Текст книги "Осенние дали"

Автор книги: Виктор Авдеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 33 страниц)

Осенние дали

ПОВЕСТИ

ДОРОГА

I

По талой лесной дороге медленно пробиралась грузовая автомашина. Опускались весенние сумерки, и голые, будто озябшие березы, ели, закутанные в ежовые шубы, притихли. Невысоко над лесом робко светил неполный месяц: казалось, это к небу прилепили снежок. Было еще совсем светло, ясно видно вокруг, но темнота уже готовилась поглотить, вечерние краски.

Вдали на перекрестке показалась одинокая фигура с поднятой рукой. Люди, сидевшие в кузове, вгляделись.

– Женщина голосует, – сказал высокий человек с небольшими усами, в офицерской шинели без погон. – Надо сказать шоферу, чтобы остановился.

– Оста-но-вит! – засмеялась глазастая румяная женщина в короткой дубленке с нарядной выпушкой, в пуховом платке, сдвинутом к затылку и открывавшем черные, блестящие, разделенные на пробор волосы. Она сидела рядом с бывшим офицером на запасном скате. – Чтобы Костя Жогалев свои деньги упустил? До Чаши тут твердая такса: полтинничек. На кружку пива с бутербродом.

– А вы так изучили его обычай? – заигрывающим тоном спросил человек в шинели и улыбнулся.

Женщина блеснула на него затененными глазами из-под черных резких бровей, скромно поджала горячие красные губы, ловкими движениями больших рук оправила юбку над тяжелыми икрами.

– Нам его обычай ни к чему. Все мужчины одинаковые. Трудно, что ль, распознать, чего вы хотите?

– Ого, вы какая… опытная. Сейчас проверим достоверность вашей теории.

Действительно, подъехав к перекрестку, машина затормозила. Из кабины высунулась чубатая голова шофера в шапке с торчащими в разные стороны наушниками.

– Садись, дорогуша, – весело кинул Жогалев новой попутчице в меховой шубке, с рюкзаком в руке и вдруг вытаращил свои бесстыжие водянистые глаза. Проворно спрыгнул резиновыми сапогами прямо в лужу под высокой елью, расплылся в улыбке. – Варвара Михална! Вот какая случайность. А я гляжу, чья-то интересная дамочка голосует. Откуда?

– Гостила у мамы в деревне. Тут всего километра два, за лесом.

– Отдохнуть у мамаши – дело правильное, – одобрительно кивнул шофер. – Значит, в Моданск вертаетесь? Отчего ж супруг газик не прислал? Не захотели дожидать? Понятно. В Чаше, значит, встренетесь? Ну, до райцентра мы вас и на своем драндулете в живом виде доставим. В кабине-то у меня молодка с дитем, придется в кузове.

Он подсадил женщину, и она довольно ловко забралась в машину. Держась руками за борт, Жогалев весело глянул на десяток случайных пассажиров:

– Не заледенели? Иль пора в крематорий, разогревать?

– Дышим еще, – ответил чей-то простуженный бас.

– Главное, цепче держите зубы на ухабах, не то тряхнет – и челюсть долой. Дома не признают.

Жогалев достал из кузова цепь, обмотал заднее колесо машины. Человек с усами, в офицерской шинели без погон услужливо потеснился и уступил свое место в затишке у кабины только что влезшей путнице.

– Ничего, я и тут устроюсь, – поспешно сказала она.

Грузовик дернул, и Варвара Михайловна упала бы, не поддержи ее бывший офицер и не усади рядом.

– Располагайтесь как дома и будьте точно в гостях, – улыбнулся он и окинул ее долгим, внимательным взглядом. Его глаза от густых русых бровей казались светлыми, хотя на самом деле были темно-серыми, пасмурными; зубы ж он имел несколько крупные, очень чистые: люди с такими зубами любят к месту и не к месту улыбаться.

