Текст книги "Когда молчит совесть"
Автор книги: Видади Бабанлы
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 34 страниц)
На следующий день у проходной завода Вугар едва не столкнулся с Баширом Бадирбейли.
– Эй, осторожней! – раздраженно воскликнул Бадирбейли. – Чуть не сбил меня с ног!
Настроение Вугара мгновенно испортилось. Мало того, что с утра попался навстречу этот человек, которого он терпеть не мог, приходится еще выслушивать его упреки. Ненависть молнией сверкнула в глазах Вугара, но он сдержался и отступил:
– Прошу прощения!
Башир перешагнул порог и очутился лицом к лицу с Вугаром и с презрением покосился на него:
– Пах! Он, видите ли, просит! Мне нечего тебе подать! Странное дело, лезет на меня – и я же еще должен быть почтителен к нему!
Стараясь соблюдать внешнее спокойствие, Вугар снова извинился:
– Простите, профессор, я не видел вас.
– Где тебе видеть! – брюзжал Бадирбейли. – От радости ног под собой не чуешь, в облаках паришь!
Вугар ничего не ответил, считая неприличным препираться с человеком, который по возрасту годится ему в отцы. Молча повернулся и хотел продолжать свой путь, но Башир не унимался:
– Не иначе как про тебя поговорку сложили: еще усы не выросли, а он уже почтения требует… От зазнайства ходить разучился, готов человека растоптать…
– Напрасно прибедняетесь, профессор! Вас растоптать? Это мне не под силу… Да и кто решится на такое?
Бадирбейли не уловил иронии.
– В том-то и беда, что ты забыл свое место, решил, что тебе все дозволено…
– Слабенький аспирант, у которого еще усы не выросли, топчет вас, крупнейшего ученого?! Кто в это поверит?
– Нашлись покровители, хилого силачом захотели сделать!… Тайные игры затеяли?…
Убедившись, что раздражение Башира Бадирбейли вызвано не случайным столкновением в проходной, а делами на заводе, Вугар насмешливо ответил:
– Зря вы так думаете, профессор. Играми дети развлекаются…
– Я знаю, что говорю! Игры, гнусные игры! Хотите обмануть общественность, государство!
– Это ваше право так думать, профессор. У большинства мнение иное…
– Какое именно?
– А такое, что с точки зрения научно-технологической работа совершенна и промышленное ее значение – огромно!
– Кто же это высказывал подобные мысли?!
– Члены заводской комиссии, инженеры и техники, люди объективные и доброжелательные.
– Знаем мы этих объективных людей! – Рот Бадирбейли насмешливо искривился. – Все подстроено! Это делишки твоего Сохраба Мургузовича, детка. Иди к нему и скажи от моего имени, что его штучки не пройдут! А тебе лично заявляю: не жить в мире нашим звездам! В свое время не пожелал слушать меня, не посчитался с моими аргументами – теперь не жди пощады.
– Я не собираюсь заводить дружбу ни с вашей звездой, ни с чьей-нибудь другой…
– Много на себя берешь, Шамсизаде, – побледнел от злобы Бадирбейли. Летал бы пониже! Слишком уж ты уверен в себе!
– Уверенность порождается нравственной силой и твердой убежденностью в своей правоте, профессор.
У Бадирбейли задергалась нижняя челюсть, маленькие глазки сузились и стали совсем крошечными. Вугар ждал, что сейчас он разразится грубой бранью – это было свойственно ему, – но Бадирбейли неожиданно расхохотался:
– Одной убежденностью не проживешь, ничего не добьешься, детка! Пора бы знать! Однажды ты уже был за это крепко наказан.
– Не убежденность подвела меня, Башир Османович, а другое… И вы хорошо знаете, что именно…
– Гордец ты, Шамсизаде! Ничему тебя жизнь не научила, с твоим характером голову в целости до могилы не донесешь!
– О могиле не мне, а вам следовало бы задуматься, профессор.
Бадирбейли вдруг согнулся, съежился. «Горькая штука – старость! подумал он. – А этот сопляк еще смеет надо мной издеваться».
– Скажи-ка лучше, – грубо спросил он, – какая сила заносит тебя так высоко? На кого опираешься?
– На себя! И на непобедимую силу правды.
Бадирбейли как-то странно вздохнул, и в словах его послышалось притворное сочувствие, сожаление:
– Правдой не наешься и не напьешься, детка, не может она дать силу.
