Текст книги "Роковая женщина"

Автор книги: Виктория Холт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

18

Темнота быстро опускалась на остров. Сумерек здесь не было совсем. Только что был день, а минутой позже наступила ночь.

Без четверти восемь ко мне в комнату явилась Шантель. Она переоделась в черное с кружевом платье, как нельзя лучше выделявшее цвет ее лица. Завидев меня, цокнула языком: на мне тоже было черное.

– Так не пойдет, Анна, – запротестовала она. – Я всегда ненавидела это твое платье. Сказать по правде, ты в нем какая-то тусклая.

– Я не на банкет собралась.

Ее глаза подернулись туманной поволокой.

– Анна, сегодня здесь обедает капитан. Вероятно, еще отобедает завтра, а потом отчалит. Он запомнит тебя такой, какой ты была сегодня, – так что живо снимай эти невзрачные лохмотья.

– Шантель, прошу тебя…

Но она уже принялась со смехом расстегивать мое платье.

– Ты будто забыла, что у него жена, – напомнила я.

– Об этом не даст мне забыть она.И все равно, пускай капитан увезет с собой приятные воспоминания.

– Нет, уж лучше бы…

– … Ты явилась дурнушкой? Как ты неромантична!

– Разве можно быть романтичной с чужим мужем?

– Нужно всегда быть романтичной, а в несчастной любви так много романтики.

– Шантель, пожалуйста, не надо шутить.

– И не думаю. Если бы ты только знала, как я хочу, чтобы ты была счастлива. И ты обязательно будешь счастлива, даже если это будет не капитан. А это вряд ли будет капитан, Анна.

Ярко вспыхнувшие глаза выдавали в ней настоящую прорицательницу.

– Прошу тебя, прекрати этот разговор, – взмолилась я.

– Нет, буду говорить, – с пылом возразила она. – Он не создан для тебя. Я не раз повторяла, он тебя не стоит, Анна. Но все равно настаиваю, чтобы ты надела сегодня что-нибудь поприличнее. – Она достала и приложила к себе голубое шелковое платье. – Вот. Лучшее в твоем гардеробе. Ну, пожалуйста, Анна.

Я сменила черное платье на голубое. Что бы я ни говорила, мне самой хотелось выглядеть получше в этот вечер.

Я придирчиво оглядела себя в зеркале. Голубое неплохо сочеталось с румянцем моих щек, наконец решила я. Шантель не сводила с меня глаз, и, чтобы сменить тему, я сказала:

– Перо принесла свечи, но предупредила, чтобы не зажигали, пока есть возможность что-нибудь разглядеть без света. Свечи на острове в большой цене.

– Не верю, чтобы они так обеднели. Подозреваю, что у нашей мадам мания откладывать денежки. Сейчас ты очень миленькая, Анна.

– Это от света дорогих свечей. Он скрывает все недостатки. Сама знаешь, как он смягчает черты лица и придает блеск глазам.

– Удивляюсь, что нас зовут к семейному столу – всего-навсего сестру и гувернантку.

– Она призналась, что так оно выходит дешевле.

– И мне сказала.

– Анна, мы с тобой попали в сумасшедший дом, – рассмеялась Шантель.

– И нам остается только одно: ждать.

Она подошла к окну и растворила ставни.

– Иди сюда. Увидишь корабль.

Он стоял на якоре в бухте, там же, где, должно быть, стояла когда-то «Роковая женщина».

– Невольно чувствуешь себя в безопасности, – заметила я.

– А что ты скажешь, когда он уйдет, Анна?

Я вздрогнула.

– Посмотрим.

– Ничего, это всего на два месяца.

– Ты уверена?

Она улыбнулась.

– Абсолютно. Не останусь ни на один лишний день.

– Значит, ты уже решила?

– Всеми косточками чую, – шутя ответила она, – больше мне не выдержать.

– Ты выражаешься как пророчица.

– Если угодно.

– Мне бы не хотелось остаться здесь одной.

– «Куда ты идешь, туда и я пойду». На этой библейской ноте пойдем-ка вниз к обеду.

Шантель распахнула дверь, освещая подступы к керосиновой лампе, тускло чадившей в глубине коридора. Я затворила ставни и задула свечу. В наступившей темноте комната приняла жутковатый вид.

Но сквозь щели ставен просматривались очертания «Невозмутимой леди», стоявшей на якоре посреди бухты, а внизу, должно быть, уже появился Редверс. Я была рада, что его присутствие скрашивало наш первый вечер на Коралле.

