Текст книги "Пляска в степи (СИ)"
Автор книги: Виктория Богачева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 42 страниц)
– Еще воевода Храбр людей своих всю зиму баламутил. Просил меня отпустить их всех. Мол, хазарам пойдут мстить, – немного помолчав, Ярослав заговорил о другом. – Хотел я сперва просить, чтобы ты с Храбром Турворовичем потолковал, успокоил его малость. Да уж поздно нынче.
– Совсем воевода Храбр разума лишился. Они бы еще по пути померли, такие холода лютые стояли! – заворчал дядька Крут. – Добро, нынче хоть оттаяло самую малость, я задницу не отморозил себе в седле! А что же, князя своего сопливого Храбр Турворович, стало быть, бросить вознамерился?
– Нет, конечно, – Ярослав усмехнулся. Давненько не слыхал он привычного, родного ворчания. – Желана Некрасовича он моим заботам решил поручить.
Воевода покачал головой. Мертвые уже мертвы, месть за них обождать может. Но наследник-то князя, сын его – жив! Дружине бы следовало от князя своего сопливого ни на шаг не отходить, о его благополучии тревожиться, а уж потом, в последний черед хазар идти бить. Им терем сызнова предстоит отстроить... Да-а. не зря старики говорили, горе и впрямь ослепляет людей.
– Стало быть, на терем князя Некраса хазар навел Святополк. И он же вместе с хазарами разоряет княжеские земли, – дядька Крут посмотрел на Ярослава, лицо которого при упоминании молодшего брата обратилось в камень. – Гнилое, порченное семя. Старая княгиня и впрямь по-черному князя Мстислава околдовала… напрасно этого сученыша не придушили в люльке!
Воевода так разошелся, что пристукнул кулаком по столу.
Ярослав поморщился.
– Довольно отца поминать, – сказал он глухо. – Взад уже ничего не воротишь. Может, он о многом пожалел, да было уже поздно.
Дядька Крут прикусил язык и смолчал. Может, князь был и прав нынче, и пустые слова и впрямь не поворотят время вспять, да только вот в том, как все сложилось, повинен был старый князь Мстислав. И пусть Перун разразит воеводу на том самом месте, где он сидел, коли есть какая неправда в его мыслях! Но вот таким князь Мстислав воспитал второго сына, а старшему придется нынче все это расхлебывать. Понятно, что коли и другие княжества прознали, что спутался с хазарами младший княжич, то должен Ярослав вмешаться.
Ладожский князь перекатывал пустую чарку из ладони в ладонь, пустым взглядом рассматривая столешницу у себя под руками.
– Он мой брат, – сказал Ярослав, наконец, и по голосу было понятно, что каждое слово дается ему с трудом. – Мне и честь, – он скривил губы в болезненной усмешке и поднял голову, чтобы посмотреть на воеводу.
– Нашто ты нынче хочешь идти? – спросил тот, борясь с оторопью. Таким чужим помстилось ему лицо воспитанника. – Обожди, пока снег сойдет да земля высохнет.
– Семь гонцов за месяц, дядька Крут, – обронил Ярослав с горечью. – Нельзя до весны ждать. Неведомо, что он еще учинит...
– Да он нарочно тебя из терема вытравливает! – не сдержавшись, воевода вновь громко хлопнул раскрытой ладонью по столу. – Как ты не разумеешь!
– Ну, ты уж совсем за дурака меня не держи, – Ярослав бросил на него быстрый взгляд из-под нахмуренных бровей. – Может, и впрямь вытравливает. Так это ж и хорошо. Встретимся с братцем лицом к лицу.
– А Стемид тебе что говорит?
И хотя за охочесть до баб дядька Крут сотника ругал, но воином тот был добрым, да и в дружине ладожской высоко стоял. Как раз после воеводы.
– Ну, как он поперек батьки пойдет, – Ярослав улыбнулся и притворно развел руками. – Не воспитывал ведь он меня с малых лет, вот и перечить боится.
Словно не веря в то, что слышит, воевода покачал головой. Откуда только взялось в князе это напускное веселье? Заметив, Ярослав хмыкнул и откинулся назад, прислонившись лопатками к теплому срубу.
