Текст книги "Пляска в степи (СИ)"

Автор книги: Виктория Богачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 42 страниц)

Половина головы и бороды у воеводы Крута уж поседела, а ума он, видно, так и не набрался. Хоть и костерил себя, ругал последними словами да со всеми упреками жены соглашался, а продолжал уезжать из родного дома и мотыляться в разные стороны от Ладоги, цепляясь за любой слух. Открыто ведь они знахарку искать не могли, потому и приходилось верить людской молве, которая всякий раз приводила дядьку Крута не туда.

Знахарки и след простыл. Словно и никогда не жила она на свете, словно не приехала с ними на Ладогу из далекого южного княжества.

Нашто Ярослав искал его нынче? Ужели приключилось что-то похуже, чем вести о сожженном южном тереме да убитой княжеской семье?.. Воевода потуже затянул воинский пояс, который почти успел снять, накинул тулуп и вышел в сени, сопровождаемый сердитым, недовольным взглядом жены. Когда за ним закрылась дверь, из избы донесся горестный вздох. Дядьке Круту сделалось совестно и на мгновение он приложил раскрытую ладонь к деревянному срубу. Старый дурак, правильно люди за спиной шепчутся. Старый он дурак.

Ему пришлось недолго постоять у ворот перед княжьим подворьем, пока нерасторопные отроки их не распахнули. Воевода Крут выругал молодцев за леность.

– Что столбами стоите, к месту приросли ништо? Ждать я вас должен? – спустил он на них свой гнев.

Найдя взглядом на деревянном частоколе замершего в дозоре Горазда, воевода взмахом руки велел ему спуститься. Но тот и сам уже спешил к нему, не дожидаясь, пока позовут. Широко расставив ноги и уперев руки в бока, дядька Крут смерил отрока недовольным взглядом.

– Пошто меня искали? – спросил, даже не выслушав приветствие.

Горазд замялся слегка, не ведая даже, с чего начать.

– По утру бояре приходили... Гостивит Гориславич с ними. Грозил вече созвать, чтобы князь ответил, куда княгиня Мальфрида пропала... – он посмотрел на воеводу недоумевающим взглядом, когда тот рассерженно цокнул и пробормотал пару ругательств в густую бороду.

– А Мстиславич что?

– Князь сказал, собирай, мол, боярин. И прогнал их со двора, и велел без его дозволения ворота больше не открывать.

Услыхав, воевода едва за голову не схватился. А Горазд перевел дыхание, облизал сухие губы и продолжил рассказывать.

– А как солнце убывать стало, сотник Стемид из Белоозера вернулся! Вкупе с воеводой Брячиславом, и князь с ними в гриднице заперся.

– С этого и следовало начинать! – выругал воевода ни в чем не повинного отрока и обжег сердитым взором.

Оставив позади себя оторопевшего Горазда, дядька Крут зашагал вперед, к терему. Пока поднимался на высокое крыльцо да шел сквозь сени, все кряхтел себе под нос. Что же ты натворил, Ярослав. Пошто окончательно с боярином Гостивитом разругался? Мало он крови князю попил, нынче еще больше попьет! Зачем дозволил вече созывать, почему не провел в горницу да не показал окаменевшую княгиню Мальфриду? Уж и так вскоре вся Ладога прознает, незачем больше таиться!

Ведущие в гридницу двери снаружи охраняли два кметя. Завидев воеводу, они споро распахнули перед ним деревянные створки, и дядька Крут шагнул в гридницу. Первым он встретился взглядом с Ярославом: завидев воеводу, тот нахмурился еще пуще. Будто уже и не ждал. Рыжий сотник Стемид, напротив, встретил дядьку Крута понимающей ухмылкой и лукавым взглядом. Мол, и меня порой сыскать не могут, воевода, да к князю дозваться. Когда уж шибко смазливая девка под руку попадается. Ну, что с него взять, с оглашенного!

Белоозерский же воевода Брячислав мазнул по дядьке Круту равнодушным взглядом и отвернулся.

Малолюдно было в гриднице, не чета, когда собирал в ней князь всю дружину да бояр своих. Сам Ярослав сидел на престоле, склонившись в правую сторону и упираясь локтем в колено. Он буравил воеводу Брячислава тяжелым, немигающим взглядом. Воевода же стоял перед ним, похожий на камень: такой же неподвижный и застывший.

