Текст книги "Наш человек на небе (СИ)"

Автор книги: Виктор Дубчек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

Глава 11. Окраина

– Бульк! – сказала труба.

Карбышев машинально приоткрыл рот, – запоздало, в силу давно вкоренившейся привычки, – но звукового удара не последовало. Просто: «бульк!», сытно, утробно – и всё.

– Ничего-ничего, – успокоил его Калашников, – это всё хорошо, так и должно быть. Заодно свойство скрытности достигается. Карбышев покосился на передатчик. Секунда, другая...

– Дмитрий Михайлович! – ожил динамик. – Наблюдаю, есть накрытие. Разрешите проверить?

– Разрешаю. Выстрел практический, проверяйте свободно.

– Товарищ генерал-лейтенант, – вмешался Калашников, – нет тут выстрела. Только мина. Болванка самая обычная, а выстрела нет. Ни пороха, ни гильзы...

– Мда, орёлик, я уж вижу... Только в строгом смысле – всё равно ведь выстрел.[18]18
  «артиллерийский выстрел» – это не процесс. Это совокупность гильзы, порохового заряда, снаряда, взрывателя и всего остального, что требуется для производства «ба-бах».


[Закрыть]

– А, ну это да, так точно.

Генерал с улыбкой посмотрел на Калашникова. Быстро сержант освоился: от прежней робости его и следа не осталось. По крайней мере, в общении с Карбышевым.

На огневом рубеже они стояли вдвоём: перед испытанием Михаил Тимофеевич божился, что его изобретение влёгкую управляется в одни руки. Покамест не соврал. Ещё б оно и било согласно заявленному...

– Дмитрий Михайлович, нашёл! – сказал динамик. – Расхождение фиксирую в двенадцать метров, даже поменьше. Доставать не буду, он в снег ушёл глубоко, разрешите не доставать? Вхождение фиксирую несомненное!

– Разрешаю. В укрытие уходите, мы сейчас серию работаем.

– Слушаюсь! Подтверждаю в укрытие.

Генерал повернулся к Калашникову.

– Двенадцать метров... на такой дистанции – точность снайперская.

– Так ветра нет, товарищ генерал. Да и пристрелял я его заранее, вы же знаете. Тут упор бетонный врыт, тут цапфы приварены. По рискам поставил да работай себе, ничего.

– Пятьдесят миллиметров, на два с полтиной... – задумчиво проговорил Карбышев. – Нет, Михаил Тимофеевич, результат выдающийся. И отношу я его на счёт отсутствия именно что порохового заряда. Калашников польщённо приосанился.

– Но это частное моё мнение, – осадил его генерал. – Может статься, просто и повезло. Давайте-ка серию сработаем.

Он щёлкнул тангентой передатчика:

– Осипов, вы там в укрытии?

– Так точно, Дмитрий Михайлович. Всё чисто, подтверждаю.

– Давай, Михаил Тимофеевич, – кивнул Карбышев, отходя с рубежа и облокачиваясь на тележку с боеприпасами. – Сколько?

– Сначала три давайте, товарищ генерал, – ответил Калашников, деловито подтягивая матерчатую ленту со вздутыми карманами; из карманов торчали хвосты пятидесятимиллиметровых практических мин. – Я тут из брезента пошил сам, не очень ровно получилось. Но ничего, в крайнем случае зажуёт просто, это ничего. Вот здесь нитка рвётся, снаряд падает... сейчас, я лучше так покажу.

Он ухватился за приваренный сбоку болт и оттянул казённик... по крайней мере, другого названия для этой хлипковатой дверцы на пружине Карбышев сходу не подобрал. Продёрнув край ленты куда-то вглубь каморы, сержант отпустил болт; пружина захлопнула казённик.

– Вот и всё, – сказал Калашников. – Разрешите приступать?

– Приступай, орёлик, приступай, – кивнул генерал.

Михаил Тимофеевич кашлянул, потёр ладони и потянул за проволочный спуск.

– Ча-ча-бульк! – радостно сообщила труба. Клочья разорванного брезента осыпались на снег.

– Извините, – развёл руками изобретатель, – пока лента только одноразовая получилась. Слишком быстро тянет он её.

– Это всё?

– Ну да, товарищ генерал. Все три ушли.

