Текст книги "Загадка тауматургии (СИ)"

Автор книги: Виктор Борзов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 38 страниц)

– Что это? – повертел в руке книгу Дерек.

– Откройте и прочитайте введение, пожалуйста.

Мужчина так и сделал. Парень наблюдал, как зрачки Дерека ползли слизнем из стороны в сторону. Как медленно менялось выражение лица.

– Сэмми, – когда мужчина закончил, сжал переносицу пальцами и закрыл глаза. – Во что же ты влез?

– Мне нужна ваша помощь. Молю, мне больше не к кому обратится!

Дерек откинулся на спинку стула. Сделал глоток и посмотрел на парня.

– Хорошо.

– Спасибо, мистер Нейви!

Пока они шли до квартиры, Сэмюэль прокручивал в голове разговор снова и снова, прикидывал разные исходы. Но он и подумать не мог, что Дерек согласится так просто.

– Но тебе придется объяснить мне, что делать, – бросил взгляд мужчина на снотворное. – У меня есть только одна просьба... Нет, условие.

– Да?

– Когда все образуется, бросай это.

Сэмюэль моргнул.

– ... Что?

– Бросай это, – бесстрастно повторил Дерек. – Я понимаю тебя. Понимаю даже больше, чем ты думаешь. Смерть невыносима... и каждый переживает ее как может. Но бросаться в пламя... Одумайся, Сэмми! Что сказал бы отец?

– Папина смерть ни при чем! – неожиданно для себя воскликнул парень.

– Я так не думаю. Поговори со мной, Сэмми. Выскажи все. Давай попробуем что-нибудь сделать. Но... не сжигай себя...

– Я...

На секунду мир в глазах Сэмюэля потемнел. Он покачнулся. Истощение постепенно брало верх. Сегодня парень не выспался из-за пыток чудовища.

– Я не из-за этого...

– Сэмми, – перегнувшись через стол, положил руку на плечо Дерек. – Я выслушаю тебя в любое время, когда захочешь.

Мужчина встал со стула и отвел Сэмюэля во вторую спальню.

Глава 6. Его звали Риентн Свьоилв

В маленьком графстве Пейлтаун места для развлечения можно было пересчитать по пальцам одной руки. Библиотека на улице Гнисенова с сотнями одобренных книг, номерами газет и записями о жизни графства. Пивные на перекрестке Цинова и Тирова, куда Дерек захаживал в свободное от работы время. Разные лавки на любой вкус вдоль всей улицы Тирова. И графский театр рядом с библиотекой.

Сэмюэль не любил читать, не жаловал шумные разговоры и кислый запах пива, не видел смысла в покупке бесполезных безделушек.

Он тяготел к выступлениям. По вечерам, после папиной работы, мама тащила всю семью в театр. И сегодня не было исключением.

Парень наблюдал за толкающимися безликими: молодые пары, женщины с детьми и группы друзей. Все о чем-то болтали, не обращая внимания на стоящего сбоку от входа Сэмюэля.

– Сэмми! – окликнул тонкий голосок.

Он повернулся. Из толпы к нему семенила женщина в бледно-красном платье. Короткие русые волосы, маленькая тонкая фигура. Мама напоминала маленького зверька. Белоснежную рогокошку, дрожащую от собственного сердцебиения. Слишком хрупкую для этого мира.

– Папа уже занял места у сцены. Пойдем, – взяла она ребенка за ручку и повела.

Люди вокруг расступались перед мамой, как слуги перед хозяином. Сэмюэль слышал тихое цоканье маминых туфель и осторожные шажки окружающих. Он оторвал взгляд от пола.

Чистые, будто только закрепленные на мольбертах полотна, лица наблюдали за хромающим парнем.

«Они расступались не перед мамой», – понял Сэмюэль.

Вдруг живот пронзила боль. Он рухнул на колени и застонал.

– Сэмми? – в панике воскликнула мама. Толпа обступила женщину и парня. – Что случилось? Ты как?

– Таблетки, – пропищал парень. – Я сплю!

Словно только и ожидая этих слов, люди побежали. Просочились в стены, растворились в воздухе, утопились в плитке. Мама пугливым кроликом отскочила от упавшего Сэмюэль, мигнула и исчезла.

– Никогда не привыкну к этому, – опираясь на левую руку, поднялся он.

Когда толпа испарилась, взгляду открылась сцена, собранная из деревяшек и листов металла. Занавес напоминал сшитую из выброшенной одежды огромную штору. Присмотревшись, можно было выцепить силуэты юбок, платьев, рубашек и брюк.

