Текст книги "Пляска в степи (СИ)"

Автор книги: Виктория Богачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 42 страниц)

Они подошли поближе к Звениславе Вышатовне и госпоже Зиме, и Горазд нынче углядел, что коса у княжны висела клоками, страшно растрепавшись. Платье местами было порвано, испачкано в земле и крови, как и ее руки, и лицо. Губы у княжны были разбиты, а на щеке наливался цветом синяк.

Его князь сбился с шага, и Горазд помыслил, что тот тоже разглядел княжну. Она не подняла головы и даже не посмотрела на них, когда они остановились в паре шагов от них. На земле у них под ногами лежал мертвый кметь Гостомысл. Это ему госпожа Зима закрывала глаза.

Знахарка распрямилась, откинув за спину свои косы, и встретилась с князем уставшим взглядом глубоко запавших глаз. Горазд разглядел у нее на щеке небольшой порез, да и токмо. Неведомо почему, но битва не особо коснулась ее.

– Истек кровью. Стрела жилу разрезала, я не сдюжила остановить, – печально сказала она, показав рукой на Гостомысла.

Горазд поглядел следом за ней вниз: рубашка на кмете была разорвана, обнажая место, куда угодила стрела. Вокруг валялись окровавленные тряпки и кожаные шнурки. Сперва мальчишка помыслил, что ему помстилось. Не спал еще угар после сражения, вот и мерещится теперь всякое. Но он моргнул, а знакомый оберег на тонкой цепочке никуда с груди Гостомысла не исчез.

Отрок вскинул взгляд на князя. Тот медленно склонился над мертвым кметем, снял с его шеи перунов оберег и спрятал в кошель на воинском поясе. Посмотрел на Горазда и одним взглядом велел не болтать.

– Что случилось? – Ярослав Мстиславич указал себе за спину, где в неподвижном оцепенении сидела его невеста.

– Поймал ее кто-то из этих, хотел уволочь, – знахарка нахмурилась, свела на переносице темные брови. – Твой воевода Крут помешал.

– Вот как.

Князь развернулся, а дернувшегося следом Горазда остановила Зима Ингваровна.

– Ты лучше мне подсоби. Никуда твой князь не денется, а то не видишь, как хромает, – сказала она и велела помочь подняться ей с земли.

Нужно было осмотреть других раненых, и первым знахарка направилась к Бажену, которого приметила, еще когда они вчетвером пришли к догоревшему костру.

Боковым зрением Горазд углядел, что князь сидел на бревне рядом с княжной, а та, кажется, плакала, уткнувшись ему в плечо. Мелко-мелко тряслись и подрагивали ее плечи. Смутившись, он поспешил отвернуться. Права, ох, права была матушка, непрестанно ругая его за длинный любопытный нос.

– У тебя-то у самого чего рубаха вся в крови?

– Да так, пустое, – он отмахнулся, мол, мелочь какая.

Взаправду, Горазд и не чувствовал ничего. Так обычно и бывало, говорили старшие кмети и гридни. Боль сразу после битвы никогда не приходит, сперва ты и не понимаешь, что ранен, что кровь хлещет. Это уж много позднее осознание доходит. Потому и важно в самом начале не упустить ничего, понадеявшись, что коли не больно, то можно и не врачевать. Немало добрых воинов такие беспечные мысли сгубили.

– Пара порезов, вот и все.

Вспомнив, как его наставляли, он все же решил сказать. Мало ли что.

– Погляжу, как с дружкой твоим управлюсь, – знахарка одарила его в ответ проницательным взглядом.

Весь оставшийся день прошел для Горазда в заботах и суматохе. Следовало с честью похоронить мертвых. Князь сказал, что они не станут собирать костер и предадут тела земле, и нужно было выкопать для них могилы. Во время налета наемники повредили колеса одной из повозок с приданым, а еще одну и вовсе сожгли. Та сгорела не до конца, и теперь часть кметей перетаскивала с нее уцелевший скарб, пока другие латали сломанные межколесные балки и днище.

Пятеро кметей из молодшей дружины князя Ярослава не увидели тем утром рассвет. Среди них и Гостомысл, к которому против воли Горазд возвращался в мыслях почти весь день, пока копал тупым заступом ямы. Раненых было куда больше, и потому мало кто из кметей мог ему подсобить. Вышата, вон, ходил с перевязанной рукой. Словил ею ночью две стрелы. Горазд сам прогнал его, устав от болтовни.