– Да говори уже, как есть, – велел он с прежним лихим задором. – Не зря же я тебя столько дожидался.
– Обожди до весны, – повторил воевода с нажимом. – Обожди, ЯркО, – навалившись грудью на стол, воевода протянул руку и сграбастал левое запястье князя, стиснув изо всех сил.
Дурное предчувствие овладело им, а такое случалось нечасто. Не шибко дядька Крут в такое верил; говорил всегда, что только глупые бабы могут сердце слушать. Воина же ведет разум. А вот поди ж ты, почудилось недоброе, и тотчас и Ярослава за руку схватил, и детским прозвищем назвал, которое нечасто вслух произносил.
По лицу князя пробежала тень. Он усмехнулся и накрыл ладонью руку воеводу, которой тот все еще стискивал его запястье. Его старый пестун сидел напротив, поджав губы, сердито сведя брови на переносице седые брови, но вот глаза его глядели совсем незнакомо. Увидел в них Ярослав невысказанную мольбу.
Это длилось всего лишь мгновение. Нарочито громко откашлявшись, чтобы побороть накатившее на него смущение, воевода убрал со стола обе руки и скрестил их на груди. Ярослав же вновь прижался спиной к деревянному срубу. Он все уже решил, понял дядька Крут по его спокойному взгляду и по разудалому веселью, которое звучало в словах князя всякий раз, как он заговаривал о брате.
«Мне и честь», – повторил про себя воевода слова Ярослава. Его брат спутался с хазарами, ему и с ним разбираться. К этому же призывают его и князья, что направляли в Ладогу своих гонцов. По чести – так будет правильно. Ярослав нынче старший в роду, и это он должен учить зарвавшихся щенков. Но воевода глядел на своего воспитанника и не хотел, чтобы тот уводил дружину и уходил сам. Кому сказать – стыдно, размяк словно плаксивая баба! Но не хотел он, хоть ты режь!
Повисшее между ними молчание разбилось о шум шагов, когда княгиня вновь показалась в горнице. Ее взволнованный взгляд метался от мужа к воеводе и обратно, а на побледневшем лице не было ни кровинки. Конечно же, она разумела, о чем они говорили. Разумела, что замыслил Ярослав. Может, робко надеялась, что дядька Крут сдюжит князя отговорить?..
Княгиня поставила на стол перед ними еще один кувшин – с квасом, как и обещала. А потом вышла за порог горницы, забрала у чернавки пузатый горшочек с похлебкой и две миски с ложками, и также расставила их перед мужчина. В третий раз она воротилась с пышным караваем в руках.
– Благодарствую, государыня, – воевода привстал с лавки, приложив к груди руку.
Княгиня улыбнулась ему – мимолетно, рассеянно. Она не отводила пристального взгляда от мужа.
– Ступай, ласточка, – тихо сказал Ярослав. – Не жди, припозднюсь нынче.
Звенислава Вышатовна вскинула голову, что-то уразумев: тонко, пронзительно зазвенели височные кольца. Ее глаза блестели, но она не заплакала, и с каждым шагом все выше и выше поднимала подбородок. Проводив ее взглядом и дождавшись, пока за женой закроется дверь, князь повернулся к воеводе. Выглядел он едва ли не смущенным отроком, и воевода уразумел, почему, когда тот сказал.
– Коли будут милостивы боги, к середине лета родится у меня сын.
Дядька Крут широко улыбнулся впервые за все время, как переступил порог терема, и залпом опрокинул чарку с взваром.
– Здрав будь, князь! – сказал он с чувством.
Помолчав, они принялись за похлебку – только и скреблись ложки о дно мисок. И лишь отодвинув в сторонку пустой горшок, вновь заговорили о насущном.
– Граничащие с каганатом княжества выступят вместе со мной, – Ярослав плеснул в чарку квасу из принесенного княгиней кувшина. – Мы обо всем сговорились с черноводским князем.
Что-то беспокоило его, понял воевода, заметив глубокую морщину, залегшую на лбу. Что-то ему не нравилось. Но Ярослав откинул с лица волосы и продолжил ровным, спокойным голосом.
– Уйдем через пару седмиц. Старики говорят, что лютые морозы больше этой зимой не вернутся. Но и тепло нескоро придет. Самое время, чтобы дружину из терема увести, пока не размыло дороги.
