Текст книги "Пляска в степи (СИ)"
Автор книги: Виктория Богачева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 41 (всего у книги 42 страниц)
Звенислава, мужатая княгиня, вестимо, ни в какие горелки не играла и хороводы не водила. Но венки они, сговорившись с Нежаной, все же смастерили, и здоровенный медведь Будимир, как и князь, явился на купальский пир с лиловыми цветами в волосах.
Дети остались в тереме, под присмотром строгой тетки Бережаны, а маленького сына Звенислава вверила заботам старой няньки, и сама сидела в торце стола подле мужа, уютно нырнув тому под руку. Ярослав обнимал ее, придерживая ладонью за плечо.
Пир, конечно, вышел не чета прошлым. Угощение было скудным – все в городище ведали, что предстоит им суровая, тяжелая зима. Но никто не роптал. Люди радовались тому, что было, ведь князь приказал выкатить из подклетей побольше бочонков с хмельным медом: его-то они с легкостью возьмут еще у заморских гостей да торговцев. Богатую добычу привезли они из похода на хазар.
Когда начались игрища, и захмелевшие парни бросились ловить пригожих девок, сотник Стемид следом за всеми поднялся из-за стола. Хотя лучше бы ему не скакать промеж отроков да безусых кметей, а сидеть на лавке и с мужами чинно беседовать. Жену бы ему и так справили, не нужна купальская ночь, чтобы сотнику водимую найти.
Но среди девок, украсив цветами толстую косу, пела песни и водила хороводы княжна Рогнеда... И токмо слепой не заметил бы, каким взглядом глядел на нее сотник уже какую седмицу.
– Жалко его, – вздохнула Звенислава, искоса поглядывая, как Стемид неровной походкой подошел к кругу хихикавших девок.
– Ништо-ништо, – отозвался Ярослав безо всякого сожаления в голосе. – Может, поумнеет малость.
В том, что гордая княжна откажет сотнику, никто из них не сомневался. Не раз и не два случалось такое, и Стемид даже ходил сватать Рогнеду к самому Ярославу, который указал ему на князя Желана Некрасовича. Вот, мол, брат ее и князь. Пусть он и решает. Вестимо, мальчишка неволить сестру не посмел. Он на нее надышаться не мог.
Все разумели, что попроси али прикажи Ярослав, и Желан бы не посмел отказать старшему родичу. Но не вмешиваться князя уболтала Звенислава, которая твердила, что спаслись они от Святополка лишь благодаря Рогнеде, и коли не она б, то не было бы нынче у Ладоги княгини, а у князя – жены и сына. И пусть гордая, пусть своенравная, пусть заносчивая и надменная, но княжна Рогнеда поступками своими спасла Звениславе жизнь, и все прежние распри и обиды, что промеж ними были, надобно позабыть.
По правде сказать, Ярослав не шибко жене противился. Очень хорошо он помнил, что испытал, сперва когда уразумел, что Святополк собирался напасть на ладожский терем, да потом, когда княгини в том тереме не нашлось... И еще три седмицы спустя, когда был готов знахарке в ноги упасть, лишь бы она спасла ему жену и сына.
– ... лебедушки, налетел на вас ясный сокол, – до них донесся громкий голос Стемида, который с разбегу врезался в девичий кружок.
Загомонив, с криками да визгами, девки бросились врассыпную, и лишь Рогнеда осталась на месте. Расправив покатые плечи и сложив на груди белые руки, она вскинула темные, соболиные брови и смерила сотника хмурым, строгим взглядом. Разрумянившаяся от песен и плясок, в лучших своих украшениях, в нарядной, богато расшитой рубахе, княжна, конечно, была невиданно красива.
– Лишь черного ворона вижу я, – отчеканила она холодно, и Стемид, оробев, замер перед ней, напоровшись на невидимую стену.
Звенислава хихикнула и поспешно спрятала улыбку, уткнувшись лицом в плечо мужа. Ох, сотник-сотник, не на ту лебедушку ты позарился...
– И Чеслава не весела сидит, – отсмеявшись, вздохнула Звенислава. – А кметя твоего, Горазда, и вовсе нигде не видать...
Ярослав, чуть повернув голову в сторону, быстрым взглядом окинул пригорюнившуюся воительницу. На купальском пиру та держалась вместе с кметями, одна.
