Текст книги "Пушкин в жизни. Спутники Пушкина (сборник)"
Автор книги: Викентий Вересаев
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 93 (всего у книги 116 страниц)
Княгиня Варвара Петровна ди Бутера
(1796–1870)
Рожденная княжна Шаховская. Как одна из наследниц (по матери) строгановских богатств, обладала чудовищным состоянием: собственных своих у нее было шестьдесят пять тысяч десятин да в общем владении с другими наследниками – более миллиона десятин. В первом браке она была за графом А. П. Шуваловым. В 1823 г. овдовела, жила несколько лет в Швейцарии. Д. Н. Свербеев, встречавший ее в это время, пишет: «Милая эта женщина, чрезвычайно робкая и застенчивая, вменяла себе в общественную обязанность быть для всех гостеприимной, хотя видимо тяготилась приемами у себя два раза в неделю, на обед и на вечер, всего русского общества, а иногда и французов». В Швейцарии она вышла замуж за швейцарского уроженца Адольфа Полье, получившего от французского короля графский титул и затем поступившего на русскую службу. В России он был камергером, потом церемониймейстером. Умер весной 1830 г. Графиня поселилась под Петербургом, в своей роскошной усадьбе в Парголове, где умер ее муж, и каждый день ходила плакать на его могилу. Летом 1830 г. Пушкин писал невесте: «…графиня Полье почти сумасшедшая; она спит до шести часов вечера и никого не принимает». Как всякая так называемая неутешная вдова, графиня в неутешности своей видела дело жизни и великую заслугу, тешилась ею и жила ею. Мужа она похоронила на своей усадьбе, в изящном гроте, высеченном в горе. Гора называлась Адольфовой, к ней вела Адольфова аллея. В гроте лежали две большие яшмовые плиты: под одной покоился муж, другая была назначена для жены. Снаружи и внутри грот был убран тропическими растениями, каждый день вдова осыпала могилу богатейшими цветами. Ходила по гроту, припадала к плите, рыдала, слезы свои собирала в батистовый платок и, уходя, клала его меж роз на плиту мужа. Деревенские ребята приносили ей кучи светящихся червячков, она им платила по пятиалтынному за штуку; когда темнело, разбрасывала червячков по гроту, они расползались по пальмам, лилиям и розам, графиня любовалась иллюминацией, обливалась горючими слезами и разговаривала со своим Адольфом. Когда она утром уходила, ребята собирали червячков и вечером опять продавали ей. Рассказывали анекдот, что какие-то шалопаи-студенты подглядели ночные сетования вдовы и устроили такую штуку: один из них заблаговременно спрятался в склеп. В то время как она рыдала и упрекала мужа, что он покинул ее одну на белом свете, вдруг из недр земли раздался глухой голос:
– Я здесь, я жду тебя, приди ко мне!
Графиня сломя голову бросилась из грота и с тех пор в него ни ногой.
В 1836 г. графиня Полье в третий раз, сорока лет, вышла замуж за неаполитанского посланника в Петербурге, князя ди Бутера. Вечера, задававшиеся ею в Петербурге, отличались сказочной роскошью. На них бывали Пушкин с женой и Дантес. Один наблюдатель так описывает дворец княгини: «На лестнице рядами стояли лакеи в богатых ливреях. Редчайшие цветы наполняли воздух нежным благоуханием. Роскошь необыкновенная! Поднявшись наверх, мы очутились в великолепном саду, – перед нами анфилада салонов, утопающих в цветах и зелени. В обширных апартаментах раздавались упоительные звуки музыки невидимого оркестра. Совершенно волшебный, очаровательный замок. Большая зала с ее беломраморными стенами, украшенными золотом, представлялась храмом огня, – она пылала». Современники описывают княгиню Бутера как милую и добрую женщину, гостеприимную и радушную, не чуждую благотворительности.