По всему выходило, разговор промеж ними не ладился.

– Здрав будь, князь, – дядька Крут склонил слегка голову и прошел вперед, остановившись подле деревянного престола. – И ты, воевода.

Брячислав поглядел на него в ответ глазами княгини Мальфриды и сказал что-то, едва разлепив губы. Дядька Крут его не услышал, потому как немыслимая, нежданная догадка оглушила его, пронзив насквозь. Он даже потряс головой, чтобы убедиться, что не лишился сознания и крепко стоит на ногах.

Затылком воевода Крут почувствовал требовательный взгляд князя. Его чудное поведение не могло от него укрыться. Он выпрямился нарочито медленно и махнул рукой у себя за спиной: мол, все ладно. Сперва он проверит свою догадку, а уж потом Мстиславичу про нее расскажет.

Но эти глаза. Он уже видел их.

– Я не трону твою дочь и внучек, коли расскажешь, куда утек мой младший брат, – когда князь заговорил, его голос прозвучал глухо и даже устало. Видать, немало времени провели они в гридницах, беседуя.

Вздохнув, воевода Брячислав ссутулился и покачал головой.

– Я не ведаю, князь, – также устало отозвался он.

– У тебя из-под носа увели дружину, в которой ты воевода, а нынче ты смеешь лгать, что не ведаешь, куда она ушла? – вмешался сотник Стемид, ощерившись. – За кого ты держишь князя, воевода?!

Ярослав резко стукнул кулаком по деревянному поручню престола, привлекая внимание Стемида, и покачал головой. «Замолчи», – велели его злющие глаза.

– Такой уж из меня вышел воевода, – Брячислав развел руками и скривился в болезненной усмешке. – Которого никто в дружине не слушает.

«Такого уж вы княжича воспитали, вместе с его матерью», – подумал дядька Крут, повнимательнее вглядываясь в лицо белоозерского воеводы. Брячислав постарел, словно последние зимы вытянули из него всю жизнь. Он сгибался нынче под неведомой тяжестью, все клонился к земле. Волосы затянула седина, и померк, потускнел его острый, цепкий взор. Даже глаза, и те – выцвели.

Дядька Крут знавал человека с похожим взором. Только у того внутри продолжал гореть невидимый, неугасаемый огонь, не позволявший взгляду блекнуть.

– Что задумал мой младший брат? – прямо спросил Ярослав, которому все недомолвки давно стояли поперек горла.

– Ты и сам знаешь, князь, – Брячислав повел плечами, словно ему сделалось холодно. – То же, что когда-то не смогла окончить моя сестра.

– Не боишься? – Ярослав оскалился. – Так про княгиню Мальфриду говорить. Она в моих руках.

– Больше нет, – воевода Брячислав нес полнейшую околесицу. – Я видел во сне ворона. Он рассказал мне, что случилось с... моей сестрой.

– Вот так! – князь вскочил на ноги, хлопнув себя по бедрам. – Тем лучше, воевода! Идем, поглядишь уже не во сне!

Дядька Крут поглядел на Ярослава: уж не тронулся ли ты, княже, умом? Кому веришь ты?!

Брячислав же вздрогнул и попятился, наткнувшись на стоявшую позади него лавку, и решительно помотал головой. Князем меж тем овладело лихое, жестокое веселье! Он в два шага подошел к белоозерскому воеводе, положил тому руку на плечо и сжал, притянув к себе.

– Пойдем, воевода Брячислав, поглядишь на сестру свою! – князь говорил непривычно громким и радостным голосом, словно собрались они в гриднице на пир да праздновали что-то. И улыбался вдобавок при этом, вот только потемневшие от гнева глаза глядели люто.

Когда Брячислав дернулся в сторону от Ярослава, тот сомкнул у него на плече железную хватку и спросил тихим, низким голосом, далеким от былого веселья.

– Добром пойдешь, воевода? Али мне тебя приволочь?

Дядька Крут услыхал, как позади от него кашлянул сотник Стемид, прочищая горло, и обернулся.

– Весь терем прознает про старую княгиню ведь, – сказал тот, едва шевеля губами и не сводя пристального взгляда с князя и белоозерского воеводы.