– А это от человека зависит, профессор. Один правдой и голод и жажду свою утолит, а другой растопчет ее…
– Что ты хочешь сказать?!…
– Мне кажется, комментарии излишни.
– Это невежливо!
– Вините себя, профессор, это ваши уроки, вежливости я научился у вас.
– Хулиган! Нахал! – взбесился Бадирбейли. Он весь трясся, нижняя челюсть дергалась. Видно было, что он ищет ругательства посильнее. От такого человека всего можно было ожидать, и Вугар, махнув рукой, спокойно пошел прочь.
* * *
Директор завода, держась за сердце, бледный, медленно ходил по кабинету. На приветствие Вугара он ответил чуть заметным кивком.
– Что с вами, товарищ Мохсумов? – заботливо спросил Вугар. – Сердце болит?
Потирая левую сторону груди, Мохсумов медленным, неровным шагом приблизился к нему.
– Сердце само по себе не болит, – с тоской и сожалением ответил он. Если заболело, значит, ему причинили боль…
Вугар уже догадался, что змеиный язык Башира успел ужалить директора. Чтобы подтвердить правильность своих предположений, он спросил:
– Какая же тому была причина?
– Трудно ли причину найти? – Мохсумов вернулся за стол, отпил два-три глотка чаю, давно стынущего на дне стакана, и, вздохнув, продолжал: – Те, кто намеренно идут на это, из ничего создают нервозную, напряженную обстановку.
– Но зачем, с какой целью?
– Цель простая – довести человека до инфаркта.
– А польза-то от этого какая?
– Очень большая! Скандалами, интригами они создают видимость деятельности и таким образом оказываются в центре внимания.
– И общественность закрывает на это глаза, да?
– А что делать? Одни здоровье берегут, другие считают ниже своего достоинства связываться с такими людьми.
– Короче: не тронь меня, не трону тебя, так получается? – иронически заметил Вугар. – Но это беспринципность! Равнодушие – главный враг нашего общественного развития.
– Равнодушие не только враг дальнейшего развития нашего общества, но и палач человеческого достоинства, паралич духа, нравственности.
– Да, – грустно согласился Вугар. – Жаль, что подчас авторитетные люди, которых мы называем маяками нашего общества, понимают это, но, к сожалению, закрывают глаза и тем самым способствуют распространению различных пороков… Парадокс какой-то!
– Ну, не все же такие!
– Взять хотя бы вас, вчера вы были другим человеком…
Мохсумов вдруг выпрямился, голос его, в котором до этого звучали жалобные нотки, стал серьезным:
– При чем тут, собственно, я? Почему вы приводите в пример меня?
Мохсумов нахмурился, лицо его потемнело.
– Потому что вчера вы давали мне обещания, говорили о деле, а сегодня держитесь за сердце, жалуетесь. Я чувствую, что намерения ваши изменились. Видно, вас здорово запугали…
– Меня? – удивился Мохсумов. – Кто же, по-вашему, может меня запугать?
– А тот, кто только что ушел отсюда…
– Кого вы имеете в виду?
– Бадирбейли.
– Где вы его встретили?
– У проходной. – Вугар испытующе посмотрел на Мохсумова. – Зачем он приходил сюда?
– Чтобы раскрыть наши, как он изволил выразиться, «контрабандистские» дела и возвестить о них всему свету.
– Контрабандистские?! Что он имел в виду?
– Вашу работу… – Мохсумов сделал паузу. – Мы, видите ли, тайно вам помогая, контрабандой занимаемся.
Вугар побледнел. Мохсумов стал его утешать:
– Да не расстраивайтесь вы, – будете так на каждый инцидент реагировать, никакого здоровья не хватит. Не дотянув до моего возраста, начнете за сердце хвататься.
Вугар махнул рукой:
– И так настроение ни к черту, этот бурдюк с ядом и меня успел ужалить.
– Вот и получается, что люди падают духом и волей-неволей закрывают глаза на подобные вещи. И, как вы сами говорили, таким образом нарушается общественная принципиальность.
– Ну, нет! – воскликнул Вугар, и Мохсумов почувствовал, как напряжены его нервы. – Общественная принципиальность нарушается, когда люди замыкаются в своем маленьком мирке и занимаются исключительно личной выгодой. Такие, как Бадирбейли, не только калечат отдельных людей, но препятствуют новаторству, прогрессу.
– А как быть, дорогой? Эти люди умеют хорошо маскироваться. На все у них есть веские аргументы. С пеной у рта твердят они об интересах народа, партии. Сама истина бледнеет рядом с ними…
– У нас в народе говорят: истина как стальная нить, какой бы тонкой ни была, ее не переломишь, товарищ Мохсумов.