– Что-то неладное с ней. А со мной отмалчивается, не говорит ничего!
Князь, который ведал, что такое приключилось с воительницей, лишь пожал плечами. Не его тайна, не ему о ней и говорить.
– Ты бы поискала Стемиду невесту, среди боярских-то дочек, – заговорив о другом, чтобы отвлечь, Ярослав склонился к жене и сказал негромко. – А то уедут они по осени, Стемид затоскует, засохнет.
– А ты бы отправил его в Белоозеро, княже, – лукаво свернув зелеными глазами, предложила Звенислава, поглядывая на мужа снизу вверх, сквозь пушистые ресницы. – Там-то не затоскует. За всем приглядит.
– Никак жену мне подменили, – Ярослав притворно нахмурился и свел на переносице густые брови. – Словно не княгиня подле меня сидит, а лиса.
Звенислава, закусив губу, резко отвернулась в сторону, обиженно зазвенев длинными ряснами и усерязями. Крепко они сдружилась с Нежаной, пока жила та с мужем в тереме да после, в избе дядьки Крута. Вот и скучала, когда отправил Ярослав Будимира сидеть в Белоозере. Требовалось там порядок навести после княжича Святополка. Под его присмотром жила теперь и несчастная княжна Предислава с дочерями, и опальный воевода Брячислав.
Звенислава и охнуть не успела, когда князь потянул ее на себя, заставив повернуться лицом, и тут же крепко поцеловал. Ее руки, вспорхнув, сами легли ему на плечи, хотя сперва княгиня воспротивилась.
– Ты что... ты что... люди же кругом... увидят, – шептала она между жаркими поцелуями мужа, слабо упираясь ладошками ему в грудь.
Не так уж она хотела, чтобы он ее отпустил.
– Я – князь, – с разудалым весельем ответил Ярослав, любуясь зацелованными губами жены. – Пусть говорят! Да никто и не посмеет.
Звенислава лишь выразительно на него посмотрела и принялась расправлять на груди свиту из багряного аксамита, расшитую золотой нитью.
– Хочешь, покажу, что прав? – Ярослав встал из-за стола и, взяв жену за руку, увлек ее за собой.
– Я гляжу, не напрасно тебе хмельной мед все подливали да подливали в чарку, – укоризненно и сердито зашептала ему Звенислава, оглядываясь по сторонам.
Вестимо, на них смотрели: и кмети, и простой люд из городища, и старики, и парни с девками. Все же не отрок безусый любушку из-за стола вывел.
Под чужими, досужими взглядами ей пришлось идти следом за мужем: не противиться же князю при всем честном народе! А Ярослав все вел ее и вел: мимо заставленных кувшинами да чарками столов, мимо девичьих хороводов, мимо охапок сена, мимо лавок и березок, пока не подошли они к купальским кострам, щедро сложенным и разожжённым этой ночью.
И тогда Звенислава, наконец, уразумела, что задумал ее шальной муж, удумавший вести себя похуже малого дитяти! Но ее робкие попытки возразить потонули в восторженном гоготе захмелевших кметей, когда Ярослав оторвал ее от земли и подхватил на руки, и с разбегу перепрыгнул через один из костров. Жаркое пламя лизнуло его сапоги, коснулось подола княгининой поневы, но и только.
И прежде, чем поставить Звениславу на ноги на другой стороне костра, Ярослав сызнова ее поцеловал – крепко, при всех! Она уже не ведала, куда деть горящие огнем щеки, когда, наконец, ступила на твердую землю. Кмети вокруг них голосили как не в себя, такие же сумасброды, как и ее муж! Благо, что железо на пир не взяли, а иначе бы принялись молотить мечами в щиты, дурни!
Ярослав, довольный собой, улыбался и светился ярче чем костер, через который он перемахнул, и долго гневаться на мужа Звенислава не могла. Он за седмицы, что прошли с того дня, как разбили они под стенами ладожского терема святополковскую дружину, словно помолодел на несколько зим. Вестимо, сбросил с плеч тяжелый груз, что долго тянул его вниз, занимал все его думы, тревожил сердце.
