Текст книги "Безвременье"
Автор книги: Виктор Колупаев
Соавторы: Юрий Марушкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 38 страниц)
ЖУТЬ СТАЛА ЛУЧШЕ, ЖУТЬ СТАЛА ВЕСЕЛЕЕ.
Отец.
– Нет! Умоляю! Вы? – Он схватил меня за запястья и затряс их.
Я попытался вырвать руки и с ужасом заметил, что браслета с часами нет ни на одной из них. Так что, все это было правдой?
– Каллипига! – бросился Фундаментал на колени перед Бэтээр. – Ты?
– Ах, у вас только одно на уме, – ответила Бэтээр и поправила начавшее было спускаться с нее платье.
81.
Пров чувствовал себя неуютно, тяжело, словно бред и строгая логика перемешались в этом кабинете. Он сейчас делает все так, как было в первый раз, стараясь не изменить ход событий даже в самых незначительных деталях. Или это те Пров и Мар задают ему вереницу строго детерминированных поступков? Круг... В круге нельзя определить, где причина, а где следствие.
Странно было смотреть на себя самого со стороны, замечая в поведении ускользавшие ранее из сознания жесты, мимику, реакцию на слова Галактиона. Вот он, тот Пров, сидит, уверенный в себе, не терпящий ни малейшего давления, свободный, по крайней мере в своих мыслях, не подозревающий даже, что его поведение на несколько дней вперед уже предопределено.
Встреча прошла так, как и должна была пройти.
Подготовка к самой экспедиции не заняла много времени. Экипировка, снаряжение, припасы. Пять золотых колец, назначение которых так и осталось для Прова загадкой. Особый разговор произошел только о браслетах часов. Галактион выразил глубокое удивление по поводу заявления Орбитурала при том расставании. Нет, не может быть такого! В худшем случае – это глупая шутка. Орбитурал, тем не менее, был вызван и тщательно допрошен. По его изумленному виду можно было понять, что мысль о взрывающихся браслетах ему и в голову не приходила. И не Пров ли сейчас заронил в него абсурдное и страшное заявление? Шутка? Орбитурал способен шутить?
Перед расставанием между Провом и Галактионом произошел такой разговор.
– Я не спрашивал вас относительно ваших намерений, – сказал Галактион, – но теперь вынужден спросить.
– Не знаю, – ответил Пров. – Развернуть виртуальный мир в последовательность нормальных временных событий. Сдвинуть с места Космоцентр. Может, что-нибудь посоветует Фундаментал. Сколько еще могут продержаться гдомы?
– Год – два. Одни раньше, другие позже. Есть, правда, космические крейсеры, но не для миллиарда же человек... Да и они не вечны.
– Держитесь, Галактион. Мы с Маром сделаем все, что возможно. Не знаю, вернусь ли я? А тех... Прова и Мара встречайте дня через три-четыре.
– Вы намерены героически погибнуть там и в то же время остаться жить здесь?
– Примерно так, Галактион. Раз уж представилась возможность.
– Желательно, чтобы вы тоже остались жить.
– Это уж как повезет.
– И еще, Солярион... Выясните, кто такой Информатор?
– Разве это не ваш человек?
– Нет, не наш. Я даже не знаю, человек ли он?
– А Отец?
– Узнайте и про Отца, если будет возможность. Хотя, это, наверное, какой-нибудь местный вождь. Они так любят называть себя "отцами" отечества, родины, нации, Вселенной, всего мира.
Пров так и не отделался от мысли, что упустил что-то существенное, не спросил у Галактиона, но нужно было возвращаться в Космоцентр, если только пропуск его продолжал действовать.
Провожал Прова лишь один Галактион. Бесшумно раздвинулись двери лифта, сомкнулись, кабина ушла вниз. Пров ожидал, что с ним сейчас снова что-то произойдет: закрутит, завертит, охватит светлой тьмой. Но ничего странного не произошло. Лифт остановился, Пров увидел стену "особняка", с усмешкой подумал: "Привычка". Вот ведь и в березовую рощу они с Маром в первый раз проникали с тщательнейшими предосторожностями, с головокружением, странными видениями, а второй раз – шагнули и все. Значит, дело здесь было не в кольце Мебиуса, а в подарке без-образного, подарке, который начал действовать задолго до того, как был вручен.