– А еще говорят: кто правду скажет, тому папаху набок собьют…
– Пусть лучше папаху совсем с головы собьют, чем душой покривить…
– А это кто как считает. Есть люди, которым их положение дороже правды…
– Истина одна, ее нельзя на свой аршин мерить. С этим надо покончить раз и навсегда!
– Вы думаете, это так легко? Возьмем того же Башира Османовича. Я его больше двадцати лет знаю. Сам неоднократно был свидетелем, как Сохраб Гюнашли в научных спорах, что называется, затыкал ему рот и клал на обе лопатки как ученого… А он все такой же… Как кошка, – швырни ее с высоты на землю, и она на все четыре лапы становится.
– Выходит, мое предположение верно, – разочарованно произнес Вугар. Испугавшись Бадирбейли, вы переменили ваши намерения?
Мохсумов не на шутку обиделся.
– Вы второй раз бездоказательно обвиняете меня в трусости. Напрасно! Тысячу раз слушали мы кликушеские вопли Бадирбейли, выслушаем и в тысячу первый.
Вугар не ожидал, что разговор, который поначалу не обещал ничего хорошего, так закончится. А Мохсумов обрадовал его еще больше.
– Вчера, после встречи с вами, решением технического совета для вас выделена на заводе рабочая комната. И сам главный инженер назначен вашим консультантом по технологическим вопросам. Идите и начинайте спокойно работать…
Вугар, попрощавшись, направился к двери, но с полпути вернулся.
– Берегите ваше сердце, оно нам еще пригодится! – благодарно сказал он.
Глава десятаяБашир Бадирбейли вернулся в институт злой и мрачный. Ссора с директором опытного завода и особенно «непочтительное» обращение с ним Вугара задели его самолюбие, и весь белый свет был ему не мил.
«Подумать только, какой-то сопляк смеет так разговаривать! Колко, едко! Нет сомнения, кто-то его подучивает. И не только Сохраб. Иначе откуда бы взялся этот надменный, высокомерный тон? Еще месяц назад от смущения глаз от пола не поднимал, двух слов связать не мог, а теперь, видите ли, разглагольствует не умолкая, лезет на меня нос к носу! И то, как срочно отправили на завод его работу и готовятся к проведению испытаний, все это, несомненно, подстроено, организовано. Но кем? Чья рука?
Мучимый этими вопросами, Башир поднялся на второй этаж, в лабораторию, руководителем которой он являлся. Стараясь не попадаться на глаза сотрудникам, прошел в кабинет.
Надо было сосредоточиться, продумать план действий. В склоках и дрязгах опыта Баширу Бадирбейли занимать не приходилось. За долгие годы он приобрел в подобных делах изрядные навыки. К интриганству у него был врожденный талант. Разве не этому таланту обязан он был «блестящей», с его точки зрения, победе на прошлом ученом совете? Среди трусов, пугающихся собственной тени, его авторитет вырос по меньшей мере впятеро. Как они подхалимничали, как лебезили перед ним! Вечером в его квартире не умолкал телефон, «победителя» осыпали неумеренными восторженными похвалами:
– Ты просто бог, Башир, честное слово, бог! Ни у кого из простых смертных не хватило бы сил свалить Гюнашли, а ты уложил его на обе лопатки! И как чисто, аккуратно, по всем правилам. И того негодяя, «новатора» аспирантишку, ты здорово отделал. После такого удара не верю, чтобы он поднялся на ноги! Молодец! Тысячу раз молодец!
– Слава герою-победителю! Пусть сотни лет здравствует герой, взявший крепость одним штурмом, ты одним ударом могучего кулака разорвал надутый бурдюк! Вот она, истинная доблесть! Вот мужество, ты настоящий мужчина! От всего сердца поздравляю тебя…
– Слышали о вашем подвиге Башир Османович. Слышали и радовались. Давненько тоскуем по этой доброй вести. Пусть долгой будет ваша жизнь и пусть всегда сопутствует вам удача!
Верим, наступит день – и мы снова увидим вас в директорском кресле. Придет конец господству всяких там модернистов и фальшивых новаторов. Тогда и нам улыбнется солнце.