Княгиня Наталья Петровна Голицына
(1741–1837)
Рожденная графиня Чернышева. Живой обломок восемнадцатого века. Когда-то долго жила в Париже при Людовиках XV и XVI, к ней очень благоволила королева Мария-Антуанетта. В1766 г. вышла замуж за князя В. Б. Голицына, бригадира в отставке, простоватого человека, с большим, но расстроенным состоянием, умершего в 1789 г. Голицына была женщина умная и энергичная, привела в порядок дела, очистила имения от долгов и, умирая, оставила с лишком шестнадцать тысяч душ. Имения, собственно, принадлежали ее детям, но она самовластно распоряжалась ими до самой смерти. Сын ее, московский генерал-губернатор князь Д. В. Голицын, не допускался ею до владения и получал от нее ежегодно небольшую сравнительно сумму в 50 000 руб. Своенравная и властная, она всех зависящих от нее держала в строгом подчинении, к седым уже детям своим относилась, как к ребятам, и вся семья трепетала перед ней. Была глубоко стара (умерла в год смерти Пушкина девяносто шести лет), лицом страшна, с большими усами и бородой, почему прозвание ей было; la princesse Moustache (усатая княгиня). Была статс-дама, кавалерственная дама ордена Екатерины первой степени. Жила в собственном доме на углу Большой Морской и Гороховой. Голицына занимала совершенно исключительное положение в высшем свете. К ней в известные дни ездил на поклонение весь город, а в день именин посещала вся царская фамилия. Княгиня принимала всех, за исключением императора, сидя и не трогаясь с места. Возле ее кресла стоял кто-нибудь из близких родственников и называл гостей, так как сама она уже плохо видела. Смотря по чину или знатности гостя, княгиня или наклоняла только голову, или произносила несколько более или менее приветливых слов. К ней везли на поклон каждую молодую девушку, начинавшую выезжать; гвардейские офицеры, только что надевшие эполеты, являлись к ней, как к начальству.
Один из внуков ее, вероятно, князь С. Г. Голицын-Фирс, рассказывал Пушкину, что однажды он проигрался и пришел к бабке просить денег. Денег она не дала, а назвала три карты, названные ей когда-то в Париже знаменитым шарлатаном и авантюристом графом Сен-Жерменом. «Попробуй!» – сказала бабушка. Внук поставил карты и отыгрался. Это дало Пушкину сюжет для «Пиковой дамы». По словам Нащокина, дальнейшее развитие повести все вымышлено. Нащокин заметил Пушкину, что графиня не похожа на Голицыну, что в ней больше сходства с Нат. Кар. Загряжской. Пушкин с этим согласился и ответил, что ему легче было изобразить Голицыну, чем Загряжскую, у которой характер и привычки были сложнее.
Графиня Наталья Викторовна Кочубей
(1801–1855)
Дочь графа, впоследствии князя В. П. Кочубея, одного из ближайших сотрудников Александра I, председателя государственного совета и комитета министров при Николае. Во время пребывания Пушкина в лицее семья Кочубеев жила в Царском Селе, Наталья Викторовна посещала лицей. По некоторым свидетельствам, она была первой любовью Пушкина. В 1818 г. вышла за графа Строганова. Знаем мы о ней очень мало. Пушкин не раз встречался с ней в свете. Утверждают, что в восьмой главе «Онегина» в великосветской Татьяне Пушкин изобразил ее:
Она была не тороплива,
Не холодна, не говорлива,
Без взора наглого для всех,
Без притязаний на успех,
Без этих маленьких ужимок,
Без подражательных затей…
Никто б не мог ее прекрасной
Назвать; но с головы до ног
Никто бы в ней найти не мог
Того, что модой самовластной
В высоком лондонском кругу
Зовется vulgar…
Один исследователь без большой убедительности доказывает, что именно графиня Кочубей была предметом «утаенной любви» Пушкина. Под новый, 1837 г., на вечере у Вяземских, когда на глазах Пушкина Дантес, уже женившийся на Екатерине Гончаровой, открыто ухаживал за женой Пушкина, Наталья Викторовна говорила княгине Вяземской:
– У Пушкина такой страшный вид, что, будь я его женой, я не решилась бы вернуться с ним домой.