Стол украшал поразительной красоты канделябр. Несмотря на странность всего, что меня окружало, я сразу заметила его: юная богиня держала планку, на которой крепились свечи. «Бесценная вещица, – мысленно определила я. – Французская работа, как и большинство стоящих предметов, которые попадались в доме. Вполне достойна версальских столов». Свечи отбрасывали на все вокруг мерцающие тени. Нас оказалось довольно-таки много в первый вечер. «Каково будет, когда за этим столом будет сидеть всего четверо», – поежилась я.

Во главе стола сидела мадам де Лауде. По ее правую руку помещался Ред. Напротив, поражая всех на удивление легким дыханием, сидела Моник. Справа от нее был Айвор Грегори, слева – Дик Каллум. Нас с Шантелью посадили друг против дружки.

Подавали Перо и Жак: Щука, надо полагать, была занята на кухне. Основным блюдом была рыба неизвестного мне вида, вероятно, обитательница здешних вод. Следом подали бобы и овощи, потом тающий во рту ананас. Запивали мы французским вином отменного качества, хоть я и не знаток по этой части.

Поначалу беседа текла гладко. Говорили о плавании, о спутниках-пассажирах, с которыми расстались. Я то и дело чувствовала на себе глаза Реда, а, отворачиваясь, ловила взгляд Дика Каллума. Шантель затеяла легкий флирт с Айвором Грегори. Особенно разговорилась Моник, поощряемая снисходительными кивками матери.

Мадам де Лауде держалась очень важно: я в самом деле поверила, что она много принимала в свое время. Я представила эту комнату, заполненную гостями и целиком обставленную стильными вещами вроде украшавшего наш стол канделябра.

– Как считаете, капитан, – неожиданно спросила хозяйка, – сестре Ломан и мисс Брет здесь понравится?

– Надеюсь, что понравится, – неуверенно ответил он.

– После Англии им все здесь покажется другим. Здесь действительно все другое, правда?

– Да, несколько теплее, – шутливым тоном сказал Редверс.

– Мне сразу захотелось, чтобы они приехали, как только узнала, что их наняла леди Кредитон. Я наслышана, как они оказались полезны… во время плавания. Надеюсь, они пожелают остаться.

– Да, обе были полезны, – подтвердила Моник. – Сестра Ломан меня прямо изводила.

– Мадам де Лауде поймет, что я это делала ради вашего блага, – парировала Шантель.

Моник надула губки.

– Она заставляла меня соблюдать диету и вдыхать этот вонючий дым.

– По предписанию врача, – уточнила Шантель. – Кстати, подтвержденному присутствующим здесь доктором Грегори.

– Я убежден, мадам, что миссис Стреттон повезло, что ей досталась такая дельная сестра, – отозвался доктор Грегори.

– Сестра Ломан смотрела за мной, а мисс Брет за Эдвардом. Эдвард постоянно искал общества своего отца – следовательно, его искала и мисс Брет.

Неожиданно я услыхала собственный, словно чужой, голос:

– Эдварду не так часто позволялось подниматься на мостик, и, естественно, он пользовался любой возможностью, чтобы узнать побольше.

Моник смотрела то на меня, то на Шантель. Я догадалась, что она что-то затеяла. «Интересно, что она рассказала матери», – мелькнуло у меня в голове.

– Принято считать, что, когда на борту пассажиры, главная обязанность капитана – делать, чтобы им было не скучно, – заговорил Ред. – Увы, это заблуждение, хотя, уверяю вас, это было бы очень приятно. Дело капитана – вести судно. Разве не так, Каллум?

Дик Каллум с готовностью подтвердил его слова, прибавив, что и для офицеров главная забота – корабль.

– И нет никакой жизни вне службы? – поинтересовалась мадам.

– Отчего же, и на нашу долю выпадает момент, когда мы вольны отвлечься в обществе, только не так часто, как хотелось бы.

– Поэтому капитанскую жену держат чуть не в заточении, – вставила Моник. – Грустно, не правда ли?

– Как, по-вашему, доктор, плавание благоприятно сказалось на моей дочери?

– Думаю, что да, – ответил Айвор Грегори.

– Прежде чем отбудете с острова, вы должны поговорить с местным врачом. Он очень стар и, увы, неважный. Но лучшего нет. Скоро ему на замену приедет молодой человек – из наших островитян. Он сейчас в Англии, практикуется в одной лондонской больнице.

