Текст книги "Когда молчит совесть"
Автор книги: Видади Бабанлы
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 34 страниц)
– Да… – протянула Мархамат.
– Еще бы! Вахидова не ошибается! Какие еще будут вопросы?
– Спасибо! Быть тебе всегда здоровой и бодрой! – Мархамат положила трубку. Глаза ее хитро поблескивали.
Глава тринадцатаяСреди бакинцев есть страстные поклонники дачного житья. Одни из них, если позволяет работа, живут за городом до поздней осени, другие приезжают, едва выдается свободное время.
Сняты с деревьев последние фрукты, голые виноградные лозы сиротливо вьются по земле. Песок холодный, ступи босой ногой – и сырость пронижет до костей. Но воздух! Какой воздух! Никогда не бывает он так прозрачен и чист, как в эти поздние, осенние дни. Каждый глоток вливает бодрость, здоровье, румянец загорается на щеках, сердце бьется ритмично и ровно. За два дня можно отдохнуть так, как летом не отдохнешь за целый месяц. И на душе легко, и в голове ясность.
Сохраб Гюнашли принадлежал к числу самых ярых сторонников загородной жизни. По настоянию Мархамат летом он уезжал с семьей на курорт, зато осенью забирался на дачу в Бузовны. Ни одной недели не проходило, чтобы в субботу вечером он не усаживал бы в машину все свое семейство и не отправлялся на дачу. Спать две ночи на свежем воздухе, провести день вдали от городской суеты, на лоне природы – какое наслаждение! Здесь забывал он обо всем, нервы успокаивались, ноющие боли в сердце, мучившие его в последние годы, утихали.
Нынешним воскресеньем Сохраб проснулся раньше обычного. Вчера он поздно задержался на совещании, против обыкновения не смог с вечера уехать на дачу, и сейчас торопился наверстать упущенное. Быстро умывшись, он облачился в дачную одежду, в которой можно было возиться в саду, гулять. Обычно накануне Мархамат приготовляла все для поездки, укладывала в корзины еду, чтобы на даче хозяйственные заботы не мешали отдыху. Сегодня Сохраб не обнаружил никаких приготовлений, словно и не предстояла поездка. Он вернулся в спальню и с удивлением увидел, что Мархамат продолжает спокойно лежать в постели.
– Почему не встаешь, Мархи? – удивился он. – Пора ехать!
Натянув на голову одеяло, Мархамат простонала:
– Я не поеду, Соху, не хочется что-то…
– Почему? Отдохнем денек – и то хлеб, как говорится…
Но Мархамат продолжала упрямиться:
– Сказала, не поеду… Не трогай меня, все тело ноет!
Решив, что Мархамат чем-то обижена (она и вечером была не в духе), Сохраб не отставал:
– Ну, вставай же. – Он потянул одеяло. – Тело ноет, значит, надо ехать! На свежем воздухе все пройдет!
– Не тронь меня! – крикнула Мархамат-ханум, словно Сохраб дотронулся до открытой раны. – Говорю, оставь меня в покое!
Сохраб с удивлением взглянул на нее и выпустил одеяло. Прочитав в глазах мужа укор, Мархамат жалобно продолжала:
– Прошу, Соху, поезжай сегодня без меня. Всю ночь меня трясло, только к утру согрелась и пропотела. Встану – простужусь. Возьми с собой Мургуза-ами. Алагёз тоже себя неважно чувствует…
– Что же мы там, два мужика, делать будем? Голодать, что ли?
– Почему голодать? Я все приготовила. В кухне на подоконнике. Забирай.
Ничего не ответив, Сохраб молча прошел в кухню.
