Текст книги "Наш человек на небе (СИ)"

Автор книги: Виктор Дубчек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

– Заливаешь ведь.

– А знаешь, Лаврентий, что самое удивительное? – спросил Мясников, совершенно игнорируя подначку. – А я тебе скажу. Не рукой он «лягушку» хватал. Ладонь-то сжал – да только от руки до мины там с полметра расстояния оставалось.

Берия молчал.

– Вот так, Лаврентий. Верь, не верь...

Берия молчал долго.

– Звезды не получишь, – сказал он наконец.

– Двух вполне достаточно, – с явным облегчением ответил Мясников. – Проезд и так бесплатный, бюст на Родине не светит...

– Перестань кривляться. Речь не о тебе. Мы не знаем, что с этим всем делать.

– С чем с «этим»?

– Не бывает таких совпадений, – сказал нарком. – Эклипс захватили пятого – а в Берлин Гитлер вернулся второго. Сорвался из Растенбурга; четвёртого объявил о сборе высшего руководства Рейха... вот и думай.

– Растенбург? – уточнил практичный Мясников.

– «Волчье логово», ставка в Восточной Пруссии. Военными действиями Гитлер руководил именно из Растенбурга.

– Тоже из тех аусвайсов стало известно?

– Тоже. Там вообще много... занятного.

Берия помолчал, решаясь. Мясникова надо было вводить в информацию, потому что очень скоро предстояло вводить в информацию весь мир. Майор заслужил небольшую фору.

– А знаешь, что самое занятное? В четвёртом пакете?

– Давай, огорашивай. То есть, огорошивай. Хотя один чорт.

– Генеральный план «Ост», – медленно проговорил Берия.

– Что ещё за план? – спросил майор, проникаясь мрачной торжественностью момента. – Просвети-ка.

– Им освещение вообще не нужно, – объяснил более опытный Коля. – Там штурманская система такая, что всё без света видно.  – Инфракрасный спектр... – пробормотал товарищ профессор Сифоров.

– Ультрафиолет, – вполголоса не согласился товарищ профессор Жданов.

– Радиолокация! – хором сообразили товарищи профессора.

– Нет, – сказал Коля, – там так устроено, что...

Профессора уже не слушали, увлечённо обсуждая варианты устройства космических штурманских систем.

Половинкин мог бы совершенно точно объяснить им, что на самом деле датчики союзников использовали множество самых разных лучей одновременно – потому что никакую вещь на свете не возможно как следует рассмотреть в одном-единственном свете. Юно объясняла и показывала ему; да и дружба с Иваном даром не прошла. Но зачем объяснять?.. учёным было интересней разобраться самим: сперва теоретически – как оно вообще может быть; а затем уж предметно – сверяя свои предположения с действительностью.

А уж если вы расходитесь с действительностью – тем хуже для действительности!

Сифоров очень неплохо разбирался в вопросах радиолокации – именно он рассказывал Коле про испытания первой в мире радиолокационной станции: проект «Электровизор», июль 1934 года, Ленинград.

А Жданов – тот просто умный, хоть и энергетик.

Наука – она ведь, прямо скажем, едина. Принципы, подходы, логика... кирпичики. Понимать науку означает понимать её всю, целиком. А если в какой-нибудь отдельной области и не особо разбираешься – так ведь это просто набор знаний. Знаний в голову всегда можно накачать, было бы понимание сути.

Вот поэтому земные учёные, может, отдельных конкретных моментов пока и не знали – зато и стремились в первую очередь разобраться в том, откуда эти самые моменты берутся, как друг с дружкой связаны, что на что влияет.

Ладно, с лёгкой светлой завистью подумал Коля, у каждого ведь свой путь в жизни. Не всем же быть учёными, кому-то и воевать надо. Сам он в училище младшего командного состава НКВД попал почти случайно... то есть, в школу, конечно. Просто слово «школа» Половинкину не нравилось – несолидно звучит. Ну так вот, а в училище...

– Половинкин! – звонко и грозно прошипело над ухом. – Почему поза рыхлая? Несолидно. Смир-рна!

– Слушаюсь! – таким же шёпотом ответил Коля, вытягиваясь во фрунт.

– А чего это мы шепчемся? – уже обычным голосом удивился Мясников. – Челнока-то всё равно пока нет.

– Сейчас, товарищ майор, – сказал Коля. – Сейчас будет. Уже совсем чуть осталось.

