Текст книги "Перевал"

Автор книги: Виктор Муратов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

– Ну что вы, – скромно улыбнулся Циммерман, обнажив крупные редкие зубы, – та уже устарела. Готова новая машина. Она гораздо мощнее и более герметична. Намного сокращен процесс обработки.

– Поздравляю. Одну минуту, господа. Фрейлейн Тоня, будьте добры, еще два прибора! – крикнул он в приоткрытую дверь, а сам подумал: «И что за манера приводить в чужой дом незнакомых людей без предупреждения».

Рудольф фон Штауфендорф вопрошающе смотрел на Кутипова, который стоял с пустым бокалом в руке.

– Борис Михайлович Кутипов, – представился тот, склонив рыжую голову, и замер, соображая, какой титул себе присобачить. – Начальник строевого отдела…

– Господин Кутипов? – перебил его Штауфендорф. – Рад встрече. Капитан Оберлендер говорил мне о вас. Надеюсь в Майкопе познакомиться с вами поближе. Мы рассчитываем на успех вашей акции.

Вошла Тоня с чистыми бокалами на подносе. Она поставила их на стол и, поклонившись, вышла из комнаты. Рудольф фон Штауфендорф проводил ее долгим взглядом и небрежно, по-домашнему, уселся в кресло. Дождавшись, когда его примеру последовали доктор Берк и инженер Циммерман, сказал:

– Прошу прощения, доктор Берк, за поздний визит. Мы ненадолго. Завтра отправимся на юг, к генералу Хоферу.

– С генералом Кестрингом?

– Нет, шеф поручил мне сопровождать господина Циммермана.

– Зачем вы едете к Хоферу? Ведь там фронт.

Рудольф фон Штауфендорф покосился в сторону Кутипова.

– Он совершенно не понимает по-немецки, – успокоил его доктор Берк.

– Ну, одним словом… – уклончиво ответил Штауфендорф, явно не доверяя Кутипову. – Ганса хочу проведать, как там мой братец в новой должности. Увижусь с Клаусом…

Кутипов переминался с ноги на ногу, все еще держав руке пустой бокал. Он действительно не понимал ни единого слова и маялся в этой компании. Он знал, что в соседней комнате Тоня, и все поглядывал на дверь.

Штауфендорф довольно откровенно уперся в него насмешливым взглядом и выжидающе молчал. Доктор Берк невольно повернулся в сторону Кутипова и, поняв его состояние, чуть заметно пожал плечами: «Ничего не поделаешь, попойка сорвалась».

– Я вас провожу, Борис Михайлович.

Кутипов откланялся Штауфендорфу.

– До встречи в Майкопе, – проговорил тот, не вставая с кресла.

Кутипов и Берк вышли в приемную. Тоня перебирала бумаги на столе. Кутипов подошел ближе, поклонился.

– Довольно поздно работаете, Тоня.

Тоня пожала плечами:

– Что поделаешь, война.

– Но уже совсем поздно. Разрешите вас подвезти на машине?

– Спасибо, у меня пропуск.

– Дорогой доктор Берк, отпустите девочку. Сжальтесь.

– Конечно, фрейлейн Тоня, отдыхайте, – согласился Берк, лишь бы скорее отделаться от захмелевшего Кутипова.

В дверях Кутипов пропустил Тоню, сам задержался с доктором Берном. Пьяно зашептал:

– Вы отличный мужик, доктор Берк. Разрешите действовать?

– Как будет угодно. Только… вы же видите, она…

– Чепуха! Не таких… – Кутипов осекся. – Или вы сами не прочь…

– Что вы, у меня сын старше ее. И потом, я не так воспитан, господин Кутипов.

– Вы меня неправильно поняли.

– Не лукавьте, Борис Михайлович, иначе передумаю.

Кутипов стушевался и, меняя тему разговора, спросил:

– Где же ваш сын, в армии?

– Где еще быть здоровому мужчине, когда идет война? – с нескрываемым раздражением и с откровенным презрением рассматривая могучую фигуру Кутипова, ответил Берк. – Да, Клаус в дивизии Хофера.

