Текст книги "Безвременье"
Автор книги: Виктор Колупаев
Соавторы: Юрий Марушкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 38 страниц)
50.
В деревне на этот раз кроме многочисленной живности разглядел я и пару колесных тракторов, видом настолько допотопных, что они явно вписались бы в эпоху мамонтов. Народу ныне было явно поболе, принаряженные люди прохаживались там и сям, сидели на скамейках живописными группами и с нескрываемым любопытством вглядывались в нас, заезжих чужаков. Я вспомнил о воскресении и о том, что для нашей блеклой жизни в гдомах это давно не праздник, а здесь , стало быть, иначе. Душа невольно зарадовалась, как подъехали мы, так и хотелось сказать, к «родной» церквушке. Краем глаза я старался подметить впечатления Прова от впервые им увиденного, но он внешне был спокоен, как всегда, разве что чуть заметная грусть спряталась в уголках губ.
– Ты обожди здесь, – сказал я ему, – а я дойду до Галины Вонифатьевны, тут рядом, и она все устроит.
В палисаднике и вокруг ее дома тишина и покой, в оконцах – нежные цветы бирюзовых оттенков. И с некоторым замиранием сердца взошел я на чисто вымытое крыльцо, немного постоял, перевел дух. А чего, собственно, разволновался? Я постучал. Она, словно, ждала меня за дверью, тотчас отворила, нисколько не удивляясь, очаровательная и улыбчивая.
– Причащаться приехали?
– Да, по вашему совету.
– Сейчас я что-нибудь накину на голову и пойдем к батюшке. Обедня только что кончилась, и люди разошлись. Для вас самое подходящее время, – рассмеялась она низким звучным голосом.
Мы направились к церкви. Она впереди, покрытая небольшим цветастым, но кокетливо повязанным платком, я – сзади, смущенно "лаская взором" ее великолепную фигуру. Пров стоял у ограды спиной к нам, что-то там разглядывая.
– Пров! – окликнул я его. – Вот Галина Вонифатьевна, познакомься!
Не сразу и очень медленно он обернулся и чуть наклонил голову. Я почувствовал, что ее рука коснулась моей куртки и вздрогнула, лицо ее на миг как бы оцепенело, но это было едва уловимо, и она тут же овладела собой. Короткий ответный кивок и сразу же ко мне:
– Ах, скорее пойдемте к отцу Иоанну, не то усядется обедать и не скоро его вытащишь. Он кто такой, ваш приятель? Напомнил мне одного человека... – добавила она быстро, едва мы отошли на несколько шагов.
– Да так сразу и не скажешь...
– Хорошо, потом.
Батюшка еще был в рясе и тотчас прошел в храм. Старушка Варвара Филипповна встретила меня на крылечке сторожки, обняла, умилительно причитая:
– Вот и послал нам Бог дорогих гостей, а то думала, не увижу, поди-ка, крестника. Пойдем, пойдем, сыночек мой, причащаться великих таинств.
Она под руку проводила меня в церковь. Особую значимость обряду, как мне показалось, придавало соучастие Галины Вонифатьевны. Отец Иоанн, видимо, не затруднял себя чтением священных текстов, и через полчаса мы вышли во двор под голубое полуденное небо.
– Милости прошу ко мне в дом пройти, разделить со мной скромную трапезу, – любезно предложил отец Иоанн.
– Весьма охотно, – оживился вдруг тихий и незаметный до этого Пров. – В честь такого события и у нас кое-что припасено.
"Скромная" трапеза показалась мне невиданным пиршеством. Разносолы и кушанья, каких и по названиям мы, естественно, даже не знали, украшали стол. Водки, правда, не было, но водку принес Пров, чем несказанно порадовал батюшку. После рюмки-другой за здравие и по обычаю мы особенно поднажали на маринованные грибы, каких, я бы мог держать пари на что угодно, не едал и сам Галактион. Галина Вонифатьевна скорее для виду пригубила бокал темно-красного кагора и держалась несколько в тени, но все же я заметил ее быстрые мимолетные взгляды, которые она изредка бросала на Прова. А того вдруг на беседу, да на разговор потянуло и затеял он толковый спор со стариком на евангельские темы. Иоанн его слушал внимательно и, как человек в вере хорошо сведущий, поучал нехристя, но очень спокойно и доброжелательно. Видя, что Пров несколько увлекся и далеко заходит, я поднялся и сказал ему:
– Ехать нам скоро и, лясинский-балясинский, вдвоем.
