Текст книги "Перевал"

Автор книги: Виктор Муратов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

Глава седьмая

1

– Ну, дорогой, поздравляю с сыном! – Генерал Хофер обнял Клауса и отвернулся, пряча повлажневшие глаза.

– И я вас поздравляю с внуком.

– Спасибо, сынок. Какое думаете дать имя?

– Посоветуемся с Дианой.

– Да-да, конечно. Неделя в твоем распоряжении. Заедешь в Ростов к отцу, порадуешь старика. Из Ростова в Берлин – самолетом. Скажи Мюллеру, чтобы приготовил посылку. Трудно теперь в Берлине, а Диане сейчас, сам понимаешь… – Генерал не смог сдержать волнения. – Ты извини, Клаус, раскис я. Ничего не поделаешь – дед. – Он отвернулся, приложил платок к глазам и тут же торопливо спрятал его, как бы стыдясь своей минутной слабости. Лицо его приняло обычное холодноватое и озабоченное выражение. – Поторапливайся, Клаус. Кстати, перед отъездом повидайся с Гансом. Он только что вернулся из штаба корпуса, его вызывал сам Конрад. Это не случайно. Очевидно, вам с Гансом предстоит серьезное дело.

…Ганс Штауфендорф не скрывал своей зависти.

– Везет же тебе, Клаус! Со всех сторон везет. Это же надо – одному человеку столько радостей сразу: родился сын, увидишь жену, увидишь родную Германию, Берлин. Я тебе по-хорошему завидую. Но поторапливайся. Нас ждут великие дела. Тебе твой тесть, конечно, ничего не сказал. А я скажу по секрету: генерал Конрад получил указание из Берлина водрузить на Эльбрусе флаг рейха. Кому он поручит это дело, точно пока не известно. Но вполне возможно, что нам с тобой… Кому же еще! Мы знаем маршруты. И вот еще что: ты будешь в Ростове, там есть лазарет для военнопленных номер сто девяносто два. Обязательно побывай там. В этом лазарете наш общий знакомый Борис Севидов.

– Альпинист?! – удивился Клаус.

– Да, вероятно, один из тех русских, с которыми в тридцать восьмом мы с тобой ходили в горы. Вот посмотри. – Ганс извлек из планшетки фотокарточку.

Клаус узнал невысокие строения альпинистского лагеря «Рот-фронт». На переднем плане – молодые парни и девушки. Обняв друг друга за плечи, они приветливо улыбаются в объектив. Ганса среди них не было: он фотографировал. Клаус жадно всматривался в потемневшие от горного солнца лица, отыскивая Ольгу. И он узнал ее. Она стояла между ним и Степаном Рокотовым. Они снимались после того памятного восхождения, когда Ольга едва не свалилась в пропасть. Клаус все смотрел на Ольгу и мысленно возвращался в не очень далекую радостную юность.

– Узнаешь его? – ткнул пальцем в фотографию Ганс – Вот, слева от тебя.

– Да, это Борис Севидов.

– Так вот, там, в лазарете, он упорно скрывает свою фамилию. Ты взгляни на него и припри к стенке. Генерал Конрад настоятельно рекомендует уговорить Севидова идти с нами на Эльбрус. Я бы сам поехал в этот лазарет, но необходимо срочно готовить отряд. И тут удачный случай – ты едешь. Тебе легче будет найти с ним общий язык.

– Что ты хочешь этим сказать? – нахмурился Клаус.

– Не сердись. Чего скрывать, у тебя с русскими альпинистами, помнится, были приятельские отношения. Даже та девица, Оля…

– Оставь!

– Молчу, молчу, – примирительно проговорил Ганс – Но согласись, старая дружба двух спортсменов может нам теперь здорово пригодиться.

– Почему ты мне прежде не показывал эту фотокарточку? – спросил Клаус.

– Ну… как сказать… – Ганс замялся. – Просто нужды не было… Кстати, такая же фотокарточка есть и у майора Ланге.

– Как она попала к нему?

