Текст книги "Перевал"

Автор книги: Виктор Муратов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

4

В штабе генерала Хофера героев восхождения на Эльбрус встретили без салюта. Встретили равнодушно, если не сказать – холодно. Да и самого генерала Хофера в штабе дивизии не оказалось. Обер-ефрейтор Мюллер угрюмо сообщил, что Хофера вызвал в Ставрополь командир корпуса генерал горнопехотных войск Конрад. Ганс Штауфендорф удивился:

– Зачем это Конраду понадобился наш шеф в такое время? Мог бы и сам посетить действующую армию.

…Генерал Конрад вызвал не одного Хофера, а всех командиров дивизий. Он готовил доклад Гитлеру о положении на горных перевалах Кавказа. Конрад волновался: впервые с начала русской кампании его, командира корпуса, вызывали в ставку фюрера. Ничего хорошего от этой поездки Конрад не ждал. Дела на Кавказе идут из рук вон плохо. Не случайно же Гитлер отстранил фельдмаршала Листа от командования группой армий «А». Что ждет теперь самого Конрада? Доклад о состоянии и действиях корпуса получался малоутешительным. А ведь еще совсем недавно генерал Конрад с гордостью докладывал в штаб группы армий о том, что Главный Кавказский хребет преодолен. Дивизии Хофера оставалось пройти до побережья Черного моря совсем немного. И сам фюрер в ходе ежедневных обсуждений с удовлетворением отмечал успехи горных стрелков.

…С некоторых пор Гитлер находился со своей ставкой в Виннице. Уже сам этот факт отражал значение для Гитлера южного театра военных действий. В июле сорок второго года группы армий «А» и «Б» значительно продвинулись на восток. Возникла необходимость сократить расстояние между ставкой фюрера и районом основных военных действий. 16 июля ставка была перенесена из герлицкого леса близ Растенбурга на Украину. Генеральный штаб сухопутных войск расположился возле Винницы, а Гитлер занял лагерь в лесу в пятнадцати километрах северо-восточнее города, по дороге на Житомир. Своему лагерю он дал кодовое наименование «Вервольф» – «Оборотень».

Над Южным Бугом, над прибрежным негустым лесом нависла удушающая жара. Сентябрь выжелтил листья акаций и кленов. Казалось, уходящее лето собрало все запасы тепла и отдало без остатка земле, воздуху, деревьям. Нигде не было спасения от удушливого зноя. Даже за глухими бетонными стенами в помещениях «Оборотня» термометры показывали выше тридцати градусов.

Страдая от жары, Гитлер угрюмо рассматривал карту восточного фронта, а точнее – его южный фланг. За его спиной стоял начальник штаба оперативного руководства верховного главнокомандования вермахта генерал-лейтенант Йодль. Он изредка поглядывал на генерала Конрада и этими взглядами пытался приободрить своего старого друга: ведь когда-то Альфред Йодль и Рудольф Конрад вместе учились в кадетском корпусе. Но эти дружеские взгляды не успокаивали Конрада. Он с внутренним трепетом ждал вопросов фюрера.

Вначале Гитлер спросил Конрада о численности, вооружении, боеприпасах и потерях в корпусе. Конрад на эти вопросы отвечал лаконично, цифрами.

– Объясните, генерал, – остановил Конрада Гитлер, – почему вы не продвигаетесь к морю? Ведь передовые отряды корпуса перешли перевалы.

– Мой фюрер, эти отряды не сумели удержать занятые участки до подхода крупных сил. Чтобы сохранить людей от неминуемой гибели, я вынужден был отвести их на север. С наступлением осени в горах трудно снабжать войска. Ведь горы…

– Я это понимаю, – нервно перебил Гитлер и обратился к Йодлю: – А что, эти тюркские батальоны оказывают помощь нашим войскам на Кавказе?

– Согласно докладу капитана Оберлендера некоторые подразделения части особого назначения «Бергманн» уже действуют. Формируются новые тюркские легионы, которые мы надеемся использовать в ближайшее время.

– Я считаю формирование батальонов только из коренных представителей кавказских народностей делом слишком рискованным, – проговорил Гитлер.

– В части «Бергманн» и в легионах большинство старших и младших командиров – германские офицеры, – заверил фюрера Йодль.