Правда, Башир большинство этих дифирамбов в одно ухо впускал, в другое выпускал. Он прекрасно понимал, что, споткнись завтра, все эти возносящие его до небес подхалимы тут же проголосуют против него. Но вида не показывал, всех с удовольствием выслушивал, благодарил. Восхваления маслом проливались в его душу, он хмелел от них. Башир был совершенно уверен, что с Гюнашли покончено навсегда. «Вряд ли он сможет прийти в себя. Что бы там ни было, но уж слухи о его семейных делах обязательно поползут по городу, будут передаваться из уст в уста, варьироваться. А этого вполне достаточно, чтобы ославить человека, разрушить его авторитет в общественных кругах. Может ли быть удар страшнее?»
Башир не ошибся. Уже на следующий день после заседания ученого совета в институте пошли толки и пересуды. Болтуны и сплетники, разукрашивая случившееся, рассказывали про жену и дочь Сохраба чуть ли не анекдоты. Сотрудники собирались по углам, обсуждали, судили, рядили, подсмеивались. Бадирбейли наслаждался. Он переходил от одной группы к другой, и среди робкого подхихикивания раздавался порой и его развязный басовитый хохот. Он чувствовал себя истинным победителем и по улицам и по институту ходил выпрямившись и гордо задрав голову.
Когда было выдвинуто предложение созвать еще одно заседание ученого совета по поводу работы Шамсизаде и создать комиссию для глубокого изучения, он воспринял это совершенно спокойно. Даже, вопреки своим правилам, не устроил на заседании никакого шума. Лишь пренебрежительно махнул рукой:
– Напрасный труд! Хоть пять комиссий создавайте, ничего из этого не получится. Только зря время потратите!
Однако вчера в конце дня он неожиданно узнал, что комиссия дала работе высокую оценку. По распоряжению директора был срочно составлен проект и отправлен на опытный завод.
Спесь мгновенно слетела с Бадирбейли, он напоминал раздраженную змею. Ночь спал беспокойно и рано утром, чтобы удостовериться в правильности услышанного, помчался сначала в проектный отдел, а оттуда, разъяренный, на завод. Все подтвердилось.
…У себя в кабинете он не задержался. Что долго гадать и раздумывать? Все и так ясно как день. Удар нанесен одним из его противников проректором Муршудом Гамзаевым. Хлопнув дверью, Башир быстро спустился на первый этаж.
Когда он раскрыл дверь в кабинет Гамзаева, тот, расстелив на столе газету, вынимал из портфеля домашнюю диетическую еду. Гамзаев страдал язвой желудка и потому не ходил в буфет или столовую, а обедал у себя в кабинете.
– Опять контрабандой занимаетесь, Муршуд Балаевич! – прямо с порога крикнул Башир Бадирбейли и, не дожидаясь приглашения, нагло прошел в кабинет и уселся на стул.
Гамзаев прекрасно понимал, на что намекает Башир Бадирбейли, однако решил все обратить в шутку.
– Какая же контрабанда, Башир Османович? – заговорил он. – Все это мое, честно заработанное, из дому принес. Пожалуйста, садись отведай кусочек…
Бадирбейли брезгливо поморщился:
– Спасибо! Иной пищей ты уже накормил меня!
Гамзаев спокойно прожевал кусок, проглотил:
– Похоже, что ты хочешь сказать мне что-то важное. Говори прямо, что случилось?
– Будто и сам не знаешь!
– Скажешь – узнаю…
– Ты мне зубы не заговаривай, Муршуд, я тебе не ребенок!
Гамзаев укоризненно посмотрел на собеседника и снова заговорил шутливо, но за шуткой легко было почувствовать серьезный смысл его слов:
– Конечно, не ребенок! У тебя уже внуки, которым жениться пора, не сегодня-завтра прадедом станешь. Но… извини меня, ведешь ты себя хуже ребенка, и поступки твои недостойны аксакала.
Бадирбейли вскипел:
– Ты бы лучше о своих поступках поговорил, Муршуд. Они опасны! Ты вводишь в заблуждение общественность, открываешь дорогу преступлению!
Гамзаев тихо покачал головой, усмехнулся:
– Ты и вправду постарел, Башир, прямо даже в детство впал. Из-за чего нервничаешь? Успокойся, не кричи, мы и так прекрасно слышим друг друга.
– Ласковое слово дела не меняет, Муршуд. Мне для спокойствия иное требуется.
– Что, например?
– Прежде всего соблюдение дисциплины! Необходимо покончить с самоуправством, следует подходить к каждому заданию с точки зрения государственной выгоды. И еще! Не ставить подножки всему коллективу!
– Серьезные обвинения, Башир. Тут общими словами не отделаешься. Конкретно изложи суть своих претензий.