Едва захлопнулась дверь за мужем и свекром, Мархамат-ханум вскочила с постели и набросила халат. Подойдя к окну, дождалась, пока машина отъехала от подъезда. Все шло как нельзя лучше. Теперь она свободна, никто не сможет помешать ей! Успокоенная и обрадованная, Мархамат снова легла в постель. Рано, солнце едва взошло, редкие машины пробегали под окнами. Можно бы еще час-другой поспать. Но сон не шел, мысли копошились в голове, набегая одна на другую. Вспомнилась весть, сообщенная Зумруд, и улыбка, как утреннее солнце, осветила лицо Мархамат. «Все будет по-моему! – радостно подумала она. – Вугар парень толковый, он не станет отказываться от дочки профессора Гюнашли. А сейчас упрямится, чтобы доказать свое достоинство, продемонстрировать твердый характер. Фокусы молодости… Смирится, станет послушнее ягненка. Сохраб в юности такой же был, а как поженились, переменился…»
Она успокаивала себя, но тревога нет-нет да и закрадывалась в сердце. «А может, он потому упрямится, что дал обещание девушке и не хочет изменять своему слову? Или просто боится ее? Но теперь упрямству настал конец! Да будет земля пухом отцу Зумруд! Она оказала мне неоценимую услугу! Безродная, детдомовская, какой срам! Наши прадеды говорили: если мать на дерево лазила, дочь будет на ветвях сидеть. Какой сумасшедший женится на девушке без роду и племени?» И все-таки на душе неспокойно…
Вскочив с постели, Мархамат пошла в комнату дочери. Надо разбудить, покормить. У девочки плохой аппетит, не позаботься Мархамат – до полудня крошки в рот не возьмет.
Крепок утренний сон в юности… Алагёз раскинулась, обычно бледное лицо ее разгорелось легким румянцем, длинные пушистые ресницы лежали на нежных щеках. Вот уж поистине прелестна, как ангел!
Мархамат остановилась в дверях, невольно залюбовавшись дочерью.
– До чего красива… – прошептала она. Но тут же гордость сменилась острой жалостью. «Видно, иссякло божье сострадание, если послал ей болезнь, от которой вот уж сколько лет бедняжка не может оправиться… Да если бы не проклятый недуг, стала бы я искать жениха для такой красавицы?» Мархамат расчувствовалась, сердце защемило, на глаза навернулись слезы.
Склонившись над спящей Алагёз, она нежно провела рукой по шелковистым, черным как смоль кудрям, откинула со лба пушистую прядь.
– Доченька, – позвала грустно и ласково. – Алагёз! Пора просыпаться…
Алагёз заворочалась. Сердце Мархамат готово было разорваться от любви и горя.
– Вставай, родная моя! Ну проснись же, моя ненаглядная, свет очей моих, счастье нашего дома…
Алагёз опять пошевелилась, но глаз не открывала и спросила тихо и сонно:
– Который час, мама?
– Не все ли равно, доченька. Долго спать вредно. Открой глазки, вдохни утренний воздух…
Ресницы ее дрогнули, губы еле слышно прошептали:
– Так хочется спать, мама…
– Вставай, стать мне твоей жертвой. – Мархамат легко тряхнула ее за плечи. – На свежую голову выучишь уроки, музыкой позанимаешься. Лучше потом доспишь.
Алагёз не отозвалась, ресницы замерли, дыхание стало ровным. «Утренний сон сладок, пусть поспит до моего возвращения», – сжалилась мать.
На пороге она еще раз обернулась, чтобы полюбоваться спящей Алагёз. Красота дочери лишь утвердила Мархамат в ее намерениях. Вернувшись в спальню, она решительно распахнула шифоньер, достала самое лучшее платье и, принарядившись и оглядев себя в зеркало, вышла из дома.
* * *
Возвратившись вечером с вещами, Вугар с трудом узнал свою комнату. Старый дощатый пол вымыт добела, на двери и окнах новые занавески. Вышитые коврики и салфетки украшали стены; кровать, на которой спал Вугар, передвинута к окну и застлана шелковым покрывалом: мама Джаннат расщедрилась и достала из большого сундука постельные принадлежности, много-много лет назад приготовленные к свадьбе старшего сына.
Вугар долго и благодарно оглядывался, потом обернулся к маме Джаннат, робко стоявшей за его спиной.
– Мама, дорогая, да это свадебное убранство!
– Если бы настал этот счастливый день! – вздохнула мама Джаннат. Тогда и умирать не надо…
Они обнялись, взволнованные, растроганные. Вугар сел за стол, мама Джаннат, как всегда, принесла ему чай.
Снова таблицы, вычисления, проверки…
Просидев всю ночь, Вугар не заметил, как наступило утро. Обессиленный, он с трудом добрался до кровати и уже начал раздеваться, как дверь приоткрылась и показалась голова мамы Джаннат. Она нерешительно остановилась на пороге. Пыталась что-то сказать, губы тряслись.