С. М. Соловьев, встречавшийся с графиней Н. В. Строгановой в сороковых годах, рассказывает: «С умом и образованием поверхностным, огромными претензиями на то и другое, с полным отсутствием сердца, эгоизм воплощенный, неразборчивость средств, способность унижаться до самых неприличных искательств, когда считалось нужным, и в то же время гордость, властолюбие непомерное, – вот графиня Нат. Викт. Строганова. В Петербурге она занимала блистательное положение; умевшая владеть разговором, очень недурная собою, особенно вечером, с огромными связями, как дочь Кочубея, она держала блистательную министерскую гостиную». Когда муж ее потерял министерский пост, они уехали за границу. В Париже Наталья Викторовна сошлась с известной в свое время г-жой Свечиной, ярой католичкой. «Строганову, – продолжает Соловьев, – женщину без убеждений, без сердца, прельстила внешняя, чувственная, театральная набожность католическая; прельстила ее эта новая открывшаяся ей деятельность, это католическое милосердие, так тесно переплетенное с интригою, с составлением обществ, лотереями, со всеми этими мирскими забавами, подкрашенными христианством. Графиня окунулась с головой в католицизм. Она не скрывала своих мнений при русских, вследствие чего сейчас же распространился слух, что она приняла католицизм».
Граф Александр Григорьевич Строганов
(1795–1891)
Муж предыдущей, сын графа Григ. Ал. Строганова. В молодости артиллерист, участвовал в наполеоновских войнах. В 1834 г. назначен товарищем министра внутренних дел, в 1836–1838 гг. был генерал-губернатором черниговским, полтавским и харьковским, с 1839 по 1841 г. управлял министерством внутренних дел. С. М. Соловьев рассказывает: «Александр Григорьевич Строганов служил страшным примером, какие люди в России в царствование Николая I могли достигать высших ступеней служебной лестницы. Имея ум чрезвычайно поверхностный, Строганов мечтал, что обладает способностями государственного человека, и не знал границ своей умственной дерзости; с важностью высказывал какую-нибудь нелепую мысль и упорно поддерживал ее другими нелепостями… Император Николай понял наконец, что избранный им министр внутренних дел не годится даже в ротные командиры, и отставил его». Это, однако, не помешало Строганову впоследствии, при Александре II, занять пост новороссийского и бессарабского генерал-губернатора. Отличался исключительным высокомерием и барской спесивостью.
Графиня Александра Ивановна Коссаковская
(1811–1886)
Жена церемониймейстера графа Стан. Ос. Коссаковского, дочь графа И. С. Лаваля, сестра Ек. Ив. Трубецкой, жены декабриста. Пушкин не любил, когда в свете на него смотрели как на «сочинителя», и не выносил равнодушно-любезной дамской болтовни о его стихах. Однажды, в декабре 1835 г., графиня Коссаковская заговорила с ним о его произведениях. Пушкин отвечал сухо. Тогда она насмешливо сказала:
– Знаете ли, что ваш «Годунов» может показаться интересным в России?
Пушкин ответил:
– Сударыня, так же, как вы можете сойти за хорошенькую женщину в доме вашей матушки.
С тех пор графиня не могла равнодушно видеть Пушкина.
Князь Николай Григорьевич Репнин
(1778–1845)
Рожденный князь Волконский, брат декабриста князя Сергея Григорьевича, внук по матери фельдмаршала князя Н. В. Репнина. Так как у фельдмаршала были только дочери, то Александр I приказал старшему из сыновей княгини Волконской-Репниной принять фамилию деда, «чтоб не погиб знатный род». Был посланником при вестфальском дворе, с 1816 по 1835 г. – военным губернатором Малороссии.