– Правильный выбор, – произнес голос. Занавес поднялся. На сцене стоял мужчина в бело-красной хламиде. – Выступление тебе не поможет.

– У меня не было никаких шансов? – медленно захромал спиной к выходу Сэмюэль.

– Ноль. Кстати, мне любопытно, что это было за место в прошлый раз?

– Школа.

– Без понятия, что это, – развел руки в стороны Немо. В правой блеснула погнутая окровавленная ножка стула. Он спрыгнул со сцены и зашагал вперед.

– Ты говорил что-то про пытки, – начал Сэмюэль. – Ты видел их на Сцене?

– Ага. Меня всегда это удивляло. Мы – жестоки и беспощадны, но вы... – указал Немо помятым оружием на парня, – намного хуже. Только театралы смогли придумать сотни способов убить друг друга.

– Ты был на Сцене, но не знаешь, что такое школа? – решил перевести разговор Сэмюэль.

– Я был инструментом. Чертиком в шкатулке и говорящей собакой, что обучала юных театралов. Кем я только не был. Представляешь, один раз меня использовали для доставки других фей? Не завидую их участи.

– Почему? – уперся спиной в закрытую дверь Сэмюэль. Холодок металла маленькими иглами колол голову и спину через одежду.

– Их обрекли на вечную службу. Обязали убивать всех мальчиков в утробах матерей, а девочкам вживлять якорь для последующего перехода.

Сэмюэль поморщился.

– И знаешь, они до сих пор заперты. Молятся о гибели всего рода, чтобы обрести долгожданную свободу. Театралы – чудовища похуже нас. В конце концов, кто еще мог обречь собратьев на такую участь?

Парень сжал ладонь на холодной ручке. Немо оставалось десять метров до Сэмюэля.

«Мистер Нейви, ну где же вы?»

– Так и будешь стоять? Не выхватишь оружие? – ускорился мужчина. Восемь метров.

– Ты сам сказал, что не умрешь, – нервно хохотнул Сэмюэль. Шесть метров.

Четыре. Немо замахнулся...

В спину через дверь ударила волна. Зажмурившись, Сэмюэль налег на ручку двери всем весом и упал в проход.

Тяжелая поступь мужчины сменилась игрой скрипки. Парень открыл глаза. По серому потолку паутиной ползли трещины. Он больше не был в театре.

О, мир. Ничего... Ничего не желаю я, – запел чарующий женский голос.

Сэмюэль поднялся. На глаза попал столик с армией медных солдатиков.

«Комната Адама», – подумал он.

Ни монет златых, ни славы, ни короны...

На углу кровати сидел Дерек. Мужчина не отрывал взгляда от играющего граммофона.

О, любовь моя. Жажду я... Лишь тебя!

– Спасибо, мистер Нейви, – присел в другом углу Сэмюэль.

– Он был здесь, Сэмми, – бесстрастно произнес Дерек. – Расставлял солдатиков. Говорил со мной.

Парень не нашел что ответить. Не знал, что нужно говорить. Посочувствовать; соврать, что понимает; ободрить. Разные возможности приходили на ум. Разум метался меж двух выборов: сказать что-то или промолчать. Сэмюэль выбрал промолчать.

«Иногда лучше оставить человека с самим собой».

Предметы постепенно теряли очертания, размывались в палитру красок. Сэмюэль и Дерек молча наблюдали, как разрушался мир под грустную игру граммофона.

▪ ▪ ▪

Поздним вечером после работы Сэмюэль зашел к Луи и отдал тридцать два медных нила за книгу с тростью. Сто двадцать парень отложил на аренду квартиры сразу.

Мужчина осторожно сгреб монеты в мешочек и отодвинул в сторону. Когда Сэмюэль только открыл дверь, Луи приказал парню стоять подальше от стойки. Одет Луи был также, как той ночью: плащ, платок и очки на лице, плотные перчатки на руках.

– Луи, хочу спросить, – издалека начал Сэмюэль. – Я тут узнал о библиотеке.

– На Гнисенова?

– Нет. О той, где... – прикусил губу парень. – О той, где есть запрещенные книги. Не знаешь, где я могу найти ее?

Луи смерил Сэмюэля взглядом и тяжело вздохнул.

– Не дождешься.

– Что?

– Не дождешься. Вот что! – рявкнул мужчина. – Ты болен, Сэмюэль. Тебе нужно дома сидеть, а не расхаживать по графству и заражать других!

