить такую необычную жизнь под одной крышей с леди Кредитон.
– У вас бывает много гостей?
Она покачала головой.
– Нет, я живу затворницей, но это меня устраивает.
Наблюдает, сидя у окна, как мимо проходит жизнь, мелькнуло у меня в голове: этакая леди Шалотт девятнадцатого века!
– Часто навещает Рекс.
– Рекс? Вы имеете в виду…
– Есть только один Рекс, – перебила она. Ее голос смягчился. – Всегда был хороший мальчик. Я нянчила их… обоих.
Еще одна странность. Значит, она была нянькой обоих мальчиков: собственного и соперницы. В самом деле диковинный дом: все, словно сговорившись, плодили противоестественные ситуации. Кто за этим стоял – сэр Эдвард? Скорей всего, он, решила я. В старике определенно была склонность к озорству.
Я живо представила всю картину. Естественно, что собственный сын ходил у нее в фаворитах. Недаром Аннин капитан вырос испорченным мальчишкой: был глух к чувствам других, счел возможным развлечься с Анной, не намекнув ни полсловом, что был женат на смуглой заморской красавице.
– Воображаю, как вы соскучились по капитану Стреттону. Когда он вернется?
– Не имею представления. После того как случилась эта… история… – Я ждала продолжения, но его не последовало. – Он всегда исчезал надолго, с самого первого выхода в море. Почти с младенчества бредил морем. Сколько помню, вечно пускал в пруду кораблики.
– Вероятно, оба мечтали о море?
– Рекс был не такой. Большой умница. И тише. С детства был деловой.
Бизнесмен, которому было назначено приумножить отцовский капитал, невольно подумала я.
– Оба были хорошие ребята, – поправилась она, снова вернувшись в роль старой няньки. – А теперь, когда Редверс далеко, часто заходит Рекс, чтобы не думала, будто забыл.
Как все-таки непросты люди! Проговорив полчаса с этой женщиной, я едва ли узнала о ней больше, чем когда она была просто мелькнувшим в окне лицом. Скрытность сменялась в ней откровенностью, только когда она будто заново становилась нянькой, любящей своих воспитанников. Представляю, каким ей нужно было обладать чувством справедливости, чтобы перебороть природное предпочтение к собственному ребенку, заставить себя одинаково любить Рекса. По ее словам выходило, что Рекс – кладезь добродетели. Наверняка преувеличивает. Будь это так, он бы не привлек моего внимания: образцы добродетели обыкновенно скучны. Он далеко не такой.
– Мальчики очень различались темпераментом, – рассказывала она. – Ред любил приключения. Только и говорил о море, читал о нем книжки. Представлял себя Дрейком. Рекс, наоборот, был тихий. С детства имел расчетливую голову. Все видел насквозь, уже тогда быстро соображал, в чем его интерес: когда они менялись игрушками, Рекс всегда выгадывал. Оба были привязчивые… каждый по-своему.
Как ни пыталась продолжать тему, она держалась настороже. Я чувствовала, что ничего не выведаю, сколько ни буду нажимать. Мой единственный шанс – захватить ее врасплох, обманом заставить себя выдать.
Впрочем, никогда не следует спешить с откровениями. Они дают много больше, если раскрываются постепенно. Она занимает меня едва ли не больше всех остальных домочадцев – исключая Рекса, разумеется. Я решила, что мы должны подружиться.
6
Меня захватил дневник Шантель. Мой не шел ни в какое сравнение с ним. Читать ее записки было все равно что общаться лично. Она рассказывала о себе с такой откровенностью, что я невольно чувствовала вымученность своих писаний. Поначалу меня коробили ее ссылки на меня и человека, которого она называла «моим капитаном», но я припомнила, как она настаивала на абсолютной искренности наших дневников, иначе они бесполезны.
Вспоминаю свой дневник.