– Спасибо, – покраснев, сказала Варвара Михайловна. Стараясь не задеть бывшего офицера, она уселась на скате, подобрала ноги в ботиках. – Выходит, я все-таки выгнала вас с удобного местечка на самый ветер и тряску?

Из глаз Варвары Михайловны вдруг брызнул затаенный смех. Он одобрил ее настроение, оживленно подхватил:

– Солдату ничего не страшно.

Они разговорились.

За лесом еще не совсем погасла заря, по-мартовски яркая, желто-оранжевая, а нечистый, осевший снежный наст уже померк. Чугунно синели бугры мерзлой, обнажившейся земли. Шофер вел грузовик медленно, резко вертя крестовину баранки, ловко объезжая огромные колдобины, налитые мутной ледяной водой. Свет, единственной фары упирался в посиневшие стволы осин, бородатых елей; казалось, шины осторожно нащупывали обмякшую сверху дорогу, еще совсем твердую под грязным снежным крошевом; расхлябанный кузов дребезжал и погромыхивал.

От тряски люди в кузове сдвинулись. Варвара Михайловна сидела, упираясь спиной в стенку кабины и держа на коленях рюкзак, в котором везла своему пятилетнему сыну бабкины деревенские гостинцы. Когда машину резко накреняло, она невольно хваталась за плечо или за руку человека в офицерской шинели.

– Ничего, держитесь, – поощрительно сказал он, видя, что Варвара Михайловна смущается. – А уж коли привелось ехать бок о бок, давайте знакомиться. Ваше имя я слыхал, а меня зовут Молостов, Павел Антонович Молостов.

До прихода новой пассажирки он разговаривал с глазастой румяной женщиной, а теперь почти отвернулся от нее, перенеся все внимание на новую спутницу. Ее ясные глаза из-под тонких бровей мерцали мягко, смешливо, чуть загадочно, что-то удивительно женственное и чистое было в прикосновении небольших рук. От новой знакомой еле уловимо пахло духами, и в холодном весеннем воздухе запах этот щекотал ноздри. Молостов заметил, что ее ботики блестят, а ведь шла она по грязи два километра от деревни. Помыла? Аккуратная. На него вдруг дохнуло домашним теплом, уютом, тем, чего ему не хватало в жизни, и он испытал непонятную зависть к кому-то, сладкую тоску.

– Вот демобилизовался и еду на новое место, – рассказывал он с той дорожной откровенностью, которая у русского человека иногда вдруг появляется к понравившемуся попутчику. Ему казалось, что Варвара Михайловна прекрасно его понимает, и под ее молчаливое сочувствие хотелось говорить и говорить. – В двадцать восемь лет начинать гражданку, а? В армии командовал ротой саперов, а теперь в Чашу районным техником. В институт на заочное поступил. В Москве в Главном дорожном управлении мне за верное передавали, будто моданцы в этом году поведут большую трассу.

– Поведут, – с важностью подтвердила Варвара Михайловна. – Видите, на обрезах тракта кучи камня белеют? Всю зиму завозили – и город, и деревня. Стройка будет народная. Скоро состоится бюро обкома, назначат руководство. Деньки для моданцев пойдут горячие.

Молостов пристально посмотрел ей в глаза, стараясь в сгустившихся сумерках рассмотреть их выражение, и вдруг улыбнулся, показав все зубы. Размашисто протянул свою широкую ладонь:

– Держите. Вашими устами да мед пить. Вовремя, значит, я сюда приехал.

Варвара Михайловна, смеясь, подала ему руку в зеленой с каемочкой шерстяной варежке, и техник не сразу ее отпустил.

– Теперь семью перевезете? – с интересом, даже с любопытством спросила она.

– Моя семья вот, – усмехнулся Молостов и ткнул сапогом в большой немецкий чемодан из желтой кожи, перевязанный веревкой. – Не доводилось вам слышать старую казачью песню: «Наши жены – ружья заряжены»? Когда-то не успел жениться, а теперь, наверно, запоздал. Вот и остался бобылем.

