Текст книги "Осенние дали"

Автор книги: Виктор Авдеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 33 страниц)

IV

Прошла неделя, а ничего не изменилось в комнате Люпаевых. Максим Уразов по-прежнему ночевал у них на диване. С утра, иногда не позавтракав, он отправлялся в город «по делам»; возвращался поздно, из осторожности старался меньше попадаться на глаза соседям. Раза четыре приносил то мясо, то копченой селедки, то полголовки своего любимого костромского сыра.

Хозяйку это не подкупало. Маруся ходила со злыми, заплаканными глазами. «Николаев» явно стеснял ее, внушал непонятную тревогу. При нем и к мужу как следует не приласкаешься, да и с какой стати кормить чужой рот? Он эва какой мужик, ему только подавай да подавай. Что толку с тех закусок, которые он изредка покупает? Называется «сэкономили» отпускную получку! Теперь прощай телевизор, который собирались взять в рассрочку. Вдобавок грязь убирай за ним.

К отцу в Старые Верхисы Маруся раздумала ехать: как оставишь мужа одного с таким бугаем? Упаси бог, запьют. Вместо отдыха одно мучение, а скоро опять в ателье.

Редко улыбался теперь и Артем. Уразов перезнакомился со всеми жильцами квартиры. Держался он по-прежнему скромно, вежливо, без конца рассказывал, что сам из Болдова, работал слесарем в промартели, в город приехал устраиваться на завод. Пожилого соседа-техника угостил раздобытой где-то воблой с пивом, и тот вызвался похлопотать за него на заводе. Артему Уразов говорил, что его вот-вот пропишут. «Понимаешь, дело тонкое. С наскоку нельзя. Обождать надо еще пару деньков. Внакладе не останешься, за мной не пропадет».

В субботу мужчины ходили в городскую баню.

– А что, Артюша, – спросил Уразов, когда, хорошенько попарившись с березовым веничком, выпив в буфете пару кружек пива, возвращались домой, – доволен судьбишкой? Никакой червяк-шашель не точит?

Артем поправил под мышкой сверток с грязным бельем.

– Червяк? В каком смысле?

Он тут же понял:

– Не тянет, пытаешь, на старое?

– Во-во. Все-таки житьишку мы раньше крутили не такую, как эти работяги? – кивнул он на трех мужчин, шедших им навстречу в баню. – Перегородок никаких не признавали. «Возьму, тряхану – и сума полна кредитками». Помнишь? Захочу – и сделаю… лишь холодок по спине пройдет. Нет таких мыслишек: «Закис. В напильник обернулся»? А?

В голосе Зила не слышалось ничего, кроме простецкого любопытства, красное, распаренное лицо было благодушным. И все-таки Артему, привыкшему за каждым его словом видеть затаенный смысл, показалось, что глаза Зила поблескивают не только от пива.

– Н-нет, – ответил он почему-то не сразу.

– А разных подобных мыслишек: «Почему тузы пузастые заседают в кабинетах «Без доклада не входить»? По черноморским курортам разлетывают? С девками кутят в ресторанах? Я же, дескать, не глупей, а насчет смелости против них…» Ведь на свете как, Артюша? Овца завсегда будет овцой, а тигр тигром. Нету?

– А ты как? – вместо ответа спросил Артем и встретил смеющийся и пронзительный взгляд.

– Когда-то лишь так и думал, – улыбнулся Уразов и вздохнул. – Теперь нельзя. Закруглился. – Он огладил свой тяжелый, каменный подбородок, воскликнул: – Славно попарились, а? На верхнем полке э-эх и благодать! Растомило.

Прошли еще квартал, толкуя о том о сем. За папиросным ларьком показались поселковые дома, палисадники городской окраины. Артем вдруг вернулся к недавнему вопросу, заданному Зилом, словно желая окончательно его разрешить:

– Вот ты говорил, Макса: «Раньше». Ну, украду раньше – горжусь. Смелый. Гульну, окосею, силу чувствую – готов все столбы на улице выворотить. И сразу оглядываюсь: не выследили? Страх, он тут же, за пазухой, хоть и не кажу вида. Да ты и сам знаешь. А теперь в доме лопочет, – Артем опустил руку к земле, словно показывая, какая у него дочка. – Рад. Баба… ну, семья. Родные. Уже думки: поймать лишний рублишко, как воробья принести в зубах к порогу. Понял?