Видел еще, что воеводе Круту разбили-таки голову. Знахарка накладывала ему повязку и ругала, что поздно пришел, уж когда минул полдень. Мол, ходил как бестолочь с засохшей кровью и оторванным лоскутом кожи. А больше Горазд не расслышал, потому как опомнился и прибавил шаг. Уж кого-кого, а дядьку Крута ему гневить не хотелось.

Уже ближе к вечеру, как управились с повозками, подсобить Горазду пришел воевода Храбр. Мальчишка смутился сперва, мол, негоже воеводе заниматься работой отрока, хорошо, хоть не сам князь! Но воевода в ответ на его увещевания лишь махнул рукой. Они оба были одними из немногих, кто оказался достаточно удачлив минувшей ночью, чтобы не быть всерьез раненым.

Дружина похоронила своих мертвых перед самым закатом. Полагалось, конечно, сложить для них большой костер и справить по ним тризну. Но князь велел иначе. Ништо, как вернутся в Ладогу, принесут Перуну богатую жертву, пройдут обряд очищения, и души мертвых найдут свой путь по Калинову мосту через Смородину-реку.

Кмети стояли подле могил хмурые и молчаливые. Дюже уж поредела дружина с того дня, как покинули они Ладогу, чтобы заключить с Некрасом Володимировичем союз да скрепить его счастливым сватовством. На дядьке Круте и вовсе лица не было. Его-то из царства Морены вытащили, а вот молодых нынче – не смогли.

Украдкой Горазд все косился на княжну. Та стояла чуть поодаль, в стороне и смотрела перед собой немигающим взором. Она куталась в подбитый пушистым мехом плащ, в котором отрок узнал плащ Ярослава Мстиславича, а к ее поясу жалась все еще до смерти перепуганная девчонка, которую отрядили прислуживать княжне. Горазд слыхал, что ее насилу отыскали где-то неподалеку от лагеря. Она убежала туда еще ночью, как началось нападение, и пряталась в траве.

Разбитые, опухшие губы Звениславы Вышатовны покрылись коркой из запекшейся крови, на щеке и скуле виднелся огромный, уродливый синяк. Меньше всего она напоминала нынче княжью невесту. Горазд подумал и тотчас устыдился своих мыслей. Права его матушка, ох, права…

Мертвых наемников они оттащили подальше от своего ночлега, забрали добрые мечи, кинжалы да сняли кошели с воинских поясов, сбросили тела в одну кучу и оставили гнить под солнцем. Ибо иначе не поступают с теми, кто ночью нападает на спящих, мирных людей.

Когда Горазд возвращался к навесу, который они смастерили из уцелевших палаток, его поймал за руку Бажен. Вроде как того трепал жар, но прийти поглядеть, как хоронят мертвых, он все же сдюжил. Лучше б отлежался, больно уж худо выглядел. Глаза запавшие, что две ямы, волосы спутанные, потемневшие от пота и пыли.

Горазд поглядел на него озабоченно и покрутил головой по сторонам, вздохнув. Жаль, батьку его, воеводу, было не видать нигде.

– Ты мне жизнь спас, – без обиняков заговорил Бажен. – Когда остановился, а я на земле валялся под этим… как его… берсеркиером.

Он дышал хрипло и тяжело, каждое слово давалось ему с трудом, и он порой замолкал, чтобы набраться сил. Но воспаленные, покрасневшие глаза Бажена смотрели на Горазда неожиданно ясно.

– Ты меня тоже спас, – смутившись, буркнул отрок. – А батька твой – и вовсе нас обоих. Чего мы, считаться, что ли, станем?

– Да хоть бы и считаться, – Бажен хотел махнуть рукой, но вовремя опамятовался и заместо сжал Горазду плечо. – А я тогда ведь не со зла на князя твоего наговорил, напраслину взвел. А по дурости все. Ты прости меня. Не держи зла, когда помру.

– Вот еще, – фыркнул Горазд и взял его под здоровую руку.

Он потихоньку повел Бажена за собой, поближе к навесу и людям. Там и знахарка где-то быть должна. А то мало ли что, вдруг и впрямь рухнет без сознания.