– Я видел в городище, что из кузен во всю уже валит дым. Скольких ты хочешь с собой забрать? Я потолкую со Стемидом, мы...
Воевода замолчал на полуслове, потому что князь резко вскинул руку. И коли раньше в разговоре Ярослав словно искал у пестуна совета, словно объясниться хотел, то нынче глядел он на него строго и сурово. И дядька Крут уразумел, что он скажет, еще до того, как князь заговорил. Уразумел и почувствовал, как сердце ухнуло, провалилось куда-то в пятки.
– Ты в тереме останешься, воевода. В степь со мной Стемид пойдет. А ты же станешь Ладогу оборонять.
Ярослав говорил, тяжело роняя слова, и каждое словно камень ударяло дядьку Крута в грудь. Он встретился с князем взглядом: серые глаза смотрели на него столь же твердо и непреклонно, сколь звучал голос.
– Круто берешь, князь, – нехотя выдавил из себя дядька Крут.
Впервые за все время, как сел Ярослав на ладожский престол, уходил от из терема без воеводы. Нелегко тому было принять такое решение; того труднее – смириться. С князем не спорят, но и промолчать он не сумел.
По губам Ярослава скользнула тень улыбки. Он знал, как подсластить пестуну горькое известие.
– Ты мне здесь нужен, – сказал он просто. – Кто лучше тебя за боярами и моей княгиней присмотрит?
Дядька Крут сидел, нахохлившись, что птица, попавшая под дождь. Казалось, только тронь, как тотчас взъерепенится, зашипит, клюнет в протянутую руку. Князя недовольный вид пестуна мало трогал: он попивал спокойно квас, размышляя о чем-то своем. Он ведал, что против его слова воевода не посмеет идти.
– Молод еще твой сотник, – смирившись, буркнул, наконец, дядька Крут. – Как ему войско можно доверить...
– Вот и растолкуй ему, что делать следует, – князь легко пожал плечами. – Пара седмиц у тебя есть.
– Благодарствую, князь, – откликнулся воевода, и Ярослав понял, что тот все еще серчает. – Уж я непременно растолкую.
О многом они успели еще поговорить в тот вечер, засидевшись до глубокой ночи: о договорённостях между ладожским и южными княжествами, о численности войска, которое соберут они против хазар; о том, сколько потребно еще оружия да кольчуг, да сколько снеди остается в закромах. Ярослав сказал, что еще одно вече он собирать не станет. Потолковал, мол, со стариком Любшей Путятовичем, и тот обещался перед боярами его поддержать. Мол, не с руки нынче время тратить да веча дожидаться. Выходило, напрасно ругали они Гостивита Гориславича. Коли б он людей от дел не поотрывал, да не осерчали на него за то многие, пришлось бы нынче Ярославу все же вече собрать. А так... с Любшей Путятовичем сговорился, и добро!
Потолковали немного и о том, что в княжьем тереме творится.
– Желана Некрасовича я начал учить помаленьку, – рассказал Ярослав. – Смышленый он, схватывает все быстро. Будет из него толк. Как разобьем хазар, сосватаю ему Любаву. Станет дочка на юге княгиней.
К тому моменту они уже распивали хмельной мед, принесенный холопом.
– А за сестрой его ты приглядывай повнимательнее, – князь потянул ворот рубахи подальше от горла. – Я бы и ее сосватал да пока не ведаю, кому.
«А я бы в клети запер», – подумал воевода про себя.
– Княгиня Мальфрида как лежала, так и лежит... – понизив чуть голос, сказал Ярослав. – Хуже мертвой. Что же сотворила она со знахаркой, чтобы та так отомстила?..
Дядька Крут только губы поджал. Упоминание знахарки Зимы все еще резало как по больному. Так и не сдюжил он ее сыскать. Верно, больше уже никогда и не свидятся они. Мыслил, отправилась она в покинутые давным-давно родные северные земли. Ведь оттуда когда-то пришла в ладожский терем княгиня Мальфрида с братом.
