Текст книги "Твое имя после дождя (ЛП)"
Автор книги: Виктория Альварес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)
Да, разумеется, он не раз слышал причитания банши. Да, он слышал ее рыдания и в ночь смерти старого хозяина замка, и когда умер МакКоннал. Нет, он никогда ее не видел, хотя пару раз, когда еще жил в своей хижине, ему мерещился женский бесплотный силуэт. И он никогда не приближался настолько, чтобы различить черты лица – не имел привычки вступать в близкие отношения с потусторонними существами.
– Врата Тир на Ног[2] всегда открыты для них, и никто не может быть застрахован от вероятности быть утащенным в полумрак, – объяснил Уиверн с такой уверенностью, что на Лайнела это почти произвело впечатление. – Нет ничего странного в том, что никто их не видит днем. Я уверен, что они умеют исчезать как это делают духи, выходящие из склепов во время праздников Самайн и Белтейн [3]. Может, сама земля поглощает их словно дождевую воду.
Лайнел не собирался выслушивать байки. Это, скорее, по части Оливера; а его поле деятельности было более приземленным.
– А что вы можете рассказать про упомянутый склон? Натыкались ли вы при обработке земли на археологические артефакты, следы захоронений, кости?..
– Я уже понял о чем вы, но, боюсь, что нет. Маор Кладейш всегда был крепостью, с тех пор как целую вечность назад из-за пожара рухнула старая башня, защищавшая от пиратских набегов.
– Я слышал, что вы говорили нечто подобное моему другу, – сказал Лайнел, засовывая руки в карманы и окидывая взором строгую вертикаль башни, нарушенную пристроенной после вторжения норманнов[4] часовней. – Кто-нибудь из клана погиб при пожаре? Или, может, кто-то еще как-то трагически погиб и это впервые привлекло внимание банши?
– Как мы можем об этом знать? С тех пор прошло почти десять веков, – нахмурившись, буркнул Уиверн.
Лайнел вынужденно признал его правоту, хоть и не смог скрыть разочарование.
– Давайте пройдемся вместе. У меня еще много вопросов, а если мы останемся тут стоять, то заледенеем.
Уиверн не возражал и они не спеша пошли по саду. За последние дни столько всего произошло, особенно средь простыней, что у Лайнела не было времени обратить внимание на первые признаки пробуждающейся весны. Он удивился, заметив, что унылые заросли, среди которых он преследовал банши несколько ночей назад, приобрели совершенно новый оттенок, а местами даже пытались проклюнуться розовые бутоны. Еще чуть-чуть и постаменты покроются цветочным ковром, а бурые извивающиеся плети, цепляющиеся за одеяния каменных скульптур, зазеленеют листвой. «Жаль, что никто из нас, – подумал Лайнел, глядя в карту, – не сможет насладиться этим зрелищем перед отъездом из Киркёрлинга».
Вдруг он остановился посреди тропы, бегущей между стволами, покрытыми вьющимися клематисами. Его палец, которым Лайнел отслеживал свой путь на карте, тоже остановился. Каменные скульптуры. Мужчина осмотрелся и увидел одну из них буквально в пяти метрах, а потом еще одну, грозившую вот-вот обвалиться вместе с восточной стеной.
«Они расставлены по саду в хаотичном порядке или это только кажется на первый взгляд?» – подумал Лайнел.
– А не было ли на этом холме кладбища?
– Да сколько уже можно повторять? – воскликнул Уиверн. – Эти земли всегда принадлежали О’Лэри. До постройки замка здесь не было ничего.
– Я не говорю про общественное кладбище. Я имею ввиду семейные захоронения, принадлежащие О’Лэри. Это вполне в традициях викторианской эпохи.
– Все может быть, но в Киркёрлинге это не так. Все О’Лэри похоронены вместе с остальными прихожанами. До начала прошлого века их хоронили в стенах церкви, но отец мистера О’Лэри приказал заложить склеп для своих потомков. Он находится у церковной стены, рядом с усыпальницей МакКонналов. Вы наверняка их видели – они привлекают внимание.