С пакетом одежды "менестреля" под мышкой Пров вышел из лифта, и тут же начали вспыхивать надписи: "Солярион! Солярион вернулся!" "У Соляриона хорошие новости!" " Встречайте Соляриона!" Уж и Фундаментал с распростертыми объятиями приближался к Прову.
– Надежда наша! – Он чуть было и в самом деле не обнял Соляриона, но сдержался, замычал даже от переполнявших его чувств.
– Здравствуйте, Фундаментал! – сказал Пров. – Нам необходимо поговорить.
– Непременно, непременно. – Фундаментал все же коснулся Соляриона двумя вздрагивающими пальцами и увлек его в "особняк", коридорами провел к парадному входу. Они вышли через восторженно сияющую приветствиями дверь и оказались в коридоре.
– Где Мар? – спросил Пров.
– Здесь. Под надежной защитой Бэтээр.
– А что с ним? От кого его потребовалось защищать?
– Заболел от переутомления. Нервный срыв. Чудесный бред. Но опасения нам не внушает.
Последняя фраза была какой-то странной. Обычно говорят: здоровье больного не вызывает опасений. Но Фундаментал сказал, что именно сам Мар не внушает им опасения.
– Тогда ведите меня сначала к нему.
– А как же... К нему и ведем.
Мелькнули указатели: "Орбитурал второго ранга", "Вперед, к свободной неволе!", "Лазутчики обезврежены!", "Сюда, сюда!"
Фундаментал открыл дверь, и Пров вошел в стандартный одноместный кварсек. Мар полусидел-полулежал на кровати. Вид у него, действительно, был болезненный. Руки безвольно вытянуты вдоль тела. Но взгляд оживился, как только Пров подошел поближе. Бэтээр, сидевшая бочком рядом с Маром, встала, уступая место Прову.
– Пров! – протянул руки Мар. – Живой!
– Живой, живой, – ответил Пров, сел на место Бэтээр, сжал запястья своего друга, приободряя его, как бы отдавая ему свои силы и... почувствовал, что на левой руке Мара нет браслета с часами. Машинальный, удивленный взгляд. Да пустяки, сейчас не это главное.
– Я убит, Пров. Убит. Браслет все-таки взорвался. А я – вовсе не я.
– Успокойся, успокойся, Мар. Все будет нормально. Мы же теперь снова вдвоем.
– Да, вдвоем. Но ты все же поверь мне. Вспомни, что здесь с нами происходило. Рассказать кому – явный бред. Но ведь все это было, было!
– Я верю, Мар, верю. Успокойся. Мы во всем разберемся.
Короткая, аккуратная рыжая бородка, которой раньше у Мара не было. Браслет, который снять нельзя. Что-то здесь произошло? Неужели Галактион обманул его? Или это сделал все-таки Орбитурал?
– Не в себе ваш друг, не в себе. Пусть отдыхает, а мы, тем временем, побеседуем.
– Не верь ему, Пров, не верь!
– Ваше право, – согласился Фундаментал. – Если всем верить, то наверняка останешься в дураках. С этим я согласен.
– И не оставляй меня одного, Пров!
– Смотри-ка, – обиженно сказала Бэтээр. – Одинокая женщина для него – пустое место! Один он, видите ли, был!
– Насколько я понимаю, – сказал Пров, – скрыть в Космоцентре какую-нибудь тайну невозможно. Все равно подслушаете, подсмотрите, вычислите.
– Да, это так, – со вздохом согласился Фундаментал.
– Тогда я не буду ничего скрывать. Но Мар будет все время находится со мной. У меня от него нет тайн. Да, думаю, и у вас не должно быть тайн от нас. Кое-что мне нужно у вас выяснить, а потом приниматься за неотложные дела. Может, поговорим в каком-нибудь другом месте?
– Конечно, прошу в мой кабинет.
– А я? – обиженно спросила Бэтээр.
– А ты, Каллипига, останешься здесь, – ответил Фундаментал. – Не скучай. Впрочем, сейчас к тебе наверняка виртуальный человек заявится. Они с Маром в некотором смысле взаимозаменяемы.