В 1836 г. Репнин жил в Петербурге. Пушкин опубликовал свою сатиру «На выздоровление Лукулла», где жестоко высмеял министра народного просвещения С. С. Уварова. Сатира вызвала в высших кругах сильнейшее негодование и доставила Пушкину немало хлопот и неприятностей. Между прочим, до Пушкина дошли слухи, что о стихотворении его очень неблагосклонно отозвался князь Репнин. Пушкин написал ему по-французски такое письмо:
«Князь! С сожалением вижу себя вынужденным докучать вашему превосходительству; но, как дворянин и отец семейства, я обязан оберегать свою честь и имя, которое должен оставить моим детям. Я не имею чести лично быть с вами знакомым. Не только никогда я вас не оскорблял, но, по причинам мне известным, я питал к вам до сего времени истинное чувство уважения и благодарности. Тем не менее некий г-н Боголюбов публично повторял оскорбительные для меня слова, якобы исходящие от вас. Я прошу ваше превосходительство не отказать осведомить меня, что мне об этом думать [264] . Больше, чем кто-нибудь, я знаю расстояние, отделяющее меня от вас; но вы, который не только вельможа, но еще и представитель нашего древнего и истинного дворянства, к которому принадлежу и я, – вы, надеюсь, без труда поймете повелительную необходимость, которая вынуждает меня к этому шагу».
Князь Репнин ответил Пушкину по-русски странным письмом, из которого выходило, будто он никаких отзывов о «Послании к Лукуллу» не делал. Но в таком случае откуда же он догадался, какие именно слухи имел в виду Пушкин, почему заговорил именно о «Послании»? Вот его письмо:
«Милостивый государь Александр Сергеевич! Г-на Боголюбова я единственно вижу у С. С. Уварова и с ним никаких сношений не имею и никогда ничего на ваш счет в присутствии его не говорил, а тем паче прочтя послание Лукуллу, вам же искренно скажу, что гениальный талант ваш принесет пользу отечеству и вам славу, воспевая веру и верность русскую, а не оскорблением частных людей. Простите мне сию правду русскую, она послужит вернейшим доказательством тех чувств отличного почтения, с коим имею честь быть вашим покорнейшим слугой».
Пушкин ответил Репнину по-русски не менее странным письмом, в котором определенно звучит нотка как бы покаяния:
«Милостивый государь князь Николай Григорьевич! Приношу вашему сиятельству искреннюю, глубочайшую мою благодарность за письмо, коего изволили меня удостоить. Не могу не сознаться, что мнение вашего сиятельства касательно сочинений, оскорбительных для чести частного лица, совершенно справедливо. Трудно их извинить, даже когда они написаны в минуту огорчения и слепой досады; как забава суетного или развращенного ума, они были бы непростительны».
Варфоломей Филиппович Боголюбов
(1786–1842)
Греч о нем говорит: «Боголюбов представляет любопытное зрелище человека всеми презираемого, всем известного своими гнусными делами и везде находящего вход, прием и наружное уважение». Сын эконома Смольного института, проворовавшегося и при ревизии кончившего самоубийством. В оставшихся детях приняла участие императрица Мария Федоровна, десятилетнего Варфоломея она устроила на воспитание к князю А. Б. Куракину. В его семье мальчик получил хорошее образование и светское воспитание. Служил по дипломатической части в Неаполе, в Вене, потом проживал в Петербурге, числясь по министерству иностранных дел. Был он сплетник и мелкий мошенник, воровавший у знакомых деньги из плохо лежавших бумажников. Служил шпионом в Третьем отделении, но был оттуда прогнан за перлюстрированное московским почт-директором А. Я. Булгаковым письмо, где называл Бенкендорфа жалким олухом. Тот же Булгаков отзывался о Боголюбове: «Этот малый сущий демон, – везде поспеет и всем умеет услужить». Был он ловкий, подвижный, льстиво юлящий, с отталкивающей, сатанинской физиономией, носил две звезды и был известен как креатура министра народного просвещения С. С. Уварова. С Уваровым у него были какие-то секретные связи, которых сам Уваров стыдился. Однажды, в компании Пушкина, Нащокина, Куликова и других, Боголюбов рассказал какой-то до того скверненький анекдотец о петербургском мальчике, что вызвал всеобщее омерзение. Можно думать, что связи его с Уваровым, любителем однополой любви, коренились именно в этой области. Боголюбов был знаком с Пушкиным, Вяземским, А. Тургеневым. Для Пушкина он в 1833 г. где-то добывал деньги. В 1836 г., в связи с появлением сатиры Пушкина на Уварова («На выздоровление Лукулла»), распространял позорящие Пушкина слухи, о которых Пушкин упоминает в письме к князю Н. Г. Репнину.