– Нет, у меня не было на это времени, – пробурчал Лайнел, недовольный тем, что у него на глазах рассыпается только что выстроенная линия для исследования. – Чего я не понимаю, так это какого дьявола здесь понаставили столько скульптур. Когда-то они, может, и были красивы, но сейчас выглядят скорее пугающе. К тому же они все уже разваливаются.
– Они были подарком мистера О’Лэри жене, – объяснил Уиверн. – Когда он привез ее сюда, то хотел чтобы она чувствовала себя как в дома и затеял перестройку наиболее разрушенных частей поместья. Приказал прорубить огромное окно в библиотеке, отремонтировать крышу северной части и привести в порядок прилегавшую к той части замка территорию, – мужчина указал на стену, к которой прилепился убогий курятник. – Вам стоило бы приехать лет двадцать назад, чтобы оценить как все изменилось. Раньше поместье походило на настоящие джунгли.
– Оно и сейчас не очень-то расчищено, – заметил Лайнел. – Клянусь, весь этот плющ, покрывающий фасад, просто умоляет о паре хороших садовых ножниц.
Уиверн предпочел не обращать внимания на эти слова. Он подвел Лайнела к маленькой кованой беседке. Строение было разрушено почти до основания и железные прутья торчали из влажной после дождя земли, словно длинные змея с пятнами ржавчины. Внутри находилась очередная скульптура: женщина с заплетенными в косы волосами, перекинутыми на грудь и спускавшимися до самой талии. Она была одета в богатые средневековые одежды, которые были уже едва различимы под пятнами мха, покрывавшего складки. Девушка с грустью смотрела на ворона, устроившегося у ее ног.
– Это героини самых известных ирландских легенд, которыми хозяин хотел поприветствовать свою жену, – объяснял Уиверн, скрестив на груди руки. – Мы оба присутствовали в тот самый день, когда привезли все эти изваяния, так что у нас было время, чтобы поговорить о них. Он рассказал мне, что это – Дейдре де Ольстер[5]. Вам это имя ни о чем не говорит, но ее история известна каждому ирландцу. Еще до рождения, один друид предсказал, что ее красота будет смертельна для любого мужчины, посмевшего взглянуть на нее, что короли и благородные рыцари будут сражаться и умирать за Дейдре. Именно это и произошло. Вообще-то, ее имя на гэльском означает «боль».
Лайнел с трудом подавил усмешку. Ему были абсолютно безразличны страдания несчастной Дейдре, а вот покрытая мхом фигура ворона напомнила ему Веронику Куиллс и ее Свенгали. Пока Уиверн вел его в другую часть сада, Лайнел размышлял, чем же сейчас она занималась. Он почувствовал легкий укол ностальгии по Оксфорду, по покинутым по ту сторону моря делам, по Веронике и ее причудам. Ему и в голову не приходило, что он мог соскучиться по их беседам после утоления пожара страстей. Несколько дней назад он написал своей подруге письмо и отвез его на сельскую почту, которая находилась рядом с полицейским участком на той же площади, что и дом МакКонналов. Именно там он столкнулся с Брианной МакКоннал, когда старуха возвращалась из церкви. Впрочем, судя по взгляду, который она бросила в сторону Лайнела, новость о том, что они остановились у О’Лэри давно достигла ее ушей. При этом Брианна явно считала этот факт настоящим предательством, особенно после всего того, что она рассказала о Рианнон.
Лайнел выкинул из головы все эти размышления, когда садовник остановился перед статуей, которую молодой человек сразу узнал: это была именно та, прикрывающая руками лицо, с цветочным венком на волнистых волосах. Та, Лайнел аж покраснел от своих воспоминаний, которую он принял за банши пару ночей назад.