– О, я могу с ним встретиться. Мне предстоит поездка… – Кутипов осекся. – Гм, разболтался…

Борис Михайлович кинулся догонять Тоню, едва не упав, спускаясь вниз по ступенькам.

– А у этого казака Кутипова губа не дура, – заметил Штауфендорф, с удовольствием потягивая холодное пиво, – он коршуном смотрел на девчонку. Кто она?

– Тоня Гарбузова, моя помощница, – ответил Берк. – И не такая уж девчонка. У нее сын.

– Сын? – удивился Штауфендорф.

– Да, ее перед войной соблазнил красный офицер. Обещал жениться, но… Отца в тридцать седьмом репрессировали большевики. Жила с матерью и дедом. Мать погибла при обстреле города в ноябре сорок первого года. Сейчас живет с дедом. Преданные нам люди. Оба прекрасно знают историю, литературу, живопись. Для меня главное – Тоня хорошо знает музеи Северного Кавказа, знает, чем они богаты.

– Кстати, о музеях, – перебил Берка Штауфендорф. – Шеф, конечно, не может вам приказать… Ну, вы понимаете… Кестринг далек от меркантильных интересов, однако… Среди высокопоставленных чинов рейхсвера происходит, как бы вам сказать, что-то вроде состязания. Особенно в последнее время… Пока лидирует Геринг. Все это, конечно, тайна. Но вы понимаете, доктор Берк. Генералу Кестрингу известно, какими ценностями располагал музей изобразительных искусств в Ростове.

– К сожалению, располагал, – вздохнул доктор Берк. – Большевикам удалось вывезти почти все музейное имущество. Полки городских библиотек также оказались пусты.

– Шефа интересуют не столько библиотеки, как…

– Я понимаю, господин Штауфендорф, понимаю, согласно описи в ростовском музее хранились ценнейшие полотна Риберы, Рубенса, Мурильо, Иорданса, Верещагина, Коровина, Крамского, Поленова, Репина, Лагорио, Айвазовского, Шишкина…

– И скульптурные работы Донателло, – добавил Штауфендорф.

– Да, и Донателло. Однако нам остались одни описи, а экспонаты исчезли. Возможно, большевики успели их вывезти в Закавказье. Но даже если им это не удалось и если их удастся разыскать, то я не знаю, каким образом моя зондеркоманда сумеет овладеть ценностями. Их захватывают танкисты Макензена, потому что его танковый корпус продвигается гораздо быстрее нас. Я буду официально докладывать рейхслейтеру Розенбергу о трудностях, с которыми мы сталкиваемся здесь, на фронте.

– Ну, допустим, Ростов уже не фронт, – съехидничал Штауфендорф.

– В настоящее время, – продолжал доктор Берк, не обращая внимания на колкость Штауфендорфа, – руководитель центрального бюро по учету и спасению культурных ценностей на восточных оккупированных территориях рейхсминистр Утикал постоянно требует от нас отчетов. А что мы можем поделать? Служба безопасности, отдел пропаганды группы армий «А» и даже хозяйственная инспекция имеют преимущества перед нами. Они действуют как части вермахта и могут поэтому продвигаться на любом участке группы армий. У нас, уполномоченных Розенберга, коричневая форма. А в районе боевых действий войск признается только тот, кто носит серую форму, какую имеют вермахт и СД. Так получается, что СД конфискует все то, что должны забирать мы. Вот почему, господин Штауфендорф, не уверен, что и впредь смогу чем-либо порадовать генерала Кестринга, да и… вас лично.

– Весьма сожалею, – вставая, проговорил Рудольф фон Штауфендорф. – Но я обещаю доложить объективно генералу Кестрингу. А что касается меня лично, – сделал ударение на последнем слове Штауфендорф, – то скажу вам откровенно, все эти картины, скульптуры, книги меня мало волнуют. На Кавказе есть ценности поважнее. Надеюсь, в Майкопе к моей форме не отнесутся так пренебрежительно, как к вашей. – Рудольф фон Штауфендорф фамильярно похлопал доктора Берка по плечу.

– Возможно, – отстраняясь, проговорил доктор Берк. – Но поторапливайтесь. Большевики, отступая, взрывают все.

