Текст книги "Перевал"

Автор книги: Виктор Муратов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

2

Кутипов был доволен своим новым помощником. С этим генеральским братом интересно поговорить. С ним весело, он тоже не прочь выпить, а главное – он всегда на виду.

От Бориса Севидова пока много не требовалось – вести регистрацию входящих и исходящих второстепенных документов. Причем вся секретная переписка шла прямо на Кутипова или Николадзе.

Сам Борис понимал, что не ради всего этого организовывали немцы спектакль с его побегом, не ради «входящих» и «исходящих» склонили его к сотрудничеству. Они обязательно потребуют от него чего-то большего.

И в этом Борис Севидов убедился очень скоро. Через несколько дней его работы в штабе Кутипов сказал:

– Закрывай свою канцелярию. Прячь бумажки. Хватит вкалывать. Нас приглашает в гости доктор Берк. Чванливый немец, но коньяком всегда богат. А кроме того, познакомлю тебя с особой… Только, – Кутипов шутливо погрозил пальцем, – волочиться запрещаю, сам имею виды… Серьезные виды, учти, Борис Антонович.

В приемной Берка за секретарским столом Борис увидел миловидную девушку. Кутипов подошел к ней как старый знакомый, поклонился, поцеловал руку.

– Знакомьтесь, Тонечка, мой друг и помощник, – кивнул он в сторону Бориса.

– Севидов Борис Антонович, – назвал себя Борис.

– Тоня Гарбузова.

Они изучающе смотрели друг на друга. Кутипов расценил эти взгляды по-своему и, наклонясь к Тоне, тихо заговорил:

– Надеюсь, Тонечка, вы сегодня уделите нам часок-другой? Доктор Берк вас по-прежнему безжалостно эксплуатирует. Разве можно так?

– Доктор Берк и себя безжалостно эксплуатирует, – в тон ему ответила Тоня. – Что поделаешь, работы действительно много, особенно теперь. Думаю, и вам работы прибавится.

– Вы думаете? – удивился ее осведомленности Кутипов.

– Да, доктор Берк за тем вас и пригласил. А что касается сегодняшнего вечера, – пристально глядя на Севидова, проговорила Тоня, – пожалуй, часок-другой удастся выкроить.

– Вот и отлично. – Кутипов еще раз поцеловал Тоне руку. – Посидим в «Глобусе», послушаем музыку. Что ж, доложите доктору Берку.

– Он вас ждет, проходите.

В кабинете доктора Берка находился Александр Николадзе.

– Прошу, господа, прошу, – любезно пригласил доктор Берк.

– Как ваша рука? – поинтересовался Николадзе.

– Спасибо, работает, – ответил Борис.

– Это хорошо, что вы можете работать… – со значением проговорил Николадзе. – Решение бороться с большевиками – решение патриота. Я уверен, что ваш пример откроет глаза многим настоящим сынам своей родины, обманутым грязной пропагандой комиссаров. И вы поможете сделать так, чтобы прозревших было как можно больше.

Борис насторожился, вопросительно посмотрел на Берна.

– Господин Николадзе говорит немного витиевато, – улыбаясь, заговорил доктор Берк. – Это свойство всех южан.

– Но разве я уже не подал пример? Что же от меня еще требуется?

– Ничего особенного, – успокоил его Берк. – На Кавказе готовится грандиозное пропагандистское мероприятие. Скоро в Нальчике состоится курбанбайрам – религиозный праздник мусульман. Он должен превратиться в, праздник освобождения горских народов от большевизма. Мы все надеемся, что вы не откажетесь от возможности выступить на митинге. Текст выступления получите заранее. Но и, конечно, подумайте сами, можете что-то добавить. Найдите убедительные слова к тем, кто еще не образумился там, за перевалами. Ваше обращение желательно адресовать конкретным людям. Ведь вы имеете немало знакомых по ту сторону перевалов, не так ли?

– Немало, – согласился Борис. С внутренним содроганием он понял, чего от него добиваются немцы, и, как утопающий за соломинку, ухватился за спасительную мысль: – Но ведь вы хотите сделать курбанбайрам праздником горских народов, а я – русский.