Первым делом Карбышев склонился к бетонному блоку. От трубы дохнуло жаром, снег вокруг основания развезло слякотью. От основания в сторону крепости тянулся толстый силовой кабель в ядовито-оранжевой оплётке. Генерал присел на корточки, достал из футляра очки и проверил риски на стальных цапфах.

– Я так понимаю, без отката? – с некоторым недоверием уточнил он, разгибаясь и отряхивая колени. – Нагруженный ствол? Призрак авантюриста Курчевского одобрительно покачал налысо бритым черепом.

– Отдача, конечно, есть, – сказал Калашников, который призраков не видел, потому не боялся. – Но слабая очень. Я так придумал, за счёт воздуха. Видите, отверстия внизу? Поскольку пороховой заряд отсутствует, то и казённую часть закрытой делать ни к чему.

Он бодро развернул очередной чертёж; чертежи у Михаила Тимофеевича вечно выходили на диво кустарные – не поспевали руки за головой. На его счастье, Карбышев придираться не любил.

– Вот эти отверстия? – с любопытством спросил генерал

– Ага, так точно. Мина выходит по каналу, а сюда течёт воздух. Потом... видите?.. получается, что вся отдача как бы воздуху и передаётся – если совсем рядом встать, почуете, как по сапогам шибает. Отсюда точность такая хорошая.

– Осипов? – сказал Карбышев в передатчик. – Ну что там у вас? На том конце «эфира» молчали.

– Осипов!

– Три наблюдаю! – ожила рация, – Дмитрий Михайлович, три накрытия, все три в пределах пятнадцати метров от репера.

– Под обстрел полез?!

– Виноват, Дмитрий Михайлович! – разухабисто доложила рация.

– Болван, – под нос себе пробормотал Карбышев. – В укрытие, марш бегом! Ещё раз выкинешь – на Большую землю отправлю. И, не слушая оправданий, выключил переговорник.

– Точность – снайперская, – принуждая себя отбросить раздражение, сказал он Калашникову. – Наличие режима автоматической стрельбы – прекрасно. В целом, концепция мортиры – прекрасная.

– Миномёт... – вставил Михаил Тимофеевич.

– Мортира, – отрезал Карбышев. – Строго говоря, это всё-таки мортира. Хотя предвижу, что называть станут именно что миномётом. Схемочку сюда, пожалуйста... Нет, самую первую. Так-с...

Генерал углубился в чертежи.

– Так-с, вот этого не понимаю, – сказал он спустя пару минут. Дмитрий Михайлович никогда не стеснялся признаться в неведении. – Вот это – что за кольца?

– Соленоиды, – отрапортовал Калашников. – Включаются на короткие интервалы времени, строго последовательно – от нижнего к верхнему. Вот электрическая схема.

– Труба металлическая.

– А и катушки изолированные... вот в разрезе, товарищ генерал. Я когда в ангаре работал, случайно катушки замкнул, а в них как раз напильник лежал... Ну и шибануло!

– Что шибануло?

– Гауссова сила. Чуть товарища Двуула не убило. Ну, я тогда и подумал: раз она с такой силой шибает – ничего, надо попробовать.

– Стоп, орёлик, – сказал Карбышев. – Значит, вот эти соленоиды... здесь и здесь... а замыкаешь-то как?

– По очереди, товарищ генерал. Сперва вручную самую нижнюю – она мину тянет, та контакт перемыкает на вторую катушку. А третью я поставил ещё дальше, потому что к этому времени у снаряда скорость возрастает. Ну вот. И получается, что магнитное поле этот снаряд протаскивает по всему стволу, разгоняет и-и-и... бац!

– Эт' точно. Гауссова пушка, значит.

– Ага, так точно.

– Мда. А в основе-то технология союзников.

– Катушки – да, у товарища Двуула позаимствовал. Хотя их как раз ничего не стоит воспроизвести. А миномёт... виноват, мортира – это уж я сам придумывал. Помните, Вы говорили с репульсорами разобраться? Ну вот. Только я не сразу с репульсорами разбираюсь, а по мере сил. Гаусс – это ведь совсем гораздо проще.

Карбышев задумчиво поводил большим пальцем по чертежу.

– Фактически, сразу рабочий образец... не скажу, что случай в мировой практике уникальный – но однако. А с ремонтопригодностью как? Даже более общо: с технологичностью? Всё-таки канал ствола, соленоиды...

