Текст книги "Перевал"

Автор книги: Виктор Муратов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

2

Захар Суворов продирался через лесной бурелом к южному склону Бычьего Лба, где, по его расчетам, обосновался гарнизон Кучеренко. Захар едва не напоролся на немцев, которые, прячась за деревьями и кустами, медленно продвигались к южному склону горы, откуда доносилась неистовая трескотня пулемета. По всему было видно, что Кошеваров и его второй номер Каюм Тагиров строчат по гитлеровцам, находящимся в ущелье. Там же, внизу, раздавались взрывы гранат.

Захар понял, что немцы подкрадываются к нашим бойцам с тыла, потому что егеря шли осторожно, не стреляя. И тогда Суворов полоснул по согнутым фигурам из автомата. Он заметил, как двое или трое егерей упали. Остальные залегли и открыли ответный огонь. И тут со стороны Бычьего Лба ударил по ним пулемет Кошеварова.

Суворов, прижав к груди автомат, скатился с крутого откоса к широкому ручью и побежал в сторону от тропы. В этот момент невдалеке разорвался снаряд. Захар упал, больно ударившись о старый, покрытый мхом пень. В ушах звенело. Захар приподнялся и огляделся. Между деревьями мелькали фигуры егерей. Захар нырнул в густой кустарник и стал карабкаться все выше по откосу. Только бы добраться до сержанта Кучеренко! Только бы успеть передать приказ старшего лейтенанта Рокотова на отход… Пулеметные и автоматные очереди перекрещивались над его головой, но он упорно приближался к скалистой выемке, где засели с пулеметом его товарищи.

– Отходить надо, – захлебываясь воздухом, проговорил Захар, добравшись до выемки.

– Да ты шо, сказывся? – удивился Кучеренко. – Така гарна позиция. Мы ж бачили, як фрицы метались по ущелью, як воши на гребешке.

– Егеря прошли у горы Шексы, окружили отряд. Наверное, все ребята погибли. Старший лейтенант приказал вам отходить. – Суворов припал пересохшими губами к фляге, долго пил воду. Облизывая губы, проговорил: – Только отходить некуда. Всюду немцы. Я еле ноги унес. Ребят жалко.

– Ось, кажись, показались, – проговорил Кучеренко. – А ну, хлопцы!

…Даже разгромив отряд и захватив в плен раненого старшего лейтенанта Рокотова, немцы никак не могли прорваться в тыл полка, обороняющего Лесную Щель. Они никак не могли пройти мимо Бычьего Лба, а вернее, мимо лесистого выступа над ущельем, который остался после взрыва скалы. Оттуда, с выступа, их секли пулеметные и автоматные очереди. Егеря прятались за трупы своих солдат, но едва высовывали головы, как с выступа поднималась стрельба.

После каждой неудачной попытки немцы уползали назад и обрушивали на Бычий Лоб мины. Защитники ущелья не видели, откуда бьют немецкие минометы. Они замирали за камнями, и только ефрейтор Кошеваров не отходил от пулемета.

Бойцы потеряли счет времени. Холодный дождь сменялся мокрым снегом. То вдруг очищалось небо от тяжелых туч, и солнце палило вовсю, и от промокшей насквозь одежды валил пар. Именно в такой момент, когда вдруг припекло жаркое горное солнце, пальба неожиданно стихла.

– Эх, в самый раз бы сейчас в затишье патронов нам подбросили, – проговорил Кошеваров, – один неполный диск остался.

– Идут, идут, товарищ ефрейтор! – закричал Каюм Тагиров. – Идут патроны, и гранаты идут! Люди идут!

Он выскочил из каменного укрытия, чтобы помочь поднести боеприпасы.

– Назад! – крикнул Мустафар Залиханов, заметивший на людях немецкие альпинистские куртки. – Назад, Каюм!

Но было поздно. Полоснула автоматная очередь. Каюм упал на камни, уткнувшись головой в гранит.

– Немцы!.. Гады идут! – срывающимся голосом крикнул Залиханов. – Бей их!

– Погоди, Мустафар. Нехай ближе подойдут. Бить-то нам их нечем… – сдерживал Кучеренко. – Стреляй по моей команде.