В голосе его Варваре Михайловне почудилась молодецкая наигранность. «Ох, не похож ты на обиженного судьбой холостяка, – подумала она, пряча улыбку в уголках губ. – С такой-то видной наружностью! Небось женщины сами льнут, и ты это отлично знаешь». Она видела настойчивое, подчеркнутое внимание Молостова к себе, и почему-то ей было и приятно и смешно.

– Жизнь, Варвара Михайловна, это не ресторанное меню: чего хочешь, не закажешь, – продолжал он. – Отец мой в Отечественную голову сложил на Немане, мать тоже померла, вот и остался я один, как перекати-поле, – много у нас их в донских степях. Люди из армии домой возвращаются, а меня – куда понесет. В родной станице одни головешки остались. Правда, в какую местность ни приедешь, везде полно девушек, хороших, образованных, но не всякая за душу тронет. Еще в саперном училище полюбил я студентку-уралочку. Красивая была, на вас похожа; не сочтите это за грубый комплимент, верно говорю. Да судьба оказалась ведьмой. А ведь жену надо выбрать, чтобы она была на все время – будто сердце.

Молодая грудастая женщина в пуховом платке сидела по-хозяйски удобно. Ее лицо хранило подчеркнуто горделивое, неприступное выражение, но, когда говорил бывший саперный офицер, она вся превращалась в слух.

– Сколько себя помню, – продолжал Молостов, – все в сборах, ездках. То в техникум поступал, то по дорогам войны кидало. В станице под отчим кровом лишь детские годы провел. А пора бы и якорь где-нибудь бросить. Зацепка надобна. Много встреч бывало в пути с вашей сестрой, иные сразу забывались, а иные… – и он замолчал.

Из-под колес автомобиля с шипением брызгал мокрый снег, водяные струи, грузовик швыряло, гремела канистра с горючим в задке. От нагретого мотора тянуло бензинным, перегаром, а навстречу летел сырой ветер, напоенный запахом оттаявшего леса. Вдруг после резкого, ошеломляющего толчка машина остановилась. Все, что было в кузове, повалилось одно на другое, послышался визг женщин. Варвара Михайловна сперва ударилась головой о кабину, затем очутилась на груди у Молостова. Техник обхватил ее левой рукой, ограждая от падения, крепко прижал к себе. На мгновение она ощутила на лице его дыхание, почувствовала у своих губ усы, смутилась совсем по-девичьи, беспомощно улыбнулась. Торопливо вскочила, поправила съехавшую набок шапочку, подняла отлетевший рюкзак.

– Ой, – раздались голоса. – Никак обломились!

– Вот это главный большак!

– Вправду шофер говорил: и язык откусишь.

– А еще зааукаем под Старым Погорельем, – сказал простуженный бас. – Тракт там совсем перекрыт, а объезд залило так, что не всякий, кто и плавать умеет, выгребется.

Люди уже оправились, начали шутить, рассаживаться на свои места. Мотор натужно взревел, трехтонка рванулась, но только яростней полетел во все стороны мокрый, грязный снег, забрызгав сидевших у заднего борта: скаты буксовали, не помогли и намотанные цепи. Шофер, матерясь, вылез из кабины.

– Кажись, приехали, – подытожил кто-то.

Грузовик стоял, вонзив свет единственной фары в огромную мутную лужу. Молостов выпрыгнул на сухое место, за ним последовали другие мужчины, достали из кузова топор, лопату, без которых у нас, как известно, ни один осмотрительный шофер не отважится пуститься по отечественным дорогам. Заднее колесо провалилось в колдобину, и машина осела на диффер.

Мотор выключили, и всех поразила лесная тишина. Жогалев достал домкрат; мужчины разбрелись в придорожном березняке «на лесозаготовки»: стали собирать валежник, рубить молодняк. Женщины усердно таскали березовые ветви, еловый лапник, гатили дорогу под скатами. К ним присоединилась Варвара Михайловна.