Он действительно чувствовал... ну невозможно это объяснить! Как тогда, в кабинете у товарища Сталина, когда предводитель инопланетных гостей ворвался в святая святых, в Кремль, расшвыривая охрану и ломая двери. А сейчас иголочки в голове не кричали – лишь тихонько подпрыгивали от нетерпения, и Коля твёрдо знал, что всё будет хорошо. За последние месяцы сродство с иголочками обострилось, их голоса слышались отчётливей, а «советы» сделались внятнее. Если прежде Коля ощущал только смутное волнение, то теперь научился различать и более тонкие оттенки смысла – опасение, тревогу, радостное предвкушение... Присутствие Старкиллера Коля вообще угадывал чуть не за пол-лагеря, хоть и не решался обсуждать это с новым товарищем.

Вот и сейчас: установленный на скорую руку пост авиакосмического слежения ещё молчал, но Половинкин чувствовал, что челнок с лордом Вейдером совсем рядом, в паре километров, может быть. Он огляделся.

Для приёма правительственных и прочих особо важных челноков выделили треугольную площадку между Сенатским дворцом и Арсеналом. Пространство огородили брезентом, – со стороны Арсенала, где располагалось общежитие гражданских сотрудников Кремля, поставили деревянные леса, – и усилили светомаскировку. Космодромы в Балашихе и на стадионе «Динамо» решили не использовать: космолётам союзников требовалось совсем мало места для взлёта и посадки, да и лорд Вейдер не желал тратить время на перемещение наземным транспортом. Формализмом инопланетный главнокомандующий вообще не страдал, и торжественность официальной встречи в большей мере объяснялась инициативой Советской стороны.

Коля, – в качестве эксперта, – присутствовал на обсуждении тонкостей протокола.

– Нельзя недооценивать важность официального приёма, – сказал товарищ Молотов, покачивая широкой лобастой головой. – Когда речь идёт о внешних сношениях, тем более – такого уровня... Никак нельзя недооценивать. Вспомните хотя бы, как мы Риббентропа тут обрабатывали.

– Ситуация в корне отлична, – не согласился товарищ Сталин. – В тот момент СССР нуждался в передышке, и такую передышку мы были готовы купить почти любой ценой. Но и Гитлер сам активно искал передышки, прежде всего потому, что не владел достоверной информацией о состоянии нашей промышленности и нашей армии. Риббентроп же исполнял волю Гитлера, поэтому и переговоры прошли относительно легко.

– Зато у СССР нет таких острых противоречий с этой их Империей, – заметил молчавший до этого товарищ Судоплатов, переглядываясь с товарищем Меркуловым. – Хм. Ну, пока нет.

Половинкин совершенно точно знал, что как раз Павел Анатольевич не покладая рук работал над тем, чтобы СССР оказался готов к моменту, когда, – и если, – «пока» превратится в «уже». Мы, прямо скажем, люди мирные – но бронепоезд на запасном пути стоять обязан. Именно потому, что роскошь быть мирным доступна лишь тому, у кого всегда в резерве пара-тройка бронепоездов поубедительней.

Тут Коля вспомнил деда, – любил старик эту песню, «про Каховку», – и слегка отвлёкся от разговора. Но только слегка: подумаешь – взгрустнулось по дому...

Некогда грустить.

Он сосредоточился на словах товарища Сталина:

– …Галактическая Империя заведомо превосходит нас военной и политической мощью, научным и технологическим уровнем развития, людскими и промышленными ресурсами.

– Да и просто превосходит, – спокойно добавил Судоплатов. Легендарный разведчик легко признавал чужое превосходство. Он просто не желал с ним мириться. – Главное, что дебют сыгран, считаю, удачно.

– Это так, товарищ Судоплатов, – согласился Иосиф Виссарионович. – Но теперь, когда «дебют сыгран», и обе наши державы продемонстрировали искренность намерений, речь идёт о всемерном расширении сотрудничества. Поэтому необходимо поставить союзников в положение, когда наши стороны будут выступать не с позиции силы, будь то сила военная либо дипломатическая, но с позиции взаимного уважения и взаимной выгоды. Коли всеми своими иголочками чувствовал, что дебют дебютом, а пара запасных бронепоездов у товарища Сталина где-нибудь да припрятана. Обосновать такое впечатление Половинкин, конечно, не смог бы, но вот видел он сейчас в повадке Иосифа Виссарионовича что-то такое... Ну вот как мужик на ярмарке водит за собой медведя с продетым в нос кольцом. Зверюга здоровая и заломала б мужика в один миг – но мужик уж так привык к своей власти, что медведь подчиняется не страху боли в пробитом хряще, а одной этой человеческой привычке. Не отпускай поводок, но и не подходи слишком близко – и никуда зверь не денется.

