Текст книги "Перевал"

Автор книги: Виктор Муратов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

4

– Послушай, Степан, – предложил Хуссейн Залиханов, – пойдем двумя группами. Вы все идите в глубь ущелья и оттуда по тропе на Квиш. А мне дай человек пятнадцать – двадцать. Я знаю другую тропу. Выйду на хребет и прикрою вас с фланга.

При формировании отряда Рокотов старался отобрать бойцов, которым уже довелось хотя бы раз участвовать в горном бою. Таких оказалось мало – человек двадцать.

Отряд выступил в полдень. Надо было спешить, потому что знали: в темноте трудно пробираться в лесистом ущелье. И тем не менее в ущелье вступили под вечер, когда солнце ушло за скалы. Справа от узкой тропинки внизу шумела горная речка. Слева почти отвесно поднималась коричневая скала. Она то нависала над тропинкой, и тогда рокот речки становился громче, ворчливее, то ложилась отлого, выставляя напоказ чудом удерживающиеся на ней тонкие сосенки, похожие на восковые свечки.

Скоро дорога превратилась в узкую каменистую тропу. Пришлось спешиться. Коноводы увели лошадей. В отряде оставили лишь несколько мулов, навьюченных боеприпасами и продовольствием.

Было совершенно темно, так темно, как бывает ночами только на юге в горном лесу. Казалось невероятным, каким образом Хуссейну и Мустафару Залихановым удавалось держаться тропы. Отряд двигался молча. Лишь копыта мулов выстукивали по камням глухую дробь, нарушая тишину.

Спустились к реке, перешли вброд на противоположный берег. Здесь пути отрядов должны были расходиться. Малому отряду Хуссейна Залиханова по этой крутой тропе предстоял подъем на хребет Квиш, а отряду Рокотова надлежало двигаться дальше, в глубь ущелья, к перевалу.

Устали люди, устали мулы. Было решено устроить привал. На сравнительно пологом склоне отряд остановился.

На земле не росло ни травинки, солдаты взбирались на высокие деревья, чтобы отрубить покрытые листвой ветви и покормить мулов. И вдруг откуда-то сверху, словно из-под небес, разнеслась украинская песня:

 
Дывлюсь я на нэбо тай думку годаю,
Чому я нэ сокил, чому нэ летаю…
 

– Эй, послушай, Кучеренко, ты с ума сошел? Заткни глотку, послушай!

Степан узнал голос Мустафара Залиханова и поспешил к месту происшествия.

Огромный Кучеренко медленно слез с дерева и теперь стоял, как провинившийся мальчишка, перед Мустафаром. А тот отчитывал «солиста»:

– Где твой ум, Семен? Горы разбудишь, немца разбудишь. Совсем ума нет!

– Та шо, вже и спиваты нельзя? Я ж трохи… – виноватым голосом оправдывался Кучеренко. – И шо ты хрипишь, аж голос сорвал. На ось прополощи. – Кучеренко отстегнул флягу, сделал несколько глотков и протянул ее Мустафару. Но тут произошло неожиданное. Один из мулов, привязанный к дереву, услышал бульканье во фляге и, очевидно, решил, что его лишают законно причитающейся ему порции воды. Он оглушительно заявил свой протест и издал разрывающий уши крик.

Мустафар схватился за голову. Зная повадки этих животных, он понял, что сейчас произойдет. Жалоба одного мула была подхвачена другими, и мгновенно лес огласился ревом, который усиливало эхо от близких гор.

– Теперь мы пропали! – проговорил Мустафар. – Поднимай отряд, Степан. Быстро, быстро!

Ракеты осветили горы. Раздались беспорядочные выстрелы. Они доносились со стороны перевала Квиш. Но скоро все стихло. Хуссейн Залиханов с отрядом в пятнадцать человек скрылся в густом лесу. Двинулся дальше и отряд Рокотова.

Степану было ясно, перевал придется штурмовать. В этом убеждали ночные выстрелы. Но открыто идти на штурм было бы безрассудством. Он решил так. Основные силы отряд сосредоточит в центре. Отряд Хуссейна Залиханова, расположившийся на гребне, прикроет с фланга наступление основного отряда. Аршак Петросян с Мустафаром и группой в девять человек поднимутся на вершину Малый Квиш, нависшую над перевалом, и вышлют в ущелье разведку для связи с батальоном капитана Сироты. После установления связи группа Аршака Петросяна с вершины Малый Квиш должна забросать гранатами часть перевала. Разрывы гранат явятся сигналом к началу атаки всего отряда. К тому времени должны подтянуться и основные силы полка майора Ратникова.