– Это Фионнуала, ясновидящая. Она предупредила рыцаря по имени Кейран О’Лэхари, что если он выступит на войне против норманнов, это приведет к жесточайшему поражению. Кейран не захотел ее слушать, но все произошло именно так, как предупреждала бедная крестьянка. Вернувшись, он приказал покончить с ней, так как именно она навлекла несчастье. А вот та, – Уиверн указал иссушенным пальцем за плечо Лайнела – это Изольда, Изольда Тристана, которая ради любви предала короля Марка и поплатилась за этот грех своей жизнью. Если приглядеться повнимательней, то можно рассмотреть, что она все еще держит в руках остатки каменного основания кубка, из которого они оба испили любовное зелье [6]. Еще одна грустная история.
– Начинаю радоваться, что ни разу в жизни не влюблялся, – высказался Лайнел. – Все эти драмы, убийства и смерти… нет, это не для меня.
Старик перестал разглядывать Изольду и впервые медленная улыбка нашла дорогу сквозь морщины и густую бороду.
– Вы слишком самоуверенны. Никогда не зарекайтесь.
– Я серьезно, – настаивал Лайнел. – Какой смысл страдать из-за какой-то юбки, как все эти герои?
– Возможно, это были не «какие-то» юбки, – поддел его Уиверн, не прекращая улыбаться.
– Может и так, только именно это и стало их главной ошибкой. Ничего этого не произошло бы, удовлетворись они первой же попавшейся бабой. По-крайней мере, насладились бы жизнью без всех этих… Какого черта вы улыбаетесь? – спросил Лайнел, заметив как сотрясается борода Уиверна в беззвучном смехе.
– Делаю ставку на то, что однажды вы все-таки влюбитесь. И когда это произойдет, вы обнаружите в себе способности творить такие глупости, что сразу вспомните мои слова.
«Хоть и толку мне от них никакого не было, – подумал молодой человек, наблюдая, как садовник удаляется вниз по склону. – Боюсь, в мифологии мы нужных ответов не найдем». Он поправил широкополую шляпу, от которой отвалилась тесьма с пряжкой во время беготни за банши, и направился в сторону замка, но почти сразу вдруг остановился, как вкопанный.
Они сидели на железной скамье очень близко друг к другу, в окружении целого моря исписанных рукой Оливера бумаг. Его друг читал Эйлиш одну из самых страшных легенд, найденных в библиотеке. Девушка неотрывно смотрела на Оливера так, словно тот был воплощением всех ее грез. Лайнел решил войти через другой вход, чтобы не мешать.
И, разумеется, пересекая Маор Кладейш, он не мог отделаться от мысли, что Дейдре, Фионнуала и Изольда не были и не будут единственными женщинами в Ирландии, умершими ради любви. Оставалось лишь просить бога о том, чтобы Оливер не стал свидетелем того, как последняя представительница О’Лэри заслужит чести пополнить пантеон мучениц. Лайнел был готов молиться за то, чтобы она никогда не превратилась в легенду.
–
[1] Лип (Леп, англ. Leap) – Замок Лип в Оффали, в Ирландии, как говорят, один из самых проклятых замков в мире. Замок действительно кишит привидениями и демонами. Построен в конце XV века семьёй О’Баннон, предположительно на более раннем ритуальном месте древних кельтов и изначально носил имя ирл. Léim Uí Bhanáin. Однако, О’Банноны были лишь вассалами на этой земле, поэтому юридически владельцами замка был клан О’Кэрролов. http://otstraxa.su/2014/04/zamok-lip/
[2] Тир на Ног (ирл. Tír na nÓg, др.‑ирл. Tír inna n-Óc) – в кельтской мифологии «остров юных», страна вечной молодости, остров вечной молодости – место, в котором все, по преданию, оставались молодыми, где нет болезней, а климат всегда не жарок и не холоден, нет голода и боли; место жительства Племён богини Дану.
[3] Бе́лтейн (также Белтайн, Белтане, Бялтане, др.‑ирл. Bel(l)taine, ирл. Bealtaine (/bʲaltənʲə/), гэльск. Bealltainn, англ. Beltane) – кельтский праздник начала лета, традиционно отмечаемый 1 мая. Также название месяца май в ирландском, шотландском и других гэльских языках. Самайн – кельтский праздник окончания уборки урожая. Знаменовал собой окончание одного сельскохозяйственного года и начало следующего. У кельтов samhain или родственные слова издавна обозначают третий месяц осени. В шотландском (гэльском) языке Samhain или an tSamhain – название месяца, аналогичного ноябрю. В современном ирландском языке an tSamhain (саунь) – ноябрь.