– Уж и так все прознали, – буркнул дядька Крут.

Коли явился боярин Гостивит по утру на княжье подворье да спросил с князя про княгиню Мальфриду, стало быть, доподлинно ему известно, что приключилось. Не стал бы иначе боярин против Мстиславича выступать.

На негнущихся, окаменевших ногах воевода Брячислав послушно ступил следом за князем из гридницы, и дядька Крут с сотником последовали за ними. Они поднялись по всходу и свернули на женскую сторону терема, и перед самой дверью в горницы княгини Мальфриды Брячислав запнулся и замер на месте.

– Ступай, воевода, – Ярослав подтолкнул его в спину и жестом велел кметю, охранявшего дверь, ее распахнуть. – Ты же и так все во сне видал.

Внутри горницы все осталось так же, как дядька Крут запомнил. Неподвижная княгиня Мальфрида лежала на лавке будто во сне. На деревянном полу валялся наполовину опаленный, почерневший торквес. Ярослав велел не трогать его и оставить на месте. Пятна крови на торквесе побурели и въелись глубоко в железо.

Сделав один шаг, воевода Брячислав вновь споткнулся. Он, которого в далеком детстве отец учил перебегать с драккара на драккар по узенькой дощечке; который рубил врагов направо и налево и шагал по головам, чтобы возвыситься в дружине и стать сестре надежной опорой, он спотыкался нынче как дитя, еще не умевшее толком ходить.

Совладав с собой, Брячислав подошел к лавке, на которой вечным сном заснула его сестра. Взгляд воеводы метнулся к опаленному торквесу и застыл, прикипел к искусному украшению. Он содрогнулся всем телом и испуганно прошептал одно лишь слово на незнакомом языке.

– Винтер...

Дядька Крут напрягся, силясь уразуметь. Грубое норманнское наречие – вот и все, что он понял. Брячислав же замолчал и отвернулся прочь от сестры да торквеса. Сгорбленный, сломленный, он поглядел пустыми, мертвыми глазами на князя, словно чего-то ждал.

– Завтра будет вече, – сказал ему Ярослав. – Люди спросят с меня, кто и отчего сотворил такое со старой княгиней. Ты знаешь ответ, воевода.

Брячислав медленно покачал головой.

– Я ничего тебе не скажу, князь, – бесцветным голосом отозвался он.

– Вот как, – Ярослав сжал кулаки.

Вскинув голову, он одарил воеводу презрительным взглядом. Князь пытался обуздать свой гнев, и оттого у него на лице вокруг плотно сомкнутых губ заходили желваки.

– Боишься Святополка?

К их удивлению, Брячислав засмеялся каркающим, хриплым смехом, больше похожим на вороний гвалт. Как бы умом ни помутился, подумал дядька Крут. Поглядел на любимую сестрицу да утратил остатки рассудка.

– Я уже ничего не боюсь, князь. Но ты, коли чаешь сберечь, что тебе дорого, не лезь в это, – отсмеявшись, глухо заговорил воевода, искоса поглядывая на Ярослава. – Коли б не ты, все сложилось иначе.

Теперь уж пришел черед дядьке Круту сжимать тяжелые кулаки. Как смеет этот шелудивый пес разевать свой рот на их князя?!

Лицо Ярослава искривила жесткая, мрачная усмешка. Он посмотрел на окаменевшую княгиню за своей спиной, а потом исподлобья взглянул на ее разом состарившегося брата. Глубокие морщины залегли у князя на лбу и меж густыми бровями.

– Не сжили со свету ничтожного щенка, – процедил Ярослав, все еще криво усмехаясь. – Оплошали вы.

Он повел плечами, словно сбрасывал невидимую тяжесть, и обернулся к своему сотнику.

– В поруб его, – Ярослав едва заметно кивнул в сторону воеводы Брячислава, который даже не шелохнулся, услышав.

– Да, княже, – с хрипотцой в голосе отозвался Стемид.

Он не многое понял из разговора своего батька и белоозерского воеводы, но приказ князя был готов с радостью исполнить. Уж больно тошно было глядеть на воеводу Брячислава да речи его нечестивые слушать.

В безмолвном, застывшем молчании они дождались, пока войдут в горницу кмети да под локти уведут долой с глаз Брячислава – покорного и ничему не воспротивившегося. Дядька Крут все смотрел на Ярослава. Казалось, будь его воля, и воеводу князь прибил бы прямо на месте.