Короткими перебежками от дерева к дереву приближались гитлеровцы. Кучеренко чувствовал на себе взгляды бойцов, ожидавших его сигнала. Кучеренко взял на мушку ближайшего немца и нажал на курок. Егерь упал. И тут же ударил пулемет Кошеварова. Мустафар помогал Якову Ермолаевичу, действуя вторым номером вместо Каюма Тагирова. Кошеваров бил короткими очередями, экономя патроны. Потеряв несколько человек, егеря уползли назад.

«Неужели атака отбита?..» Но вот снова замелькали в кустах вражеские фигуры. Снова атака. Из-за камней и кустов послышались голоса:

– Рус! Рус! Посмотри назад, там море. Будет буль-буль. Бери ложка, котелок, сдавайся! У нас жирная похлебка и много хлеба! Позади буль-буль!

– А ну-ка, угостим фрицев нашей похлебкой!

Затрещал пулемет, заглушивший голоса егерей, и снова на откос Бычьего Лба обрушились немецкие мины. Взрывы крошили камни, в щепки разносили могучие стволы деревьев.

Мустафар Залиханов, воспользовавшись перерывом между атаками немцев, выполз из каменного укрытия, ужом подобрался к телу Каюма Тагирова и втащил его в укрытие. Четыре пули навылет прошили грудь Каюма. Кошеваров подошел к телу своего друга, накрыл его плащ-палаткой:

– Молочный ведь. Совсем молочный…

– К пулемету, Кошеваров! – окликнул сержант Кучеренко. – Немцы снова пошли в атаку!

– Какой от него толк, от пулемета, – махнул рукой Кошеваров, – патроны кончились.

– Рус! Рус! – опять послышались голоса. – Бери ложка, котелок! Иди к нам!

Кучеренко раздал бойцам последние пять гранат. В диске его автомата еще осталось несколько патронов. Неожиданно к нему обратился Мустафар Залиханов:

– Товарищ сержант, вы с Кошеваровым коммунисты. Прошу принять и меня в коммунисты.

Кучеренко удивленно посмотрел на Мустафара, перевел взгляд на Кошеварова. Тот так же недоуменно смотрел на Залиханова.

– Я могу погибнуть, – продолжал Мустафар, – а фашисты даже мертвых коммунистов боятся. Пусть шакалы знают, что мы и мертвые сильнее их.

– Ну что ж, Мустафар, – проговорил Кошеваров, – не имеем мы вроде партийного права… Маловато нас – двое коммунистов, а Суворов – комсомолец. Но разве мы нарушим устав, если такого бойца в партию примем? Как думаешь, товарищ сержант?

– Та я шо ж… Та я… – растерянно бормотал Кучеренко. – Та я ж… Хлопцы мои дорогие! Тики ж протокол треба, шоб все як положено. Бо погибнем, и нихто не узнае. У кого есть бумага? У мэнэ дэсь карандаш був.

Бумаги ни у кого не оказалось. Тогда Кошеваров оторвал от своей гимнастерки лоскут, прислонил его к щиту пулемета и, слюнявя химический карандаш, принялся писать:

«Протокол партийного собрания гарнизона, который сражался у Бычьего Лба. Присутствовали члены партии большевиков Кучеренко, Кошеваров и комсомолец Суворов. Повестка дня: слушали товарища Залиханова Мустафара…»

– Как тебя по отчеству?

– Чокка у меня отец, Чокка.

– Выходит, Мустафара Чоккаевича.

– Ты пиши, пиши, – торопил его Кучеренко, – бо зараз полезут. Швыдче пиши.

«Чоккаевича… – продолжал писать Кошеваров, повторяя вслух слова. – Заявление о приеме…»

– Лезут, гады! Лезут! – крикнул Захар Суворов.

Ефрейтор Кошеваров торопливо свернул выцветший лоскут просоленной потом гимнастерки, бережно спрятал его в карман и взял гранату.

Егеря приближались молча. Прекратили огонь и минометы.

– Фашисты решили испытать наши нервы, – сказал Кошеваров. – Не стреляют. Может, живьем хотят взять?

– Нехай, нехай, – приговаривал Кучеренко. – У нас один убитый, у фрица десятки. Побачим ще. А ну, хлопцы, поддай. За Каюма! Вот тебе ложка! Вот тебе котелок! За Каюма!

Взрывы гранат заставили егерей откатиться назад. Вдруг Кошеваров увидел, как Захар Суворов выскочил из укрытия…

– Куда? Ложись, бисова людина!