– Зря вы, – заботливо сказал ей Молостов. – Измажете шубку. Без вас справимся.

– Вот еще! Все работают, а я буду стоять?

Во взгляде его она прочла восхищение. Он и тут находился рядом с нею, Варвара Михайловна во всем чувствовала поддержку его сильных, умелых рук. Ворочал Молостов за троих. Обладатель простуженного баса и его сосед попробовали вытащить из леса поваленную бурей сосенку, запутавшуюся между стволами кленов, непролазными кустами, и бросили.

– Не осилили, – с искренним сожалением сказала Варвара Михайловна.

Молостов вдруг схватился за комель сосенки, крепко уперся ногами, рванул, почти падая назад; послышался треск сучьев, и деревце подалось. Варвара Михайловна радостно и удивленно ойкнула, поспешно уцепилась за ветви, касаясь плечом плеча Молостова. Из тьмы выросла молодая глазастая женщина в пуховом платке и нарядной дубленке, помогла тащить: сосенка покорно легла под колеса машины.

– Лейтенант! – позвал Молостова шофер.

Оставшись одна, Варвара Михайловна решила передохнуть. Перед ее глазами, перерезая разгоревшийся месяц, обрисовывалась голая, черная ореховая ветка с уже распустившимися сережками. Под кустом темно голубел обледенелый снежный мысок. Может, тут есть и пролески? Как тревожно, сладко и раздражающе пахнет мокрая, набухшая осиновая кора, подтаявший за день на солнце земляной бугорок! Варваре Михайловне почудился шум под розовыми звездами: ветер? А может, летят дикие утки? Ее почему-то совершенно не огорчало то, что машина завязла, что надо в потемках лазить по лесу, проваливаться в снег, собирать сушняк, что надвигается ночь. Наоборот, все казалось очень интересным, даже веселым. Явное, нескрываемое ухаживание Молостова забавляло Варвару Михайловну. «Ведь я без всякой задней мысли сказала о сосенке, а он сразу схватился, – мысленно засмеялась она. – Надорваться б мог… Вот таким был Андрюша, когда сватался». Лоб ее перерезала морщинка, сердце на мгновение сжалось. Перед мысленным взором Варвары Михайловны возникли лобастое, дорогое лицо мужа, белокурая головка сына. Как она по ним соскучилась! Вот, не дожидаясь газика, раньше времени пешком ушла из деревни от матери. Андрей здесь недалеко, в Чаше, там у него дела с постройкой шоссе.

«Как нас тряхнуло! – неожиданно, без всякой связи вспомнилось Варваре Михайловне. – Вовремя лейтенант подхватил, а то бы шишку набила». Она, казалось, еще и сейчас ощущала его сильные руки, прикосновение усов к своей щеке. «Чуть не поцеловались». Стало забавно, и вдруг подумала: «Фу, чепуха! Какие странные мысли в голову лезут! От него же на метр табаком несет. Зубы вот хороши. Просто разжалобил своей судьбой». Варвара Михайловна заметила, что замарала меховую шубку, и стала ее чистить.

– Эй, помощники, – горласто закричал Жогалев пассажирам, кладя обратно в кабину собранный домкрат. – Навались-ка сзади, да повеселей!

Он сел за руль, включил зажигание: «А ну, крутани». Молостов изо всех сил дернул кверху железную изогнутую ручку. Люди с криком: «Раз-два, взяли» – толкали грузовик сзади. Мотор натужно взревел, бешено закрутились колеса, затрещали подложенная сосенка, валежник, автомашина рванулась – и еще глубже осела в колдобину. Обладателя простуженного баса от сапог до шапки заляпало грязью, да и все вымокли, перемазались.

– Отбой! Айда снова гатить!