– В секретном отделе штаба горного корпуса несколько таких снимков.

– Зачем?

– Пока к нам попал лишь Борис Севидов, но, кто знает, может, кого-либо из остальных встретим. Учти, Клаус, сам генерал Конрад настоятельно рекомендует уговорить Севидова идти с нами на Эльбрус. Мы, конечно, и без него справимся, но… советский офицер, брат генерала Севидова, водружает флаг германского рейха на Эльбрусе. Согласись – такой факт уже сам по себе прекрасная пропаганда.

В Ростове на перроне Клауса встретил отец. Доктор Берк уже все знал и был безмерно счастлив. И на вокзале, и сидя в машине, он без умолку говорил, не давая Клаусу раскрыть рта.

– Я всегда был уверен, слышишь, сынок, всегда был уверен, что у меня будет внук. Не должен перевестись род Берков, никак не должен. Ты представляешь, родился новый Берк! Если бы он еще был Отто, я бы мог спокойно умереть.

– Рано хоронишь себя, отец.

Они ехали по разрушенному Ростову. Полуразвалившиеся, обгоревшие дома угрюмо и, как показалось Клаусу, зловеще смотрели вслед «мерседесу» закопченными глазницами окон. Кое-где изможденные жители под присмотром полицаев разбирали булыжные баррикады, расчищали проезжую часть улицы. Глядя на мертвые дома, на тощих, истерзанных и обездоленных людей, Клаус думал о Берлине, о родном переулке «Анна Мария», о Диане и теперь уже о сыне. Как они там? Ведь Берлин бомбили и прежде, наверняка бомбят и теперь. Сумеет ли тетушка Поли уберечь жену и сына? Клаус еще не мог осознать до конца то, что произошло на днях в Берлине. Но событие свершилось. Там, в Берлине, уже существует человек, в котором течет его, Клауса Берка, кровь.

– Когда я лечу, отец? – спросил Клаус.

– Полетишь завтра. Отдохни денек. Побудь со мной.

– Я бы хотел сегодня. Постарайся, отец, хотя… – Клаус вспомнил о просьбе Ганса Штауфендорфа. – Пусть будет так. Завтра я должен выполнить в Ростове одно поручение.

– Я рад, что ты задержишься. Я хочу, чтобы ты хоть денек побыл со мной. Не забывай, я тоже отец. Кстати, ты не обижайся, я пригласил сегодня кое-кого из знакомых. Такое событие, сам понимаешь, надо отметить.

– Я знаю твоих знакомых?

– Нет. Один немец и двое русских.

– Русских?

– Вернее, один – грузинский князь, другой – казак. Я с ними связан по работе. Ты не против?

Клаус равнодушно пожал плечами.

– Послушай, – сказал он, – ты не знаешь, где здесь находится лазарет для военнопленных номер сто девяносто два?

– Лазарет? Зачем он тебе? Лазарет в некотором роде тоже является объектом моей работы.

– Вот как?

– Да и кстати, сегодня в числе гостей будет начальник лазарета майор Ланге.

Квартира доктора Берка размещалась в здании Ростовского краеведческого музея, чудом уцелевшего от бомбежек и артиллерийских обстрелов. Гостей еще не было. В просторной светлой комнате был сервирован стол. Возле него хлопотала стройная светловолосая девушка. Клаус вопросительно посмотрел на отца.

– Это Тоня. Тоня Гарбузова – мой добрый ангел, – пояснил доктор Берк. – Фрейлейн Тоня, вот познакомьтесь, мой сын Клаус.

– Я много слышала о вас, – сказала Тоня. – Господин Берк ждал вашего приезда. Поздравляю вас с сыном.

– Благодарю, фрейлейн Тоня. А что, папа, пока нет гостей, может быть, откроем шампанское? Генерал Хофер просил передать тебе лично вместе с поздравлениями абрау-дюрсо.