– Опять пришла… – наконец еле слышно выговорила она.
– Кто? – Вугар устало взглянул на нее.
Мама Джаннат ступила в комнату и сказала еще тише:
– Та, что вместе с Исметом приходила, жена твоего профессора…
Рука Вугара застыла, так и не расстегнув пуговицы на рубашке.
– Что ей надо?
Приложив палец к губам, мама Джаннат испуганным жестом указала на дверь, давая понять, что гостья рядом и слышит их.
– Откуда мне знать? Ничего не говорит, хочет видеть тебя.
Нарочито громко, чтобы Мархамат слышала, Вугар ответил:
– Иди и скажи, что я сплю!..
Он начал быстро раздеваться, но не успел снять рубашку, как из-за спины мамы Джаннат показалась сама Мархамат.
– Салам алейкум! Доброго вам утра!
– Алейкум салам!
Мархамат-ханум словно не услышала холодного ответа Вугара и сияющая вошла в комнату:
– Поздно встаете! Молодым людям не положено так долго спать.
– Я не встаю, я ложусь! – не скрывая раздражения, сказал Вугар.
– О, в таком случае это и вовсе нехорошо! – Она бросила быстрый взгляд на груду бумаг, раскиданных по столу. – Ночная работа изнуряет. Надо думать о здоровье, у вас вся жизнь впереди.
От переутомления Вугар с трудом держался на ногах и, наконец, не выдержав и извинившись, опустился на постель.
– Срочная работа, – сказал он. – Нельзя откладывать!
– Здоровье прежде всего, – не унималась Мархамат. – Жить надо весело, получать удовольствие. На тот свет отправимся, ничего с собой не возьмем… Богатство, почести, славу все на земле оставим…
От ее мелкой и глупой философии тошнило, терпение иссякло, и Вугар лишь выжидал минуту, чтобы резко оборвать никчемный разговор. Мама Джаннат угадала его намерения и, хотя гостья внушала ей неприязнь и страх, побоялась, что питомец ее проявит неучтивость, и поспешно сказала:
– Почему стоите? Садитесь, пожалуйста! – И придвинула стул. Повернувшись к Вугару, она стала делать знаки: такое, мол, обращение с гостьей недостойно хозяина.
Мархамат-ханум так торопилась, боясь не застать Вугара, что почти всю дорогу бежала, и ноги ее гудели от усталости. Не дожидаясь приглашения хозяина, она грузно плюхнулась на стул. Бесцеремонность непрошеной гостьи раздражала Вугара и, забыв о вежливости, он грубо спросил:
– Чем могу быть полезен? Простите, я так хочу спать!
Но Мархамат-ханум не собиралась уходить. Удобно усевшись на стуле, она завела длинный разговор:
– Дел у меня к вам нету. Просто шла по вашей улице, дай, думаю, навещу, посмотрю, как живете, узнаю, как самочувствие, хорошо ли отдохнули. Вчера Сохраб говорил, что вы вернулись.
Молчание было ей ответом. Но Мархамат, не смущаясь, продолжала:
– А я ведь на вас обижена…
– За что?
– Ох, и в неловкое же положение вы меня поставили!
– Как это могло случиться?
– Я говорю о квартире. Искала, ходила смотреть, давала задаток…
Вугару очень хотелось прервать ее, ему стоило большого труда удержать резкие слова, готовые сорваться с языка.
– Я благодарен за ваши труды, Мархамат-ханум, но…
– К чему благодарность! Это наш долг, – торопливо сказала Мархамат, явно боясь, что разговор примет нежелательный оборот. – Не моя инициатива, а Сохраба. Кто-то сказал ему, что живете вы в трудных условиях. Вот и поручил мне подыскать. Я долго спрашивала и наконец…
– Напрасно трудились!
Пропустив мимо ушей и эту грубость, Мархамат брезгливым взглядом обвела комнату и, не глядя на маму Джаннат, сказала так, чтобы старуха слышала ее:
– Пусть сестрица не затаит на меня обиды! Ее комната тоже неплохая. Сегодня здесь чистота и порядок, не то что в прошлый раз… Но первый этаж, нет солнца, мало воздуха. Квартирка крохотная, человеку-то тут тесно, как птице в клетке…
– Прекрасная квартира, я привык к ней!