Две седмицы, которые князь себе наметил, чтобы дружину к дальнему походу подготовить, прошли как один миг. Ни разу за все время не выпал снег, и кмети сдержанно гомонили, что, мол, добрый знак. Стало быть, затеяли они угодное Богам дело. Как и предсказывали старики, лютые морозы тоже больше не ударяли, и погода стояла такая, что для зимы лучше и не придумаешь.
У дядьки Крута сердце сжималось глядеть на молодую княгиню. Может, отвык он от того, как его самого жена провожала в первый поход. Тогда-то она такой же бледной тенью скользила по горницам, не сводя с мужа тоскливого, воспаленного взгляда. Нынче Любава Судиславна была довольна: ее-то старик оставался в избе, ей на радость!
Звенислава Вышатовна на людях храбрилась. Она и теремные девки спешно чинили мужам прохудившуюся одежу: где-то латали плащи, укрепляли кожаные ремешки, зашивали дырки да прорехи. Так вот, при чужих она не плакала и головы не опускала. Но воевода видел ее глаза, когда частенько по вечерам, прогнав чернавок, она сама приносила в гридницу, где Ярослав собирал старшую гридь, кувшины с взваром да квасом. Ее печальные, тоскливые глаза.
Князь, знамо дело, ничего не говорил, да и воевода сам не спрашивал, не смея бередить понапрасну душу, но, видно, нелегко княгине было провожать мужа в первый для нее поход. Она тревожилась и переживала точно также, как самая обычная девка, прощавшаяся с простым кметем али отроком.
Дядька Крут знал лишь, что на новой рубахе, которую княгиня выткала для мужа перед походом, обережный узор был положен густо-густо, полностью покрывая ворот, рукава и нижний край. Ту рубаху на князе он углядел за пару дней до намеченного срока, когда Ярослав со старшей гридью отправился на капище просить Перуна ниспослать им удачу в сражениях. Они принесли свирепому Богу богатые жертвы, зарезав под его идолом молодого бычка и окропив священное дерево горячей кровью. Они оставили Перуну выпеченный особым способом каравай и кувшины с хмельным медом. А после князь, как полагалось по обычаю, порезал себе левую руку, и поверх животной крови пролилась также и его кровь.
Наконец, наступил день, когда все приготовления были завершены. Простой ладожский люд собрался вдоль единственной дороги из городища, чтобы проводить свою дружину. Дядька Крут топтался у ворот на подворье, поджидая князя. Подле него, заложив за спину руки, стоял сотник Стемид. За воротами толпились конные кмети; повсюду слышалось нетерпеливое ржание и приглушенные разговоры. В дюжине шагов от них воевода Храбр Турворович втолковывал что-то Желану Некрасовичу. Мальчишка куксился, но реветь, знамо дело, не смел. Слушал своего воеводу внимательно да кивал послушно, но нет-нет да вздыхал. Все выжившие после налета хазар дружинники уходили нынче вместе с Ярославом. Князь без княжества оставался на Ладоге один.
– Ты гляди мне, беспортошный, коли что с князем приключится... лучше тебе тогда на Ладогу не ворочаться, – буркнул воевода, поглядывая из-под насупленных бровей на сотника.
– Я и не ворочусь, – без улыбки отозвался Стемид. – Коли с ним что приключится, я подле него лягу.
Поджав губы, дядька Крут кивнул и посмотрел на сотника уже с одобрением. Он потрепал того по плечу, решив, что лучше всего, конечно, Мстиславичу было бы с ним в поход идти, но с сотником он его тоже, пожалуй, был готов отпустить в Степь.
– За этим еще приглядывай, за отроком вчерашним. За Гораздом, – немного погодя вновь заговорил воевода. – Добрый воин из него однажды выйдет.
За девку-воительницу он просить не стал. Хоть и баба, а мечом она володела не хуже кметя. Еще сама подсобит какому-нибудь гридню, коли нужда будет. Дядька Крут хотел было поглядеть на нее, да вспомнил, что давно стояла почти вся дружина за забором.
Стемид не успел ничего воеводе ответить: в тереме распахнулась дверь, и на крыльце показался князь. Следом за ним вышла жена с непривычно тихими дочерями. Ярослав погладил каждую по светловолосой макушке, что-то сказал негромко – верно, велел во всем слушаться мать, и посмотрел на княгиню. Воевода как глянул на нее, так тотчас и отвернулся: не для чужих глаз предназначался ее брошенный на мужа взгляд.
