Текст книги "Когда молчит совесть"
Автор книги: Видади Бабанлы
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 34 страниц)
Мургуз Султан-оглы был одним из самых старейших и уважаемых большевиков в Гянджинской округе. До революции долгие годы работал на Бакинских промыслах, а весной 1920 года, после установления в Азербайджане Советской власти вернулся на родину, где его сразу избрали членом Революционного комитета. Всю жизнь отдал этот человек борьбе за торжество советских порядков. Наступили годы напряженной классовой борьбы, и Султан-оглы принимал деятельное участие в разгроме антисоветских банд. Сохраб хотя и был тогда подростком, хорошо помнил это время. Сейчас, вспоминая отца, он видел его в кожаных брюках, коричневой гимнастерке, туго перепоясанного ремнем. Мохнатая баранья папаха надвинута до самых бровей, из-под которых глядели на Сохраба грустные, добрые, задумчивые глаза. Отец… Высокий, широкоплечий, чуть-чуть грубоватый. Тяжелый маузер в деревянной кобуре висит у него на поясе, мерно покачиваясь при каждом движении…
Дома Мургуз Султан-оглы бывал редко. От матери Сохраб знал: отец воюет с бандитами.
Однажды ночью в отсутствие отца во дворе раздался шум, топот, неистово залаяли собаки. Спросонья плохо понимая, что происходит, Сохраб вскочил с постели, прошел по дому, с удивлением обнаружив, что нигде ни души… Перепуганный, кинулся во двор. Рядом с их домом взметывались дымно-красные языки пламени. Казалось, они достигали самого неба и жадно лизали подолы облаков, быстро бегущих по ночному небосклону. С окрестных улиц бежали люди с вилами, лопатами, ведрами, заступами.
Горел стог сена, но люди бежали куда-то дальше, где что-то отчаянно дымилось, и дым, то черный, то красный, густо стлался по земле. С каждой секундой он становился гуще, окутывал пылающий стог и все вокруг: двор, дом, окрестные улицы. Люди, бежавшие на помощь, исчезали в дыму, и только слышались встревоженные, отчаянные возгласы. Сохраб различил умоляющий крик матери:
– Молю, поторопитесь! О, поторопитесь же, стать мне вашей жертвой! Дети мои останутся голодными! Откройте хлев! Пожалейте скотину, люди добрые! Скот, скот горит!
Сохраб понял: пожар на скотном дворе. Он кинулся к хлеву. Задыхаясь и кашляя от едкого дыма, мужчины забрасывали землей тлеющую часть хлева, женщины передавали по цепочке воду в ушатах, ведрах, глиняных кувшинах, пытаясь затушить огонь. Но языки пламени вырывались из-под стрехи, становились все яростнее, и казалось, не было такой силы, чтобы унять их. Дым становился все гуще. Обезумевшая от страха скотина ревела и билась о стены хлева. Но никто не решался подойти к пылающим воротам и выпустить несчастных животных.
Догорел стог, и на месте его легла груда пепла. А черный дым продолжал тянуться со скотного двора. До самого утра не прекращали борьбу с огнем измученные люди. И лишь когда рассвело и наступило утро, дым поредел, растаял, едкий туман, окутавший двор, рассеялся. Но поздно, – скотина задохнулась в хлеву. Вот раздолье было в тот день собакам: пищи хоть отбавляй!
Через два дня после пожара вернулся домой Мургуз Султан-оглы. Жена встретила его горькими причитаниями.