30 апреля.Заходил один мужчина смотреть шведский шкаф Хаунта. Думаю, у него нет серьезных намерений. По пути из лавки домой меня застиг ливень, а нынче днем, к своему ужасу, обнаружила древоточца в напольных часах Ньюпорта. Тотчас взялись за него с миссис Баккл.
1 мая.Кажется, мы таки спасли часы. Пришло письмо управляющего банком с приглашением зайти. Испытываю самые дурные предчувствия относительно того, что он скажет.
Как это отличалось от рассказа Шантель о ее жизни! Мой тон был полон уныния, она писала живо. Не было ли это связано с тем, насколько по-разному мы смотрели на жизнь?
Положение мое и вправду было плачевно. Я обнаруживала с каждым днем, насколько была в долгах. С наступлением сумерек, оставшись в доме одна, я представляла, как насмехается надо мной тетя Шарлотта, поддразнивает, как при жизни: «Ну, что я говорила – тебе без меня никак!»
Я замечала, как все ко мне переменились. Украдкой присматривались на улице, когда думали, что я не вижу. Я догадывалась, о чем они думали: неужели действительно причастна к смерти тети? Недаром же унаследовала ее дом и дело.
Знали бы они, какие неприятности я унаследовала.
В такие минуты я пробовала вспоминать отца, который учил меня всегда встречать беду с открытым забралом и расправленными плечами, помнить, что я дочь солдата.
Он был прав. Что толку жалеть себя – это я хорошо усвоила. Пойду к управляющему банком и узнаю худшее, а потом буду решать, стоит ли продолжать дело. Что если не стоит? Что ж, придется задуматься, выстроить какой-нибудь план. Должно же найтись применение для женщины моих способностей. Я обладала приличными познаниями в антикварной мебели, фарфоре и фаянсе, была неплохо образованна. Где-то наверняка ждала меня моя ниша. Никогда не найду ее, если буду плакаться на жизнь. Я должна выйти на поиски.
Я вошла в безрадостную пору жизни. Молодость миновала. Двадцать семь лет – самый возраст, когда к тебе пристает кличка «старой девы». Ни разу мне не делали предложения. Разве Джон Кармель мог со временем, если бы его не отпугнула тетя Шарлотта. Что до Редверса Стреттона, то я повела себя с ним крайне наивно, навоображала того, чего не было и в намеке. В этом мне некого было упрекать, кроме себя самой. Надо ясно сказать об этом Шантель, когда с ней увижусь. Надо бы и мне писать о моей жизни с теми же откровенностью и интересом, как пишет о своей она. Это было для нас мерилом взаимного доверия. Кроме того, когда описываешь, что чувствуешь, несомненно, облетаешь себе душу.
Что ей от моих лаконичных описаний шведских шкафов и напольных часов. Ей интересны мои переживания – как мне интересны ее. Замечательно иметь такую подругу. Я от души надеялась, что наши отношения навсегда сохранятся такими же. Меня пугало, что она могла уехать из Замка, или же мне придется искать место где-нибудь вдалеке от нее. Только теперь я вполне отдавала себе отчет, как много значила для меня в эти трудные времена близость с ней.
Милая Шантель! Как она меня поддерживала в страшные дни, наступившие после смерти тети Шарлотты. Иногда я не сомневалась, что она нарочно отвела от меня подозрения. Поистине безрассудный поступок, граничащий с лжесвидетельством. Она не колебалась ни минуты – до того беспечна, верна в дружбе. Надо об этом написать. Впрочем, лучше не стоит: слишком серьезно, чтобы можно было довериться бумаге. В этом я не была так же искренна, как она. Когда заводишь дневник, обнаруживается, что не все поддается записи, при том что сама, возможно, даже не признаешься в этом. Я всегда холодела от страха, вспоминая смерть тети Шарлотты, так как, несмотря на пуговку, которую нашла Шантель, и ее убежденность (которую разделяю и я) в том, что при определенных обстоятельствах люди могут оказаться способными на самые неожиданные поступки, тем не менее я никогда не верила, что тетя Шарлотта покусилась на свою жизнь, сколь бы велики ни были ее страдания.
