Текст книги "Когда молчит совесть"

Автор книги: Видади Бабанлы

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 34 страниц)

Вугар не отвечал, но Нарын была настойчива:

– Я вас спрашиваю, я права?

– Вам виднее, – нехотя сказал Вугар. – Вы свои дела лучше знаете.

– Я считаю, что поступила правильно! После занятий приходится поздно возвращаться, случается, встретишь собаку или волка в человеческом обличье. Пристает, говорит глупости, от страха сердце замирает… А когда дом близко, все не так страшно. Я вам говорила, где учусь? – вдруг неожиданно спросила она.

– Кажется, говорили…

– А вот и не говорила! Во всяком случае, я этого не помню. Да и вы не помните! Ну, ничего, повторение – мать ученья! Послушайте еще раз и больше не забывайте… Не то, чем аллах не шутит, а вдруг у вас спросят… Надо же знать биографию своих помощников.

Вугар покраснел. Нарын права. До сих пор не поинтересовался, как живет человек, который самоотверженно трудится рядом, помогает. Стыдно!

– Учусь я на четвертом курсе вечернего отделения института нефти и химии, на факультете технологии, – отчеканила Нарын. – Мама давно настаивает, чтобы я перешла с вечернего отделения на дневное. Но мне ее жалко, она у нас слабая, больная. Сколько можно жить на иждивении?

– У вас нет отца?

– Нет.

– Умер? Нарын нахмурилась, ее бойкость погасла.

– Бросил нас, ушел к другой женщине! – В голосе задрожали слезы.

Вугар расчувствовался. Недаром говорят: сердце сироты слышит чужое горе.

– И давно?

– Очень… Я тогда только в школу пошла.

– Он помогает вам?

– Нет! – Нарын до боли прикусила губу, стараясь этой болью заглушить боль сердца. – Пьет он! Все деньги оставляет в ресторанах да в барах. Никогда трезвый-то не бывает, где ему о детях помнить! – Она вздохнула. Когда он ушел от нас, мама поначалу сама не своя ходила, потом слегла и четыре месяца пролежала в больнице. Я тогда на почту устроилась, надо было сестренку кормить. Сама маленькая, а сумки во-от такие огромные таскала…

Вугар глядел на девушку сочувствующим взглядом и думал: вот, оказывается, у этой веселой, жизнерадостной девушки на душе такое горе! Как умело она таила его…

– Вот почему я всегда так быстро хожу. Не хожу, а бегаю! Привыкла, когда почтальоном работала. Иногда сама себя останавливаю: «Иди нормально!» Забудусь на секунду, глядишь и опять побежала. Привычка – вторая натура… – Нарын засмеялась, повеселев. – Теперь мы в его помощи не нуждаемся!

С весны сестра работать пошла. У меня зарплата хорошая, денег хватает. Через два года окончу институт и заставлю маму уйти с работы. Хватит, потрудилась, пускай отдыхает. Подлечиться ей надо…

Несколько шагов они прошли молча.

– Есть у меня на душе один грех. Мама узнает – расстроится…

– Что за грех? – озабоченно спросил Вугар. Дела Нарын уже всерьез интересовали его.

– Экзамены за третий курс не сдала!

– Ни одного?

Нарын кивнула головой.

– Почему?

Девушка замялась.

– Работа… Хадиджа-хала захворала, раньше времени ушла в отпуск… Не могла же я вас оставить одного…

– Почему же вы мне не сказали? Я бы все сделал, чтобы вас на время освободить.

– А самому остаться без помощника? – Нарын покачала головой. – Это нечестно! Принести интересы дела в жертву личным интересам? Да если бы вы и отпустили меня, я все равно не ушла бы. Экзамены не убегут. Подготовлюсь и осенью сдам. Я уже договорилась с деканом.

Вугар подыскивал добрые, благодарные слова, ему так хотелось сказать ей что-нибудь хорошее, но Нарын прервала его размышления:

– Спасибо! До свидания!

Вугар растерялся, не сразу поняв, что должны означать ее слова.

– Простите меня, сегодня я доставила вам так много хлопот!

Она протянула руку, и Вугар крепко пожал ее. В улыбающихся глазах Нарын загорелся тот, уже знакомый Вугару ласковый блеск, и он осторожно, чтобы не обидеть девушку, отвел взгляд.

– Спокойной ночи… – тихо проговорил он.