Хоть и много дурного случилось в хазарском походе, хоть и потерял князь воспитавшего его пестуна, а улыбаться стал он чаще, равно как и хохотать со своей гридью. Звенислава наглядеться не могла.
Боярина Гостивита, который к ним направлялся, Звенислава заметила первая: князь стоял к нему спиной и о чем-то перешучивался с Будимиром. Заметила и невольно вцепилась в плечи мужа, словно намеревалась того удержать. Почувствовав неладное, Ярослав повернулся в сторону, куда настороженно смотрела его жена. Добродушная улыбка в один миг стерлась с его лица, и губы сложились в жесткую, непримиримую линию.
Ласково, но непреклонно он отвел от себя ладони Звениславы и убрал свою руку с ее спины. Больше не стоял подле княгини ее улыбчивый муж. Встречал боярина Гостивита ладожский князь.
Гостивит Гориславич эту перемену тоже почувствовал. Шаг замедлил и крякнул от досады: чаял, мол, в добром расположении духа он князя застать. Тяжко опальному боярину приходилось с той поры, как прознал Ярослав, что бросил Гостивит Гориславич терем и сбежал трусливо, и уволок с собой все, что смог унести.
– Ступай прочь, боярин, – Ярослав гневно сверкнул глазами, не дав тому и рта раскрыть. – Священная Купальская ночь нынче. Не стану с тобой говорить. Приходи в терем, как простой люд ко мне приходит.
Толстые щеки боярина Гостивита затряслись, когда он склонился – так низко, как позволял живот. Длинная борода едва не задела землю, но князь уже отвернулся от него и увлек за собой княгиню.
– Ты простишь его? – спросила Звенислава шепотом, когда боярин, потоптавшись за их спинами еще немного, все же смирился и ушел.
– Сперва хорошенько растрясу его закрома, – улыбнулся ее муж.
Перед самым рассветом, когда уже стелился по земле плотный, густой туман, князь с княгиней стояли на холме и смотрели, как вниз к реке, заведя пронзительную песню, спускались девки. Каждая держала в руках сплетенный венок. Станут пускать их по воде и гадать, чей дальше заплывет – та и счастливее всех будет, и замуж по осени выскочит. Среди них шла и княжна Рогнеда – чуть в сторонке ото всех. Не свезло купальской ночью сотнику Стемиду, не отдала ему венок гордая княжна.
Продрогшая под утро Звенислава куталась в мужнин плащ, пряча нос и щеки от разыгравшегося ветра. В лесу щебетали, заливались пением птицы, в высокой густой траве стрекотали жучки.
– Уедут они – вдвоем со мной останешься, – сказал Ярослав, когда девки скрылись за крутым поворотом, почти спустившись к воде. – Не заскучаешь? – в его голосе звучала добродушная насмешка.
Подавив зевок, Звенислава посмотрела на мужа.
– Так отправь в Белоозеро Стемида – вот и не заскучаю.
Она только фыркнула и закатила глаза, когда князь рассмеялся густым, звучным смехом.
***
А на следующее утро после Купальской ночи в терем пришла знахарка Зима. Попрощаться. Звенислава как раз уложила сына в люльку, когда просунувшаяся в дверь чернавка сказала, что внизу на подворье ее ищет Зима Ингваровна.
– Так позови же ее сюда! – княгиня с недоумением поглядела на девку.
– Она не хочет, госпожа! Просит тебя к ней выйти, – чернавка, чуть не плача, развела руками.
– Иди-иди, княгинюшка, я прослежу, – старая нянька подошла к люльке и погладила по щечке агукавшего княжича. – Мы с Крутишей тут побудем.
Поправив кику, Звенислава кивнула и торопливо спустилась по всходу и, пройдя через сени, вышла на крыльцо. Знахарка сидела на поваленном бревне подле теремной стены. Завидев княгиню, она поднялась, опираясь на толстую клюку. Звениславе показалось, что знахарка за седмицу, которую они не виделись, постарела еще на пару зим – вот и на палку стала с собой носить...
– Я ухожу, государыня, – но глаза у нее остались прежними: яркими и холодными. И глядела она вокруг совсем не как старуха.
– Куда?
Звенислава приметила котомку у нее за спиной и почему-то вздрогнула.
– Домой, – скрипящим голосом отозвалась знахарка, перекинув на грудь две белых, седых косы. – Хочу умереть дома.