– И тем важнее ваше выступление. Жители Кавказа должны почувствовать, что против большевиков борются и сами русские и в этой священной борьбе должны объединиться все народы. Мы понимаем, господин Севидов, это сделать нелегко, – заговорил Николадзе. – Родной брат… Родная кровь. Мы, кавказцы, это хорошо понимаем. Я заверяю вас, немецкое командование высоко оценило ваш поступок. Завтра вместе с господином Кутиповым вы отправитесь в Нальчик. Свяжетесь с бургомистром, ознакомитесь с программой праздника, покажете ему текст выступления. Мы с господином Берном приедем позже; возможно, прибудет и генерал Шикеданц.

В ресторане «Глобус» было шумно и дымно. Эстрада размещалась в центре тесного круглого зала. Оркестр гремел так оглушительно, что сидящим за одним столиком приходилось кричать, чтобы услышать друг друга.

Кутипов вначале держался галантным кавалером, произносил витиеватые тосты за Тоню, за ее красоту и молодость. Но потом как-то сразу захмелел и уже пил без тостов рюмку за рюмкой, не закусывая.

– Нет, ты слыхал, тезка? – орал он Борису. – Мы должны подобрать им помещение! Ха! На высшем уровне встретить их сиятельства! Я, сын казачьего генерала Краснова, должен ублажать этого нацмена! Эту паскуду!

Борис дернул Кутипова за рукав, кивнул в сторону Тони. Кутипов пьяно осклабился и полез к Тоне целоваться.

– Мил-лая, совершенно изму… изумит-тельная Тоня, – пьяно лепетал он. – Давай р-рванем с тобой в Бр-раз-зилию. Ну их всех к ч-черту!

– Вы пьяны. Вам необходимо проспаться. – Тоня встала. – Я ухожу.

Кутипов, пошатываясь, подошел к ней и, пытаясь обнять, зашептал:

– Куда ты… Едем ко мне…

Тоня оттолкнула Кутипова и направилась к выходу. Кутипов устремился было за ней, но Борис преградил ему дорогу.

– Оставь, Борис Михайлович, – дружелюбно заговорил он. – Ты же сам сказал, что имеешь на нее серьезные виды.

– Виды? Да… виды. Имею виды!

– А сейчас ты пьян. Оставь ее, – уговаривал Борис, усаживая Кутипова на место. – Посиди спокойно. Я прикажу Шалве отвезти Тоню домой и обратно заехать за нами. Посиди, послушай музыку.

– Шалва? Пускай Шалва. И чтоб ни-ни. И ты чтоб ни-ни. – Кутипов обессиленно уронил голову на стол и уснул. Борис осторожно вытащил его роскошный рыжий чуб из тарелки с салатом и быстро пошел через зал, следом за Тоней.

Шалва жестом пригласил Бориса в машину. Там уже сидела Тоня.

– Наконец-то мы с вами увиделись, – проговорила она.

– Где Ванюшка? Когда я смогу его увидеть?

– За Ванюшку не волнуйтесь, он у меня. Не волнуйтесь, это надежное место. Но вам показываться у меня не следует.

– А Дарья Михайловна?

– Дарья Михайловна погибла на переправе.

– Как это случилось?

– Там погибли многие. За Ванюшку не волнуйтесь, – повторила Тоня. – У нас совсем нет времени. В партизанском штабе ждут сведения о национальных формированиях: состав, вооружение, откуда завербованы, фамилии и биографии командиров. Штабу важно знать, где гитлеровцы намерены использовать эти легионы.

– Я очень мало знаю, – ответил Борис – Могу лишь сказать, что часть легионов будет направлена под Новороссийск и Туапсе, другая часть – против нашей Северной группы войск, на Грозный и Владикавказ. Ни состава, ни вооружения этих легионов не знаю. Мне не доверяют и не станут доверять, пока я не выступлю на митинге в Нальчике. А на это я никогда не пойду.