Перед тем как отправить группу Аршака к Малому Квишу, Степан еще раз проинструктировал бойцов.

– Дай мне сказать слово ребятам, – попросил Степана Мустафар Залиханов. Он подошел к бойцам, стараясь в темноте рассмотреть их лица, и тихо заговорил: – Тропа на Малый Квиш опасная. Все вы были в горах. На Малом Квише не были. Пойдем по карнизу. Слева скала, справа пропасть. Чем выше, тем ближе немцы. Ветер дует в сторону перевала. Каждый шорох слышно. Надо идти тихо. Совсем тихо. Каждый звук – немцу сигнал. Каждый звук – всем гибель.

…Мустафар и Аршак Петросян бесшумно вели группу.

Малый Квиш темнел на фоне чуть посветлевшего неба. Шли осторожно, ступая по узкому скользкому карнизу, который лепился к отвесной скале. Внизу чернела пропасть. Прижимаясь вплотную к скале, отряд медленно продвигался дальше. Мустафару Залиханову почудилось, что он ведет группу альпинистов на зачетное восхождение. Но он тут же возвращал себя к страшной реальности: где-то внизу отряд Степана Рокотова, в ущелье за перевалом, как в ловушке, беспомощный батальон капитана Сироты с детьми, на перевале – враги…

Скоро идти в полный рост стало невозможно: скала низко нависла над карнизом. Бойцы ползли, цепляясь пальцами за острые выступы. Ладони саднило, окровавленные пальцы коченели на морозном ветру. Уже давала себя знать горная болезнь – дышать становилось все труднее, в ушах стоял звон, подкатывала тошнота. Внезапно Мустафар заметил, как один из бойцов впереди покачнулся, приник на миг к скале, пытаясь ухватиться за какой-нибудь выступ или трещину, но его пальцы скользнули по гладкому, обледенелому камню, и боец полетел в пропасть, не проронив звука. Лишь послышался глухой удар тела о выступ скалы. Идущие сзади замерли, прижались к скале, не решаясь пошевелиться.

– Вперед, – приглушенным голосом приказал Мустафар, и тут же второй боец, сделав неловкое движение, повис над пропастью. Он судорожно цеплялся руками за узкий карниз, но не кричал, не звал на помощь. Его сосед сам подполз к нему, схватил за ворот штормовой куртки, помог товарищу взобраться на карниз.

Казалось, прошла вечность, прежде чем миновали опасный карниз. Шедший впереди Аршак Петросян первым достиг вершины Малого Квиша. Он осторожно подполз к краю, заглянул на седловину перевала. Она оказалась совсем близко внизу. К Аршаку подполз Мустафар Залиханов.

– Послушай, Аршак, нас осталось десять. Один свалился в пропасть.

– Что ты говоришь, Мустафар?! Я ничего не слышал.

– Парень молча принял смерть. Я много видел героев, такого не видел. И я не мог ему помочь. Понимаешь, не мог!

– Тише, Мустафар, успокойся. Рядом фашисты.

– Ладно, – сквозь стиснутые зубы проговорил Мустафар. – Я ухожу искать батальон.

– А вдруг не найдешь?

– Я в этих горах мышь найду. Дадим три красные ракеты – начинайте штурм перевала. Прощай.

…К рассвету зарозовели снежные шапки вершин. Аршак разглядел склон, по которому поднимался отряд Степана Рокотова. Бойцы, сохраняя осторожность, продвигались перебежками от камня к камню. Под нависшей вершиной на перевале Квиш засуетились егеря. Аршак с тревогой поглядывал то в сторону ущелья Квантра, куда отправился Мустафар на поиски батальона Сироты, то на перевал. Он опасался, как бы егеря не обнаружили до начала штурма отряд Рокотова.

Наконец, корявый излом Малого Квиша озарился кровавым светом ракеты. Следом еще и еще… Аршак подал команду:

– Приготовить гранаты! – и, выждав минуту, крикнул: – Огонь!