– Наши дети обречены на голод! – вопила она. – Где взять для них молока и сыра? Лишили нас хлеба насущного…
И без того смуглое лицо Мургуза потемнело от гнева. Он пришел на пожарище и долго стоял возле груды пепла. В глазах его, как отблески минувшего пожара, то и дело вспыхивали яростные огоньки. Вернувшись в дом, он молча ходил по комнате, засунув руки в карманы галифе. Наконец немного успокоившись, решительно произнес:
– Это дело вражеской руки. Чуют бандиты, что пришел их последний час, и кусаются перед смертью…
Он замолчал, размышляя о чем-то, потом улыбнулся и обратился к жене ласково и успокаивающе:
– Что поделаешь, Месма, нет борьбы без жертв. Не тревожься, наши дети не останутся голодными. Уничтожим врагов и заживем на славу. Не мучай себя, все образуется…
Наутро Мургуз оседлал коня и уже собрался было в путь, но Месма обеими руками ухватилась за стремена и заголосила.
– Не уезжай! – обливалась она слезами. – Пожалей детей своих, Мургуз! Молю тебя, не уезжай! Тяжко на сердце у меня, камнем давит мою грудь. Не к добру это! Если ночью враг сожжет дом, мы даже крикнуть не успеем, никто не услышит, никто не придет на помощь! Не уезжай сегодня!
Но Мургуз ответил жене спокойно и твердо:
– Не надо бояться, Месма, враги наглы, но трусливы. Не пойдут они на такое преступление. Не до нас им сейчас. Им бы свою шкуру спасти…
Конь нетерпеливо бил копытом, фыркал, и не успел Мургуз отпустить поводья, как тот рванулся и полетел стрелой. Мгновенье – и всадник скрылся из глаз рыдающей Месмы.
Не прошло и недели после пожара, как на семью Мургуза обрушилась новая беда.
* * *
В селе, где жила семья Мургуза, была школа-пятилетка. Окончив ее, старший брат Сохраба перешел учиться в соседнее село. Уходил он из дома утром, возвращался на закате. Однажды, как всегда, он отправился в школу. Наступил вечер, а мальчика все не было. Не вернулся он и к ночи. Месма не сомкнула глаз, плакала, прислушиваясь к каждому шороху. Все тихо, и вдруг на рассвете собака с отчаянным лаем кинулась со двора.
Но вот лай стих, и собака жалобно завизжала и умолкла.
Месма поначалу обрадовалась: наверное, сын вернулся! Она быстро встала с постели, подошла к двери и уже протянула руку, чтобы открыть ее, как вдруг, точно какая-то невидимая сила остановила ее, сердце отчаянно заколотилось. Обессиленная, она прислонилась к стене.
Во дворе раздался звонкий стук лошадиных подков. Может, приехал Мургуз? А вдруг он встретил сына и привез домой? Осмелев, Месма снова потянулась к засову, но в эту минуту во дворе раздался повелительный окрик:
– Эй, хозяин, выходи!
Голос был незнакомый, и Месма задрожала от страха. Сквозь грубый смех Месма различила слова:
– Выходите, хозяева, я привез вам гостинец!
Возле самой двери с грохотом упало что-то тяжелое. Где-то в ночи, удаляясь, мерно стучали копыта. Собака молчала, словно ее и не была во дворе.
«Что за гостинец? Кто этот поздний гость? Почему молчит собака?» – в страхе спрашивала себя Месма. Сжавшись в комочек, стояла она возле двери, не находя сил ни открыть ее, ни вернуться к постели.
Сохраб не спал, его разбудил незнакомый голос. Мальчик лежал под одеялом без кровинки в лице и с трудом переводил дыхание. Холодный ужас охватил все его существо. Широко раскрытыми глазами глядел он на мать, замершую у двери. Сколько так прошло времени, он не помнил. Наконец Месма, с трудом повернув к сыну лицо, чуть слышным голосом позвала к себе и велела открыть дверь.
От страха еле передвигая ноги, Сохраб добрался до двери и поднял засов, показавшийся ему пудовым. Светало. В соседних дворах появлялись люди, пастухи гнали в стадо скотину. Опираясь на плечо Сохраба, Месма переступила порог:
– Сын мой! – отчаянно вскрикнула она и без чувств повалилась на землю.