– А конкретно! Ты либо не знаешь полномочий комиссии и ее председателя, либо намеренно их нарушаешь!
У Гамзаева начисто пропал аппетит, и он стал заворачивать в газету свой «обед».
– Мне хорошо известны полномочия и комиссии, и ее председателя, – все еще примирительным тоном произнес он.
Но Башир по-своему истолковал этот тон Муршуда: виноват, мол, и пытается загладить свою вину. И он, возбужденный, бросился в новую атаку:
– А раз известно, должен знать, пока результаты проверки комиссии не обсуждены на специальном заседании ученого совета и не принято соответствующее постановление, у председателя нет никаких юридических прав отдавать распоряжения! Иначе это нарушает наш священный советский закон!
– Ошибаешься, если результаты проверки удовлетворяют комиссию и она совершенно уверена в правильности своего решения, то можно дать необходимые распоряжения. И ничего здесь нет такого, что противоречило бы закону!
– А если наоборот?
Словно ощущая недостаток кислорода, Гамзаев глубоко-глубоко вздохнул:
– Ты совсем меня допек, Башир, даже сердце заболело. Право, эти твои неаргументированные нападки больше напоминают разговор зеленщиков на базаре, чем ученую дискуссию.
Последние слова Муршуда Башир воспринял, как окончательную сдачу позиций, желание пойти на сговор, и остался очень доволен собой. «Вот негодяй, – победоносно размышлял он. – Сразу испугался! Думает, я от него отстану. Как бы не так! Я, видите ли, допек его! Да я сердце твое на клочки разорву, чтобы два трупа – и твой, и дружка твоего Сохраба – лежали на столах рядом. Дома ваши заставлю содрогнуться от плача!..»
Он закинул голову и выставил вперед Подбородок.
– Не надо уговаривать меня, Муршуд, – ехидно усмехнулся он. – Ты лучше ответь на мой вопрос. Говори, не бойся.
Но Гамзаев молчал, задумчиво глядя в лицо Башира. Он все прочел в его выпученных, пылающих гневом глазах. «Безжалостный ты человек, Башир! Безжалостный и бессовестный. От тебя всего можно ждать, ты ни перед чем не остановишься…»
– Что же ты молчишь?! – донесся до него чванливый голос Башира. – Я жду ответа!
– Отстань ты от меня, – устало сказал Гамзаев. – Некогда мне попусту перебраниваться с тобой.
– Ага! Раз не хватает у тебя смелости, я сам все скажу! – Он выпрямился и надменно поглядел на Гамзаева. – Ты хранишь в тайне от членов ученого совета решение комиссии и результаты проверки – это первое! Второе. Именем директора ты вынуждаешь работников проектного отдела трудиться день и ночь, чтобы подготовить срочный проект для Шамсизаде. И наконец, третье. Ты тайно посылаешь проект на опытный завод для проверки. Разве все это не нарушение закона? Разве это не самоуправление и не пренебрежение мнением коллектива?
– Наконец-то! – облегченно вздохнув, проговорил Гамзаев. Разъяснились загадки… Нет, Башир, ни один из перечисленных тобой пунктов не является ни нарушением дисциплины, ни самоуправством, ни чем-нибудь еще в этом роде. Так что ты только напрасно нервируешь и меня, и себя… Пустослов…
Бадирбейли впился в Гамзаева своими маленькими прищуренным глазками:
– Ты мне новых званий не присваивай. Это я – то пустослов, я нервирую людей?! Я, Башир Бадирбейли, основатель этого института, первый его директор! Вы на готовенькое явились, когда все легко и просто, и теперь за богов себя почитаете? Не отворачивайся, Муршуд! Или не выучился вести себя культурно?
Пусть глаза твои смотрят в мои глаза! Ученик, не почитающий мастера, бывает наказан слепотой…
– Завел старую песню, – вздохнул Гамзаев. – Сколько раз мы все это уже слышали! Мозоли в ушах!..
– Старая песня – это фальшивое изобретение, не созвучное со временем.
– Что тебе от меня надо? – отмахиваясь, как от назойливой мухи, уже не скрывая раздражения, спросил Гамзаев.
– Зачем усердствуешь, помогая Шамсизаде?
– Да потому что он талантлив! У его изобретения большое будущее.
– «Он высоко взлетит на крыльях науки!» – кажется, так ты выразился тогда на ученом совете?