– Ничего, товарищ генерал, – с заметной гордостью сказал Калашников. – Я Вам сейчас натурно покажу.

Он подскочил к своей установке, выхватил из кармана ключ и в пару взмахов расстегнул хомуты, опоясывавшие ствол. Судя по уверенности движений, операция для сержанта была привычная; парень явно готовился к демонстрации. Гордынька у Михаила Тимофеевича в подобные моменты прям

– таки зашкаливала; впрочем, пусть его – заслужил.

Ствол кустарного миномёта... ну, пусть «миномёта», не суть... распахнулся вдоль, как новые ворота.

– «Лучом смерти» распилил, – сказал Калашников. – Требования к прочности гораздо ведь ниже, не разорвёт. А собирать-ремонтировать куда как легче. Я, например, ещё не сразу расстояния между катушками подобрал. И силу тока... да и вообще. Но главное – что прочность материала не требуется. Можно даже бракованные стволы от других систем брать... Карбышев довольно долго изучал конструкцию.

Конструкция его радовала.

Всякий военный, – в особенности военный инженер, – по роду деятельности обязан быть «редукционистом»: сокращать поголовье вражеских солдат, потери среди собственных – и расходы, расходы на ведение боевых действий. Что там требуется для войны, дорогой товарищ Джан-Джакопо?.. Увы, сами по себе деньги ничего не стоят – значение имеет лишь соотношение расходов и прибылей; и не так уж важно, в чём их измерять. В этом смысле танк, который на поле боя проживёт, дай бог, десяток минут, не должен быть слишком сложным – «сложный» равно «дорогой», а «дорогой» означает, что сам факт изготовления такой машины нанесёт тебе больший ущерб, чем врагу. То же верно и для артиллерии; и в кустарных очертаниях калашниковского «миномёта» прозорливый Карбышев усматривал потенциал преизрядный, мортирным делом далеко не исчерпывающийся. Однако всякий учёный непременно должен обладать наставнической жилкой; Дмитрий Михайлович решил зайти непрямо.

– Безоткатная, бездымная, бесшумная артиллерийская система, – произнёс он раздумчиво. – Ещё и на порохе великая экономия, ибо электрическая. А ты, Михаил Тимофеевич, в курсе ли, кто электрическую лампу накаливания изобрёл?

– Русский электротехник Лодыгин Александр Николаевич! – отрапортовал Калашников.

– Верно, – кивнул генерал. – Только ведь не он один изобретал. Часто так бывает: подходит наука к очередному рубежу, проявляется вдруг очередная задача, – наиочевиднейшая, быть может, задача, – и сразу множество людей кидаются её решать. Или не кидаются, а степенно приступают, это уж у кого какой темперамент.

– Ну, лучше уж кинуться, – уверенно сказал сержант, – а то ещё обгонит кто-нибудь. Вон, буржуи вообще уверены, что лампу ихний Эдисон изобрёл.

– «Их».

– Так точно, «их». Виноват.

– А ты знаешь, как Эдисон лампу-то «изобретал»? – спросил Карбышев, пренебрежительной усмешкой выделяя последнее слово. – Нет? Ну вот как было.

Он наклонился к обесснеженной земле, сорвал прошлогоднюю травинку, зажал между пальцев:

– Вот нить. По ней течёт ток. Нить нагревается. Тепло преобразуется в излучение. Это – желаемый эффект. Но то же самое тепло заставляет нить перегорать. Этот эффект – побочный, вредный.

– Тогда Лодыгин поместил нить в герметичную стеклянную банку и воздух откачал, – уверенно сказал Калашников. В школе парень учился накрепко, по-крестьянски.

– А Эдисон?

– Не могу знать, в учебнике не сказано.

– Я тебе скажу. Эдисон принялся перебирать материалы. Сделал нить, пустил ток, нить сгорела – Эдисон берёт другой материал. Методично, последовательно, тупо. А нить – всё равно перегорает! Представляешь, шесть тысяч материалов перебрал.

– Зачем? – осторожно спросил Михаил Тимофеевич.

– Потому что идиот, – спокойно объяснил Карбышев. – Мало что идиот – ещё и безграмотный идиот.

– Ну уж – идиот. Скажете...