Голос Мархамат-ханум стал приторным, она уже обращалась к маме Джаннат:
– Сестрица, нам известно, как много сделали вы для этих молодых людей. Два года заботились о них, как родная мать! Мы благодарны вам. Придет время, Вугар и Исмет отплатят добром за вашу доброту. А теперь, прошу вас, не считайте их неблагодарными! Им предстоит напряженная работа. Врачи рекомендуют жить на верхнем этаже, где много солнца и всегда светло. Поглядите на Вугара. Желтый, бледный, можно подумать – желтухой болен. А все потому, что тут мало воздуха, темно!
Скрестив руки на груди, мама Джаннат стояла испуганная, робкая, опустив голову. Самое горькое то, что в словах Мархамат-ханум она чувствовала некоторую долю правды.
– Им лучше знать, – жалобно сказала она. – У меня нет такого права, сказать «уходи» или «оставайся»… Пусть сами решают…
Вугар решительно вмешался в разговор:
– Я еще раз выражаю свою благодарность и вам и профессору. Но повторяю: отсюда никуда не уйду! Мне тут удобно.
Мархамат, направляясь сюда, дала себе слово быть сдержанной до конца и кротко сносить все резкости Вугара, понимала, что иначе ничего не добьется.
– Я все знаю. Не хотите обидеть Джаннат-баджи. Вы благородный человек, настоящий мужчина. Но так складываются обстоятельства. Разве кто-нибудь посмеет осудить вас?
– Разговор о квартире окончен! – тоном, не допускающим возражения, прервал ее Вугар. – Вы хотите еще что-нибудь сказать?
– Хочу! – резко крикнула Мармахат, поднимаясь со стула. – Хочу сказать несколько слов о девушке, на которой вы собираетесь жениться!
Вугар насторожился. Эта бессовестная женщина ничего хорошего про Арзу не скажет. Но откуда она знает ее?
– Известно ли вам, что девочку взяли из детдома? Нынешние родители удочерили ее, потому что у них не было своих детей!
Вугар насмешливо улыбнулся, сохраняя внешнее спокойствие:
– Быть сиротой не позор, Мархамат-ханум! Я тоже сирота.
– Сирота сироте рознь! Ваша Арзу – незаконнорожденная!
Слово «незаконнорожденная» больно ударило Вугара. Кому приятно слышать подобные вещи о любимом человеке? Видно, Мархамат ни перед чем не остановится, лишь бы запятнать Арзу. Понимая ее подлый замысел, он сказал хладнокровно:
– Грязная ложь. Я не собираюсь придавать значения пустым выдумкам. Но даже если бы ваши слова оказались правдой, чем виноват ребенок? И почему вас это может тревожить? Ума не приложу, какое вам дело?
Мархамат явно начинала злиться.
– Забываете одно обстоятельство: вы аспирант Сохраба Гюнашли. За каждый ваш поступок отвечает профессор. Нашу семью знает весь Баку. До сих пор о нас не могли слова плохого сказать. А теперь?
С первой секунды, как Мархамат переступила порог его комнаты, Вугар не сомневался, какая цель привела ее сюда. И сейчас ему нетрудно было догадаться, что таится за ее словами. Отвернувшись, он поправил подушку, откинул одеяло и стал расстегивать рубашку. Яснее нельзя было показать, что разговор окончен и пора, мол, тебе уходить. Но Мархамат не пожелала понять столь явного намека и заговорила как можно мягче и доверительнее:
– Помните пословицу: «Если мать на дерево лазила, дочь будет на ветвях сидеть»? Пословицы рождает жизнь. Ваша девушка до знакомства с вами знала еще двух парней. А скольких еще узнает?
Нервы Вугара были натянуты до предела.
– Пусть так! – крикнул он. – Я люблю ее! А вас это не касается! Оставьте меня в покое! Убирайтесь!
– Что, что? – только и могла выдохнуть Мархамат. Глаза ее выкатились. – Это ты мне говоришь?! – в ярости крикнула она. – Пожалеешь! Неблагодарный!