Показалось Артему или на самом деле в глазах Зила зажглось и тотчас погасло презрение?

– Точная формулировка, – согласно кивнул Зил. – И я так собираюсь. Другая дорожка нам заказана.

В начале второй недели Уразов не пришел ночевать. «Дружка завел, – объяснил он назавтра Артему. – Дело устраивается». А затем пропал совсем: день прошел, второй, четвертый. Люпаевы облегченно вздохнули: наверно, подыскал жилье получше, а то и уехал.

Неожиданно, как всегда вечером, Уразов явился в новом коротком пальто-реглане, в хромовых сапогах. С ним порог комнаты переступил долговязый мужчина в обвисшей нахлобученной шляпе, коричневом плаще, длинных, навыпуск брюках. Он громко сопел и все время щурил левый глаз с крупным жировиком на верхнем веке; мужчина молча извлек из глубоких карманов две полулитровые бутылки, кольцо колбасы.

Оба приятеля были сильно навеселе.

– Гульнем, Артюша, – сказал Уразов, широким жестом указав на приношение.

Маруся только что искупала дочку и укладывала ее спать. Одетая в байковый чепчик, до подбородка закрытая красным теплым одеялом, пухлая чистенькая девочка уже лежала в кроватке, чмокала губами. Артем, в нижней трикотажной сорочке, засунутой в брюки, и в растоптанных домашних шлепанцах, осматривал эмалированную кастрюлю: собирался наконец лудить. Он беспокойно покосился на жену.

– Где это ты… Василий, пропадал?

– У дружка, – показал Уразов на долговязого.

– Мы уж подумали, может, уехал. Вернулся в Болдов.

– Нужды к тому нету. Нашел приличную работу, собираюсь оформляться.

Уразов еле заметно подмигнул; заметил это один Артем. «Устроился? Попрошу у Володи Зубарева охотничье ружье и сделаю салют».

Из-за спины мужа выдвинулась Маруся, злая, с красными пятнами на лбу, узком подбородке; руки после ванной у нее были распарены, лицо в мелких капельках пота. Боясь потревожить засыпающую дочку, она проговорила негромко, но с каким-то шипением:

– Что вы себе, Василь Иваныч, места не найдете выпивать? Где были, там и гуляйте.

Словно подтверждая ее слова, Артем нерешительно кивнул:

– Я выпивать не буду.

В душе он считал, что Маруся неправа. Зачем недружески встретила Уразова? Гость. Конечно, надоел, да хоть бы выслушала, зачем пришел. Артем понял так, что Зил подыскал квартиру, а может, и работу и собирался об этом сказать. Ведь по приезде обещал отблагодарить, «не оставить внакладе». Он перехватил взгляд жены, устремленный на грязные ноги Уразова и его дружка: днем шел дождь, и оба сильно наследили. Главное ж, конечно, Марусю взвинтила водка. Зря. Правда, и Зил хорош: зачем принес целый литр и еще незнакомого человека позвал?

– Неласково встречаете, хозяюшка.

Сказал это Уразов вежливо, а рыжие, нависшие брови зашевелились.

– У нас тут не забегаловка, Василий Иваныч, – тотчас застрекотала Маруся. – Семейный дом. Понятие надо иметь.

– Насчет понятия прошу не указывать, Марья Ларионовна. Я в таких словах не нуждаюсь.

Опять Маруся неправа. Можно бы по-другому.

– Дочку мы искупали, Василий, – заговорил Артем, сам хорошенько не продумав, чем убедить Зила, стараясь только выправить положение. – Спокой ей нужен, чтоб заснула. В другой бы раз лучше посидели.

Вероятно, Уразов не уловил примиряющего тона Артема или просто не хотел его замечать, обиделся.

– Так повел себя, Артем?

– Как? Нормально.

Долговязый дружок давно водрузил на стол обе поллитровки, кольцо колбасы. Не снимая помятой обвисшей шляпы, уселся на стул, пьяно сопел и все щурил левый глаз. Вид у него был такой, словно он ожидал, что сейчас за ним начнут ухаживать и на столе появятся рюмки и соленые огурцы.

– Я по-хорошему пришел к тебе, Артем, – продолжал Уразов. – Ты человек или милиционер? Не ждал такого привета, не ждал.