Взрывы раскололи тишину. Группа Аршака открыла огонь из автоматов. Гитлеровцы никак не ожидали удара сверху. Они в панике заметались. Беспорядочно стреляя, егеря пытались укрыться за боковой гребень, но с гребня ударил отряд Хуссейна Залиханова. А снизу пошел в наступление основной отряд старшего лейтенанта Рокотова. Гитлеровцы бросились в ущелье Квантра, но там их встретили бойцы батальона капитана Сироты.

В течение часа перевал был очищен от гитлеровцев. Степан Рокотов оставил небольшую группу на перевале, а основной отряд повел в ущелье Квантра.

Пока отряд спускался в ущелье, стрельба совсем прекратилась. Удивительную тишину нарушал лишь шум водопада. Этот изломанный, расцвеченный многочисленными радугами поток падал в ущелье, образовавшее большую гранитную чашу. Здесь вода успокаивалась, как бы приходила в себя после сумасшедшего падения с головокружительной высоты, и уже плавно сбегала в реку.

Степан, выставив дозорных, решил сделать привал. Бойцы расположились вокруг гранитной чаши. Некоторые доставали из вещмешков концентраты, приспосабливали над костерками котелки. Но большинство бойцов, едва коснувшись мягкого травянистого ковра, засыпали.

Степану вспомнилось, как года три назад они с группой альпинистов купались в этом маленьком студеном озерце. Хотелось и сейчас окунуться в прозрачную воду, освежить разгоряченное тело, снять дикую усталость. И он уже принялся было раздеваться, но тут к нему подбежал один из дозорных:

– Товарищ старший лейтенант, сюда едет комдив!

Вместе с генералом Севидовым верхом на лошадях подъехал комиссар Кореновский. Степан выстроил отряд. Выслушав доклад Рокотова, комдив поздравил бойцов с успешным выполнением задания.

– Немцы надеялись, что их победа уже не за горами. Они видят зеленые долины и безбрежную синь Черного моря, рвутся вперед, – говорил генерал Севидов. – Фашистам очень не хочется зимовать в горах. Но победа врага в буквальном и переносном смысле за горами. А через горы мы его не пустим. Вы это сумели сегодня доказать здесь, на перевале Квиш. Спасибо, дорогие товарищи. Боевой успех вашего отряда станет примером для подражания. Мы создадим в каждой части такие отряды. Главной их задачей будет выслеживание противника, внезапные налеты, организация засад, удары по тылам врага. Пусть враг знает, что его повсюду в горах ждет гибель. Теперь отдыхайте.

Бойцы разошлись. Генерал подошел к альпинистам, обнял каждого, расцеловал.

– Что ж, молодцы, альпинисты, помогли батальону Сироты, да и всей дивизии. Теперь сюда подходят специальные горные подразделения. А нам на новое место приказано. Немцы жмут на Туапсе. – И обратился к Степану: – Устроишь бойцов на отдых в «Горном воздухе». Там в медсанбате спасенные дети. Кстати, Степан, из твоего армавирского детдома.

– А Ольга? Андрей Антонович, где Ольга?

– Успокойся, Степан, там же и Ольга. Вместе с Лейлой готовит детей к отправке в Сухуми.

Степан не раз до войны вместе с Ольгой и Борисом бывал на этой турбазе. Они приезжали в «Горный воздух» отдохнуть, прежде чем отправиться в альпинистский лагерь. Здесь было тихо, особенно когда туристы уходили в поход и база пустела. Они ловили в речке форель, бродили по лугам, собирали в лесу грибы. И еще Степану нравилось бывать здесь потому, что в ясную погоду от «Горного воздуха» был хорошо виден двуглавый Эльбрус.

Сейчас вся турбаза была занята под медсанбат. Степан долго уговаривал главврача – уставшую худую женщину – отвести два домика для отдыха бойцов.

– Вы понимаете обстановку, старший лейтенант Рокотов? – дымя самокруткой, спрашивала она низким голосом. – Вы же сами понимаете обстановку. Полки дивизии вступили в бой. А бои без раненых не обходятся. И потом – дети. Обмороженные, истощенные. Вы же сами понимаете.

– Сутки, всего сутки, товарищ военврач. А у вас можно хоть умыться, выспаться. Люди валятся с ног.

– Сейчас все валятся с ног, – угрюмо говорила военврач. И, неожиданно сменив тон, спросила участливо: – Ольга Рокотова не родственница вам?