[4] Захватив в VIII веке Шетландские, Оркнейские и Гебридские острова, норманны начали грабительские набеги (продолжавшиеся около 200 лет) на ирландскую территорию, и вскоре перешли к созданию поселений в Ирландии. В 798 г. норвежцы поселились в районе Дублина, а с 818 г. приступили к колонизации южного побережья. В 1014 г. вблизи Дублина у Воловьего луга (ныне Клонтарф) норманны и союзные им сепаратисты были полностью разгромлены.
[5] В мифологии ирландских кельтов Дейдре – объект пророчества друида Катбада. Друид предсказал, что она станет самой прекрасной девой во всей Ирландии, но принесет своей стране только горе и гибель. Зная о второй части этого пророчества, некоторые ирландцы хотели и даже пытались убить ее сразу же после рождения. Однако Конхобар МакНесса, узнав о пророчестве и о дивной красоте Дейдре, приказал оставить ее в живых и решил сам жениться на ней, когда будущая красавица подрастет. Когда девушка выросла, она не пожелала выходить замуж за Конхобара, который к тому времени успел уже состариться, а захотела стать женой Наоиза и бежала с ним.
[6] Легенда о Тристане и Изольде – cказание это возникло в районе Ирландии и кельтизированной Шотландии и впервые было исторически приурочено к имени пиктского принца Дростана (VIII век). Оттуда оно перешло в Уэльс и Корнуолл, где окрасилось рядом новых черт. В XII веке оно стало известно англо-нормандским жонглёрам, один из которых около 1140 года переложил его во французский роман («прототип»), до нас не дошедший, но послуживший источником для всех (или почти всех) дальнейших литературных его обработок.
Глава 18
Возможно, Александр слишком много о себе возомнил, думая, что завоевал доверие миссис О’Лэри. Когда он услышал, что во время проведения исследования они могут расположится под ее крышей, то опрометчиво подумал, что топор войны зарыт. Вскоре Куиллс понял, что Рианнон всего лишь заключила с ними своего рода временный пакт о ненападении, а пока лишь присматривается, чтобы решить стоит ли им доверять и действительно ли ей нужна помощь.
Сдержанный, как истинный оксфордец, Александр решил не обращать внимание на полные недоверия взгляды, которые время от времени бросала на него хозяйка, а также на то, что где бы он не находился во время своих изысканий, Рианнон была тут как тут, появляясь словно из ниоткуда. Было забавно, как она спрашивала у него то, что являлось прерогативой Оливера и Лайнела – для нее они были не более чем пара сующих везде свой нос бездельников, развлекающихся игрой в потусторонние миры.
С Александром все обстояло совсем по другому. Может, дело было в близкой возрастной категории, может его статус ученого внушал больше доверия и подразумевал большую ответственность, но Рианнон явно считала, что из трех постояльцев он был единственным, от кого было понятно чего ожидать. Поэтому, она не собиралась спускать с них глаз до тех пор, пока не убедится, что они действительно на ее стороне, а не из тех, кто напросился в ее дом с целью воспользоваться ее добротой и доверием. Так что Рианнон оставалась самой собой: холодная, как лёд, подозрительная к любым вопросам и готовая в любой момент выпустить когти для защиты своего логова и детеныша от любой опасности.
Тем не менее, Александру удалось нащупать тему, которая притупляла подозрительность женщины – Кормак О’Лэри. Похоже, МакКонналы ничуть не преувеличивали, говоря, что покойный супруг Рианнон возвел ее на пьедестал. Интересно, что сама Рианнон никогда не говорила про мужа, даже не упоминала его имени, но если кто-то произносил имя О’Лэри в ее присутствии, то она застывала, словно ночной туман над обрывом. Она надолго замолкала, а когда заговаривала вновь, то меняла тему и лишь блеск в глазах выдавал ее волнение.