Глава вторая

Мама Джаннат постелила себе на застекленной галерее. Духота и тревога гнали сон, она открыла все окна, но и это не помогало, прохлады нет и нет! Вернувшись домой, Вугар застал ее во дворе. Она медленно вышагивала, обмахиваясь большим белым платком. Двор, окруженный с четырех сторон каменными домами, раскаляясь за день, до поздней ночи не успевал остынуть. И все же жильцы в поисках прохлады выносили свои постели – легкие раскладушки или тяжелые никелированные кровати – и располагались на дворе. В такую ночь даже простыня казалась невыносимо жаркой.

Измученная духотой и бессонницей, мама Джаннат даже не спросила Вугара, почему он так поздно задержался.

– Душно, сынок, – тяжело переводя дыхание, жалобно сказала она. Настоящий ад, земля горит под ногами… Не ходи в дом, задохнешься…

Но Вугар, погруженный в свои мысли, не услышал ее предостережения. Продолжая обмахиваться, мама Джаннат шла за ним. Войдя на галерею, она остановилась, подвинула к окну стул и села.

– Садись, сынок… – Она что было силы махала платком. – Сегодня после полудня от духоты сердце чуть не разорвалось. Думала, умираю, да вот воскресла. Как ты в такую жару работаешь?

– Разве я один, мама Джаннат?

– Конечно нет, сынок. – Старуха сокрушенно покачала головой. – Бывало, и я работала. Но, признаться, таких, как ты, видеть мне не доводилось. У всех людей работа имеет предел. А у тебя – ни конца, ни начала… С Исметом в одном институте работаете, почему он так не надрывается? Уже пятнадцать дней, как в отпуск уехал.

– У Исмета работа попроще.

– Не говори так! – стояла на своем мама Джаннат. – Скажи лучше, что он умнее тебя и знает цену здоровью. Вот так-то вернее будет!

Вугару не хотелось продолжать этот разговор. Зачем перемывать косточки молочному брату? Уж кто-кто, а он-то хорошо знал, что не забота о здоровье заставила Исмета уехать из Баку. Любовь к Алагёз, а вернее, неудержимое желание стать зятем известного ученого помогли ему преодолеть все препятствия. На крылатом коне любви и надежды мчался он через долины и горы, чтобы очутиться в Кисловодске, где каждое лето отдыхала семья профессора Гюнашли. Зачем рассказывать об этом маме Джаннат? К тому же он устал, во рту пересохло, говорить трудно. Вугар попросил воды, но мама Джаннат принесла ему свежезаваренный чай, и его душистый аромат распространился по галерее, вытесняя на миг тяжелую духоту.

Он с наслаждением отхлебывал чай, однако, выпив его, почувствовал, что стало еще жарче. Вугар спустился во двор. Мама Джаннат неотступно следовала за ним.

– Ложись здесь, сынок, – сказала она. – Чего стесняться? Погляди на людей и выноси свою кровать!

Но Вугар категорически отказался от подобного удовольствия и вернулся в дом.

Спать, спать! Он лег в постель и закрыл глаза. Обычно, перед тем как заснуть, Вугар спокойно подводил итоги сделанному за день, строил планы на завтра. Но сегодня, расставшись с Нарын, он шел домой пешком, и у него было время подумать, – сколько шагов, столько мыслей! Он так устал. Спать, спать!

Ох, эта духота! Ворочаясь с боку на бок, Вугар не мог заснуть и впервые в жизни позавидовал Исмету. «Права мама Джаннат, – подумал он. Брат куда умнее меня. Наслаждается жизнью в прохладном Кисловодске. Гуляет, отдыхает, а я тут верчусь на раскаленной сковороде…»

Вспомнив Исмета, он уже не мог отогнать мысли о нем.

Последнее время Вугара тревожило поведение брата, но сейчас он был склонен оправдывать его. «Правильно говорят, смелость города берет. Там, на отдыхе, Исмет ближе познакомится с Алагёз. И кто знает, может, им удастся найти общий язык? Вдруг договорятся? Тогда и мне спокойнее будет. Мархамат-ханум оставит назойливые приставания, придет конец козням бездарного хитрюги Зия Лалаева. Как хорошо, что Арзу ничего не знает… Не ровен час, дойдут до нее слухи, несдобровать мне, иди тогда оправдывайся!»