– И не помогает ваше воззвание к населению сохранять объекты? Мы постараемся обойтись без уговоров. Ведь для чего-то нужны нам такие господа, как этот Кутипов. – И, подмигнув доктору Берку, спросил: – Так что передать Клаусу?

3

Сев в машину Кутипова, Тоня с трудом скрыла свое удивление. Она была обескуражена, узнав в шофере того самого ефрейтора Шалву Платоновича, который вез их с Дарьей Михайловной и Ванюшкой к Мелиховской переправе.

– Курите? – спросил Кутипов, протягивая Тоне раскрытый портсигар.

Она отрицательно покачала головой.

– А вы не очень разговорчивы, милая девушка. – Кутипов долго чиркал зажигалкой. – Надо же, бензин кончился. Шалва, дай огня.

Водитель остановил машину, порылся в кармане и, чиркнув спичкой, обернулся:

– Пожалуйста.

Нет, она не ошиблась. Это шофер генерала Севидова Шалва. Да, Шалва Платонович. Как он оказался здесь? Почему возит этого фашистского прихвостня? Неужели продался Шалва? Возил генерала и вот служит выродку. И форма на нем какая-то странная…

Тоня смотрела в окно. Кутипов что-то ей говорил. Она не слушала.

Тоня вспомнила страшный вой и грохот у Мелиховской переправы. Когда лейтенант Осокин затерялся в тесной толпе беженцев, пытаясь расчистить дорогу эмке, и налетели немецкие самолеты, Тоня с Ванюшей и Дарьей Михайловной чудом успели выскочить из машины, отбежать от дороги и спрятаться под крутым бугром. Шофера ранило. Тоня видела, как окровавленного Шалву немецкий солдат прогнал мимо и прикладом втолкнул в колонну пленных красноармейцев. Шалва что-то ей кричал, но Тоня не разбирала слов. А потом потеряла его из виду, потому что совсем рядом снова разорвался снаряд. Она не сразу поняла, что Дарья Михайловна мертва. Немцы начали сгонять беженцев к дороге. Мертвых зарыли в большой воронке на самом берегу Дона. Ванюшка плакал и все тянул Тоню к воронке. Он не понимал, почему бабушку Дашу положили в яму, а его нет. Ведь он спал всегда с бабушкой.

Беженцев погнали обратно в Ростов. Тоня вернулась в дом деда с Ванюшкой.

– Вот и хорошо, – сказал Сергей Иванович. – Будет у тебя сын, а у меня правнук Иван. Будем растить малыша, пока вернутся родители.

– Вернутся ли? Да я их и не знаю. Вот только шофер генеральский жив остался. В плену он.

– Всех разыщем, и генерала разыщем, – успокаивал Сергей Иванович. – А пока, внучка, делом займемся. Устрою тебя в музей. Будем спасать народное богатство.

И им кое-что удалось: в надежном месте они припрятали наиболее ценные экспонаты, которые не успели эвакуировать.

Явившийся в музей доктор Берк заставил Тоню составить опись оставшихся экспонатов. Когда Берк предложил Тоне стать его референтом, она по совету Сергея Ивановича согласилась.

– Этот ястреб нацелился не только на ростовские музеи и библиотеки, а на весь Кавказ. Уполномоченные Розенберга рыскают по музеям. Доктор Берк руководит зондеркомандой «Кавказ». Войдешь в доверие к Берну – сможем многое сделать.

…Тоня очнулась от толчка – остановилась машина.

– Вы совсем не желаете со мной разговаривать, Тоня, – проговорил Кутипов и, кивнув в сторону водителя, улыбнулся: – Я понимаю, понимаю… Может быть, заглянем в мою холостяцкую берлогу?

– Боюсь берлог и их обитателей, спасибо, – попробовала отшутиться Тоня. – К тому же меня ждет сынишка.

– Я вас не задержу. Надо поговорить. Возможно, нам придется вместе работать.

– Спасибо, Борис Михайлович, в следующий раз.