Спустя пару мгновений до него донесся шум шагов, и к ним с сотником подошел князь. Против обыкновения, он не был хмур али насуплен. Ярослав улыбался как человек, впереди которого лежал нелегкий, трудный путь, но он был уверен в своем решении, и словно сбросил со спины тяжелый камень, все давивший его к земле.
– Ну, воевода, все самое дорогое тебе вверяю, – сказал князь, положив ладонь на плечо дядьки Крута. Он коротко оглянулся на жену и княжон: те сиротливо жались к княгине с двух сторон, но не плакали. Смотря на мужа, улыбалась и Звенислава Вышатовна.
– Возвращайся живым, князь, – дядька Крут стиснул плечо Ярослава в ответ и свистнул, подзывая холопа, чтобы тот подвел княжескую Вьюгу.
Воевода сам придержал для князя поводья, пока тот с легкостью вскочил в седло. Следом за ним взобрался на коня и сотник Стемид. Дядька Крут похлопал на прощание Вьюгу по крупу и остановился возле самых ворот, смотря, как Ярослав правит вперед, и за ним медленно тянется дружина.
Он услышал тихий шорох ткани, и рядом с ним, бок о бок, остановилась подошедшая княгиня. Она смотрела вслед мужу ясным, спокойным взором. Они долго стояли на том месте, наблюдая за всадниками, пока из вида не скрылся самый последний. Дул холодный, колючий ветер, но никто из них этого не замечал. Лишь когда опустела дорога, ведущая из городища, и длинная цепочка, в которую растянулась гридь, ушла за ближайшую возвышенность, воевода повернулся и поглядел на княгиню.
– Идем в терем, государыня. Застудишься еще.
Вот и проводили князя.
Удельный княжич V
Святополк улыбался.
Отовсюду приходили радостные вести: хазары кусали граничащие с каганатом княжества; денно и нощно те отправляли гонцов к робичичу на поклон; Драган провел дружину дальними тропами да заснеженными дорогами, мимо дозорных постов и рыскавших кметей. Вот и нынче, отъехав в сторонку от хазарского стана, Святополк глядел, как небольшой отряд конных мужчин направлялся прочь от лагеря, вглубь княжеских земель. Будут у робичича через пару седмиц новые гонцы.
Зимой по степи гуляли лютые ветра. Казалось, они выдували из тела все живое; выдували само нутро. Они проникали даже под самый густой мех и под самые теплые рубахи. Он не помнил таких на Ладоге, а ведь там от реки знатно тянуло холодом.
Святополк потянул поводья, успокаивая разыгравшегося жеребца. Он так долго ждал этого дня! Так долго, что и не верил даже, что он настанет уже совсем скоро. Совсем немного осталось потерпеть, и он отомстит робичичу за все: за выбор отца и за украденное княжество; за убитую мать; за скудный белоозерский удел; за унижение и пренебрежение. О да, Ярослав получит свое сполна. Робичич будет долго пить чашу уготованных ему горестей.
Братец непременно угодит в расставленную ему ловушку, тут Святополк был уверен. Он слишком хорошо знал своего без меры жалостливого братца. Жалостливого и совестливого, и мягкость выйдет ему боком.
Багатур-тархан хоть и согласился с тем, как им надлежит действовать, а все же до конца не верил, что все удастся. Святополк видел это в его взгляде. Он же, напрочь, впервые был так сильно в чем-то уверен. Впервые не сомневался ни мгновения: Ярослав купится.
Потому Святополк и не осерчал даже, когда Драган рассказал, что на Ладогу утек какой-то отцовский приспешник. Гридень из старой дружины князя Мстислава. Одним глупцом больше...
Выслушав своего воеводу, Святополк только пожал плечами. Что ж, тот десятник пожалеет о содеянном, когда они встретятся на Ладоге. Княжич не шибко привечал отцовских людей. Чувствовал в них гнильцу. Мыслил, что за ним пошли они не потому, что видели его, Святополка, своим князем, но потому, что не хотели в князья робичича. Не хотели подчиняться сыну рабыни.