Нет, заснуть решительно не удавалось. Мысль об Арзу привела другую – о Нарын. «Только этого еще не хватало! – с раздражением подумал Вугар. – Мало ли и без того у меня хлопот?» А воображение услужливо рисовало ему Нарын. Ее улыбающиеся глаза смотрели на него с непонятным, нежным выражением… Вугар резко повернулся и в темноте даже махнул рукой, словно отгоняя назойливую муху. «А чем она, собственно, виновата? – остановил он себя. Девушка наивна и чистосердечна, как младенец. Вот уж кому незнакома хитрость: что на уме, то и на языке…» Он думал о Нарын с благосклонной нежностью. Но вдруг в ушах прозвучали слова вахтера: «Понимаю, молодость! Но нельзя же здесь…» Только сейчас дошел до него смысл этих слов. «Конечно, у старика были основания для подозрений. Молодой человек и девушка, ночью, одни в институте. Нет, так и вправду нельзя, хватит! Завтра отправлю ее в отпуск. Одному работать куда спокойнее».

Принятое решение успокоило, тревога утихла. Вугару даже показалось, что в комнате сделалось прохладнее и стало легче дышать. Он приподнялся, перевернул влажную от пота подушку и, повернувшись на спину, несколько минут лежал неподвижно, задремывая. И вдруг снова завертелся как ужаленный. Почти месяц он не видел Арзу! Занятия в школах окончились, и Ширинбаджи с дочерью уехали на дачу. За это время Вугар лишь два раза разговаривал с Арзу по телефону. Она звонила ему в институт, оставила адрес дачи в Мардакянах, звала в гости. А однажды даже сам Агариза-киши позвонил:

– На дачу собираюсь, поедем со мной! Денек отдохнешь, сразу силы прибавится.

Но Вугар, занятый работой, вежливо отказался. А сейчас, измученный бесконечными раздумьями, усталый, вдруг со всей остротой почувствовал, как истосковался по Арзу.

«К черту все! – мысленно выругался он. – Иди к дьяволу эта работа! Ни за что ни про что мучаю девушку, она, верно, извелась от тоски, все глаза проглядела! Что за любовь! И зачем мне такая молодость? Кажется, я стариком становлюсь – начинаю забывать, что такое страсть, желания!…»

Ему так захотелось увидеть Арзу немедленно, сейчас же, что казалось, будь у него возможность, вскочил бы, взял такси и, несмотря на столь поздний час, поехал в Мардакяны.

Глава третья

Кто-то легко коснулся его плеча, и Вугар вздрогнул, – кому, кроме Зия Лалаева, придет в голову так фамильярно обращаться с ним? Настроение сразу испортилось. «Откуда взялся этот прохвост? – со злобой подумал он. – Какой еще сюрприз приготовил?»

Первым желанием было не оборачиваясь ускользнуть от него. Но вместо писклявого голоса Зия, который уже приготовился услышать Вугар, раздался рокочущий, самоуверенный басок:

– Доброе утро, Шамсизаде!

Вугар обернулся. Перед ним стоял профессор Башир Бадирбейли.

«Что случилось? Откуда такая приветливость?»

От изумления Вугар потерял дар речи. Сияющая улыбка Бадирбейли стала насмешливой.

– Ты какой-то странный сегодня! Как идут дела?

– Спасибо, неплохо, – поспешно ответил Вугар, но голос выдал раздражение.

– Не верю! – Бадирбейли даже прикрыл ладонью рот, чтобы скрыть насмешку. И, стерев улыбку, он продолжал: – Твое волнение дает мне право сомневаться в искренности этих слов!

Вугар разозлился на себя: неужели он боится Бадирбейли? Иначе откуда эта робость и неопределенный ответ? Надо как можно скорее исправить свою оплошность. Но, кажется, он опоздал…

– «Ни к чему хилому в чужой сад лазать» – говорили наши отцы! – быстро сказал Бадирбейли, снова прикрывая рот ладонью. – Ноги переломают… Ты меня прости, я вовсе не собирался задеть твое самолюбие. Человек ты умный, талантливый, и я хочу одного – наставить тебя на верный путь.

Пословица, приведенная Бадирбейли, обидела Вугара, и он не сдержал гнева.

– Я на верном пути, профессор! И к тому же в здравом уме!