– Шаль. А то могли бы заглянуть в «Глобус». Там неплохая донская кухня и музыка. Что ж, неволить не стану. Но ловлю вас на слове – в следующий раз. Шалва, отвезешь Тоню домой. Да, вот еще. Я отлучусь из Ростова на несколько дней. Будешь возить своего земляка князя Николадзе, пока подберем ему надежного водителя. Да смотри не продайся ему. Знаю я вас, земляков, Пропуск не просрочен?

– Документы в порядке.

Машина тронулась, Тоня откинулась на спинку сиденья. Шалва искоса поглядывал на нее в зеркальце водителя. Тоня старательно отворачивала лицо, смотрела в темное окно.

– А я тебя сразу узнал, Тоня, – вдруг услышала она. – Ты как вышла на крыльцо, я сразу тебя узнал.

– Вы меня с кем-то путаете.

– Зачем путаю? Вай, вай, нехорошо. Шавлухашвили я, шофер генерала Севидова. Не помнишь?

Тоня молчала.

– Почему молчишь? Вместе с женой генерала бежала от немцев, а теперь у них работаешь? Нехорошо.

– А водитель генерала у кого работает?

– Э-э, то не твое дело. Где Дарья Михайловна с мальчиком?

– Вы меня с кем-то путаете, – повторила Тоня.

– Э-э, ладно. Где Дарья Михайловна с Вано, не знаю. Вдруг погибли? Вай, горе. Генерал Севидов узнает…

– Вам-то какое горе? – озлобленно спросила Тоня.

– Зачем так? Я шофер, должен был сберечь Дарью Михайловну и внука. Придет генерал Севидов, что скажу?

– А вы верите, что он придет? И не боитесь? – прямо спросила Тоня. – Вернется Красная Армия – вас по головке не погладят.

– А тебя?

– Я женщина, какой с меня спрос. А вы – солдат. Вы же попали в плен. Как оказались у Кутипова?

– Послушай, зачем допрашиваешь? – нервно ответил Шалва. – Скажи, где Вано, где Дарья Михайловна? Я за них перед генералом отвечаю. Если ты жива, то и они живы, да?

– Как же вы променяли плен на теплое местечко? – вопросом на вопрос ответила Тоня. – Вас отпустили?

Шалва молчал. Он достал сигарету, ловко, не отрывая руки от баранки, прикурил, глубоко затянулся и проговорил нараспев дрожащим голосом:

– Пле-ен… – и опять умолк.

Машина ехала по пустынным улицам Ростова. Тусклые фары выхватывали из темноты закопченные стены, в которых зияли черные глазницы окон. Развалины домов казались вползшими и ощетинившимися фантастическими чудовищами.

Шалва все же не выдержал молчания. Он закурил вторую сигарету, рывком перевел рычаг скорости. Машину рвануло. Шалва, сжав баранку, согнулся, словно прилип к ней.

– Нам еще далеко ехать? – спросил он.

– Далеко, на Сельмаш.

– Хорошо.

Тоня не поняла, почему Шалве понравилось ехать далеко по такой проклятой дороге. Шалва глубоко вздохнул, как бы решаясь на что-то, и наконец заговорил:

– Подыхать лучше, да? Лучше? Я не знаю, почему ты работаешь у немцев. А как я попал в плен, расскажу и не буду тебя просить молчать. Как хочешь. Меня ранили у Мелиховской переправы, ты знаешь. И я попал в лазарет для раненых красноармейцев. Лазарет номер 192. Это здесь, в Ростове. Раньше там было артиллерийское училище. Нас собрали человек сто пятьдесят и пригнали туда, как скот. По дороге били. А тех, кто падал от усталости и уже не вставал, – пристреливали. Нас загнали во двор, и мы стояли там долго. Не знаю, может быть, целый день. Кто не мог стоять и падал – пристреливали. Стали искать евреев. Нашли человек десять – тут же расстреляли. Меня тоже чуть не расстреляли: сначала приняли за еврея. Потом загнали нас в бараки. Из-за тесноты спали сидя на корточках и даже стоя. Когда в лазарете начался сыпной тиф, немцы стащили тифозных в небольшой барак. Там по сто человек в день умирало. Часто вместе с мертвыми хоронили живых, которые потеряли сознание от высокой температуры. Ямы немножко засыпали землей, и земля шевелилась. Ночью оттуда были слышны стоны. Как будто земля стонет…

Шалва Платонович умолк. Молчала и Тоня, потрясенная его рассказом. Машина, выехав на Новочеркасское шоссе, пошла быстрее. До дома Сергея Ивановича было еще далеко.