– Завтра же отправлюсь к нему, – обещал Айвор, – и передам досье миссис Стреттон.

– Досье! – вскричала Моник. – Будто речь идет о преступнице, отбывающей наказание.

Все неловко засмеялись, и мадам, разряжая обстановку, сообщила, что кофе подадут в салоне, и пригласила перейти туда.

«Салоном» оказалась длинная комната с выходившими на балкон окнами до пола. В окна виднелась одичавшая лужайка. На балконе стояли кресло-качалка, стол и пара плетеных тростниковых стульев. Из-под пестрых туземных циновок выглядывал щербатый паркет. Мое внимание сразу привлек стол. Несомненная работа Жоржа Якоба. Эбоновый шпон с дивным зубчатым орнаментом по краям. Не удержавшись, я провела пальцами по поверхности черного дерева. На ней был густой слой пыли. Такое отношение граничило со святотатством. Кроме стола, имелось несколько стульев еще более раннего периода с желобчатыми спиральными ножками; их парчовая обивка залоснилась, но это дело поправимое – главное, прекрасная рама и орнамент из маргариток доказывали их подлинность.

Перо внесла кофе, поставив прямо на стол Якоба. Дешевый поднос был здесь неуместен, но кофейник, молочник, сахарница и щипцы явно были из английского сервиза георгианского времени.

Скользя по парчовому покрывалу стула, мадам де Лауде осведомилась, как нам нравится здешний кофе. Пока она разливала его по чашкам, я гадала, какова была жизнь в этом доме при покойном муже. Теперь она боролась с бедностью, экономила на свечах, при том что была окружена предметами, стоившими целого состояния.

Комнату освещали лампы. Их было всего две, в противоположных углах: света явно недоставало, в комнате царил полумрак. Я задумалась, как бы расставила мебель. Непременно перенесла бы сюда замечательный канделябр, который видела в столовой. Постаралась бы собрать вместе предметы одной эпохи.

Моник вредничала весь вечер. Разговор сбился на Рекса Кредитона. Мадам де Лауде не терпелось узнать о нем как можно больше: она вообще не скрывала своего любопытства к Кредитонам. Неужели рассчитывала благодаря браку Моник избавиться от бедности?

– Жаль, что вы не привезли вашего сводного брата, капитан, – попеняла она ему.

– У него дела в Сиднее, – объяснил Редверс. – Он очень занятой человек.

– То-то я заметила, как он был занят во время плавания. – Моник со смехом обернулась на Шантель. – А теперь тоже занят. Ухаживает за мисс Деринхем.

– Это молодая особа, с которой он познакомился на корабле? – спросила мадам де Лауде.

– О нет. Она уже была в Австралии. Если не ошибаюсь, она и была целью его путешествия. Они очень богаты, эти Деринхемы. Под стать Кредитонам, правда, Редверс?

– Не имея отношения к компании Деринхемов, я не знаком с их балансовыми листами, – холодно ответил Ред.

– У них много кораблей, как и у Кредитонов. Леди Кредитон считает, что неплохо бы соединить оба флота брачными узами.

– Я знаю, леди Кредитон исключительно разумная женщина, – заявила мадам де Лауде. – И когда эта пара поженится и произойдет… как это называется…?

– Слияние, – подсказал Дик.

– … Они станут вдвое богаче.

Ее глаза загорелись. Мысль о богатстве размягчила ее. Она говорила о деньгах как о предмете пылкой любви.

– Как романтично! – восхищалась она. – Любовь всегда прелестна.

– В данном случае ее можно назвать золотой, – вставил Дик, чуть заметно скривив губы.

– Он знал, чем развлечься во время плавания. – Притворно невинные глаза Моник остановились на Шантели, тотчас замершей.

Бедная Шантель, как я ее жалела!

– Он из мужчин, которые любят поразвлечься? – подхватила мадам.

– Какой мужчина этого не любит? – с усмешкой спросила Моник, поворачиваясь к Редверсу.

– В развлечениях нет ничего греховного, – ответил Редверс. – Более того, веселиться куда умнее, нежели скучать. Уверяю вас, мадам, мой сводный брат исключительно разумный человек. У него поистине светлая голова – незаменимая вещь в его положении.

– Я слышала, вы очень к нему привязаны, – заметила мадам де Лауде.

– Дорогая мадам, мы вместе росли. Мы настоящие братья. Приставка «сводный» никогда не смущала нас. С самой колыбели вместе. Едва ли есть что-либо, касающееся «Леди-линии», чего бы не знал Рекс.

