Текст книги "Когда молчит совесть"

Автор книги: Видади Бабанлы

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 34 страниц)

Глава четвертая

Когда Вугар вышел из гостеприимного дома Арзу, узкие улочки были пусты и тихи. Плоские ветхие домики, тесно прижавшиеся друг к другу, маленькие дворики с высокими заборами мирно дремали в ночной мгле.

Он дошел до конца улочки, вьющейся, как горная тропинка, и в недоумении остановился на перекрестке. Куда идти? Эти похожие друг на друга, мощенные голышом переулки могли запутать кого угодно, – где начало, где конец? Нет, вино тут ни при чем! Вугар старался припомнить, по каким именно переулкам несколько часов назад вела его Арзу. Но сколько он ни вспоминал, все было тщетно. И он пошел наугад, прямо по переулку. Тот привел его в другой переулок, еще уже и темнее. Вугару стало не по себе, он ускорил шаг, потом побежал и бежал так, словно за ним гнались. Наконец этот переулок, внушивший ему страх, кончился, он увидел яркие фонари, и Вугару показалось, что миновала темная ночь. Небо сразу стало светлым и легким. И дома другие – четкие, живые. Все словно ожило, задвигалось. Прошло уныние. Еще минуту назад он был уверен, что до утра не сможет выбраться из лабиринта переулков, и вот…

Выйдя на ярко освещенную улицу, что шла от здания Бакинского Совета в крепость, Вугар замедлил шаг. Здесь начинался новый Баку. Какая разница! Он вспомнил песенку «Бакинские вечера». И правда, как красиво! Огромные дома, один лучше другого, стояли ровно, ладно, словно в шеренге. Тенистые аллеи, высокие ветвистые деревья, сады и скверы, ярко освещенные площади, чистые и просторные, – все было залито светом. Электрические фонари, разгоняя ночной мрак, радостно перемигивались, и их лучи отражались на мокром асфальте, только что политом, растекаясь желтыми отблесками. Казалось, улицам нет конца.

Вугар не мог отвести взгляда от новых кварталов, так внезапно открывшихся перед ним. Скоро семь лет, как он живет Баку, а вот до этого мгновения никогда с такой остротой не ощущал красоты прославленного города. Что случилось? Почему именно сегодня распахнулось его сердце и душа наполнилась гордостью за свой город? Может, во всем виновато вино? Впрочем, о вине Вугар не подумал. Тихим шагом прошел он через крепостные ворота и очутился перед зданием Бакинского Совета. Медленно пробили часы… Было два часа ночи. Всегда людная, шумная Коммунистическая улица пустынна и безмолвна. Изредка проскользнет мимо одинокая машина. Улица отдыхала, уснув крепким сном…

Какой покой! После шумной вечеринки тишина спящего города была особенно приятной. Вугар расстегнул ворот, и легкая ночная прохлада, забравшись под рубашку, ласково приникла к разгоряченной груди. Вугар ощутил во всем теле необыкновенную легкость.

Он шел вниз по Коммунистической. Величественное здание старого университета возникло перед ним. Неожиданно для самого себя он остановился. Студенческие годы, проведенные здесь, всплыли в памяти. И ему вдруг стало грустно. Эта дощатая дверь, эти толстые каменные стены – как много связано с ними! Кто сосчитает, сколько раз за пять лет учебы открывал и закрывал он эти двери? Сколько раз спускался и поднимался по широким мраморным ступеням? Сколько раз потел, краснел, волновался, сдавая зачеты и экзамены? Сколько раз уходил с экзамена огорченным, а сколько веселым и радостным?

Вугар привстал на цыпочки и через изгородь оглядел ту часть здания, где разместился химический факультет. С грустью пытался он отыскать окно аудитории, где с такой жадностью слушал лекции профессоров, казавшихся ему недосягаемыми божествами.