– Я не болен! Я... – запнулся парень. Он не мог сказать, что во сне на него напала фея и откусила руку. Это звучало бы, как помешательство.

– Ты?

– ... Я не болен. Я влез в очень неприятную историю. И мне нужны знания, чтобы выпутаться. Луи, прошу! Я готов заплатить!

Мужчина цокнул и скрестил руки на груди.

– Обмотай рот и нос платком, а лучше двумя! Натяни на руки перчатки и не дыши ни на кого. Ты меня понял?

– Конечно, – кивнул Сэмюэль и сделал, как велел Луи. – У тебя есть перчатки?

Мужчина тяжело вздохнул.

– Пять нилов, – кинул через стойку пару кожаных перчаток парню. – Знаешь, где астрологическая лавка миссис Краговой?

– Та, что на улице Тирова?

– Да, она. Попроси старушку составить тебе гороскоп на имя Джейми Нургова.

Любой, кто проживал в графстве дольше пары месяцев, знал про астрологическую лавку. Заведовала ей чудная старушка, которую все звали миссис Краговой.

Сэмюэль не верил в астрологию. В стране, где за тауматургию сжигали заживо целые семьи, на чтение судьбы по звездам смотрели сквозь пальцы, а гороскопы свободно печатали в газетах. Но все же, одни искали покой и уверенность в туманных описаниях дня грядущего, вторые – лучик света в бескрайней тьме бытовой драмы, а третьи прожигали все деньги второй половинки ради развлечения.

В семье Сэмюэля относились к астрологии с пренебрежением. Мама каждый раз фыркала, проходя мимо; а отец описывал в повестях жалких звездных колдунов, что всегда терпели неудачу. Сам Сэмюэль косо смотрел на «науку», но никогда не ругал в открытую.

Путь до лавки занял полчаса. В свете уличных фонарей из земли рос небольшой одноэтажный дом. На темно-синих стенах желтели пятиконечные звезды. Они собирались в разные созвездия: человека, кошки, лягушки, гигантского червя и многих других.

Присмотревшись, Сэмюэль понял, что они застыли в середине представления. Человек с кошкой преследовали червя, пока остальные наблюдали со стороны.

Парень помотал головой. Чем больше он смотрел на рисунок, тем сильнее желал уйти подальше от этого места. Вездесущий желтый смог был того же мнения. Плотный туман обступал здание, боясь заразится царящим на стенах безумием.

Сэмюэль толкнул тяжелый металлический лист двери и пролез сквозь висящие в проходе занавески из бус. Обстановка внутри развивала основную задумку. Стены, полки, столы и стулья покрывали темно-синие, как ночное небо, шторы. В центре на круглом столе возвышался единственный светильник, закрытый металлической шапкой с дырами в форме звезд и полумесяцев. В помещении царил полумрак.

– Добрый вечер, уважаемый посетитель, – протянул скрипучий голос со стороны лампы.

Когда одна из штор у стола задрожала, Сэмюэль подпрыгнул от неожиданности. Из тьмы на свет вылезли две бледные руки с длинными ногтями. Затем показалась нижняя половина лица, губы старушки изогнулись в улыбке.

– Мне нужен гороскоп, – твердо произнес парень. Ему не нравилось это место. Он желал закончить и убраться отсюда как можно скорее.

– Сразу... к делу? – словно назло, растягивала каждое слово миссис Крагова. – Могу... я... узнать... ваше имя?

– Джейми Нургов.

– Какое... чудесное... имя... Но боюсь... сие место... не подходит для гороскопов. Прошу... за мной.

Старушка повернула назад и зашагала во тьму лавки. Сэмюэль захромал следом. Когда миссис Крагова резко свернула налево, парень чуть не врезался в накрытую шторой стойку, на что женщина злорадно закряхтела.

«Дурацкая лавка, дурацкая астрология...» – мысленно выругался он.

Она встала у стены и ногой обыденно смахнула с низу край шторы. Сэмюэль глянул из-за плеча старушки. На полу виднелся квадратный металлический люк.

– На осмотр дается один час ровно. Час стоит два нила. Каждый гороскоп идет по цене от пятнадцати до двадцати. Они не продаются, а берутся на одну неделю. Иначе штраф, – отчеканила она. – Если пожелаете выйти раньше, потяните за шнур у лестницы. Деньги обратно не отдаю. Правила ясны, Джейми Нургов?