Захар сделал еще два прыжка и лег возле убитого немца. Повозившись недолго возле трупа, он прыжком отскочил к другому. Еще никто не успел прийти в себя, а Суворов уже лежал возле Кошеварова. Улыбаясь, он протянул ефрейтору немецкий автомат и запасной магазин с патронами. Второй автомат он оставил себе.

– Еще живем! – выдохнул Захар. Он прислушался и, обращаясь к Кучеренко, проговорил: – Где-то у горы Шексы слышу стрельбу. А наш фриц затих, не лезет.

– Мабуть, там майор Ратников с хлопцами добивают гадов? Ото б добре. Вже скоро ночь, у нас не сунутся.

3

Генерал Хофер угрюмо выслушивал рапорт капитана Штауфендорфа. Со дня на день в дивизию должен приехать командир корпуса генерал Конрад, а ничего утешительного Хофер ему не сможет сообщить. Отряд егерей хотя и потрепал русских, но в обход Лесной Щели, в тыл ее защитников, так и не прошел.

– Русские закупорили все проходы, – оправдывался Ганс Штауфендорф. – Мои солдаты всюду натыкались на их заслоны. Мы едва не проскочили мимо горы Шексы, но русские бросили туда крупные силы. Пришлось отойти. Но зато мы…

– Вы ввязались в бой, господин капитан, – сухо перебил Хофер. – Я надеялся, что вы знаете здесь каждый проход, каждую тропу. Какого же черта вы торчали перед войной на Кавказе!

Это было упреком, который Ганс уже не смог стерпеть. Глянув на стоящего рядом Клауса, он с вызовом сказал генералу:

– Я не торчал перед войной на Кавказе, господин генерал, а выполнял задание вермахта. Я неплохо знаю тропы и перевалы Центрального Кавказа. Доказательство тому флаги на вершинах Эльбруса. У вас есть люди, знающие Западный Кавказ не хуже меня. Может, им удастся лучше выполнить задание.

– Оставьте свои советы при себе, – одернул Ганса генерал, но при этом подумал, что намеки Штауфендорфа на Клауса небезосновательны.

– Я перед войной не бывал в горах Западного Кавказа и не знаю здешних мест, – проговорил Клаус.

– Зато русский офицер Степан Рокотов, которого я пленил, наверняка знает эти места. Он должен указать нам обходные тропы.

– Рокотов ранен и не сможет передвигаться в горах, – ответил Клаус.

– Ему достаточно указать эти тропы на карте.

– Вряд ли он пойдет на это.

– Может, Клаус Берк попробует уговорить пленного, – с издевкой произнес Ганс. – Ведь он его старый приятель.

– Прекратите, господин капитан! – прикрикнул генерал на Штауфендорфа и приказал Клаусу: – Приведите этого русского.

– Слушаюсь, господин генерал.

Когда за Клаусом закрылась дверь, Хофер, окинув Ганса Штауфендорфа неприязненным взглядом, спросил:

– Какие основания дают вам право так разговаривать с обер-лейтенантом Берком?

– Оснований много, господин генерал, – спокойно ответил Ганс. – При необходимости я их изложу лицам, не имеющим родства с обер-лейтенантом Берком.

– Это надо понимать как угрозу? – нахмурился Хофер. – Или…

– Вы хотите сказать – шантаж? Нет, господин генерал, я не намерен шантажировать ни вас, ни обер-лейтенанта Берка. Пока я вам должен сообщить лишь то, что Клаус Берк слишком любезен с русскими. На Эльбрусе он заступился за потенциального партизана. А его рассуждения… Если о них узнают в гестапо…

– Какие рассуждения? – насторожился Хофер.

Но Ганс не успел ответить. В комнату, держа Степана Рокотова под руку, вошел Клаус.

Степан еле стоял на ногах, и генерал предложил ему сесть.

– Скажите, господин Рокотов, – начал Хофер, – много ли войск обороняет Лесную Щель?

– Вы напрасно стараетесь, – спокойно ответил Степан. – Из меня не получится предатель.

– Зачем же так? Мы, германцы, и сами не любим предателей.

«Но любите предательство», – хотелось добавить Степану.

– Можете мне поверить, мы от вас не пытаемся выведать какую-то особую военную тайну. Я прошу вас ответить в общих чертах: много ли войск обороняет Лесную Щель?

Степан Рокотов молчал, опустив голову.

– Повторяю вопрос в третий раз, – повысил голос генерал Хофер. – Много ли войск обороняет Лесную Щель?