– Но ведь в штабе партизанского движения знают о вашей работе, – проговорила Тоня. – Там все поймут.

– В штабе знают обо мне единицы, а о предательском выступлении на митинге узнает весь Закавказский фронт. Уж доктор Берк постарается. На следующий же день все продавшиеся немчуре газеты на Северном Кавказе, вроде «Пятигорского эха» и «Кавказского вестника», раззвонят о выступлении, да и там, в Берлине, будут склонять фамилию генерала Севидова. Нет уж, лучше пулю в лоб.

– Зачем пулю? Приедем в Нальчик, а там уйдем к своим, – предложил Шавлухашвили.

– Это, конечно, можно, – согласилась Тоня. – Но тогда мы лишаемся своего человека в штабе формирования.

– Да какой от меня толк? – вспылил Борис. – Думаете, там, в абвере, сидят дураки? Так они и доверили красному командиру, брату советского генерала? Николадзе, Оберлендер и их компания понимают, что только после выступления на митинге деваться мне будет некуда, только тогда я сдамся им с потрохами.

– Действительно тупик, – согласилась Тоня. – Но я вас прошу: сами пока ничего не предпринимайте. Думаю, что завтра вы получите указание.

– Завтра я уже должен ехать в Нальчик.

– Хорошо, мы постараемся сегодня же связаться со штабом и получить указания, хотя сделать это будет сложно.

– Да, – спохватился Борис, – если у вас есть связь со штабом, то удалось сообщить генералу Севидову о судьбе его жены и внука?

– Я этого не знаю, – призналась Тоня. – Мы только что установили связь со штабом партизанского движения, а партизаны наверняка связаны с командованием фронта. Не беспокойтесь, и о вас генерал Севидов узнает. А сейчас возвращайтесь в ресторан. Как бы господин Кутипов вас не заподозрил.

Кутипова за столиком не было. Он стоял на эстраде и, покачиваясь, дирижировал оркестром. Борис с трудом стащил его с эстрады и усадил за стол.

– Ты один? – спросил Кутипов, глядя мутными глазами на закуски. – А где эта?.. Где моя Тоня?

– Шалва повез ее домой.

– Э-эх вы… Я вам… Ведь Тоня… Тоня…

– Хорошая девушка.

– Хор-рошая? Совер-рш-шенно изумительная девушка. Эх, тезка, махнуть бы с ней далеко-далеко… – Кутипов обнял Бориса за плечи и, оглянувшись, зашептал: – Ты думаешь, не нашлось бы райского местечка на земле? Ты думаешь, у меня меньше денег, чем у Николадзе? Есть тихие земли, где только солнце, пальмы, теплое море… И тебе, тезка, там места хватит. Зажили бы… – Кутипов опустил голову и продолжал изливать душу перед Борисом Севидовым. – Ты знаешь, ведь я толком и не пожил. Хотел еще до войны рвануть за кордон, папашу родного отыскать. И рванул бы. А с чем? Фамильных бриллиантов папаша не оставил. С профсоюзной книжкой в кармане бежать? Эх, тезка, какие есть на земле страны!.. Только надо вовремя смыться, это я тебе чисто по-товарищески. Мне все равно кто победит – немцы, большевики, англичане, хоть турки. Все дураки – воюют, убивают друг друга. Не-ет, это не по мне, хоть я и казак. Жизнь у человека только одна. Даже эти нацмены понимают, стараются от войны улизнуть. Не успели немцы с армянским легионом разобраться, теперь от них грузины драпанули.

– Как, опять дезертиры? – удивился Борис.