Святополк не приближал таких особо и смотрел всегда с настороженностью. Вот и оправдались его подозрения: утек десятник, когда стали не любы ему поступки своего княжича – так баяли в дружине. А Святополк мыслил, что коли князя любишь, люби и все, что он делает. И нечего нос воротить, коли назвался кметем.
Он поправил пушистую опушку плаща, что лезла в лицо, и сжал колени, правя обратно в хазарский стан. Он уже достаточно налюбовался на разорение княжеских земель.
Все было Святополку по сердцу, окромя одного.
Багатур-тархан прятал от него Иштар. Вот сколько уже княжич провел здесь? Несколько седмиц, не меньше. И ни разу с того самого дня, как сидел он на пиру для глядел на свою хоть*, не оставался он с ней вдвоем. Он даже не касался ее! Шатер Иштар сторожили мрачные, неразговорчивые хазары. Святополк кинулся к Багатур-тархану и тот, лживый узкоглазый ублюдок, поведал ему, что дочка занемогла.
И вот уже какую седмицу подряд от Иштар не отступает болезнь? Желтолицый тархан врал ему, врал прямо в лицо и даже взгляда бесстыжего не отводил. Ну, ничего. С ним Святополк попозже поквитается. Он, как никто, умеет ждать – это всякий скажет. Столько зим прождал с того дня, как отец умер, а своего все же добился. Скоро, очень скоро призовет он робичича к ответу.
А по Иштар он, знамо дело, тосковал. Еще на пир тот первый разоделась она как беспутная, бесстыжая девка. Сидела напрочь да манила нежной кожей да своим запахом, который пьянил Святополка пуще всякого вина. Под тонким шелком виднелись очертания ее покатых бедер и наливной груди... Он прикрыл глаза, сдерживая животный рык. В штанах налилось тяжестью мужское естество. Как вольготно им было забавляться, пока отец отпускал Иштар от себя одну.
Святополк вспомнил сладкий исход лета, когда подрали они отряд робичича в том жалком княжестве, и как он воротился в свой шатер, а в нем, как и полагалось, уже ждала его Иштар... Теперь же шатер ему грела какая-то хазарская девка, а его хоть*, его Иштар, ускользала от него подобно воде. Он ее получит. Рано или поздно, но он ее заберет, она будет принадлежать ему, и никто не сможет ему помешать. Ни Багатур-тархан, ни другой узкоглазый ублюдок.
Святополк всегда получает свое. Ладожский престол, желанную женщину. Скоро все в этом убедятся.
– Княжич! – Драган выехал ему навстречу из хазарского стана и перехватил на половине пути. – Из Белоозера вести пришли!
– Стой, стой, – Святополк резко дернул поводья, заставляя коня сбавить шаг. – Какие вести?
– Добрые! – воевода широко улыбнулся и поехал вровень с ним. – Говорят, ладожский князь призвал своего старого пестуна из Белоозера в терем. И еще говорят, что гонцы из княжеств у Ярослава по три раза на седмице бывают.
– Вот оно что, – медленно, растягивая слова, сказал Святополк. Выглядел он довольным. – И впрямь добрые вести. Неспроста робичич старика с места дернул.
– Вот и я так мыслю, княжич, – покивал Драган.
Святополк присмотрелся получше к своему воеводе и заметил у того во взгляде помимо веселья что-то еще. Не то тревогу, не то беспокойство. Но что-то точило Драгана изнутри, занимало его помыслы.
– Ну, – велел княжич недовольно. – Что еще? Говори!
– Дружина волнуется, – тщательно подбирая слова, заговорил Драган после продолжительного молчания. – Княжич, коли б стали мы стороной от хазар...
– Да что ты сызнова дурью маешься! – разгневался Святополк, позабыв, как был доволен еще совсем недавно. – Разве не велел я не сметь об этом заговаривать со мной?
– Велел, княжич, – Драган покаянно опустил глаза. – Но всей дружине рты не заткнешь. И мыслю я, что...
– А ты заткни! – Святополк в бешенстве дернул поводья, отчего жеребца резко повело в сторону. – Ты воевода мой! Ты исполняешь то, что князь велит. И самому мыслить тебе не надобно.