Степан молчал. Хофер устало вздохнул. Встал из-за стола, прошелся по комнате, мельком взглянул на капитана Штауфендорфа и, подойдя к окну, уставился в него. Ганс, не дожидаясь приказания генерала, подошел к Рокотову и резким ударом в живот свалил на пол, спокойно вернулся и встал рядом с Клаусом. Потирая кулак, спросил, ухмыльнувшись:

– Как апперкот?

Клаус промолчал. Степан корчился на полу, держась за живот и широко раскрытым ртом хватая воздух.

Клаусу вспомнилось, как дней десять назад Ганс таким же коротким ударом нокаутировал фельдфебеля Шварца из второй роты. Это было в станице Отрадной, Шварц, зная вкусы Штауфендорфа, доложил, что на соседнем дворе скрывается девочка лет двенадцати. К несчастью Шварца, Штауфендорфа вызвал генерал. Когда же Ганс вернулся, девочка была без сознания. Ее успели изнасиловать солдаты из роты связи, тянувшие кабель через соседний двор. Очнувшийся от нокаута Шварц был разжалован в рядовые и отправлен в окопы.

Клаус вначале вроде бы одобрил такой гнев Штауфендорфа и его действия, хотя считал, что все же Шварц должен был предотвратить преступление. Но истинный смысл гнева Ганса Клаус разгадал, когда тот, вдаваясь в очередные мечтания об Индии, разоткровенничался:

– И здесь, на юге России, девочки неплохие. Рано созревают. До сих пор не могу простить этому Шварцу, в Отрадной такой товар проворонил, олух. Но ничего, доберемся до Индии… У всех этих кавказских женщин слишком развиты предрассудки. Здесь, на Кавказе, у каких-то народностей есть обычай: опозоренная девушка убегает в горы и там сжигает себя. – Ганс покачал головой. – Дуры! В Афганистане, Пакистане – тоже. Одним словом, мусульмане. А в Индии – индуизм, совсем другая религия. Слышишь, историк, я тебе когда-нибудь расскажу об индуизме. Вот доберемся до индианок…

– Очухался, свинья! – прервал воспоминания Клауса голос Ганса. Он поднял Степана и усадил на табурет.

– Начнем все сначала, уж извините, – заговорил генерал Хофер. – Вопрос тот же.

– Не знаю, – ответил Степан.

– Не знаю! Не знаю! Вы, офицер, не знаете, какие силы обороняют Лесную Щель? Не морочьте мне голову, я не ребенок. Вы подумайте, что вас ждет в плену. Сейчас я предлагаю вам шанс облегчить свою участь. – Генерал взял со стола карту и поднес ее Степану. – Вам хорошо знаком этот район?

– И что из этого?

– Укажите тропы, которыми можно пройти в обход Лесной Щели.

– Я вам уже говорил, что из меня не получится предатель.

Ганс подскочил к Рокотову, схватил костлявыми пальцами за подбородок и приподнял голову. Глядя в глаза Степана, закричал:

– Скажешь, русская свинья! Все скажешь! Иначе…

– Знаю, – усмехнулся Степан. – Расстреляете.

– Совершенно верно, шлепнем, как собаку. И сделает это… – Ганс посмотрел на генерала, перевел взгляд на Клауса. – Сделает это твой старый приятель. Я думаю, господин генерал, вы предоставите эту возможность Клаусу Берку? Да и Клаус, очевидно, не против. А, Клаус?

Клаус молчал, опустив голову.

– Видите, господин Рокотов, старый приятель согласен вас шлепнуть… Или все же укажете нам обходные пути?

– У меня нет приятелей среди фашистов, – ответил Степан. – А пути я бы с удовольствием указал вам… на тот свет. Впрочем, это ваш единственный путь.

Сильный удар снова свалил Рокотова на пол. Степан потерял сознание.

– Оставьте, Ганс, хватит, – не глядя на лежащего Рокотова, проговорил Хофер.

…Очнувшись, Степан почувствовал нестерпимую боль в ногах. Где он находится? Как закончился бой в лесу у Бычьего Лба? Степан приоткрыл глаза. Расплывчатые предметы постепенно приняли свои очертания: небольшая комната, чисто выбеленные стены, низкий потолок; за узкими окнами сумрачно: не то утро, не то вечер. Степан чуть повернул голову – в комнате еще две койки, застеленные серыми одеялами.