Когда из горницы вышел Стемид, чтобы самому сопроводить Брячислава в темницу, Ярослав, наконец, вздохнул.

– Что мыслишь, дядька Крут? – спросил он, скрестив руки на груди.

Ну, хоть кривиться перестал.

– Что ты прав оказался, – ответил воевода и пошел прочь из горницы следом за Ярославом.

Без нужды находиться подле окаменевшей княгини не хотелось никому. Он согнул голову, чтобы не задеть низкий деревянный свод над дверью, и спустился по всходу вниз.

– Затаила знахарка зло на ваш род. Брячислав словно загодя обо всем ведал. Он и бровью не повел, когда увидал едва живую сестру да торквес!

– Может, и так, – Ярослав обернулся к нему через плечо. – Повечеряй сегодня со мной, дядька Крут. Давненько ты в терем не захаживал.

– Сам ведаешь, князь, – устыдившись, воевода отвел в сторону взгляд. – По всему княжеству за ней гоняюсь.

«Ты гоняешься за тенью, старый пень!» – сам себя выругал дядька Крут и ударил кулаком о раскрытую ладонь.

Ярослав вдруг остановился посреди сеней, соединявших две части терема, и воевода Крут шагнул из-за его спины в сторону, чтобы увидеть, как им навстречу идет княгиня в сопровождении двухродной сестры. Прежде чем склонить голову, Рогнеда мазнула по князю острым, обжигающим взглядом, и, заметив это, воевода поневоле прищурился и получше присмотрелся к княжне. Звенислава Вышатовна щедро поделилась с ней и украшениями, и одеждой, и нынче плыла гордая девка по ладожскому терему что лебёдушка.

Княгиня же отчего-то раскраснелась и часто дышала, как бывает в спешке. А завидев мужа, и вовсе побледнела, подпрыгнула на месте и впилась в него тревожным, взволнованным взглядом.

Дядька Крут нахмурился. Неладное что-то творится в княжьем тереме. Заметил это и Ярослав.

– Случилось что? – спросил, глядя на жену.

У той аж губы подрагивали!

– Нет, – но вопреки всему княгиня решительно мотнула головой. – Все ладно.

Ей поверил бы токмо слепой, а ни воевода, ни князь слепыми не были.

– А Чеслава где? – но Ярослав не стал изобличать солгавшую ему жену.

– Она на торг отпросилась, я отпустила ее, – Звенислава Вышатовна шагнула назад, почувствовал недовольство в голосе мужа.

– Я велел ей никуда от тебя не отходить. А ты не князь, чтобы ее отпускать, – жестко произнес Ярослав. – Как воротится, пусть меня первее всего разыщет, – и не прибавив больше ни слова, он прошел мимо опешавшей, испуганной его гневом жены.

– Да, княже, – уже им в спину донесся тихий голос княгини.

Дядька Крут поглядел на шагавшего перед собой князя. Неладное что-то творится в княжьем тереме.

***

Дожидаясь вечера, в cвою избу воевода возвращаться не стал. Ведал, что еще пуще огорчит жену, коли придет и сразу же уйдет обратно. Он остался на княжьем подворье, благо, что занятие тут ему всегда найдется. Мыслил сперва, пойти навестить воеводу Храбра с сыном. Они вновь поселились в той избе, которую занимали всего несколько седмиц назад, когда еще не ведали, какая страшная беда приключилась с их домом. Но, хорошенько подумав, дядька Крут порешил обождать. Лишь пару дней, как приехали они на Ладогу, пусть отдохнут еще маленько, освоятся. Попривыкнут жить на чужбине. С того вечера, как собрались все в горнице за одним столом, он никого и не видал: ни воеводу Храбра, ни пришедших с ним людей.

Дядька Крут пошел поглядеть, как за теремом старший гридень Лутобор, прозевавший уход белоозерской дружины, гонял княжича Желана деревянным мечом по всему двору.

Он князь, поправил себя воевода. Уже князь. Да. Еще одна морока для Мстиславича. Родич, который жаждет мести хазарам, разрушившим его дом, убившим его семью. Да строптивая княжна. На нее-то и родной отец не мог сыскать управу.