– Представляют ли эти легионы ценность с военной точки зрения, кроме пропагандистской, это уже другой вопрос, об этом я судить не берусь. Ну хорошо, посмотрим, как они поведут себя. Так что ж, господин генерал, – обратился Гитлер снова к Конраду, – значит, вы не решаетесь наступать через горы?

– Нет, мой фюрер. При такой обстановке это невозможно, – ответил Конрад.

– Невозможно! – вскрикнул Гитлер, резко повернувшись к Конраду. – Что невозможно? Горные войска не могут преодолеть горы! Мы всюду кричим о храбрости и геройстве егерей! Мы расхваливаем горных стрелков, а они, оказывается, не умеют воевать в горах. Вы посмотрите сюда. – Гитлер кинулся к карте. – Руофф не может пройти тридцати километров до Туапсе, танковая армия Клейста застряла на Тереке. А ваш горнопехотный корпус показывает лишь свои альпинистские возможности. Флаг рейха на Эльбрусе – это лишь хорошая пища для доктора Геббельса. А мне нужно Закавказье! Вы же видите, что африканский корпус Роммеля застрял у Эль-Аламейна. Ему требуется совсем немного, чтобы захватить Александрию и прорваться к Суэцкому каналу. Дальше – Багдад. Неужели вы не понимаете, что надо спешить на соединение с Роммелем? Я повторяю: мне нужно Закавказье, а не флаги в горах.

– Действующий правее перевалов сорок четвертый корпус генерала Ангелиса до сих пор не пробился к Туапсе, – подходя к карте, робко заговорил Йодль. – В такой обстановке дальнейшее наступление через перевалы к побережью Черного моря по южную сторону Кавказского хребта потеряло свой смысл. Это обстоятельство вынуждает нас удовлетвориться на этот год захваченными перевалами Центрального Кавказа.

– Как вы расцениваете новое и более решительное наступление на Туапсе? – спросил Гитлер Йодля.

– Такое наступление возможно уже в скором времени, но лишь в том случае, если семнадцатая армия пополнится свежими силами.

– У меня нет резервов.

– Думается, на Туапсе можно перебросить часть сил из корпуса генерала Конрада, если, конечно, вы дадите разрешение стабилизировать фронт на перевалах.

– В районе Туапсе лесистые горы, – вставил Конрад. – Туда можно перебросить хотя бы дивизию генерала Хофера.

– Ну что ж, генерал, придется вам действовать на Туапсе. Когда возможно такое наступление?

– Думаю, в начале октября, мой фюрер.

– Это слишком поздно. Я предлагаю начать наступление раньше. – И, отвернувшись к карте, устало проговорил: – Вы свободны, генерал.

…На Кавказ Конрад возвращался с гнетущим чувством. Настроение фюрера наводило на грустные мысли, и в душу закрадывалась какая-то неуверенность. Очень скоро предстоят тяжелые бои. И, пожалуй, самую трудную задачу придется решать дивизии Хофера. Его закаленные горные стрелки должны уйти с перевалов Главного Кавказского хребта вблизи Эльбруса, которые они штурмовали с таким упорством. Теперь придется штурмовать перевалы у Туапсе. И кто знает, где труднее…

В течение нескольких дней генерал Конрад знакомился с Западным Кавказом. Этот район имел одну особенность. Здесь была только одна дорога, которая вела через горы от Майкопа на Ходыженскую и дальше к перевалу Гойтх, а оттуда на Туапсе. Если Туапсе будет взят, войскам откроется дорога вдоль Черноморского побережья, а значит, решится судьба всех оставшихся военных портов советского Черноморского флота. Казалось бы, утопическая цель фюрера – по побережью Черного моря пройти в Малую Азию и соединиться с африканским корпусом Роммеля – могла стать реальностью.

В последних числах сентября в основном закончилось сосредоточение частей, выделенных для наступления на Туапсе. Две дивизии горнопехотного корпуса Конрада вышли в район Нефтегорска. Дивизии генерала Хофера предстояло действовать юго-восточнее Туапсе.

В начале октября горные стрелки генерала Хофера покинули исходный район и углубились в лесные массивы. Они пробивались через труднопроходимую горно-лесистую местность, продвигаясь в направлении к Варваринскому перевалу.