Он почувствовал, что кто-то сидит рядом, но ему трудно было повернуть голову.

– Кто здесь? – тихо спросил Степан.

– Не волнуйтесь. Сохраняйте спокойствие. Выслушайте меня. Утром вас снова будут допрашивать, потребуют указать обходные тропы. Я знаю, вы не согласитесь, и тогда вас расстреляют.

Степан узнал по голосу Клауса Берка.

– И это сделаете, конечно, вы. Хотя что можно ожидать от фашистов, кроме подлости!

– Это так, – к удивлению Степана, согласился Клаус. – Ходили в одной связке, спасали друг друга от смерти, и вот…

Клаус Берк узнал Степана Рокотова еще утром, когда генерал Хофер в первый раз посылал его в санитарную часть за русским командиром, и снова вспомнил не такое уж далекое довоенное время и альпинистский лагерь «Рот-фронт» в ущелье Хотю-Тау. Вспомнил Клаус и грозную ночь недалеко от ледника, где под утро уснули они со Степаном, прижавшись спиной друг к другу и, как говорят альпинисты, укрывшись веревкой. И нежный цветок горного рододендрона…

– Вы помните ту девушку… Олю? – спросил Клаус. – Где она сейчас?

– Уйдите прочь! – Степан закрыл глаза, в бессильной злобе закусил губу.

– Сейчас вы пойдете со мной, – неожиданно даже для самого себя проговорил Клаус.

– Напрасно стараетесь. Можете допрашивать здесь. Все равно ничего не скажу.

– Я это знаю, но вы пойдете со мной.

– Спектакль с расстрелом за попытку к бегству? – усмехнулся Степан.

– Не валяйте дурака. Вас расстреляют без всякого спектакля… Вам надо пройти хотя бы метров сто. Дальше я вас понесу на себе.

– Тогда я ничего не понимаю.

– Сейчас не время для объяснений. Вставайте.

Степан поднялся и тут же вскрикнул от боли.

– Терпите, – тихо сказал Клаус. Он достал пистолет и повел Степана мимо часового, приговаривая: – Шнель, шнель, русише швайне![7]7
  Быстрее, быстрее, русская свинья! (нем.)


[Закрыть]

Превозмогая нестерпимую боль, Степан медленно шел впереди Клауса, с трудом различая в густых сумерках узкую тропу.

– Сейчас будет сарай, – тихонько сказал Клаус. – Идите мимо него вниз к ручью.

– Я уже не могу идти, – задыхаясь, проговорил Степан. Он понимал, что сделает еще несколько шагов и упадет.

– Еще немного. Надо пройти сарай. Возьмите. – Клаус протянул Степану пистолет.

– Зачем?

– Берите!

Пройдя метров тридцать, они свернули за сарай и стали спускаться к ручью. Однако часовой у домика, видимо, заподозрил что-то неладное. Послышался топот сапог. Клаус взвалил на спину Степана и стал пробираться через кусты к ручью.

Топот сапог приближался. Часовой что-то кричал и высвечивал карманным фонариком тропинку и кусты. Луч ослепил фигуры беглецов. Степан, изловчившись, выстрелил на свет фонарика. Громкие голоса наверху смешались с автоматной трескотней. Но обер-лейтенант Клаус уже перешел ручей, взобрался на крутой противоположный берег и, задыхаясь, бежал с тяжелой ношей через подлесок, заросший мелким, редким кустарником. Сразу за ручьем начиналась нейтральная полоса. Их уже не преследовали, но били по ним из автоматов и пулеметов. Клаус больше не мог бежать. Он лежал в кустарнике, придавленный телом Степана. В короткие промежутки между вспышками ракет он полз в гору. Только бы перейти Варваринский перевал, а там начнется лес…

– Скоро, теперь скоро, – шептал он пересохшими губами и, выждав темноту, продолжал ползти.

Стреляли наугад, и очереди трассирующих пуль перечеркивали подлесок в разных направлениях. Одна из этих пуль обожгла Клаусу шею. Но он не чувствовал боли, только спина была липкой и мокрой. Клаус не знал, что три другие пули уже вонзились в тело старшего лейтенанта Рокотова и что его спина была мокрой от крови Степана. Он узнал об этом уже за перевалом, у самой кромки леса, когда навстречу ему из-за деревьев подползли трое русских солдат. Они удивились, увидев перед собой немецкого офицера и русского командира. Но, видимо, сообразив, в чем дело, один из солдат перевернул Степана Рокотова на спину, припал ухом к груди и сказал:

– А старшой-то вроде мертвый.