– Иногда, особенно если Эйлиш нет рядом, роль хозяйки Маор Кладейш кажется мне истинным наказанием, – призналась она однажды профессору, столкнувшись с ним в одном из коридоров третьего этажа. Они стояли у каменного парапета террасы, выходящей в сад, с моря дул легкий бриз, развевая золотистые волосы Рианнон. – Знаю, вы подумаете, что я, будучи хозяйкой такого поместья, не смею жаловаться, но, когда оглядываюсь назад, то не узнаю саму себя. Это настолько далеко от того, что я представляла себе в юности, так странно даже для меня…
Она говорила изменившимся голосом – едва шептала, словно боялась, повысить его в Маор Кладейш, что стены могут услышать ее слова и посчитать предательницей.
– Было бы странно, если бы вы чувствовали себя иначе, – ответил Александр. – Столкнуться лицом к лицу с такими финансовыми трудностями не каждому под силу.
– Я имела ввиду вовсе не деньги, – возразила она. – Деньги волнуют меня меньше всего. У моих родителей никогда их не было, да и для О’Лэри пора процветания закончилась задолго до того, как меня включили в генеалогическое древо семьи, так что я никогда не знала как живут сильные мира сего. Это служит мне утешением в моей нынешней ситуации.
– Думаю, вы неверно меня поняли, миссис О’Лэри. Я вовсе не обвинял вас в материализме. Просто думаю, что ваша жизнь была бы намного легче, если бы не…
– Если бы я не предала свои идеалы? Это я и сама поняла давным давно, профессор. Существуют вещи гораздо более болезненные, чем потеря имущества из-за своры кредиторов. Потеря себя опустошает гораздо сильнее.
Когда она ушла, эхо ее последних слов еще долго резонировало в голове Александра. Он подумал, что на несколько мгновений удалось заглянуть в тщательно скрываемые уголки ее сознания, увидеть еле заметную тень признания, просвет сквозь многочисленные слои, в которые была укутана ее душа, словно драгоценный камень, блеск граней которого выдает его присутствие на дне замерзшего пруда.
Из уважения к хозяйке, Александр попросил миссис О’Лэри помочь в написании обещанной заметки о Маор Кладейш, и Рианнон восприняла это с такой серьезностью, как если бы была настоящим редактором «Dreaming Spires». Они посвятили этому занятию все утро, чтобы придать статье заранее оговоренный формат, без упоминания о МакКоннале и его странной гибели. Когда все было готово, профессор вручил направлявшемуся на почту Лайнелу адресованный Августу Уэствуду конверт. Лондонский партнер должен был передать копии статьи знакомым газетчикам. Во втором письме Александр просил Веронику тщательно упаковать и выслать изобретенные им машины. При этом, в конце письма была сделана приписка о том, что, он прекрасно знает необузданный характер племянницы, поэтому любое предостережение не будет лишним.
К счастью, долго ждать не пришлось – посылка прибыла 17-го марта, в день, когда вся Ирландия оделась во всевозможные оттенки зеленого в честь Дня Святого Патрика. Было очевидно, что почтальону вовсе не улыбалась необходимость лезть на склон с тяжелыми сундуками, вместо того, чтобы напиваться в «Золотом горшке». Александр задобрил его щедрыми чаевыми, а сам так и остался в дверях вскрывать письмо от Вероники, прибывшее вместе с оборудованием. Оно было таким же взбалмошным, как и все, что выходило из под пера девушки, а в уголке красовался набросок углем, изображающий миссис Хокинс, воздевающую руки к небесам на очередную проделку художницы. А в конце письма имелся постскриптум для Лайнела, в котором дядя абсолютно ничего не понял. Возможно, использовался шифр, ключ к которому ускользал от его понимания. Он очень удивился почему Вероника пишет что-то в письме для Александра вместо того, чтобы написать напрямую Лайнелу, как она всегда делала? В итоге профессор решил, что это не его дело – у Вероники наверняка имелись веские причины поступить именно так. Он вернулся в замок, чтобы спасти Рианнон от Эйлиш и Мод, которые просили ее помочь украсить лестницы сотнями крошечных трилистников, собранных в саду. Миссис О’Лэри вздохнула с таким облегчением, что Александр с трудом сдержал улыбку. Куиллс закрыл входную дверь и начал на пару с Рианнон поднимать баулы вверх по лестнице.