Шалва покосился на Тоню. Вела она себя странно, и он не мог понять – на чьей стороне эта девушка. Вроде его осуждает, а сама работает у Берка. И вырядилась как! Там, на переправе, была измучена, глаза ввалились, а сейчас такая красивая… Но кто она теперь? Нет, с ней надо быть осторожным…

Шалва не мог рассказать Тоне, как удалось ему вырваться из лазарета. А удалось так легко, что он до сих пор не верил в случившееся. Шалва уже в первый день решил, что его расстреляют за то, что избил Петра Дерибаса.

…В тот день Дерибас явился в барак с ведром жидкой вонючей баланды. Раздав еду, он оглядел новеньких и почему-то прицепился к Шалве.

– Ну как, ефрейтор, подлечимся – и в «Штейнбауэр»? – играя черпаком, спросил он.

– Куда? – не понял Шалва.

– Легион есть такой грузинский, «Штейнбауэр» называется, – с нагловатой усмешкой пояснил Дерибас. – Туда все грузины идут, которые против большевиков бороться решили. Так что давай, подкрепляйся, – приговаривал Дерибас, вычерпывая из ведра остатки похлебки и наливая ее в миску, которую держал в руках Шалва. – Рубай на здоровье. Хотя и на издохе большевики, а силы треба иметь немало, чтоб доконать комиссаров.

И тут произошло неожиданное для всего барака. Шалва молча выплеснул похлебку в лицо Дерибасу. Тот выронил ведро.

– Ты… ты… – бормотал Дерибас, размазывая по лицу вонючую жижу.

В бараке кто-то нерешительно рассмеялся. Шалва здоровой рукой поднял с пола ведро и с размаху надел его на голову Дерибаса.

– Иди, шкура, борись против комиссаров!

В бараке разразился хохот. Кто-то сквозь смех выкрикнул:

– Теперь он похож на пса-рыцаря! Они в таких же ведрах против Александра Невского шли!

Дерибас снял с головы ведро, вытер рукавом лицо и молча, под хохот пленных, направился к выходу. У дверей обернулся, погрозил Шалве черпаком и вышел.

В бараке наступила тишина. Пленные молча расходились по своим нарам. В этой тишине Шалва услышал голос с верхнего яруса:

– Дурак, кацо, без жратвы остался и на овчарок нарвался. Быть тебе завтра на «корриде». А то и просто шлепнут. Дерибас такую хохму не простит.

Шалва позднее узнал, что означает «коррида». Это была площадка в центре лагеря, обнесенная металлической сеткой, похожая на теннисный корт. На этой площадке начальник лазарета майор Ланге травил провинившихся овчарками. Но в тот день Шалва не знал этого. Он даже головы не повернул к говорившему. Шалве было все безразлично. Он понимал, что этот Дерибас ему не простит обиды. Но лучше пусть расстреляют, чем идти в этот легион, о котором говорил Дерибас. Только бы скорее все кончилось.

Но, к удивлению Шалвы, он не попал на «корриду». О происшествии ему не напомнил даже староста «палаты» Кабаневич. Больше того, когда на следующий день раненых военнопленных отправили на рытье рва для умерших, Шалву оставили в бараке дежурным.

Шалва терялся в догадках до тех пор, пока в палату не пришел Петр Дерибас. Он присел на нары, достал пачку немецких сигарет, протянул одну Шалве. Тот отказался. Дерибас закурил, потер ладонью тяжелый подбородок и, усмехнувшись, заговорил:

– Мне тут один казах анекдот рассказал. Хочешь послушать?

Шалва молчал, настороженно поглядывая на Дерибаса.