Сохраб ничего не понимал. Только казалось ему, что сердце вот-вот разорвется на части. Мать бездыханная распласталась на земле. «Что случилось? Почему она так напугалась?» – думал он, не замечая окровавленного мешка, валявшегося у самых Дверей. Из мешка торчала полусогнутая человеческая рука.
– Мама… – прошептал он, склонившись над матерью.
Месма лежала посреди двора. Она упала на очаг, волосы рассыпались, смешались с золой, и, если бы не судорожное подергивание плеч и слабые стоны, изредка вырывавшиеся из груди, ее можно было принять за мертвую.
Сохраб хотел закричать, позвать на помощь, но язык не слушался, голоса не было. Он беспомощно открывал рот, глотал воздух, пока наконец какие-то невнятные звуки не вылетели из его горла. Он снова позвал мать, но она не откликнулась. И тогда он заревел отчаянно, неистово, призывая на помощь соседей.
Прибежали люди, перенесли Месму в дом. Женщины уложили ее на кровать, стали приводить в чувство. Прошло очень много времени, пока она наконец открыла глаза. А мужчины тем временем развязали мешок. Страшный «гостинец»! В мешке лежало тело старшего брата, изрубленное на куски.
Сохрабу не показали убитого. За Мургузом послали гонца. Он приехал только к вечеру…
Двор был заполнен людьми. Толпа расступилась, пропуская отца. Мургуз подошел к сыну и опустился перед ним на колени. Дрожащими руками хотел он развязать новый палас, в который бережно завернули убитого, но соседи помешали ему. Мургуз не проронил ни слова. Беспомощно, полными слез глазами взглянул он на людей, спрашивая, почему не позволяют проститься с сыном. Тяжелое молчание было ему ответом. Мургуз закрыл лицо руками. Два горьких всхлипа вырвались из его груди, дыхание было учащенным и хриплым, могучие плечи мелко вздрагивали – Мургузу не хватало воздуха.
Узнав, что приехал муж, Месма как обезумевшая выбежала из дому и, расталкивая родных и соседей, бросилась к нему. Всем телом повисла она на нем, как ястреб, жаждущий крови.
– Верни мне мое дитя! – вопила она, тряся Мургуза за плечи. – Верни, слышишь! Из-за тебя погубили его!
Пена выступила на ее губах, глаза закатились, она без чувств рухнула на землю, корчась в судорогах. Отчаянный материнский вопль словно послужил сигналом, и безмолвный до этого двор огласился женскими причитаниями и рыданиями…
Сохраб, прижавшись к отцу, беззвучно плакал. Кто-то из стариков сказал громко:
– Уведите ребенка, ему нечего тут делать!
Какая-то старая женщина взяла его за руку и, вытирая фартуком мокрые от слез щеки мальчика, приговаривала:
– Не плачь, стать мне твоей жертвой! Не вернуть слезами твоего брата. Пойдем, я накормлю тебя, ты ведь голодный…
Сохраб и вправду ничего не ел со вчерашнего вечера. Он был очень голоден и потому послушно шел за незнакомой женщиной куда-то далеко, на противоположный край села.
Когда он возвратился домой, плач и причитания прекратились. Соседи, понурив головы, разбрелись по двору. Стоя группами в три-четыре человека, они негромко перешептывались о чем-то, совещались. Мургуз Султан-оглы, засунув руки в карманы галифе, молча шагал по двору своей обычной твердой походкой. Порой он останавливался, отдавая распоряжения. Потом, словно измеряя шагами двор, продолжал ходить взад и вперед. Решительный шаг, суровое спокойное лицо, гордое и красивое. Казалось, не над его головой разразилась беда, не сын, изрубленный на куски вражеской рукой, лежит во дворе.
Сохраб горестными испуганными глазами неотступно следил за отцом. Султан-оглы заметил сына, кивком головы подозвал к себе и, нагнувшись, поцеловал в лоб, обнял за шею. Выпрямившись, он взял мальчика за руку и стал вместе с ним ходить по двору, как бы говоря окружающим: «Взбесившиеся хищники отняли у меня старшего сына, но младший со мной!..»