Глава восьмая

1

Тоня Гарбузова тяготилась своей работой у доктора Берка. Все, что они могли сделать с Сергеем Ивановичем, они сделали: спасли несколько ценных экспонатов музея изобразительных искусств, около двухсот томов из городской библиотеки, которые не успели эвакуировать городские власти в июле. Но Тоне казалось, что сделанного слишком мало, и теперь она вовсе не видела смысла в своем пребывании у этого немца – доктора Берка. Однако Сергей Иванович всякий раз успокаивал внучку, убеждал продолжать работу и ничем не выдавать своего недовольства. Он особенно стал настаивать на этом после того, как объявился Шалва Шавлухашвили.

– Сейчас, как никогда, тебе необходимо работать у доктора Берка, – говорил Сергей Иванович. – Музей, библиотеки – все это для нас с тобой теперь должно быть лишь надежным прикрытием. Поддерживая отношения через Берка с Кутиповым, мы сможем держать связь с Шалвой Шавлухашвили. Даже то, что уже сообщил Шавлухашвили, весьма заинтересовало командование. Пока не было возможности передать эти сведения через линию фронта. Теперь такая связь будет. Однако Шавлухашвили все же знает мало. Нам нужен свой человек в штабе национальных формирований. Постарайся сделать так, чтобы Шалва Платонович сегодня же зашел к нам домой. Он очень нужен. Учти, внучка, дело слишком серьезное… Есть прямое указание для старшего лейтенанта Севидова. Надо связаться с лазаретом.

Бориса Севидова после его встречи с Клаусом Берком никто не тревожил. Не появлялся в бараке «7-Б» и Кутипов, а значит, не мог появиться Шалва Шавлухашвили. Борис потерял всякую связь не только с волей, но и с друзьями по лазарету. Правда, он несколько раз видел Петра Дерибаса, но только издалека, через колючую проволоку, отделявшую барак «7-Б» от территории лазарета.

Оторванный от друзей, Борис чувствовал себя беспомощным и обреченным. Так продолжалось несколько дней. Но однажды Дерибасу все же удалось проникнуть в барак.

Петр, как всегда, выглядел беззаботным и веселым. Раздав больным баланду, он, улучив момент, когда все принялись выхлебывать из котелков мутную жижу, отвел Бориса в сторону.

– Тебе приказано войти в доверие к Кутипову. Больше ни о чем меня не расспрашивай, – шепнул Дерибас.

– Но мне уже не верят, – проговорил Борис, вспоминая недавнюю стычку с Кутиповым.

– Ничего. Чем дороже продашь себя, тем больше доверять будут. Я их знаю. – И, выхватив из рук Бориса пустой котелок, крикнул на весь барак: – А ну, архаровцы, пошевеливайся!

Борис Севидов ничего не понимал. Войти в доверие к Кутипову – значит дать согласие на сотрудничество с немцами. Чей приказ передает Дерибас? Что значит это: «Ни о чем меня не расспрашивай». Неужели провокация? Но к чему? Расстрелять они могут и без всякой провокации. Выжать согласие, а потом растрезвонить по всему фронту о том, что командир Красной Армии, брат генерала, сотрудничает с немцами? Растрезвонить могут и сейчас, без его согласия: методов фальшивой пропаганды им не занимать. Тогда что? Видимо, надо рисковать…

На следующий день Бориса вызвали к начальнику лазарета. В кабинете Ланге сидел тучный господин в коричневом полувоенном костюме. Пухлой ладошкой господин потирал крупную лысую голову и с любопытством поглядывал на Бориса маленькими голубыми глазками. Борис узнал в господине отца Клауса – доктора Берка, который приезжал в тридцать девятом году в аул Кич на столетний юбилей Чокки Залиханова.

– Да-а… – покачал головой Берк. – Лагерь военнопленных не альпинистский лагерь. В вас трудно узнать бывалого спортсмена. Я вас запомнил крепким и веселым парнем. Не скрою, в прошлом в душе желал, чтобы мой Клаус был таким же…

– Что вам от меня надо? – хмуро перебил Борис.

– Для начала прочтите вот этот документ. – Доктор Берк достал из кармана френча сложенный листок. На нем типографским шрифтом был напечатан приговор военного трибунала Закавказского фронта. В параграфе о привлечении к высшей мере наказания значилась и фамилия старшего лейтенанта Севидова, она была подчеркнута жирной чертой.

– Явная фальшивка, – усмехнулся Борис, возвращая Берку листок. – К тому же шитая белыми нитками.