Но свет в окнах давно погас, все они были темными и одинаковыми. Вугар вздохнул и продолжал свой путь. Ночная тишина убаюкивала, как в колыбели, сердце было переполнено любовью к Баку. Ему хотелось без конца бродить по улицам и бульварам, переулкам и скверам, ходить и ходить, шаг за шагом по-новому открывая свой город…

Возле сада Сабира он снова остановился и застыл в неподвижности. Глядя на него, можно было подумать, что еще один памятник возник на улице. Куда он идет? Почему не торопится? Ведь дома его весь вечер с нетерпением ждет Исмет! Он Уверен, что прямо от профессора Вугар вернется домой и принесет ему весточку от Алагёз. Сколько времени прошло с того часа, когда Вугар вышел из дома профессора? Ну конечно же, Исмет на спит! Какой влюбленный уснет, дожидаясь вести от возлюбленной? Сердце Вугара тревожно и виновато» забилось. Куда девалось спокойствие? Он знал, как нетерпелив молочный брат, знал свойство его характера – муху превращать в слона. Из-за какой-нибудь мелочи, на которую иной человек и внимания бы не обратил, Исмет мог по нескольку дней не разговаривать с Вугаром. Он обижался, сердился, и помириться с ним бывало так трудно! Если Исмет узнает, что Вугар не передал письмо Алагёз, он, что называется, полезет в бутылку и бог знает какие оскорбительные слова наговорит. Радость минувшего дня померкла, точно не было ни профессорского дома, ни веселой вечеринки у Арзу.

* * *

Вугар и Исмет снимали комнату на Первомайской улице у одинокой старухи Джаннат. Минувшая война принесла горе в каждую семью. Нет человека, нет очага, не испытавшего ее ударов. Жестоко обошлась судьба с Джаннат. Мужа и двух сыновей проводила она на фронт, а когда смолкли сражения, никого не встретила. Даже вести об их гибели не получила, словно канули в вечность самые дорогие люди… Молодая, красивая, статная женщина, так гордо и твердо ступавшая по земле, превратилась в сморщенную старуху – кожа да кости. Но силы человека поистине не знают предела. Шло время, и к Джаннат возвращалась надежда. Она не верила в гибель близких. Как это может случиться, что они погибли? Все трое сразу… За что «справедливый аллах» мог так жестоко покарать ее? И даже когда наконец пришли извещения о смерти, она продолжала надеяться. «Просто совпали имена и фамилии», утешала себя Джаннат. Надежда – великий исцелитель. Джаннат спрятала извещения поглубже в старый, полученный еще в приданое сундук, который почти никогда не открывала, и снова стала ждать: вдруг кто-нибудь вернется? «Пути господни неисповедимы, – говорила она себе. – Может, они попали в плен, им удалось бежать; и они находятся в чужих краях. Оттуда так далеко до дома! Аллах всесилен, если захочет, то в один прекрасный день распахнутся двери, и я увижу на пороге моих дорогих…»

Прошло еще пять лет, и раны Джаннат стали затягиваться. Она смирилась со своей судьбой. Но одиночество с каждым днем тяготило все больше, тоска разрывала сердце. Работать становилось труднее: горе и старость – есть ли у человека враги страшнее? Джаннат ушла на пенсию. Но как жить одной? Не ровен час, умрешь, никто даже не узнает о твоей смерти. Она пустила квартирантов – студентов, приехавших в Баку из далеких селений.

Отворились двери опустевших комнат, в доме Джаннат снова зазвучали мужские голоса. Стены, как отравой пропитанные – слезами и горем, услышали веселый молодой смех. Джаннат казалось, что она снова обрела семью. Теперь улыбка то и дело мелькала на ее постаревшем лице. Походка вновь стала быстрой и бодрой. Кончилось одиночество! Джаннат от души привязалась к своим квартирантам, заботилась о них, изливая всю нерастраченную материнскую нежность. И пусть семья ее каждые три-четыре года менялась, студенты, заканчивали учебу, уезжали, на их место приходили другие, чувства Джаннат оставались неизменными. Она и новых жильцов любила так же преданно и нежно, так же заботилась о них, и они не называли ее иначе, как «мама Джаннат». Мама Джаннат даже завела своеобразный «семейный альбом», куда вклеивала портреты всех своих питомцев. Когда ее навещали друзья, она неизменно доставала альбом и, бережно перелистывая страницу за страницей, говорила с гордостью: «Этот парень живет сейчас в таком-то районе, учитель. Женился, у него несколько детей. Да пошлет ему аллах хороших внуков! А эта девушка работает главным врачом. Хорошая девушка, благородная, воспитанная. Дай бог ей счастья и много-много детей, аминь! А вот этот лучше всех, он любил меня как родную мать, теперь трудится на заводе главным инженером. О нем часто пишут в газетах. Пусть удача сопутствует ему, пусть всегда люди слышат о нем только хорошее. А этот – знатный буровой мастер, добывает нефть с морского дна. Да хранит его аллах!»