Драган склонил голову, и русые волосы, перехваченные на лбу ремешком, скользнули с двух сторон ему на плечи. Правоту князя он, может, и признавал. И согласен был, что мыслить – это княжье дело. Князь приказывает, и гридь делает, как сказано. Но и промолчать он не мог. Как тут смолчать, когда каждый день слышишь то тут шепоток, то там жалобу, то здесь недовольство? Ну, не любила дружина хазар! Терпела – да. Княжичу – подчинялась, особливо наемники, которые служили за награду и добычу. Но бок о бок с узкоглазыми провести столько времени, прожить с ними, в их стане – такое не каждому было под силу.
И Драган не мог наказывать каждого кметя, у которого прорезалось недовольство, иначе пришлось бы ему почти всю дружину целиком наказать. Вот он и пытался все до княжича потихоньку, уговорами донести, что не дело так жить. Все чаще стали промеж собой да с хазарами грызться. Ссоры вспыхивали как сухие палки в костре, только поспевай тушить. Драган тревожился, что однажды тумаками да синяками не закончится. Прольется кровь, обнажатся мечи, и тогда уже вспять ничего повернуть не получится. Лучше бы заранее горячие головы охладить... Да как, коли нет на то воли княжича?
– Собери нынче всех вечером. Разделю с дружиной трапезу, – на сей раз Святополк, похоже, над его словами задумался.
– Да, княжич, – выдохнул Драган с облегчением, которого даже не стал скрывать. Может, как воину, ему и не подобало так открыто радость выражать, но как простой муж, тревожащийся за дружину, был он нынче рад.
– Недолго уж потерпеть осталось, – сказал Святополк скорее сам себе, чем Драгану. – Коли робичич старика в терем позвал, стало быть, что-то есть у него на уме. Ярко всегда к пестуну бегал, совета испрашивал. Что дитем неразумным, что нынче... Всегда за спиной старика хоронился. То же мне, князь ладожский! – он поморщился и брезгливо сплюнул себе под ноги.
В хазарском стане Святополк намеренно выбрал пройти ровнехонько посередине, хотя палатки его воинов стояли с краю, как можно дальше от нежеланных соседей. Вздохнув про себя, Драган покорно пошел следом за ним. И слепой бы уже понял, что княжич лютует всякий раз, как брата при нем поминают, но как дошли до него вести про смерть матери, так совсем плохо все стало. Ярился Святополк до воспаленных красных глаз; до шума в ушах и потери разума.
Драгана это тревожило. А увидит Святополк брата на ратном поле, что тогда будет? Кабы не поскакал на него в одиночку, лишь с мечом в руке. Благо, это и не случится с ним вовсе. С робичичем они в бою не встретятся, коли пойдет все, как задумал княжич да Багатур-тархан.
Задумавшись, Драган не сразу уразумел, что Святополк, шедший впереди, вдруг резко остановился, словно вкопанный. Воевода едва не врезался в него, успев шагнуть в сторону. Он тут же попенял на себя: ну, хорош гридень, нечего сказать! Уже на ровном месте спотыкаешься, словно пьяный! Да по сторонам как ворона глазеешь.
Когда Драган поднял голову поглядеть, отчего замер на одном месте Святополк, то выругался себе под нос и едва не сплюнул прямо там, где стоял. Проходили они мимо шатра его хазарской девки, и та, как на зло, из него вышла, хотя случалось такое редко. Слава Перуну, Драган ее и не видал почти, как до князя и хазарского стана добрался. Поговаривали, отец ее сперва чуть не убил, а потом все же смиловался, но приставил охранителей и чуть ли не за веревку к шатру привязал.
Многое вообще поговаривали про беспутную дочку Багатур-тархана его же воины. Драган мыслил: ведает ли княжич? Слышал ли те шепотки?
– Здравствуй, Саркел, – Иштар, завидев княжича, не стала прятаться в шатре. Напрочь, она подняла на его ясный, спокойный взгляд и улыбнулась.
Куталась она в огромный меховой плащ: только и виднелись из-под пушистого меха румяные щеки. Выглядела она много лучше, чем в самую первую их встречу, подумал Святополк. Не казалась уже бледной тенью самой себя. Не дрожала от страха и не сжималась в ожидании удара.