– Напрасно сомневаетесь, господин Севидов. – Берк отвел руку Бориса. – Приговор можете оставить при себе. Скоро убедитесь в его подлинности. И еще должен сказать, что генерал Севидов осведомлен о вашей службе в штабе национальных формирований при группе армий «А».

– Еще одна чушь.

– А вот еще одна, как вы говорите, чушь, – вмешался в разговор майор Ланге. Он достал из ящика стола фотокарточку и протянул Борису. – Узнаете?

Борис увидел на фотокарточке себя, стоящего в обнимку с Клаусом Берком. Оба они были в форме альпийских стрелков «Эдельвейс», оба приветливо улыбались. На заднем плане были видны низкие строения альпинистского лагеря «Рот-фронт» и контуры близких гор. Борис похолодел. Он догадывался, откуда появилась у немцев эта фальшивка. Так, обнявшись, они фотографировались после памятного восхождения на Хотю-Тау. Они фотографировались группой, и все были одеты в альпинистскую форму. Гитлеровцы искусно обработали фотокарточку. Они отрезали остальных альпинистов, увеличили портреты Бориса и Клауса и «одели» их в форму альпийских стрелков. Это была наглая, но чисто сработанная фальшивка.

– Видите, как все просто, – проговорил Ланге и, довольный произведенным эффектом, спрятал фотографию в стол.

Борис стоял бледный, ощущая внутреннюю дрожь, и не находил слов.

Видя его состояние, доктор Берк протянул сигарету и назидательно проговорил:

– Если вы думаете, что наша специальная пропаганда на фронте бездействует, то глубоко ошибаетесь, господин Севидов. Кстати, вы напрасно отказались подняться на Эльбрус вместе с Клаусом. Командование высоко оценило подвиг немецких альпинистов. Они все награждены орденами. Могли бы и вы…

– Эльбрус – территория моей страны, – ответил Борис, – и мне небезразлично, чей флаг на нем развевается.

– Что ж, резонный ответ. Однако флаг на Эльбрус водружен и без вашей помощи. Но горная война Кавказом не кончается. Германскую армию ждут Гиндукуш, Гималаи. Одни эти названия должны тронуть сердце альпиниста. Вы опять сможете вместе с Клаусом, как до войны, ходить в одной… как это… в одной веревке.

– В одной связке, – поправил Борис и нерешительно добавил: – Гималаи… это заманчиво.

– Да, конечно, – подхватил доктор Берк. Он чиркнул зажигалкой и торопливо поднес огонек к сигарете Бориса. – И Клаус будет рад быть с вами. Мой сын всегда хорошо вспоминал русских альпинистов.

Борис решил, что наступает, пожалуй, самый удачный момент прикинуться пошатнувшимся. Однако перспектива попасть к немецким альпинистам напугала его. Появление в лазарете доктора Берка, его намеки на Гималаи, фотофальшивка – все говорит о том, что немцы склоняют его к сотрудничеству в дивизии «Эдельвейс». А ведь Дерибас передал четкое указание: войти в доверие к Кутипову.

– С моей-то рукой… Какой я альпинист, – уклончиво ответил Борис и, болезненно морщась, пошевелил рукой.

Ланге долго о чем-то говорил с доктором Берком по-немецки. Тот согласно кивал головой, потом обратился к Борису:

– Господин комендант обещает создать для вас в лазарете приличные условия. Вы скоро окрепнете и снова будете молодцом.

– Можете встречаться со своими друзьями, как и прежде, – сказал Ланге. – Отдельная комната в вашем распоряжении.

– Кажется, среди пленных есть такие, кто прежде воевал в горах? – спросил доктор Берк.

– Очевидно.

– Не отталкивайте их от себя, господин Севидов. Вы понимаете, такие люди понадобятся.

– Но учтите, на фронт я не поеду, – решительно заявил Борис. – Стрелять в своих не буду. Лучше уж меня убейте.

Немцы переглянулись. Борис уловил во взгляде майора Ланге вопрос.

– Что вы! – улыбнулся Берк и похлопал Бориса по плечу. – Кто же вас заставляет стрелять в своих? Для вас найдутся иные занятия. Я правильно говорю, господин майор?

– Совершенно верно, – поклонился Ланге и дружески обратился к Борису: – Прошу вас, господин Севидов, не будьте так грубы и нетерпимы к господину Кутипову.

– Постараюсь, – сухо ответил Борис, а сам подумал: «Это уже другое дело. Но как поведет себя теперь Кутипов?»