– Оставайся, – словно дитя, попросила княгиня, почувствовав, что на глаза навернулись слезы. Она невольно всхлипнула и прижала ладонь ко рту. – Оставайся в тереме, коли хочешь.
– Я здесь уже не надобна, – Зима Ингваровна покачала головой и улыбнулась. – Твой сынок здоров. Моя сестра умрет нынче ночью. Скажи князю, чтобы сжег ее на костре в отдалении ото всех.
Звенислава не посмела спросить, откуда знахарка про старую княгиню Мальфриду ведает. Лишь кивнула в ответ на ее слова. Она глядела на госпожу Зиму и не могла поверить, что та снова уходит. Снова покидает их – ее. И чувствовала, что больше они и впрямь не свидятся.
– Еще об одном лишь скажу тебе, девочка, – знахарка улыбнулась ей так ласково, как улыбалась, еще когда жили они в княжестве дядьки Некраса. – Ты уж запомни крепко. Коли соберется твой князь следующим летом сызнова на хазар пойти да добить тех, которых нынче не смогли – ты его отговори. Обмани, притворись – но отговори. Иначе встретит он там свою погибель.
Зеленые глаза Звениславы широко распахнулись, и она ошеломленно закивала.
– Запомнила? – знахарка, прищурившись, окинула ее внимательным взглядом. – Так не позабудь же.
Зима Ингваровна еще раз улыбнулась ей и, слегка помедлив, развернулась и ушла с подворья. Больше Звенислава ее никогда уже не видела. Она еще долго стояла на крыльце и глядела той в спину, воспретив кметям запирать ворота.
Княгиню Мальфриду они сожгли, как и завещала знахарка, далеко-далеко от терема, и курган для нее складывать не стали. Старые бояре, которые еще хорошо помнили молодого князя Мстислава, сунулись к Ярославу: мол, негоже так, все же ладожской княгиней она была, не девкой-чернавкой. Но Ярослав был непреклонен. Как и когда повелел оставить тело Святополка в лесу диким зверям на растерзание.
Так и прервалась на Ладоге ниточка княжьего рода, тянувшаяся от княгини Мальфриды через ее сына. Пройдет еще с дюжину зим, и некому будет их вспомнить.
Тем летом лишь одно тревожило княгиню: молчаливая, хмурая Чеслава. И так, и эдак она к ней с вопросами подбиралась, а все без толку! Даже на хитрость пошла и Рогнеду упросила подсобить, чтобы та, как будут они вместе с княгиней вышивать, про сотника Стемида обмолвилась при воительнице. Мол, уж больно тяжко тот по Рогнеде убивается, пора уже обвыкнуться да смириться.
Но и это не разговорило Чеславу. Лишь сердитее она вздохнула да поджала губы. Отчаявшись, Звенислава сдалась. Коли захочет, то поведает воительница, что у нее на сердце лежит. А нет – так и нечего душу ей бередить.
А Стемида, немного погодя, Ярослав и впрямь из терема отослал. Ненадолго, до осени – как отправятся в свое княжество Желан с Рогнедой. Чтоб голову дурную прочистил влюбившийся сотник да беды не случилось – так и сказал ему князь в лицо. Надо ж удумать было, на княжну позариться!
Как уехал к южным границам ладожского княжества Стемид, так совсем в тереме наступила тишь да гладь. Крутояр рос здоровеньким, крепеньким мальцом, и Звенислава не могла на него налюбоваться. Любава с Яромирой, вытянувшиеся за минувшую зиму, смотрелись уже совсем взрослыми, хоть и бегали обе еще в детских рубашонках. Старшая княжна вовсю звала себя невестой и хвасталась первым жениховским даром – девичьим венцом с серебряными височными кольцами, и у княгини язык отсох вразумлять непослушную дочь, что так делать не полагается.
В один из дней уже на исходе лета, когда оставалась лишь пара седмиц до возвращения Желана и Рогнеды в родные земли, Звенислава с сестрицей в сопровождении Чеславы отправились на торг. Больше поглядеть, нежели что-то взять: приближалась тяжелая осенняя и зимняя пора, и никто не ведал, как справится с ними ладожское княжество после весеннего набега Святополка. Ярослав все последние седмицы провел в соседних землях, пытаясь сторговаться с князьями и прикупить запасов для своих людей.