– Умный да грамотный – откачает воздух: нет окислителя – нити не в чем гореть. Лодыгин так и сделал. А идиот будет долбиться в стену, хотя рядом, – шаг шагни, – дверь открытая. Природа к человеку не зла! Дверей открытых в мире предостаточно.

– Товарищ генерал, – сказал Калашников после продолжительного раздумья. – Вы ведь не просто так про лампочки? Вы ведь на самом деле про мой миномёт говорите?

Карбышев за уголок подцепил схему.

– Смотри, орёлик. Вот ствол в разрезе. А вот ты дульную скорость

прикидываешь... неграмотно прикидываешь, кстати говоря, здесь v должно в квадрате быть.

– Виноват.

– Не беда. Главное, что скорость снаряда у тебя ограничена скоростью переключения соленоидов – это я исхожу из предположения, что каждая из катушек обладает достаточной мощностью на своём участке канала. Так?

– Так, товарищ генерал. И ещё сопротивление воздуха.

– Молодец. Думал, дольше тебя подводить придётся.

– Не, я сам уж понял. На больших скоростях пренебрегать уже нельзя.

– Значит, сопротивление воздуха – но ещё и трение металла снаряда о металл канала. Смекаешь, орёлик?

– Система линейных уравнений получается, – неуверенно смекнул Калашников. – Которую можно свернуть относительно... относительно неизвестной...

Карбышев терпеливо ждал.

– Товарищ генерал, Дмитрий Михайлович, – сказал изобретатель. – Да ведь не бывает пушек вовсе без стволов!..

Карбышев послюнявил карандаш, жирно отчеркнул несколько символов. Обвёл слагаемое в одном уравнении, в следующем... Калашников машинально кивал.

– Получается, надо придумать, – сказал Карбышев. – Либо в дверь – либо сквозь стену.

Он видел, что парень уж принимает его правоту. Нет, не генеральскую правоту – ах, куда как легко сержантику соглашаться с генералом! И сложно спорить; за то и ценил Дмитрий Михайлович своего лобастого протеже, что спорил тот, и никогда не уступал правоте генеральской – но охотно признавал справедливость математических выкладок.

– Хорошо, – сказал Калашников, – хорошо... выходит, ствол вообще убрать?

– Вообще – не надо: стрелять не будет. Надо думать.

– Так... товарищ генерал! Стойте, стойте! Так мы ж в системе ещё одно неизвестное забыли: а мощность катушек учесть?

– Молодец, – сказал Карбышев, указывая на силовой кабель. – От крепости запитал пока?

– Так точно. Через мастерские кинул, считаю, что шина бесконечной мощности. Я пробовал с нашим генератором...

На последних словах сержант заметно приуныл.

– И что, не тянет? – с улыбкой спросил Карбышев. – Сам ведь смекаешь, без автономного источника питания смысла в твоём миномёте немного.

– Никак нет. Я думал пока стационарные установки организовать. Для защиты ближних подступов, наверное. Пока, как Вы говорите, дверь не откроется.

– Мда, орёлик. Ну, ладно: открою я тебе дверь. Ты про электрокристаллы слыхал ведь уже?

– «Энерго», – сказал инженер. – Правильно – энергокристаллы. И мы их называем «твёрдые сланцы». Из соображения секретности.

– Вулкан – и сланцы? – с сомнением уточнил Артамонов.

– День чудесный... – пробормотал Лаврентий Палыч. – Ортосланцы как раз магматического происхождения. Насколько я помню. Инженер замялся:

– Честно говоря, не знаю, товарищ Берия, я только спектроскопист. Но вы же понимаете, это условно, для секретности...

– Если «для секретности», – резко сказал Берия, – то я «товарищ Петров». А если...

– Не ругайтесь, товарищ Петров, – донеслось со стороны временного причала. – Гражданскому человеку время нужно привыкнуть.

– Ну наконец-то, – сказал Лаврентий Палыч, поворачиваясь навстречу плотному мужчине с усталым, отяжёлевшим лицом. Они обменялись рукопожатием. – Нет у нас времени привыкать. Ни на что нет. Генерал армии Иосиф Родионович Апанасенко добродушно промолчал.

– Товарищ Артамонов, – Берия повернулся к сопровождающему, – проводите товарища.

Парень понятливо кивнул, подхватил под руку инженера и уволок вниз по склону, в сторону палаточного лагеря.

– Вы без охраны? – спросил Апанасенко.