– О, абрау-дюрсо, молодец Генрих! Советское шампанское не хуже французского. Пожалуй, даже лучше. Выпьем, фрейлейн Тоня, за нашу радость. Желаю и вам достойного жениха, – подмигнул Тоне доктор Берк, – и хорошего сына. А, фрейлейн Тоня? – Доктор Берк был радостно возбужден и настроен благодушно. – Хорошие люди нужны на земле, – чуть захмелев, говорил он. – Хорошие. Пусть то будут немцы или русские. Что из того, что Тоня Гарбузова русская? Побольше бы таких русских, как вы, фрейлейн Тоня, как ваш дедушка Сергей Иванович. И тогда не нужны войны. Зачем воевать, если можно вот так делить радости друг с другом? Все дело в воспитании. Сергей Иванович вас хорошо воспитал. Ты знаешь, Клаус, фрейлейн Тоня совсем неплохо знает немецкий язык. Именно так мы должны воспитывать новое поколение на освобожденных от большевиков землях, и мы постараемся…

– Что, в Ростове открываются школы? – поинтересовался Клаус.

– Да, на это есть указания рейхсминистра. Первым иностранным языком будет немецкий язык. В будущем большинство предметов будет вестись на немецком языке. Но это в будущем. А до тех пор пока регулярная работа школ еще не осуществлена из-за недостатка помещений и учебных средств, министерство по делам Востока предложило компенсировать этот недостаток проведением экскурсий в музеи. Рейхсминистр считает, что присущая русским людям импровизация может быть здесь с успехом применена и использована. В меру своих сил мы вот с фрейлейн Тоней и ее дедом кое-что делаем и уже сделали. Привели в порядок оставшиеся экспонаты. К сожалению, после бегства большевиков ростовские музеи оказались почти голыми, в библиотеках – пустые полки. Большевики вывезли из музеев ценнейшие полотна великих мастеров. Это же варварство! Загрузить вагоны картинами мировых мастеров и отправить в этот хаос войны, под бомбы и снаряды.

– Но большевики спасали свое богатство, – возразил Клаус. – Это вполне естественно.

– Свое богатство! Рубенс, Айвазовский, Донателло – богатство большевиков? Ты меня удивляешь, Клаус. Это мировое богатство. Нет, творения великих мастеров должны находиться в надежных руках, в руках настоящих ценителей и хранителей этого богатства – в наших, немецких, руках.

– Простите, господин Берк, – перебила Тоня, – звонят. Очевидно, пришли гости.

Господ явилось двое: тучный, ожиревший майор, чем-то похожий на Германа Геринга, и высокий, статный блондин в костюме спортивного покроя. Рябое лицо последнего Клаусу показалось знакомым.

– Майор Ланге, комендант лазарета для русских военнопленных, старый борец, – представил доктор Берк. – А это господин Кутипов, донской казак, один из настоящих патриотов и верный друг рейха.

– Кстати, – вставил майор Ланге, – сейчас у меня в лазарете находится один из представителей казаков, старший лейтенант Севидов.

– Разве он казак? – удивился Клаус.

– Да, – подтвердил Кутипов, – он донской казак, из станицы Раздольной. А вы знаете его?

– Я с ним знаком. И надеюсь с ним повидаться…

– Мы вас и сами хотели просить об этом. Возможно, после вашей встречи Севидов не будет больше упрямиться. Но, учтите, дорогой Клаус, этот Севидов крепкий орешек. Он упорно выдает себя за другого.

– Ничего, господин майор, – самоуверенно проговорил Кутипов, – расколется. Под «прессом» и этот орешек расколется.

– А что это – «пресс»? – поинтересовался Клаус.

– «Пресс» – необходимая мера воздействия на тех пациентов, – принялся разъяснять майор Ланге, – которые не понимают человеческого языка. Именно таких непонимающих мы содержим в специальном бараке «7-Б». Туда недавно переведен и старший лейтенант Севидов. Что делать, ему были предоставлены лучшие условия, но он сам от них отказался.

Когда они остались вдвоем, доктор Берк предложил Клаусу осмотреть музей, вернее, то, что от него осталось. А осталось совсем немного: каменные бабы, чугунные стволы старинных орудий, ядра, глиняная утварь из древних курганов.