Упоминание о без-образном аж передернуло Мара, но он уже вставал с кровати, натягивал брюки, нашаривал сапоги. Потом, внешне вполне готовый к дальнейшим походам в неизвестное, снова сел на кровать и спросил у Фундаментала:
– Почему вы назвали Бэтээр Каллипигой?
– Для кого Бэтээр, а для кого – Каллипига. Что тут особенного?
– Понятно, – сказал Мар. – Я готов. – И встал с кровати.
Они шли по притихшему, с потухшими световыми указателями коридору и, как показалось Прову, завершали уже не один круг. Впрочем, ориентироваться здесь можно было только по одинокой двери с навесным замком, которая вела в недостроенный Дворец Дискуссий. Все остальные двери были абсолютно одинаковыми. Фундаментал толкнул одну из них, другую. И какая-то, на втором десятке, сначала отошла вглубь, а потом откатилась в сторону.
– Входите, – предложил Фундаментал.
Пров и Мар оказались в таком же кварсеке, из какого вышли несколько минут назад. Кровать, стол с компьютером, два стула.
– Располагайтесь, – сказал Фундаментал и сам сел на кровать. – Слушаю вас.
– Для начала я хотел бы послушать вас, Фундаментал, – попросил Пров. – Вы знаете, что сейчас творится на Земле?
– Откуда же мне знать? Это вы только что вернулись оттуда. А я не был на Земле более двух лет.
– Ну, хоть представляете?
– Да, представляю.
– Расскажите.
– Пожалуйста. Если я в чем-нибудь ошибусь, вы уж меня поправьте. Земля, если можно так выразиться, потеряла память. И Галактион со всем ГЕОКОСОЛом по крупицам собирает информацию, чтобы как можно дольше продлить жизнедеятельность гдомов. Но это ему удается с трудом.
– Так, значит, вы предполагали, что именно таков будет результат вашего эксперимента?
– Во-первых, это не мой эксперимент. Я – лицо подчиненное. Проект разрабатывал Солярион. Пусть земля ему будет пухом... Во-вторых, результат эксперимента предполагался все-таки другим. Но, что вышло, то вышло. Теперь вы спросите, что я намерен предпринять?
– Нет, сначала я спрошу, в чем суть прямого воздействия на прошлое? Галактион этого не помнит. Но вы-то должны знать!
– Как не знать? Конечно, знаю.
– Так в чем же?
– Мы должны были забросить БТР триста тысяч сто одиннадцать во вторую половину двадцатого века.
– Зачем? – спросил Пров.
– Этого я не знаю, Спросите у Соляриона. Напоминаю, я лишь исполнитель.
– Соляриона нет, значит, теперь и спросить не у кого и не с кого?
– Да, так. Что вас еще интересует?
– Вы должны были и вы сделали это?
– Разумеется. Правда, сначала означенная БТР исчезла из Космоцентра. После чего, кстати, списался с крейсера "Мерцающего" некий СТР сто тридцать семь – сто тридцать семь. Не слышали о таком?
– Слышали, – сказал Пров. – Дальше.
– Затем она вновь появилась в Космоцентре и, будучи, заброшенной-таки в прошлое, продолжала оставаться в Космоцентре.
– Не понимаю, – сказал Пров.
– Разумеется. Тут надо знать диалектику, а выучиться ей – трудное дело. Но так и было, вернее, так и есть. Проведя эксперимент, мы создали сингулярность – виртуальный мир. Время схлопнулось. Таким образом мы, как бы, обошли парадокс "сына и родителей". Вы, конечно. слышали о таком...
– Да.
– И, насколько я понял, тоже знаете его решение.
– Знаю.
– Это хорошо. Сами догадались?
– Сам.
– Это еще лучше.
– Так что вы намерены делать, Фундаментал?
– Уничтожить виртуальный мир.
– Это возможно?
– Да.
– Расскажите.
– Нет, этого я не сделаю.
– Я – Солярион. И я приказываю вам.
– Да, вы – Солярион. Но я вам не подчинюсь.
– Компьютер заставит вас сделать это.
– Компьютер отключен. Вы уж не обижайтесь на меня, но лучше вам ничего не предпринимать. У вас ничего не выйдет. Я предусмотрел все.
– Но какой смысл? Мы ведь хотим вам помочь! Для этого нас сюда и "забросили"!