– Здесь – зачем?.. – ответил нарком.

Мужчины встали тихо. Здесь, на самой окраине мира, разговаривать не хотелось. После Москвы-то, после Казани, Челябинска, Караганды, Новосибирска, Томска, Иркутска, Хабаровска, Владивостока... И везде – люди, заводы, институты и конструкторские бюро, военная и гражданская администрация, органы; дела, дела, дела – от посадки до следующего взлёта, но и в пути – дела, дела, дела.

Лаврентий Палыч некоторое время разглядывал пепельный берег, затем перевёл взгляд на поверхность океана. За кромкой прибоя болтался на мелкой волне неказистый серый «амбарчик» – летающая лодка МБР-2. Рабочие смены с гиканьем разводили костры на берегу: при посадке гидроплан набирал воду, и перед каждым вылетом самолёт приходилось просушивать.

– Скорей бараки ставьте, – сказал Лаврентий Палыч, рассеянно слушая перебранку техников.

– Сперва волнорез.

– Постудится народ.

– Сперва волнорез, – повторил Апанасенко. – Океан. Лодки бьются. «Амбар» как вытянем? Надо было на Славной разворачиваться.

– Развернёмся. Не всё сразу.

Иосиф Родионович глянул на Берию искоса.

– Ну-ну, – протянул он скептически. – Удержать плацдарм? Я не смогу.

– Полагаете, отберут у нас японцы остров?

– «Отберут»? – хмыкнул генерал. – Он и так японский.

– Всё течёт, всё изменяется, – неопределённо пообещал нарком.

– Ну-ну, – повторил Апанасенко. – Как Верховный умудрился-то?.. Да, подумал Берия, с базой на Итурупе – это интересно получилось. Неожиданно. Иосиф Виссарионович затеял с японцами... да нет, подобные игры – неизбежно командные. Молотов, Судоплатов, Абакумов... пришлось задействовать даже товарища Тихомирова [19]19
  Митрополит Токийский и Японский Сергий (Георгий Алексеевич Тихомиров).


[Закрыть] ; и совсем не важно, что думал о происходящем сам товарищ Тихомиров. Идеальная система управления отнюдь не нуждается в том, чтобы её элементы осознавали себя её элементами. Берия с грустной улыбкой покачал головой.

Людям нравится думать, будто они обладают свободой воли. И не только отдельным представителям рода человеческого: племена, этносы, целые культуры упиваются этой иллюзией.

Интересно, понимал ли Гитлер, насколько мало самостоятельности и оригинальности оказалось в его безумии?.. Запад привёл Германию к нападению на СССР; привёл грубо, бесцеремонно, не испытывая ни стыда, ни нравственных сомнений – ни особого сопротивления, ибо нынешняя Германия выросла из поражения в первой Великой войне, и Первая вела ко Второй так же верно, как яйца кобры предвещают появление молодых кобр. Можно восстановить разрушенную экономику, можно вырастить новых людей – но горечь поражения может быть смыта лишь предвкушением грядущих побед; Германия с дикарским восторгом расчёсывала свои гноящиеся раны; всего-то и потребовалось – дать ей немного денег и пообещать обретение силы... Раны затянулись; гной приумножился и взял власть.

Что ж... теперь, – в кои-то веки, – Россия отмеряла той мерой, какой Запад испокон отмерял России. Пусть Ямамото думает, что триумфальная высадка на Гавайях – его личная заслуга. Америка всеми силами стремилась к войне, но не желала делать в ней первый выстрел; ещё в октябре Кремль сообщал в Белый дом о планируемом нападении – никаких мер принципиального характера администрацией САСШ предпринято не было. Теперь Америка получила ровно то, чего так жаждала; вот только сценарий дебюта оказался чуточку подправлен. Ровно настолько, чтобы в обозримом будущем формальный союзник не вздумал превратиться в фактического противника – кто мог точно предугадать реакцию Запада на появление инопланетной силы? было ясно лишь, что реакция вряд ли окажется благосклонной...