– Видишь, Клаус, как опустошили музей большевики! Куда все увозят? Линия фронта откатывается все дальше. Слава богу, нашим войскам удалось перехватить часть имущества. Работники зондеркоманды «Кавказ» захватили скифо-сарматские золотые сокровища в Краснодаре, коллекцию картин в Пятигорске и музей Лермонтова, конфисковали библиотеки в Майкопе, Армавире, Кисловодске. К сожалению, эти богатства не всегда попадают в надежные руки. Командир третьего танкового корпуса генерал Макензен присвоил себе наиболее ценные полотна Риберы, Рубенса, Мурильо, Иорданса, Верещагина, Коровина, Крамского, Поленова, Репина, Лагорио, Айвазовского, Шишкина, скульптурные работы Донателло. Это все экспонаты из Ростовского музея изобразительных искусств, эвакуированного в Пятигорск. Когда я думаю об этом, у меня волосы встают дыбом. Такое богатство! Еще неизвестно, чем все это кончится. Может быть крупный скандал. Геринг, Кестринг да и сам Альфред Розенберг тоже любители живописи. С каждым днем, сынок, все труднее работать моей зондеркоманде. Нас всюду обходят эти господа. На словах они якобы заботятся о сохранении ценностей. Гитлер пополняет глиптотеку, коллекцию Пергамон в Берлине, музей искусства в Линце. Геринг конфискует культурные ценности для своей галереи, которую намеревается устроить в Каринхалле. Рейхсминистр Розенберг прибирает к рукам ценности будто бы для создания высшей школы на берегу озера Хим. Они неплохо поживились в Австрии, Чехии, Польше и во Франции. Теперь – Россия.

– Ну вот видишь, – проговорил Клаус. – А ты вспомни, отец, историю с Нефертити. Ведь Гитлер так и не отдал ее Египту. И ты еще оправдываешь нашу миссию.

– Да, Клаус, оправдываю. Все эти картины, скульптуры – мелочь. В целом наша миссия гораздо возвышеннее. Мы должны подчинить народу-гению малокультурные племена.

– Но зачем народам, или, как ты сказал, племенам, заемная, насильно навязанная чужая культура?

Ты, отец, упускаешь из виду, что история есть движение и творчество. Каждый народ обладает скрытыми духовными силами. И для того, чтобы они проявились, вовсе не нужны меч Гитлера и сталь Круппа. Пушки не рождают культуры, они ее разрушают.

– Только будущие поколения смогут сказать, что есть истинная ценность как созидаемого, так и разрушаемого в этой борьбе. Жертвы забудутся, а настоящая культура восторжествует.

– Ничто не забудется, отец. Память человеческая не грифельная доска, на которой можно что-то написать, а затем стереть. Будущие поколения вряд ли забудут душегубки, миллионы загубленных жизней.

– Прости, Клаус, но твои рассуждения примитивны. Есть высшая правда, высшая необходимость. Конечно, лучше бы обойтись без этих душегубок, концлагерей, разрушений. Но что поделать? Достижение великой цели требует великих жертв. Цель оправдывает средства. Если под никому не нужными египетскими пирамидами полегли многие тысячи рабов, то за великую идею национал-социализма можно пожертвовать бо́льшим. Я не оправдываю жестокость. Большевики сами виноваты. Они упрямы, не хотят подчиниться исторической неизбежности. Немцы идут на Восток для пользы народов Востока. Чем больше большевики противятся нам, тем больше гибнет людей, тем больше гибнет культурных и экономических ценностей. Я и сам не разделяю методов майора Ланге и ему подобных. Бессмысленная жестокость лишь вредит нашему общему делу.

– А осмысленная жестокость лучше?

– Ты, Клаус, еще молод. Жизнь научит тебя иначе смотреть на вещи. Я боюсь за тебя. С такими мыслями ты можешь плохо кончить.