– Так вот. Бай, вернувшись с охоты, попросил батрака подать ему чая. Тот быстро подал. Бай отхлебнул из пиалы, поморщился и спрашивает: «Цай кипель?» «Кипель, кипель», – отвечает батрак. Бай сделал еще глоток и опять спрашивает: «Цай кипель?» «Кипель, кипель», – кивает головой батрак. Тогда бай зыркнул эдак на батрака и выплеснул ему в лицо чай. «Хорошо, что не кипель», – ответил батрак.

Дерибас засмеялся.

– Ну и что? – спросил Шалва.

– Как что? – продолжал смеяться Дерибас. – Хорошо, что баланда холодная была, а то сделал бы ты из Петра Дерибаса донского рака. – Дерибас подошел к Шалве, положил руку на плечо. Шалва поморщился от боли. – Ты, Шалва Шавлухашвили, вот что… Да не удивляйся, что знаю твою фамилию. Кое-что разузнал о тебе после того, как пса-рыцаря из меня сделал. Молодец! Ты уж прости, что я тогда так о комиссарах. Так надо, понимаешь? А легион этот, «Штейнбауэр», формируется. И некоторые идут. По-разному идут – есть подонки, но большинство идет, чтоб сбежать к своим при первой возможности.

– Ты очень хитрый, да? – прищурился Шалва. – Хочешь, чтобы и я пошел, да? Агитируешь, сын шакала?

– Агитирую, – к удивлению Шалвы, согласился Дерибас. Шалва умолк, настороженно выжидал. – Агитирую башку твою сохранить. А с таким характером, как у тебя, одна дорога – в ров, но с пересадкой в «корриде».

– Ты не знаешь грузин, да? Лучше сто раз умереть, чем один раз продать Родину.

– И грузины разные есть. Подонки, Шалва, есть в каждом народе. – Дерибас вздохнул, затушил недокуренную сигарету, спрятал окурок обратно в пачку. – Есть и среди казаков.

– А ты кто?

– Казак. Может, потому живу тут, как могу…

– Продался?

– Есть у меня один добрый дядя, думает, что я ему свою душу продал. И нехай думает.

– Немец?

– Казак. – Дерибас достал окурок, прикурил. – Большой начальник. У немцев в почете. Мы с ним почти земляки. Он из Новочеркасска, а я из Кочетовки.

– Кочетовка? – встрепенулся Шалва. Он много слышал об этой «плавучей» донской станице от генерала, от Дарьи Михайловны. Летом сорок первого года они даже обещали взять Шалву с собой в Кочетовку, показать донских казаков, о которых Шалва читал только в книгах Шолохова. Потому-то, услышав знакомое название, он встрепенулся. Это не ускользнуло от Дерибаса.

– Ты знаешь мою станицу? Бывал там?

Только теперь Шалва понял, кто перед ним сидит. Когда-то, еще в Перемышле, Дарья Михайловна рассказывала, что в Кочетовке они жили в доме казака Дерибаса. Тогда он и не понял даже – фамилия это или прозвище – Дерибас. Не придал он значения и словам незнакомого военнопленного, который говорил: «Дерибас такую хохму не простит». Выходит, это и есть тот Дерибас, у которого жили в станице Севидовы и которого хотел показать Шалве Андрей Антонович! Вот где пришлось увидеть донского казака. Как с ним вести себя?

– Ты чо молчишь? – вывел из раздумья голос Дерибаса. – Бывал в Кочетовке?

– Друг мой хороший бывал, – уклончиво ответил Шалва.

– Я всех знал, которые в Кочетовку приезжали. Как фамилия?

– Севидов, – решился Шалва и испытующе посмотрел на Дерибаса.

– О! Который же? Борис? Андрей Антонович?

Шалва промолчал.

– Ну теперь все понятно! – обрадовался Дерибас. – Тебя на переправе из эмки выволокли. Выходит, ты шофер Андрея Антоновича. Он когда-то мне говорил, что его грузин возит. Я ведь тоже шофер, потому и интересовался, кто его возит. Хвалил он тебя дюже.

– Зря хвалил. Как теперь в глаза посмотрю?

– Если захочешь, смело посмотришь. Честному человеку не боязно смотреть в глаза.