Значит, Япония должна потребовать несколько большего напряжения американских армии и флота – и много большего внимания американской политической элиты. Значит, Япония должна вложить в нападение куда больше целеустремлённости, ресурсов и, главное, отчаяния – ведь начать подобную войну можно лишь от отчаяния. Не помешает добавить в рецепт щепотку надежды – «а ну как и одолеем восточных варваров?..» Всего-то и потребовалось: пара-другая тщательно спланированных утечек, несколько искажений в разведданных, – с новой радиоаппаратурой подобные фокусы стали куда доступнее, – гарантии поставок металла и нефти... Сейчас СССР мог позволить себе известную расточительность: кавказские нефтепромыслы, избегнув угрозы захвата, работали в полную силу; крупные запасы нефти были открыты в Татарии – Тимяшево, Елабуга, Алметьевск; расцветало Повольжье...

Да, инфраструктуры пока не хватало, – Байбаков забыл про сон, – да, перегонные заводы ещё только предстояло построить. Но сырьевое будущее СССР на глазах расцветало всеми цветами менделеевской радуги – а ведь помимо уже известных промыслов активно разведывались месторождения в Сибири. Мало того – импровизированные буровые партии, собранные Карбышевым, умудрились обнаружить небольшие запасы нефти в Белоруссии, в районах деревень Глинище и Новая Рудня. Авантюрист генерал даже предлагал установить вышки и перегонные колонны – собирался обеспечивать бронетехнику окружённой группировки.

Нефть есть везде. Всегда была и есть. Это как кровь, кровь земли. Везде есть вены.

Берия усмехнулся. Кто бы мог подумать: члены ГКО на полном серьёзе обсуждают развитие добывающей и тяжёлой промышленности – на территории, формально оккупированной немцами! Все разбитые армии похожи друг на друга; каждая победоносная – уникальна.

Со стороны лагеря захлопали ружья. Нарком пригляделся: веселящиеся мужики выстрелами в воздух отгоняли от палаток какого-то не в меру любопытного мишку.

Да, островок проблемный.

– Окраина, – сказал Апанасенко, отшвыривая носком сапога кусок дёрна. – Я думал – Ворошилов окраина. А здесь – совсем.

– Нет, – сказал Лаврентий Палыч, с запинкой вспоминая сейчас, что Ворошилов – это Уссурийск. – Ещё не совсем.

– Дальше – куда? Некуда.

– Всегда есть «куда», – медленно произнёс Берия. – И всегда есть «зачем». Вопрос только: «как».

Он не хотел обсуждать дальнейшие планы: не оттого, чтоб не доверял генералу – Иосиф Родионович невероятно много сделал для укрепления Советского Дальнего Востока. Тысячи километров шоссейных и железных дорог; десятки фортов, складов, зенитных позиций; береговые укрепления в Ванино, Владивостоке и Находке; аэродромы и базы морской, транспортной и авиации ПВО. Много внимания Апанасенко уделял подготовке личного состава: предвидя необходимость переброски резервов на европейские фронты, он умудрился подготовить шесть полноценных стрелковых дивизий, – из местных добровольцев, – и вооружил их практически полностью за счёт местных производственных мощностей. Впрочем, оборонительные действия против Германии шли достаточно успешно, переброска дивизий не потребовалась, и большую часть резервистов решили распустить по домам – но с перспективой регулярных учебно-поверочных сборов!

И всё это – менее чем за год: в командование войсками Дальневосточного фронта Иосиф Родионович вступил только в январе 1941-го. В общем, всерьёз товарищ готовился.

Нет, имелись у генерала и недостатки: упрям был генерал, самолюбив, да и в действующую армию просился с раздражающей настойчивостью: восемь рапортов, первый – от 22 июня. Но ведь сейчас все, кто чего-то стоил, просились на фронт – так что настойчивость эту вполне можно было извинить. Главное, что в целом человек-то был редкой надёжности – потому и поручили ему обустройство этой временной, но крайне важной базы на арендованном у Японии кусочке Итурупа.

Предполагалось, что перевалочная база необходима для транзита Советских грузов на Хоккайдо и в Мисаву. Дескать, пароходики у нас старые, то бункеровки требуют, то ремонта мелкого. А у вас, дорогие граждане японцы, с грузовым тоннажем как раз сейчас дефицит намечается, в связи с успехами на Тихом океане...

В общем, выторговали для СССР северную оконечность Итурупа.

– Отберут ведь узкоглазые, – горестно сказал Апанасенко.

– На то и расчёт.

– На что?

– Что рассчитывают отобрать. Пока уверены, что легко отберут – отбирать не станут.