– О да, он большой знаток по части леди, – развязно расхохоталась Моник.

Шантель с тревогой следила за ней: она всегда настораживалась, когда Моник слишком много смеялась. Часто это заканчивалось удушьем.

Шантель поднялась. На миг мне показалось, что сейчас она выдаст чувства, которые – я в этом не сомневалась – переполняли се. Я не верила в ее равнодушие к Рексу. Она обернулась к доктору Грегори.

– Не дать ли миссис Стреттон десять капель белладонны?

– Я бы дал, – ответил Айвор.

– Сейчас принесу.

– Чего ради? – возвысила голос Моник.

– У вас сбивается дыхание, – ответила Шантель.

– Ради предосторожности, – прибавил доктор.

– Вы собираетесь в свою комнату? – осведомилась мадам де Лауде. – Надо, чтобы вам посветили. – И, достав со столика фигурный колокольчик, позвонила. Меня поразил его пронзительный звук. Тотчас вбежала запыхавшаяся Перо. – Посвети сестре дорогу до комнаты.

Когда доктор и Шантель ушли, Моник закапризничала:

– Со мной обращаются как с ребенком.

– Дорогая, они о тебе беспокоятся, – сказала мадам.

– Сама знаешь, лучше предупредить приступ, чем пытаться справиться с ним после того, как начнется, – заметил Редверс.

– Никакого у меня не будет приступа. Я ей не верю. Это она, чтобы я перестала о нем говорить. Никак не может пережить, что он остался в Сиднее и женится на мисс Деринхем. Думала, что неотразима. – Она снова засмеялась.

– Прекрати, – строго сказал Редверс. – Не говори о вещах, о которых не имеешь представления.

Он высказал это таким решительным тоном, что все немного опешили. Из-под маски светского любезника словно проступил новый человек. Моник вцепилась в подлокотники и откинулась на спинку кресла. Разрядил обстановку Дик Каллум:

– Я слышал, в этом году рекордный урожай кокосов, и нам предстоит везти в Сидней хороший груз копры.

Это повернуло разговор в спокойное русло, злобная пикировка сменилась на более приличествующий застолью тон.

– К сожалению, хуже обстоят дела с сахаром, – грустно тряхнула головой мадам. – Однако мы забыли про свои обязанности, давно никого не принимали. Не желаете ли бренди, ликеру? Могу предложить хороший коньяк. Муж оставил мне отменный винный погреб. К счастью, его содержимое не портится с годами.

Вернулась Шантель и доктор. Шантель протянула Моник стакан – та сжала губы и отвернулась.

– Ну, пожалуйста, – тоном терпеливой сестры выговорила Шантель.

Моник взяла стакан и, уступая, словно капризный ребенок, выпила содержимое. Мать с беспокойством следила за ней. Я заметила, как на Моник смотрел Редверс: откровенная неприязнь, смешанная с раздражением и усталостью, читались на его лице. Это меня встревожило.

После этого разговор сделался беспорядочным, то и дело сбивался на частности. Сидевший рядом со мной Дик Каллум сказал, что мы должны увидеться (очевидно, подразумевая встречу наедине) до отплытия «Невозмутимой леди». Я ответила уклончиво, в том духе, что едва ли представится возможность.

– Попытайтесь все же найти возможность, – не отступал он. – Ну, пожалуйста.

Шантель обсуждала с Айвором Грегори лечение Моник.

– По-моему, настойка белладонны неплохая замена нитритамила, – сказала она.

– Да, она эффективна, только надо быть осторожным, когда даешь внутрь. Ни при каких обстоятельствах не давайте ей больше десяти капель. Во время приступов можно повторять дозу – скажем, каждые два-три часа. У вас достаточный запас лекарств?

– На два месяца хватит.

Они серьезно, не изменяя профессионального тона врача и сестры, беседовали о состоянии Моник.

Около полуночи Дик и доктор откланялись и вернулись на судно. Редверс остался.

Перо было велено сопроводить нас с Шантелью в наши спальни. Она двинулась впереди с керосиновой лампой в руках. Судя по всему, лампа считалась дешевле свечей. По пути они обе зашли в мою комнату. Перо зажгла свечу на туалетном столике. Я пожелала им спокойной ночи и закрыла дверь.