– Кто вам это сказал? Галактион?
– Никто не говорил. Но это ясно и без того.
– Нисколько не ясно. Вполне возможно, что вас "забросили" сюда совсем с другой целью. Оставим это. И не пытайтесь бить меня. Предусмотрен и такой ход событий.
Скулы у Прова заострились, рот сжался. Мар видел, что Пров закипает, сдерживает себя, молниеносно соображает, что делать, и не находит выхода.
– А теперь я у вас, Пров, спрошу, – сказал Фундаментал. – Там, в ГЕОКОСОЛе принимали какое-нибудь странное сообщение?
– А если я не отвечу.
– План, как спасти Землю, есть у меня, а не у вас. Так как же?
– Компьютер воспроизвел сцены вторжения на Землю и осады гдома.
– Галактион знает, кто передал это сообщение?
– Мне он сказал, что нет. Я ему поверил. Но теперь понимаю, что верить ему и вам было опрометчиво с нашей стороны.
– Да не знает он, не знает! Даже я не знаю, хотя и предполагаю.
– Тоже тайна?
– В данном случае – нет. Это или Бэтээр, или Мар.
– Бред, – даже не удивился Мар.
– Но Бэтээр слишком глупа...
Мар было полез с кулаками на Фундаментала, но Пров его осадил.
– Виноват, конечно... – извинился Фундаментал. – Бэтээр, как бы это помягче выразиться, простовата. Круг ее интересов не выходит за пределы посте... Ах, извините! Да вы и сами это знаете, Мар. Впрочем, проблема Информатора сейчас не самая главная. Пусть Информатор информирует, если ему так хочется. Хотя, в дальнейшем это может стать очень важным. Еще вопросы есть?
– Вторжение, которое готовится в Сибирских Афинах, это то самое вторжение, о котором мне говорил Галактион?
– Откуда я знаю, что он вам говорил?
– Это вторжение было предусмотрено программой проекта?
– Да: как запасной вариант.
– А теперь оно – основной вариант?
– Да... Ну, засиделся я с вами. Отдыхайте. Питание трехразовое.
– Мы что, арестованы?
– Можно и так сказать, но лучше – проходите карантин.
– Больше от нас вы ничего не хотите услышать?
– Говорите, время есть.
– Может, это вас образумит. Мы проникли в анклав, въехали в город и там встретили самих себя, затем нас кто-то перебросил в прошлое и вот, после ряда событий, мы здесь. Но там, на Земле, нас только собираются забросить в анклав. И это произойдет, иначе бы мы сейчас не сидели здесь. Нам нужно встретить тех Прова и Мара и отправить их обратно на Землю. Иначе здесь появится еще одна такая же парочка. Нужно разорвать круг! Если этого не сделать, мы так и будем ходить по кругу, множась в числе.
– Множьтесь на здоровье. В анклаве со временем, действительно, черт знает что творится!
– Вы хотите сказать, что мы отсюда не выйдем.
– Не только хочу, но и говорю прямо: вы отсюда не выйдете, пока это не понадобится. Дорогие мои, ну неужели не поняли, что вы сделали то, что должны были сделать! Партия откладывается на некоторое время. Двери прошу не ломать. Все равно вам идти некуда.
Мар подумал было, что Пров сейчас набросится на Фундаментала, но тот, не дожидаясь, пока Фундаментал уйдет, лег на кровать, сложил руки на груди, а ногу закинул на ногу и уставился невидящим взглядом в потолок.
– Я рад, – сказал Фундаментал и вышел.
82.
Мотоцикл шел легко, дорога ровно стелилась под колесами, по сторонам проносились сосны, свежий ветер обвевал лицо. После разговора с Провом какая-то умиротворенность поселилась в моей душе. Все будет хорошо. Осмотрим город, соберем в случайных разговорах с его жителями какую-нибудь информацию. Поживем в Смолокуровке. Еще почти неделя впереди, если даже Орбитурал и говорил правду, а не просто стращал нас. И как это люди позволили сменять эту красоту живой природы на мертвенный порядок гдомов? Я бы ни за что не променял. Самой черной работой готов заниматься, лишь бы дышать этим воздухом, ходить по траве, любоваться деревьями.