– Жена.

Военврач удивленно глянула на Степана, бросила в траву окурок, тщательно затоптала его каблуком сапога, еще раз сверху вниз глянула на Степана и протянула руку.

– Глухих Степанида Захаровна, – представилась она, крепко стискивая ладонь Степана. – Ольга в операционной. Освободится – пришлю. Пока размещайте бойцов. Там у оврага в домике душевая.

– Я знаю, – ответил Степан.

– Кто нуждается в нашей помощи – милости прошу. – Степанида Захаровна зашагала к операционной так широко, что казалось, ее узкая юбка защитного цвета лопнет по швам.

Отправив бойцов в душевую, Степан сбежал по крутому откосу на дно оврага, где, омывая гладкие валуны, тихо журчала прозрачная речка. Он сел на бурый, нагретый солнцем камень. Степан бросал в реку камешки, следил, как сильное течение подхватывает их, и никак не мог унять волнения от предстоящей встречи с Ольгой.

– Степан! Боже мой, Степан!

Степан поднял голову. На краю оврага стояла она, машинально, привычными движениями развязывая тесемки медицинского халата.

Степан вскочил, секунду стоял как завороженный и затем бросился вверх.

Ольга никак не могла сдернуть с плеч халат. Ее волосы выбились из-под белой косынки, падали на глаза, и она каким-то особенно милым, знакомым движением отбрасывала их назад.

Они спустились к речке, сели на тот же бурый, нагретый солнцем камень.

– Трудно? – жадно разглядывая лицо жены, спросил Степан.

Ольга в ответ тяжело вздохнула.

– Что с Борисом?

– Не знаю, Степан. Ушел в разведку, и вот… Ничего не знаю! Что творится? Страдаем мы, но при чем дети? Ты мне скажи, при чем дети? Это какой-то кошмар. Я до сих пор не могу понять, как удалось спасти этих беззащитных крошек. Страшно, Степан. При чем такие, как наш Ванюшка? Где он? Что с ним? Вся душа изболелась. Борис все утешал меня. А я как взгляну вот на это… – Ольга торопливо расстегнула гимнастерку, достала из-за пазухи «испанку». Степан схватил ее, в смятении посмотрел на Ольгу, на «испанку» и с трудом выговорил:

– Ну что ж, это… это… забыть могли. Дарья Михайловна наверняка увезла Ванечку из Ростова. Вот доберешься в Сухуми, разыщешь. Там все же тыл, легче разыскать.

– Никуда я отсюда не уеду. Хватит, – сухо проговорила Ольга. – Я останусь в медсанбате в нашей дивизии. С отцом уже говорила. Упрямится, но я из дивизии не уйду. Какая я альпинистка, если уйду с гор, когда здесь такое началось?..

– А дети? Их сопровождать надо.

– Лейла будет сопровождать. Ей необходимо попасть в штаб армии по каким-то своим делам. Так что… Послушай, – неожиданно перевела разговор Ольга, – мог ведь Борис просто заблудиться? Не верю я, чтобы он мог погибнуть в этих горах.

– Кто знает, – ответил Степан. – Предэльбрусье Борис, конечно, хорошо знает. Но ведь сейчас не тридцать восьмой год. Война…

5

Борис очнулся от резкой боли в боку. Он открыл глаза и увидел в небе белые, очень нежные кучевые облака. Сильно хотелось пить. Борис попытался подняться, но сильный удар в бок свалил его на землю. Отдышавшись, он снова открыл глаза. Над ним склонился тот самый фельдфебель, который выиграл у него единоборство в полуразрушенном окопе.

Борис лежал возле блиндажа, примеченного им еще на рассвете. Вокруг толклись егеря. Фельдфебель с синеватой жилкой на лбу что-то им рассказывал, и егеря громко хохотали.

Произошло самое страшное, что только можно предположить, – плен! Командир, брат генерала Севидова, в плену. Впрочем, документов при нем никаких не было, и одет он был в штатскую альпинистскую одежду. Значит, можно выдать себя за другого…

К блиндажу подскакал всадник на гнедом красивом жеребце. Он легко спрыгнул с коня, о чем-то поговорил с фельдфебелем и быстрым шагом подошел к Борису. Всадник был в форме офицера горной дивизии «Эдельвейс». Он оглядел Бориса, уставился на его альпинистские ботинки с шипами и, улыбаясь, проговорил:

– Альпинист. Гут. Я есть также альпинист. Балканы. Крым. Ти есть Эльбрус. Гут. Ти, я коммен нах Эльбрус. Гут.