Артем не успел ответить, как в разговор вновь вмешалась Маруся:

– Мы больше не можем вас держать у себя, Василь Иваныч. К нам приходила делопроизводительница Пелагея Семеновна, спрашивала, почему без прописки держим. Домоуправление оштрафовать грозится. А вы еще товарища с улицы привели. У нас семья, вон дочка никак не заснет… Артему завтра чуть свет на работу.

В домоуправлении Люпаевых действительно спрашивали: что за человек у них ночует? Ответ: «Приятель из Болдова приехал» – вполне удовлетворил делопроизводительницу. Маруся уж от себя добавила, будто их припугнули штрафом. Артем знал: остановить ее сейчас нельзя, будет скандал. Ведь она считала, что защищает его, Артема, семью, порядок. Он промолчал и этим словно бы подтвердил согласие с женой.

– Значит, брезгуешь моим угощением? – в упор глядя на него, проговорил Уразов. – Старую компанию пополам?

– Зря обижаешься… Василий. Сам видишь обстановку.

Нижняя челюсть Уразова выпятилась еще больше, вислые плечи задвигались, цепкие волосатые пальцы обеих рук зашевелились, точно желая сложиться в кулаки. Он процедил сквозь зубы:

– Не знал я, Артем, что ты такой косяк[1]1
  Косяк – человек недоброжелательный, лишенный добродушия.


[Закрыть].

Смысла воровского слова «косяк» Маруся не знала, однако ее задел грубый, недобрый-тон Уразова, и она немедленно вступилась за мужа:

– Пришли в гости, Василь Иваныч, и обзываете в чужом доме.

Гнев Уразова наконец нашел выход:

– Заткнись… с-сука. Не твоего ума дело.

От неожиданности Маруся действительно замолчала и с раскрытым ртом растерянно оглянулась на мужа.

– Выпивши ты, – мрачно сказал Артем. – Протрезвился б на воздухе.

– Выгоняешь?

– Не выгоняю. Некрасиво выражаешься.

Обретшая дар речи Маруся хотела было с упреками накинуться на Уразова, но Артем решительным движением отодвинул ее назад. Желваки заходили под его кожей, губы сжались, выпятились: это было выражение, перед которым Маруся всегда пасовала, и она покорно притихла. Возможно, она все-таки не выдержала бы, но за спиной, в кроватке, заплакала двухлетняя дочка, и Маруся бросилась к ней. Артем сделал гостям знак: «Тихо. Давайте выйдем». Долговязый в обвисшей шляпе по-прежнему сидел на стуле, щурил левый глаз и сопел. Уразов коротко бросил ему:

– Айда.

Поднялся его дружок не сразу, точно сперва не понял. Затем глубже надвинул шляпу, молча сгреб со стола принесенные бутылки, колбасу, рассовал по карманам плаща.

Все трое вышли в пустую переднюю, сильно нагрязнив в комнате.

– И тут тебе, Зил, крыть нечем, – с ходу продолжал Артем. – Принял середь ночи? Принял. Спал ты на моем диване, ел мой хлеб-соль? Может, не так говорю? Иль так? Вот. А уж больше не могу. Что ты еще хочешь от меня? Дружка, вижу, завел, довольный я за тебя. Вот и перекантовывайся к нему… Добром прошу, Зил: я тебя больше не знаю и ты меня не знаешь. Потеряй мой адрес.

То, что сказал Артем Люпаев, было обычной формой между уголовниками, которые хотели разойтись мирно. Уразов отлично это знал; возразить ему было нечего. Он, видимо, что-то мысленно прикидывал, заговорил не сразу:

– Речистый ты стал, Казбек. Люблю умных людей, завсегда рад беседу держать. Дома ты не сторонник принимать меня с дружком. Что ж, давай выйдем на улицу, там обсудим до конца. Согласный? Одевайся.

Вот когда Артем отчетливо увидел взгляд Зила, уловил выражение: взгляд был пьяный, недобрый, угрожающий, и Артем догадался, зачем Зил выманивал его из дома. Обиделся и хотел свести счеты. Кто знает, что у него в кармане? Может, нож, а то даже и револьвер. Да и что за тип этот долговязый дружок в плаще? Заведут в темный переулок, начнут «качать правилки» – и конец.

– Свое я все сказал, – проговорил Артем, не спуская с Зила глаз. – Виноватым себя не считаю. А если ты решил зуб держать, то не советую. Не из пугливых я. Вот мое последнее слово.