Бориса снова перевели в отдельную комнату. Однажды к нему явился Кутипов. Он, конечно, не забыл недавней стычки. Но, видимо, проинструктированный майором Ланге или доктором Берком, держался не очень враждебно, хотя и несколько настороженно. Он выложил на стол плитку шоколада.

– Ешь, Борис Антонович, набирайся сил, – проговорил дружелюбно. – Как у нас говорят, кто старое помянет, тому глаз вон. Тем более что скоро нам предстоит работать вместе. Ведь так?

– Не знаю. Доктор Берк предлагает иное дело.

– Так, так. И с доктором Берком, и с Оберлендером уже все решено. Будешь у меня работать. Только вот я думаю: а не темнишь ли ты, Борис Антонович? Может быть, настоящее лицо ты показал в тот день, когда обозвал меня проституткой?

– Ведь сам сказал: кто старое помянет… И потом, вспомни, сам вроде запасной вариант имеешь…

– Ну ладно, извини. И все же неужели так быстро изменились твои убеждения?

– Сейчас такое время, когда прежние убеждения лопаются как мыльный пузырь. Я – во власти обстоятельств. В данном случае обстоятельства не в мою пользу. – При этих словах Борис достал сложенный лист бумаги и протянул Кутипову, предполагая наверняка, что Кутипов знаком с этим «документом». – Вот что сейчас формирует мои убеждения. Как говорят, обстоятельства выше нас.

Кутипов развернул листок, бегло прочитал. Усмехнулся.

– Вот как! А что я тебе говорил? Ты приговорен к смерти. Родной брат приговорил родного брата к смерти. – Кутипов изорвал в клочья бумагу, хлопнул по плечу Севидова. – Не дрейфь, тезка! Скоро твой братец будет пузыри пускать в Черном море, а мы с тобой еще увидим красивую жизнь. У нас все будет, все, – пообещал Кутипов. – Ты давай скорее поправляйся. Нечего тебе тут торчать. Дел у нас с тобой невпроворот. На меня жмут так, что дыхнуть некогда.

– Кто жмет, Оберлендер?

– Что Оберлендер! – махнул рукой Кутипов. – Он за свой «Бергманн» печется. Да эта часть уже почти сформирована. Николадзе давит. Этот грузинский князь наобещал в Берлине сформировать легион из народов Кавказа. Теперь сам из шкуры лезет и другим житья не дает.

– Не представляю я своей роли в штабе, – признался Борис.

– Положись на меня, – ободряюще сказал Кутипов. – Освоишь канцелярию. Бумажки перебирать – не шашкой рубать. Кстати, как рука?

– Уже нормально. – Борис, сдерживая боль, поднял руку, сжимая и разжимая пальцы. – Вполне могу, как ты говоришь, бумажки перебирать.

– Не торопись. Вижу, еще болит. Поправляйся. Скоро, скоро наступит и твой черед. – Кутипов пристально посмотрел на Бориса. – И все же, Борис Антонович, признайся… чисто по-товарищески…

– В чем? – выдержав взгляд Кутипова, деланно удивился Борис. – А-а, понимаю… Только… Сам же видел приговор. Да и фотокарточку они тут такую состряпали, что… Словом, одна теперь у меня дорога. Только не тяни, Борис Михайлович, надоело в этом лазарете.

Глядя на закрывшуюся за Кутиповым дверь, Борис мучительно размышлял: «Почему он не забрал меня к себе сейчас? Ведь я дал согласие. Еще не доверяет? Конечно. Нельзя же всерьез подумать, что Кутипов печется о моем здоровье. Что-то они темнят, выжидают. Но что?..»

Теперь в комнате. Севидова вновь стали собираться старые знакомые. Ежедневно навещал Бориса Феодосий Николаевич Ташлык.

– Майор Ланге постоянно интересуется вашим здоровьем, – говорил он, осматривая уже почти зажившую рану. – Торопит.

– Я тоже тороплюсь, – ответил Борис.

– Понятно.

Не приходил только Тит Лозняк. По словам Дерибаса, Тит лежал с примочками. Лозняка избили его же дружки, писаря канцелярии, – поймали где-то в укромном месте и устроили темную…

– Обидно за Лозняка, – высказал сожаление Борис Севидов. – Такого азартного партнера отколотили. За что же его?

– Вроде бы украл у них что-то.