Вкатив на небольшой взгорок, я заметил впереди пелену пыли, подползающую к дороге. Сбавив обороты, мотоцикл замедлил ход. Мне хотелось узнать, что там происходит. И вот с лесной дороги на шоссе вырвалось стальное чудовище, закачало своим хоботом, загрохотало гусеницами, развернулось и помчалось по направлению к городу. За ним вылезло второе, третье. Уже несколько десятков их рвалось в город, а они все выползали и выползали. Солдаты с автоматами сидели на броне танков. Веселые лица, грохот, пыль, стремительное движение, очевидная мощь и неустрашимость машин.
Я заглушил мотор и растерянно посмотрел на Прова.
– Однако, – пробасил он.
– Маневры, – предположил я. – Обыкновенные мирные маневры.
– Хорошо бы. Но раз есть войска, значит, есть и враг.
– Что будем делать?
– Подождем, пока пыль уляжется и двинем дальше. Больше нам ничего не остается.
Настроение мое резко изменилось. Я хотел тишины, мягкого шелеста леса, покоя. А вместо этого – грохот стальных машин. Выждав, пока хвост колонны скроется за дальним поворотом, я осторожно тронул мотоцикл вперед. Отдаленный грохот слышался еще вполне отчетливо. Но вокруг уже все изменилось. Потускнело солнце, воздух пах гарью. Казалось, что на яркую, сочную картину кто-то выплеснул ведро с помоями. Так и ехали мы еще минут двадцать и мне все время хотелось развернуть мотоцикл и помчаться в Смолокуровку. Там был рай, а впереди – неизвестность.
По всем признакам мы уже приближались к городу. Больше стало дорог, вливающихся в ту, по которой ехали мы, лес разошелся в стороны и сменился унылыми полями, какие-то, еще далекие строения показались на горизонте. А неизвестность неожиданно разрешилась шлагбаумом и группой автоматчиков. Я остановил мотоцикл, мотор тихо тарахтел на холостых оборотах.
– Документы! – спокойно, но явно недоброжелательно обратился к нам один, здоровенный, кряжистый. У него в руках и автомат казался игрушкой.
Никаких документов у нас не было.
– Дак... – сказал Пров. – На крестины ездили... Ну и пропьянствовали неделю. Какие ж тут документы?
– Откуда едете?
– Из Смолокуровки.
– Там что, церковь есть?
– Есть, есть, – обрадовано закивал я.
– Цела еще?
– А как же! Что ей сделается?
– Ну, хоть мандат какой-нибудь есть?
Пров зашарил по карманам, нашел что-то, протянул солдату. И уже другие с интересом окружили нас.
– Ха-ха-ха! Ну, вы даете! Смотри-ка, мандат какой: "Привет от тети Моти!"
Солдаты дружно загоготали.
– Эх, опохмелиться бы... – с тоской в голосе сказал Пров.
– А назад в Смолокуровку прокатиться не желаете?
– Да можно, – нехотя ответил Пров.
– Заодно и декрет батюшке отвезете.
– Декрет-то уж, конечно, отвезем, – согласился Пров. Его, кажется, начинало тошнить.
– Ност, тащи бумагу, – приказал кряжистый. – Все нам не ехать. – Оспины на его лице блестели потом, глаза зыркали скрытой усмешкой и угрозой.
Один из солдат, долговязый, нескладный, сбегал в будку, принес мятый лист. Пров, не читая, свернул его и сунул в карман.
– Что-то мне рожа твоя, как бы, знакома, – сказал кряжистый. – Не подскажешь, где встречались?
– Может, где и встречались, – с отрыжкой сказал Пров. – Мир широк...
– Широк... Это для кого как. Ладно... Катитесь, но постарайтесь мне больше не встречаться.
– Да и нам что за радость, – согласился Пров.
Глаза рябого начали темнеть.
– Поехали мы, – сказал я и развернул мотоцикл. Мне хватило ума не рвать с места, а раскатиться спокойно. Я боялся, что какое-нибудь наше неловкое действие или слово все испортит. Да и в город мне ехать уже не хотелось. И точно, сзади полосонула автоматная очередь, я вильнул рулем. Противный пот прокатился по спине.
– Пугают, – спокойно пробасил Пров над ухом.