Так говорила Джаннат о своих квартирантах, а вернее сказать, о своих воспитанниках. Она гордилась ими, помнила по именам. Надо быть справедливыми: и они не забывали Джаннат. Каждый раз, приезжая в Баку, навещали, привозили гостинцы, а в праздники обязательно поздравляли – кто подарок пришлет, кто телеграмму. Как радовалась бедняжка Джаннат этим скромным проявлениям внимания!

Конечно, были среди студентов и такие, что, уехав, забывали ее заботы и не писали Джаннат, не навещали ее. Но Джаннат и о них помнила, и хотя порой сетовала на невнимание, но всегда в молитвах своих просила аллаха послать им счастье.

Вугар и Исмет второй год жили на квартире у мамы Джаннат. Она полюбила их, как любила всех своих питомцев. Но особенно привязалась она к Вугару. Кроткий, вежливый, он умел расположить к себе людей. Но была и еще одна причина, по которой Джаннат отдавала ему предпочтение: Вугар рос круглым сиротой.

Мать Вугара умерла, когда он еще лежал в пеленках – ему едва минуло полтора месяца. Сердобольные соседки, у которых были грудные дети, по очереди приходили кормить малыша. А когда Вугар немного подрос, его по решению старейших отдали на воспитание вдове Шахсанем, дальней родственнице отца. После смерти мужа Шахсанем осталась с двумя детьми; младшего, Исмета, еще не отняла от груди. Решение старейших закон, и Шахсанем приняла сироту с открытым сердцем. Она заботилась о нем так же, как о своих, а любила даже больше родных детей – жалела. Порой ей начинало казаться, что и этого, третьего она выносила под сердцем. Первые годы отец Вугара регулярно присылал деньги на содержание сына. Но Вугар не помнил его. По рассказам знал, что отец работал в далеком селении учителем и раз-другой в год приезжал повидаться с сыном. Когда началась война с белофиннами, его призвали в армию. А позже, на полях сражений Великой Отечественной войны, пал он смертью храбрых. От отца у Вугара остались лишь пожелтевшая от времени фотография да такие же пожелтевшие листки фронтового письма, навечно сохранившие тепло отцовского сердца…

Мама Джаннат была женщина любознательная. Судьба квартирантов живо интересовала ее. Едва новый жилец переступал порог дома, она приступала к расспросам – откуда родом, кто родители. Короткую, но печальную историю Вугара ей рассказал Исмет. Мама Джаннат расчувствовалась. Сиротство, одиночество – кому, как не ей, так много и несправедливо перестрадавшей, понять всю горечь этой судьбы? Теперь она подолгу молчала, глядя на Вугара, и порой ей казалось, что он чем-то напоминает ее младшего сына, Рамиза. Шли дни, и это сходство проступало все отчетливее. Однажды она, забывшись, даже назвала его Рамизом… А по ночам вспоминала «младшенького» и, укрывшись одеялом, долго и беззвучно плакала.

Забота Джаннат была истинно материнской. Не успеют погаснуть звезды на небе, а она уже на ногах, кипятит чай, готовит завтрак. Джаннат обстирывала своих питомцев, убирала их комнаты, хотя это не входило в ее обязанности. А по вечерам, если кто-нибудь из ребят задерживался, не ложилась спать, прислушиваясь к каждому шороху, беспокоилась, ерзала на своем стареньком стуле, – как знать, уж не случилась ли беда? Потом подолгу стояла у окна, то и дело выходила на улицу поглядеть – не возвращается ли? А когда запоздавшей наконец появлялся, она хлопотала, суетилась, стараясь поскорее и повкуснее накормить его. Лишь убедившись, что ее питомец сыт, укладывались спать…

Вот и сегодня Джаннат сама открыла дверь Вугару.

– Почему так поздно? – с тревогой спросила она. – Где был, сынок?

– В гостях, мама Джаннат, прости, что причинил тебе беспокойство.