Николай Алексеевич Муханов
(1802–1871)
Брат московского Муханова, Александра Алексеевича. С 1823 по 1830 г. служил адъютантом при петербургском генерал-губернаторе графе П. В. Голенищеве-Кутузове. В 1827 г. Пушкин, приехав в Петербург, привез Муханову письмо от его брата Александра, где тот очень рекомендовал ему сблизиться с Пушкиным. Через два месяца Муханов писал брату в Москву: «Пушкина я вовсе не вижу, встречаю его иногда в клубе, он здесь в кругу шумном и веселом молодежи, в котором я не бываю; впрочем, мы сошлись с ним хорошо, не часто видимся, но видимся дружески, без церемоний». В 1830 г. Муханов перевелся из военной службы в штатскую, служил чиновником особых поручений в министерстве внутренних дел, боролся с холерой под начальством Закревского. В дневнике Муханова за лето 1832 г. встречается ряд упоминаний о Пушкине. «25 июня. Встал поздно. Пришел Пушкин, долго просидел у меня. Добрый малый, но часто весьма…». Рассказывает в дневнике о спорах Пушкина с Вяземским, о затевавшейся в то время Пушкиным газете.
Впоследствии Муханов был товарищем министра народного просвещения (1858–1861), товарищем министра иностранных дел (с 1861 г.), умер действительным тайным советником и членом государственного совета. В общем владении с братом Владимиром имел в Харьковской губернии двадцать три тысячи десятин земли.
Иван Семенович Тимирязев
(1790–1867)
Дядя известного ботаника-дарвиниста К. А. Тимирязева. Служил в конногвардейском и гродненском гусарских полках, был адъютантом великого князя Константина Павловича в Польше. За участие в штурме Варшавы произведен в генералы, переведен на службу в Петербург. Жена его – Софья Федоровна, рожденная Вадковская, по первому мужу Безобразова (родилась в 1799 г.). В Петербурге Тимирязевы дружили с князем Вяземским, Жуковским, Пушкиным. Пушкин в то время был уже женат, камер-юнкер и много ездил в большой свет и ко двору, сопровождая свою красавицу-жену. Этот образ жизни часто был ему в тягость, и он жаловался Тимирязевым, что это не только не согласуется с его наклонностями и призванием, но ему и не по карману. Часто забегал он к Тимирязевым, оставался, когда мог, обедать и, как школьник, радовался, что может провести несколько часов в кружке искренних друзей. Тогда он превращался в прежнего Пушкина; лились шутки и остроты, раздавался его заразительный смех. Однажды после обеда, когда перешли в кабинет и Пушкин, закурив сигару, погрузился в кресло у камина, Софья Федоровна начала ходить взад и вперед по комнате. Пушкин долго следил за ее стройной и очень высокой фигурой и наконец воскликнул:
– Ах, Софья Федоровна, как посмотрю я на вас и на ваш рост, так мне все и кажется, что судьба меня, как лавочник, обмерила!
Как-то зашел он к Тимирязевым и не застал их дома. Слуга сказал ему, что они ушли гулять и скоро воротятся. В зале у Тимирязевых был большой камин, а на столе лежали орехи. Перед возвращением Тимирязевых Пушкин взял орехов, залез в камин и, скорчившись обезьяной, стал их щелкать. Он любил такие проказы.