– Да, – кивнул Сэмюэль и повернул к выходу.

– Что такое? – спросила миссис Крагова. – Не хотите спуститься?

– Нет, – не останавливаясь, ответил он. – Хотел узнать цены.

«Глупо тратить деньги, не дочитав дневник».

В мешочке в кармане звенели пятьдесят четыре медных нила. Четыре Сэмюэль мысленно отложил на еду. Итого, у него осталось пятьдесят монет. Парень не хотел тратить их понапрасну.

– Спокойных грез, – попрощался он, выходя на улицу.

▪ ▪ ▪

Когда Сэмюэль вошел в квартиру, сразу захромал в свою комнату. Бросил на кровать портфель и снял плащ. Утром Дерек попросил оставить ему Странствия в ночи, и парень не был против.

Щелкнув замком на портфеле, вытащил дневник Рентина и сел на кровать.

«О боги, пожалуйста, – взмолился он. – Хоть бы здесь были ответы».

Сэмюэль открыл на месте, где остановился в прошлый раз.

«14 джума 786 года.

Сработало! Я осознал себя! Это было болезненно, но у меня вышло.

Там было много этих безлицых. Жуткие чучела.

Я попробовал создать чего. Арматура и бетонный блок получились почти сразу. Даже формула, которую мы собираем, вышла сразу! Затем я попробовал через дверь выйти к себе домой и меня выкинуло. Жаль. Попробую завтра.

15 джума 786 года.

Я очутился на улице. Открыл ближайшую дверь и попал в квартиру. Попробовал проснуться и удержаться. Все получилось! Стало даже скучно. Мне захотелось выйти из кокона, но я без понятия как. Пробовал открывать все двери. Безуспешно.

16 джума 786 года.

Нина поняла, что что-то не так. Спросила про таблетки, ну я и сказал. Она высмеяла меня на весь дом. Вот же козука. В следующий раз буду молчать.

Сегодня ко мне в сон влезла эта фея. Обворожительная дамочка в платье из цветастых перьев. Красотень, что глаз не оторвать. Ну я-то не дурак. Сразу приметил эту штуковину из ее шеи. Мясную трубку...»

– Да, да, да, да, – раздраженно пробурчал Сэмюэль.

«... А чего мне было делать? Я высказал ей все прямо, мол знаю кто ты и что ты. Она поникла. Заплакала, сказала, мол жизнь тяжелая. Каждый миг она может погибнуть и все такое. Я сначала не понял, но фея все объяснила. Вестники ведут охоту на всех в Закулисье. Едят и фей и нас...»

– Ближе к делу, Рентин! Ближе к делу.

«... На последок она сказала свое имя и пообещала прийти в следующий раз.

17 джума 786 года.

Мы встретились вновь. Она болтала о своей жизни. Рассказывала, как ее пихали в разные предметы и заставляли творить зло. Ну как расписывал Фрэнк в своей книге. Затем фея спросила про мой быт. Что делаю, как живу. Она слушала с горящими глазами про мою работу и жену. Сказала, что Нина плохо поступила, когда обсмеяла меня.

Ну я возьми и скажи, мол вот бы было хорошо, будь она моей женой... Не знаю, что на меня нашло. Фея лишь рассмеялась. Сказала, что не получится. Я там, а она здесь. В конце я спросил, как призвать ее ко мне. И фея ответила. Тауматургия. Направила в храм за ответами, и я проснулся.

18 джума 786 года.

После работы заглянул в храм. Попялился на лики богов. Страшные. Ничего не понял, что хотела сказать фея.

Во сне спросил ее об этом, мол довольно загадок, говори прямо. Ну она и ответила. И у меня в мозгу все сложилось. Наши боги – Идеи. Для тауматургии нужны пять цифр. По одной на каждую Идею. Я сразу припомнил плиты с формулами, что приходили в наш цех. Там было пять кружков разных размеров. Это и были эти цифры!

Я высказал мысль фее, и она рассмеялась. Мол не понял я ничего. Идеи не простые, а двойные! И цифр не пять, а десять. Она назвала их чудным словом... соотношениями. Не знаю, что это. Фея объяснила их на пяти сосудах. Часть заполнена, а часть пустая. Ну худо бедно я понял. Почти...

Когда я нечаянно ляпнул имя одного из богов, фея задрожала, будто я на нее ружье наставил. Закричала на меня, приказала никогда не делать так впредь...»