– Это я сам знаю, – отмахнулся Шалва. – Дарью Михайловну не спас, внука генерала Ванюшку не спас. Может быть, они живы? Девушку Тоню видел с Ванюшкой на переправе. Не успели они через Дон уйти.

– Ванюшку? Да я… – Дерибас достал сигарету. – Да я Ванюшку… Эх ты… Погодь, погодь, наверняка их обратно в Ростов возвернули. Выходит… Во, брат, выходит, Ванюшка с Дарьей Михайловной в городе.

Слушая Дерибаса, Шалва уже жалел, что открылся этому казаку. Что будет, если он найдет жену генерала в Ростове?

– Слушай, Дерибас, как ты попал в плен? И почему ты здесь?.. – спросил Шалва.

– Почему как все равно вольный? – угадал вопрос Дерибас. – Это особая статья. А в плен попал под Ростовом. Бежал. «Корриду» попробовал, не дай тебе бог. Думал, каюк мне тут выйдет, пока земляка-казака не встретил. Есть в Ростове такой Кутипов Борис Михайлович. У немцев работает. По лагерям рыскает. Да не шабалы сбивает, а служит фашистам верно. Агитирует в легионы вступать. К казакам особенную слабость имеет. Полк казачий формирует. Вроде бы уже нашлись людишки. Уже и командир выискался. Из немцев. Панвиц вроде его фамилия. Вот так, Шалва, и держит меня господин казак Кутипов в лагере этом людей подбивать на службу немцам. Вроде как подсадная утка, значица. Потому и тебя агитирую. Теперь я тебя наскрозь вижу и потому советую пойти к нему шофером.

– Что ты сказал? – вскочил Шалва.

– Погодь, – жестом остановил его Дерибас и спокойно, будто самому себе, продолжал говорить: – Оно можно бы тебя и в легион забросить, да возле Кутипова ты нужнее будешь.

– А сам почему не пошел к Кутипову? Ты ведь шофер.

– Я ж тебе толкую, дурья башка! – рассердился Дерибас. – Нужен я тут Кутипову, в лазарете нужен! А ты при Кутипове нам будешь нужен.

– Кому – нам?

Дерибас примолк, опустив голову, сказал тихо:

– Сам еще не знаю. Но должны быть в Ростове советские люди, которые борются против фашистов. Не может быть, чтобы не было. Связь мне нужна. Да и, бог даст, Ванюшку с Дарьей Михайловной сыщешь. На воле-то легче. А тут… Тут тебе никак оставаться нельзя. Кутипов часто в лагере бывает. Видеться будем. И брось всякие сомнения насчет меня. Фрицы и холуи ихние думают, что они дюже хитрые. А только и их перехитрить можно, если башкой шурупить.

…Вначале Шалва решил войти в доверие к Кутипову, а потом бежать на машине. Но вскоре понял, что из этой затеи ничего не получится. Пропуск был действителен только в пределах Ростова, а линия фронта где-то далеко на Кавказе. Тогда Шавлухашвили решил попытаться установить связь с ростовским подпольем. Кроме того, разъезжая по городу, Шалва все же надеялся разыскать жену и внука генерала.

Всего этого Шалва не мог рассказать Тоне, потому что не знал, кто она теперь. После долгой паузы он вдруг нервно воскликнул:

– Так что, подыхать лучше, да? Одет, обут и сыт! Некоторые идут в национальные легионы. Вначале и меня хотели направить в грузинский легион «Штейнбауэр», И теперь с Кутиповым бываю там. Я знаю, кто в этих легионах.

– Кто же? – спросила Тоня и, не дожидаясь ответа, продолжала: – Наверное, люди. Обыкновенные люди. Они тоже не хотят подыхать. Одеты, обуты, сыты.

Шалва молчал.

– Ну вот, молчите. А меня вроде упрекаете. Я ведь тоже не хочу умирать от голода. И не хочу, чтобы в Германию угнали. Тоже одета, обута и сыта. Что же делать, война.

– Разве больше нечего делать? – осторожно спросил Шалва.

– А вы знаете, что делать?

Шалва пожал плечами.

– Приехали. Остановите, – попросила Тоня.