Как пробка она вылетела из комнаты. Вугар слышал со двора ее удаляющиеся шаги и, дождавшись, пока они стихнут, разделся и лег в постель. Но вот беда: глаза, сами собой смыкавшиеся до прихода Мархамат, не желали закрываться, мысли одна мрачнее другой лезли в голову. Кажется, Мархамат все же удалось заронить сомнения в его сердце. «Какая глупость, что я третий жених! Сочинить все можно…»
Глава четырнадцатаяОни познакомились теплым весенним вечером. Стихли мартовские ветры, стройные чинары, рядами выстроившиеся вдоль бакинских улиц, зеленели первой листвой, а во дворах и палисадниках на алычовых деревьях один за другим раскрывались белые чашечки бутонов.
Вугар тогда заканчивал университет и писал диплом. Целыми днями просиживал он в библиотеках. Однажды дольше обычного задержался в Центральной библиотеке. А когда собрался уходить, с удивлением увидел, что остался один. Сложив в папку книги и тетрадки, он сбежал в вестибюль, протянул гардеробщице номерок. Чуть раньше к вешалке подошла незнакомая девушка. Гардеробщица принесла ее пальто, и Вугар без всякой задней мысли, просто из вежливости, предложил девушке свою помощь. Она обернулась и с испугом в упор взглянула на парня, непонятно откуда появившегося.
– Спасибо, не беспокойтесь…
– Какое же беспокойство! – Вугар отложил папку и, взяв из рук гардеробщицы пальто, подал девушке.
Она оделась, отошла к зеркалу, и Вугар тотчас забыл о ней. В те годы его ничто не интересовало, кроме занятий. В кино, театрах, на вечеринках он бывал редко. А уж встречаться с девушками, влюбляться – такое ему и не снилось. Наука и только наука!
Надев пальто и взяв шапку, Вугар пошел к выходу и в дверях снова столкнулся с незнакомкой. Пропустив ее вперед, он, все так же ни о чем не думая, спросил:
– Вам далеко идти?
Девушка повернулась, и он только сейчас заметил, как она красива.
– А почему это вас интересует? – в голосе ее не слышалось прежнего испуга и настороженности.
Вугар и сам не знал, зачем он задал этот вопрос.
– Да так, – смущенно ответил он. – Подумал, может далеко живете, время позднее…
Девушка искоса взглянула на него, улыбнулась и ничего не ответила. Ее насмешливый взгляд окончательно поверг Вугара в смятение.
– На улице ночь… – продолжал он заикаясь. – Идти одной рискованно. Да вы не бойтесь меня… И, пожалуйста, не думайте обо мне плохо…
– А я ничего не боюсь! – храбро ответила девушка. – И ходить по улицам одна не боюсь, и вас тоже…
Кажется, он попал в дурацкое положение! Во всем виноват его глупый язык. Надо было перейти на другую сторону и спокойно идти своей дорогой. Теперь оставалось одно – молчать…
– Если я не ошибаюсь, вы учитесь в университете? – спросила вдруг девушка.
– Да, – поспешил ответить Вугар и задал встречный вопрос: – Вы тоже?
Усмехнувшись, она утвердительно кивнула головой.
– На каком курсе?
– В этом году поступила.
– А факультет?
– Исторический.
– Да-а-а… – неопределенно протянул Вугар, не зная, что еще сказать. Хорошо, что дорога оказалась короткой, не то измучился бы, подыскивая темы для разговора.
– Простите, вот и мой автобус! – И, бросив его, растерянного и смущенного, девушка весело побежала к автобусной остановке.
Искренне обрадовавшись, что она наконец исчезла и все окончилось благополучно, Вугар с легким сердцем продолжал свой путь. Но помимо воли он то и дело мыслью возвращался к новой знакомой, вспоминал ее улыбку, интонации голоса. Впрочем, на этом все кончилось, и несколько дней он не вспоминал о случайной встрече, не испытывая ни малейшего желания увидеться снова. Дипломная работа отнимала все время, он ходил из одной библиотеки в другую, разыскивая нужные книги, часами просиживал в читальных залах, делал выписки. Но вот однажды…
Как всегда, с утра Вугар пришел в Центральную библиотеку и, получив книги, уселся за стол. Сколько прошло времени, он не знал, но вдруг что-то заставило его поднять голову. Показалось, кто-то шепнул: «Оторвись от книги, погляди, кто сидит рядом с тобой…» Вугар огляделся и увидел за соседним столом ту самую девушку, с которой так неудачно пытался завязать знакомство. Она сидела облокотившись о стол. Надо же так случиться, что в ту минуту, когда Вугар взглянул на нее, она подняла глаза. Встретившись взглядом, они на мгновенье замерли, легкая улыбка пробежала по ее губам, и, кивнув друг другу, они шепотом поздоровались. Прошло несколько минут, Вугар снова поднял глаза, и снова их взгляды встретились. Строчки почему-то стали сливаться, каждые две-три минуты Вугар оборачивался, но девушка, словно ее кто обидел, сидела не поднимая голову, уткнувшись в книгу. Ну что ей стоило на мгновенье взмахнуть густыми ресницами и, взглянув на Вугара, улыбнуться милой своей улыбкой? Может, мгновенный взгляд остудил бы его горячее сердце?