Сон никак не шел. Перед тем как лечь, я поднесла к кровати свечу и, раздевшись, задула. Светила луна, так что я не была в полной темноте. По мере того как я лежала без сна в постели, глаза постепенно освоились с темнотой, и я начала довольно ясно различать предметы в комнате. Сквозь щели в ставнях сочился блеклый свет. Их нужно было держать закрытыми, чтобы не проникали насекомые. Я вспомнила о Шантели, тоже, возможно, лежавшей без сна в комнате по соседству. Эта мысль утешила меня.

Услышав скрип половицы, я тотчас вспомнила Дом Королевы, где среди ночной тишины тоже без видимой причины трещали полы. Я перебрала в памяти всю цепь событий, приведших меня сюда, и заключила, что был момент в моей жизни, когда от моей воли зависел выбор. Я могла сказать: не еду. Могла остаться в Англии. И все сложилось бы по-другому. Всего остального из того, что случилось со мной – жизни в Доме Королевы, отношений с тетей Шарлоттой, – было не избежать. Уже после наступил момент решения, и я выбрала свой путь. Эта мысль возбуждала и тревожила меня. С полным правом я могла себе сказать: что бы ни случилось, ты сама выбирала.

Неожиданно тишину нарушили голоса. Моник и Ред говорили громкими раздраженными голосами. В доме бушевала ссора. Я встала с кровати, прислушалась. Подошла к двери, немного постояла, наконец открыла. Голоса сделались слышнее, хоть я и не разбирала слов. Высокий, страстный, обличающий голос Моник. Что было в низком, приглушенном тоне Реда? Попытка успокоить? Властность? Тотчас пришло на память выражение его лица накануне вечером. Угроза?

Я шагнула в коридор, открыла дверь в комнату Эдварда. В лунном свете мелькнуло его лицо: мальчик спал, разметав руки по покрывалу. Я притворила дверь и встала у входа в свою комнату.

Голоса не затихали. Вдруг я содрогнулась всем телом: что-то шевельнулось в конце коридора! Там кто-то стоял, наблюдая за мной.

Я уставилась в неясные очертания. Хотела окликнуть, но слова не шли из горла, сколько ни открывала рот. Фигура двинулась навстречу – крупная, тучная. Это была Щука.

– Что-нибудь хотели, мисс Брет?

– Н-нет. Я не могла уснуть, вышла глянуть, все ли в порядке с Эдвардом.

– С Эдвардом будет все в порядке, – сказала она, словно отметая как неуместное всякое сомнение в этом.

– Спокойной ночи, – попрощалась я.

Она молча кивнула. Я вернулась в комнату, закрыла дверь. Я никак не могла прийти в себя от мысли, что за мной, ничего не подозревавшей, следили.

Что ей было там нужно? Подслушивала за дверью комнаты, которую занимали Моник и Редверс? Готовилась в случае надобности броситься на выручку «мисси» Моник?

Я вернулась в постель. Как ни странно, меня бил озноб при такой влажной жаре. Прошли, казалось, бесконечные часы, пока меня сморил сон.

Наутро меня подняла Перо, принесшая в комнату завтрак. Он состоял из мятного чая, гренок с маслом и приторным джемом неизвестно из каких фруктов, ломтя арбуза и пары сахарных бананов.

– Устали? – спросила улыбающаяся Перо. – Плохо спали?

– Это от непривычной постели.

Она бесхитростно, по-детски улыбалась. Удивительно, как все меняется с наступлением дня. При свете сочившегося сквозь ставни солнца обстановка комнаты была убогой, но отнюдь не зловещей. Пока я завтракала, явился Эдвард. Присев на мою кровать, он хмуро заявил:

– Мисс Брет, не хочу здесь оставаться. Хочу продолжать плавание на «Невозмутимой леди». Как вы думаете, капитан возьмет меня с собой?

Я молча мотнула головой.

– Жаль, – вздохнул он. – Вряд ли мне здесь понравится. А вам?

– Поживем – увидим, – уклонилась я.

– Но капитан завтра отплывает.

– Он еще вернется.

Это утешило его не меньше моего.

Редверс к этому времени вернулся на судно. Шантель была занята с Моник, которая опять занемогла. Все время, пока она была у больной, Щука не выходила из комнаты, не сводя глаз с Шантели – по словам сестры, она впивалась в нее, словно василиск или Медуза Горгона.

– Уж не знаю, что, по ее разумению, я делала с ее драгоценной мисси. Я было пожаловалась, но мисси сказала, пускай останется. Пришлось смириться, иначе она непременно устроила бы истерику.