– Хиба у нашего брата есть шо красть? – усмехнулся Рябченко.

– Не скажи, Петро, – возразил Дерибас. – У нашего – ничего, а у тех канцелярских крыс гроши есть, им трохи платят.

– Такой опытный вор – и попался? – удивился Борис.

– Ото ж и я так думаю, – согласился Дерибас. – Лозняк дюже хитрый, шоб попасться. Да и не станут его дружки бить, Лозняк среди них атаманит.

– А кажешь, шо с примочками лежит.

– То верно, Петро, лежит. И в лице изменился, и злой дюже стал.

…Дерибас был прав. Когда Тит Лозняк пришел в комнату Бориса, его трудно было узнать. Смуглое лицо стало землистым, руки тряслись, под левым глазом желтело пятно – след заживающего кровяного подтека.

– Ото добрый фонарь подвесили, – хмыкнул Рябченко.

– Замолкни! – одернул его Лозняк. – А то тебе сейчас цветных фонарей подвешу. – Он потер пальцами под глазом и возмущенно выкрикнул: – За что, а? За что? Да еще все гроши отобрали. А я их не крал. Гад буду, не крал! – божился он, обращаясь в основном к Борису Севидову. – Я нашел сверток возле канцелярии. Там были гроши. Семьсот рубчиков было! Теперь играть не на что.

– Да успокойтесь, господин Лозняк, дам я вам в долг, – утешил его Борис.

– На кой мне в долг! Хватит! Я тебе и так должен. Вы играйте, я сейчас приду. Тит достанет гроши. У Тита везде кореша найдутся. А из этой тюряги надо рвать. Я им покажу! – продолжал горячиться Лозняк. – Ладно, кореша, сейчас гроши будут.

– Эк нашего Тита проняло, – усмехнулся Борис, когда за Лозняком закрылась дверь.

– Да, – согласился Дерибас, – дюже горячий. Теперь не скоро охолонется.

– Так цэ ж гарно, – ответил Рябченко. – Мабуть, Лозняк и нам тикать поможе.

– Поможе, Петро, поможе, он тебе на «корриду» тикать поможе, – озабоченно говорил Дерибас. – Шо ж он задумал, прохиндей косоповязанный? Вчера в лазарет приезжал Оберлендер, потом Лозняка к майору Ланге вызывали… Дюже хитрый Лозняк, дюже. Навроде бежать задумал.

…Дерибас оказался прав. Тит вернулся без денег и заговорил о побеге всерьез.

– Словом, кореша, надо рвать когти. Не хочу больше за колючкой. Кто хочет со мной – айда.

– Что же ты будешь делать там, – поинтересовался Севидов, – воровать?

– На воле жить можно при любой власти. Главное – вырваться из-за колючки, а там… кто хочет – воруй, кому охота башку под пули подставлять – беги к партизанам.

– А як шо тебя поймают партизаны? А, Тит, шо делать будешь? – спросил Рябченко.

– Ну и что? Кому я плохо сделал? Помог бежать коммунистам от фашистов. Еще спасибо скажут, что подкрепление привел. Вы же подтвердите?

– А почему ты думаешь, что мы уйдем к партизанам? – спросил Севидов.

– А куда же? – усмехнулся Лозняк. – Кончай темнить, гражданин старший лейтенант. Тит Лозняк не дурак, все понимает. Да только зря меня боитесь, Тит – вор, но Тит – не фашистский легавый.

– Да, тут есть над чем мозгой пошурупить, – проговорил Дерибас. – Тит дело гутарит. Только ж как убежишь? Три ряда колючей проволоки…

– Ха! У Тита Лозняка двенадцать побегов. Я до войны из Актюбинского централа бежал!

– Почему ты один не хочешь бежать? – спросил Борис. – Ведь одному легче.

– Да что я, по натуре какой-нибудь жлоб? – возмутился Тит. – Сам рвану на волю, а корешей оставлю чалиться? – Лозняк помолчал, потом решительно махнул рукой. – Если честно, то вы нужны мне для крыши.

– Это как же? – спросил Севидов.

– А так, я же говорил: придет Красная Армия, вы подтвердите, что я помог бежать.

– Значит, побег устроить сможете? – спросил Борис.

– Во! – Лозняк ногтем большого пальца подцепил зуб, щелкнул ногтем, потом провел им по своей шее. – Век свободы не видать – смогу.