Дядька Крут услышал позади себя шум шагов и слегка повернул голову: со спины к нему подошел сотник Стемид. Против обыкновения, тот не улыбался. Хмуро глядел по сторонам голубыми глазами да все приглаживал рыжие вихры.

– Уже поползла молва про воеводу Брячислава, – вздохнул сотник, остановившись подле воеводы. – Мол, что в поруб его князь посадил.

– Скоро и про старую княгиню разнесут, – дядька Крут слегка развел руками. Мол, что уж тут поделать.

Стемид скривился. Нынче он впервые своими глазами увидал, что стало с княгиней Мальфридой. До того лишь со слов князя ведал. Надолго ему врежется в память окаменевшая старуха да опаленный торквес.

– Всю старшую гридь надобно завтра на вече собрать, – воевода огладил седую бороду. – Чую, будет неспокойно. Баламутит боярин Гостивит воду.

– Батьку на Ладоге любят! – с непоколебимой убежденностью отозвался Стемид. – Не тревожься, воевода, ничего у боярина не выйдет!

Дядька Крут посмотрел на сотника с почти отеческой снисходительностью. Тот был для него, бывалого воина, всякое повидавшего, молодым, несмышленым мальчишкой. Добро, когда дружина князю предана. Но не должно слепо верить, что и все остальные ему также верны.

– Гридь собери, – только и буркнул дядька Крут в ответ.

Сотник сверкнул белозубой улыбкой, по которой вздыхала не одна девка, и смиренно кивнул. Негоже воеводу гневить.

Дядька Крут же задумался о своем. Никак у него из головы не шли глаза белозерского воеводы. Помирать будет, а не забудет, как сперва бродил с Марой-Мореной по Калинову мосту, а после провалился в темную пропасть и все падал и падал, беззвучно крича, пока не очнулся и не увидел перед собой лицо знахарки. Уставшее, изнеможенное лицо в тусклом свете лучин. Двумя яркими искрами выделялись на нем ее глаза: льдистые, светлые. Такие же как у воеводы Брячислава. Такие же как у княгини Мальфриды.

Старый он дурак, старый дурак. Должен раньше был уразуметь! Сколько прожил в тереме при старом князе да княгине. Сколько раз глядел на ее лицо. Сколько раз смотрел знахарке в глаза.

Он даже застонал вслух, пеняя на себя, и Стемид обеспокоенно на него покосился.

– Воевода?.. – негромко окликнул его сотник.

– Ништо, ништо, – дядька Крут махнул рукой, мол, все ладно, и медленно, пошатываясь, побрел в сторону прочь.

Стемид с сомнением поглядел ему в спину: воевода ведь побелел весь, что сметана, и ладонь к груди поднес. Стало быть, не зря гридь шепчется: сдал их несокрушимый, вечный дядька Крут. Подкосила его та отрава, и толком он так и не оправился. Вон, уже вслух стонет, а раньше ведь ни звука сквозь плотно сомкнутые губы никто не слыхал! Какой бы лютой ни была рана.

Воевода же, не ведая о пристальном взгляде сотника Стемида и о его смурных мыслях, шагал к терему. Два дела задумал он исполнить, прежде чем настанет время идти к князю вечерять: потолковать с молодой княгиней да белоозерским воеводой. А коли сладится у него все, может, порадует Мстиславича доброй вестью. Токмо вот доброй ли?..

Много зим минуло с той поры, когда в тереме всем заправляла молодая княгиня Мальфрида. Воевода служил тогда князю Мстиславу десятником, и на подворье его не особо привечали. В тереме он бывал редко, лишь за общими трапезами в просторной гриднице. Знамо дело, на княгиню Мальфриду токмо издалека глядел. А нынче уж не осталось никого, кто с ней близок был. Ни ключницы старой, ни чернавок ее... Кто-то предстал перед Богами, а кого-то сама Мальфрида прогнала. Некого было спросить о прошлом, не у кого узнать, как жила да каких людей подле себя держала старая княгиня.

Сперва дядька Крут порешил найти Звениславу Вышатовну, пока та возилась по хозяйству и не ушла еще на женскую половину терема. Да пока охранительница ее, беспутная девка Чеслава, не возвратилась с торга. Раньше всё рожу кривила, пока за Звениславой Вышатовной приглядывала, а нынче и силой от нее не оторвать! Ходит за ней будто привязанная, никому и близко подступиться не дает да наедине поговорить! А теперь же еще и княжна Рогнеда станет за нею таскаться...