Только часа три спустя измученные пассажиры тронулись дальше.

II

Открыв глаза, Варвара Михайловна увидела в снежной темноте редкие огоньки, черную громаду телеграфного столба, забор. Машина стояла. Где-то глухо заливалась собака, пахло жильем. Приехали? Весь народ слезает. Ну, слава богу. Значит, она заснула? Сколько же сейчас времени? Варвара Михайловна отвернула левый рукав, посмотрела на часики. Ого! Половина второго, а от перекрестка до Чаши было всего одиннадцать километров.

Она взяла рюкзак и спрыгнула на землю. Отойдя немного, Варвара Михайловна услышала у машины голос Молостова, окликавший ее по имени. Она остановилась, вспомнив, что не попрощалась. Может, вернуться? Лейтенант этот, право же, славный. Конечно, им больше никогда не встретиться, но его соседство скрасило ей путь до райцентра. Варвара Михайловна подумала, улыбнулась и зашагала в глухую ночную темень районного городишка. Сейчас в Доме колхозника она увидит мужа. Андрей у нее очень хороший. Только все время занят: дела, дела, дела. Иногда целыми днями его не видит. Разумеется, она теперь «остепенилась», не пылает к нему восторженной девичьей любовью, как в первые годы после свадьбы, когда готова была бегать за ним на работу, ревновала ко всем знакомым, но все равно Андрей дороже ей всех мужчин на свете, и она никогда ни на кого его не променяет.

А возле опустевшей трехтонки Павел Молостов тщетно отыскивал недавнюю попутчицу. Шофер в свете фары пересчитывал деньги, полученные с пассажиров.

– Что, охотник, куропатку упустил? – подмигнул он своим бесстыжим глазом.

– А? – несколько смущенно обернулся к нему Молостов. – Нет, я ничего. Осматриваю вот свое новое местожительство. Что ж, по случаю благополучного прибытия устроим перекур?

Он достал портсигар, протянул папироску и шоферу.

– Пробились, значит, из грязевого окружения, – сказал Жогалев, зажигая спичку. – Если говорить по правде, лейтенант, думал я, что заночуем в лесу. Придется, мол, утром тракториста искать да умасливать поллитровкой, чтобы вытащил мою «ракету». Вот кто зарабатывает в распутицу: трактористы! – Жогалев вдруг снова подмигнул и захохотал. – А куропаточка-то была что надо: скажи, лейтенант? Высоко только, друг, летает.

Молостову был неприятен этот смех, все же он спросил:

– Чья она?

– С Моданска. Муженек ее твой новый хозяин, так что глазенапа не запускай. Камынин. Не слыхал? Главный инженер облдоротдела. С весны у нас шоссейку потянут на шестьдесят два километра, вот под его рукой поработаешь. Сурьезный человек.

Шофер сплюнул и полез в машину, чтобы отвести ее во двор райпотребсоюза. Молостов расспросил его, как найти Дом колхозника, опустился на чемодан, задумался. Так вот откуда у Варвары Михайловны осведомленность о постройке шоссе! «Эх, хороша бабеночка, – подумал он. – Хороша. В самое сердце запала. Про таких людей думаешь, что они явились из далекой мечты, – столько в них притягательного, близкого».

Грузовик ушел, и техник вдруг заметил на темном снегу по другую сторону грязной, подмерзшей к ночи дороги женскую фигуру: присев на корточки, она неторопливо перекладывала что-то из мешка в кошелку.

– Забавина? – скорее угадал он, чем разглядел. – Вы еще не ушли?

– Сами видите, – ответил знакомый грудной голос попутчицы в платке и дубленке.

Он сделал бровями такое движение, словно отгонял какие-то думы, сладкие мечтания: так проснувшийся человек растирает ладонями лицо, разминается. Привычной молодецкой походкой подошел к Забавиной.

– А я вас за ЗИЛом и не приметил. Может, нам по пути?