– Не горячись! – Изрезанное морщинами лицо Бадирбейли посуровело. Он высоко поднял руки. Так в далекие времена делали перед боем воины. Наберись терпения! Прежде всего – мы азербайджанцы! Или ты забыл обычай предков: старший говорит, младший слушает. Я в отцы тебе гожусь…

Вугар покраснел, но на этот раз не от смущения, а от неприязни, которую вызывал в нем этот человек.

Бадирбейли, чувствовал свою силу и власть, продолжал заносчиво и спокойно:

– Не зря я привёл эту поговорку! Обидела она тебя или нет – не знаю, но я напомнил ее не для красного словца. Ты молод, готовишься вступить на поприще науки… Мне известно, что ты сирота, заступиться за тебя некому. Зачем же, поддавшись на ложные похвалы и посулы, ты стремишься в дебри, откуда нет выхода? Зачем подставляешь голову под удар? Мне жаль тебя…

Не надо было обладать большой догадливостью, чтобы понять, в кого метит Бадирбейли свои напоенные ядом стрелы, – конечно же в Гюнашли, извечного соперника.

Озадаченный, расстроенный, Вугар молчал, не желая выслушать еще один упрек в невоспитанности.

Поймав мрачный взгляд Вугара, Бадирбейли понял, что происходит в душе юноши. Устремив глаза поверх его головы и стараясь придать голосу еще большую внушительность и важность, продолжал:

– Зачем скрывать? Я был очень зол на тебя! Казалось, умру, кости мои с тобой не примирятся. Почему? Да все по тому же! Берешься за дело, которое тебе не по плечу. Ведь не осилишь! Крупнейшие американские ученые, вооруженные великолепным оборудованием, много лет трудятся над проблемой нового антидетонатора бензина и не могут ничего добиться. А ты, молокосос, хочешь тягаться с ними? Ну, не забавно ли? Зачем ставишь себя в глупое положение? Химера, фантазия! Несколько месяцев назад ты жаловался: работа, мол, не двигается, потому что нет подходящих условий. Дали лабораторию. Создали условия. Где же результат, спрашиваю?! Где?

– Профессор, мы…

– Погоди! Я не нуждаюсь в объяснениях! – грубо прервал его Бадирбейли. – Теперь ты убедился, чем кончается непослушание, нежелание прислушаться к совету старших, опытных людей? Ка-та-стро-фой! – по слогам выговорил он. И нет этому оправданий. Ты и твой руководитель Гюнашли обязаны помнить, что крупные московские и ленинградские ученые, прославленные академики отступились от этой проблемы. А вы… чванливо выпятили грудь… Они не могут, а мы, дескать, сможем! Да ты сам подумай, если бы твой антидетонатор был хоть сколько-нибудь перспективен, неужели все знаменитости не поняли бы это раньше тебя? Что, я неправ?

Вугара удивил его вопрос. Если кто-то отказался от решения сложной проблемы и не стал ею заниматься, это должно означать, что она не имеет значения, что это пустячное, никудышное дело? Личности, авторитеты! Не это ли зовется консерватизмом в науке?

– Простите, профессор, но мне кажется, в ваших рассуждениях, слышится излишняя предусмотрительность, недоверие, не имеющее никаких оснований. Почему мы должны отказываться от веры в собственные силы?

– Какие силы? О чем ты говоришь? Почему эти хваленые силы до сих пор никого и ничего не осилили? – Бадирбейли устремил на Вугара разгневанный, осуждающий взгляд, точно желая просверлить его, и добавил надменно: Напрасные потуги! Не ищи оправданий! Логика событий доказывает всю несостоятельность твоего поведения и поведения научного руководителя. Повторяю: если бы к тому было хоть малейшее основание, проблему давно решили бы крупнейшие ученые мира, чей опыт, талант и, наконец, возможности несравнимы с вашими… На ученом совете секции я вас предупреждал. Не послушались! Сейчас предупреждаю лично тебя. Хочешь – слушай, хочешь – нет! Мне все равно. Только тебя жаль, – сирота, нет никого, кто мог бы вовремя остановить, образумить. Поверь, мною движет чувство гуманности, я не хочу, чтобы труды твои пропали даром. Иных соображений у меня нет и быть не может!

Бесконечные напоминания о сиротстве, одиночестве в устах Бадирбейли звучали как оскорбление, и, багровея от обиды и гнева, Вугар сказал:

– Сирота я или нет, отношения к делу не имеет! Мне непонятно, что вы хотите этим сказать!