Курильская гряда запечатывает акваторию Охотского моря; пока острова в чужих руках – Россия не получит свободы выхода в океан... Бедная страна: всю свою историю вынуждена прорубать окна в разные части света.

– Ну-ну, – сказал Апанасенко. – Так что делать, когда соберутся? Генералу, – человеку глубоко практическому, – явно не терпелось определиться с настоящим смыслом базы. Официальное назначение – перевалочный пункт для транспортов; секретная задача – обеспечение тихоокеанского ленд-лиза; настоящая, та, что глубже «секретной», – организация добычи каких-то особо редких кристаллов. Но ведь ясно генералу, – человеку сугубо практическому, – что «кристаллы» – всего лишь дополнительный слой дезинформации. Ясно генералу, что на самом-то деле готовит командование плацдарм для броска на Хоккайдо. Вот япошки на востоке как следует завязнут...

«А к тому времени, как завязнут», подумал Берия, наблюдая тяжеловесный генеральский лик, «такие плацдармы нам уж не потребуются». К тому времени СССР сумеет реализовать преимущество, обеспеченное технологиями небесных союзников... по-настоящему небесных – какое бы мнение на сей счёт ни имел товарищ Тихомиров. Потому что не знали раньше на Земле о таком элементе – диатий.

Точнее, не совсем элементе. Диатий представлял собой сложный поликристаллический сплав нескольких металлов: 185-й и 187-й изотопы рения, 58-й и 64-й никель, вольфрам, висмут, молибден... очень сложный сплав. Даже название пришлось позаимствовать из галактического языка: русского термина придумать не успели. И свойства диатия исследовали не столько путём анализа его физических и химических свойств, сколько разбирая блоки питания инопланетных приборов.

Что делает нормальный ребёнок с новой игрушкой? Разумеется, пытается её разобрать – таков естественный путь развития; а человеку подобает именно то, что наиболее естественно.

Конечно, сильно зависит от понимания термина «человек» – но тут уж каждому по вере его.

Первая же игрушка на основе диатия, – собранный «на коленке» Петром Сергеевичем Ждановым электрический аккумулятор, – продемонстрировал способность запасать фантастическое количество энергии: около восьми мегаджоулей. Жданов собственным глазам не поверил, стал перепроверять:

так – с, одна лишь ёмкость достаточной характеристикой аккумулятора не является – накопленная энергия зависит ещё и от напряжения, знаете ли, прямо пропорционально зависит. В сущности, электрическая энергия равна произведению напряжения на ток и на время протекания этого самого тока: W = U · I · T

Значит, тут у нас джоули равны вольтам на амперы на секунды... ладушки, размерности сходятся... «матадоры мы все из Мадрида»... парам-тум-тум... Иначе говоря, энергия аккумулятора равна произведению его ёмкости на номинальное напряжение:

W = E · U

Ватт-часы суть ампер-часы на напряжение... «много нами быков перебито»... пара-ра-ра... на «холостом» проверить надо бы? Или сразу на разряд? 8,2·106 Дж – и как я это товарищу Берии буду докладывать? – ведь не поверит, ей-ей, не поверит ведь!..

Так думал Жданов... точнее, это Берия думал, что Жданов так думал. Потому что когда человек боится, что ему не поверят, он и выглядит так, что верить ему не хочется. А Лаврентий Палыч предпочитал в людей верить, – особенно в учёных, – потому и воздавалось ему по вере. Выходило, что на основе диатиевых кристаллов можно строить автономные малогабаритные источники энергии с уникальными, – по земным представлениям, – свойствами. Зарядил пачку таких батареек от термоядерной печи в Балашихе... а ведь молодёжь из группы Жданова лепетала что-то там и о гигаджоулях; совсем не шутки, совсем. Накопать побольше диатия... Энергокристаллы добывали в астероидных поясах, кольцах газовых гигантов, остывших обломках расколотых планет... единственным местом на Земле, где датчики «Палача» обнаружили следы диатия, оказалась кальдера вулкана Кудрявый.

На японском острове Итуруп.

– Ну зачем нам этот Итуруп? – негромко вопросил Иосиф Родионович. – Незачем. Занять южный Сахалин, затем из Ванино через Тоёхару... Там и аэродромы развернуть можно, и вообще. А Итуруп – ну какой плацдарм из Итурупа? Никакой.