– Чего ты помирать собрался-то? Подумаешь, плечо продырявили, велика рана!

Бажен хотел было ответить, но резко и шумно втянул воздух носом, пережидая боль. Он почти повис на Горазде, и тот едва сумел его подхватить.

– Напрасно я слушал нашего десятника. Он всякое болтал и про князя вашего, и про нашу княжну… брехал много, но и правды много сказывал… – бормотал Бажен с закатившимися глазами, пока Горазд, кряхтя от напряжения и усилий, тащил его, тяжеленного, к навесу.

– Про терем-то правдой все обернулось… подожгли…

Речь Бажена стала совсем уж рассеянной и спутанной, и Горазд перестал вслушиваться в его лепет.

– Побратимом станешь ли мне, Горазд? Раз уж мы оба с тобой друг дружку от Кромки спасли? – Бажен сделал над собой усилие, разлепил глаза и проговорил все связанно.

А после его голова поникла, и он лишился сознания. Благо, Горазд его дотащил почти, их увидели, сразу несколько кметей подхватили у него Бажена, уложили на чей-то плащ. Тотчас кликнули знахарку, и когда прибежала Зима Ингваровна, Горазд потихоньку отошел от них подальше, чтобы разыскать князя. Нужно позаботиться о его ночлеге!

Пока высматривал князя, все не переставал качать головой. Чего только не придет в дурную голову в лихорадке! Бажен побратимом стать с ним восхотел, кровь смешать. С ним-то, безродным, пришлым чужаком! Да у батюшки его удар случится, коли сынок ему такое расскажет когда. Добро, позабудет, как в себя придет. Нынче-то в нем лихорадка говорила.

Горазд давно закончил прилаживать для Ярослава Мстиславича навес – чуть в стороне ото всех, как он делал обычно, и уже вовсю клевал носом, пытаясь не уснуть, когда, наконец, пришел князь. Кажется, хромал он шибче, чем утром. Он опустился на землю поверх своего дорожного, потрепанного плаща, и от внимательного взгляда мальчишки не укрылось, как князь поморщился, пока усаживался, и как старался не опираться на правую ногу.

– Принеси водицы, умыться хочу, – велел Ярослав Мстиславич. – Да не гляди так на меня! – прикрикнул он раздраженно.

Разом обернувшись, Горазд принес полный бурдюк воды и полил князю на шею и плечи, стараясь поменьше на него смотреть. Верно, совсем он ему надоел. Может, и не возьмет больше с собой в поход.

– Ох, добро, – сказал князь, утирая рубахой лицо и тряся мокрой головой. – Ты хорошо знал Гостомысла?

– Нет, княже, – Горазд мотнул головой. – И вовсе его не знал.

– Разузнай, с кем он дружен был. Но не шибко о нем болтай, потихоньку, – Ярослав потер ладонью глаза. – И про оберег никому ни слова, никому. И дядьке Круту – тоже.

Дюжина вопросов вертелась в голове у Горазда, но он смолчал и кивнул. Не хотел еще пуще гневить князя.

– Сменить повязки, господине? – сказал он вместо этого, кивнув на перемотанные ребра и плечо Ярослава Мстиславича.

– Завтра, – тот махнул ладонью и натянул рубаху, стараясь не шибко задирать руки. – Забрал себе что на память у берсерка? – будто бы смягчившимся голосом спросил князь.

Благо, что было уже темно, иначе не вышло бы скрыть от него покрасневшие щеки.

– Нет.

Но он добрую половину дня размышлял, не взять ли оберег в виде медвежьего клыка али пару украшений, которые нашлись в кошеле.

– Отчего? – укрывшись плащом, Ярослав лег на спину и нынче с интересом смотрел на своего отрока.

– Не я же его одолел, – изрядно помявшись, выдохнул Горазд.

Им в избе украшения, конечно, пригодились бы. Матушка сходила бы на торг да обменяла бы их на что-нибудь ценное. А медвежий клык он и сам бы стал носить под рубахой.

– Вот, значит, как, – задумчиво сказал князь, и больше они не говорили.