– Приказ суров, да на кого пенять, – согласился он.
Порядком разогретые, мы сердечно поблагодарили хозяев, после чего состоялось провожание и расставание, правда, без лобызаний. Батюшка настойчиво уговаривал нас остаться до завтра, но я упорно стоял на своем. Вышли на улицу.
– Что-то я забыл, в какой стороне город, – рассмеялся я.
– Я так тоже удивилась в прошлый раз, что вы шли совсем с другой стороны, – ответила Галина Вонифатьевна. – А город там. – И изящным движением прекрасной руки она показала на дорогу за кладбищем, уходящую в лес.
– На лошадях-то долго ехать?
– Часов шесть.
– Мы за час домчимся. С вашего разрешения, Галина Вонифатьевна, я бы еще раз взглянул на вашу изумительную картину.
– Пойдемте, – просто сказала она.
В доме она быстренько накрыла стол, поставила графинчик красного вина и пирожки.
– Я хочу поздравить вас лично, Мар. Имя какое-то странное. А по крещению вы теперь Дионисий.
– Нас упорно не хотят отпускать, – поднимая бокал, снова ожил Пров. – Не иначе, нас тут возлюбили.
Пока они о чем-то тихо говорили с Галиной Вонифатьевной, я погрузился в созерцание, стараясь найти в полотне вещественные подтверждения своего сна. Все в нем, в полотне, было исторически достоверно: и темное предгрозовое небо и жаркий Иерусалим... Где же иней на камнях, где ясное морозное утро, которое я видел воочию? Но так ли важны эти внешние признаки пути Спасителя на Голгофу? Главное в том, что я выбрал свою стезю и уже не отрекусь от нее в поисках истины. Приходит конец блужданию и неверию, как и всему сущему когда-то придет конец. Непостижимы умственно пути Господни, и только духовное обновление расчищает дорогу настоящему чувству в чистом виде. Такие, почти бессознательные мои рассуждения после причастия прервал Пров звоном гитары.
– Прощальный романс в сокращенном виде, чтобы не утомлять слушателей.
Все, чем я дорожил, что было когда-то любимо -
безразлично теперь и как сон вспоминается мне.
Я забыл обо всем, все проходит, не трогая, мимо,
словно смутная тень в освещенном луною окне.
Тетя Дуся слушала, улыбаясь и подперев голову кулачком. Галина Вонифатьевна опустила глаза вниз в каком-то напряженном достоинстве.
Только ты, всюду ты мне звучишь таинств дивною песней,
все иное во мне заглушая собой и топя.
Будто давним-давно мне напел тебя добрый кудесник,
а вот только теперь я впервые услышал тебя.
Да, это не для девочек из особняка. Галина Вонифатьевна закрыла лицо руками, словно уходя в это "давним-давно". И я понял, что Пров пел ей, только для нее.
Пусть не я тот Парис, кто тебя украдет, как Елену.
Пусть желаньям моим, не сбываясь, сидеть взаперти.
Только верится мне: ты из чувств моих вечного плена,
ни шутя, ни всерьез не должна и не сможешь уйти.
Она резко встала, я заметил сверкнувшие на лице слезы, и быстро вышла в другую комнату. Пров отложил гитару.
– Поехали.
Я извинился перед тетей Дусей. "Ничего, ничего, с ней это бывает", – бормотала женщина. И мы покинули гостеприимный дом.
51.
Через час или два, мне-то было все равно, я стоял перед Фундаменталом в коридоре Космоцентра человеко-людей. Похоже, он ждал меня. Во всяком случае, он снова был доброжелателен, говорлив и даже, как будто, благодарен мне. Да и я поуспокоился. У меня появилась цель: узнать, в чем смысл моего существования.
– Весьма благодарен вам за десять тысяч квадратных метров дополнительных площадей! Подумать только, целый гектар! Мы там поставим скамейки, соорудим трибуну. И, пожалуйста, Дворец Дискуссий готов. Да что же мы стоим? Пройдемте в кабинет.
Мы шагали по коридору, пока на одной из дверей не загорелась надпись "Тута-тута!" Я почти и не знал быта человеко-людей, ведь мне показывали только то, что считали возможным и необходимым. Но, судя по этому помещению, я бы не сказал, что они испытывают недостаток в площадях. Кабинет был высок, с лепными украшениями. Позолота, легкая голубизна лепнины и абсолютно чистый основной белый фон потолка создавал ощущение полета. Ложные окна с тяжелыми задернутыми шторами в тон потолку и стенам. Мягкий диван из телячьей (искусственной, конечно) кожи, круглый столик на гнутых ножках перед ним. Несколько кресел в том же стиле. Мягкие ковры, заглушающие шаги Фундаментала. Пульт управления в углу, экраны компьютеров.