– До Сатурна нам пока не добраться... – отозвался Берия, но тут же прикусил язык: Апанасенко настолько зримо воплощал понятия «ответственность», «надёжность» и «фундаментальность», что рядом с генералом хотелось расслабиться. Просто по-человечески уже расслабиться, просто от усталости. С самого начала войны Лаврентию Палычу редко удавалось выкроить в сутки более четырёх-пяти часов на отдых. Иногда он ловил себя на том, что завидует летаргическому сну Вейдера... Берия тонко затрепетал ноздрями, втянул сырой воздух. С вершины вулкана тянуло серой. Лаврентий Палыч снял пенсне, встряхнул платок, с привычной аккуратностью провёл тряпицей – сперва по дужке, затем перешёл к стёклам.

Почему Сталин так уверен, что нащупал надёжный способ влияния на пришельцев? Кто знает, как будут развиваться отношения с союзниками в дальнейшем, когда спящий проснётся... Делать ставку на добросердечные отношения с Америкой или Англией – безумие: Запад повернётся против нас при первой же возможности. Но кто сказал, будто инопланетяне не поступят так же?..

Берия надел пенсне, поправил пальцем дужку. Сделал несколько шагов по склону вулкана. Несмотря на холод и влажность, снега здесь не было вовсе; под ногами скрипел и рвался непрочный дёрн.

– Поосторожней бы вы там с кострами, – сказал Берия, всматриваясь в палатки временного лагеря. Техники в водозащитных костюмах вытягивали к берегу «амбар», поперёк волны. – Взрывчатку всю доставили?

– Ну как всю? – ответил Апанасенко. – Утром ещё катер подойдёт. А так – да, минируем согласно графика.

– Люди знают? – Лаврентий Палыч кивнул на веселящихся мужиков

внизу. Кажется, люди собирались запекать на углях то ли форель, то ли кунджу – отсюда, конечно, не разглядеть.

– Здесь все добровольцы, – спокойно сказал генерал. – Вы не волнуйтесь, товарищ Петров. Базу и оборудование я взорву только в крайнем случае. Но наверняка.

– ...Но всегда наверняка!.. – донеслось задорное со стороны полигона.

– Видал?! – с живым энтузиазмом осведомился Лизюков. – Снайперы новые. Девчонки, видал? Из Ленинградского перебросили.

– Э! Первый раз вижу, чтоб в окружение пополнения перебрасывали.

– Во-первых, всяко бывает. Во-вторых, а ты сам-то, Ази?

– Я танкист, – с достоинством сообщил Асланов. – И я мужчина. Куда направили, туда и поехал.

– Ну и они так же. Хотя и девушки. А вот он – вообще марсианин. Хотя и мужик. Эй, марсианин! Ты ведь мужик?

– Да, – ответил Старкиллер после непродолжительного колебания. Разумеется, в мужественности своей он не сомневался. Он просто не был уверен, что подобный бессмысленный разговор следует поддерживать. С другой стороны, не ответишь – ничего не изменится. Земляне как перебрасывались беззлобными шутками, так и продолжат; они вообще предпочитали оставаться весёлыми и беззаботными, – даже здесь, на войне, – хотя истинному воину подобает вид сдержанный и пафосный. Почему он всё же ответил?..

Старкиллеру было скучно.

Старкиллеру до смерти надоело блюсти сдержанный и пафосный вид, сторониться общего веселья, искать надменного уединения. Одиночество – статусная роскошь среди тех, кто не готов тебе его предоставить. Земляне же своего общества молодому ситху не навязывали – тем самым обесценивая его добровольную, тщательно взлелеянную обособленность. Запретный брюль сделался дёшев и тем безынтересен.

Юноша проводил дни в тренировках и медитации – но ни физическое совершенство, ни власть над Силой не имели практического выхода. Он аккумулировал в себе страсть, – как в диатиевой энергоячейке, подключённой к корабельному реактору, – ибо Тёмная сторона питается страстью; но никто из окружающих не был способен даже понять сам факт наличия у Старкиллера подобного могущества, не то что осознать масштаб Одарённости. Его считали прекрасным бойцом, бесстрашным диверсантом, надёжным и эффективным инструментом давления – назойливого, насмешливого, неумолимого давления, которому ежечасно подвергались войска Державы Рейх...