Видно, боги все же сжалились над ними, потому что остаток пути до Ладоги прошел спокойно. На первом же постоялом дворе, попавшемся им после налета наемников, они подлатали повозки, и дорога пошла куда быстрее. Когда до родных земель остался один дневной переход, Ярослав отправил в ладожский терем гонца, и добрые вести о грядущем возвращении князь быстро облетели все княжество.

Они вернулись много позже, чем изначально намеревался Ярослав, в самый последний день серпня. Солнце все еще ярко светило и грело, но вечерами делалось холодно, и хотелось посильнее закутаться в плащ али надеть рубаху потеплее. Чем ближе подъезжали они к дому, тем сильнее задували северные, кусачие ветра. По ночам Горазд с тоской вспоминал безрукавки, сшитые заботливыми руками матери и оставленные им за ненадобностью в избе. А ведь матушка ему, дурню, говорила.

К тому дню, как они вернулись на Ладогу, с лица Звениславы Вышатовны как раз почти сошли синяки. Коли не приглядываться, и не увидишь ничего. Ярослав Мстиславич велел запрячь для нее смирную кобылку, и нынче они вместе въезжали в гостеприимно распахнутые ворота ладожского терема. На плечах княжны уже привычно лежал подбитый мехом княжеский плащ. Позади них тоже рядом, стремя в стремя ехали оба воеводы – дядька Крут и Храбр Турворович.

– Князь, князь вернулся! Князь-батюшка невесту везет! – вдоль дороги встретить своего князя да поглазеть на будущую княгиню собралось множество людей.

То и дело раздавались веселые крики, кто-то махал рукой, звучали имена родных и знакомых. Но для некоторых очень скоро радость от возращения князя и дружины сменилась горем, когда они не увидели среди кметей тех, кого ждали.

В этой разношерстной, пестрой толпе Горазд даже как-то умудрился разглядеть мать и сестер. Они стояли в самых последних рядах и заулыбались, когда мальчишка кивнул им и быстро помахал рукой. Уже очень скоро он окажется в родной избе.

Какой же богатой и большущей была Ладога по сравнению со скромным городищем Некраса Володимировича! Всюду, куда только доставал взгляд Горазда, виднелись избы и мастерские, торговые ряды и площадь, где порой творил суд князь. Бежали далеко-далеко за горизонт ровные рядки деревянных крыш, спускались к самой реке и пристани, куда частенько захаживали торговые корабли и лодки с диковинными, заморскими товарами, остроносые драккары норманнов и купеческие суда.

Издалека посреди огромного капища виднелся на холме высоченный идол Перуна, Бога-Громовержца. Горазд знал, что князь отправится туда почти тотчас после возвращения в терем. А назавтра там соберутся все те, кто участвовал в походе.

На высоком крыльце княжьего терема Ярослава Мстиславича встречала приехавшая из Белоозера княгиня Мальфрида. Она держала перед собой большой каравай, завернутый в богато расшитый ручник. На княжеском подворье собрались воеводы и десятники, ближайшие советники Ярослава, и всякий люд: от отроков до детских, от теремных девок до смердов. Все разом загомонили, когда, наконец, Ярослав Мстиславич показался на подворье.

Князь соскочил с Вьюги на левую сторону, чтобы не потревожить правую ногу, и снял с лошади свою невесту. Звенислава Вышатовна смутилась множества любопытных взглядов, направленных на нее, и склонила голову.

Княгиня Мальфрида медленно сошла с крыльца и направилась им навстречу, когда раздался громкий, радостный лай, и на князя, едва не сшибив с ног, налетели два огромных серых волкодава. Откуда-то из-за угла следом за ними выбежали два несчастных отрока. В руках они сжимали разорванные кожаные поводки.

– Тише, тише, – Ярослав засмеялся, пытаясь утихомирить истосковавшихся по хозяину псов.

Те отчаянно ластились к нему, подставляя под руки морды и виляя хвостами, того и гляди – улетят!

– Княже, прости, не доглядели! – запыхавшиеся отроки остановились в паре шагов от них, беспомощно разводя руками.

Горазд приметил, как один из десятников – Стемид – погрозил им кулаком, постучав перед тем себя им по лбу.

– Айна, Серый, тише!

Князь прикрикнул, и собаки успокоились, хоть и продолжали тихонько поскуливать от радости.

– Два ротозея, – не выдержав, десятник Стемид выругал зазевавшихся отроков вслух.