Нынче ждали князя домой: с надеждой и страхом. Чем ближе подкрадывались первые осенние холода, тем тревожнее и беспокойнее становилось в городище.
Не удержавшись, Рогнеда все же взяла на торге на память рясны из жемчуга, добытого неподалеку от Ладоги.
– Чтобы не забывать, – так и сказала она Звениславе, слегка удивленного глядевшей на сестрицу, которая потянулась за небольшой мошной к поясу на поневе.
Когда вернулись они, у ворот на них едва не налетела встрепанная, перепуганная тетка Бережана. Звенислава ее такой не видала, даже когда стояло под ладожскими стенами войско Святополка. Сперва у княгини сердце чуть не замерло: помыслила, что-то приключилось с Крутишей.
Оказалось – не с ним, но легче Звениславе не стало.
– Любава пропала, государыня, – и тетка Бережана упала княгине в ноги, прямо на землю в пыль. – Куда – не ведаю, – заголосила женщина.
Звенислава пошатнулась, но подоспевшая Чеслава вовремя подставила ей руку, и княгиня удержалась на ногах.
– Как – пропала? – спросила она мертвым голосом, побледнев. – Я же говорила с ней по утру перед тем, как ушли мы.
– Все верно, княгинюшка, – тетка Бережана, повинуясь взмаху ее руки, кое-как поднялась с колен.
Убрус у нее на голове сбился, тонкая ниточка скромных бус перекрутилась на шее, и пояс на поневе ушел в сторону, аж к левому боку.
– Я их с Яромиркой в горницу вышивать отправила, а сама пошла приглядеть за княжичем – больно он раскричался что-то, нянька успокоить не могла. Вернулась – Яромира одна на лавке сидит! Сказала, Любаша по нужде отошла, мол, вернется скоро. А княжны все нет и нет, нет и нет, тут я искать ее пошла...
Тетка Бережана задохнулась от сбивчивого рассказа и схватилась за сердце.
– Довольно тут стоять, в терем идем, – Рогнеда, крепко стиснув локоть Звениславы, потянула ее за собой и кивнула Чеславе, чтобы та взяла под руку тетку Бережану.
Напившись в сенях прохладной водицы, так заговорила вновь.
– Весь терем обыскала, все подворье – нет нигде княжны, никто не видал! Уже кинулась к тебе, государыня, на торг бежать, а тут ты воротилась... – и женщина с жадностью приникла к черпаку с водой.
Вернув его в ушат, тетка Бережана прислонилась спиной к стене и утерла кончиком убруса потное лицо. Выглядела она еще бледнее княгини.
– Вот же непослушное дитя! – Звенислава покачала головой. – Идем-ка, нужно с Яромирой потолковать.
Но младшая сестра клялась, что ничего о том, куда Любава делась, не ведает. Мол, с ней сестра ни о чем таком не говорила. И она в горнице сидела вышивала и не видала, уходила ли та с подворья или нет.
– Что же делать, – княгиня закрыла лицо ладонями. – Еще и Ярослав вот-вот уже вернуться должен. То-то он обрадуется... Ну, Любава! Сама отстегаю, как найдем!
Рогнеда, задумавшись о чем-то своем, нахмурилась и бросила на Звениславу быстрый взгляд.
– Я... я разом обернусь, мне посмотреть кое-что нужно, – пробормотала княжна не слишком уверенно и выскользнула за дверь, прежде чем ее окликнули.
Княгиня недоуменно посмотрела сестрице в спину, но ничего не сказала. У нее нынче были другие заботы. Вернувшись вместе с Чеславой и теткой Бережаной на подворье, она расспросила кметей, стоявших на воротах, не видали ли они Любаву. Почесав затылки, те кликнули отроков, и так потихоньку весть о пропаже старшей княжны потекла из уст в уста, и вскоре уже все в тереме искали девочку.
Облазали излюбленные места княжон для игрищ: конюшню, овин, хлев, клети и стряпущую, где готовили снедь. Побывали во всех горницах в тереме, поискали на княжьем престоле в гриднице, куда девочкам входить, вестимо, запрещалось, оттого они так и чаяли там очутиться.