Убитого хоронили торжественно. Взрослые мужчины провожали его в последний путь. Султан-оглы запретил причитать над покойником. Месму на кладбище не пустили. Детей и женщин тоже.
По обычаю соседи несколько дней не покидали дом Султана-оглы. На седьмые сутки он устроил поминки, а утром погрузил на арбу пожитки, усадил жену и сына и отвез их в соседнее село к дальним родственникам. Хотел быть уверенным в их безопасности. А сам уехал добивать врага.
Борьба оказалась тяжелой и долгой. Страшась за Сохраба, Мургуз при первой же возможности отправил его в Баку, учиться.
Почти четыре года неустанно, день и ночь вел вместе с другими коммунистами Мургуз Султан-оглы жестокую борьбу с кулацкими националистическими бандами. Наконец врага уничтожили, как любил выражаться Мургуз, «с корнем». Но и после победы не наступило для Мургуза спокойной жизни. В селе начали организовывать колхоз, и Мургуз Султан-оглы с новой энергией ринулся в бой…
Приезжая в село на каникулы, Сохраб почти не видел отца. Ни разу не пришлось им посидеть вдвоем, потолковать по душам. Мургуз поднимался с солнышком, уходил в правление – много забот у председателя колхоза! Домой возвращался ночью, усталый валился на постель и засыпал. Никогда ни одной жалобы.
Да и не знал усталости этот человек! Казалось, он рожден на свет, чтобы бороться, побеждать, трудиться.
Вот и в это последнее лето Сохрабу так и не удалось поговорить с отцом. А поговорить было о чем. Сохраб заканчивал университет, готовился к свадьбе. Об одном попросил его Мургуз – отложить свадьбу до осени, когда окончится колхозная страда.
Глава шестаяСохраб поднялся с кровати. Надо было пойти к Зийнат и все рассказать. Он не сомневался, что в ее доме найдет поддержку, услышит слова утешения.
Дверь открыл отец Зийнат. Обычно он встречал будущего зятя с распростертыми объятиями, говорил приветливые слова, расспрашивал о здоровье, не знал, куда усадить.
– Я вижу, ты чем-то взволнован, сынок? – спросил он, взглянув на Сохраба. – Мрачен… Что случилось?
Преодолевая волнение и горе, с трудом выговаривая слова, Сохраб коротко поведал о случившемся.
– Да, плохая весть… Очень плохая… – Старик замолчал, прошелся по комнате. – Ты садись, садись… – сказал он, не глядя на Сохраба, но в голосе его не было былой приветливости. Лицо посуровело, потемнело, глубокие морщины легли на лбу.
Он снова стал ходить по комнате грузными, тяжелыми шагами.
– Может, ложный слух? Случается такое… – с надеждой спросил он.
Сохраб отрицательно покачал головой.
Опустившись в кресло, старик подпер ладонью голову и долго сидел молча, раздумывая о чем-то.
– Да, страшная весть… – глухо повторил он. – Не везет нашей Зийнат… – И посмотрел на жену, горестно стоявшую у двери. Старики многозначительно переглянулись. – Уладится, все уладится, – успокаивающе сказал он и вдруг виновато добавил: – Может, тебе пока лучше не ходить к нам, а?
Сам знаешь…
Сохраб ничего не сказал и тяжело, с трудом поднялся.
– Прости нас, – тихо, почти шепотом говорил старик. – Мы очень уважаем тебя и верим: тебя ждет большое будущее. Но прошу, не показывайся пока на глаза Зийнат… – Он помолчал и продолжал так же тихо: – Первый раз она попала в лапы пьяницы и пройдохи. Есть ли у нас право второй раз рисковать ее счастьем?..
Старик закашлялся.