Ярослав повернулся к княжне, отскочившей в сторону при виде огромных собак, взял ее за запястье поверх обручья и повел за собой к терему, где их уже поджидала княгиня Мальфрида.

– Здрав буди, Ярослав Мстиславич, князь Ладожский! – громко, во всеуслышание произнесла княгиня и с поклоном протянула пасынку каравай.

Удельный княжич II

На рожу робичича смотреть не было сил, вот Святополк и старался поменьше на него глядеть.

Приехать его заставила мать. Негоже пропускать свадебный пир брата!

Робичича.

Святополк ненавидел ладожский терем всей душой. Приезжать и смотреть, как бастрюк его отца ходит князем по гридницам, по которым должен был ходить он, Святополк! Как владеет всем тем, что не должно было ему принадлежать, от самой мелкой ложки до княжеской казны!.. Нынче на празднество соберется дружина и ближайшие бояре Ярослава, пригласили даже кого-то из уличных торговцев! Глядеть на них Святополку тоже мало радости, ведь несколько зим назад они приняли робичича своим князем, ни слова поперек не сказали…

Но княгиня Мальфрида была права, и потому нехотя, но все же Святополк явился в терем на Ладоге.

В терем, в котором он вырос и в котором собирался править, пока его старый, лишившийся ума отец не порешил по-иному. Каждая гридница и горница, каждая лавка, каждая клеть – все было Святополку знакомо с малых зим. Он помнил, как бегал по деревянному полу босоногим мальчишкой, как пробирался в горницы матери в женском конце, как затаскивал в клеть пригожую теремную девку.

А нынче в тереме его отца сидит робичич, и его жена станет жить в горницах, которые принадлежат по праву княгине Мальфриде. Ну, ничего. Жены у робичича долго не живут. Может, и нынешняя не увидит следующее лето. Али разродится очередной сопливой дочерью да помрет.

По пути Святополк намеренно припозднился. Уж смотреть, как его мать выносит робичичу каравай да кланяется земно, он не станет! Он приехал, уже когда все ротозеи разошлись с княжеского подворья, а Ярослав ушел париться в баню после долгой дороги. Так что входил Святополк в терем лишь под пристальными взглядами прихвостней робичича.

– Княжна-то не та, – сказала ему мать, когда закончила выговаривать за то, что вовремя быть не поспел.

– Как – не та? – Святополк глотнул из чарки холодного кваса и шумно, с чувством выдохнул, вытирая ладонью пену с темно-русых усов и бороды.

– Звениславой Вышатовной величают. А уезжал-то он за Рогнедой Некрасовной.

Вдвоем с матерью они сидели за столом в одной из просторных, светлых горниц ладожского терема. Отец Святополка богато одарил резчиков по дереву и прочих умельцев, и каждая горница в тереме, который он возвел, была богато украшена. Тут и тончайшего мастерства резьба по дереву, и огромные сундуки с расписными крышками и расшитыми покрывалами, и расстеленные всюду ручники, и узорчатые деревянные балки, и чаши и заздравные кубки из серебра.

И все это досталось робичичу.

– Эвона что, – Святополк потянулся за куском пирога. – И что это за девка? Где он ее подобрал? Может, тот князек ему в сватовстве отказал, вот и нашел в канаве другую, – хохотнул он.

– Помолчи, – сердито шикнула на него мать, оглядываясь.

Она прогнала всю прислугу, но лучше прочих знала, что в тереме от чужих ушей не скрыться.

– Думай, о чем болтаешь. Чай, не дома.

– Я как раз дома, мать, – огрызнулся Святополк, оттолкнув в сторону чашу. Та перевернулась, и квас разлился по всему столу, закапал на пол. – Я-то дома. Это робичич не на своем месте.

Княгиня Мальфрида подняла на сына строгий, недовольный взгляд. Поджав губы, она брезгливо подобрала подол богато расшитого платья и слегка отклонилась назад.

Святополк, глядя на все это, хмыкнул и доел кусок пирога всухомятку. Мать волновалась и злилась, но не только из-за него. Что-то приключилось еще до того, как он приехал.

– Так что с девкой? – примирительно спросил он.

– Не ведаю. Пока, – княгиня скрестила перед собой на столе унизанные перстнями пальцы.