– А неформальный контакт мы с лордом Вейдером и так наладим, – добавил товарищ Сталин, покосившись в угол кабинета, где дожидались внимания два свежедоставленных ящика хванчкары. – Как полагаете, товарищ Половинкин, готовы товарищи союзники к неформальному контакту?

– Всегда готовы, товарищ Сталин, – уверенно ответил Коля. Союзников он наблюдал долго и вблизи – всё в порядке там было... с неформальными контактами.

– Ну хорошо, – сказал товарищ Молотов, перебирая бумаги, – по данному вопросу, будем считать, разобрАлись. Или разобралИсь – как правильно-то?

– РазобралИсь, – сказал товарищ Меркулов. – Хотя, сколь помню, оба варианта допустимы.

– Да. Значит, остаётся что? Остаётся с музыкой вопрос решить, а также вот ещё что...

...Тут в тёмном небе что-то треснуло и полыхнуло неярко, словно бы блеснула восходящая луна. Но немыслимая эта луна выглядела совершенно чёрной, и догадаться о её существовании можно было лишь по исчезновению звёзд – и по нежному, приветственному писку подружек-иголочек. Тихо загудел воздух, и над Сенатским дворцом зависла кургузая трёхлучевая звезда космического челнока. Картинок и фильмов Коля уж насмотрелся, но вживую кораблик этого типа наблюдал впервые.

Люди на площади встрепенулись, забывая про холод. Товарищи Сталин, Молотов, Михал Иваныч Калинин; несколько технических специалистов; две коротеньких шеренги почётного караула – вот и все. Сама территория Кремля охранялась особо. Секретность, прямо скажем.

Конечно, долго удерживать в тайне прибытие новых неожиданных союзников было бы невозможно. Слишком многие были в курсе – в той или иной мере; слишком очевидно завис над Берлином неизвестный объект; слишком явно выходили за пределы земных боевые возможности военной техники инопланетян.

Но прелесть подобных тайн заключается ещё и в том, что нет необходимости хранить их вечно – а только до определённого момента, после которого противнику остаётся лишь рвать волосы, кусать локти, в порошок стирать зубы, – в общем, развлекаться саморазрушением, – терзаясь очевидностью провала. А тот, кто сумел сохранить тайное знание, сумел воспользоваться плодами сдержанности – торжествует, ибо знание – действительно сила; очень часто – единственная значимая сила. Половинкин посмотрел направо: рядом с портативным радиомаяком бойцы роты техобеспечения заканчивали последние приготовления, настраивали переносной репродуктор. Коля любил всякие такие штуки и хотел было помочь, но товарищ Мясников, опасаясь за сохранность парадной зимней формы, воспретил.

Для музыкального сопровождения встречи решили использовать технику пришельцев. Фактически, почти каждый инопланетный прибор являлся маленьким роботом – только без рук и ног. Ведь если у человека, например, руки-ноги оторвало, он, конечно, загрустит и в окошко высовываться перестанет, но человеком быть не прекратит: голова-то на месте. Иногда даже ещё лучше сделается душою, ещё важнее для общества, как, например, Павка Корчагин. Вот и новый «патефон» – снаружи действительно патефон, потому что так замаскировали, а внутри у него «твердотельный носитель информации», источник питания и устройство управления, а вдобавок ещё и усилитель. Хорошая штука. Можно ронять даже, не разобьётся. Хотя наряд вне очереди всё равно отхватишь.

В тёмном воздухе снова загудело. Товарищ Молотов коротко кивнул, боец нажал клавишу на пульте. Из подключённых к «патефону» репродукторов раздался долгий и торжественный первый аккорд «Интернационала». Вставай, проклятьем заклеймённый,

Весь мир голодных и рабов!

Кипит наш разум возмущённый

И смертный бой вести готов.

Весь мир насилья мы разрушим

До основанья, а затем

Мы наш, мы новый мир построим, —

Кто был ничем, тот станет всем.

Коля любил гимн, Коля гордился гимном. Может, он и устарел, может, и не совсем соответствовал моменту – ну какие в Советском Союзе «голодные» и «рабы»? Смешно. Голодные и рабы бывают, когда материальные и духовные блага в обществе распределены несправедливо. А в СССР всё справедливо. Если работать, так всем вместе; голодать – тоже.

Но, прямо скажем, при таком подходе голодать приходится нечасто, потому что голод – он когда случается? Когда одни работают, а другие на них жиреют. И чтоб избавиться от голода, надо всего лишь заставить бездельников работать наравне со всеми: вот тогда сразу станет ясно, кто человек, а кто – так... капиталист.