– Да, в тридцатом грузинском. Эти мерзавцы как-то связались с большевиками, и пятьдесят человек драпануло. Сам генерал Кестринг обследовал этот легион. Приказал оставшихся разоружить и отправить на строительные работы. Многих шлепнули на месте. А подыхать на кой хрен? За что? Я у самого Прута рванул, и правильно сделал. А что? Ну хлопнули бы давно. Вон у немцев силища-то какая. Что толку сопротивляться?.. Я хочу писать, понимаешь, писателем хочу быть. Я против войны писать хочу, а мне винтовку в руки. Рвану, рвану, тезка, в какую-нибудь Бразилию или, к примеру, в Марокко и буду писать. Грошей хватит. Не думай, что Кутипов так… олух… Эти арийцы хапают, а Кутипову нельзя? Тоню бы еще захомутать. Она ведь тоже вроде казачка, ростовская. И тебя, тезка, заберем с собой.

– Я-то зачем тебе нужен? Ты ж мне не доверяешь…

– Я? Почему? Я тебе верю. Немцы, правда, не верят. Вот выступишь на митинге – и поверят. Наградят и чин офицерский присобачат, не меньше майора дадут. Я слыхал об этом краем уха. На тебе ж доктор Берк заработает, и этот князь заработает. Брат генерала Севидова – крупный козырь. Родной брат генерала Севидова сам служит немцам и других призывает. Такое известие будет взрывом сильнее бомбы. Смотри, тезка, меня не забудь, когда большим чином станешь. Давай тяпнем за твой успех.

3

Пропуск на беспрепятственный проезд до самого Нальчика Кутипов получал у капитана Оберлендера в превосходном настроении. Два дня полной свободы, без контроля Николадзе, обещали немало приятного. Да еще в такой компании, как Борис Севидов, у которого в Предэльбрусье, очевидно, немало знакомых женщин. Но капитан Оберлендер тут же развеял радужные мысли Кутипова.

– От маршрута не отклоняться, – предупредил он, вручая пропуск. – Нет, нет, не подумайте плохо, господин Кутипов, мы вам доверяем. Но сами понимаете, на Кубани, да и южнее, немало бандитов, или, как их называют, партизан. Нам бы не хотелось рисковать вашей жизнью и жизнью господина Севидова. С этой целью вас будет сопровождать охрана. Это мои надежные люди. Они немного говорят по-русски. Можете положиться на них. Ну, ни пуха ни пера. Как это у вас отвечают: к черту?

– К черту, – рассеянно повторил Кутипов.

Всю дорогу он был подавлен. Сидя рядом с Шалвой, Кутипов изредка оглядывался на Бориса Севидова, по бокам которого молчаливо восседали два эсэсовца из личной охраны Оберлендера.

Кутипов понимал, что Оберлендер выделил их не для защиты от партизан, он беспокоится, как бы не сбежали трое бывших советских людей к большевикам. Наверняка и в Нальчике охранники будут следовать по пятам. Вот тебе и два дня полной свободы, вот тебе и женщины.

В глазах Бориса Севидова Кутипов видел то же уныние и понимал, как неуютно чувствует себя Борис, стиснутый двумя верзилами с автоматами в руках. Лишь на лице Шалвы не выражалось никаких эмоций. Он сосредоточенно следил за дорогой, и только руки, цепко сжимающие баранку, выдавали его волнение.

И Шалва и Борис мучительно думали над тем, как им теперь выполнить задание штаба партизанского движения Закавказского фронта. Штаб дал согласие на их переход через линию фронта, но при условии, если им удастся выкрасть Кутипова, доставить в штаб. А значит, его необходимо каким-то образом доставить в охотничий домик, расположенный в Баксанском ущелье. Там их должна ждать связная партизанского отряда Лейла Залиханова. Теперь, когда Оберлендер приставил эсэсовцев, задача осложняется.

Для высокого начальства, прибывающего в Нальчик на курбанбайрам, бургомистр города отвел здание одного из корпусов бывшего курорта в пригородном Долинске. Это был двухэтажный кирпичный особняк, упрятавшийся в еловом лесу. Очевидно, до войны здесь размещались административные службы, а возможно, еще раньше этот особняк принадлежал какому-нибудь князю.