И все же это произошло. Чем еще можно было это объяснить? Как бы там ни было, от ее смерти выиграли все домочадцы. Элен унаследовала сумму, которая была для нее не просто деньгами, но ключом к вступлению в брак с мистером Орфи. Бог знает сколько ждала этого часа Элен! Для миссис Мортон избавление от службы у тети Шарлотты тоже явилось долгожданным счастьем. А я… я унаследовала тяжкий груз волнений и долгов, но я не подозревала о них до смерти тети.
Нет, все было, как представила Шантель. Как бы я ни была уверена, что тетя Шарлотта не могла лишить себя жизни, что может знать человек о другом?
Я должна прекратить думать о смерти тети Шарлотты. Надо смотреть в будущее, как учил отец. Пойду к управляющему банком, узнаю худшее и приму решение.
Он смотрел на меня поверх очков, сложив ладони, с показным сочувствием на лице. Он привык к таким разговорам с клиентами.
– Мисс Брет, проблема состоит в активах и пассивах. Они должны быть уравновешены. Вы же оказались в весьма щекотливом положении.
Он продолжал объяснять, приводил цифры, подкреплявшие заключение. Положение было действительно щекотливое, у меня не оставалось иного выбора, кроме как принять безотлагательное решение. Он упомянул «добровольную ликвидацию», которую, по его мнению, еще не поздно было осуществить с соблюдением предосторожностей. Через несколько месяцев могло быть уже поздно. Надо было помнить о нагромождавшихся расходах и процентах на долг.
Он не предлагал целиком положиться на его советы. Был всего лишь управляющий банком. Но предприятие явно катилось под уклон. В том, что мисс Шарлотта Брет наделала нецелесообразных покупок, не было никаких сомнений. Часто вынуждена была продавать себе в убыток, лишь бы выручить деньги. Весьма рискованная операция, которой следует избегать. Он предложил мне встретиться с поверенным. Банковский заем покойной мисс Брет, увы, подлежал выплате в течение ближайших трех месяцев. По его глубокому убеждению, мне следовало с полным вниманием вникнуть в эти дела. Возможно, самым разумным способом уменьшения потерь была бы продажа всего – включая и дом. Таким способом я могла бы рассчитаться с долгами и остаться с небольшим капиталом на руках. Увы, это было большее, на что я могла надеяться. Со скорбным видом он пожал мою руку и посоветовал серьезно обдумать все сказанное.
– Мисс Брет, я верю в ваше благоразумие, в то, что вы примете решение, не откладывая в долгий ящик.
Миссис Баккл собралась уходить, когда я вернулась в Дом Королевы.
– На вас нет лица, мисс, – вздохнула она. – То-то я говорю своему Бакклу: разве это жизнь для девушки? Одна-одинешенька в старом доме. Нет, этак не годится. Одна со всеми этими дорогими вещами. Невольно вздрогнешь, как вспомнишь. Одно слово: одна в доме по ночам.
– Мне не страшен дом, миссис Баккл. Тут другое…
Но я не могла ничего объяснить. К тому же она слыла кумушкой и охотно разнесла бы мои откровенности.
– Как хотите, не мое это дело. Только, по-моему, в хепплуайтовском столе завелся червяк. Не то чтобы много. Но рядом стоят высокие часы – сами знаете, как эти бесы плодятся.
– Я посмотрю, миссис Баккл.
– Ладно, так я ухожу, – закивала она. – У нас кончается воск. Завтра прикуплю, как буду идти сюда. Ну, пока, мисс.