– Ничего, ничего, родной мой! Сказать по правде, я уж так тревожилась! Но ты вернулся, и тревоги моей как не бывало… Все думала: где-то мой сынок, что с ним? Спросила Исмета, он что-то невнятное пробормотал. Ты ведь знаешь его характер! Чуть чем недоволен, насупится и молчит. Девять раз спроси, только на десятый ответит! С вечера бурчит что-то себе под нос, а как понять – что?

Вугар мысленно улыбнулся. «Видно, здорово зол! – подумал он – Помилуй аллах, затеет ссору…»

– Исмет не спит еще? – спросил Вугар.

– Полчаса назад не спал. Я ему чай принесла, не стал пить. Кто его обидел, ума не приложу. Может, сейчас уснул, бедняга.

Вугар не стал объяснять, что было причиной злости Исмета, только пожал плечами:

– Не знаю, мама Джаннат, ничего не знаю. Скрытный он у нас…

А про себя подумал: «Да, видать, без ссоры не обойтись. Надо во что бы то ни стало успокоить его, не то все мои радости пойдут насмарку».

* * *

Исмет лежал лицом к стене, натянув на голову одеяло. Скомканная одежда валялась в ногах. Вугар насторожился. Обычно Исмет был очень аккуратен. Каждая вещь имела у него свое место. С вечера он отглаживал брюки, рубашку, галстук, чистил пиджак и шляпу (еще на третьем курсе он стал носить шляпу!), наводил лоск на ботинки и бережно прятал все в платяной шкаф. А сегодня одежда смята, разбросана, – значит, сердит и взволнован не на шутку.

Вугар подошел к постели и нагнулся над своенравным братом.

– Салам, Исмет! – громко проговорил он.

Исмет молчал.

– Послушай меня, Исмет! – Вугар говорил все громче. – Ну, не прикидывайся спящим, я же вижу, что ты не спишь!

Исмет словно воды в рот набрал. Вугар сел на край постели, взял его за плечи и тряхнул:

– Перестань! К чему дуться по пустякам? Проснись, мне надо поговорить с тобой…

Исмет не проронил ни звука.

– Ты ведь не знаешь, где я был, почему задержался. Сначала выслушай меня, ну, а если я виноват…

Гробовое молчание было ему ответом. Тогда Вугар, не обращая внимания на упрямство Исмета, начал рассказывать:

– Знаешь, что со мной приключилось? Вышел я от профессора и хотел вернуться домой, но так случилось, что пришлось зайти к Арзу. Встань, я расскажу тебе подробно!

– Припрячь для себя свои подробности! Они тебе еще пригодятся, обиженно процедил Исмет. Голос его был глухим, словно доносился со дна глубокого колодца.

– Тебе тоже пригодятся… Не упрямься, вставай, потолкуем!

– Отстань!

– Не отстану! Не брат ты мне больше, если тебя не беспокоит моя будущая семейная жизнь.

– А моя жизнь тебя интересует? Спроси у себя!

– Спрашивал. Отвечаю и тебе и себе: я ни в чем не виноват!

– Чист, как ангел небесный!

– Да, чист перед тобой, как родниковая вода!

Исмет продолжал лежать, укрыв голову одеялом, и только громкое сопение оглашало комнату. Потом он резко повернулся и все так же, не снимая одеяла, уткнулся лицом в подушку, желая дать понять, что разговор окончен. Но Вугар не унимался. Он навалился на Исмета, забрался рукой под одеяло и стал щекотать его.

– Ты что, белены объелся, спать человеку не даешь! – ворчал Исмет, стараясь освободиться от Вугара.

Но Вугар сдернул одеяло и швырнул на пол.

– Да, я объелся белены! Хочешь, подеремся!

Исмет и вправду был настроен драчливо. Ловко, как кошка, он повернулся и сел на постели. Вугар, ласково улыбаясь, смотрел на него. Исмет ответил ему разгневанным взглядом. Он подобрал с пола одеяло и прошипел, как разъяренная змея:

– Ты пьян!

Вугар был хитер и знал, как смягчить сердце брата. На все лады он начал расхваливать Алагёз.