«Все беды человеческие от безделья». Товарищ Карл Маркс сказал... кажется.

Лишь мы, работники всемирной

Великой армии труда,

Владеть землёй имеем право,

Но паразиты – никогда!

И если гром великий грянет

Над сворой псов и палачей, —

Для нас всё так же солнце станет

Сиять огнём своих лучей.

Вообще-то, изначально в «Интернационале» было шесть куплетов, но вот так, в виде сокращённого до трёх куплетов гимна – песня парижских коммунаров становилась даже яснее, чище, честнее. Это была яростный и гордый гимн людей, которые сознавали, что свобода, честь, справедливость достигаются кровью – и никак иначе.

Не то чтоб Коля любил проливать кровь. Нормальным людям это нравиться не может. Он и в НКВД-то пошёл, потому что это была, прямо скажем, самая гуманная на свете организация: смысл существования НКВД заключался в том, чтобы плохие люди не могли вредить людям хорошим. И если ради этой цели приходится проливать кровь... что ж, пусть проливается кровь только плохих людей.

Потому что ни один злодей в мире не перестанет злодействовать сам по себе.

Челнок, ориентируясь по посадочным огням, развернулся и сложил нижние крылья так, что они встали параллельно с верхним.

– Что за машина-то? – с интересом спросил Мясников.

– Челнок... имперский, конечно, а точный тип не скажу – такую модель впервые вижу.

С тем же спокойным гудением космолёт сместился над выделенной площадкой и начал снижаться. Шёл он совершенно ровно, гудение двигателей даже как-то успокаивало. Судя по чёткой уверенности снижения, лётчик за штурвалом сидел замечательный.

Или робот: робота проще «запрограммировать» – настроить. А человека... не то что сложней – просто незачем. Человек должен любить дело, которым занимается, верить в себя и своих товарищей – тогда ему и «программа» не потребуется.

Другой вопрос, что не все умеют любить и верить. Но такие люди – всё равно что роботы. Даже хуже, потому что машина – она же не виновата, что не умеет любить... или боится звуков «Интернационала». Бойцы роты техобеспечения спешно тыкали пальцами в пульт «патефона». Коля поморщился: ну разве так можно? К технике надо с лаской, вежливо... хоть к роботу, хоть к самолёту.

Челнок безупречно ровно коснулся площадки и тут же замер; двигатели почти смолкли, перейдя в дежурный режим. По краям днища ударили тонкие струйки пара, как в неисправном примусе. Машина села так чисто, что на красной ковровой дорожке, которую раскатали от самого Арсенала специально для встречи, не прибавилось ни единой складочки.

Люди переглядывались, волнуясь и предвкушая.

Скошенная плита днища дрогнула, по её краю пробежала тонкая трещина. Снова пшикнуло паром. Плита одним краем отделилась от поверхности челнока и плавно пошла вниз, зевая, как огромный опасный рот. Трап мягко коснулся дорожки и замер. Все присутствующие застыли; напряжение момента передавалось даже и Коле. Из глубины челнока донёсся звук тяжёлых шагов. На металл ступеней грузно опустилась массивная рифлёная подошва уже знакомого Половинкину сапога. Половинкин стоял в шеренге справа от ковровой дорожки. Напротив него оказался незнакомый сержантик, совсем молодой. Коля, приятно чувствуя себя самого бывалым, подмигнул парню; сержантик раздул ноздри, но смеяться, конечно, не стал.

Прямо скажем: нервничали все.

Лорд Вейдер медленно спускался по ступеням трапа.

Он был один; впрочем, инопланетный главнокомандующий не выглядел нуждающимся в компании. Коля даже слегка позавидовал такой самодостаточности, хоть в глубине души и считал эту самую «самодостаточность» не столько достоинством, сколько следствием неумения вписаться в подходящую компанию.

Массивная мрачная фигура в чёрном плаще развернулась вправо, затем влево. Тёмные провалы металлических глаз тускло мерцали в свете прожекторов.

Лорд Вейдер заново постигал Землю.

Товарищ Сталин шевельнул ладонью; товарищ Молотов чутко подхватил жест, и, повинуясь уже его кивку, гулким металлическим раскатом грянул марш Империи.