Впрочем, и взгляд и улыбка ее отныне принадлежали Вугару. Он унес их с собой в общежитие, чтобы и ночью, ворочаясь на койке, то и дело вспоминать. Еле дождавшись утра, он побежал в библиотеку. Глаза беспокойно обежали зал, – на этот раз он искал не свободное место, а ее… Вугар вздрогнул. Неужели? Давно-давно дал он себе клятву, что, пока не приобретет высшего образования, не будет иметь своего дома и своего хлеба, близко не подойдет ни к одной девушке. Влюбиться, жениться, сколотить семью никогда не поздно. На последнем курсе он, казалось, начисто забыл, что существует слово «любовь». Одна мечта, дерзкая и настойчивая, владела им – поступить в аспирантуру. Кажется, преподаватели разделяли его стремление. И в деканате не возражали. Неужели он станет ученым? Отныне его радость, его счастье – в научных успехах, в напряженном творческом труде. Казалось, осуществись мечта, попади он в аспирантуру – и ничего больше в жизни не надо! Делить сердце на две половины, храня в одной любовь к науке, а в другой любовь к женщине, казалось ему кощунством. Нет, он не позволит, чтобы любовь свила в его сердце уютное гнездышко. Он запретил себе даже думать о ней. И, если Исмет возвращался поздно и с улыбкой рассказывал о своих любовных похождениях, Вугар, не то шутя, не то серьезно, напоминал строки великого Физули: «Береги себя от горестей любви, ибо любовь бедствие души». Так неужели и его душу настигло «бедствие»? Неужели рассекли сердце на две половины? Вугар не на шутку перепугался. Надо срочно принимать решительные меры и в самом зародыше истребить странное, томительное чувство, именуемое любовью.
Несколько дней он вел жестокую войну с самим собой. Не разрешал себе поднимать головы, по читальному залу проходил не оглядываясь. Все было тщетно, – ее взгляд, улыбка неотступно стояли перед ним. Он перестал посещать Центральную библиотеку. Если не увидит ее несколько дней, конечно же забудет! Подальше от соблазна! Но ничего не помогало. Тоска одолевала его, он не мог сосредоточиться, гулкое биение сердца отдавалось в ушах. Раньше, отправляясь в Центральную библиотеку, он надеялся увидеть ее, и надежда приносила успокоение. А теперь… Он снова пошел в Центральную библиотеку. Но желанный покой на возвращался. Ему не нужно было оглядывать зал, чтобы узнать, здесь она или нет. Ее шаги он слышал сразу, словно долгие годы изучал ее походку. Только у нее так стучали каблучки. И едва она входила в читальный зал, сердце его начинало бешено колотиться и, не умещаясь в груди, рвалось, как птица из клетки. Теплые, убаюкивающие волны омывали тело. А когда она уходила, его словно окатывали ледяной водой. Противный холодный пот выступал на спине и груди, он сидел оледенелый, несчастный, устремив тоскующий взгляд на дверь, за которой скрылась она. Все это было бы ничего! Но, окончательно потеряв над собой власть, Вугар как тень стал ходить за девушкой. Едва чувствовал, что Арзу собирается уйти из библиотеки, он вскакивал и спешил опередить ее. Бежал в раздевалку и, притаившись в углу, смотрел, как она подходит к гардеробщице, берет пальто. Теперь у него не хватало смелости подойти к ней и предложить свои услуги. Жадными глазами смотрел он, как она одевается, отворяет дверь, выходит. Лишь проводив ее взглядом, он возвращался в читальный зал.