– Пойми меня правильно, – кашляя, говорил он. – Не обвиняй в трусости и неверности. Я понимаю, отвернуться от человека в такую минуту нечестно, подло… Но тот, кто один раз пережил несчастье дочери, не в силах пережить его еще раз… Прости нас!
Молча повернувшись, Сохраб ушел из их дома. Он долго ходил по улицам в надежде встретить Зийнат, поговорить с ней, услышать от нее добрые слова. Но чем дольше ходил Сохраб, тем больше размышлял о будущем, тем тверже убеждался он, что отец ее был прав. Как мечтал он сделать Зийнат счастливой! А сейчас чем, кроме лишений и бед, может он одарить любимую? Так зачем встречаться, разговаривать? Лишние мучения… «Пусть думает, что я бросил ее. Не такое уж это большое горе, поплачет и позабудет…» – решил Сохраб.
Он зашел в ближайшее почтовое отделение и написал Зийнат письмо. Перо дрожало в руке, он испортил несколько листов бумаги – писал, рвал, бросал в корзину. Ох, трудно порой честно написать о том, что лежит у тебя на сердце…
«Дорогая Зийнат! Ты должна простить меня. Я хотел одного – сделать тебя счастливой, заставить забыть былое горе. Не моя вина, что надеждам нашим не суждено сбыться. Прости меня и забудь».
Он перечитывал написанные строчки, и слезы навертывались на глаза. Запечатав конверт, Сохраб опустил его в почтовый ящик. На душе было пусто и тоскливо. Вот и последняя опора рухнула. Один. Совсем один.
* * *
Стрелка на часах показывала далеко за полночь, когда кто-то осторожно потряс дверь его узенькой комнаты. Послышался легкий стук. Кто мог прийти к нему в такую пору? «Неужели Зийнат? – как искра, мелькнула надежда. Может, отец раскаялся, что незаслуженно обидел меня, и прислал ее за мной?»
Радостный, Сохраб быстро вскочил с постели.
– Кто там?
Негромкий хриплый голос ответил из-за двери:
– Открой!
Голос показался Сохрабу незнакомым. Несколько мгновений он колебался, но дверь открыл. Узкоплечий, скромно одетый пожилой человек стоял перед ним. Тяжело переведя дыхание, он поздоровался и спросил: Ты сын Мургуза, Сохраб?
Подозрительно оглядев незнакомца, Сохраб еле заметно кивнул головой.
– Собирайся, пойдем…
Сохраб продолжал молчать, с недоумением глядя на старика. «Куда идти? Зачем?» – говорил его взгляд. Старик понял его замешательство.
– Я друг Мургуза, – быстро сказал он. – Мне известно о несчастье. Собирай вещи, пойдем к нам.
– Спасибо, – потупился Сохраб.
Старик пытался улыбнуться.
– Не обижай меня! Что скажут люди, если ты останешься один со своим горем? Прошу, не позорь друзей своего отца…
Речь старика, его достойная манера держаться рассеяли подозрения Сохраба. Но он продолжал стоять неподвижно, сказалось напряжение страшного дня, и силы покинули его. Старик не стал дожидаться, пока Сохраб придет в себя. Суетливо двигаясь по комнате, он достал из-под кровати чемодан и начал кидать в него вещи. Быстро уложив все нехитрое имущество, закрыл чемодан и сунул в руки Сохраба. Потом увязал постель и ловко подхватил под мышку. Они вышли на улицу и долго шли по запутанным переулкам и полутемным улицам. Наконец оказались в Нагорной части города, где и остановились возле небольшого одноэтажного домика. Старик позвонил. В прихожей их встретила невысокая женщина. Улыбнувшись, взяла из рук Сохраба чемодан и ласково сказала:
– Проходите, я очень рада видеть вас…
Ее приветливое, улыбающееся лицо показалось Сохрабу знакомым. Где-то они встречались. События минувшего дня окончательно сбили его с толку, и он никак не мог вспомнить, где видел эту женщину.