Борис пошевелился, попытался встать, но, вскрикнув от боли, тут же упал на землю.

– Это есть плёх, плёх, – приговаривал офицер, разглядывая рану на руке Бориса. – Лазарет. Лечийт, лечийт. Гут.

…Не по-раннему жарким утром машина после долгой тряской дороги бесшумно покатила по деревянному настилу моста. Немец-конвоир дремал, прижав обеими руками к щеке винтовку. Борис с трудом дотянулся до маленького окошка, вделанного в тент, и узнал Дон, речной вокзал, элеватор. Его везли в Ростов. На мгновение мелькнула мысль – бежать. Бежать сейчас же, пока дремлет гитлеровец. Но он тут же отогнал эту мысль. В другое время он махнул бы через перила моста – и поминай как звали. Но бежать, да еще вплавь, с изувеченной рукой, – безнадежно. Он не мог вспомнить, у кого из писателей вычитал: «Последнее, что покидает человека в жизни, – это надежда».

Борис все смотрел в оконце, с трудом узнавал знакомые улицы.

Уцелевших домов теперь было гораздо меньше. А он ведь совсем недавно был здесь с Ольгой, шел по этим улицам. И тогда было много разрушенных домов и едкий дым поднимался из развалин, но тогда по улицам ходили советские солдаты и проезжали советские автомашины. Кажется, вечность прошла с тех пор, как он шел с Ольгой в родной переулок Володарского, а по сути, и месяца не прошло.

Машина шла по Ворошиловскому проспекту. Миновав кладбище и Андреевскую рощу, проскочила Турмалиновскую Балку и остановилась у зеленых ворот. Борис узнал строения за красным забором – до войны здесь было Ростовское артиллерийское училище. Теперь размещался лазарет для раненых военнопленных. Лазарет был окружен глубоким рвом, обнесенным в три ряда колючей проволокой.

Пленных размещали в длинных грязных бараках, построенных на широком плацу бывшего училища.

Бориса Севидова поместили в барак для тяжелораненых военнопленных. Это было огромное помещение с ровными рядами нар, выстроенных в три яруса, плотно набитое людьми. Крыша барака протекала, и под ногами хлюпала грязь.

В барак вошел военнопленный с большим ведром.

– Налетай, архаровцы! – крикнул он и принялся разливать по котелкам вонючую похлебку. В пленном Севидов с удивлением узнал Петра Дерибаса, казака из станицы Кочетовской, несмотря на то что у Дерибаса уже не было его пышных, буденновских усов. Теперь на его лице необычно выпячивались скулы. Без усов Петр был похож скорее на калмыка, чем на своего предполагаемого предка Дона Йозе Де Рибаса – основателя Одессы. Бориса насторожило, что Дерибас находится в лазарете, видимо, на каком-то привилегированном положении. Иначе немцы не доверили бы ему раздавать пищу.

Сейчас Дерибас его непременно узнает. Вся надежда на конспирацию рушилась…

Дерибас ловко орудовал черпаком, разливая в миски, жестяные банки, кружки вонючую похлебку. Он сопровождал свою работу веселыми прибаутками: «О, чернявенький! Тебе, кацо, по блату суп харчо. Вкалывай получше, потом шашлык получишь. А ты, видать, с Рязани – ешь пироги с глазами. А ты, белобрысый, чего такой сердитый? Получай щи – пузо полощи. Налетай! Не зевай! Отращивай пузяры!»

Когда очередь дошла до Бориса, их глаза встретились. Дерибас осекся и замер с черпаком в руке. Борис понял, что сейчас произойдет непоправимое, если Дерибас выдаст его.

– Ну что, Петро, уставился, как на икону? – первым обратился к нему Борис. – Не узнаешь? Я же Семен Ручьев. Чи забыл, как рыбцов таскали в Кочетовке?

Пленные с любопытством наблюдали за этой сценой. Дерибас поставил ведро и с черпаком в руке бросился к Борису.