Но вот настал день, когда они снова заговорили друг с другом. Вернее, заговорил Вугар. Он до сих пор не мог понять, откуда у него взялась смелость. Как всегда, стоял он в углу и смотрел, как одевается Арзу. Вот она направилась к двери, и тут как будто кто-то толкнул его, он бросился вперед и преградил ей путь.
– Почему вы сегодня так рано уходите? – волнуясь и задыхаясь, спросил Вугар.
– Как я должна истолковать ваш вопрос? – Милая улыбка тронула ее губы. – Разве нельзя?
От смущения Вугар покраснел, уши загорелись.
– Нет, вы, конечно, можете уходить, когда вам заблагорассудится… Он помолчал, чувствуя всю неловкость создавшегося положения. – Просто я думал, может быть… – Он замялся, не находя слов.
– Если вас очень интересует, – усмехнувшись сказала Арзу, – я могу объяснить. Все, что было нужно, я прочла и сейчас хочу пойти в кино. Когда у меня есть свободное время, я всегда хожу в кино.
– Одна?
– Одна! – Ее приветливая улыбка стала насмешливой, а голос неожиданно грубоватым. – Почему, собственно, вы так часто повторяете: одна, одна? И в прошлый раз тоже… Я же говорила вам, что не боюсь ходить одна!
Он помолчал, почему-то чувствуя себя униженным. Арзу помрачнела, видно, была недовольна собой. «Дурацкий язык, произносит совсем не то, что на душе!» – подумала она и, чтобы исправить оплошность, быстро сказала, стараясь быть как можно вежливее:
– Я очень люблю кино. Люблю и документальные фильмы и художественные. Видишь незнакомые страны, города, узнаешь жизнь людей, их прошлое…
– Понятно, – коротко сказал Вугар. У него вдруг пропала охота продолжать беседу, которую он сам затеял. – Вероятно, ваше пристрастие имеет отношение к избранной специальности?
– Нет, – решительно запротестовала Арзу. – Конечно, я с удовольствием смотрю фильмы исторические, по этнографии. Это естественно для человека, любящего свою специальность. Но замыкаться в рамки профессии нельзя. Двадцатый век требует всесторонних знаний и широких интересов.
Вугару казалось, что она подсмеивается над ним, стараясь подчеркнуть свое превосходство. «Поискал бы себе другую, я тебе не пара…»
Негромкий мелодичный смех Арзу прервал его грустные размышления:
– Простите меня, просто я хочу сказать, что жизнь это не только лаборатория, где совершаются химические таинства…
Сомнения не оставалось: она смеялась над ним! И он с обидой сказал:
– Не понимаю…
– Что ж тут не понятного? – Арзу гордо вскинула голову и, улыбнувшись, взглянула Вугару в глаза: – Сидеть целый день в лаборатории, а из лаборатории бежать в библиотеку, ничего не видеть, не знать, что происходит вокруг, – ну можно ли так жить?
От удивления Вугар моргал глазами. Откуда ей известно, что он живет именно так? Кто дал ей право смеяться над ним? Он хотел спросить об этом, но побоялся, что она опять не так истолкует его слова.
– На правду нельзя обижаться! Какой вы мрачный, замкнутый! Если смолоду не измените характер, трудно придется. Ученый-сухарь – есть ли существо неприятнее? Студенты не будут любить вас…
Арзу засмеялась. Кажется, она просто хотела растормошить его. Эта мысль обрадовала и успокоила Вугара.
– Видно, замесили меня из плохого теста, – осмелев сказал Вугар. – Где уж тут менять характер…
– В вашем возрасте перемениться нетрудно, – живо откликнулась Арзу. Психологи утверждают, что человек в любом возрасте может себя перевоспитать. Конечно, если есть воля…
– А что делать безвольному?
– Волю тоже нужно воспитывать…
– А если нет сил?
– Тогда надо слушать советы умных людей!
– Да-а-а, – безнадежно вздохнул Вугар. – Характер советами не изменишь…
– Есть еще выход. Хотите, я возьму над вами шефство? У меня в этой области есть кое-какая практика! Когда в школе училась, приходилось брать шефство над лентяями…
– Вот это другой разговор! Буду счастлив стать вашим подшефным.