– О, брат мой, какой у тебя великолепный вкус! Какой меткий и зоркий глаз! Знаешь, я раньше не всматривался в нее. А сегодня понял – это ангел! Прелесть… Я разбудил тебя, чтобы поздравить и сказать: она произвела на меня неизгладимое впечатление…

Исмет только и ждал подобных слов. Он таял, как воск на огне. От гнева и следа не осталось. Глаза загорелись, губы расплылись в улыбке.

– Она понравилась тебе? Да?

– Понравилась! Это не то слово! Удивительная девушка!

– Ты близко видел ее?

– Так, как тебя! Пришел, а у них на стол накрывают. Хотел уйти, но меня пригласили к обеду…

– Не тяни резину! Меня подробности не интересуют. Говори по существу.

– По существу? Изволь! Познакомили нас…

– И все?

Вугар запнулся. Исмет явно ждал другого ответа. Неожиданно пришла на помощь мама Джаннат. Приоткрыв дверь, она заботливо спросила:

– Вугар, дорогой, ты не голоден? Может, разогреть ужин?

– Ах, мама Джаннат, – рассердился Исмет, – как ты не кстати! У нас такой важный разговор! Может ли человек после званого ужина вернуться голодным?

– Почему не может? Разве не случается, что на званых ужинах человеку не до еды?

– Не на таком ужине он был! У любимой девушки, понимаешь?

– У девушки? – растерянно переспросила мама Джаннат. – У какой девушки, сынок?

– У Арзу! – продолжал сердиться Исмет. – У своей возлюбленной! Опять непонятно?

– Теперь понятно, сынок, – растерянно и смущенно пробормотала мама Джаннат.

Грубые ответы Исмета огорчили ее, но она подавила обиду и, легко шагнув к Вугару, спросила взволнованно:

– Почему же ты ничего не рассказал до сих пор? Говори толком, как тебя приняли в ее доме, как встретили? Ну?

– Хорошо приняли! Просто великолепно! – опять ответил за Вугара Исмет. – А теперь иди и отдохни, дай нам спокойно поговорить!

Мама Джаннат ничего не ответила и покорно, опустив голову, вышла из комнаты. Исмет вскочил с кровати и захлопнул за ней дверь. Снова усевшись на кровати, он поджал под себя ноги и вопрошающе взглянул на Вугара:

– Ну, а дальше?

– Дальше… Дальше… Между нами говоря, ты сейчас поступил очень плохо. За что ты оскорбил маму Джаннат?

– Не отвлекайся! Говори, что было потом? Что ты увидел и услышал в этом доме?

– Разве я мало рассказал?

– Обо мне разговор не заходил?

– Да нет, не было повода…

Исмет снова насупился и помрачнел.

– А письмо? Ты передал?

Вугар молчал. Положение снова создавалось щекотливое. Он быстро соображал, что ответить Исмету, как успокоить его, и не мог ничего придумать, – Вугар не умел врать. И он решил ответить по совести:

– Понимаешь… Неудобно было. За столом собралась вся семья, – как передать при всех? Я надеялся, что Алагёз выйдет в коридор проводить меня, – она не вышла. Сам знаешь, провожать положено старшей хозяйке…

Исмет сердито махнул рукой и больше не проронил ни слова. Как человек, мучимый ознобом, он плотно закутался в одеяло, отвернулся к стене и замер, словно окаменел. Вугар понял, что любые попытки возобновить разговор бессмысленны. Скажи он слово – Исмет кинется на него, и начнется скандал.

Медленно поднявшись с кровати Исмета, Вугар разделся и лег. Вино еще бродило по телу, горячило кровь, он сбросил одеяло, укрылся простыней и, закинув руки за голову, долго глядел в потолок. Мысли его витали далеко; казалось, не было этой маленькой, давно не знавшей ремонта комнаты с пожелтевшим потолком и грязноватыми стенами. Перед его взором одна за другой проплывали картины минувшего дня – просторная квартира профессора Гюнашли, праздничный стол в доме Арзу… Как прекрасна жизнь, а будет еще прекраснее!

Странно устроен человек! Размышляя о будущем, он старательно выбирает из минувшего все самое прекрасное и радостное. Почему только добро и счастье вспоминаются ему? Почему?..

Глава пятая

Когда Вугар проснулся, солнце косо заглядывало в окошко их маленькой комнатенки. Теплые золотистые лучи гладили по лицу, словно убаюкивая. Полусонный, испытывая во всем теле сладкую истому, он мысленно перебирал в памяти вчерашний день, веселую застольную беседу, вспоминал доброго, милого отца Арзу и конечно же ее, самую нежную и милую. А посещение профессорского дома?… Не трогай его сейчас никто, он бы еще долго-долго лежал в постели, лишь бы не расставаться со сладостными воспоминаниями о вчерашнем. Но вот его взгляд остановился на кровати Исмета. Она была пуста. Взволнованный, он поднял руку и взглянул на часы, которые с вечера забыл снять. Было половина десятого. Он опаздывал на заседание ученого совета!

Второпях натянув рубашку и брюки, Вугар кинулся к умывальнику, плеснул в лицо холодной водой и так же бегом вернулся в комнату. Скорее, скорее! Он надел пиджак, нахлобучил кепку, схватил портфель, как всегда набитый бумагами. На пороге он лицом к лицу столкнулся с мамой Джаннат, которая возвращалась с базара:

– Доброе утро, Вугар! Куда так спешишь?

– Важное дело, ох важное дело, мама Джаннат, боюсь опоздать!

– Ты не завтракал…

– Что поделать, опаздываю!

– Опаздываешь? Так опоздай еще на несколько минут. Где это видано выходить из дома голодным. Весь день будет мутить, того и гляди, заболеешь!

Джаннат решительно поставила на порог корзинку, преграждая ему путь. Мама Джаннат, прошу, не тревожься за меня! В буфете позавтракаю…

– Нет! – решительно возразила она и втолкнула Вугара в комнату. Человек не имеет права рисковать своим здоровьем и аллах, захвораешь, лекарства пропишут. А какой прок от лекарства, тоже один аллах знает. Положи, сыночек, портфель я место, поешь спокойно и можешь идти.

Как ни старался Вугар втолковать старухе, что его ждет профессор, что предстоит важный разговор, Джаннат ничего не хотела слушать. Ласково оглядев Вугара с ног до головы, она улыбнулась:

– Ты в зеркало на себя смотрел? Ну и вид!

Вугар смутился. «Что она нашла во мне смешного?» – подумал он, подошел к небольшому ветхому шифоньеру и взглянул в мутное стекло. Да, хорош! Веки красные, волосы растрепаны, под глазами синяки…

– Ну? Не испугается ли твой профессор?

Вугар покраснел. Мама Джаннат подошла к нему, вытащила из-под мышки портфель, сняла с головы кепку.

– Иди, иди, – настойчиво сказала она. – Прежде всего хорошенько умойся и причешись. На что это похоже? Волосы висят, как пакля! В институте молодые женщины, девушки, солидные профессора, что же, ты хочешь посмешищем стать? Галстук в шифоньере висит, я его погладила.

Вугару оставалось лишь подчиниться ее ласковым указаниям.

Пока он умывался и причесывался, мама Джаннат накрыла на стол, приготовила бутерброд с сыром, налила в стакан крепкий сладкий чай. Усадив Вугара, она внимательно проследила, чтобы съел все без остатка. И только когда чай был выпит и бутерброд съеден, Джаннат отпустила его.

– Вот теперь иди! – сказала она. – Да сопутствует тебе аллах во всех твоих начинаниях. Желаю удачи!

* * *

Институт находился в районе Черного города, добираться туда было долго, и Вугар, чтобы сэкономить время, взял такси. Он просил водителя поторопиться, но водитель попался несговорчивый и не обратил внимания на просьбу Вугара.

Когда наконец Вугар добрался до института, заседание совета давно началось. Приоткрыв дверь в кабинет Гюнашли, Вугар услышал высокомерный голос:

– Диссертационную работу аспиранта Шамсизаде должно обсудить особо. Похвалы Сохраба Мургузовича у меня лично вызывают сомнения. Мне кажется, что сама тема имеет ряд серьезных просчетов. В ней есть много спорных моментов. Обо всем этом надо поговорить спокойно, в деловой обстановке… Мое мнение об этой работе…

У Вугара упало сердце. Кто и за что так безжалостно стегает его? Вугар пошире приоткрыл дверь, и кровь застыла у него в жилах: выступал профессор Башир Бадирбейли. Что случилось? Почему этот всеми уважаемый профессор так ополчился против него? Тут что-то есть! Ведь он и раньше несколько раз выступал против Вугара, правда, не так резко. А если случайно встречал Вугара на улице или в коридоре института, нехотя отвечал на его приветствия. Почему? Вугар не знал. Доходили до него слухи, что Башир Бадирбейли не ладит со своим коллегой Сохрабом Гюнашли, сводит какие-то давние счеты. Вугар и сам не раз был свидетелем их споров, порой спокойных, порой недружелюбных. Но какое это могло иметь отношение к нему, аспиранту? Ведь он-то ни в чем не был виноват!

Башир Бадирбейли между тем продолжал все так же резко:

– Вывод из всего вышесказанного следующий: обсуждение диссертационной работы аспиранта Шамсизаде отложить. К тому же сегодня в институте он отсутствует. И вообще нескрываемая опека, бесконечные поблажки этому аспиранту противоречат принципам педагогики. На следующем собрании и обязательно в присутствии Шамсизаде я считаю необходимым еще раз вернуться к этим обстоятельствам и тщательно в них разобраться.

Вугар вздрогнул, словно от удара. Кровь, казалось, заледеневшая в жилах, мгновенно превратилась в огонь, стучала в висках и в сердце. Не сознавая, что делает, Вугар резким толчком настежь распахнул дверь и опомнился лишь на пороге кабинета. Руками он крепко сжимал ручку двери. Грудь его тяжело вздымалась.

Усилием воли Вугар заставил себя успокоиться, прошел в кабинет и сел в заднем ряду. Его появление заметили, все взоры обратились к нему, в кабинете воцарилась напряженная тишина. Профессор Гюнашли с укоризной взглянул на Вугара и обратился к Бадирбейли:

– Прошу вас, профессор, продолжайте, Шамсизаде здесь…

Бадирбейли, услышав в голосе коллеги веселую насмешку, смутился. Нервно подергивая левым плечом и высокомерно задрав подбородок, не глядя в его сторону, продолжал:

– Аспирант Шамсизаде здесь! Прекрасно! Пусть послушает. Я повторяю свое предложение: отчет Шамсизаде перенести на следующее заседание. Диссертация представлена в сыром, несовершенном виде. Обсуждать ее надо детально, это будет весьма полезно прежде всего для самого аспиранта.

Гюнашли многозначительно улыбнулся. Было в этой спеси его шестидесятилетнего коллеги что-то недостойно-мальчишеское. Гюнашли спросил спокойно и вежливо:

– Простите, профессор, я не понял: против чего, собственно, вы протестуете? Нельзя ли конкретнее?

– Я достаточно ясно выразил свою мысль. Два раза повторил, что предлагаю перенести обсуждение.

– Я понял ваше предложение, профессор, мне оно абсолютно понятно. Вы предъявили работе Шамсизаде тяжелые обвинения, фактически уничтожив ее. Так не будьте голословны, выскажитесь по существу. Данное совещание достаточно компетентно. Зачем откладывать?

– Ни к чему жевать пережеванное! – Бадирбейли прищурился, с откровенной насмешкой глядя на Гюнашли. – Поймите, я не против проблемы ТАД. Я прекрасно знаю, что антидетонаторный бензин вещь великолепная! Он очистит воздух в городах, удлинит век моторов, будет способствовать продлению человеческой жизни. Но ведь пока его нет! Это лишь понятие, и притом весьма относительное. Утопия! В условиях сегодняшнего дня, при нынешних научно-технических условиях эта проблема весьма далека от реализации… Может, лет через пятнадцать – двадцать мы сможем претворить ее в жизнь, разгадать технологические тайны, определить точные химические составы. Но сейчас это невозможно. Я неоднократно говорил вам об этом…

– То, что вы мне говорили, я прекрасно помню. Ваши доводы были опровергнуты. Если у вас нет новых, дополнительных аргументов, я не вижу оснований переносить обсуждение.

– Но вы не один здесь! Существует общественность, коллегиальное мнение… – не унимался Бадирбейли.

Гюнашли явно начинал терять терпение. Его обычно спокойное лицо потемнело, улыбка сбежала с губ. Однако и голос и движения продолжали оставаться спокойными.

– Простите, профессор, – негромко сказал он, – кажется, кто-то из нас двоих чего-то недопонимает. Вероятно, мне или вам не ясна сущность нынешнего совещания…

– Не будем заниматься политиканством, Сохраб Мургузович! Мы давно вышли из детского возраста и великолепно понимаем друг друга. Ваше поведение – не что иное, как нежелание считаться с мнением товарищей!

Словно темная туча опустилась на лицо Гюнашли. Но он продолжал по-прежнему спокойно:

– Резкость ваших выражений, профессор, недостойна нашего совещания. Вы говорите неправду. У меня одна цель прийти к объективному решению.

– А какова моя цель, по-вашему?

– Ваша… – Гюнашли явно хотел сказать что-то резкое, но сдержался. Ваша цель, профессор, если память мне не изменяет, совсем иная. Вы требуете перенести обсуждение диссертации аспиранта Шамсизаде на узкое совещание. Но вы забываете одно: мы собрались сюда не для того, чтобы обсуждать темы диссертаций. Они давно обсуждены и утверждены. Сегодня мы должны выслушать отчеты аспирантов, ознакомиться, как идет работа, утвердить планы.

– Спасибо за разъяснение, весьма обязан! – Лицо Башира скривилось в насмешливой улыбке. – Послушайте! – грубо крикнул он. – Прекратите менторский тон и не учите меня! У меня в подобных делах немалый опыт, во всяком случае, не меньше вашего! Я уже сед…

Гюнашли ничего не ответил. Спокойным, чуть грустным взглядом окинул он своего противника, гордо выпятившего грудь. «Да, и голова и брови твои поседели, – подумал он. – Только ум остался младенческим…»

Гюнашли глубоко вздохнул и оглядел присутствующих, ища у них сочувствия. Одни, утомленные перебранкой, молчали, опустив головы, другие перешептывались о чем-то своем, негромко посмеиваясь. Аспиранты затаив дыхание следили за словесной дуэлью двух ведущих профессоров. Вугар, внутренне весь подобравшись, сидел, опершись подбородком на руку, с тревогой ожидая решения своей участи.

– Я требую отложить вопрос! – громко и категорически проговорил Бадирбейли, расценив молчание присутствующих как поддержку.

– На каком основании? – поднял голос Гюнашли. – Причина?

– Причина простая – сегодня у нас нет времени. Разговор о диссертации должен состояться серьезный и долгий. И потом, – Башир показал рукой на аспирантов, – я не считаю возможным, чтобы молодые люди присутствовали при разговоре…

Гюнашли поднял руку и взглянул на часы.

– Времени у нас больше чем достаточно! А что касается аспирантов, то вне зависимости от того, присутствует здесь молодежь или нет, нам следует следить за своей речью…

– Ну что ж, раз вы меня вынуждаете говорить, я скажу!

Башир Бадирбейли снова вскочил с места, прокашлялся и заговорил, отчеканивая каждое слово:

– Аспирант Шамсизаде занят очковтирательством! Его работа – афера чистой воды.

– Профессор, мы условились быть осторожнее в выражениях! Подобные заявления выходят за рамки нашего авторитетного совещания…

– Повторяю: работа Шамсизаде – пустая болтовня! Пыль в глаза, авантюра! И вы, профессор, этому покровительствуете!

– Что за абсурд! – пренебрежительно махнул рукой Гюнашли. – Это смешно, профессор. И… несовместимо с вашим возрастом и званием. Каждый из здесь присутствующих может познакомиться с работой Шамсизаде. Результаты, полученные им, со всей категоричностью доказывают, что он правильно подошел к решению проблемы.

Но Башир Бадирбейли, видно, не сомневался в своей победе. Он понизил голос и продолжал развязно:

– Да будет известно нашему уважаемому Сохрабу Мургузовичу, что «проблема», решением которой занялся Шамсизаде, отнюдь не нова. Нет, он не схватил звезд с неба! Нам удалось раскрыть ваши махинации! Антидетонатор, который вы столь гордо объявили вашим изобретением, есть не что иное, как американская лигатура. Компания «Этил корпорейшен» давно и широко применяет его на своих заводах!