– Теперь понятно. – Уразов сплюнул на пол. – Понятно.

Открылась дверь ближней комнаты, вышла жена техника в фартуке на толстом животе, с подкрашенными губами; в одной руке она несла тарелку с яйцами, в другой – завернутый в промасленную бумагу кусок сливочного масла. Она кинула взгляд на стоявших мужчин. Уразов вежливо приподнял кепку, поклонился, а когда женщина скрылась на кухне, толкнул локтем дружка и открыл дверь на лестничную площадку. Уже за порогом кинул Артему:

– Еще встретимся… козел.

Долговязый, придерживая бутылки в карманах, вышел за ним.

И Артем с тем внезапным просветлением, которое наступает у нас в трудную минуту, понял: по старой дорожке пошел Максим Зил. Собственно, он с нее, видимо, и не собирался сворачивать, а просто нагло, издевательски морочил ему голову. Еще по пути с Урала украл у кого-то паспорт, так же, конечно, добывал и деньги.

И как Артем мог поверить этому изворотливому, властному и холодному человеку? За то время, какое Уразов прожил у них в квартире, Артем имел полную возможность приглядеться к нему ближе. Когда счастливая Маруся играла с дочуркой, у губ Зила появлялась брезгливая складка. Если Артем принимался чинить стул, пилить дрова в сарайчике, Зил презрительно, с насмешкой щурил глаза и ни разу не вызвался помочь. За его наружной вежливостью, обходительностью скрывалось тяжелое высокомерие. Люди для него – ступеньки, по которым он шел к собственной выгоде. Он уничтожит любого, кто перейдет ему дорожку. Не зря товарищи по заключению говорили, будто в зоне на совесть Зила легло убийство. Один из «мужиков», на свободе работавший инженером, взбунтовался против вечных воровских поборов и отказался отдать в «общаг» долю полученной из дома посылки. Ночью его нашли за бараком с проломленной головой.

Подозрение пало на Зила, которого в это же время видели во дворе с железным ломиком. Но убийство принял на себя молодой «парчак», сидевший по первому делу и мечтавший быть принятым на воровской сходке в число «законников». К трем годам своего срока он получил еще пятнадцать и был переведен в другую колонию. «Парчак» считал, что пошел на подвиг и преступный мир это оценит. Все его тут же забыли и предоставили тянуть срок на строгом режиме. Максим Зил первый вычеркнул его из своей памяти.

«Одно досадно, – думал Артем, прислушиваясь к удалявшимся шагам на лестнице и защелкивая входную дверь на английский замок. – Не заведись Муська, выпили бы по триста граммов на брата, и до свиданья. Навсегда. Без свары. Все бы на душе спокойней». Однако в следующую минуту к нему пришла другая мысль: «А там кто знает: может, Зил хотел от меня еще чего? Может, лучше, что хоть и не по-мирному, а все же разошлись по своим дорожкам?»

Э, ладно. Больше этому беглому ворюге не обвести его вокруг пальца.

«Может, Зил уедет куда из нашего города? Вот бы ладно вышло. Собирался ведь. Хуже, коли останется и когда-нибудь вспомянет мне, что откололся, обидел, не стал водить с ним компанию. Такие не любят лишних свидетелей… Хоть бы его милиция сграбастала!»

V

В первых числах октября повалил сухой колючий снег, придавил мороз. Побелели крыши деревянных сарайчиков во дворе, узенькие тротуары, а береза, клен стояли густые, зеленые, лишь чуть тронутые желтизной. Затем снег растаял, началась грязь, слякоть, и вновь потеплело. Солнце обсушило землю, впору пальто снимать. Но листва деревьев в одну ночь почернела, начала коробиться, падать. Осень, обещавшая быть золотой, долгой, погасла на глазах.

В такой тихий, безветренный октябрьский вечер Артем вновь встретился с Уразовым, вернее, увидел его. Артем шел из магазина, расположенного на первом этаже здания центральной гостиницы, неся под мышкой пару свежезамороженных судаков. Уразов в это время, вместе с долговязым дружком в обвисшей шляпе, выводил из гостиничного ресторана мужчину средних лет в отличном кожаном пальто, с насунутой на глаза шапкой. Мужчина был до того пьян, что еле переставлял ноги; обеими руками он держал портфель. Прохожие на минуту приостанавливались, качали головами. Пожилая женщина в платке со вздохом сказала:

– Набрался, родимый. Поди, жена обрадуется.