– Боже мой, такое ощущение, что там свинцовые шары, – простонала она, остановившись на втором этаже, чтобы передохнуть. – Мы что, будем таскать ваши аппараты по всему Маор Кладейш, чтобы идти по следу банши?
– Не волнуйтесь, я сам этим займусь, – успокоил он ее. – Где я могу их разместить?
– Думаю, лучше всего запереть аппараты на ключ в одной из комнат этого этажа. Они переполнены всяким хламом и пылью, но так мы хотя бы будем уверены, что никто не рухнет при попытке сдвинуть их с места. Полагаю, голубая гостиная подойдет как нельзя лучше.
Голубым в этой гостиной было только название, или, по крайней мере, так показалось Александру, когда Рианнон открыла одну из дверей в конце коридора. Это была довольно большая комната с окнами, выходящими на заднюю часть поместья. Обои на стенах, возможно когда-то и были голубыми, как и обивка мебели, но… первые были так запущены, что клочьями свисали со стен, а предметы мебели еще много лет назад была покрыты белыми простынями, что делало их похожими на сборище привидений. Рианнон была права – это именно то, что им нужно.
– Знаете, и все-таки вы меня весьма заинтриговали, – призналась Рианнон, пока Александр принялся открывать первый баул. – Никогда бы не подумала, что у меня будет возможность своими глазами увидеть что-то подобное.
– Не ждите слишком многого – на первый взгляд в них нет ничего особенного, – предупредил ее профессор. Он только что убедился, что Вероника в кои-то веки последовала его указаниям – ящик был выложен ватой, которую Александр сдвинул в сторону, чтобы открыть то, что было в центре, – вот он.
– Мне это напоминает один из этих проекторов, которые используются для кинематографических показов, – заявила женщина, внимательно изучив хитроумное приспособление.
– В принципе, у них действительно много общего. Хотя в данном случае речь идет не о проекторе, а, скорее, о неком спинтарископе[1].
Они вдвоем вытащили машину длиной около метра и водрузили ее на стол. Аппарат был похож на обшитый металлическими пластинами ящик на четырех ножках и с видоискателем с одной стороны.
– Аппарат, который вы сейчас видите, работает на тех же законах физики, которым следовали и другие ученые, например, Уильям Крукс[2], для наблюдения за светящимися радиоактивными частицами. Если бы Оливер был здесь, держу пари, он объяснил бы, что его название происходит от греческого spintharis, что означает «искра»…
– Как он работает? – с всевозрастающим интересом спросила Рианнон.
– Очень просто. Внутри этого ящика с одной стороны находится флюоресцентный экран из сульфида цинка с примесью серебра. – Александр указал Рианнон на соответствующую часть машины. – Рядом с экраном кладется небольшое количество радиевой соли, реагирующей на определенную субстанцию, которую спиритологи называют «эктоплазма».
– Вы хотите сказать, – произнесла Рианнон, подходя еще ближе, – что когда эта машина находится там, где, возможно, присутствует какая-то сущность, то радиевая соль выдает какую-то реакцию на экране? Но каким образом это можно распознать?