Но Любавы со двора словно след простыл. А потом Рогнеда принесла весть, что и брата своего, князя Желана, нигде отыскать не может. И у Звениславы, уже вообразившей себе самое недоброе, немного отлегло от сердца.
Посреди всей этой суеты и толкотни едва не позабыли про возвращение князя Ярослава, который, знамо дело, немало подивился, застав свой терем перевернутым сверху донизу. Спрыгнув на землю, он, не глядя, сунул поводья в руки Горазда, спешившегося чуть раньше, и зашагал навстречу взволнованной жене.
– Любава пропала, – огорошила она его раньше, чем он успел вымолвить хоть слово. Губы у княгиня подрагивали – она изо всех сил сдерживала слезы.
Так хотела отыскать непослушную девчонку к возвращению мужа, чтобы этим его не печалить! Да токмо ничего не вышло.
– Как пропала? – нахмурился Ярослав, слегка сжав плечи Звениславы. – Давно?
За его спиной, прислушиваясь к беседе, бесшумно вырос верный Горазд.
– Да вот как солнце к земле клониться стало. Мы на торг с Рогнедой пошли, вернулись – а нас тетка Бережана встречает. Говорит, мол, Любавы в горнице нет, – она всхлипнула и закусила губу. Не дело ей при чужих людях реветь.
– А Яромира?.. А сынок? – на выдохе спросил князь, похолодев от липкого страха, и Звенислава поспешно замотала головой.
– Нет, нет, с Крутишей все ладно! И с Яромирой. Она в горнице была. Только вот... брата моего тоже в тереме не оказалось...
– Желана?! – он повысил голос, и княгиня невольно отпрянула чуть назад. – И он, выходит, пропал?!
– Да... И чужой никто в терем не заходил – кмети Перуном божатся. И этого... Сбыгнева ты с собой забрал же... – быстро-быстро принялась перечислять Звенислава. – В тереме мы уже каждый уголок, каждый закуток обыскали. Вот, мыслили, к реке идти – может туда они пошли, венки по воде пускать. Любава же хотела на Купалу, а я ей не дозволила. Мала ведь она еще!
Воскликнув, она все же заплакала и закрыла ладонями лицо. И за глупую девчонку она страшилась, и виноватой себя перед мужем знала – не уследила за дочерью, пока того в тереме не было.
– Не плачь, ласточка, – князь же, напрочь, как услыхал про Желана, серчать и тревожиться тотчас перестал. Он даже улыбнулся едва заметно, чтобы жену успокоить. – Ступайте с Чеславой к реке, как решили. А мы в другом месте пропажу поищем.
– Прости меня, – покаянно вздохнула Звенислава, смахнув со щек слезы. – Я за ней не доглядела.
– Будет тебе, будет. Найдем Любаву – и обо всем потолкуем.
Резко развернувшись, Ярослав подал знак Горазду, а тот – мальчишкам из детских, и им вывели из конюшни пару отдохнувших лошадей. Когда князь и кметь вскочили в седла и ускакали, оставив позади себя лишь поднятую копытами пыль, Звенислава повернулась к воительнице, за широкой спиной которой схоронилась тетка Бережана.
– Идем к реке.
– Не хватает этой девчонки хворостины, – пробурчала Чеслава, с тревогой смотря на бледное, заплаканное лицо княгини.
Вчетвером вместе с прибежавшей из терема Рогнедой они дошли до холма, с которого открывался вид на реку, и спустились к берегу. Но напрасно они звали Любаву и Желана, напрасно дошли до небольшой березовой рощицы, высматривая детей: никого отыскать так и не смогли. Обратный путь в терем дался Звениславе гораздо тяжелее. Солнце уже клонилось к закату, близилась ночь. Как представляла она, что в темноте окажется Любава под открытым небом, без защиты али приюта, так слезы невольно закипали в глазах, и ничем она не могла их унять.
– Нашлась! Нашлась!
К ним со всех ног несся мальчишка из детских, размахивая руками.
– Оба нашлись! – выкрикнул он радостно, и у Звениславы второй раз за день подкосились ноги.
Она рухнула в руки Чеславы, держась за грудь, и воительница свирепо выругалась себе под нос. Будь ее воля – отходила бы ремешком и княжну, и Желана.