С любопытством смотрели на пьяного двое рабочих, стоявших на низеньком каменном крыльце ресторана. Уразов с улыбкой подмигнул им: «Вот, дескать, что делать приходится: и смех и горе» – и вовремя поддержал чуть не упавшего мужчину в кожаном пальто.

– Осторожней, Петя, – весело, ободряюще говорил он. – Шагай к машине, сейчас тебя доставим домой в целости и сохранности. Так ножкой, так… в-во.

«Ну и дружки у Зила, – брезгливо подумал Артем. – Что это за тип в кожа́не? Ограбили небось кого и кутят».

Желая остаться незамеченным, Артем отодвинулся за ствол клена. Он видел, как Зил и долговязый в плаще, минуя ряд автомашин с зеленым глазком «Свободен», подвели пьяного к таксомотору синего цвета. Незадолго перед ними возле этой «Волги» остановилась женщина с чемоданчиком; она уже взялась было за ручку дверцы, да выпустила ее: видимо, шофер сказал, что занят. К нему-то и сели трое ресторанных гуляк. Мужчина в кожаном пальто вдруг стал вырываться от своих друзей. «Пензятка? – бормотал он, словно размышляя. – Пензятка. А может, лучше… туда?» – показал он пальцем на гостиницу. Долговязый в шляпе высунул из кармана засургученную головку «Старки», показал пьяному и вместе с Уразовым захохотал. Наконец все втиснулись в машину, дверца со стуком захлопнулась.

Синее такси укатило в сторону заводского поселка, леса. За лесом находилось село Пензятка, о котором упоминал пьяный с портфелем.

Удобнее перехватив под мышкой завернутых в газету судаков, Артем отправился домой. Уразов и его товарищи не выходили у него из головы. «Каков гад, а? – думал он. – Опять шайку сколотил. Ворюга. «Законник». Может, кого порядочного втянул на преступную тропку? Кто этот мужик в кожа́не?»

Путь от расположенной в центре гостиницы до поселка на городской окраине длинен, многое передумал Артем. Прав оказался начальник розыска майор Федотов: казалось бы, покончил Артем с тяжелым уголовным прошлым, ан нет, тянулась за ним ниточка, будто мокрые следы на полу. Нашлись люди и у них на заводе, которые лезли к нему с бутылками, считали ухарем. «В колонии сидел. Может ножом пырнуть, спереть, что плохо лежит». Кто его сторонился, кто заискивал, а некоторые предлагали тянуть из цеха инструменты, поделки. Не одного такого «дружка» пришлось Артему осадить, резко обрезать. Не раз собирался завод бросить. Вот что значит с молодости замараться: каждая сволочь считает своим.

А теперь и «крупная рыба» приплыла. «Если решил стать на правильную дорожку, помоги нам ее выловить». Э, нет! Своими силами старайтесь. Узнай Зил, что Артем донес на него, «продал», – не простит. Сам не сумеет проломить череп – передаст из тюрьмы товарищам «на воле», те расправятся. Да разве в этом дело? Он бы, может, и не испугался вступить с Зилом в единоборство, но зачем ему нарушать закон товарищества? Давно ли срок отбыл? В конце концов неизвестно еще, чем сейчас занимается Зил: кто его поймал на темных делах? Может, в самом деле на работу устроился? У «кожа́на» портфель был, не начальник ли какой из промкооперации? Мало, правда, на это похоже, а там кто знает?

«Э, да пускай разбираются кому надо. Что я, общественник какой? Иль бригадмилец?»

Дома Артем ничего не рассказал Марусе о встрече у гостиницы. Зачем расстраивать? Жена самого имени Зила не могла слышать. Вот уж третья неделя, как он не появляется на пороге, и слава богу. Маруся, кажется, подозревала, что «Николаев» совсем не друг из Болдова, только, наверно, не догадывалась, что он осужденный и находится в бегах.

И хорошо, что промолчал.

На другой день Артем вернулся с завода, как всегда, к обеду. Маруся пожарила на второе вчерашних судаков, и за стол он сел в хорошем настроении.

– Ну, как тут у вас? – спросил он, принимая, от жены тарелку со щами. – Все благополучно?

– Дома-то благополучно, а в поселке… не совсем.