Улыбка скользнула по губам женщины, она легко выпрямилась.

– Может.

– Давайте, Забавина, помогу вам нести. Покажете мне Дом колхозника? Вы еще в машине обещали. Случаем не знаете, где квартиры сдаются? Мне бы хоть какую комнатенку на первое время. Отблагодарил бы.

Женщина с вызовом покосилась на него.

– Чем?

– Горячим поцелуем.

– Дешево цените чужую заботу.

– Ну, сотней подряд.

Она засмеялась и ничего не сказала.

Гуськом – Забавина впереди, Молостов за нею – они стали пробираться по снежно-грязным тропкам вдоль деревянных домишек, заборов, палисадников, перепрыгивая через склеенные ледком лужи. Молостов нес свой чемодан и ее мешок. Миновав несколько улиц, женщина сказала, кивнув на оштукатуренное приземистое здание с одним ярко освещенным окном.

– Вот вы и у места. Дом колхозника.

Прощаясь, Молостов по-ухажерски подкрутил ус, пригнувшись, заглянул ей в глаза.

– Что же вы не скажете, Забавина, где работаете? Как вас повидать?

– Захотите – найдете.

И, перекинув через плечо связанную ношу – кошелку наперед, мешок за спину, Забавина легко зашагала через дорогу, и скоро только чавканье резиновых сапог по грязи, хрусткое позванивание льдинок по лужам показывало направление, в каком она удалялась. Молостов нашарил в потемках ручку, рванул на себя дверь.

В темной канцелярии было тепло, на стене тикали жестяные ходики с красными розанами вокруг циферблата, и техник вдруг почувствовал, как он замерз, устал в дороге. Перед рыхлой заспанной дежурной, облокотясь на грубо оструганную, некрашеную загородку, стоял лобастый мужчина тридцати с небольшим лет, в замшевой куртке, из-под которой виднелся галстук, в сапогах. Волосы у него были русые, очень светлые, густые, зачесанные назад: они весьма молодили его открытое, умное лицо. В руке он держал паспорт.

– Вы ведь вчера отдали мне свой документ, товарищ Камынин, – мигая слипающимися веками, говорила дежурная, видно еще не совсем придя в себя. – Откуда у вас другой?

– Повторяю вам: это паспорт жены. Я завтра должен был заехать за ней в деревню к теще, а она вдруг сейчас сама явилась. Пять минут назад в коридоре встретил.

Он смущенно, радостно улыбнулся и как-то по-детски потер рукой волосы на макушке. Зубы у Камынина были неровные, один выдавался вперед, но улыбка очень красила лицо: сразу пропадала его серьезность, замкнутость, и каждому становилось видно, какой он, в сущности, простой и доброжелательный человек.

– Жена у вас в номере поселилась? – спросила дежурная, очевидно окончательно проснувшись, и зябко передернула толстыми плечами под пуховой шалью. – Ну, давайте, давайте паспорт. Вы только на одну ночь у нас?

– Теперь завтра домой.

Поставив ободранный, перевязанный веревкой чемодан у двери, Молостов молча слушал. Значит, разбередившая его сердце спутница ночует в этом же доме? Встреча с ее мужем – а своим начальником – была совершенно неожиданной. Он глядел на большой выпуклый лоб Камынина, на его зеленоватые приветливые глаза и не мог не поймать себя на противной мысли, что вот эти губы пять минут назад целовали Варвару Михайловну. К дежурной он обратился лишь когда за главным инженером областного дорожного отдела закрылась дверь.

– Номеров нет, – зевая, сказала женщина. – Вот есть койка в общем. Скажите спасибо, что и такая нашлась. Не всегда бывает.

– Мне все равно, – хмуро ответил Молостов.

Дежурная не торопясь обмакнула в чернильницу ржавое перо, подумала, сбросила на пол каплю и, вытянув губы трубочкой, принялась выписывать квитанцию.