– Здравствуй, Иштар, – тяжело уронил княжич, вспоминая, что раньше она совсем по-другому его приветствовала.
За ее спиной в паре шагов от палатки двумя высокими столпами возвышались ее охранители. Стеречь дочку Багатур-тархан отобрал лучших из лучших.
«Что же ты задумал, старый лис? От кого ты ее стережешь?» – не в первый раз Святополк задумался над этим.
– Отец твой говорит, что ты не здорова, – сказал он с огромным сомнением в голосе.
И впрямь, цветущий вид Иштар любого заставил бы усомниться в правдивости слов Багатур-тархана. И ее ответ не добавил Святополку спокойствия.
– Коли отец говорит, стало быть, так и есть, – сказала она и склонила голову на бок, глядя на княжича из-под длинных, пушистых ресниц.
Ее звонкие косы с монетками и колокольчиками были спрятаны нынче под накидку. Святополк вспомнил, как они звенели, когда он наматывал их на кулак и тянул на себя... Буря вскипела у него изнутри, и он велел себе успокоиться. Подождать осталось совсем немного. Иштар будет его – и очень скоро.
– Господин! – к ним через весь лагерь изо всех сил спешил какой-то мальчишка на побегушках. – Господин! – выкрикнул он, запыхавшись. – Багатур-тархан велел найти тебя, господин. Пришли срочные вести, – склонившись в поклоне, быстро проговорил он.
– Другие срочные вести? – Святополк обменялся взглядами с молчаливым, напряженным Драганом и повернулся обратно к Иштар. – Береги себя. Мы скоро свидимся.
Она ничего не пожелала ему в ответ: лишь улыбнулся тонкой, лукавой улыбкой, и одарила томным взглядом с поволокой. Княжич от него всегда плавился быстрее, чем лед на реке в солнечный весенний день.
Святополк быстро зашагал к стоявшему в отдалении шатру Багатур-тархана, пытаясь унять разбушевавшиеся дурные мысли и чувства. Верный Драган спешил следом – он слышал его шаги у себя за спиной.
– А-а, Саркел! – Багатур-тархан встретил его, приветливо вскинув руки.
Он сидел на мягкой подушке перед низким столиком, на котором лежало несколько свернутых свитков. В одной руке он держал серебряный кубок. Судя по кислому запаху в шатре – с вином. В углу притаилась хазарская девка, гревшая ему постель.
– Ты хотел меня видеть? – спросил Святополк, поджав губы. – Мне сказали, есть какие-то вести?
Столкновение с Иштар разбередило в нем старые обиды на желтолицего хазарина. На своего союзника глядел он нынче враждебно.
– Твой брат идет, – просто сказал Багатур-тархан и пригубил еще вина. Вести и впрямь были дивными.
Святополк подавился воздухом. Он ничего не говорил долгое время, притворившись, что не замечает взглядов Багатур-тархана и Драгана. Мне удалось, мне удалось, мне удалось – билась у него в голове одна и та же мысль. Робичич клюнул. Сколько же дней он ждал этого момента?..
– Откуда ты знаешь?
– Птички напели, – хазарин рассмеялся и пожал плечами. – Мир огромен. Везде найдутся люди, которые любят звонкую монету. Яр-тархан собирает войско в своем шатре. Он выступит со дня на день, а может, и уже. Птички зимой летают гораздо дольше.
Обернувшись через плечо, Святополк шальным взглядом встретился с Драганом. Воевода давненько не видал, чтобы княжич столь ярко улыбался. Да так шибко радовался чему-либо.
– Что ж, вести и впрямь добрые, – церемонно сказал Святополк.
Лишь недавно они думали, что робичич токмо собирался у старого пестуна совета испросить; нынче же узнали, что тот уже с войском идет.
– Я был прав, – добавил он немного погодя, лучась от самодовольства. – Я говорил, что мой брат выступит. И он это сделал.
И хазарин, и даже его собственный воевода сомневались в его задумке до последнего. Драган, конечно, все больше помалкивал, а вот Багатур-тархан никогда не стеснялся говорить о своем недоверии к задумке Святополка. Но княжич знал своего брата слишком хорошо; лучше прочих. Он знал, что Ярослав не станет отсиживаться в тереме, даже если ему так посоветует все его мужичье.