Владимир Павлович Титов
(1807–1891)
Из старинной дворянской помещичьей семьи. Мать его была сестра будущего министра юстиции Д. В. Дашкова. Образование получил в московском университетском Благородном пансионе, учился там вместе с Одоевским и Шевыревым. Уже юношей Титов изумлял всех необыкновенной любознательностью, начитанностью и многознанием; помимо обязательных лекций по филологическим, философским и юридическим наукам он слушал лекции также по медицине и естествознанию. Окончив курс с внесением его имени на золотую доску, поступил на службу в московский архив министерства иностранных дел, где служил цвет московской интеллигентной молодежи (пушкинские «архивные юноши»). Был членом литературного кружка Раича, близко стоял также к кружку «любомудров», возглавлявшемуся князем Одоевским и Веневитиновым, принимал деятельное участие в «Московском вестнике», органе «любомудров», пропагандировавшем философию Шеллинга. Литературным талантом Титов не обладал, статейки, которые он помещал в журнале, были больше переводные или компилятивные, оригинальные же, внешне приглаженные, были туманны и бедны содержанием. Однако многознанием своим Титов по-прежнему пленял всех знакомых и с одинаковой компетентностью говорил об истории, об эллинской литературе, о Шеллинге, Руссо, о русских обрядах, о Несторе-летописце. Тютчев впоследствии отзывался о Титове, что ему как будто назначено провидением составить опись всего мира. С Пушкиным Титов познакомился в Москве вскоре после приезда Пушкина из деревенской ссылки, встречался с ним, между прочим, на вечерах княгини 3. А. Волконской. В 1827 г. Титов перевелся в Азиатский департамент министерства иностранных дел и поселился в Петербурге у дяди своего Д. В. Дашкова. Летом 1827 г. он писал Погодину: «Без сомнения, величайшая услуга, какую бы мог я оказать вам, это – держать Пушкина на узде, да не имею к тому способов. Дома он бывает только в девять часов утра, а я в это время иду на службу царскую; в гостях бывает только в клубе, куда входить не имею права, к тому же с ним надо нянчиться, до чего я не охотник и не мастер».
Однажды вечером, у Карамзиных, Пушкин был в ударе и всех захватил фантастическим рассказом об уединенном домике на Васильевском острове. Рассказ этот, за подписью Тита Космократова (псевдоним Титова), был вскоре напечатан в «Северных цветах» Дельвига. Вот как об этом рассказывает Титов: «Всю эту чертовщину уединенного домика Пушкин мастерски рассказал поздно вечером у Карамзиных, к тайному трепету всех дам. Апокалипсическое число 666, игроки-черти, метавшие на карту сотнями душ, с рогами, зачесанными под высокие парики, – честь всех этих вымыслов и главной нити рассказа принадлежит Пушкину. Сидевший в той же комнате Космократов подслушал, воротясь домой, не мог заснуть почти всю ночь и несколько времени спустя положил с памяти на бумагу. Не желая, однако, быть ослушником заповеди «не укради», пошел с тетрадью к Пушкину в гостиницу Демут, убедил его послушать от начала до конца, воспользовался многими, поныне очень памятными его поправками и потом, по настоятельному желанию Дельвига, отдал в «Северные цветы».
В набросках к повести «Египетские ночи» Пушкин изобразил Титова под именем Вершнева. Говорят об Аврелии Викторе.
«Aurelins Victor? – прервал Вершнев, один из тех юношей, которые воспитывались в Московском университете, служат в московском архиве и толкуют о Гегеле. Аврелий Виктор – писатель четвертого столетия… Сочинения его приписываются Корнелию Непоту и даже Светонию. Он написал книгу: «de viris illustribus» – о знаменитых мужах города Рима. Знаю!»
«Эти люди, – замечает Пушкин, – одарены убийственной памятью, все знают и все читали, и стоит их только тронуть пальцем, чтобы из них полилась их всемирная ученость».
Впоследствии Титов был российским посланником в Турции, членом государственного совета и кавалером ордена Андрея Первозванного.
Петр Александрович Валуев
(1814–1890)
В мае 1836 г., будучи чиновником в Первом отделении собственной его величества канцелярии и камер-юнкером, женился на дочери Вяземского Марии Петровне. Император Николай называл его «примерным молодым человеком». Был он изящной наружности, умел хорошо говорить. А. О. Смирнова сообщает: «Он уже тогда имел церемониймейстерские приемы, жил игрой, потому что ни жена, ни он не имели состояния». Другой современник по поводу Валуева пишет: «Когда недостает материальных средств, чтобы поддержать свое положение в свете, содержать дом прилично и делать непомерные траты на постоянно свежие туалеты для жены, мужья ищут часто пополнения в картежной игре. Таким образом, муж бывает всякий день до обеда на службе, а вечером до утра за картами». Дальнейшая карьера Валуева была блестящая: в шестидесятых годах он был министром внутренних дел, в семидесятых – министром государственных имуществ и председателем комитета министров; в 1880 г. возведен в графское достоинство. В государственной своей деятельности он проявил себя беспринципным оппортунистом-бюрократом, либеральным фразером и реакционером на деле – «мягко стелет, жестко спать». Б. Н. Чичерин называет его «пустозвоном» и применяет к нему двустишие Барбье: «Эти напыщенные торговцы пафосом, все эти канатоходцы, пляшущие на фразе».