– Вот так встреча! Здорово, Ручьев! Держи, Семен, свою порцию, – приговаривал Дерибас, наливая в чашку баланду. – Ешь, Семен. Поправляйся. Вон как дошел – совсем, что та чехонь после нереста. Оно бы, конечно, вяленого рыбца сейчас…

Дерибас смотрел, с какой жадностью Борис набросился на еду, потом оглядел барак, словно что-то отыскивая, и указал черпаком в сторону окошка:

– Там. – Дерибас прошел вдоль нар и крикнул лежащим на досках пленным: – А ну, архаровцы, подвинься, уступи место моему другу! Быстро, быстро!

Лежащий на нарах красноармеец с перебинтованный плечом сделал усилие приподняться.

– Прекрати, Дерибас! – крикнул Борис. Он оставил недоеденную баланду и подошел к нарам. – Лежите, товарищ. – И повернулся к Дерибасу: – Тебя кто просит? Обойдусь и без твоей опеки!

В бараке зашумели. Но внезапно все стихло. Раненые поспешили занять свои места. Только слышалось:

– Кабаневич!

– По местам!

– Староста идет!

К Борису подошел сухопарый низкорослый мужчина и, поправив на горбатом носу очки в роговой оправе, строго обратился к Дерибасу:

– Что здесь происходит?

– Не видишь, очкарик? Человека устраиваю.

– Вы, господин Дерибас, не командуйте тут. Ваше дело…

– Я те дам мое дело! – Дерибас замахнулся на старосту черпаком. – Еще похрюкай, свинья поганая! Чтоб мой друг, Семен Ручьев, с такой раной на верхотуру лез?

– Здесь все раненые, и ни для кого не должно быть привилегий, – не сдавался Кабаневич.

– Я те дам привилегии, сука! – снова замахнулся черпаком Дерибас.

Неизвестно, чем бы кончилась эта стычка, но раненый красноармеец все же, пересилив боль, сумел подвинуться и высвободить небольшое пространство у окна.

– Ложитесь, товарищ Ручьев, – обратился он к Борису, – уместимось як-нибудь. Шо ж робыть!

– Вот так-то, – успокаиваясь, проговорил Дерибас, презрительно глядя на Кабаневича. – Я своего друга в обиду не дам. Ложись, Семен. И не бойся этого хмыря болотного. Я тебя в обиду не дам. Все устрою, все будет чин чинарем. Я к тебе сегодня зайду.

Дерибас забрал свое ведро и направился из барака. Дождавшись, когда тот ушел, Кабаневич, поправляя на носу очки, вежливо обратился к Борису Севидову:

– Я не знаю, кто вы, господин Ручьев, и какое отношение имеете к этому грубияну, но предупреждаю: в палате должна быть дисциплина одна для всех.

Кабаневич направился вдоль нар. Борис попробовал устроиться поудобнее. Сосед по нарам неловким движением подгреб к Борису солому, помог уложить раненую руку. Борису стало немного легче. Поблагодарив соседа, он закрыл глаза, но сон не шел к нему.

Борис вспоминал события, начиная с того злосчастного утра у перевала Квиш, когда, оглушенный, потерял сознание после рукопашной схватки. Ему так и не удалось пройти через перевал Квиш, добраться до своих и сообщить, в каком положении находится батальон капитана Сироты и что с ним дети…

С того самого утра продолжается калейдоскоп кошмарных событий, завершившихся тем, что он в руках у немцев, он – в плену! Что еще ждет его? Почему он не погиб у перевала Квиш? Почему не попытался выброситься из грузовика на мосту через Дон? Самоубийство? Да. «Последнее, что покидает человека в жизни, – это надежда». На что можно надеяться, лежа с раненой рукой в этом грязном лазарете? А если немцы дознаются, что он родной брат генерала Севидова? Ведь Дерибас это отлично знает. Кто он теперь, этот добродушный казак из Кочетовки?..

– Товарищ старший лейтенант, – вывел Бориса из раздумья тихий голос соседа, – я вас сразу признал.

Борис настороженно молчал.

– Та вы не бойтесь, – продолжал шептать сосед. – Я Рябченко. Петро Рябченко. Я був ординарцем у старшего лейтенанта Рокотова. Я ж вас гарно знаю.

– Вы меня с кем-то путаете, – ответил Борис.

– Та ни. Вы ж старший лейтенант Севидов. Тикы не бойтесь меня. Хиба я враг, чи шо?