Она ушла, оставив меня наедине с моими заботами. Я спустилась в сад и сразу вспомнила тот уже далекий осенний вечер, подумав некстати, вспоминает ли когда-нибудь про него Ред. Дошла до берега реки, где стройные ряды сердечника перебивались буйно разросшимся лютиком, а над водой роились тучи комаров. Оглядываясь на дом, я вспоминала слова управляющего банком. Все распродать. Продать Дом Королевы. Все смешалось во мне. Дом Королевы так долго был моим пристанищем. Он одновременно притягивал и отталкивал меня. Иногда, проникшись чувством, что он мой, я представляла, как он был обставлен до того, как тетя Шарлотта превратила его в склад мебели. Верно, был тогда милый, счастливый дом; это потом в нем случилось столько трагического. Смерть моей матери, потом отца, тот мимолетный блаженный вечер, когда мне показалось, что встретила человека, которому суждено перевернуть мою жизнь, последующее горькое разочарование и, в довершение всего, загадочная смерть тети Шарлотты.
Мне не хотелось продавать дом. И все же дело шло к тому.
Я прошла по лужайкам. Яблони и вишни были в густом бело-розовом цвету, каштан под моим окном украшали цветочные каскады. Меня окутала волна теплого чувства к Дому Королевы.
Я вернулась в дом. Стоя, прислушалась к бою часов. И сейчас все было заставлено, как в дни тети Шарлотты. Мало кто заглядывал теперь в дом. Должно быть, избегали иметь дело с человеком, которого считали замешанным в загадочной смерти.
Вечером я обошла дом, комнату за комнатой. Сколько драгоценной мебели, на которую я не могла найти выгодных покупателей. Придется все распродавать, то есть продавать через посредников. Всем известно, что они покупают только задешево.
Я неумолимо двигалась к развязке. В ушах стоял голос отца: «Не бега от трудностей. Встречай их с открытым забралом, и ты найдешь способ их преодолеть».
Это я и пыталась делать под злобное шипение часов: «Про-да-вай. Про-да-вай». Да, все продать, уехать и начать все сначала. Попробовать заново строить жизнь.
– Поговаривают, что в доме завелось привидение, – сообщила Элен.
– Глупости какие, – возмутилась я.
– Я только передаю, что говорят. Прямо мурашки бегают.
Я пригляделась к ней. После смерти тети Шарлотты она изменилась. Каждый день я ждала ее объявления, что больше не придет. Ведь сама предупреждала, что останется мне помогать только на первых порах. Мистер Орфи оказался оборотистым супругом. Купил на ее приданое лошадь с телегой и завел собственное дело, которое, по словам Элен, с каждым днем набирало обороты.
Но не круто пошедшие в гору дела мистера Орфи заставляли Элен сторониться Дома Королевы. Причиной этому была память о тете Шарлотте. В этом смысле в доме в самом деле поселился призрак, преследовавший не только Элен, но и меня. Элен избегала в одиночку заглядывать в комнату тети Шарлотты. От этого у нее, как она выражалась, «бегали мурашки». Я не сомневалась, что в ближайшие дни она сообщит о скором уходе.
День выдался сырой. Дождь не прекращался и ночью. Небо было густо обложено тучами, и еще до наступления сумерек дом был полон теней. Миссис Баккл поднялась на чердак и, вернувшись, сообщила о луже воды на полу. Теперь вода просачивалась сквозь потолок.
Крыша всегда внушала опасения. Тетя Шарлотта изредка латала ее, но я вспомнила, как в последний раз нас предупредили, что крыша нуждается в основательном ремонте. Тетя Шарлотта ответила тогда, что не имеет средств.
Я была очень удручена, когда вдруг забежала Шантель. Как она была красива в темной сестринской накидке, выгодно выделявшей ее чудные волосы. Щеки у нее раскраснелись, а глаза блестели.
– Вот, решила навестить, не удержалась, – начала она. – Мисс Беддоус подвезла меня до верхней улицы, через час будет ждать. Ужас как боялась тебя не застать.
– О, Шантель, как я тебе рада!