Она покачала головой, и жемчуг на ее высокой рогатой кике вспыхнул, когда по нему мазнул солнечный луч. В бабских нарядах Святополк не шибко смыслил, но даже он видел, что его мать привезла в ладожский терем все наилучшие свои убранства. Те, которые носила, еще будучи здесь княгиней.

– А я мыслил, ты все про его дружину ведаешь.

– Ведала. Но не теперь, – с раздражением отозвалась она. – Он тоже хорош. По имени-отчеству назвал, и будет. Ни кто такова, ни какого рода-племени. Ни слова не прибавил больше. И дружина молчит, как воды в рот понабрали.

– Я слыхал, потрепало их по пути знатно. Особливо пестуна его, старик едва на ногах стоит, шатается, – Святополк хищно улыбнулся и облизал крошки с губ.

Если поразмыслить, найдется что-то приятное и на этом свадебном празднестве. Одна радость глядеть, как старый хрыч на ровном месте спотыкается. Еще от подмоги отмахивается.

О случившемся в пути нападении на княжеский отряд шептались уже везде, даже дружинники у ладожских ворот не могли утерпеть да не почесать языками, как Ярослав в городище въехал без доброй части дружины, а среди оставшихся половина в повязках да с ранениями.

– А где же нынче наша княгинюшка новая?

Мать одарила его пристальным взглядом. Больно уж нехорошо улыбался ее шебутной сынок. Ни один бог не ведает, что ему в голову может взбрести.

– Он ее заботам Чеславы поручил да и был таков.

Святополк громко, со вкусом расхохотался. Он порадовался, что пролил квас, иначе непременно выплюнул бы его нынче: так сильно развеселился.

Одноглазая баба-валькирия стала нянькой для новой княжеской соплюхи! Нет, видит Перун, не зря он нынче приехал! Тут есть, чему согреть его душу. Есть, над чем позлорадствовать всласть!

Глядя на веселье сына, Мальфрида не улыбалась. Смурные мысли преследовали ее все утро с того мига, как въехала на подворье княжеская дружина, да не увидала она среди них кметя Гостомысла. Говорят, убили, когда на княжеский отряд напали ночью наемники с Севера. Лучше бы кого другого убили, сердито думала Мальфрида. Но хоть стало ясно, откуда у пришлой девки отметины на лице. Она уж было подумала, что жених стал уму-разуму учить еще до замужества.

Без Гостомысла будет ей, всяко, тяжко. Вот и нынче не у кого ей подробностей дознаться: ни что за девка не узнать, ни про нападение особо. Мальфрида глядела на сына и мысленно качала головой. Может, зря она ничего ему не сказывала.

– Веришь, матушка, жалею нынче, что припозднился так! Вот бы самому на такое поглядеть, – Святополк тем временем утер выступившие на глазах слезы и, положив ладони на дубовый стол, поднялся. – Пора и честь знать. Скоро к робичичу на поклон идти.

Княгиня скривилась, словно от зубной боли.

– Зря ты так говоришь.

– Может, и зря, – весело согласился Святополк.

Разговор с матерью потешил его необычайно. Давно он не припоминал за собой такой радости. Разве что когда сговорился с Багатур-тарханом, да и после, когда получил от него весточку пару седмиц назад. Скоро, уже очень скоро.

Оставив мать в горнице, Святополк в свое удовольствие пошел слоняться по терему да княжьему подворью. Ведал, что для многих он как бельмо на глазу, вот и чаял позлить да поддразнить заступничков своего братца. Жалел токмо, что не смог взять с собой на Ладогу верного воеводу Драгана. Было бы им вдвоем все веселее. Но воеводу пришлось оставить в Белоозере, приглядывать за всем. Не на дядьку же Брячислава ему полагаться! Тот ест с матушкиной ладони и мало уважения выказывает своему князю. Что он, что дочка его ни на что не годная, пустая дура.

Распахнув полы мехового плаща и положив ладонь на рукоять меча, Святополк ходил по терему, словно хозяин. Заглядывал во все горницы, постоял в пустой гриднице, полюбовался на отцовский престол, на котором сидел нынче Ярослав. Прошелся по клетям, даже в стряпущую к глупым бабам добрался! Жалел лишь, что маловато подхалимников робичича повстречал. Ну, ништо, времени у него еще сполна. Пир свадебный и после седмицу праздновать станут; по возвращении из похода Ярослав непременно соберет в гриднице лучших своих мужей и воинов.