– Живы-здоровы! – добавил мальчишка, слегка отдышавшись.
– Ну, Желан... – Рогнеда покачала головой. – Был бы жив батюшка – выдрал бы его так, что мало не показалось!
Когда Звенислава едва ли не бегом вернулась в терем и стремительно вошла в горницу, Желан и Любава стояли перед разгневанным Ярославом. Князь ходил из угла в угол, в бешенстве поглядывая на две отыскавшихся пропажи.
– … клятвы они приносили… на Перуновом капище... – донесся до княгини его громовый голос.
Приложив руку к груди, Звенислава со стоном прислонилась к бревенчатой стене и сползла на лавку. Она посмотрела на младшего брата и княжну. Желан казался смущенным, а вот Любаве все как с гуся вода. Всем теремом пропажу искали, а она в невесту играть удумала!
– Погляди на матушку, бессовестная!
Когда Любава послушно обернулась и посмотрела на Звениславу, то впервые уразумела, как далеко зашла ее шалость. Вздохнув, она смущенно опустила голову, но это раскаяние ничуть не тронуло Ярослава.
– Мы заплутали там... – Желан отважился заговорить. – Мы мыслили, разом обернемся, никто и хватиться нас не поспеет. А я Ясну свою худо привязал, она и убежала. А пешими долго идти нам пришлось...
Он поднял взгляд на Ярослава, на лице которого не разгладился ни один хмурый залом, и печально вздохнул почище Любавы. Ну, что ж. Наворотил он нынче делов, поддавшись уговорам княжны.
– Кто про капище-то придумал?
– Я, – поспешно отозвался Желан, чтобы выгородить Любаву. Не станет же он прятаться за спиной девчонки несмышленой.
Ярослав вздернул брови и ему не поверил. Перевел строгий взгляд на старшую княжну, и та снова потупилась.
– Я, батюшка, – прошелестела она. Таким разгневанным отца она еще никогда не видела.
Выслушав их сбивчивый лепет, князь молча вытащил из голенища сапога плеть. Князь Желан али нет, но пока живет он в тереме Ярослава да под его защитой, да по зимам в отроки не годится, он будет учить мальчишку как учат уму-разуму непослушных детей.
– Идем, Любава, – Звенислава поднялась с лавки и, протянув девочке руку, вывела ту из горницы.
Когда за ними закрылась дверь, девочка тревожно поглядела себе за спину – Желан остался наедине с ее батюшкой.
– Он же ни в чем не виноват, – она всхлипнула. – Это я все придумала! Я его уговорила! – она подняла голову, чтобы посмотреть Звениславе в глаза.
Грустная улыбка тронула ее губы. Она погладила девочку по растрепанной макушке и сказала.
– Он старший. И он князь – с него и спрос.
– Но он меня послушал! Меня!
– Так всегда и бывает, Любава, – голос Звениславы был тих и печален. – Набедокуришь ты, а отвечать за твои проступки будет другой. Ты вот, когда убегала, хоть помыслила, как наказали бы тетушку Бережану? Ведь она за тобой приглядывать должна. И с меня твой батюшка спросил бы – как же так, не уследила за княжной...
Не дослушав, Любава залилась горькими слезами и уткнулась лицом в поневу Звениславы, изо всех сил стиснув плотную ткань в кулачках.
– Я больше не буду... не буду... – ревела она, захлебываясь рыданиями.
Звенислава гладила ее по голове и грустно улыбалась. Конечно, непослушная княжна еще не раз и не два поставит весь терем с ног на уши своими шалостями. Но, быть может, чему-то нынче она научится.
Уже глубокой ночью, когда натерпевшаяся за день Яромира, дремала на своей лавке, к ней под теплое одеяло с ледяными ногами залезла запыхавшаяся Любава.
– Ты что, снова убежала? – младшая сестра проснулась и поглядела на старшую, сонно моргая.
– Желан сказал, что батюшка его не сильно наказал, – доверительным шепотом сообщила ей довольная Любава. – Давай спать, Яромирка, – она обняла ее и засопела, едва голова коснулась подушки.
– Все матушке расскажу, – на всякий случай пригрозила младшая и повыше натянула на себя одеяло.