Я излила на нее все, что накопилось: мой визит к управляющему, страхи по поводу ухода Элен и протекающую крышу.
– Бедная моя Анна! Что ты намерена делать? Деньги, которые мне оставила твоя тетя, должны бы достаться тебе. Не представляю, зачем она это сделала. Я совсем недолго пробыла у вас.
– Она быстро к тебе привязалась. Как и все мы.
– Ты меня очень обяжешь, если возьмешь эти деньги назад.
– Ты же знаешь, я этого не сделаю.
– Во всяком случае, они по первому слову в твоем распоряжении. Так что ты собираешься делать?
– Банк считает, что я должна все продать.
– Сможешь?
– Попробую. Есть ведь еще дом. Он что-нибудь да стоит.
Она печально закивала.
– Уверена, Анна, ты поступишь правильно.
– Мне бы твою уверенность.
– Ты описала все это в дневнике?
– Как я могла это сделать, если он у тебя?
– А мой у тебя. Не забудь вернуть. Записи нужно делать по свежему следу, чтоб не потеряли аромата. Ощущения момента так быстро забываются.
– Как мне было приятно читать твой дневник, Шантель. Временами казалось, что я сама там присутствовала.
– Как бы мне этого хотелось! Вот было бы замечательно, если бы в Замке понадобился антиквар!
– Кто-нибудь заикался об этом?
– Как там славно, Анна. Я вся заинтригована. Необыкновенный не только дом, но прежде всего люди.
– Это чувствуется. Есть еще новости?
– Мое положение упрочилось. Все больше узнаю их всех. Теперь я уже не чужая за этими воротами.
– А этот человек… Рекс?
– Почему ты спрашиваешь именно о нем?
– Мне показалось, он тебя особенно занимает.
– Это потому что у тебя на уме романы. Неужели ты думаешь, что наследник всех этих миллионов способен серьезно увлечься сиделкой своей невестки?
– Уверена, что уже увлекся.
– Я сказала: серьезно – это главное слово.
Она засмеялась, и я ответила:
– По крайней мере, ты не воспринимаешь его серьезно.
– Ты же знаешь, я легкомысленна.
– Не могу забыть тетю Шарлотту.
– Перестань думать о ней, – строго сказала она. – Ты должна выбросить ее из головы. Все кончено, забудь. Теперь тебе нужно что-то решать. Неужели в самом деле так скверно?
– Очень. Долги в два, три раза больше, чем я подозревала. Тете Шарлотте, кажется, изменил здравый смысл. Покупала самые неходовые вещи. Мне не выручить за них и половины того, что она за них уплатила. Под конец просто громоздила долги. При ее-то былой осторожности!
– Это сказалась болезнь. Она способна изменить людей до неузнаваемости.
– Ее точно изменила.
– Тебе надо отсюда уехать, Анна. Это для тебя не место.
– Шантель, как приятно сознавать, что ты так беспокоишься о моем будущем.
– Еще бы, Анна. Я смотрю на тебя как на сестру.
– Мы совсем недолго знаем друг друга.
– Время не всегда лучшая основа для дружбы. Иных людей больше узнаешь за месяц, чем других за годы. Все, что здесь произошло, необыкновенно сблизило нас, Анна. Я хотела бы, чтобы это так и осталось.
– Я тоже этого хочу. Но у тебя есть сестры.
Она состроила гримасу.
– Странно, как быстро теряешь нити, связывающие тебя с семьей. Моя сестра Селина вышла замуж и осталась в деревне, где мы жили при отце. Кейти вышла за врача и переехала на север, в Шотландию.
– Ты с ними совсем не видишься?
– Нет – со времени, когда я поступила к леди Хенрок. А после нее сразу перешла к вам, не было времени съездить домой. Это ведь неблизкий свет – Йоркшир.
– Представляю, как они по тебе скучают.