– Располагайтесь, – предложил Фундаментал и опустился в кресло.
Сел в кресло и я.
– Ну и наделали вы шуму, – укоризненно сказал Фундаментал. – И у нас, и в виртуальном мире. Все наше моделирование Галактики пошло насмарку. Одних астероидов пришлось сколько выгребать... Но момент вашего приближения к крейсеру "Мерцающий" нам удалось записать. Хорошо, что аппаратура автоматическая. Ваше поведение ведь было совершенно непредсказуемым. Вихрь! Шквал! Глупость, словом... Работы нам поприбавилось. Дом с улучшенной планировкой трещинами хроноклазмов пошел. Пришлось чуть ли не всех сотрудников Космоцентра бросить на затирку. Да и виртуалы ваши собрались писать коллективную жалобу на вас. Разбирать придется. Коллективная ведь...
– У нас жалобы всегда коллективные. У нас вообще все коллективное.
– На это и надеемся, – сказал Фундаментал.
Я отсоединил от себя второго "Я" и послал его к дому с бесконечным количеством подъездов и этажей. Второму "мне" тут же повстречался председатель домового комитета, окруженный толпой виртуалов. Тут, конечно, и Платон был, и Ильин... Диалектики, в основном, собрались здесь. Хотя, и любителей послушать, что же происходит в виртуальном мире, собралось тоже предостаточно. Мимолетного взгляда на дом было довольно, чтобы осознать, что ущерб ему я нанес значительный. Треснули стены, пообвалились некоторые балконы, даже фундамент кое-где дал осадку. "Ясно, – подумал я-второй. – Сейчас потребуют моего выселения".
– ... и пусть живет здесь вечно, – закончил какую-то свою мысль Ильин. – Без права выселения!
– Нельзя уж так сразу, – неубедительно возразил Платон. – Может же ведь виртуальный человек исправиться?
– Блягер! – возразил Ильин. – Таких только колючая проволока исправит, да и та не исправит.
– Он ведь был вполне нормальным виртуалом, – обреченно говорил Платон. – А потом вдруг возжелал стать личностью, и все пошло-поехало.
– Тем более! – подхватил Ильин. – В обществе пресветлого будущего личности не нужны.
– Да не пьет он, – заступилась было за меня виртуальная теща. – А девки хоть кого с ума сведут. – Но ее тут даже слушать не стали.
– Достукался, – сказал мне Гераклит. – Признаться, я на тебя кое-какие надежды возлагал... Ношу поправь...
Я уложил надгробный памятник на его спине поудобнее.
Став то тем, то другим, я пришел к выводу, что смысла "выселения" они толком не знают. Каждый виртуал сначала стремится "вселиться" в дом с улучшенной планировкой, а затем "выселиться". Какое-то "пресветлое будущее" маячило впереди. Ну бред, ну бред! С ума они, что ли, все посходили? Какое будущее в мире, где все происходит сразу?
Я воссоединился, зная, что они подпишут сейчас воззвание о моем "невыселении" и будут перебирать всех подряд, чтобы заполучить и мою подпись. Но я принципиально расписывался всегда не имеющей размеров точкой. Так что, фактически, моя подпись уже стояла под всеми возможными документами и дело было лишь в том, догадаются они об этом или нет.
– Хотелось бы, все-таки, услышать от вас, Фундаментал, чего вы от меня хотите, на что надеетесь, – сказал я. – Интересно также, какую цель вы преследуете?
– Правомерные вопросы, – как-то уж очень легко согласился Фундаментал. – Насчет цели вообще мне, конечно, трудно что-либо сообщить. Как сказал Цицерон, это знает только Бог. Ну, а поскольку никакого такого Бога нет, то этого никто не знает. А вот насчет надежд и хотений – сколько угодно. Да я вам об этом уже сто раз говорил! Но могу и в тысячный. Нам нужно вернуться в свой мир. Тот самый, где вы видели крейсер "Мерцающий". А как это сделать, честно говоря, я не знаю. Наш Космоцентр находился на борту этого крейсера. А теперь вот находится посреди виртуального мира.
– У виртуального мира нет центра, – напомнил я.
– Да уяснил я это, уяснил давно, – поморщился Фундаментал. – Но говорить все время на диалектическом диалекте – язык не поворачивается. Попробуйте описать наш мир на своем виртуальном языке. Тоже ведь ногу сломаете.