Я все же выжал из мотоцикла все, что мог, и успокоился только километров через пять. Пров тронул меня за плечо:
– Остановись.
Я остановился и посмотрел на него вопросительно.
– Что происходит?
– Изучим декрет, может, что и поймем.
Я перекинул ногу через седло, чтобы сидеть к Прову боком. Пров развернул лист, и мне можно было читать. Вот что было на этом листе.
"Вчера опубликован декрет о полном отделении церкви от государства и конфискации всех церковных имуществ.
Пролетарская диктатура должна неуклонно осуществлять фактическое освобождение трудящихся масс от религиозных предрассудков, добиваясь этого посредством пропаганды и повышения сознания масс, вместе с тем заботливо избегая всякого оскорбления чувств верующей части населения и закрепления религиозного фанатизма.
Население, после долгого опыта с попами, помогает нам их скинуть.
Бог есть (исторически и житейски) прежде всего комплекс идей, порожденных тупой придавленностью человека и внешней природой и классовым гнетом, – идей, закрепляющих эту придавленность, усыпляющих классовую борьбу.
"Народное" понятие о боженьке и божецком есть "народная" тупость, забитость, темнота, совершенно такая же, как "народное представление" о царе, о таскании жен за волосы.
Всякая религиозная идея, всякая идея о всяком боженьке, всякое кокетничание с боженькой есть невыразимая мерзость. Миллион грехов, пакостей, насилий и зараз физических гораздо легче раскрываются толпой и потому гораздо менее опасны, чем тонкая, духовная, приодетая в самые нарядные "идейные" костюмы идея боженьки.
Я уверен, что мне не хотят приписать мысли, будто я когда-нибудь предлагал жечь молитвенники. Само собой разумеется, что я никогда этой вещи не предлагал и предложить не мог. Вы знаете, что по основному закону нашего Государства, свобода духовная насчет религии за каждым безусловно обеспечена.
Из числа книг, пускаемых в свободную продажу, изъять порнографию и книги духовного содержания, отдав их в Главбум на бумагу.
Немедленно пошлите от имени Цека шифрованную телеграмму всем губкомам о том, чтобы делегаты на партийный съезд привезли с собой возможно более подробные данные и материалы об имеющихся в церквах и монастырях ценностях и о ходе работ по изъятию их.
Отец."
– Что бы это значило? – спросил я.
– Тебе лучше знать, темнота и забитость. Грабить будут, не видишь разве.
– Да как можно грабить храмы?
– Не знаю... Но ведь все разграбили, разрушили. Может, этот декрет и есть начало уничтожения христианской религии, а затем и всех других. Поехали. Вручишь сию грамотку отцу Иоанну, он и возрадуется.
– Не кощунствуй, Пров. Тут что-то творится неладное. Не просто так стоят автоматчики и танковые колонны туда-сюда шастают. А в деревне ничего не знают, иначе предупредили бы.
– Может, к себе в гдом возвратимся? – закинул удочку Пров.
– Нет. Мы ничего не узнали, ничего не выяснили. Да и шутишь ты.
– Шучу, но мне легче.
– А откуда у тебя мандат с приветом от тети Моти взялся? Ты что, на всякий случай носишь такие записочки?
– Угадал. Ношу на всякий случай. Как талисман. А записочка это та самая, которую я тебе в прошлый раз подкинул.
С записочкой я не стал разбираться. Декрет – другое дело. Мы катили уже по знакомой дороге, но красота уходящего лета, с ее буйством золотисто-желтых красок, с еще зеленой травой и ясной тишиной, меня уже не радовала. Не знаю, что здесь происходит, но деревянной церквушке, в которой я крещен, грозит опасность. Я должен ее защитить. Как это нужно делать, я не представлял. Драться? Молиться? Терпеть? Дорога была пустынна, за весь путь, туда и обратно, мы не встретили ни одного человека, ни пешего, ни конного, ни моторизованного, за исключением солдат, разумеется. Какое-то затишье перед бурей.