Клаус вначале не понял, о чем говорит солдат. Потом до его сознания дошел весь трагический смысл этих слов. Он рванулся к Степану Рокотову, схватил его за плечи, стал ощупывать руками тело, застывшее лицо.

– Он не может быть мертвым! – в отчаянии говорил Клаус. – Он был живой!

– Ладно, Рябухин, – сказал другой солдат, очевидно старший, – давай их в медсанбат. Немец навроде тоже ранен. Я доложу капитану Сироте. Разберутся.

4

Генерала Хофера разбудил дежурный офицер:

– Простите, господин генерал, к вам гости.

– Кто? – удивился Хофер.

– Доктор Берк и господин Николадзе.

– Хорошо, сейчас оденусь, – проговорил Хофер, а сам подумал: «Что еще за господин Николадзе?»

Для Хофера встреча с доктором Берком не была приятной. Родственники и в Берлине-то не очень дружили. Они, видимо, никогда бы не встречались, если бы не Диана. После переезда дочери к Беркам генералу Хоферу волей-неволей приходилось наведываться то в переулок «Анна Мария», то в Бад-Зааров. У генерала Хофера было мало общего с дипломатом Берком, но любовь Дианы к Клаусу вынуждала Хофера бывать в обществе, которое собиралось обычно в доме Берка.

Навещая дочь, генерал Хофер обычно старался уединяться с Дианой и Клаусом. Бесконечные разглагольствования дипломатов, среди которых не было ни одного военного, претили Хоферу. Он всегда считал, что в конечном счете политику решают не дипломаты, а солдаты. Чувствуя свое превосходство, Хофер старался избегать бесполезных разговоров за столом у доктора Берка. Другое дело беседы с зятем – Клаусом. Этот парень всегда нравился Хоферу, но вот теперь предстоял нелегкий разговор с его отцом.

Доктор Берк уже знал о том, что случилось с Клаусом. Но знал лишь результат, – знал лишь, что Клаус пропал. Но как пропал? Что значит пропал? Погиб в бою – это понятно. Но пропал? По телефону Хофер не мог говорить ему о том, что Клаус пропал вместе с русским командиром.

Доктор Берк, от самого порога растопырив пухлые руки, короткими шажками засеменил к генералу Хоферу.

– Здравствуй, Генрих. Вот ведь как, дорогой Генрих. Как же это? Как же, а? – Берк обнял генерала, положил на его погон лысую голову и всхлипнул.

В другое время генерал Хофер отстранился бы брезгливо, но сейчас, похлопывая Берка по плечу, с искренней грустью проговорил:

– Что поделаешь, Отто. Успокойся, Отто, война.

Александр Николадзе, ставший невольным свидетелем этой семейной сцены, скромно стоял в сторонке и ждал, когда эти сентиментальные немцы утешат друг друга.

Наконец доктор Берк представил Николадзе генералу. Они раскланялись.

– Рад приветствовать князя в его родных местах. Прошу к столу, господа.

– Благодарю, господин генерал, – приложил по-кавказски руку к груди Николадзе. – Мои родные места за Кавказским хребтом. Теперь уже совсем рядом. Буду рад, господин генерал, видеть вас у себя в доме.

– Вы из Тбилиси?

– Можно сказать, да, из Мцхеты. Это древняя столица Грузии, рядом с Тбилиси, прекрасное место. Скоро увидите.

– Вы уверены, что скоро?

– Убежден. Великая германская армия…

– Есть вести из Берлина, Отто? – равнодушно перебил Николадзе генерал. – Как внук?

– Растет. Здоров, – ответил Берк, несколько смущенный бесцеремонностью генерала, и, чтобы как-то сгладить неловкость, пояснил Николадзе: – Мы с генералом Хофером уже деды.

– Да, деды… – вздохнул генерал. Он помолчал и, как бы отгоняя от себя грусть, обратился к доктору Берку: – Надолго к нам?

– Уже сегодня поедем в Нальчик, там состоится митинг освобожденных горских народов.

– Нашли время! Еще далеко не все горские народы освобождены.

– Что вы, господин генерал, именно теперь этому событию придается большое политическое значение. От ставропольского казачества прибудет генерал Шепетильников, от Кабардино-Балкарии – князья Келеметов и Шевкетов, от Черкессии – князь Султан-Гирей, от…

– От Грузии, конечно, вы, господин Николадзе?!