Удача улыбнулась Святополку, когда, изрядно заскучав, он уже намеревался уйти в свою горницу. Прямо возле всхода встретилась ему братнина приблуда. Безумная девка, которую тот пригрел зимой да после остаться дозволил. Видно, вдоволь нанянчившись с княжьей невестой, Чеслава спешно спускалась по всходу, когда столкнулась в узком проеме со Святополком.

Была она, конечно, уродлива. А какова еще может быть баба, вздумавшая воинский меч тягать? На мужское занятие посягнувшая! Высоченная, едва ли не вровень Святополку. Вечно хмурая, вечно недовольная, вечно с пристальным прищуром, да еще и одноглазая. Дырку на месте второго глаза Чеслава скрывала под круглой кожаной повязкой.

Ходила она в мужицких портках да рубахе, еще и подпоясанная воинским поясом. Девку в ней выдавала лишь коса, да и та – короткая, жидкая. Немудрено, что девка без волос осталась. Так позорить себя, от естества отрекаться! Кого токмо робичич на своем подворье не привечал, кого токмо не одаривал вниманием – всякую чернь! Лучше бы о седоусых боярах своих так пекся.

– Здравствуй, княжич, – сказала Чеслава и посторонилась.

Была у нее надвое рассечена старым шрамом нижняя губа, и когда она улыбалась, то становилась еще уродливее.

– Обиходила княжну? – с издевкой спросил Святополк, наслаждаясь гневной вспышкой на лице глупой бабы.

– Как князь велел, – отозвалась она, потупив бесстыжий взгляд, и тут уж Святополку потребовалась вся выдержка, чтобы не поддаться на издевку.

Князь.

– Вот и славно. И тебе заодно нашлось занятие. А то негоже просто так есть княжий хлеб.

Он запахнул полы плаща и собрался уйти, не дожидаясь ответа девки. Вот еще. Он княжич, не ровня ей.

– Брат.

Святополк не успел и пары шагов сделать, когда услышал голос робичича.

Ярослав стоял в сенях, а подле него крутился тот щенок-отрок, которого он подобрал по зиме. По виду – токмо вышел из бани: рубаха навыпуск, ворот не завязан, портки кое-как заправлены в стоптанные сапоги. Святополк невольно провел ладонью по своей рубахе из шелка и поглядел на сапоги с острыми, подбитыми железом носами.

– Здравствуй, брат, – он отозвался не сразу.

– Княже, – настырная девка и тут влезла в их разговор, хотя давно ей следовало уйти. Но нет же, осталась и поклонилась своему князю.

Как и его брат, Ярослав тоже медлил: так и стоял в дверях сеней и смотрел на Святополка тяжелым, немигающим взглядом. Но все же шагнул вперед, подошел к нему и коротко обнял, похлопав по спине.

– Давно не виделись мы, – отстранившись, Ярослав сжал плечи молодшего брата и легонько, с укором потряс. – Добро, хоть на свадебный пир мой приехал.

Отрок робичича все топтался позади него возле стены и поглядывал исподлобья на Святополка. Наглый, зарвавшийся щенок.

– Ступай, Горазд. Повидай мать, – Ярослав словно почувствовал что-то. Повернулся к отроку и кивнул ему.

Тот поклонился – один раз! – и был таков.

– Княжну устроили? – Ярослав поглядел на замершую в паре шагов от них Чеславу.

Некрасивая девка поспешно кивнула. Она отчего-то не сводила со Святополка пристального взгляда, и тот чувствовал, как внутри вскипает бешенство.

– Ступай и ты, – велел ей князь.

Коли и заметил он, как непочтительно безродная девка глядит на его брата, на княжича, то ничего не сказал, чем еще пуще разозлил Святополка.

Помедлив, Чеслава все же повиновалась, склонила голову и ушла. Когда она скрылась в сенях, Ярослав сказал:

– Идем, потолкуем с глазу на глаз.