Конечно, князь ему воспретил жену вопросами мучить. Напрасно дядька Крут накинулся тогда на Звениславу Вышатовну. Каждое ее слово перепроверял да переспрашивал. Все никак поверить не мог, что знахарка одурачила их всех. Вот Мстиславич и разгневался. Ну. Коли для благого дела, то и против княжьего слова можно пойти!

Звенислава Вышатовна сыскалась в подклети: вместе с ключницей Младой да теремными девками они проверяли запасы перед суровой зимой, перебирали кувшины да бочонки. Чеславы подле нее не было, вот и добро!

– Крут Милонегович? – княгиня растерянно поглядела на него, когда столкнулась с ним нос к носу, едва поднявшись из подклети по приставной деревянной лестнице.

– Потолковать бы мне с тобой, государыня, – угрюмо пояснил воевода, искоса посматривая на ключницу да теремных девок.

Горазды они уши греть!

– О чем? – еще пуще растерявшись, спросила Звенислава Вышатовна, вытирая о передник испачканные руки.

– Пойдем, государыня, – дядька Крут придержал ее за локоть, несильно сжав, и повел за собой прочь из клети, подальше от чужих ушей.

Звенислава покорно пошла следом, не пытаясь отстраниться. Когда не выходила она с подворья за ворота, да в тереме не привечали гостей, княгиня надевала свои самые простые, неприметные рубахи да заместо расшитой жемчугом кики с длинными ряснами покрывала голову убрусом. Так сподручнее было ей с делами по хозяйству управляться. Вот и нынче была она в цветастой поневе да переднике, запоне, из плотного полотнища с неброской вышивкой по подолу.

Это хорошо, подумал дядька Крут. Что сама в тереме хлопочет, не скидывает все на ключницу али на чернавок. Была у них уже одна княгиня-белоручка, и вон как худо все вышло.

Остановился воевода посреди длинных сеней, соединявших две части терема: ту, где жил князь с семьей, и вторую, где находились клети да подклети. Место дядька Крут выбрал с умом: в обе стороны хорошо было видно, коли шел кто по сеням, и потому никто не смог бы подкрасться к ним незамеченным да подслушать. По правде, он и сам толком не ведал, пошто прятался да таился. Уж всяко не выскочит знахарка из горницы в тереме, не выйдет из-за угла сеней. Но дядька Крут, бывалый воин, привык доверять своему чутью. Потому и говорил с княгиней тайно.

К моменту, как воевода привел ее в сени, Звенислава Вышатовна начала посматривать на него с потаенной тревогой. Уж больно смурным казался дядька Крут. И по сторонам все взглядом рыскал, словно находились они в окружении врагов.

– Хочу потолковать с тобой про знахарку, – сказал он наконец.

По лицу княгини пробежала тень. Сколько уже всего было говорено-переговорено. Звенислава обреченно кивнула и, тревожась, принялась поправлять пояс поневы.

– Когда она впервые пришла в княжество?

– Несколько зим назад, – княгиня поежилась.

Стоило только вспомнить о сожженном тереме, который когда-то был ей домом, и на глазах невольно наворачивались слезы. Она поспешно провела ладонью по щекам. Негоже плакать при людях.

– А откуда?

– Никто не ведал. Она никогда не говорила.

Обо всем, что знала, Звенислава рассказала еще в тот первый разговор вечером в горнице. И нынче дядька Крут лишь повторял свои вопросы.

– А родня?

Княгиня пожала плечами.

– Когда она спасла нашего князя, – ее голос дрогнул, – никто особо и не расспрашивал ее ни о чем. Дядька Некрас, – в ее словах звенели слезы, – велел всячески госпожу Зиму привечать. Так и повелось.

Звенислава все-таки расплакалась, и дядька Крут выругал себя последними словами. Вечно он так, сперва делал али говорил, а потом уж думал. Ну, каково ей нынче вспоминать терем да родню, от которой почти никого не осталось?

Княгиня смахнула со щек слезы и блестящими, болотно-зелеными глазами виновато поглядела на воеводу.