Старший по званию штурмманн Граубе обошел вместе с Кутиповым здание, осмотрел комнаты, отмечая, видимо, для себя, куда выходят окна, двери. Он открывал шкафы, тумбочки, даже заглядывал под кровати, стучал но трубам парового отопления. Забравшись на чердак, через небольшое овальное окошко эсэсовец оглядел ближайший лес. Закончив осмотр, штурмманн Граубе приказал своему напарнику закрыть дверь, ведущую с черного хода. Тот, не найдя ничего подходящего, воткнул лом в дверную ручку и, убедившись в надежности запора, поспешил к своему другу, который в просторной комнате с камином уже выкладывал на стол съестные припасы.

Для Кутипова и Бориса Севидова была отведена комната на втором этаже. Шалве штурмманн Граубе приказал находиться в машине до особого распоряжения.

– Шляфен, шляфен[4]4
  Спать (нем.).


[Закрыть], – то ли сказал, то ли приказал он Кутипову, когда осмотр помещения был закончен и были приняты все меры предосторожности.

Кутипов внутренне оскорбился панибратскому отношению этого младшего командира войск СС. Но все же учтиво поклонился и отправился на второй этаж.

Борис Севидов смотрел на Кутипова с откровенной насмешливостью. Кутипов выдержал этот взгляд, молча снял тужурку и плюхнулся на диван.

– Думаешь, этот штурмманн за наши жизни печется? – проговорил Борис. – Просто держит нас под домашним арестом.

– Без тебя знаю, – буркнул Кутипов и отвернулся к стене, делая вид, что хочет уснуть.

– А эти фрицы сейчас шнапс трескают.

Под Кутиповым заскрипели пружины дивана.

– Ну что молчишь?! – повысил голос Севидов. – Так и будем торчать на гауптвахте до приезда Берка и твоего Николадзе?

– Твоего, моего, ну их всех к черту! – Кутипов рывком поднялся с дивана. – Там в багажнике у Шалвы коньяк. Ты понимаешь? Французский!

– Так в чем же дело? Я мигом через черный ход.

– Молодец, тезка, соображаешь.

Вскоре Борис вернулся с двумя пузатыми бутылками, и жизнь на втором этаже пошла веселее. Кутипов вышагивал по комнате, прислушиваясь к голосам, доносившимся снизу.

– Слышишь, тезка, до чего докатился лейтенант Борис Михайлович Кутипов? – возмущался он, кивая на дверь. – Да я бы и в денщики не взял этого Граубе.

– Се ля ви, как говорят твои знакомые французы, – усмехался Борис. – Теперь командуют они.

– Они? Ха! – пьяно возражал Кутипов. – Вот погоди, приедет мой папаша, тогда не только эти шмакодявки, сам Николадзе лапы мне лизать будет. Они! Я им покажу…

– А в ауле Нартала я знаю таких девочек… И чача водится не хуже этого клоповного коньяка, – подливал масло в огонь Борис Севидов.

– Где этот аул? – оживился Кутипов.

– Совсем надалеко от Нальчика, в Баксанском ущелье. Может, рванем в самоволку, а? – неожиданно предложил Борис. – Как, бывало, в курсантские годы?

– Хе, ты голова, тезка. Только давай сперва обозначимся.

Кутипов взял бутылку коньяка и кивнул Борису, приглашая следовать за ним.

Немцы словно ожидали прихода Кутипова. Увидев в его руке бутылку, одновременно поднялись из-за стола.

– Гут, господин Кутипов, – фамильярно похлопал по плечу Бориса Михайловича штурмманн Граубе. – Коньяк есть ошень карашо! Мы есть с тобой фройндшафт. Карашо!

Однако, выпив рюмку, Граубе вдруг вспомнил о своей миссии.

– Ти есть множко, множко тринкен. Завтра будет большой… как это… нагоняй. Господин Николадзе будет вам нагоняйт.

– А-а, – отмахнулся Кутипов.

– Никс карашо «а-а». Шляфен дафай-дафай.

Штурмманн Граубе чуть ли не насильно вытолкнул Кутипова из комнаты, забыв при этом вернуть едва начатую бутылку.

– Дафай-дафай! – приговаривал он ему вслед.