Он железной хваткой сжал плечо Святополка и увлек за собой вверх по всходу. На ходу приказал теремной девке принести кваса, меда и хлеба в княжескую горницу. Святополк молча шел следом за Ярославом, буравя его спину тяжелым взглядом. Раскрытой ладонью он ласкал рукоять меча, вдетого в ножны. Один удар, всего лишь один удар… И будто насмехаясь над ним, робичич ничуть не опасался поворачиваться к нему спиной! А еще тот хромал, приметил Святополк. И жалко пытался это скрыть, поменьше припадать на правую ногу. С чего бы? Неужто его непобедимого братца ранили какие-то наемники, повстречавшиеся на пути?..

Ярослав жил в горнице, в которой когда-то жил их отец, князь по праву. Немало неприятных минут провел тут Святополк в детстве, когда отец наказывал его за очередную проказу. Впрочем, робичичу доставалось куда как сильнее. И Святополка потом утешала мать, а этого просто выкидывали из терема, как выкидывают зарвавшихся щенков.

– Мать сказала, ты привез не ту княжну? – заговорил он, садясь за широкий дубовый стол подле стены.

– Княжну же, – Ярослав пожал плечами и потянулся отпить холодной воды из ковша.

Мало что изменилось в отцовской горнице. Тот же стол да те же лавки, те же покрытые шкурами сундуки служат Ярославу постелью. Разве что на стенах висели нынче его, а не отцовские луки да кинжалы, да на полу валялись две шкуры, которых Святополк прежде не видал.

Ярослав сел за стол напротив него, и два холопа как раз втащили в горницу кувшины, кубки и поднос с еще теплым караваем.

– Из какого хоть она княжества?

– Да все из того же.

От злости Святополк едва не заскрипел зубами. Коли робичич не хотел о чем-то говорить, вытянуть лишнего слова из него было никому не под силу. Ярослав разломал пышущий жаром хлеб на две части и плеснул себе холодного кваса.

– Такой токмо на Ладоге делают, – опустошив одним махом весь кубок, сказал он вполне миролюбиво. – Как полюдье?

– Скудновато, – Святополк встретился с братом взглядом.

– Вот как, – Ярослав склонил голову набок.

Тот смотрел вроде бы обычно, даже как-то спокойно. Сидел расслабленно, пил неторопливо квас, отламывал от каравая небольшие куски. Рубаха нараспашку, рукава закатаны по локоть, а в глазах – усталость. Того и гляди, уснет прямо за столом. Но что-то царапалось внутри Святополка, не давало успокоиться самому. Его чутье никогда прежде не подводило. Коли свербит, стало быть, что-то не так.

– Отчего скудновато? Тот год урожайным выдался, не должны были оскудеть запасы в хранилищах.

– То пожар у них, то потоп. Отнекивались, мол, много зерна погибло.

Святополк отвечал беспечно и лениво, не выказывая ни малейшего интереса. Но внутри него бушевали беспокойство и страх. Отчего робичич стал так любопытен, какое ему дела до братниного полюдья?.. Неужто ведает?

Нет, он не может. Святополк гнал от себя тревожные мысли. Никак не может робичич про то ведать. Иначе не сидел бы он нынче вот так спокойно с ним за одним столом.

– Останься на боярское вече. Поговорим. Не дело это, чтобы земли наши беднели, али люди нам неуважение выказывали.

– Не могу я, братец. Негоже терем свой надолго оставлять.

– Так я и не прошу, – с прежним спокойствием Ярослав пожал плечами. – Я твой князь.

– Круто берешь, брат, – не выдержав, оскалился Святополк. – Надел-то мне отец выделил.

– Как и мне.

Коли и был миг, когда он ненавидел бы робичича сильнее, то нынче Святополк не мог его припомнить. Вся воинская выдержка потребовалась ему, чтобы сдержать себя, не сказать наперед лишнего. Его время еще придет.

– Я слыхал, в твоем наделе пропал кузнец. Нехорошо. С кузнецами сам Сварог говорит, они запросто не пропадают.

Святополк дернулся поправить новый перунов оберег на шее, но вовремя опомнился и заместо смахнул со лба темно-русые волосы. Откуда робичич прознал?! Он вновь посмотрел брату в глаза, силясь понять, ведает ли тот о чем-либо. Но он словно заглянул в безмятежную пустоту. Взгляд Ярослава не выражал ничего.