Борис повернул голову, пристально всмотрелся в изможденное лицо красноармейца. Теперь он уловил в нем знакомые черты. Это был действительно красноармеец Рябченко – ординарец Степана Рокотова. Борис вспомнил, с какой любовью этот украинский паренек рассказывал о родной «Котляривки», о матери, о невесте, что остались «пид нимцами» на Северском Донце. Каким-то внутренним чутьем Борис поверил этому парню и, уже не скрываясь, спросил:

– Как ты попал сюда, Петро?

– А хиба старший лейтенант Рокотов вам не рассказывал? Мэнэ ж ранило туточки, у Ростови. Сховалы мене у погриби. Тикы ж нимци найшлы. Трохи-трохи тетку Софу не расстреляли за то, шо ховала меня. Ось так у цэй проклятущий лазарет попал.

– И что же тут лечат?

– У могилу готовят. Ось побачите, як тут лечат. Ось, дывыться, Дерибас лекаря ведэ. Вы Дерибаса не бойтесь, це хитрюга така, шо… А нашему брату помогае. То вы сами побачите. Тут мало гадов. И лекарь – чиловик гарный.

При приближении Дерибаса с врачом Рябченко умолк, закрыв глаза, притворился спящим.

– Сюда, сюда, Феодосий Николаевич, – говорил Дерибас, ведя под руку врача, стройного, красивого мужчину с лохматыми бровями. – Вот мой старый друг, помогите ему. Я в долгу не останусь.

– Оставьте, господин Дерибас – Феодосий Николаевич высвободил свою руку и подошел к Борису. – Ну что там у вас?

Стиснув зубы, Борис терпел, пока врач осматривал рану.

– Дело дрянь, – наконец проговорил тот.

– Руку можно спасти? – спросил Севидов.

– Не знаю, любезный. Рана запущена. В других условиях, возможно…

– Феодосий Николаевич, я все сделаю, – вмешался Дерибас. – Только вылечите. Я…

– Что вы, господин Дерибас! – отмахнулся врач. – Нужна операция, а у меня, кроме йода и бинтов, ничего нет.

Феодосий Николаевич сделал перевязку, сложил свой нехитрый инструмент в саквояж и, уходя, сказал:

– Попробую уговорить лагерное начальство, но не обещаю. – И повторил: – Скрывать не хочу – дело дрянь.

Дерибас задержался возле Бориса. Он подсел к нему на нары и, оглянувшись по сторонам, зашептал:

– Ты не бойся, Борис. Я что-нибудь придумаю. На-ка вот. – Дерибас достал из кармана завернутый в немецкую газету кусок сала. – Ешь.

– Уйди, – простонал Борис – Я подачки от немецких холуев не принимаю.

– Ладно, ладно словами бросаться. Подыхать прикажешь? Надо и здесь выжить. Вон их, братков наших, каждый день десятками зарывают…

– Уйди прочь.

– Я уйду, только скажу тебе: разве ж немца одолеешь глупым упрямством? Фриц хочь и силен и хитер, а и его обхитрить можно, если мозгой шурупить. – Дерибас сунул под солому сало и неслышно удалился.

Надежда Бориса Севидова скрыть свое имя не оправдалась. Уже на следующий день его перевели в соседний барак и поместили в отдельной комнате. Комнатка была небольшая, но чистая и светлая. Солдатская кровать застелена серым одеялом. Стол, стулья, даже занавески на окнах.

Несколько дней Бориса не беспокоили. Аккуратно, три раза в день, ему приносили горячую пищу. Его навещал врач Феодосий Николаевич Ташлык.

Борис понимал, что такое обращение с его персоной не случайно. Очевидно, немцы узнали о его родстве с генералом Севидовым. И помог им в этом не кто иной, как Дерибас. Ясно, что немцы не упустят возможность извлечь из этого родства какую-то выгоду.

Однажды вечером к нему в комнату вошел толстый, розовощекий немецкий офицер в форме майора, за ним – высокий рябой мужчина в костюме спортивного покроя.

Офицер несколько мгновений всматривался в бледное лицо Севидова, потом, слегка кивнув, представился:

– Майор Ланге. Начальник лазарета. – Майор, прицокивая языком, оглядел комнату. – Что ж, думается, вы недурно устроились, – проговорил он. – Мы, немцы, понимаем толк в людях и умеем с ними соответственно обращаться.