– Будет зачитано обращение генералов Краснова и Шкуро, – оставив без внимания иронию генерала, продолжал Николадзе. – Вы увидите истинное отношение горцев к немецкой армии, господин генерал. Я знаю наверняка, что горцы приготовили вам в дар белого коня. На Кавказе это знак глубочайшего уважения.

– Мне, господин Николадзе, конь не нужен. Даже белый, – холодно прервал Хофер. – Мне нужны танки, мне нужны пушки и люди. На белом коне я не выиграю сражение за перевалы у генерала Севидова.

– Кстати, Генрих, о генерале Севидове, – вмешался в разговор доктор Берк. – Как говорят, чем черт не шутит. Иногда белый конь может быть сильнее танковой дивизии.

– Ты о чем, Отто?

– На митинге выступит родной брат генерала Севидова, офицер Красной Армии. Это хороший козырь в наших руках.

– Вы всерьез надеетесь на этот козырь? Генерал Севидов проклянет своего брата-предателя, и все.

– Не совсем так, господин генерал, – мягко возразил Николадзе. – Выступление красного командира – брата большевистского генерала, который воюет на Кавказе, вызовет сильный резонанс. Этот резонанс, безусловно, можно с толком эксплуатировать. На митинг прибудут представители старейшин, с их помощью мы надеемся пополнить легионы. А использование тюркских легионов на Кавказе имеет особое значение. Уже одним своим присутствием в районах боевых действий они могут разлагающе действовать на своих земляков, сражающихся на стороне Советов… А теперь, господин генерал, разрешите откланяться… Меня ждут в Нальчике. И потом… У вас родственные дела…

– Понимаю, господин Николадзе, не смею задерживать.

Оставшись вдвоем, Хофер и Берк не решались смотреть друг другу в глаза. Каждый понимал неизбежность неприятного разговора, и каждый чувствовал свою вину в том, что произошло с Клаусом.

– Самое скверное, – наконец прервал тягостное молчание Хофер, – уверенность Ганса Штауфендорфа в том, что Клаус добровольно перебежал к русским.

– Это чудовищная нелепость, – побледнел Берк. – Ты-то, надеюсь, прекрасно понимаешь, что такое подозрение – чудовищная нелепость?

Стоя у окна спиной к Берку, Хофер лишь пожал плечами.

– Почему ты молчишь, Генрих?

– Клаус пропал вместе с раненым русским командиром старшим лейтенантом Рокотовым.

– Что ж из этого? Русский мог бежать из плена, а Клаус – преследовать его и погибнуть… Разве ты этого не допускаешь? – дрожа как в лихорадке, спрашивал доктор Берк. – Разве не могло так быть, Генрих?!

– Ганс утверждает, что Клаус и этот русский, Рокотов, были друзьями еще до войны, вместе ходили в горы.

– Что же из этого? Ганс тоже ходил с русскими в горы!

– Да, но Ганс служит в моей дивизии, а Клаус…

– Что Клаус?! Что ты говоришь? Как ты смеешь?! Это ты, ты не уберег моего сына, ты погубил его!

Доктор Берк выкрикивал обвинения, хотя сам уже понимал, что обвинять в происшедшем он может только себя. Генерал Хофер стоял у окна и, казалось, не реагировал на истерику. Это отрезвляюще подействовало на Берка.

– Что же теперь будет?.. Что теперь будет? – сидя неподвижно в кресле и глядя в одну точку, повторял он.

– Успокойся, Отто, может, все еще обойдется – ведь ты имеешь немало заслуг перед рейхом.

– Да разве я о себе… Но этот Ганс… Как он смеет? Ведь он тоже дружил с Клаусом.

– Но себе, старина, надо подумать… Ведь у нас с тобой общий внук. Я не хотел говорить при этом князе, но… Надеюсь, господа там, наверху, учтут твои заслуги перед рейхом. Они не должны оставить без внимания, что брат генерала Севидова стал служить рейху благодаря твоим усилиям. Пойми, случай с Клаусом и мне не делает чести. Ганс Штауфендорф пытается меня шантажировать. Но ему не удастся испортить наши репутации, Отто. Я найду способ заставить этого Ганса…. – Хофер не договорил: в комнату порывисто вошел генерал Конрад.