Мария Петровна Валуева
(1813–1849)
Жена предыдущего, рожденная княжна Вяземская, дочь писателя. Была свежа, стройна, голубоглаза, вообще очень миловидна, хотя курноса. В свете ее называли «хорошенькой дурнушкой». Занималась только нарядами и болтовней. Пушкин бывал у Валуевых.
Сергей Дмитриевич Полторацкий
(1803–1884)
Из богатой помещичьей семьи. Служил на военной службе. В 1827 г. вышел в отставку. Был страстным карточным игроком. В апреле 1827 г. Федор Толстой-Американец и Исленев обыграли его в Москве на семьсот тысяч. Полторацкий был взят в опеку. Это, однако, не помешало ему продолжать играть. 15 июля 1827 г. Пушкин, посылая из Петербурга Соболевскому какие-то деньги, писал: «…деньги эти – трудовые, в поте лица моего выпонтированные у нашего друга Полторацкого». Много играл Пушкин с Полторацким и летом 1828 г. «Пока Киселев и Полторацкий были здесь, – писал он Вяземскому, – я продолжал образ жизни, воспетый мною таким образом:
А в ненастные дни собирались они часто.
Гнули, … их…, от пятидесяти на сто.
И выигрывали, и отписывали мелом.
Так в ненастные дни занимались они делом.
Но теперь мы все разбрелись». Однажды, играя с Пушкиным, Полторацкий предложил ему поставить против его тысячи рублей письма Рылеева к Пушкину. В первую минуту Пушкин было согласился, но тотчас же опомнился и воскликнул:
– Какая гадость! Проиграть письма Рылеева в банк! Я подарю их вам!
Но Пушкин все откладывал исполнение своего обещания, так что Полторацкий решился как-то перехватить их у него и списал. После этого Пушкин все еще не отступался от намерения подарить их ему, но все забывал.
Полторацкий был большим любителем книг, владел превосходной библиотекой, приобретенной в 1865 г. Румянцевским музеем, много писал по библиографическим вопросам.
Михаил Осипович Судиенко
(1802–1874)
Побочный сын тайного советника О. С. Судиенки, служил в лейб-кирасирском полку, был адъютантом у шефа жандармов Бенкендорфа. Образованный Судиенко выделялся в кругу светских приятелей Пушкина. Судя по письмам к нему Пушкина, общение их происходило главным образом на почве карточной игры и совместного посещения веселого заведения известной Софьи Остафьевны. В 1829 г. Судиенко вышел в отставку штаб-ротмистром, женился и поселился в Москве. В 1832 г. Пушкин обращался к нему с просьбой ссудить ему на два года двадцать пять тысяч рублей. Судиенко, по-видимому, ответил отказом. В 1833 г. Пушкин писал жене из Москвы: «Обедал у Судиенки, моего приятеля, товарища холостой жизни моей. Теперь и он женат, и он сделал двух ребят, и он перестал играть, – но у него 125 000 доходу, а у нас, мой ангел, это впереди. Жена его тихая, скромная, не красавица. Мы отобедали втроем, и я, без церемоний, предложил здоровье моей именинницы (Натальи Николаевны), и выпили мы все, не морщась, по бокалу шампанского».