– При помощи этой линзы, – ответил Александр, показывая на маленький видоискатель с другой стороны спинтарископа. – Я уже говорил, что эта штука не сильно отличается от кинематографических проекторов. Только в нашем случае мы видим не изображение в движении, а нечто неразличимое невооруженным взглядом. Человеческий глаз, как правило, не может распознавать излучение, производимое эктоплазмой. Это подвластно лишь некоторым медиумам, при рождении получившим способность общаться с духами. – Александр похлопал по ящику. – В мире спиритологии есть множество шарлатанов, но, тем не менее, то что они делают, можно объяснить с точки зрения науки. Это доказано благодаря моему другу Августу Уэствуду, обладающему этим даром. Когда я сконструировал свой спинтарископ, мы вдвоем перевезли его в дом на окраине Оксфорда, имевший славу заколдованного. И там действительно обитала затерянная душа: Август почувствовал ее, как только вошел в дом, а в аппарате возникла вспышка света. Радиевая соль среагировала на эктоплазму.
– А духи… эктоплазмы, как вы их называете, оставляют после себя следы своего присутствия? – Рианнон выглядела такой заинтересованной, что Александр почувствовал некое удовлетворение. – Ваша машина может их зафиксировать?
– Совершенно верно. Я вижу, что вы неплохо все это воспринимаете.
– Нет, я совершенно не обладаю научным складом ума, я – чистый гуманитарий и всегда им была, я же работала в библиотеке. Цифры меня никогда не привлекали. – Она наклонилась перед аппаратом, чтобы посмотреть в показанный Александром видоискатель. – Можно посмотреть? Всего пару секунд…
– Полагаю… полагаю, что можно, – ответили немного встревоженный профессор, – хотя прежде, чем вы это сделаете, должен вас предупредить, что, возможно…
– Стойте, я что-то вижу прямо сейчас, профессор! Мерцающий голубой свет!
– Я так и думал, – вздохнув, ответил Александр. Рианнон отпрянула от визора, побледнела, а ее взгляд обеспокоенно забегал по комнате.
– Это было именно так, как вы и описывали: яркая голубая вспышка двигалась из стороны в сторону. Только это была не одна вспышка, а две. Два разных свечения.
– Я знаю, – тихо произнес профессор, – но не волнуйтесь, это была не ваша банши.
– Что значит не моя банши? Какой же еще дух может быть прямо тут, в этой комнате?
– Никакой, Рианнон. Не стоит заострять на этом внимание, право слово. Просто…
– Но ведь если эта соль среагировала, значит здесь есть духи!
Александр глубоко вздохнул. К удивлению Рианнон, он аккуратно взял ее за правый локоть и отвел от спинтарископа.
– Боюсь, что все время происходит один и тот же феномен. Вы же знаете, что это экспериментальная модель. Возможно, я положил слишком много радиевой соли при сборке. Поэтому всегда, когда кто-нибудь смотрит через визор, думает, что видит материализацию эктоплазмы. Эти голубые вспышки всегда присутствуют в аппарате, независимо от места или времени расположения. Просто надо иметь это ввиду, чтобы не пропустить более интенсивный свет, показывающий присутствие настоящего духа.
Рианнон недоверчиво глянула на него. Объяснение Александра не имело никакого смысла. Как человек, разработавший такое сложное устройство, мог допустить столь глупую ошибку в расчетах? Профессор подумал, что не стоит углубляться в объяснения и предпочел сменить тему:
– Остальные, присланные моей племянницей аппараты, являются разновидностями спинтарископов с разными характеристиками. Они работают с разными типами солей и не настолько чувствительны как тот, который я вам только что демонстрировал. Но я подумал, что они тоже могут нам пригодиться.
– Чем больше будет инструментов, тем лучше, – заключила миссис О’Лэри, хоть и с некоторым недоверием. В конце концов мы понятия не имеем, что из себя представляет эта банши.
Рианнон посмотрела на свои руки. В голубой гостиной было столько пыли, что кончики пальцев стали почти черными, после того как она оперлась об пол, присаживаясь на корточки у спинтарископа.
– Я был бы рад предоставить вам свой платок, но, кажется, я его потерял, – промолвил Александр.