Он доказал свою правоту сразу же, так как я не понимал, при чем тут ломание ног, если речь идет о языке? Но мое непонимание и было его доказательством.
– Так вот, – продолжил Фундаментал. – Космоцентр располагался на борту крейсера "Мерцающий". Это огромный корабль, заметьте. Километров около пяти в длину. А Космоцентр был похож на диск, диаметром метров в двести-двести пятьдесят. Точные размеры не могу сказать, не интересовался как-то раньше. Высота диска, я правильно выразился?, метров семьдесят. Архитектурно это – сооружение с несколькими ярусами и кольцевыми коридорами на каждом ярусе. Лестницы и эскалаторы я опускаю. Точное их число никто и не знает, включая проектировщиков. Лаборатории, вычислительные центры, мастерские, кварсеки... Да что я вам говорю... Вы это и без меня прекрасно знаете. Так ведь?
– Знаю, – подтвердил я.
– А вот после "перехода" Космоцентр, словно, пообгрыз кто. Да и продолжает грызть. Хотя иногда непроглоченные кусочки выплевывает. Вчера не было, а сегодня, глядишь, три жилых отсека появилось, да еще с научными работниками. Но, с другой стороны, происходит и исчезновение отсеков, лабораторий... И тоже вместе с научными работниками. Уж хоть бы откусывал по краям! Мы бы ближе к центру переселились. А то ведь выхватывает то там, то сям. В область, ограниченную коридором, по которому мы с вами иногда прогуливаемся, правда, никогда не проникал.
– Кто? – спросил я.
– А я почем знаю?! – озлился Фундаментал. – Я думал, может, вы его приструните...
– Кого?
– Да если бы я знал, кого!
– А что такое "переход"?
– Ну, если говорить просто и неточно, то – проникновение в прошлое. Не знаю, поймете ли вы это? У вас вот – все сразу, а у нас – строго по порядку. У вас – безвременье, у нас – время. Хотя, должен признаться, что мы не знаем, что такое время. Но существуем именно во времени, да еще в пространстве. Мы уж и привыкли к этому, но иногда хлопот не оберешься. Пространство надо преодолевать, а время так и вовсе не преодолеешь. Попытались вот, а что получилось?
В пространстве и времени я, действительно, мало что понимал, хотя уже и сталкивался с ними. И я тут же поставил себе цель, поподробнее разузнать о них. Ну, а как только поставил, так уж и ответ знал, правда, пока опять же в виде непротяженной точки. При удобном случае надо будет развернуть эту точку в некую систему. Проштудировать те три миллиона трудов, которые я написал на эту тему.
– Представляете, дорогой мой виртуальный че... Ах, да! Не любите вы такого обращения. Но имя свое вы скрываете. А как-то называть вас в разговоре надо.
– Я ничего не скрываю, не знаю просто. А называйте меня виртуалом.
– Так ведь вы все виртуалы! Ко всем сразу, что ли, обращаться?
– Ко всем, – согласился я, – то есть – к одному.
– Ох, запутаешься тут! Ну, да ладно. Ваша взяла. Так вот... Время у нас, грубо говоря, течет. Есть прошлое, которого не вернешь. Есть настоящее, которое неуловимо. И есть будущее, которого еще нет. Условно можно считать время линейным. Представляете себе линию?
– Да, – согласился я. – Линия – это точка.
– Это у вас все, что угодно, точка. А у нас линия и есть линия. И если я нахожусь в какой-то точке линейного времени, то, значит, продвигаюсь в будущее, которое мне неизвестно. А все, что позади меня, – прошлое, которое изменить нельзя. А теперь представьте, что я совершил какой-то поступок, казавшийся мне вполне нормальным и естественным в то время, когда я его совершал, но уже через мгновение после его совершения оказавшийся вздорным, вредным, недопустимым. Этот поступок уже в прошлом, и я не могу его изменить или не допустить. Так и живем, все время оглядываясь! И вот возникла идея вернуться в это самое прошлое, изменить его, разумеется, в лучшую сторону. Ага... Проникли, изменили и теперь околачиваемся в каком-то безвременьи, не сочтите за оскорбление...
Умом я понимал его. Линия времени. А людо-человеки по ней сначала в одну сторону, а потом в другую... Но представить себе это я никак не мог. Линия упорно сворачивалась в точку, как ее ни распрямляй, да еще лягалась при этом, ругалась, орала, прямо-таки, от совершаемого над нею насилия.