Следуя за ней, Сохраб вошел в комнату, чисто прибранную, уютную. Плохо понимая, где он и что с ним происходит, Сохраб опустился на стул. Вдруг из соседней комнаты показалась девушка. Она радостно подбежала к Сохрабу и протянула ему руку. Придвинув стул, уселась рядом с Сохрабом. Это была Мархамат.
Теперь он узнал и женщину. Несколько месяцев назад она остановила его у входа в университет и сказала, что родом они из одного района, что хорошо знает отца Сохраба, что Мургуз Султан-оглы в былые времена часто гостил у них. Прощаясь, просила Сохраба не забывать друзей отца. Сохраб тогда искренне поблагодарил ее, но, расставшись, тут же забыл об этой встрече. И еще раз они виделись, – женщина шла с Мархамат, они остановили Сохраба и долго расспрашивали об отце: как живет, бывает ли в Баку, какие новости в селе? Выслушав ответы на все интересующие ее вопросы, женщина вдруг сказала:
– Сегодня наша Мархамат именинница. Приходите к нам со своими друзьями, будем рады видеть земляка!
Женщина была весьма настойчива, и Сохраб легко разгадал причину ее любезности. Приведя в оправдание тысячу и один довод, он отказался от приглашения. А вот теперь сама судьба привела его в их дом. Хозяйка принесла чай, поставила на стол еду. Старик, сидя напротив Сохраба, говорил медленно и задумчиво:
– Все детство провел я вместе с Мургузом. Еще до революции приехали мы в Баку, устроились на промысле… Десять лет проработали на одном промысле и были неразлучны, как братья. Все пополам! После революции Мургуз вернулся в село. Разлука, работа несколько остудили нашу дружбу. Встречи становились все реже…
Старик замолчал, достал из кармана мятую пачку папирос, закурил. Сизые колечки дыма повисли в воздухе. Он глубоко закашлялся и, переждав кашель, продолжал:
– Я давно знал, что ты в Баку, мне жена говорила. Прошлой зимой, когда Мургуз приезжал, он заходил к нам, просил наведываться к тебе. А я все занят, так и не вырвал минуты зайти, узнать, не нуждаешься ли ты в чем-нибудь. Прости уж меня, старого.
Старик затянулся, гаснущая папироса вспыхнула красным огоньком, задымила.
Сохраб мгновенным взглядом искоса окинул Мархамат, – конечно же только она могла рассказать отцу о случившемся несчастье.
– Хочу вернуться в село… – ответил он упавшим, безразличным голосом.
– Нет, нет! – явно волнуясь, воскликнул старик. – Нельзя! В сложившейся ситуации это просто невозможно!
– А зачем оставаться в Баку? Все равно не сегодня-завтра исключат из университета…
– Откуда такая безнадежность? С каждым человеком что угодно может случиться! Настоящий мужчина должен выстоять все невзгоды. С Мургузом произошла страшная ошибка. Многим негодяям он как бельмо на глазу. Оклеветали, наверное… Я уверен, справедливость будет восстановлена. А насчет тебя я сам поговорю где нужно. Учебу не бросишь, мы не допустим…
Сохраб молчал, опустив глаза. Старик тоже молчал, раздумывая. Наконец проговорил решительно:
– Вот мое последнее слово! Жизнь – штука сложная, капризная, как угадаешь, что случится через месяц или даже через неделю? Спешить в село незачем. До тех пор, пока дело не примет благоприятный оборот, ты из этого дома не уйдешь. Мой долг – заботиться о тебе, как о родном сыне. Перед твоим отцом долг!
Мархамат, сидя рядом с Сохрабом, внимательно слушала разговор, то и дело поглядывая на него с любовью и сочувствием. Ей казалось, что сегодня радость ее не уместится во всей вселенной. Сохраб перехватил взгляд девушки. Он был благодарен ей: пришла на помощь в таких сложных, тяжелых обстоятельствах, – видно, она и вправду любит его. Что поделаешь, это была сама судьба.