Поднявшись наверх, Кутипов облегченно вздохнул.

– Проклятая немчура, бутылку зажилили.

– Плюнь, – утешал его Борис – В Баксанском ущелье…

– Кончай травить, – оборвал Кутипов. – Шалва на месте?

– На месте.

Кутипов сам открыл дверь черного хода. При этом он ругался шепотом:

– Как мальчишки, втихаря бежим. Шляфен, шляфен!

…Сидя в машине, Кутипов грустно молчал, смутно представляя последствия их побега.

– Это далеко? – все же спросил он.

– Да рядом. Ты трусишь, Борис Михайлович? Брось! Гульнем часика три и будем на месте. Фрицы не кинутся. Скажи лучше, ты давно ел шашлык?

– Недавно, в ресторане «Глобус». Мы же вместе ели, тезка.

– Что вы, господин Кутипов, – покачал головой сидящий за рулем Шалва Шавлухашвили, – какой кавказский шашлык на сковородке? Настоящий шашлык могут делать только на Кавказе. Из черного барана самый лучший шашлык…

– Гони, Шалва, гони! Будет шашлык из черного барана, – торопил Шалву Севидов и, обняв за плечи Кутипова, весело говорил: – В этом гостеприимном доме всегда есть сыр, индейки, жареная форель, сациви, тархун, джонджоли…

– Не трави душу, тезка, – глотая слюну, говорил Кутипов. – Скажи лучше, девочки там есть?

– Конечно. Молодые красивые горянки.

– Я слышал, что у кавказских женщин строгие правы.

– Я знаю, к кому везу тебя, Борис Михайлович. Проведем веселую ночку на берегу Баксана, а утром вернемся в Нальчик.

Шалва все прибавлял скорость, уверенно управляя машиной на крутых поворотах.

– Не гони так, Шалва, свалимся.

– Что вы, господин Кутипов! Ведь я грузин. Сколько горных дорог исколесил!

…У селения Баксан машина повернула налево и устремилась вдоль реки Баксан на юго-запад. Не доезжая до Тырныауза, свернула с основной дороги и, проехав по лесной просеке, остановилась у охотничьего дома.

– Куда мы приехали? – выйдя из машины и оглядевшись, спросил Кутипов.

– Сейчас узнаете, господин Кутипов. – Шалва повел носом. – Чуете запах? У-у, пальчики оближете.

…Лейла оказалась гостеприимной хозяйкой.. Она сама подавала на стол еду, сама разливала вино в глиняные кружки. Кутипов не сводил глаз с девушки. Его лишь смущало присутствие Бориса Севидова и Шалвы. Смущало – пока был трезв. А это длилось недолго. После третьего тоста он уже пытался обнять Лейлу.

– Эй, Шалва, уходи, – заплетающимся языком бормотал он. – Ты, тезка, тоже исчезни.

Внезапный удар в затылок свалил Кутипова на пол.

И Шалва и Борис Севидов сразу куда-то исчезли, и с ними все исчезло: и стол с вином, и кушанья, и сама Лейла, – все исчезло мгновенно.

– Готов? – спросил Борис.

– Готов.

– А ты не слишком сильно шмякнул его? – встревожился Борис. – Ведь он нам живым нужен.

– В самый раз, – ответил Шалва, потирая кулак. – До туристской тропы очухается.

– До старой кошары ты, Борис, дорогу помнишь, – говорила Лейла. – Там вас встретит мой отец. Он проводит к партизанам.

– Почему ты не идешь с нами, Лейла? – спросил Борис. – Кажется, пока все складывается удачно.

– Не могу. Я уже сегодня должна быть в Нальчике. Фашисты собирают на курбанбайрам всяких продажных псов. Бургомистры аулов посылают туда своих представителей. Митинг должен состояться в бывшем Доме профсоюзов. Мы должны помешать фашистам.

– А что будем делать с машиной? – спросил Шалва. – Вдруг немцы наткнутся?

– Придется в пропасть сбросить. Жаль, конечно, такое добро, но что делать… – сказал Борис.