– Обе они на много лет старше меня, выросли, когда я еще была ребенком. Моя мама, перед тем как родить меня, сделалась сентиментальной: взяла для меня имя со старинной могильной плиты на приходском кладбище. Под ней была похоронена некая Шантель. Ушла из этой жизни в двадцать четыре года. Ее полное имя было Шантель Спринг. Вот мама и сказала: если родится девочка, назову ее Шантель Спринг. Так она и сделала. Я Шантель Спринг Ломан. По крайней мере, такую мне передали историю. Я ведь совсем не знала мамы. Это я убила ее при рождении.
– Убила? Что за выражение? Ты говоришь так, будто в этом есть твоя вина.
– Невольно чувствуешь свою ответственность.
– Неправда, дорогая Шантель. Ты должна сейчас же выбросить это из головы.
– Ты только посмотри, – засмеялась она, – я являюсь к ней с утешениями, а вместо этого слушаю ее проповеди.
– Ну и что ты мне посоветуешь?
– Не тревожься. Распродавай, если на то пошло. А потом что-нибудь придумаем.
– Что бы я без тебя делала, Шантель!
Потом разговор зашел о Замке и тамошних происшествиях. Это место явно трогало ее за живое. Она словно влюбленная, подумалось мне, только предметом ее страсти был сам Замок. Если, конечно, это была не маска. Я не сомневалась, что ее очень занимал Рекс Кредитон, но не чувствовалось, чтобы она переживала сколько-нибудь глубоко, хоть и обмолвилась, что у него не могло быть серьезных намерений относительно сиделки. Я не хотела, чтобы обидели и ее, как когда-то меня. Не странно ли, что она, вправду ставшая мне едва ли не сестрой, о которой я всегда мечтала, должна была увлечься вторым из братьев – после всего, что я пережила из-за первого. Слишком заметно было это ее увлечение, чтобы я не беспокоилась.
Мне сразу полегчало после ее ухода. Я приободрилась, поверила, что справлюсь со всем, что бы ни выпало на мою долю.
Мне не терпелось узнать как можно больше о жизни в Замке. Она забрала свой дневник, обещав при первой возможности удовлетворить мое любопытство. Я напомнила, что жду новых записей.
– Но и ты должна писать, Анна. Я хочу знать, что ты делаешь, что думаешь – все без утайки. Только так можно увидеть правду.
Я с ней согласилась.
Прошло некоторое время, прежде чем я смогла прочесть продолжение дневника. За этот срок я пришла к решению распродать имущество. Подумывала даже о продаже дома. Но агент по продаже недвижимости, с которым я связалась, сказал, что это будет непросто. Дом был интересный, но много лет не ремонтировался. Крыша протекала, в дверных косяках завелся древоточец, и есть признаки гнили с приречной стороны.
– Дом стоит слишком близко от воды, в нем сыро. Такие дома очень живописны, но время от времени требуют целых состояний на ремонт. К тому ж надо иметь в виду, что он простоял четыреста лет. Неразумно выставлять дом на продажу только из-за того, что он требует больших затрат: вы практически ничего не выручите за него.
Наилучшим выходом, который он мог мне предложить, было бы сдать дом в аренду за символическую плату с условием, что жилец сделает надлежащий ремонт. Это значило, что за привилегию жить в этом доме арендатор должен будет чинить крышу, выводить гниль и древоточца.
– Наверное, это выход, – согласилась я.
– Поверьте мне, это единственный выход, – ответил он.
Итак, я решилась. Собралась распродать имущество, выплатить долги и сдать в наем дом. Мне должно было перепасть совсем немного, может, и вовсе ничего. Но я освобожусь от пут. Оставалось решить, что мне делать с собой. Впрочем, шаги, которые я готовилась предпринять, требовали времени: у меня были еще месяцы, чтобы подумать о собственном будущем.
Тем временем в Замке развивались события, о которых я узнавала от Шантели – в основном и ярче всего из дневника.