Эту музыку Коля слышал впервые, – как-то вот пока не довелось, – и поразился нервной агрессивности первых, барабанных тактов вступления. Впрочем, удивление не помешало ему вытянуться согласно устава; при подготовке встречи решено было не командовать построением, – комендант Кремля генерал-майор Николай Кириллович Спиридонов опасался, что команды окажутся не слышны за гулом двигателей, – и каждый в почётном карауле просто запомнил, что ему следовало делать. Лорд Вейдер решительно ступил на красный ковёр. Чёрный плащ взвился за спиной; перчатки сжались в тугие тяжёлые кулаки. Товарищ Сталин ждал в конце дорожки. Он улыбался в усы. Половинкин вытянулся в строю. Воротник нового полушубка сдавил горло.

Вейдер сделал всего несколько широких шагов. Он поравнялся с Колей и вдруг остановился так резко, словно влетел в кирпичную стену. Сухое прерывистое дыхание замедлилось и сделалось ещё жёстче. Вейдер повернулся к Коле всем корпусом, как будто его шлем составлял единое целое с кирасой. Иголочки прямо-таки взвыли; бояться Половинкину было нечего, но стало как-то... ну, так, не по себе. Тут же привычное давление в висках отхлынуло; в наступившей вдруг тишине Коля опрокинулся затылком назад... нет, показалось! Просто в голове стало совсем пусто; такой бесцветной и мёртвой была эта пустота, что Коле хотелось заскулить. Прямо перед ним, грозно застыв в движении, возвышалась громадная фигура лорда Вейдера, и Половинкин впервые всерьёз задумался об этом массивном человеке со звёзд, человеке в чёрном доспехе... немыслимо, непредставимо одиноком человеке.

И опять, с привычным уже недоумением Коля понял, что не сумел бы объяснить это своё знание; он почувствовал, как невидимая рука сжимает его сердце – не зло, всего лишь тоскуя по честному живому теплу. ...Коля был слишком молод и слишком жив, чтобы по-настоящему поверить в существование такой невыносимой тоски.

Он сморгнул.

Наваждение длилось всего долю мгновения.

Лорд Вейдер уже шагал прочь по красному ковру, и тяжёлый чёрный плащ испуганно жался к высоким сапогам. Коля смотрел вслед инопланетному гостю со странной смесью жалости, сочувствия и осознания того, что пора бы подобрать отвисшую челюсть. Сержантик напротив выглядел очень бледным, но было ясно, что бледность эта есть всего лишь следствие холода и важности момента; никто в почётном карауле не увидел того, что открылось Коле. Грохотал имперский марш, и Половинкину непроизвольно хотелось дополнить музыку словами. Но писать стихи он не умел, поэтому... И в этот момент стоявший справа Мясников начал подпевать, совсем тихонько, подражая торжественности марша с той тщательностью, что могли дать только его способности осназовца:

А посуда вперёд и вперёд

По полям, по болотам идёт...

Половинкин, не рискуя сломать строй, скосил глаза. Пел майор очень тихо, почти не шевеля губами, но совершенно отчётливо, идеально попадая в мотив и ритм.

Книжку про «Федорино горе», вышедшую в 1926 году, Коля, конечно, читал. Но в исполнении майора слова детской сказки подходили к мотиву космического марша настолько безукоризненно, что казалось, будто в СССР по книге успели снять, например, мультфильм, а имперский композитор просто крайне удачно спёр мелодию.

Мясников дождался очередного музыкального переката и, не меняя выражения лица, еле слышно взвыл:

И чайник шепнул утюгу:

«Я дальше идти не могу!..»

– Лорд Вейдер, – очень просто произнёс товарищ Сталин. – От лица Союза Советских Социалистических Республик приветствую Вас на Земле. Чёрная фигура склонила голову так, словно в этот момент Вейдер решал, не следует ли ему встать на одно колено.

Половинкина аж передёрнуло от подобного впечатления: кланяться перед Сталиным! Да ведь товарищ Сталин всю свою жизнь посвятил тому, чтобы нигде-нигде в мире ни один человек больше не кланялся другому человеку! А тут – такое...

«Прям как угнетённый», подумал Коля, осуждающе рассматривая согбенную спину и затылок Вейдера, «интересно, а какой он под маской? Вдруг, например, и правда негр?..»

Неловкость ощутили, кажется, все. Положение спас «всесоюзный староста» товарищ Калинин. Он приветственно затряс бородкой и протянул Вейдеру хлеб-соль на вышитом житомирском рушнике.

– Добро пожаловать, дорогой товарищ союзник, – радостно сказал Михаил Иваныч, – Вам у нас непременно понравится, просто обязательно.

– Весьма впечатляет, – глухо произнёс лорд Вейдер, распрямляясь и осматривая забранную брезентом площадку. – Здесь... красивая местность. 1