Эпилог
В тереме уже вторую седмицу стояла страшная суета. Еще бы! Виданое ли дело – встречать сватов! Окромя сватов ждали и других гостей – поговаривали, что приедет и княгиня Любава Ярославна с мужем. Две зимы минуло с той поры, как покинула она отчий терем и отправилась в далекое степное княжество к Желану Некрасовичу, за которого была просватана совсем маленькой девчушкой. Еще болтали, что собралась навестить двухродную сестрицу и Рогнеда Некрасовна, которую в ладожском тереме не видали уж, почитай, восемь зим.
Потому Звенислава Вышатовна и покоя не ведала последние седмицы: столько всего подготовить требовалось: и для встречи сватов, и для гостей из родни. Под горячую руку княгине попадать не хотел никто, и терем опустел. Нынче суетились в нем токмо холопы да чернавки, а дети вместе с ладушкой-невестой старались перед глазами матери пореже мелькать. Особливо то касалось двух княжичей, которым княгиня и так уже многое воспретила, лишив привычных осенних забав: ни в поле на стогах не поваляться им теперь, ни искупаться в студеной водице, пока не воспретил старик-ведун, ни в лес на ночь глядя сбежать.
От такой несправедливости впору было взвыть, и княжичи побежали жаловаться отцу, но и тот был непреклонен: нечего матушку еще пуще тревожить, у нее и без их проказ забот предостаточно. А коли им занять себя нечем, так Ярослав им быстро дело найдет. Вот и пыхтели теперь на подворье, постигая ратную науку, Крутояр с Мстишей и утром, и вечером. Сперва под присмотром десятника Горазда, а после обеденной трапезы доставались им тумаки уже от воеводы Будимира.
Больше всех повезло маленькой княжне Гориславе – та, знай себе, ходила за матушкой, держалась за подол ее поневы и клала в рот вкуснючие медовые калачи.
Яромира же, встревоженная всеобщей суетой и взволнованная приездом сватов, сбежала ото всех под крыло воительницы Чеславы. Она уже зим шесть жила в отдельной избе, а не в клети при тереме: князь пожаловал после трудного похода, когда вывела она часть дружины из устроенной хазарами западни.
Время было к воительнице благосклонного, и прожитые зимы почти не сказались на ее лице – ему и так досталось немало шрамов. Лишь ранняя седина тронула негустую косицу, и появились в волосах первые седые пряди.
Раньше, еще совсем детьми, Любава и Яромира частенько прибегали к Чеславе, которая понемножку, с дозволения отца, учила их воинским премудростям. Но старшая сестра уже две зимы как княгиня в своем праве и живет далеконько от отчего терема, а нос высоко задирать задолго до того начала.
– Тебя бы отец за плохого жениха не отдал, – Чеслава, насмотревшись на перепуганную девку, у которой глаза от страха были размером с добрый щит, не выдержала и заговорила первой.
Она сидела на крыльце и прилаживала оперение стрелам. Подле ее ног на земле лежали наточенные ножи: князь прежде сватовства собирался с дорогими гостями на ловиту. Яромира примостилась совсем рядом, на поваленном бревне. Она прижималась лопатками к нагретому за долгий солнечный день деревянному срубу и теребила кончик длинной, толстой косы.
– Сын князя! Добрый выбор. Княгиней с ним станешь! – не дождавшись от нее ни слова, вновь заговорила Чеслава, пока умелые, привычные пальцы вязали да вязали узелки.
Яромира вздохнула и раздосадовано повела плечом, отчего тонко зазвенели ее длинные рясны, прилаженные к серебряному, богато украшенному очелью.
– А хоть бы и сам князь! – она фыркнула и принялась дергать вплетенную в русую косу ленту. Ее серые, отцовские, глаза слегка потемнели, стоило вспомнить о женихе. – Я его видала-то всего один раз, когда на торг с матушкой ходила. И нашто я ее тогда уболтала... лучше бы в тереме на лавке осталась!
– Да он и сам, может, не посватался бы к такой-то дерзкой девке. Не зря старики говорят, что в тихой воде омуты глубоки.
Чеслава подбоченились и искоса поглядела на княжну. Яромира, закатив глаза, махнула рукой.
– Ты-то без мужа живешь, и ничего! – не утерпела княжна. – Вон, батюшка аж целой избой одарил. Сама себе госпожа!