Шалва затормозил. Не оглядываясь на Тоню, упрямо спросил:

– Так что мне делать? Почему не говоришь?

– Не знаю.. До свидания.

– Подожди! – Шалва выскочил из машины, догнал Тоню, торопливым шепотом заговорил: – Скажи, где Дарья Михайловна? Где мальчик? Не бойся меня, я им ничего плохого не сделаю.

– Слабый из вас провокатор получился, Шалва Платонович. Придется так и передать господину Кутипову. До свидания.

Тоня пошла. Но Шавлухашвили снова догнал ее. Он схватил Тоню за руку и торопливо зашептал:

– Не надо работать у Кутипова.

– Почему? – удивленно спросила Тоня.

– Прошу тебя, не надо!

– До свидания, Шалва Платонович.

У перекрестка Тоня обернулась. Шавлухашвили все стоял и смотрел ей вслед. Потом с отчаянием махнул рукой и сел в кабину. Машина, взревев, рванулась с места.

Сергей Иванович не спал. Он сидел за столом и при тусклом свете керосиновой лампы рылся в книгах.

– А, Тоня. Поздновато сегодня. А я вот, внучка, на старости лет решил военную науку изучать. Да, да, представь себе, никогда не увлекался, а сейчас хочу понять, что к чему. Ты подумай, сколько книг написано о войне! И какие книги! Вот смотри: Гуго Гроций – «О праве войны и мира», Клаузевиц – «О войне», Альфред де Виньи – «Неволя и величие солдата». Э-э, да ты меня не слушаешь, ты чем-то взволнована?

Тоня подошла к столу.

– Я встретила шофера генерала Севидова.

Сергей Иванович сдвинул на нос очки, пристально из-под бровей посмотрел на Тоню.

– Так, рассказывай все по порядку.

Он слушал ее не перебивая, только изредка вставлял свое «так-так».

– Бывает, говоришь, в лазарете и в легионах?

– Да, вместе с Кутиповым. Кутипов там какой-то начальник.

– Так-так, – приговаривал Сергей Иванович, а сам думал: «Неплохо бы иметь своего человека в штабе национальных формирований. Возможно, за линией фронта и не знают о том, что формируются национальные легионы. Секретарь райкома Евдоким Егорович Кореновский перед уходом из Ростова рекомендовал внедрять своих людей в полицию, а тут – штаб национальных формирований! Сведения об этих национальных легионах наверняка заинтересуют наше командование. Свой человек в штабе! Такую возможность никак нельзя упускать, тем более что налаживается связь со штабом партизанского движения».

– Сегодня у Берка вместе с Кутиповым был князь Николадзе, – продолжала Тоня. – Кутипов перед ним шапку ломает, да и сам Берк заискивает.

– Большая, видать, птица этот князь, – задумчиво проговорил Сергей Иванович. – Выходит, и у Берка появились дела поважнее библиотек и музеев…

– Но что будем делать, дедушка? Этот Шалва, конечно, узнал меня.

– Ну и что? Не вижу причины для беспокойства.

– Да как не видишь? Он допытывался, где Дарья Михайловна и Ванюшка. Ведь не отстанет теперь. А если дознается, что мы скрываем мальчика?!

– Да, задача… Думаешь, будет шантажировать? – спросил Сергей Иванович. – Но погоди, ведь настоящей твоей биографии этот Шалва не знает. Вот и будем держаться прежней версии: Ванюшка – твой сын. А к Шалве надо присмотреться. Я попробую разузнать кое-что о нем. Да и ты особенно его не отталкивай, оставь ему надежду найти родственников генерала; как говорится, близко не подпускай и далеко не отпускай. Такой человек нам мог бы очень пригодиться. Да и Кутипов…

– Эта мразь?!

– Мразь, конечно… Ладно, успокойся, внучка, что-нибудь придумаем. А сейчас – спать! Иди, иди.

Тоня прошла в свою комнату. Ванюшка лежал поперек кровати, разметавшись во сне. Тоня осторожно переложила его к стенке, погладила белобрысый чубчик.

Ванюшка, не открывая глаз, спросил:

– Ты пришла?

– Пришла, пришла, спи.