Иван Алексеевич Яковлев
(1804–1882)
Потомок откупщика, железного заводчика и полотняного фабриканта, обладал миллионным состоянием, имел около 14 тыс. десятин земли, горные и железоделательные заводы в Перми, три каменных дома в Петербурге. Жил на широкую ногу и вел большую игру. Пушкин общался с ним на почве кутежей и картежной игры. В 1829 г. Пушкин задолжал Яковлеву шесть тысяч рублей, – вероятнее всего, проиграл в карты. В конце этого года, перед отъездом Яковлева в Париж, Пушкин извинялся перед ним, что не смог еще заплатить долга. В письме Яковлева к Н. А. Муханову из Парижа в декабре 1829 г. есть загадочные строки, касающиеся Пушкина: «Благодарю за несколько слов о Пушкине… Он чуть ли не должен получить отсюда небольшого приглашения анонимного. Дойдет ли до него? А не худо было бы ему потрудиться пожаловать, куда зовут. Помнит ли он прошедшее? Кто занял два опустевших места на некотором большом диване в некотором переулке? Кто держит известные его предложения и внимает погребальному звуку, производимому его засученною рукою по ломберному столу?» Яковлев воротился из Парижа в 1836 г. Пушкину опять пришлось извиняться в неуплате его долга. Свои шесть тысяч Яковлев получил уже после смерти Пушкина от опеки.
Василий Николаевич Семенов
(1801–1863)
Писатель и цензор. Окончил Царскосельский лицей на три года позже Пушкина, находился с ним в приятельских отношениях и был на «ты». В 1827 г. поступил на службу в цензурный комитет, цензором был довольно либеральным и много раз подвергался за это взысканиям. Он, между прочим, пропустил в «Литературной газете» французское четверостишие Делавиня, посвященное жертвам июльской революции, что повлекло за собой закрытие газеты. Весной 1836 г. Семенов вынужден был уйти из цензоров. Петербургские литераторы, очень его любившие, дали ему по этому случаю обед, на котором, вероятно, присутствовал и Пушкин. Мы знаем, что он присутствовал на ответном обеде, данном Семеновым осенью 1836 г. петербургским писателям, был очень весел, много острил и смеялся.
Впоследствии Семенов был орловским вице-губернатором и попечителем кавказского учебного округа.
Князь Дмитрий Алексеевич Эристов
(1797–1858)
Родом грузин. Учился в полоцкой иезуитской коллегии, потом в Царскосельском лицее, курсом моложе Пушкина. Служил в комиссии составления законов, потом во Втором отделении собственной его величества канцелярии. Был большой повеса, забавник и балагур. Часто бывал на собраниях у Дельвига. Умел делать фокусы, был чревовещателем, великолепно передразнивал голосом и мимикой всех и все, начиная со знаменитых актеров и кончая вороной, скачущей около кучи выкинутого сора. Был неистощим в выдумках и состязался в этом отношении со своим приятелем М. Л. Яковлевым. Сочинял игривые куплеты. Какие-то из этих куплетов Дельвиг переслал Пушкину, когда тот был еще в деревенской ссылке. Пушкин прислал Дельвигу несколько своих куплетов («Брови царь нахмуря») и писал: «Вот тебе, душа моя, приращение к куплетам Эристова. Поцелуй его от меня в лоб. Я помню его отроком, вырвавшимся из-под полоцких иезуитов. Благословляю его во имя Феба и св. Боболия безносого» (Андрей Боболя – монах-иезуит, замученный казаками в семнадцатом столетии). Рассказывают анекдот. На одном дружеском вечере Эристов потешал всех своими остротами и пикантными анекдотами. Вдруг Пушкин спросил его:
– Скажи, пожалуйста, в каком ты чине?
– Статский советник.
– Ну, желаю, чтоб ты стал поскорее действительным статским советником.
Анекдот явно вымышлен. Пушкин сам любил подобные анекдоты и отнюдь не был в этом отношении «действительным» статским советником.
Эристов много писал – преимущественно… о монастырских скитах, о различных святых. В сотрудничестве с М. Л. Яковлевым издал анонимно в 1836 г. «Словарь о святых, прославленных в российской церкви». Словарь был удостоен Академией наук демидовской премии, Пушкин дал о нем приятельски-дружественный отзыв в своем «Современнике». Один из сотрудников Эристова по составлению словаря вспоминает: «Меня особенно удивляло, что Эристов и Яковлев отнюдь не отличались благочестивой жизнью, и труд их, казалось, был вызван не понятиями о чистоте и святости нашей религии, но чисто спекулятивными расчетами».