– Стартовали мы из середины двадцать второго века новой эры. Намеревались проникнуть примерно в тысяча девятисотый – двухтысячный год. А оказались чуть ли не в восьмисотом году до новой эры. Представляете?
– С трудом, – честно ответил я. – Если я правильно понял, за эти три тысячелетия на вашей Земле происходили какие-то события, причем, в строгой последовательности.
– Ну да, ну да! – обрадовался Фундаментал. – Именно! Событий произошло столько, что большую часть их мы и не помним уже. А, может, и не знали никогда. А теперь все перепуталось.
– Какие-нибудь имена помните?
– А как же! Галактион, Перфильев, Платон, Энгельс, Эйнштейн, Дьяконов, Ньютон.
– Ильин, – подсказал я.
– Ильина не помню, но имел честь познакомиться с ним в вашем безвременьи.
Следующий вопрос дался мне с трудом:
– Если ваше время линейно, хотя это и невозможно представить, то названные вами людо-человеки располагались на временной оси в какой-то определенной последовательности?
– Конечно. Галактион, например, жил позже, чем Эйнштейн.
– А вы можете выстроить эту цепочку?
– В принципе – да, с большими пропусками, разумеется.
– Подготовьте.
– Сделаем. Обязательно сделаем. А вы уж подумайте, как нам вернуться в наше линейное время.
Подумать я обещал
– А насчет того, что сегодня с Каллипигой буду спать я, вранье. Вранье все это. На черта я ей сдался! Так что располагайтесь со всеми удобствами.
Прекраснотелая Каллипига (некоторая тавтология, конечно) была со мной. Но и мыслить я еще не разучился. А помыслил я вот какую свою мысль: ущербность безвременья заключалась в том, что оно было ограничено людо-человеческим временем. Как и почему – я еще не знал. Но проникнуть в тайну их, так называемого, времени было необходимо.
52.
Километра через два Пров тронул меня за плечо и крикнул:
– Останови где-нибудь!
Я выбрал удобный съезд с дороги и остановил мотоцикл возле группки молодых золотистых берез. Пров походил немного по уже начинающей жухнуть траве, потом сел на землю, прислонившись спиной к стволу. Слез с сидения и я, начиная понимать, что остановка эта не минутная.
– Сейчас будет серьезный разговор, Мар, – сказал он. – Без утайки. Иначе нам будет плохо.
– Хорошее начало. – Я сел в метре от него.
– Ты знаешь, Мар, что мне иногда снятся сны, в которых я, как бы, живу другой жизнью. Живу в далеком прошлом. И не знаю, что больше меня удерживает в этой жизни, явь или сон? В этих снах есть города, деревни, леса, реки, люди.
– Смолокуровка? – догадался я.
– Есть и Смолокуровка. Правда, не такая, как та, в которой мы только что были. Ну, не совсем такая... Есть в ней и православная церковь.
– Поэтому ты и сказал мне тогда: Смолокуровка?
– Да, Мар. Да! И там, в этих снах, есть женщина, которую я люблю. Сначала радостно, а потом с болью. Что-то у нас там с ней разладилось. Она верующая, а я, ты знаешь, атеист. Из-за этой религии и возникла между нами трещина. Сначала трещина, а потом – пропасть. Она считает, что главное в человеке – любовь. Любовь к ближнему, любовь к Богу, любовь ко всякой твари Божией, любовь ко всему на свете, даже – любовь к себе. "Возлюби ближнего, как самого себя". А я не могу любить всех, Я не люблю Бога, потому что не верую в него. Не люблю себя, потому что иногда мерзок сам себе. Не люблю многих людей, а к большинству просто равнодушен. Не знаю, так ли у других, а у меня именно так. Я люблю тебя, Мар. Как брата, как друга. Но больше всего я люблю ее, единственную в мире для меня женщину. Мы уже и в снах расстались. А я все равно люблю ее. И там, в Чермете, я выжил только потому, что в диком бреде-сне шел к ней. А направлял меня ты. Постаревший Мар, которого я сразу и не узнал, направлял меня к ней. И хотя я там встретил не любимую женщину, а химеру, здесь, на свалке, я выжил. Вы спасли меня, а как, я не знаю, да и знать не хочу. Вернее, хочу, но, надеюсь, никогда не узнаю. Там, среди стен с глазами и ушами, я не хотел тебе ничего рассказывать. Это не для них.
Я осторожно постучал пальцем по циферблату часов.