– Я фронтовик, мне нечего бояться. Но…

– Давай лучше прекратим этот пустой разговор, – прервал сына Берк. – Мы с тобой так редко видимся, и всегда между нами эти бессмысленные споры. Ты лучше скажи, дорогой фронтовик, что у нас происходит на Кавказе? Руофф застыл под Новороссийском, ваш горный корпус не в силах преодолеть Главный Кавказский хребет, Клейст не может пробиться к Грозному и Владикавказу. Неужели мы выдохлись?

– Пожалуй.

– Но Геббельс убеждает немцев, что Германия уже почти выиграла войну.

– Жаль, что ему не удается убедить в этом русских.

– Ты все язвишь. Неужели ты допускаешь, что мы можем проиграть войну? Сейчас, когда немецкие войска все еще стоят недалеко от Москвы, у стен Ленинграда, на берегах Волги, когда мы с тобой спокойно сидим в здании Ростовского музея…

– Ты, отец, меня упрекаешь в наивности, а сам… Политикам полезно было бы чаще бывать на фронте. Простому солдату в окопе виднее, против кого он воюет. А те, кто составляет стратегические планы…

– Ну хватит, Клаус! – снова резко перебил доктор Берк. – Ты уже договорился черт знает до чего. Я умоляю тебя: попридержи язык. И не вздумай там, в Берлине, делиться с кем-либо этими своими мыслями, даже с Дианой…

На следующий день Клаус отправился в лазарет. На территории лазарета стояла знойная тишина, но если к ней чутко прислушаться, можно было уловить приглушенные человеческие стоны.

Ланге приветливо встретил Клауса, провел в свой просторный кабинет. Однако и в кабинете не было спасения от жары: два мощных вентилятора широкими лопастями бесполезно гоняли по комнате горячий воздух.

Ланге достал из большого ведра, наполненного льдом, запотевшую бутылку шампанского.

– Единственное спасение – глоток этого бальзама. Прошу, дорогой Клаус.

– Где же обещанный «спектакль»? – поинтересовался Клаус, отхлебывая мелкими глотками вино.

– Опоздали, дорогой Клаус. А если честно говорить, то вас опередил звонок доктора Берка. Он бережет нервы любимого сына. Пришлось операцию провести до вашего приезда.

Клаус пристально посмотрел на Ланге.

– Я сегодня должен лететь в Берлин, прошу вас незамедлительно устроить мне встречу с Севидовым. Только… только, пожалуйста, тет-а-тет.

– Сию минуту. – Ланге вышел и вскоре сам доставил Бориса Севидова в кабинет. Майор переминался у дверей, явно желая остаться.

– Тет-а-тет, – тихо напомнил ему Клаус.

Когда Ланге нехотя вышел, Клаус предложил Севидову сесть и сам сел напротив. Он молча смотрел на Бориса, дожидаясь, узнает тот его или нет. Но на лице Бориса он видел лишь отчужденное равнодушие. Видимо, Севидов не узнавал Клауса, хотя вряд ли за три года Клаус мог так сильно измениться. Разве что офицерская форма изменила его внешность? Самого Бориса Севидова было трудно узнать. Перед Клаусом сидел невероятно худой, изможденный старик в полосатой робе. Давно небритые щеки, покрытые рыжей щетиной, ввалились, под глазами были темные впадины. Севидов часто и тяжело дышал.

– Не узнаете меня? – наконец спросил Клаус.

– Почему же? Клаус Берк, – ответил Борис, не отрывая взгляда от бокала, стоящего на столе. В бокале еще искрилось шампанское.

– И не рады встрече?

– Я больше радовался бы, глядя на твой труп.

– Резонно. А я искренне рад видеть вас живым. Может быть, выпьем по бокалу шампанского за старую дружбу, за встречу? – предложил Клаус.

Борис долго не мог оторвать взгляда от запотевшей бутылки. И все же пересилил себя. Он глотнул горячий воздух и, отвернувшись, процедил сквозь зубы:

– Фашист!

– Я не член национал-социалистской партии, – спокойно проговорил Клаус, убирая бутылку и бокал со стола. – И поверьте, я искренне рад видеть вас живым. Истинные спортсмены не забывают дружбу.