Хофер ждал приезда генерала Конрада, и все же визит командира корпуса в ночное время явился для него неожиданностью. Очевидно, случилось что-то чрезвычайное.

Генерал Конрад снял фуражку, небрежно бросил ее на стол, пожал руку Хоферу и только тогда заметил стоящего в углу возле кресла доктора Берка.

– И вы здесь, господин Берк? Весьма кстати. А где же этот ваш грузинский князь?

– Господин Николадзе только что отбыл в Нальчик, – ответил Берк и с тревогой подумал: «Неужели Конрад уже знает о Клаусе?»

– Распорядитесь задержать Николадзе и под охраной отправить в штаб группы армий, – приказал Конрад Хоферу. – И поторопитесь, генерал!

– Что произошло? – растерянно спросил Берк.

Конрад молчал, нервно барабаня пальцами по столу, пока Хофер отдавал распоряжение дежурному офицеру, и лишь когда офицер ушел, удостоил Берка ответом.

– Случилось то, господин Берк, что подчиненный Николадзе и ваш знакомый – господин Кутипов сбежал к русским.

– Как? – обомлел доктор Берк.

– Да, вместе с бывшим военнопленным русским командиром Севидовым. Начальник строевого отдела штаба национальных формирований, человек, пользующийся исключительным доверием гестапо, переходит на сторону противника накануне решающих боев здесь, под Туапсе, когда эти легионы должны были на деле доказать свою преданность фюреру! Надеюсь, господа, вы понимаете, что это значит. Вам, господин Берк, следует также немедленно выехать в штаб группы армий. Вы понадобитесь Кестрингу при расследовании этого гнусного дела.

– Да, да, конечно. Я сейчас же… – заторопился доктор Берк, довольный в душе тем, что Конрад не коснулся Клауса.

Когда за Берком закрылась дверь, Конрад доверительно сообщил Хоферу:

– Сейчас все легионы возвращены в тыл, разоружены и находятся под охраной, так что, дорогой Генрих, придется тебе обойтись без этого подкрепления.

– И слава богу, – ответил Хофер. – Откровенно говоря, я и прежде мало верил в затею с национальными легионами. Ведь они состоят в основном из уголовных элементов и эмигрантов. Эти легионеры лишь мародерствуют. Прости, Рудольф, за откровение, но я солдат и говорю прямо: если эти подонки изменили своей родине, почему они не могут изменить нам?.. Так что я больших надежд на их помощь не питал. Хотя в помощи сейчас я очень нуждаюсь: мы, никак не можем прорваться через эту проклятую Лесную Щель. Моя дивизия уперлась в кавказский гранит. Солдаты стынут в горах, не подготовленные к зимовке. Мы надеялись еще до наступления холодов выйти к теплому морю. Но теплого моря нет – есть холодные горы. С наступлением зимы русские без единого выстрела спустятся с гор через наши трупы, потому что мои солдаты замерзнут в этих проклятых горах.

Лицо генерала Конрада было непроницаемо, лишь в глазах, чуть увеличенных крылышками пенсне, изредка мелькало жалостливое снисхождение. Эта высокомерная снисходительность раздражала и злила Хофера.

– Ты явно преувеличиваешь неудачи, – возразив Конрад. – И потом, учти, скоро мы захватим Сталинград. Новое крупное поражение русских изменит всю обстановку. Фюрер издал приказ по немецкой армии. Скоро вы получите его. – Конрад полистал блокнот и, найдя нужную страницу, стал читать выписку из приказа: – «…Приготовления к зимней кампании находятся в полном разгаре. Вторая русская зима застанет нас готовыми и лучше подготовленными. Русские, силы которых значительно уменьшились в результате последних боев, не смогут уже в течение зимы 1942/43 г. ввести в бой такие силы, как в прошлую зимнюю кампанию. Что бы ни произошло, более жестокой и трудной зимы уже не может быть». Думаю, это тебя должно воодушевить.

– Да, конечно, – вяло согласился Хофер. – Но пока от меня требуется как можно скорее прорваться к морю, а после каждого штурма Лесной Щели у меня в дивизии остается все меньше людей.

– Мы знаем об этом, Генрих. Уже есть договоренность с генералом Пантази – твоей дивизии будут приданы свежие румынские части. Они уже на подходе.

– Я не восхищен их боевыми качествами, – проговорил Хофер. – Они уже показали себя под Новороссийском.