– Не беспокойтесь, – спокойно ответила она, – в последние годы мне пришлось привыкнуть к тому, что иногда мои руки становятся грязными, как у крестьянки. Я столько времени провожу в огороде…
Она отряхнула руки о свое черное платье и от ее движений взору Александра открылся серебряный медальон на ее шее. Он обратил внимание, что, по всей видимости, во время манипуляций с баулом, медальон за что-то зацепился и приоткрылся. Оказалось, что внутри был спрятан вовсе не локон, а крошечный портрет акварелью мужчины примерно одного возраста с Александром, с бледным аристократическим лицом, тщательно уложенными напомаженными светлыми волосами. Александр успел уловить все это буквально за одно мгновение, пока Рианнон отряхивала руки, и не мог не задуматься об увиденном, пока упаковывал аппарат обратно в ящик и собирал разлетевшуюся повсюду вату.
– Вы очень тоскуете по отцу мисс Эйлиш?
Услышав его слова, Рианнон замерла.
– Почему вы спрашиваете? Разумеется, я по нему скучаю. Все, кто его знал – скучают. Его преждевременный уход стал настоящей трагедией.
– Полагаю, очень трудно остаться вдовой в вашем тогдашнем возрасте. Хотя у вас всегда было утешение в виде Эйлиш, похожей на отца, как одна капля воды на другую. Во всяком случае, мне так показалось, когда я увидел портрет. – Он кивнул в сторону медальона. – Должно быть, он открылся, когда вы помогали мне с баулом. Надеюсь, миниатюра не испачкалась.
Пальцы Рианнон инстинктивно обхватили медальон. Она даже не взглянула на него, а лишь сжала пальцы и захлопнула подвеску с тихим щелчком. Через несколько секунд молчания, она еле слышно произнесла:
– Иногда, когда я просыпаюсь в своей постели, мне с трудом верится в то, что все это происходит со мной. Не могу понять почему господь бывает так жесткосердечен, распоряжаясь судьбами людей? Как он мог забрать у меня любовь всей моей жизни, когда я только начала познавать ее? Знаю, что никогда не смогу прийти в себя после этой потери, как бы я ни старалась…
– Как я вас понимаю! – заверил ее Александр, не сводя глаз с ее лица. – Когда брак основан на любви, то смерть человека, с которой мы решили соединить свою жизнь, причиняет такую боль, словно часть тебя хоронят вместе с ним.
– Да, именно это я и имею ввиду. Впрочем, существует множество разновидностей, как брака, так и любви, – согласилась с ним Рианнон и добавила: – Вы женаты, профессор?
– Да, когда-то я был женат, но не хотел бы об этом вспоминать. – Куиллс встал, неуверенной походкой подошел к аппаратуре так, чтобы не было видно его лица.
– Прошу прощения за бестактность, – проговорила женщина, придя в себя от первоначального удивления. – Я вовсе не хотела вторгаться в вашу личную жизнь. Я и не предполагала, что..
– Что в моей жизни может быть что-то еще, кроме науки? – на этот раз Александр почти улыбался, но это была грустнейшая в мире улыбка. – Тем не менее, это имело место быть, но очень давно, целую жизнь назад. Если я и понял что-то за последние годы, так это то, что, чтобы мы не делали, прошлого не изменить.
– Как бы нам этого ни хотелось, – тихо добавила Рианнон. Поколебавшись немного, она подошла к Александру, положила ему руку на плечо и спросила: – Что произошло?
Пальцы профессора понемногу остановились, перестали непрерывно поглаживать поверхность спинтарископа, словно в них закончилась энергия.
– Боюсь… это слишком сложно. Слишком долго рассказывать. Лучше отложим это до более подходящего момента. Я уже привык нести эту ношу.
– Как вам будет угодно, – ответила Рианнон. Несомненно, ее рука слегка подзадержалась на плече Александра. Ее неизменная маска хладнокровия ничуть не помогла скрыть насколько женщина была впечатлена подобным признанием. – Думаю, что где-то в глубине души у нас с вами гораздо больше общего, чем я ожидала от прекрасного незнакомца, – продолжила она почти шепотом. – Боль потери всеобъемлюща. Вам так не кажется? Ничто не может ее смягчить, кроме времени, но даже оно не помогает, когда не остается ничего, что напоминало бы о том, что когда-то ты был счастлив…