– И это говоришь ты, фашистское отродье! – выкрикнул Севидов. – Тебе ли говорить о дружбе? Спортсмен! Знал бы я в тридцать восьмом, какой камень держал ты за пазухой там, на Эльбрусе!..

– Я не фашист, – повторил Клаус. – И я не виноват в том, что случилось. Успокойтесь, Борис. Я понимаю, вам трудно со мной говорить. Я скоро уеду. Но прошу вас, расскажите: что это за барак «7-Б», в котором, вас содержат? Вы не могли бы мне подробно рассказать, что это за операция там проводится?

Борис через силу усмехнулся:

– Ты что, представитель Красного Креста? Так учти, на советских военнопленных действие этой организации фашистами не распространяется.

– Я знаю.

– Зачем же тебе нужны подробности здешней райской жизни? Сам видишь.

– Да, вижу. Вы… ты был крепким парнем. И все же расскажи подробнее об этой операции.

Борис удивленно посмотрел в глаза Клаусу.

– Дай закурить, – чуть успокоившись, попросил он.

Клаус поспешно достал сигарету. Борис жадно затянулся и долго не выпускал дым, как бы медленно проглатывая его.

– Может быть, все же выпьешь? Холодное, – снова предложил Клаус. – Или дать воды?

– Ни того, ни другого. Спасибо за сигарету. Весь барак третьи сутки сидит без глотка воды. Подыхать – так всем. Чем я лучше других? Это и есть их новая операция. Ну ладно, слушай, может, детям расскажешь. Три дня назад эти сволочи выдали нам протухшую селедку. Что было потом… Трое суток ни капли воды. Сегодня наконец нас отправили за водой на Каменку. Есть тут небольшая речушка в нескольких километрах от лазарета. В повозку с сорокаведерной бочкой впрягли двенадцать человек, в том числе и меня, с больной рукой. За этой картиной наблюдал сам майор Ланге. До войны я на эту Каменку с пацанами бегал. Не купаться: слишком мелкая речушка, и дно илистое. Раков много было в Каменке. Ну, словом, подкатили мы бочку по проселочной дороге к речке. Течение едва заметно, и поэтому вода пахнет гнилью. Но и ее конвоиры не разрешили пить. Заявили: «В лагере получите воду, всем поровну, кто станет пить здесь – получит пулю».

Люди сидели на берегу у воды и не имели права сделать глотка. Наконец бочку наполнили и двинулись в обратный путь. Несмотря на жару, в лагерь мы катили бочку быстрее, мечтали хотя бы о глотке воды. Но всех загнали в барак, и на наших глазах по приказу Ланге охранник вылил воду из бочки… В тех, кто пытается выйти из барака, чтобы достать глоток воды, они стреляли без предупреждения. Да разве все расскажешь…

– Я прошу, Борис, выпей. Я распоряжусь принести воды, – снова предложил Клаус.

– А что, – оставив без внимания его предложение, перевел разговор Борис, – вы действительно собираетесь подняться на Эльбрус?

– Да, есть такое указание. Ганс Штауфендорф – ты его помнишь? – готовит отряд альпинистов. Я пришел к вам с предложением участвовать в восхождении. – Клаус вновь перешел в разговоре на «вы».

– Что?!

– Я вынужден вам передать предложение немецкого командования принять участие в восхождении на Эльбрус, – повторил Клаус. – Вам обещают создать все условия для полного выздоровления. Кроме того, всех, кто поднимется на Эльбрус и водрузит флаг германского рейха на самой высокой вершине Кавказа, ждут награды. – Не дожидаясь реакции Бориса Севидова, Клаус продолжал говорить, словно повторял заученный текст: – Как альпиниста, вас ждут заманчивые перспективы в будущем.

– Сволочи!

– И все же, Борис, я бы хотел еще с вами встретиться.

– На том свете увидимся, – ответил Борис. – А сейчас я очень устал. Кончайте эту волынку.