– Она порой пела песни на чудном языке, – всхлипнув, добавила Звенислава, изо всех сил борясь со слезами. – Знающие люди говорили, это язык норманнов с Севера.

Она сцепила пальцы в замок и прикусила губу, хмурясь. Потом забормотала что-то себе под нос, словно припоминала. Дядька Крут молча ждал, не перебивая и не торопя. Он жалел стоявшую перед ним княгиню, по зимам схожую с его самой младшей дочкой.

– Одну госпожа Зима пела чаще другой. Очень грустную и тоскливую. Она говорила, что это старинная песня о преданной младшей сестре, которую убили старшие брат с сестрой, – Звенислава подняла на воеводу задумчивый взгляд лишь для того, чтобы беспокойно отпрянуть назад – до того изменилось его лицо.

– Дядька Крут? – она позвала его и накрыла руку своей ладонью. Пальцы у нее были ледяные.

Выглядел же воевода так, словно вот-вот рухнет ей под ноги. Лицо побледнело до синевы, взгляд заметался по сторонам. Но он вскоре отмер и посмотрел на встревоженную, перепуганную княгиню.

– Все ладно, государыня, – сказал хриплым, низким голосом. – Точно ли о том была песня? Не путаешь ты?

– Крут Милонегович, – Звенислава невольно улыбнулась и покачала головой. – Все-то ты мне не веришь. Ничего я не путаю. Песня эта мне в душу запала, до того грустная и тоскливая. Вот я как-то у знахарки и спросила, о чем она поет.

Воевода вдруг вздохнул и покаянно посмотрел на княгиню.

– Ты уж не серчай на меня, что выспрашиваю да выспрашиваю. Но тут такое дело, что никак оплошать нельзя.

– Я не серчаю, дядька Крут, что ты! – она поспешно всплеснула руками, превратившись на миг в девчонку из далекого степного терема. – Ты это для веча все? Я по утру слышала, что боярин... дородный такой... грозил князю, что, мол, вече соберет. Про княгиню Мальфриду узнать все чает.

Княгиня говорила быстро, глотая слова, и взволнованно глядела на воеводу. Ее пальцы по-прежнему продолжали перебирать завязки на поневе, то скручивая, то разворачивая веревочки на поясе. Она тревожилась и безуспешно пыталась это скрыть.

– Князь велел мне не печалиться понапрасну, – Звенислава тихо вздохнула. – Но коли вскроется на вече, что моя вина... что с княгиней Мальфридой такое стало?

Поначалу воевода опешил. Прежде он о таком и не мыслил! Но ведь и впрямь, что ответит Ярослав, коли спросят у него люди, как знахарка в княжий терем проникла? Кто ей в том подсоблял? Уж в который раз за день дядька Крут был готов схватиться за дурную голову. И как он прозевал! Да и Мстиславич, верно, тоже! «Не печалиться понапрасну» велел. Хорош, что тут скажешь! Тьфу, жена поедом уже всю себя изъела, в глазах тоска лютая да печаль, словно прожила девчонка на белом свете не меньше сотни зим! Трясется вон, губы дрожат! Хоть и храбрится.

Звенислава Вышатовна, истолковав его молчание по своему, поспешно заговорила.

– Я... я не к тому, чтобы солгать людям на вече... То нельзя, конечно. Но ведь спросят с него... кого в терем привел.

И вот тут дядька Крут окончательно уразумел, что ничего-то он в девках и не смыслит. Ведь больше всего боялась княгиня не за себя, а за мужа. О нем тревожилась! Уразумел и посмотрел на нее совсем другим взглядом. И подумал еще, что хорошо бы с Мстиславичем потолковать. Дел у князя, верно, не счесть, особенно нынче. Но уж мог бы найти времечко, чтобы водимую успокоить!

– Твоей вины нет ни в чем, государыня, – твердо сказал воевода, про себя костеря князя на чём свет стоит. – И без тебя бы знахарка добыла торквес, пробралась в терем и совершила задуманное. Коли прав я, то ничего бы ее на этом свете не остановило. Не тревожься о вече. Ярослав со всем управится.

Звенислава Вышатовна обожгла его взглядом темно-зеленых, блестящих от слез глаз и склонила голову чуть вбок, словно испытывала, не верила воеводе до конца. Грустная улыбка коснулась ее губ. Она не особо ему верила.