– А... Это. Они никогда не смогут воспользоваться информацией с этих датчиков. Я уже решил. Так вот... Эту женщину звали Галиной Вонифатьевной.
Я уже догадывался об этом.
– Она и есть та самая Галина Вонифатьевна, которую мы только что с тобой видели.
– Совпадение? – прошептал я.
– Да нет, дружище Мар. Не совпадение. Ведь и она узнала меня. Вот так... Причем, я-то жил не в ее снах, а наяву. Она еще тоже надеется, что я случайно похож на того Прова, которого она когда-то любила. Но надежда ее напрасна. Я и есть тот самый Пров. И ее мучений я кому-то не прощу.
– Кому?
– И опять-таки – не знаю. Но надеюсь узнать. Кто-то ведет меня, а я тащу за собой тебя. Мне есть за что пропасть. А ты можешь сгинуть за компанию. Решай...
– Да я уже все давно решил, Пров.
Пров подробно и как-то безучастно пересказал мне свои сны: и случай с катером "Проводник", его продолжение, встречу и помощь странного существа, которого он называл "без-образный". Меня, конечно, заинтересовала его история о "Столе заказов", о хитром старичке, композиторе Маре. Я-то таких снов, как Пров, никогда не видел. Разобраться во всем этом не представлялось возможным, что-то "разное" громоздилось в одну кучу, закручивалось винтом, втягивало в самую середину меня и Прова. И этот "без-образный" был каким-то главным действующим лицом (как это лицом, когда у него не было никакого лица?), связующей нитью всех событий.
– Возможно, что тот дьявол, с которым ты встречался, и мой "без-образный" – одно и то же, – сказал Пров. – А может быть, это что-то разное. Иная цивилизация, как сказал бы Галактион.
– Я тоже подумал об этом, – согласился я. – Только у меня к нему не столь теплые чувства, как у тебя. И не потому, что он привел меня в ужас той ночью в Смолокуровке. Нет... Я с ним встречался и раньше.
– Вот как... – спокойно сказал Пров.
– Да. Он, можно сказать, изменил мою судьбу. Это произошло на крейсере "Мерцающем" два года назад. Была моя вахта. Мы держались определенных пространственных координат. Обычный режим похода. Никаких происшествий. Работы не больше, чем в гдоме. – Я помолчал, соображая, как бы мне выразиться попонятнее. – Была там у меня одна знакомая... БТР триста тысяч сто одиннадцать... Любовь – не любовь, но привязался я к ней крепко. Да ты бы посмотрел на нее! Фигурка точеная, голос ангельский, характер веселый и решительный. Работала она в вычислительном центре. И когда наши вахты и отдыхи не совпадали, мы встречались или у нее, или у меня... на рабочем месте. Вот и в тот раз она была у меня. А потом что-то произошло... Этот дьявол без лица сидел на пульте передо мной. Я растерялся. Я и сейчас не знаю, что тогда нужно было делать... Он схватил ее и увел с собой. Вот и все. Ее не нашли на корабле. Исчезла. И только я знал, как она исчезла. Но я этого никому не сказал. Да меня никто и не спрашивал. Но что-то во мне перевернулось. Сказать, что я решил найти ее во что бы то ни стало, не могу. Если бы я знал, что делать, то начал бы без промедления. Я ушел из Космофлота, занялся живописью, охладел, как это ни ужасно, к семье. Словно, жизнь потеряла смысл. Хорошо, что ты был рядом. А теперь я, вроде бы, иду по его следу. Он, правда, предупредил меня, каким-то образом сообщив: "Никто, никогда, ни при каких обстоятельствах..." Но что это значит, я не знаю. Получается, как и у тебя: меня во что-то втягивают, но во что, я не понимаю, хотя чувствую, что пройду эту дорогу до конца.
– Да, тесно переплелись наши судьбы, – сказал Пров и сладко потянулся. – И не только наши, но и еще многих людей, включая, аж, Галактиона.
– Одна только разница, – заметил я. – Ты-то считаешь этого "без-образного" своим союзником. Во всяком случае, он тебе раз помог. А я считаю его своим врагом. Ну, пусть не врагом... Злом...
– И в полной тьме, не видя ничего, они пустились в путь, – своим хриплым басом пропел Пров и неожиданно спросил: – Так что, не будем возвращаться?
– Нет, – рассмеялся я. – Если что и есть, то только впереди.
Золотисто-зеленая печальная радость проносилась мимо нас по краям дороги. Ехать бы вот так вечно...