– Ну что же, надо подумать, – уклончиво проговорил Борис Севидов.

– А что тут думать? – горячился Лозняк. – Сколько нас? Трое. Кабаневич не пойдет, ему и тут хорошо, а доктора можем прихватить.

– Надо подумать, – повторил Севидов.

– Думайте, – вставая из-за стола, проговорил Лозняк. – А я рву когти, хватит с меня. Короче, я пошел к доктору. Хотя бы его прихвачу.

Когда Лозняк ушел, в комнате наступила тишина.

– Шо будем робыть? – спросил Рябченко. – Вы, товарищ старший лейтенант, не хотите бежать?

Борис не ответил. Он пристально смотрел на Дерибаса, ждал.

– Дюже хитрит, дюже, – приговаривал Дерибас.

– Ты думаешь, Лозняк провокатор? – спросил Борис.

– А ты сам мозгой пошурупь. На́што ему бежать? Здесь Тит пригрелся. В атаку не надо ходить и пулям кланяться не надо. Нет, Борис, Ланге с Оберлендером не дураки. Хоть ты и поддался, а только еще проверить хотят: может, согласишься бежать.

– Так мне от Кутипова сбежать легче.

– Э-э, не скажи. Да и не только тебя решил Ланге проверить. А может, думает, и мы с Рябченко да с Ташлыком схватим блесну, как те дурные окуни. Тит Лозняк навроде той блесны.

Петр Рябченко, слушая этот разговор, ничего не понимал.

– А мабуть, треба бежать? – проговорил он. – Провокатор чи не провокатор, утекем, а там нехай шукають вигра в поле.

– Ты помолчи, Петро, – остановил его Дерибас, – зараз не о нас забота. У нас с тобой в лазарете дюже много дел.

– Да тикать треба! Шо мы тут…

– Ты соображай, Борис, что надо делать, – сказал Дерибас, не обращая внимания на слова Рябченко. – Ланге с Оберлендером и тот ворюга думают, шо дюже хитрые…

– Что ты предлагаешь? – перебил Борис.

– А то, – решительно проговорил Дерибас – Зараз пойду до майора Ланге и как есть все ему выложу.

– Здурив, чи шо? – возмутился Рябченко.

– Только ж раньше надо предупредить доктора, – продолжал Дерибас, опять не обращая внимания на Рябченко. – Бо клюнет Ташлык на блесну, и останемся мы в лазарете без нашего доктора.

– А если Лозняк действительно решил бежать? – высказал опасение Борис. – Можешь угробить человека.

– Человека? Я Лозняка знаю поболе твово. То такая паскуда, шо пробы ставить негде. И те деньги ему подкинули специально, штоб все за правду вышло. Ты не думай, Борис, я все узнал. Думаешь, у меня один Лозняк кореш среди писарей? Предупредили меня, шоб я не заглотил ту блесну. Теперь Ланге еще похвалит меня. – Дерибас усмехнулся, крутнул пальцами воображаемые усы. – Вот ты спрашивал, почему это я доверие имею у Ланге. Я спросил как-то майора, что буду иметь, если победят немцы. Ланге ответил: «Те, кто помогает победе Германии, будут иметь все». Вот я и стараюсь. Покеда неплохо стараюсь. Особо доволен Ланге, что я тебя выдал, как брата генерала Севидова. Теперь вот Лозняка выдам. А вы навроде отказались от побега. Вот оно как доверие зарабатывать надо. Ну, покеда, пойду радовать господина майора.

Бориса вызвали к начальнику лазарета на следующее утро. Тот встретил его приветливой улыбкой, приказал дежурному подать чаю.

– Выходит, скоро нам придется расстаться, господин Севидов? Что ж, желаю вам успеха в новой работе. Только будьте осторожны с Кутиповым.

– Осторожен? Как это понимать, господин майор?

– Нет, нет, вы меня не так поняли. Господин Кутипов преданный нам человек. Я имею в виду это… – Ланге пощелкал пальцем по шее. – Он очень любит, как это говорят русские, заложить за воротник.

«О побеге ни слова, – подумал Борис. – Хитрая бестия».

– Германское командование ценит преданных людей. Вы в этом скоро убедитесь. – Ланге сделал глоток, поставил на стол стакан, улыбнулся. – А что касается этого, – пощелкал он пальцем по горлу, – все же остерегайтесь господина Кутипова.