Эдвард был не так требователен, как ее подопечная. Раз ему было нельзя с капитаном, то не отходил ни на шаг от меня. Решив осмотреться, я спросила Перо, где мы будем проводить уроки.

Счастливая тем, что может услужить, она жестом указала наверх. Там размещалась старая классная комната, где в свое время училась мисси Моник, сообщила она. Она с готовностью покажет.

Собрав привезенные с собой учебники, мы поднялись в просторную комнату наверху. Окна были без ставен, и из них открывался хороший вид на бухту. Я сразу заметила стоявший на якоре корабль, но, чтобы не расстраивать, не стала говорить Эдварду.

В комнате имелись большой стол и приставленная к нему деревянная скамья. Последняя развеселила Эдварда: мигом оседлав ее, он принялся погонять скамейку, крича то «но!», то «тпру!», пока я осматривалась по сторонам. В книжном шкафу обнаружилось несколько учебников и книг для чтения. Открыв стеклянные дверцы и перелистав книжки, я признала их полезными.

Пока я рассматривала книги, явилась Щука. Эдвард опасливо поглядывал на нее. Я догадалась, что она уже делала попытки втереться к нему в доверие, изображая любящую няньку, но ему это не нравилось.

– Вы уже здесь, мисс Брет, – заговорила она. – Я смотрю, вы времени не теряете.

– Нам пора возобновлять уроки. Вот и проводим разведку местности.

– Разведку местности, – подхватил Эдвард, стегая скамейку. – Но!

Щука приторно-сладко улыбалась мальчику, но он ее словно не замечал.

Когда она подсела к нему не скамейку, он немедленно вскочил и принялся гонять по комнате.

– Я «Невозмутимая леди», – пронзительно взвизгивал он, подражая корабельной сирене. – Все на месте и готовы к отплытию, сэр.

Я невольно рассмеялась. Щука тоже улыбалась, демонстративно отвернувшись от меня к нему. Когда она снова повернулась ко мне, ее глаза сверкнули, опять вогнав меня в дрожь, как накануне ночью, когда я увидела ее в коридоре.

Рядом с книжным шкафом стояло кресло-качалка вроде того, что я видела на балконе. Она села и начала раскачиваться. Меня раздражал скрип несмазанных балансиров, а ее присутствие угнетало. «Неужели так и будет ходить за мной следом?» – недоумевала я. Я твердо решила, что не стану терпеть ее присутствия на уроках, но пока что не могла просто так выдворить се, и, так как ее молчание действовало на нервы, я заговорила первой:

– Я вижу, у нас тут настоящая классная комната.

– Чего вы не ожидали? Думали, на Коралле нет классных комнат?

– Разумеется, ничего подобного я не думала. Но у комнаты такой вид, словно в ней училось несколько поколений.

– С чего вы это взяли? Здесь ничего не было, пока месье не построил этот дом.

– И миссис Стреттон была единственной ученицей?

– Ее звали мисс Баркер.

– Кого?

– Гувернантку.

И, улыбаясь чему-то своему И что-то бормоча, энергично раскачала качалку. Судя по тону, ее высказывание было нелестным для мисс Баркер.

– Она приезжала из Англии? – осведомилась я.

– Да, с одной семьей, – кивнула она. – Первым приехал муж: посмотреть, смогут ли они здесь закрепиться. С ними были мальчик и девочка, а при них гувернантка. Тогда месье решил, что пора учиться и мисси Моник. Гувернантка приходила сюда, в этой комнате давала им всем уроки: мисси Моник, мальчику и девочке.

– Надо полагать, она была рада компании.

– Какое там! Все время дрались. Девочка ее ревновала.

– Жаль.

– А мальчик, натурально, влюбился.

Мне стало не по себе. Я представила Моник: дерзкого, испорченного ребенка.

– Значит, гувернантка давала им вместе уроки, – продолжала я. – Большое удобство.

– Это продолжалось недолго. Они уехали: не прижились на острове. А мисс Баркер осталась.

– И что с ней сталось?

– Умерла, – с улыбкой сказала Щука.

– Печально.

– Это было не сразу. Сначала учила нашу мисси, и та ее полюбила. Она была плохая гувернантка, нестрогая. Хотела нравиться мисси…

– Потакала, – подсказала я.

Она раскачивалась взад-вперед.

– И она умерла. Похоронена на холме. У нас там христианское кладбище.

Огромные глаза скользнули по мне: верно, снимали мерку для гроба.

До чего неприятная особа!