– В Странствиях в ночи говориться, что нельзя звать в грезы богов, – пробубнил под нос Сэмюэль. – Иначе явится вестник.

«... И тут я понял все! Эти герцоги и император отчего шмаляют тауматургией направо и налево? Из-за благословения! А благословение кто дает? Боги! Когда я прочитал об этом в книжке Фрэнка, подумал, мол чудно как-то это. Слишком подозрительно. А он оказывается, решил скрыть способ получения благословения! Ну я и назвал имя во второй раз. И фея сбежала.

Трусиха. Я проверял задумку. Завтра посмеюсь с нее.

19 джума 786 года.

Она не пришла. Ну и ладно.

Я весь день думал над цифрами и формулами на заводе. Круги-то заключены в другой. Больший круг. А он состоит из каких-то рисунков... Слишком чудно это все для меня. Ну я забил. Решил, не быть мне чародеем. Буду творить ритуалы! Они хоть понятней, нежели эти рисунки...

Вечером выгнал Нину на улицу и расставил на кухне предметы. В разном количестве, чтоб вышли эти десять цифр. И у меня получилось! Я задул свечку, но обжег палец. Пузырящаяся кожа будет сниться мне в кошмарах!

Обмотал руку. Нине сказал, мол поранился. Она была рада, что у меня получилось.»

– Что за? – перелистнув страницу, поперхнулся Сэмюэль.

Два листа перечеркивали кривые слова:

«ИЗВИНИ. ИЗВИНИ. ИЗВИНИ. ИЗВИНИ. ИЗВИНИ. ИЗВИНИ. ИЗВИНИ...»

Парень перелистнул дальше.

"21 джума 789 года.

Я не помню вчерашний день. Нина сказала, мол я подскочил среди ночи и побежал к дневнику. Но я не помню это! На утро я нашел эти... жуткие записи. Помню лишь, что хотел призвать Сказ Бури. И видимо у меня получилось...

Всю смену у меня дико чесались ладони. Вечером я чуть ли не на потолок лез от чесотки по всему телу. Пока писал, заметил красные пятна на руках... Что-то сломалось. Мое тело сломалось. Не могу описать это. Словно органы встали иначе или кровь побежала в другую сторону. Не знаю...

Когда осознал себя во сне, понял, что один. Безлицых не было. Никого не было...

22 джума 789 года.

Попробовал надрезать ладонь. На коже показалась капелька крови. Затем она всосалась обратно, а рана закрылась... Чесотка сводит с ума. Сколько ни чешу, не могу остановиться. Словно чешется что-то под кожей. Где-то глубоко внутри.

Попробовал вечером прошлый ритуал. То же самое. Свечка погасла, но на этот раз обгорело правое ухо. Не понимаю... Фею тоже не спросить, она не появлялась с того раза...

Во сне попробовал удержаться как можно дольше. Перед пробуждением услышал чавканье и скрежет когтей.

Попросил Нину купить мази от чесотки.

23 джума 789 года.

Мазь не помогла. Стало только хуже. На лице показались прыщи. На работе на меня смотрели как на прокаженного. Друзья шептались за спиной.

Я устаю сильнее обычного. К середине дня валюсь с ног. Попросил Нину купить лекарство для бодрости.

Снова провел ритуал. Поменял числа. Взял из головы. Свеча странно изогнулась, а мое плечо вывихнулось само. Не понимаю... Не ПОНИМАЮ... НЕ ПОНИМАЮ...

Нужно что-то делать к чесоткой. Попросил Нину вправить плечо. Болело сильно. На миг забыл о чесотке.

24 джума 789 года.

Лекарства не помогают. Мне становится хуже. Зачем я сделал это?

О боги, простите! Я не знал, что делал...

Прыщи стали больше. Они светятся в темноте. Во мне что-то сломалось. Маленькая шестеренка. Она вертится и ломает весь механизм.

Если я уберу ее, то все вернется в норму? Не знаю. Надо попробовать. Что убирать? Глаза или ухо? Может печень? Почку? СЕРДЦЕ?

Снова поменял цифры в ритуале. У меня лопнула кожа на груди, но ничего не произошло! ЧУЛЯТЬ! ЧУЛЯТЬ! ЧУЛЯТЬ! ЧУЛЯТЬ!

Может провести два ритуала подряд?

25 джума 789 года.

Мне сказали, мол меня уволят...

Выгнал Нину на улицу и вырвал ноготь на левой руке. Боли не было. Чесотка не прошла даже после пятого пальца. Сломаны не ногти...