«Да уж, – подумал с горькой иронией Борис. – Видать, дорого вы спросите за такое обращение».

– Признаться, я удивлен всем… этим, – развел Борис руками. – Сотни других военнопленных…

– Сотни других военнопленных, – перебил его майор Ланге, – порой не стоят одного.

– Не понимаю, какую исключительность вы находите во мне. Я обыкновенный младший командир Красной Армии, к тому же невысокого чина. Сержант.

– Нехорошо начинать нашу беседу с обмана. Нам известна ваша фамилия. Вы – Севидов, – снисходительно проговорил Ланге и многозначительно добавил: – Доподлинно известно и то, что связано с вашей фамилией…

– Это провокация, – сдерживая волнение, ответил Борис.

– Вы умеете разыгрывать комедию. Как это говорят русские, давай-давай.

– Господин Севидов, – наконец подал голос рябой, – оставьте ваши сказки для детей. У нас к вам есть серьезное предложение. – Рябой, чуть важничая, взглянул на майора Ланге и официально, с торжественной ноткой произнес: – Согласно указаниям немецкого командования при группе армий «А» создаются специальные подразделения из числа патриотов. Мне поручено сформировать строевой отдел штаба национальных легионов.

– Вам? – усмехнулся Севидов.

– Господин Кутипов, – только теперь представил рябого майор Ланге, – начальник строевого отдела штаба национальных формирований при группе армий «А».

– Борис Михайлович, – дружелюбно добавил Кутипов. – В части особого назначения «Бергманн» вы можете занять хороший пост. Вам могут предложить командовать легионом. Это побольше полка. Согласитесь, что в Красной Армии даже ваш родной брат генерал Севидов не сумел бы вам устроить такую карьеру.

От этого предложения Борис содрогнулся. Он и раньше кое-что слышал о национальных легионах. Правда, видеть их на передовой пока не приходилось. И вот теперь перед ним стоит живой представитель этих легионов. Борис впервые в жизни видел перед собой предателя. Гитлеровец с майорскими погонами – это враг, это понятно, но этот упитанный верзила с русским лицом, говорящий на родном русском языке с южным донским выговором, – это трижды, четырежды враг!

– Германское командование высоко ценит нашу работу, – продолжал набивать себе цену Кутипов.

– У вас будет все, что имеет германский офицер, – подхватил Ланге.

– Выходит, немцы уже своими силами не обходятся?.. Им нужны завербованные подонки, которые способны стрелять в своих соотечественников? – глядя в упор на Кутипова, спросил Борис.

Кутипов выдержал недвусмысленный взгляд Севидова и усмехнулся.

– Я вас немного понимаю. Мы можем и не посылать вас на передовую. Не захотите быть командиром легиона, будете работать у меня. В штабе тоже нужны кадровые командиры.

– Я не кадровый командир.

В комнате некоторое время стояла тишина. Майор Ланге вопросительно поглядывал на Кутипова, потом обратился к Севидову. Теперь в его голосе звучала открытая угроза.

– Так или иначе вами займется гестапо. А уж там господа умеют обращаться с такими, как вы. Кстати… – Он подошел вплотную к Борису и, понизив голос, добавил: – Уже немало здравомыслящих офицеров вашей армии активно сотрудничают с нами. В национальных формированиях много бывших советских людей. Каждый разумный человек должен учитывать перспективу.

– Чушь! – рассмеялся Борис. – С вами сотрудничают подонки, место которых на виселице.

– Вы не правы и сами в этом сможете убедиться, когда дадите согласие работать с господином Кутиповым…

– Я не смогу быть полезным господину Кутипову.

– Мы вас не торопим, – проговорил Кутипов. – Командир части особого назначения «Бергманн» капитан Оберлендер прибудет из Берлина дней через десять. Я думаю, за это время мы с вами найдем общий язык.

– А пока будем лечить вашу руку, – уже от дверей сказал майор Ланге. – Я распоряжусь.

Феодосий Николаевич Ташлык приходил теперь к Севидову ежедневно. Все дни Борис присматривался к хирургу Феодосий Николаевич почти не разговаривал. Молча сделав свое дело, он укладывал в саквояж инструмент и, не глядя на Бориса, уходил.