– Что такое?

Маруся налила себе из кастрюли, придвинула лиловую пластмассовую хлебницу и рассказала новость, услышанную от соседки:

– Мужчина какой-то на рассвете к нам в поселок пришел. В одном белье, избитый. Ночью в лесу раздели. Сам не здешний: командировочный из Арзамаса. Обедал в ресторане – он в гостинице остановился, – выпил графинчик. Тут подсели какие-то двое, прилично одетые. Назвали себя работниками промкомбината. Угостили его. Он – их. «Промкомбинаты» пригласили гулять к себе на квартиру. Ну, а пьяному что? Правда, говорит, будто у машины опомнился, хотел вернуться в гостиницу, да втолкнули и захлопнули дверцу. Командировочный только запомнил, что один из «промкомбинатцев» сказал шоферу: «В Пензятку». Везли-везли его куда-то, а потом стоп! Вышел он – лес, темень. Таксист развернулся и уехал. Его повели по тропинке: «Вот за этими деревьями Пензятка». А командировочный уж немножко отрезвел, стал вырываться. Старший из «промкомбинатов» портфель у него схватил, показал ножик: «Пикни только». И в лес. То ли уж деньги большие в портфеле были, то ли документы – закричал командировочный. Вот тогда другой из бандитов вернулся и хватил его тяжелым. Больше командировочный ничего не помнит. Очнулся – лежит в одном белье, волосы на затылке от крови слиплись. Еле до нашего поселка добрел.

Артем перестал хлебать щи.

– Где он сейчас, этот… командировочный?

– В больнице – где! Пролежи-ка ночь в осеннем лесу… и еще чуть не убили.

Уткнувшись в тарелку, Артем вновь принялся за щи: аппетит пропал, до жареного судака он почти не дотронулся.

Вот, оказывается, кто был этот мужик в кожа́не! Зил и его дружок-моргун не боялись крови. А шофер у них, наверно, знакомый. Знает, кого и зачем в лес возил, да молчит. Видать, угощают его в ресторане, хорошо оплачивают. Пригрозили.

На мелочи разменивается Макса Зил, если стал раздевать пьяных. Хороший вор на это не пойдет. Может, у командировочного в портфеле куш был жирный? Обожди, обожди! Муся ж рассказывала, что сперва только портфель отняли. Уж потом, когда командировочный закричал, один из бандитов вернулся, долбанул по башке и раздел. Ну да, так и было. Наверняка это дружок-моргун сделал. Зил бы не стал мараться.

Э, что думать! Обманул, гад! Овечью шкуру перед ним, Артемом, напялил: хочу, мол, со всеми травку щипать, а допустили в стадо, начал по-волчьи рвать клыками. Глаза бесстыжие, смотрит – и не сморгнет.

Весь вечер Артем слонялся по комнате, бесцельно выходил на кухню, возвращался и не мог найти себе дело. Отказался от приглашения соседа-техника послушать концерт по телевизору.

«Выходит, я соучастник Зила, – рассуждал он ночью, лежа в кровати рядом с заснувшей женой. – Хочешь не хочешь, а совершил преступление: укрыл беглого. Узнает уголовный розыск, притянет за хвост. Вот же, гад, ползком втянул. Вдруг снова заявится, потребует, чтобы помог ему в чем-нибудь? Такой будет использовать, пока по рукам и ногам не спутает. Что ему стоит человека погубить? Отпор надо сразу дать. Увидит, что не хочу поддерживать воровскую компанию, отстанет. А вдруг начнет мстить? От такого всякой пакости ждать можно запросто».

У Артема совсем пропал сон.

С этого дня он начал сторониться людей, все о чем-то думал. В потемках опасался отпускать из дома жену с дочкой. Когда вечером шел по улице, зорко оглядывался по сторонам, в кармане сжимал тяжелый болт, припасенный для самозащиты.

Что же с ним будет дальше? Неужто рухнет все, что с таким трудом, муками наладил за последние годы? Прощай дочка, жена, товарищи, завод, Суринск? Снова тюрьма, этап, колония? Максима. Уразова Артем теперь ненавидел остро, тяжело, как личного врага. Дубина-дубина: начихал на майора Федотова, приютил беглого. Вот тебе и «легавый»! Правильный совет давал, многое знает в жизни.

Послушался бы – не кусал теперь пальцы.