Кутипов не очнулся, как предполагал Шалва, у туристской тропы. Нокаут и спиртные пары надолго лишили его сознания. И теперь Шалва с Борисом, выбиваясь из сил, тащили Кутипова на себе по гребню, ведущему к вершине Чарык. Они не решались свернуть с узкой ишачьей тропы, чтобы не нарваться на немецких егерей.

Утро в горах было морозное. На гребне, при ясном, безоблачном небе, дул сильный ветер. Но к полудню он утих. Солнце начало пригревать. Борис и Шалва медленно брели со своей тяжелой ношей, углубившись в рощу крупного бука.

Хижины в условном месте не оказалось. От нее осталось несколько бревен да часть глинобитной стены, торчало несколько кольев.

Они усадили Кутипова на бревно, привалили спиной к стене, чтобы тот не упал, и, обессиленные, сели рядом. Хотелось спать. Сколько придется ждать отца Лейлы? И когда очухается Кутипов?.. От хижины были видны горы, засыпанные снегом. Словно укрытые белой попоной, они замерли в таинственной тишине. Казалось, замерла и война. Можно бы часок вздремнуть. Но Кутипов открыл глаза. Некоторое время он бессмысленно смотрел то на Шалву, то на Бориса. Потом дернулся, тряхнул головой, огляделся и тихим, уставшим голосом спросил:

– Что это? Где я?

– В горах Кавказа, – ответил Шалва.

– Что за спектакль? Что это значит? – Кутипов попытался встать, но, схватившись за голову, опустился на бревно.

– Это значит, господин предатель, что мы идем к партизанам.

Только теперь Кутипов понял, что произошло. Он как-то сразу обмяк, привалился к стене я закрыл глаза.

– И это за все, что я для тебя сделал, Шалва? – не открывая глаз, проговорил Кутипов. – Ну, этот генеральский брат… черт с ним, охмурил он всех нас, дураков. А ты? Ведь ты служил мне, Шалва. Большевики тебя по головке не погладят, можешь мне поверить.

– Я служу своему народу, и мне нечего бояться, потому что я и сам большевик.

– Но зачем я вам нужен? – спросил Кутипов.

– Скоро узнаешь, – ответил Борис Севидов.

– Могли бы выкрасть немца. Я бы помог вам поймать важную птицу.

Из леса вышел сухой, сгорбленный старик в бараньей шапке. Опираясь на ярлыгу[5]5
  Ярлыга – длинная пастушечья палка.


[Закрыть], он вел за повод угрюмого мула, такого же, очевидно, старого, как и он сам. Борис узнал в старике Чокку Залиханова.

– Скорее, воллаги[6]6
  Воллаги – друзья.


[Закрыть], скорее! Товарищи вашу добычу ждут.

Кутипов исподлобья смотрел на старика.

– Ну чего так смотришь, оседлавший холеру? Давай лезь в мешок.

– Куда? – не понял Кутипов.

– Зачем в мешок? – удивился Борис.

– Так нада, – доставая из сумки полосатый матрац, отвечал Чокка, – повезем на муле, как барана. На, Борис, тряпку, заткни ему рот, чтобы не кричал. Немцы услышать могут.

Кутипов, мыча что-то, попытался сопротивляться.

– Молчи, сын поганой свиньи, – приговаривал старый Чокка. – Да пусть твоя мать отдаст собаке грудь, которой выкормила тебя, предатель.

Они с трудом втиснули Кутипова в мешок, уложили поперек на спину мула и двинулись в путь.

– Далеко нам? – шагая рядом с Чоккой Залихановым, спросил Шалва.

– За ночь дойдем.

– А не задохнется?

– Пускай ноздрями дышит. Лишь бы не кричал. Тихо нада.

– Да, у вас здесь тихо, – проговорил Борис Севидов. – Я думал, близко фронт, бои, а тут – тишина.

– Фронт есть, – отвечал Чокка Залиханов. – И бои есть, только дальше. У нас громкие были, сейчас тихие. Громкие бои где-то у Туапсе…