Арзу вдруг умолкла, словно не она минуту назад предлагала Вугару перевоспитать его. Язык окостенел, глаза растерянно бегали, на щеках выступили алые пятна. Не предполагала, что шутка так обернется, и незнакомый молодой человек примет всерьез шутливое предложение! Но Вугар не собирался упускать неожиданно открывшуюся перед ним возможность.
– Ну, с чего начнем? – весело спросил он. – Готов приступить к выполнению ваших указаний!
В ответ Арзу лишь повела округлыми плечами.
– Может, для начала вы будете так любезны и возьмете меня в кино? настойчиво продолжал Вугар.
– Что ж, не возражаю! – после некоторого колебания ответила Арзу и продолжала прежним, чуть высокомерным тоном: – Этот фильм вам будет весьма полезен. Он об африканских джунглях! Вы сможете узнать кое-что, относящееся к вашей профессии. Естественный каучук, которым сейчас так интересуются химики, в древние времена получали из сока гевейского дерева, а растут эти деревья, как известно, в тропиках!
– Каучук меня не интересует, – улыбнулся Вугар. – Я работаю в иной области.
– И это мне известно! – Арзу явно не имела желания углубляться в дебри его работы, сейчас ее интересовало другое. Взглянув на большие золотые часы, поблескивающие на руке, она заторопилась: – Раз уж решили идти, быстро поднимайтесь наверх, забирайте книги – и пошли! Сеанс скоро начнется.
– Я мигом! – обрадовано крикнул Вугар и кинулся в читальный зал.
Так началась их дружба. Иногда они ходили в кино, порой гуляли в приморском парке или встречались на бульваре. И вдруг однажды неожиданно для самих себя обнялись и долго не разнимали рук… Никто из них не произнес слово «люблю», да и зачем? Глаза, руки, губы давно твердили об этом…
Теория Вугара, что любовь – бедствие души, потерпела крах. Теперь он не представлял себе, как мог бы работать, не будь разговоров с Арзу, прогулок, споров. Казалось, его любовь к ней оттачивала мысль, обостряла восприятие, освежала память. Он не знал усталости… А если уставал или что-нибудь не ладилось в работе, он думал о том, что должен добиться победы, потому что от этого зависит его счастье с Арзу. И ему все удавалось. Если же приходилось трудно, шел к ней и всегда находил поддержку.
И о такой девушке, с душой чище снега на горной вершине, Мархамат-ханум посмела говорить гадости! Какая мерзость!
И все-таки он ловил себя на том, что слова Мархамат, как медленно действующий яд, впитываются в его сердце. Бессонница, усталость и волнения минувшего дня сделали свое черное дело. Здравый смысл покинул его. «Если в словах Мархамат таится хоть малая доля правды, почему Арзу до сих пор сама не рассказала обо всем? Надо пойти к ней, спросить, узнать… – лихорадочно думал он. – Все могу вынести – лишения, трудности, только не запятнанную честь…»
Он вскочил с постели и, не отвечая на недоуменные вопросы мамы Джаннат, выбежал из дома.
* * *
Издавна повелось в нашем городе воскресный день посвящать генеральной уборке. Особенно в тех домах, где женщины всю неделю трудятся на предприятиях, в учреждениях или в школах. Как осудишь их за это?
Арзу и Ширинбаджи встали ни свет ни заря и, не выпив даже стакана чая, принялись за работу. Весь дом перевернули вверх дном, – вещи разбросаны, мебель сдвинута, словно война прошла…
На голос Вугара вышла Ширинбаджи. С балкона пригласила она его зайти в дом, а когда он отказался, настаивать не стала, – зачем зазывать гостя, когда в доме беспорядок?
Арзу выбежала в поношенном домашнем халатике. В стоптанных домашних туфлях с потрескавшимися лакированными носками, с обвязанной полотенцем головой она выглядела забавной и трогательной. Увидев ее, Вугар не сдержал невольной улыбки. Как она обрадывалась! Не будь посторонних, верно, бросилась бы ему на шею. Ее радость окончательно сбила с толку Вугара, он не сразу вспомнил, что привело его сюда в столь неурочный час. Но замешательство длилось мгновенье. Холодно и неприязненно он сказал:
