Текст книги "Когда молчит совесть"
Автор книги: Видади Бабанлы
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 34 страниц)
– Идем, мне нужно поговорить с тобой!
Суровый, официальный тон обидел Арзу:
– Если есть дело, заходи в дом, поговорим. Что за разговоры на улице?
– В дом я не пойду!
Откуда такая холодность? Она сама оглядывала его. Никогда Вугар так не разговаривал с ней. Предчувствуя что-то неладное, она встревожилась, но ничем не выдала своего волнения.
– Куда ты тащишь меня в таком виде? – шутливо спросила она. – Хочешь прохожих повеселить? Ну, посмотри, правда, я похожа на цыганку?
Лицо Вугара мрачнело с каждой секундой, он ничего не отвечал, продолжал тащить ее куда-то. Но Арзу не двигалась. Сомнений не оставалось, сейчас она услышит что-то неприятное, а может, обидное, горькое. И все же сдерживалась.
– Хорошо, – согласилась она. – Не хочешь идти в дом, воля твоя, зайдем во двор. Не могу же я в таком виде разговаривать с тобой на улице.
– Не пойду! – грубо крикнул Вугар.
Она не стала возражать и покорно пошла за ним. Свернув за угол, они остановились в тихом переулке. Прохожих здесь почти не было. Наступило тягостное молчание. На душе у Арзу было тревожно, но она дала себе слово спокойно выслушать самую горькую весть. А Вугар, казалось, снова забыл, зачем он сюда пожаловал, и, рассматривая носки собственных ботинок, продолжал задумчиво молчать.
– Почему ты вчера не пришел? – как ни в чем не бывало спросила Арзу, надеясь своим вопросом рассеять и успокоить его – я вернулась из института, мама поздравила меня, сказала, что ты приехал, звонил. Весь вечер мы тебя ждали… Я так волновалась! Неужели трудно позвонить, предупредить, что не придешь. Ведь не только я, старики тревожились…
Вугар слушал ее с наслаждением. Искренние, непринужденные слова Арзу разгоняли мрачные подозрения, возвращая в привычный мир любви, доверия. Он сказал покорно и виновато:
– Прости, никак не мог… У стариков попроси за меня прощения. Работа.
– Ох эта работа! – Голос Арзу задрожал. – Когда-то она кончится и мы сможем свободно вздохнуть и увидеть божий свет? – Она осеклась, заметив, что Вугар снова помрачнел. Кажется, не вовремя дала волю языку! – Что случилось? Опять неприятности на работе? – участливо спросила она.
– Да, – сухо ответил Вугар.
Непонятная тревога, охватившая было ее, немного улеглась. Ну, конечно, огорчен неполадками на работе и потому груб, раздражителен. Вот к чему привело напряжение последних месяцев. Нет, она больше не позволит ему так работать!
Арзу осмелела:
– Да ну ее к лешему, твою работу! Вконец измотала! Посмотрела я на тебя, и сердце мое словно огнем опалили. Бледный, щеки ввалились, даже белки пожелтели…
Она сочувственно вздохнула, хотела еще что-то сказать, но Вугар оборвал ее:
– Ты очень жалеешь меня, да?
– А как же? Разве ты сомневаешься? Ведь ты у меня единственный…
– Единственный? – иронически спросил Вугар.
– Конечно, ты моя первая любовь! А ты что, не знал?
– Выходит, не знал.
– То есть как?
– А вот так! Ты обманывала меня, скрывала свои тайны!..
– О дорогой, что ты говоришь?! Как я смею тебя обманывать, какие могут быть у меня тайны?
У Вугара не хватало духу высказать ей все, что он услышал от Мархамат, и он молчал, то краснея, то бледнея.
– Да ты болен! Ну конечно же болен! – воскликнула Арзу и, кинувшись в Вугару, схватила его за руку. – Немедленно идем домой! Надо вызвать врача. Вот до чего ты довел себя! Бессонные ночи… И вот результат!
– Ошибаешься! – Вугар высвободил руку. – Я не больной и не сумасшедший.
Но Арзу не слушала его и, снова схватив за руку, стала просить:
– Успокойся, милый… Ну, пойдем к нам и спокойно обо всем поговорим, прошу тебя…
Он молча и подозрительно глядел на нее. Потом сказал:
– Говорят, у тебя был возлюбленный до меня. Даже два.
Арзу вздрогнула. Долго ничего не могла выговорить, потом спросила оскорблено и гордо:
– Что ты еще слышал обо мне? Будь мужчиной, выкладывай!
Он до боли прикусил нижнюю губу и решительно, словно в воду кинулся, спросил:
– Агариза твой родной отец?
– Странный вопрос! – через силу засмеялась Арзу. – Конечно!
– А Ширинбаджи?
– Ширинбаджи моя родная мать! – с достоинством ответила Арзу.
– Но… – Голос его прервался, слова застряли в горле.
– Ну, ну, что дальше? Говори смело, не бойся!
Настойчивость Арзу развязала ему язык:
– Говорят, тебя взяли из детского дома. Настоящие родители твои неизвестны…
Слова Вугара ошеломили Арзу. Рот раскрылся, бледные губы дрожали, как осенние листья. О, если бы эти слова произнес кто-нибудь другой! Она разнесла бы все кругом, она знала бы, как ответить. Но это ведь Вугар… И она подавила гнев.
– Ты хочешь сказать, что я незаконнорожденная и к тому же гулящая? Может, скажешь, что я не с двумя, а с десятью гуляла? – В широко раскрытых глазах Арзу блеснули слезинки и тут же исчезли, – так испаряется влага на раскаленном камне.
Господи, что он наделал! Оскорбил ее родителей, так ласково относившихся к нему! Как повернулся у него язык произнести такие слова?
Арзу вздохнула, всхлип вырвался из горла, словно внутри то-то оборвалось. Она согнулась, как от резкой боли, закрыла лицо руками и несколько мгновений оставалась недвижимой. Плечи ее дернулись раз, другой, она отняла руки, лицо было мокрым от слез.
– И ты… ты… – с трудом выговаривала она, – пришел сюда только затем, чтобы очернить и замарать нашу семью, чтобы подло оклеветать меня? Что ж, спасибо! Большое спасибо!
Она пошла прочь, но, сделав несколько шагов, обернулась и сквозь рыдания громко сказала:
– Ох, как я ошиблась в тебе! Зачем эта ложь, оскорбления?… – Дыхание прервалось, казалось, кто-то сжал ей горло сильной рукой, и она продолжала тихо и жалобно: – Ты мужчина Вугар. Если разлюбил или полюбил другую, почему не скажешь честно? Может, думаешь, я стану удерживать тебя, повисну, как камень, на шее?
Слезы быстрыми ручейками бежали по щекам, голос звучал хрипло, еле слышно, всхлипывания мешали говорить. Она сделала несколько шагов и вернулась:
– Ты обвинил меня во лжи! Да, я скрыла от тебя никогда не существовавшие тайны… Ты поверил клеветникам и посмел упрекнуть меня в том, что я с кем-то гуляла… А сам? Вот уже больше года мы не видимся неделями. Я звоню, назначаю свидания, ты почти никогда не приходишь, обманываешь. Отговорка одна: работа. Я верила. Но теперь поняла: причина другая! Вот и ответь, зачем ты несколько лет морочил мне голову? Что плохого я сделала тебе?
Она зарыдала и, закрыв лицо руками, спотыкаясь побежала домой. Больше она не обернулась…
Глядя ей вслед, Вугар словно просыпался от дурного сна.
«Что я наделал? – в отчаянии думал он. – Как я посмел повторить подлейшие выдумки глупой женщины? Позор, позор на мою голову!» Он хотел кинуться за Арзу, догнать, на коленях вымолить прощенье. Ноги не двигались, словно на каждую привязали пудовую гирю, язык не ворочался. Улица закружилась, заплясала перед его глазами. Он прислонился к стене, пережидая, когда кончится эта карусель. «Надо идти к ней, немедленно идти и просить прощения…» – мысленно повторял он. Но сил не было.
«Сейчас идти нельзя… – вдруг подумал Вугар и ухватился за эту мысль. – Она меня не подпустит к себе, не станет слушать, а если и выслушает, не поверит. Подождать до завтра? Она успокоится, и я, может, приду в себя…»
Глава пятнадцатаяОбычно Мархамат с трудом преодолевала лестницу. Войдя в квартиру, первым делом валилась на диван и минут пятнадцать – двадцать лежала, приходя в себя и переводя дыхание. Сегодня она даже не взглянула на кресло, стоявшее возле телефона, а схватили трубку и принялась громко сыпать проклятьями:
– Чтоб отнялись ваши ноги и онемели руки! К телефону, видите ли, не подходят, чтоб вас паралич разбил!
Алагёз, старательно разучивавшая музыкальный урок, с удивлением взглянула на мать и съежилась от страха. Но Мархамат не замечала ее. Наконец в трубке что-то щелкнуло. Услышав голос Зия Лалаева, Мархамат завопила:
– Вы что, подохли? Почему трубку не берете?
– Мархамат-ханум? Что произошло, почему у вас такой сердитый голос?
– Прекрати в жмурки играть, противный! Допрос вздумал мне учинить? Немедленно сюда!
– К добру ли?
– Придешь – половину добра получишь!
Швырнув трубку, Мархамат плюхнулась в кресло, охая и стеная. В ее разгоряченном мозгу вертелась одна мысль: где выход? Эти два слова повторяла она всю дорогу до дома и сейчас твердила их, как набожные старухи твердят молитву. Раздался резкий телефонный звонок. В ярости схватила она трубку. Держа на некотором расстоянии, она ждала, пока в трубке раздастся чей-нибудь голос: разговаривать с посторонними Мархамат была не в силах.
– Тетя, Зия беспокоит тебя! Нельзя ли зайти позднее? Срочная работа.
– Истукан несчастный! – в бешенстве закричала Мархамат. – Пусть лопнет твоя работа! Пусть следа от нее не останется! Намыль голову дома, а сбреешь здесь! Быстро!
– Что за горячка?
– Уф-ф! Слушай, болван, неужели я должна по телефону объяснять, зачем ты мне понадобился? Пожар! Понимаешь, пожар!
Она снова швырнула трубку, вскочила и стала ходить взад и вперед по комнате. Хватаясь то за голову, то за сердце, она стонала и охала, точно из ее тела острым ножом вырезали куски мяса.
Руки Алагёз неподвижно замерли на клавишах, стоны матери не на шутку испугали ее.
– Где пожар, мама? – дрожащим голосом спросила она.
Испуганный голос дочери заставил Мархамат опомниться.
Она резко повернулась к ней.
– Здесь пожар! – двумя руками схватила себя за ворот, разорвала его. Тут горит, понимаешь! Ты, ты превращаешь меня в пепел!
– Что я сделала, мама, чем виновата? – расплакалась Алагёз.
«Нельзя ее волновать, она больная…» – подумала Мархамат, но не могла совладать с обуревавшими ее чувствами.
– Разве такой должна быть девушка в твоем возрасте? Погляди на других! Парни за ними, как преданные псы, таскаются, девушки у них на головах орехи колют! А ты?! Мямля, разиня! Увидишь молодого человека, дрожишь, как цыпленок под дождем! Каждый день я учу тебя, как должна вести себя.
Все словно с гуся вода! Если умру, как станешь жить на свете, ума не приложу! – Мархамат тяжело перевела дыхание. – Что мне с тобой делать? В отца пошла. У них в роду все такие. Ни хитрости, ни ловкости! Только и знаете – честность, приличие. Кому это нужно? Да будь твой отец другим, сейчас бы самые высокие посты занимал! Ты его дочь! Моим молоком вскормлена, а ни чего от меня не взяла… Ох, горе мне, таю, как соляная гора. Из-за вас! Таю… О аллах, пошли мне конец…
Алагёз громко зарыдала.
– Не могу я, мама, – сквозь слезы повторяла она. – Что мне делать, не могу…
Слезы дочери, ее горькие слова точно холодной водой окатили Мархамат. В первый раз девочка говорила с ней так откровенно. Сколько раз пыталась Мархамат завести разговор о любви, замужестве. Алагёз отмалчивалась. С тревогой думала Мархамат: а вдруг проклятая болезнь убила в ней потребность любви? Тайно от всех она советовалась с психиатрами. Нынешним летом тревога ее вспыхнула с новой силой. Каждый день заговаривала она с дочерью о Вугаре, расхваливала его красоту, ум, талант. Ничего не помогало, – Алагёз, казалось, не слушала ее. И вдруг это жалобное признание! Как ни странно, оно обрадовало Мархамат. Не означает ли оно, что дочь ее любит Вугара? Она подошла к Алагёз, обняла, села рядом.
– Бедняжка моя! О, если бы ты следовала моим советам, любого парня приворожила бы! И тогда твоя мать не знала бы горя!
А про себя подумала: «Довольно с ним церемониться! Зажму в кулак очутится в кулаке, разожму – останется на ладони!»
Она поднялась и прошлась по комнате. «Пришло время показать ему нашу силу! Пора брать быка за рога!»
– Не плачь, доченька, – говорила она, прижимая к себе Алагёз, – все будет хорошо. Еще дышит твоя мать, а это значит, что добудет она для тебя счастье.
* * *
Когда наконец появились Шойла и Зия, Мархамат встретила их спокойно. Как корабль после бури ищет приюта в тихой бухте, так Мархамат бросила якорь в глубоком мягком кресле.
– Где пожар, тетя? – с недоумением спросил Зия, опасливо оглядываясь.
Мархамат величественно молчала. Ее молчание испугало Шойлу.
– Тетя, родная, чем вы так расстроены? – Она взглянула на заплаканную Алагёз, сидевшую у пианино. – Что с ней? Девочка плакала?
Приподняв тяжелые веки, Мархамат заговорила. Глухо, словно со дна колодца, звучал ее голос:
– Заплачешь, если не жизнь у нее, а ненастье.
– Уж не заболела ли снова? – не унималась Шойла, искренне встревоженная происходящим.
Зия оказался догадливее жены, сразу сообразил, в чем дело, и, взяв стул, спокойно уселся напротив мрачно молчавшей Мархамат, кивком головы пригласив жену последовать его примеру.
– Хи-хи-хи… Кто-то взвинтил ваши нервы, тетушка, не так ли? Зачем кричать «караул», когда все спокойно. Какой пожар? Зачем пугать людей?
С трудом оторвав голову от высокой спинки кресла, Мархамат покачала головой.
– Ты сын счастливого отца! Или не понимаешь? Пусть дом мой дотла сгорит, я бы не охнула! – Она сжала кулак и, как молотом по наковальне, ударила им по своей груди. – Здесь у меня пожар, здесь, понимаешь?
– В твоей власти погасить его! – осклабился Зия.
Мархамат с ненавистью покосилась на него.
– В чем она, моя власть?
– Прежде всего надо держаться гордо и независимо. Не бушевать из-за всякой ерунды, как горная река!
– А ты, толстобрюхий, решил меня уму-разуму учить?!
– А брюхом-то и тебя бог не обидел, тетенька… Котомка с зерном, на бедное семейство хватит.
Как огниво высекает из камня искру, так слова Зия зажгли бешенство в душе Мархамат. Она вскочила с кресла:
– Ты еще смеешь глумиться надо мной? Кто из тебя человека сделал? Щедро за добро платишь, каналья!
Черепаха, почувствовав опасность, прячется в панцирь, и Зия Лалаев, сообразив, что перегнул палку, стремительно надел личину покорности. В гневе Мархамат могла осрамить его перед Шойлой. Пять лет женаты, а Шойла до сих пор не может смириться и, если бы не его угодливость и постоянные наставления тетки, давно развелась бы.
Зия готов был валяться в ногах Мархамат, лишь бы она замолчала.
– Простите, тетя, хотел пошутить, рассеять вашу печаль. Глуп я, верно говорите, сечь меня мало! Кто я в сравнении с вами?..
Угомонить Мархамат не так-то легко.
– Я, всеми уважаемая женщина, шла ради него на унижения, просила людей, которые моего мизинца не стоят, устраивала банкеты, чтобы помогли тебе защитить диссертацию, получить ученое звание…
«Как заставить ее замолчать?» – в отчаянии думал Зия.
– Вы правы, тетя, всей жизнью обязан вам! – быстро проговорил он и, обернувшись к жене, добавил: – Такой уж характер у нашей тети: если кто прогневит ее, все на мне срывается.
Мархамат не слушала его, продолжая кричать. Наконец Зия удалось перехватить ее взгляд. Он незаметно провел рукой по шее и глазами указал на Шойлу: пощади, мол, зарежешь без ножа.
– Так-то! – удовлетворенно проговорила Мархамат. – Все вы, мужчины, одинаковые, пока вам на хвост не наступишь, мните, что важнее вас на свете нет! Я и этого надменного холопа поставлю на колени. Не Мархамат я, если не добьюсь своего. Узнает он мою силу!
Заложив руки за спину и высоко подняв голову, гордо, как королева, прошлась по комнате. Зия молчал, от страха не смея пикнуть. Взгляд Мархамат задержался на Алагёз. Девочка сидела за пианино сгорбленная, испуганная. Худенькие плечи вздрагивали. Поток ругани снова вылился на Зия:
– Или не видишь, во что наша голубка превратилась? Ослеп ты, что ли, дурень окаянный?
– Вижу, тетя, вижу. Но что случилось? Вы говорили, что припадки прекратились, она поправилась.
– Что случилось? Спроси у Вугара! У хваленого аспиранта твоего Сохраба. Подобрал пригульную сироту, а на нашу чистейшую розу внимания не обращает. А она по нему сохнет. Если с ней что случится, несдобровать тебе, земля станет тесной.
– Но я – то чем виноват, тетя? Уговаривал, отчитывал, увещевал…
– Пусть эти уговоры острым клинком вонзятся в твое сердце! Взялся бы за дело по-настоящему, добился бы всего!
– Своей жизнью клясться не буду, пусть станет она твоей жертвой! Жизнью Шойлы клянусь: на все лады толковал с ним. Как оболтуса уговоришь? Что еще я должен делать?
– Ничего! Все сама сделаю. Исключат из аспирантуры, тогда узнает, где раки зимуют…
– Не сердись, тетя, – робко вмешалась в разговор Шойла. – Нельзя так! Сердечные дела силой не решаются…
– Молчи! Тебе со старшими говорить не подобает!
– Тетенька, прошу, дайте договорить. Если семья не по любви строится, нет в ней счастья…
– Замолчи! – крикнула Мархамат так громко, что даже Алагёз от испуга подпрыгнула на стуле. Громкая икота сотрясала ее тело. Мархамат с тревогой поглядела на дочь. – Что стоишь, как раненая лань? – Обернулась она к племяннице, понизив голос. – Уведи Алагёз, уложи в постель, девочке отдохнуть надо!
Уложив Алагёз, Шойла вернулась в комнату, и тут новый поток гнева хлынул на ее голову.
– Где она, твоя любовь? Кого сделала счастливым?! – Выкатив глаза, бесилась Мархамат. – Хоть одну семью покажи! – Разъяренная, она двинулась на Шойлу, та в страхе отступила и все-таки упрямо прошептала:
– Не одну – миллионы таких семей покажу!
– А я говорю: замолчи! – И, не довольствуясь словами, Мархамат всей пятерней зажала племяннице рот. – Забыла, как рвала на себе волосы, грозилась, что обольешься бензином и сожжешь себя, рыдала, что ни одного дня с ним не проживешь? Почему не выполнила свои угрозы?
По красивому лицу Шойлы пробежала тень отчаяния, она пыталась что-то сказать, но Мархамат крепко держала ее.
– Да потому, что образумилась! Поняла, что не враг я тебе, хочу, чтоб жила в достатке и счастье. Не я, натворила бы дел, вышла за какого-нибудь оболтуса! Забота о хлебе насущном стала бы твоей верной спутницей. А сейчас? Пять раз в день платья меняешь, муж на руках носит.
Зия от неожиданной похвалы в свой адрес расцвел и высоко поднял голову:
– Сам аллах вещает вашими устами, тетенька. Меня бог Шойле с неба в корзине сбросил.
– Помолчи, жужжит, как оса! Хватит бисер на нитку низать. Твоя цена нам хорошо известна.
Зия притих, каясь, что посмел вставить слово в теткину речь.
– Чтобы я имени этого сукина сына больше никогда не слышала! Чтобы следа ноги его на бакинских улицах не осталось! Понял?!
– Понял! – Зия изогнулся в дугу. – Все понял!
* * *
Злоба, бушевавшая в душе Мархамат, требовала немедленных действий. Проводив Зия, она снова кинулась к телефону. Однако, сняв трубку и подержав несколько мгновений в руке, Мархамат положила ее обратно на рычаг. И так несколько раз.
«А вдруг нагрубит? – думала она. – Вдруг не пожелает разговаривать?»
Наконец быстро, чтобы не раздумать, набрала номер.
– Братец Башир, салам алейкум!
– Кто это? – холодно спросили в трубке.
Мархамат замялась, не зная, как назвать себя. Тон, которым был задан вопрос, раздосадовал ее.
– Вас беспокоит жена Сохраба Мургузовича.
– Мархамат-ханум?
Пустив в ход все свое сладкоречие, Мархамат засыпала собеседника любезными вопросами:
– Как здоровье, братец Башир, как самочувствие? Здоровы ли ваши родные?
– Да как сказать?.. – все так же холодно отвечал Бадирбейли. Здоровье то вроде ничего, а то пошаливает… Чём обязан вашему звонку?
– Простите, что решилась отнять у вас немного времени. Хочу посоветоваться по одному вопросу…
– Говорите!
Желая возбудить любопытство собеседника, Мархамат-ханум продолжала тянуть:
– Уж не знаю, как начать…
– Говорите начистоту! – Почувствовав, что предстоящий разговор сулит нечто интересное, Бадирбейли помягчел: – Не нравится мне ваш голос. Что-нибудь случилось?
«Кажется, он понял, что я взволнована, – подумала Мархамат. – Это нехорошо. Надо взять себя в руки».
– Ничего серьезного, профессор… Немного…
– Прошу вас быть откровенной! Правда, наши отношения с вашим супругом несколько натянуты, но это не мешает мне лично к вам относиться с большим уважением. Особенно после прекрасного плова, которым так радушно потчевали вы нас на именинах.
– Спасибо за доброе слово, профессор. – Голос Мархамат стал вкрадчивым. – Как хорошо, что мы понимаем друг друга! Я тоже искренне уважаю вас и часто упрекаю Сохраба, что он не ладит с вами. Вы – ветеран науки, такой опыт, такие знания…
– К сожалению, вы не знаете всего, Мархамат-ханум! – Голос Бадирбейли снова стал холодным и официальным. – Наши разногласия с Сохрабом Мургузовичем имеют слишком глубокие корни. Если я умру, кости мои не примирятся с ним.
Последние слова заставили вздрогнуть Мархамат. Телефонная трубка жгла ее руку. Она и вправду не подозревала, что вражда так сильна. Брать в сообщники ненавистника, поверять ему семейную тайну, значит, нанести удар в спину самому Гюнашли. И, может быть, смертельный удар. С опозданием уразумев это, Мархамат хотела закончить разговор и положить трубку, но ненависть к Вугару была сейчас превыше всего. «Если кто сможет управиться с этим прохвостом, так только Башир!» – сказала она себе и продолжала.
– Я не собираюсь защищать мужа, братец Башир. Знаю, не слушает ваших советов. Упрям! Самой не легко с ним приходится. Знаю, что, как вы говорите, он распахнул для молодежи двери аспирантуры, как собственный карман. Во имя мнимого новаторства готов идти на уступки и поблажки.
– Разумно сказано! Метко! Дай вам бог здоровья, Мархамат-ханум! – Ее слова пришлись ему по душе. – Я действительно так считал. Справедливое слово через моря и океаны дойдет до людских сердец. Если жена самого Гюнашли повторяет их, может ли быть лучшее доказательство моей правоты?
Вы разбираетесь в людях лучше, чем ваш муж. Хвала вам, Мархамат-ханум!
Похвала Башира ободрила Мархамат, и, польщенная, она поудобнее расположилась в кресле.
– Итак, вернемся к началу нашего разговора, – деловито сказал Башир. Вы что-то собирались сказать мне? Я готов выслушать.
– Да я хотела попросить… – Мархамат помолчала, словно припоминая. В вашем отделении есть аспирант. Кажется, его зовут Вугар… Да, он аспирант Сохраба! Как вы говорите? Да, да… Сохраб считает, что юноша очень талантлив, расхваливает на всех углах. А вы… Я слышала, вы сомневаетесь в ценности его изобретения?
– Верный слух! Проблема ТАД – авантюра!
– Если убеждены, зачем держите проходимца в институте?
– Задайте этот вопрос вашему мужу!
– Но ведь от вас тоже многое зависит. К вашему голосу прислушиваются…
Бадирбейли пустился на хитрость:
– Шамсизаде близкий вам человек, питомец вашего супруга… Говорят, и вы любите его! Я удивлен…
– О, вы просто не в курсе дела, братец Башир! Если бы знали, не упрекали меня за мою просьбу. – Она доверительно понизила голос: – Этот аферист дневал и ночевал у нас, называл себя членом нашей семьи, делил с нами хлеб-соль, обворожил моего муженька, тот его за сына почитал… У вас, ученых, вы уж простите меня, сердца открытые, как дом в час праздника. Доброму слову радуетесь, как ребенок конфете… Проходимец и дочку нашу околдовал. Мы-то думали, сирота, одинокий, беспомощный, как не помочь? Пусть учится, пусть получит верный кусок хлеба…
Бадирбейли торжествующе хихикнул. Теперь-то он выпытает все, что ему нужно!
– Ходят слухи, что все делалось по вашему желанию, Мархамат-ханум. Люди говорят, что вы собираетесь породниться с ним официально…
– Чего только люди не выдумывают! – воскликнула Мархамат-ханум. Клянусь, братец Башир, это вымыслы самого Вугара! Он распускает слухи, чтобы вынудить у нас согласие на брак с Алагёз.
– Молодость, Мархамат-ханум, ничего не поделаешь. Вспомните, мы тоже были молоды…
Бадирбейли явно намекал на женитьбу Гюнашли.
– Не пара он моей дочери! – горячилась Мархамат. – Пусть для прогулок подальше выбирает закоулок… Так, кажется, говорят? Нет у меня лишней дочери, чтоб отдавать этому авантюристу! К тому же сегодня я узнала, что у него была невеста, дочь нефтяника… Он ее бросил и теперь не дает прохода нашей дочке! А все для того, чтобы быть поближе к Сохрабу, заручиться поддержкой…
– Ха-ха! – Бадирбейли засмеялся так громко, что у Мархамат едва не лопнула барабанная перепонка. – Двойная игра?! Прекрасно!
Переждав восторги Бадирбейли, Мархамат стала просить униженно и покорно:
– Только на вас моя надежда, братец Башир! Сохраб обо всем этом ничего не знает, а если бы и узнал, все равно не дал бы в обиду своего любимца. Вы наш старейший, наш аксакал, к вам иду за помощью, поверяю свое горе, на вашу совесть и на вашу доброту надеюсь. Ради меня не допустите, чтобы запятнали честь девочки, она у меня единственная…
– Что ж, из уважения к вам постараюсь сделать все от меня зависящее! Точно ничего обещать не могу… Кроме меня есть еще члены ученого совета. У каждого свое мнение, мне будет нелегко… – Он задумался, помолчал и вдруг тихо добавил: – Может, вы им тоже позвоните, поделитесь горем?
Мархамат показалось, что Башир просто хочет избавиться от нее и потому отсылает к другим.
– Кроме вас, я никого не знаю, братец Башир. Потому лишь от вас жду помощи.
– В таком случае… – Бадирбейли притворился серьезным. – Может, напишете небольшое письмецо?
– Кому?
– Всем членам ученого совета… Изложите в письменном виде то, что сейчас рассказали. Завтра как раз заседание совета, привезите или пришлите с кем-нибудь в институт.
– Хорошо… Напишу… – неуверенно ответила Мархамат.
– Вот и прекрасно!
Башир не думал, что ему удастся так быстро уговорить Мархамат; видно, Шамсизаде здорово насолил ей.
– Письмо – документ. Не то, если я выступлю на ученом совете, решат, что из личных побуждений. Всем известны мои разногласия с Гюнашли. Вы понимаете?
– Быть по-вашему, братец Башир! Ради дочерней чести я готова! Спасибо за умный совет!
– Всего вам доброго…
* * *
Повесив трубку, Бадирбейли торжествующе прищелкнул пальцами. Заложив руки за спину, он принялся ходить по комнате, время от времени посмеиваясь.
– Кто звонил, Башир? – спросила из соседней комнаты жена. – Почему смеешься?
Зайдя к жене, он остановился возле ее постели и, продолжая смеяться, рассказывал:
– Звонила примадонна Гюнашли! На мужа жаловалась. Его любимчик Шамсизаде, кажется, натворил дел в благородном семействе. Дочка-то их, Алагёз… Понимаешь? – И он дал волю неудержимому хохоту.
Жена тоже рассмеялась, но тут же закашлялась. Вот уж много лет она болела туберкулезом. Иногда ей становилось лучше, она поднималась с постели, бывало, что месяц-другой чувствовала себя неплохо, даже выходила из дому. Но потом болезнь снова валила ее, и она месяцами лежала слабая, бледная, кашляя и задыхаясь. Говорили, что виноват в ее болезни Башир. Мелочный, ворчливый, из-за пустяка он способен устроить скандал, к жене придирается, день и ночь не дает покоя, осыпает упреками, руганью. Как тут от горя не расхвораешься? Поговаривали и о том, что единственный сын Башира отца терпеть не мог и, едва окончив среднюю школу, бросил родительский дом, переехал в другой город, устроился там на работу, женился и с тех пор ни разу не приезжал в Баку. А может, все это выдумки праздных болтунов, кто знает? Известно лишь, что сын действительно десять лет назад уехал из Баку и с тех пор не показывался в родительском доме. Башир никогда не вспоминал о сыне, а если и заходила о нем речь, злился и не отвечал на расспросы. Короче, причин для болезни у бедной женщины больше чем достаточно. Да и много ли нужно чувствительному женскому сердцу?
Переждав душивший ее кашель, она спросила Башира:
– От тебя-то что ей нужно?
– Помощи просит.
– Как тут поможешь?
– А черт ее знает! Говорит, что я должен поставить вопрос об исключении Шамсйзаде из института.
Женщина хотела еще что-то спросить, но приступ кашля снова прервал ее речь. Покинув жену и предоставив ей самой справляться с хворью, Башир вернулся в кабинет. Удовлетворенная улыбка не сходила с губ.
«Не будь на свете дураков, трудно жилось бы умным, – думал он, вспоминая разговор с Мархамат, и мысленно обратился к Гюнашли: – Если ты достоин звания мужчины, попробуй теперь устоять против меня! Вот когда узнаешь, кто такой Башир Османович Бадирбейли!»