– Благодарствую, Крут Милонегович, – перестав, наконец, терзать завязки поневы, княгиня провела ладонями по лицу, сбрасывала что-то. – Заговорились мы с тобой что-то. Мне пора уже. Обещалась Желану да Рогнеде...

Звенислава осеклась, не договорив. Содеянное когда-то княжной встало нынче между ней и воеводой высокой стеной. Она-то на сестру зла не держала, хоть теперь уже Рогнеда на нее гневалась... А вот дядька Крут едва ли так быстро забыл причиненную князю обиду.

– Добро, – он лишь кивнул, ничего не сказав и не спросив про Рогнеду. – Помогла ты мне, государыня.

– Да какой уж там, – Звенислава залилась смущенным румянцем и широко, искренне улыбнулась, отчего не одной щеке появились ямочка.

Подхватив поневу и передник, она заспешила прочь из длинных сеней, на княжью половину терема. Проводив ее взглядом, дядька Крут направился в другую сторону. Там находились порубы, в которых держали пленников али наказанных за тяжелый проступок. Пока шел, все размышлял. Множество спутанных мыслей роилось в седой голове. Думал он и про княгиню и ее горести, с которыми оказалась она наедине; и про тоскливую песню госпожи Зимы на языке норманнов, которую та пела чаще прочих; и про одинаковые глаза, которыми смотрели на мир княгиня Мальфрида, воевода Брячислав и никому неизвестная знахарка без роду без племени.

Что сказал белоозерский воевода, когда увидал свою сестру? Он шепнул: винтер. Следовало бы позвать толмача, но дядька Крут уж много зим прожил на Ладоге, соседствовавшей с норманнами. Слыхал язык их и на торге, и на пиру, и в битве. Слыхал чудные драпы, висы и ниды*. И без толмача он мог уразуметь, что значит «винтер».

«Винтер» – значит зима.

Охранявшие поруб кмети расступились и впустили воеводу без единого вопроса, и он под деревянный сруб, вкопанный в землю. Чтобы войти, пришлось дядьке Круту согнуться в три погибели, а, оказавшись внутри, он спрыгнул в яму по колено высотой. Мрак рассеивал лишь огонек лучины да проникавший свет из небольшого оконца наверху под самым срубом. Воевода Брячислав сидел на лавке, прислонившись спиной к широким, деревянным доскам, которыми были обнесены стены темницы.

– Даже не заковали тебя, – вслух подивился дядька Крут.

Белоозерский воевода пожал плечами.

– Мне все едино.

– Ну-ну, – дядька Крут покачал головой.

Болтать-то все горазды. А вот как повисишь в оковах на стене, когда ни пошевелиться не можешь, ни вздохнуть толком, так сразу все уразумеешь.

Дядька Крут остановился посреди поруба, слегка горбясь – иначе непременно задел бы головой деревянный сруб. Воевода Брячислав так и сидел на лавке, равнодушно наблюдая за незваным гостем.

– Отчего ваша младшая сестра, которую звали Винтер, затаила зло на княгиню Мальфриду? Что вы с нею сотворили?

Он спрашивал наугад, надеясь лишь, что ошеломленный Брячислав не справится с чувствами и выдаст себя. И дядька Крут не прогадал. Белоозерский воевода задохнулся и взвился на ноги, ударившись головой о деревянный сруб и даже этого не заметив. Он обхватил шею ладонью, словно задыхался, и потянул в сторону ворот рубахи. Взаправду испуганный, Брячислав не мог вымолвить ни слова. Лишь глядел на дядьку Крута широко распахнутыми глазами да потерянно, ошарашенно молчал.

– Стало быть, я прав, – себе под нос шепнул воевода, изумленный ничуть не меньше пленника.

– Ну, коли надумаешь поговорить, скажи молодцам, что тебя стерегут. Они меня покличут, – вслух сказал он и поглядел на Брячислава из-под насупленных бровей. Шагнув в сторону, он постучал в дверь: открывайте, мол.

Дядька Крут и не чаял, что получится! А все вон как обернулось. Будет, чем порадовать князя, что рассказать за вечерней.

Да-а, о многом им с Мстиславичем нужно потолковать.