Сонная деревня была ненамного оживленней. Лузгала семечки на той самой скамейке, где сидел и пел "менестрель", здоровущая, в два обхвата, баба. Она помахала нам рукой. На крылечке сельпо сидели вполне трезвые мужики и что-то обсуждали. Редко в каком огороде копошилась согнутая фигура человека с лопатой или вилами в руках. Стайка ребятишек прыснула во все стороны перед мотоциклом. Я ехал медленно, чтобы не поднимать всю пыль. Показалась церквушка, и тут до меня дошло, что мы въехали в деревню не с той стороны, как должно было быть. Но с дороги я нигде не сворачивал, да и развилок таких, чтобы сбиться с пути, не встречалось. Не знаю, заметил ли это Пров. Выяснять я не стал и подрулил прямо к церкви. Отца Иоанна мы нашли внутри ее. Он что-то делал, не то протирал иконы, не то снимал нагар со свечей. Наше неожиданное возвращение его явно обеспокоило.
– Что-то случилось?
– С нами нет, но вот с вами, вернее, с церковью что-то может случится.
Мы вышли на солнечный свет, я вкратце пересказал наши встречи, а Пров протянул листок бумаги. Подслеповато щурясь, священник, как мне показалось, два раза прочитал декрет, перекрестился и сказал:
– Господи, помилуй.
– Что это значит? – спросил я.
– Грабить будут, – спокойно ответил отец Иоанн.
– Как это – грабить?! – возмутился я. – Это же церковь! Святое место.
– Святое место для чистых душ. Не впервой уж.
– И вы им позволите? Ничего не скажите?
– Позволения они не будут спрашивать. А сказать... как же, скажу.
– Что?
– Чтобы Господь простил их, ибо они не ведают, что творят. Перекрещу. Господь милостив.
– А что же он, и не поможет вам, Господь этот? – хмуро спросил Пров.
– Пути Господни неисповедимы. У каждого человека есть душа. И что станет с этой душой, знает только Господь, Отец наш.
– Вот, вот, – подхватил Пров уже раздраженно. – Вас убивать будут, а вы – молиться за убийц. Не пойму я эту христианскую мораль. Не в первый раз уже сталкиваюсь с ней.
– Храни тебя Христос. В гневе говоришь... А убивать будут, так что же: и мне убивать? Так только зло возвеличится. А его и без нас хватает.
– Да зачем же ваш Бог создал такой несовершенный мир? Ведь он всемогущ, мог бы и получше.
– А создал Бог мир наилучший. Человек же возжелал быть вольным. И Бог, в доброте своей, дал ему эту волю.
– Свободу выбора, – вставил я.
– А уж как человек распорядится своей волей, это его дело. Но и отвечает за все он сам, а не Бог. К Богу приходят добровольно.
– Тогда зачем церковь?
– Церковь помогает найти путь к Богу. Наставляет, утешает.
– Ну, а вот сейчас-то вы что будете делать? – с издевкой спросил Пров. – Декрет исполнять?
– Иконки попрячем, – сказал Отец Иоанн. – А крест все равно скинут.
– Ну, мораль! Ну, Бог!
Тут уж и народ стал подходить. Заохала, запричитала Варвара Филипповна. Темным огнем смотрела на Прова Галина Вонифатьевна. Три мужика, послюнив самокрутки, пустились в рассуждения: "Ежели сожгут, то сухие бревна у Митьки Пряхина есть, если порушат, то..., ежели Бог пронесет..."
– Да ладно тебе, Пров, – пытался успокоить я друга.
– Пров, можно мне с вами поговорить, – позвала Галина Вонифатьевна.
Пров сразу стих, сжался, медленно сошел с крыльца. Галина Вонифатьевна повернулась и направилась к церковной ограде, к выходу. Я виде, как Пров шел за ней. В душе он рвался за ней, останавливался, возвращался, снова догонял, отставал... Для всех других он, просто, шел очень медленно.
Я думал, что верующие сразу же начнут разбирать иконостас, прятать по избам иконы, литые подсвечники, библию. Но ничего такого не произошло. Деревенские еще немного посудачили о декрете, плавно перешли к погоде на зиму, Васькиному запою, к засыпанной в погребах картошке и закончили квасом. Народ вполне спокойно расходился. Я не знал, что мне делать, прогуляться по деревне, что ли? И я пошел за теми тремя мужиками, что рассуждали о вариантах разрушения церкви. Они остановились, подождали меня, а один сказал:
– В аккурат четвертого надо.
– Ну, – подтвердили двое других.