Провел два ритуала подряд. Свечка изогнулась и чуть-чуть отъехала в сторону. Хрустнуло колено и кость проткнула кожу. Боли не было, но неприятно. Коленки всегда были такими... рогатыми? Или они отрастили рога из-за ритуала?

Нужно продолжать. Авось найду лекарство...«

Сэмюэль перелистал на последние страницы, не в силах читать чудовищные опыты Рентина. Мужчина продолжал усложнять ритуал и уродовал себя еще сильнее.

«5 нима 789 года.

Чесотка не прошла. Голова чуть болит, но ладно.

Ходить трудно... но терпимо. Говорить трудно, но терпимо. Думать трудно...

Сегодня вызову Сказ Бури еще раз. Если из-за него все началось, значит, должно закончиться. Я прав?

6 ЯБЛОКА 789 ЛУНА.

ГЛАЗА ГОВОРЯТ. ВЧЕРАСУББОТА СУЩЕСТВОВАЛА. КОТ УЛЫБНУЛСЯ И МОРГНУЛ. ОНО ПОЧИНИЛО ШЕСТЕРНЮ НО ЗАБРАЛО БУКВЫ. ВОЛОСЫПОТЕЮТ А УХИ МОЛЧАТ. ДЕНЬ ЗАШЕЛ ЗА ГОРИЗОНТ. СОЛНЦЕ БОИТСЯ СМОГА.

ПРОСТИ НИНА. ИСПРАВЛЮ СЕБЯ ПОСЛЕ НОЧИ. МНЕ ЖАЛЬ...»

Сэмюэль молча закрыл дневник, положил в портфель и закинул в рот снотворное. Достаточно. Он лег на жесткую подушку и позволил волнам дремоты унести себя. Унести подальше от разрывающего сердце кошмара.

Глава 7. Пять богов

Сэмюэль любил воскресенье – день, когда он мог забить уши ватой и отоспаться за всю неделю разом. Но не сегодня. Ночью парень прятался от чудовища во сне Дерека, а утром ворочался от мыслей о кончине Рентина.

Когда Сэмюэль понял, что сегодня выспаться уже не выйдет; накинул плащ, обмотал шею платком и вышел на улицу. Фея направила Рентина в храм за ответами. Парень не питал надежд насчет своей внимательности и сообразительности, но попробовать найти то, что проглядел Рентин, стоило.

Религия в Острокийской империи была сморщенным отростком. Бесполезным наследием прошлого. Насколько знал парень, боги не отвечали на молитвы с начала эпохи Царствий. По мнению Сэмюэля, Пятерня нужна была только для благословения высшего дворянства на свободное использование тауматургии. Но прихожане считали иначе.

Сквозь главный вход в просторное помещение рекой стекались люди. Поток огибал поддерживающие высокий потолок молочные колонны и впадал в озеро вокруг алтаря. У стен под мозаиками героев прошлого стояли мужчины и женщины в темных одеяниях – служители храма. Они следили за порядком и сохранностью главных экспонатов. Пяти картин за алтарем.

«Я словно в галерее», – подумал Сэмюэль, озираясь.

Пока толпа несла его к ликам богов, взгляд прыгал по мозаикам. С гниющих в черном огне гигантов из времен войны Горящих башен на стоящего за трибуной мужчину – Еврентия Мудрова – из летописи «О гражданской войне в Благословенном царстве Острок и основании Острокийской империи».

Стоило дохромать до конца и зайти за алтарь, взгляд приковали пять огромных картин.

В центре первого изображения возвышалось огромное семя. Из трещин на шелухе спадали волоски желто-зеленой гнили и пульсирующими венами ползли по угольно-черной земле. На левой части картины из них вылезали младенцы, а на правой – сидели старики и старухи. Парень поднял взгляд к скрытому за кронами деревьев небу. Слева из-за горизонта восходил диск солнца, но справа светило медленно тонуло в сине-алом океане. Восход и закат. Рождение и смерть. Картина изображала Семя Гнили – бога, который приводил все живое и неживое в этот мир и который встречал каждого после кончины.

– Наслаждаетесь Их ликами с утра пораньше? – окликнули Сэмюэля сбоку.

Он повернулся на голос. Справа стоял мужчина в темно-сером плаще. Короткие седые волосы, средний рост и длинный черный зонт в правой руке. Парень не сразу узнал охотника за мистикой. Видеть офицера не в сером кителе было сродни чуду.

– А вы... – замялся Сэмюэль. Из головы вылетело имя стража.