Гамзаев медлил с ответом. Наконец он произнес негромко и устало:
– К великому моему сожалению, в то время я еще не был столь глубоко знаком с работой Шамсизаде и не смог до конца защитить его.
– Уж не собираешься ли ты сейчас исправлять свою ошибку? Очень сожалею, но ты опоздал!
– Как ты уверен, Башир! На чем основываешься?
– А известно ли вам, что за границей на благословляемой вами проблеме давно поставили точку.
– Где, например?
– Хотя бы в Австралии!
– Ты имеешь в виду орбитальный двигатель?
– Вот именно, – Бадирбейли тяжело заворочался на стуле. – Этот двигатель, работающий на топливе внутреннего сгорания, широко используется в автомобильных компаниях многих стран. Разве это не свидетельствует о том, что жидкое топливо доживает свой век…
– Орбитальный двигатель ценен как пример рационализации, но это отнюдь не решение научной проблемы. В этой области во всем мире есть ценные изобретения: в Японии, например, электромобиль…
– И в нашей стране, – прервал его Бадирбейли, – поднят вопрос о широком использовании в автомобильном транспорте сжиженных газов! Правительством отдано распоряжение о создании в больших городах специальных баз сжиженного газа для заправок. Или ты не читаешь газет?
– Газеты я читаю. И все же считаю изобретение Шамсизаде самым интересным и значительным в этой области. К тому же он нашел новое решение проблемы, куда совершеннее прежнего.
На губах Бадирбейли заиграла торжествующая улыбка.
– Все ясно. Новая авантюра. Не пройдет, Муршуд! Хотите выиграть время, отвлечь внимание? Номер не пройдет, слышишь?
– Иди займись делом, Башир, – снова примирительно проговорил Гамзаев. – Зачем провоцируешь меня на скандал?..
Вот это и нужно было ему! Одно-единственное неосторожно сказанное слово! Бадирбейли сорвался со стула. Сейчас выльет он на Гамзаева весь свой гнев, всю распирающую его сердце злобу. Он сделал два шага в сторону, уперся руками в бока и, тряся головой, закричал:
– Сам ты провокатор! На одной ветке сидишь, тысячу веток трясешь. Дружка себе завел и пытаешься мне отомстить?!
– Какая месть, Башир, за что?!
– Или ты забыл? Довольно, Муршуд, брось хитрости! Или ты не тот Гамзаев, который когда-то считал свою диссертацию великим открытием? Твои друзья даже называли ее революцией в современной химической науке. Почему же так быстро стихли громы этой «революции»? Какую она принесла пользу техническому прогрессу или хотя бы в быту, в жизни?..
Давным-давно забытая история всплыла в памяти Гамзаева.
…Это было лет десять назад, в то время, когда Бадирбейли занимал пост директора института.
Он долгое время тормозил защиту Гамзаевым докторской диссертации. Наконец, потеряв терпение, Муршуд забрал диссертацию из института, уехал в Москву и там быстро защитил ее.
…Гамзаев молчал. Долго молчал. Потом с глубоким отвращением взглянул на победительно стоявшего посредине комнаты Бадирбейли и медленно, с присущей ему сдержанностью произнес:
– Я давно забыл эту историю, Башир, и не собираюсь мстить тебе. Ты сам себе мстишь. Поднимаешь со дна давно осевшую муть, выворачиваешь напоказ грязь своего сердца. И всем становятся видны и примитивность твоего мышления, и твоя отсталость как ученого. Большее саморазоблачение невозможно.
Бадирбейли как ужаленный завопил на всю комнату, в уголках губ выступила пена:
– Это мы еще поглядим, кто будет разоблачен, я или ты и твой преподобный братец Сохраб!
– Ну, что ж, поглядим… – безразлично ответил Муршуд.
– Но помни, тебя ждет кара куда страшнее! Ты не только институту изменил, но и государству. Это двойное преступление.
– Хватит! У меня голова разболелась! – Гамзаев указал на дверь. Уходи!
– Что-о?! – В глазах у Бадирбейли помутилось. – Ты указываешь мне на дверь? Вот до чего дошла твоя наглость!
– Вон отсюда! – Гамзаев стукнул кулаком по столу. – Не понимаешь? Сейчас же вон!
Бадирбейли замер от изумления. И это говорит Муршуд? Тихий Муршуд? От страха он даже попятился и, лишь коснувшись спиной дверной ручки, опомнился и вновь обрел мужество.
– Ах так! Ну ничего, мы еще поговорим, Муршуд Гамзаев, в соответствующих инстанциях!