– Герман Вилбов, – протянул офицер правую руку, но быстро заменил на левую. – Мы виделись на заводе.

– Точно, – пожал руку и перевел взгляд на зонт. – Думаете, пойдет дождь?

– Знаю. С утра кости не дают покоя, – улыбнулся Герман. – Не ожидал увидеть вас здесь, мистер Берислави. Сказать по правде, вы не показались мне верующим человеком.

– Я не особо верю.

– Вот как. Значит, ищете исцеления?

– И вы об этом, – устало вздохнул Сэмюэль. – Не болен я.

– Знаю, – широко ухмыльнулся охотник за мистикой. – Люди ищут Их милосердия, но не многие готовы идти до конца в своей вере. Большинство сдается под тяжестью обстоятельств.

– Звучит, как мудрость прошедшего через великие трудности...

– Это она и есть. Откровения достойны лишь самые терпеливые. Что думаете о Первом?

– Семени Гнили? Что он олицетворяет?

Герман сдержанно кивнул.

– Рождение и смерть, – ответил Сэмюэль первое, что пришло в голову.

– И да, и нет, – помотал головой офицер. – Вы правы лишь частично. Рождение и смерть подчиняются Его власти. Смотрите шире.

– Начало и конец?

– Близко, но недостаточно. Шире, мистер Берислави. Возьмите шире! Подумайте о природе начала и конца. Что они такое?

– Эм, – протянул парень и ляпнул наугад. – События?

– Воистину, – сказал Герман. – Семя Гнили олицетворяет все точки во времени. События, которые уже произошли и которым суждено произойти. Что думаете про Второго?

Сэмюэль посмотрел на следующую картину. По центру на восковом пьедестале возвышался венок из цепей, блестящих под солнцем в зените. На левой части изображения корчились голые исхудалые рабы, а справа на золотых тронах восседали владыки, одетые в пышные халаты.

– Власть и подчинение? – предположил парень.

– Присмотритесь к теням.

Он так и сделал. Под одиноким палящим солнцем люди и предметы отбрасывали тени. По спине пробежал холодок, когда Сэмюэль заметил темные силуэты невидимых цепей, ползущими змеями от всех людей к пьедесталу.

– Кем бы мы ни были. Какое бы место в мире не занимали. Мы всегда будем связаны. Родственные узы, дружба, вера и даже любовь. Это лишь цепи, что соединяют нас друг с другом.

– Законы страны и мира, – продолжил за Германом парень.

– Так и есть. Корона Цепей властвует над связями и ограничениями. Именно Она решает, от каких уз человек будет свободен, а какие навечно оплетут его душу.

«Возможно, Рентин был прав. Вестники даруют благословение, но не все... А только из мастерской Цепей?» – подумал Сэмюэль и перевел взгляд на третий лик.

От края до края простиралось алое море. Ни то вино, ни то кровь. По центру на малом островке блестел в свете лун золотой кубок. С него водопадами стекала багровизна, реками бежала по земле и впадала в водоем. А на ночном небе сияли две луны: справа полный диск и слева исхудалый полумесяц.

– Думаю, – неуверенно начал парень. – Обжорство и голод? Что-то вроде наполнения?

– Вы были близки, – удовлетворенно кивнул Герман. – Тут сложнее. Поистине трудно облечь власть Чаши Упоения в одно слово. Я считаю, что Она повелевает всем, что можно посчитать или заполнить.

– Не совсем понимаю...

– В таком случае предлагаю опыт. Скажите, что будет, если рассечь на две половины душу и вино в бокале?

– Будет две половинки души. А с вином... Будет просто два... вина?

– Воистину. Но скажите, сохранят ли половинки свою природу? Смогут ли они существовать, как две отдельные души?

– Думаю, нет.

– Вот именно! – радостно воскликнул охотник за мистикой. – Душа – сложный механизм. Стоит оторвать от него половину, и он сломается. Но вино... С вином все иначе. Вы можете переливать его из бокала в бокал, уменьшать все время ровно на половину, и в конце все равно получить вино. Да, ничтожную каплю, но это будет капля вина. Поняли мою мысль?

Сэмюэль нахмурился, переваривая услышанное.

– Знания, воспоминания, годы жизни, деньги, – перечислил он. – Все, что можно посчитать или заполнить...

– Рад слышать, что мы поняли друг друга. Следующий заставил меня сломать голову в попытке понять, что Оно такое.

Парень бросил взгляд на четвертую картину.

Большую часть полотна занимало неустанно вращающееся деревянное колесо. На ободе по часовой стрелке белели глаза. От сияющего бодростью ока младенца на шести часах утра до гниющего глазного яблока мертвеца на четырех часах вечера.

«Старение», – пришла в голову мысль.

Слева в небо уходили острые крыши построек, а справа деревенские халупы клонили к земле.

– Колесо Упадка – самый страшный бог, – полушепотом произнес Герман.

– Почему?

– Как вы думаете, что Оно олицетворяет?

– Рост и упадок? Ход событий?

– Верно.

– Но, – нахмурился Сэмюэль, – разве Семя Гнили не отвечает за то же самое?

– Поэтому я и сказал, что сломал голову в думах над природой Четвертого, – ухмыльнулся офицер. – Первый властвует над каждым событием по отдельности. А Колесо Упадка за целым ходом. Стоит Ему сделать оборот, и раздутые от богатства страны начинают беднеть, а юноши в расцвете сил познают старость. Если Семя Гнили ставит в истории точки, то Четвертый заполняет между ними пробелы. К таким выводам я пришел.

– Кажется, я вас понял. Кажется...

– Что думаете о Пятом?

Парень уже знал ответ из Странствий в ночи и дневника Рентина, но все равно посмотрел на картину.

Сэмюэль увидел горы. Величественные каменные склоны в снежных шапках. Гора в центре сильно выделялась. Она больше напоминала доску объявлений, нежели гору. Но на ней не было листков. Сверху спускались высеченные пытливым мастером строки на неизвестном языке.

«Сказ Бури, – прикусил губу. – Вестники его мастерской убили Рентина. Извратили сначала тело, а затем и разум».

Силуэты гор слева выглядели, словно человеческие постройки. Пирамиды и колонны. Слишком ровные и искусственные, чтобы быть сотворенными природой. А справа творился хаос. Сэмюэль не нашел слов для описания этого ужаса. Летающие камни, растущие с неба горы и закрученные в трубочку куски земли.

– Разум и безумие, – начал Герман. – Порядок и хаос.

– Упорядоченность, – заключил парень.

– Возможно. Я до сих пор не нашел ответа насчет власти Пятого. Он слишком загадочен и неуловим для моего ума...

– Боюсь, у меня тоже нет мыслей, – пожал плечами Сэмюэль.

– Почему-то мне хочется назвать Его главным из Пятерни, но все язык не поворачивается.

– Они все равны. Без одного не было бы и остальных, – ответил Сэмюэль. – Без Семени Гнили не существовало бы ни начала, ни конца. Без Короны Цепей у мира не было бы границ, а люди не могли создавать союзы. Без Чаши Упоения мы не могли бы накапливать воспоминания и знания. Без Колеса Упадка мы бы застыли в одном миге. А без Сказа Бури...

«Рентин не погиб бы такой ужасной смертью».

– ... В мире не было бы порядка. Мир без сложных мыслей, механизмов и всего живого, – закончил за Сэмюэля Герман. – Поистине. Я многое вынес из этого разговора. А потому, примите мою благодарность, мистер Берислави.

Охотник за мистикой развернулся к толпе уходящих.

– Пусть боги помогут вам найти покой, мистер Берислави.

– Да... вам тоже, – кивнул на прощание парень.

– Спасибо, но свой покой я уже нашел, – сказал Герман и зашагал, постукивая кончиком зонта, к выходу.

Сэмюэль повернулся к ликам. Он чувствовал себя ребенком, собирающим сложный пазл. Каждый кусочек был тщательно спрятан. И ему предстояло отыскать их всех, чтобы сложить полную картину.

«Кажется, Дерек говорил, что взял свой ритуал из книги...»

▪ ▪ ▪

Шагая вдоль Никелова и озираясь, жители наслаждались видами богатых домов. Чем дальше они забредали, тем напыщеннее выглядели пузатые постройки; а в самом конце улицы зевак ждало поместье графа Кострова. Высокий сияющий белизной дом. Столь красивый снаружи, сколь пустой внутри.

Но была у улицы «богатеев» и другая сторона. В паре часов хождения по дороге, прочь от поместья графа, покоились трущобы, которые в народе называли Свалкой неудач. Обветшалые домишки из листов металла и досок вместо прямоугольных ульев, проселочная дорога вместо каменных плит. Здесь прибежище находили никому не нужные одиночки: уволенные работники и доживающие последние дни больные.