На губах Бадирбейли снова появилась издевательская усмешка.

– Эх ты! – Он покачал головой и махнул рукой. – Молодо-зелено! Обиделся и еще раз доказал свою незрелость! В каком обществе ты живешь? Или не знаешь – в нашей стране все делается ради счастья человека. И наука, которой ты собираешься посвятить жизнь, служит этой же цели. Иначе ей грош цена! Ты – один из членов нашего социалистического общества. Можем ли мы не тревожиться о твоем будущем? Если все пойдет насмарку, твоя боль станет нашей болью. С нас спросят: где вы были? Почему вовремя не наставили на ум! Башир Османович, наш аксакал, держи ответ, как проглядел?

Никто и слушать не захочет, что вы, молодежь, нас, старейших ученых, ни во что не ставите, а, оседлав своего коня, скачете без оглядки, не ведая, что он несет вас в пропасть.

Что должен был ответить Вугар на такие рассуждения? Опыты действительно пока не давали желаемых результатов, и это сильно укорачивало его язык. Он молчал. И вдруг ему стало страшно. Ведь сейчас это только лабораторные опыты и вычисления. Даже если он добьется положительных результатов, то заводские испытания могут не сразу подтвердить их. Вот когда восторжествуют Бадирбейли и ему подобные! А если вообще неудача?..

Башир Бадирбейли краем глаза окинул юношу: «Кажется, удалось поколебать упрямца».

– Зачем лезешь в дебри? – громко воскликнул Бадирбейли. – Думаешь, петух не прокричит – рассвет не наступит? Или в институте мало рентабельных тем? Ты человек умный, способный, бери любую, мгновенно защитишь диссертацию…

Тебе жениться пора, семьей обзавестись. А семью кормить надо! Надеждами и обещаниями сыт не будешь…

Довольный тем, что его наставления оказали должное воздействие, Бадирбейли передохнул и продолжал спокойно, с видимостью доброжелательности:

– Что ждет тебя? Разочарование! Крах! Так не лучше ли задуматься над собственной жизнью и обеспечить ее? Ну вот, я раскрыл все карты. Решай сам. Как говорят, положи перед собой шапку и поразмысли… Если мои слова хоть в чем-нибудь убедили тебя, приходи, подумаем вместе. Я сделаю все, чтобы помочь тебе! – Бадирбейли сделал ударение на последних словах, многозначительно поднял указательный палец и удалился тяжелой, шаркающей походкой, гордо унося свое полнеющее тело.

Вугар терялся в догадках. Что за многозначительные предупреждения? Почему Бадирбейли так взволнован его судьбой? Может, он вправду жалеет Вугара? И неужто проблема ТАД так безнадежна? Нет, тут что-то нечисто! Уж не решил ли он воспользоваться отъездом Гюнашли и переманить его аспиранта?

Бадирбейли уже скрылся из его глаз, а Вугар продолжал стоять как вкопанный. Он всегда терпеть не мог чванливого старика, удивлялся, почему такие видные ученые, как Гюнашли, вынуждены считаться с ним, выслушивать его тупые рассуждения, вступать в бесплодные споры. Теперь он понял: с Бадирбейли не так-то легко справиться. Он, как любил выражаться Зия Лалаев, не из тех, кто позволит уложить себя на обе лопатки.

* * *

Профессор Башир Бадирбейли шагнул на тернистый путь науки прямо с производства. Шагнул легко, не прилагая особых усилий. Разве мало в жизни случайностей? Одних судьба щедро балует счастьем, других обделяет. Бадирбейли принадлежал к тем, кто умел охапками хватать дары судьбы.

Отец Башира всю жизнь честно трудился, но так ничего и не заработал, кроме твердых мозолей, – даже пяти аршин бязи на саван. Вдали от дома и родных проглотил его нефтяной колодец, и даже трупа, сколько ни искали, не нашли. Счастье, которого так и не дождался отец, рано погибший, щедро улыбнулось сыну.

Установившаяся вскоре в Азербайджане Советская власть взяла мальчишку-сироту под свое крыло. Башир вырос в детском доме, учился в школе для рабочих. Мальчик был шустрый, учение давалось ему легко. Окончив школу, поступил на рабфак. Все двери широко распахивались перед ним: сын рабочего, отец трагически погиб, жертва капиталистической эксплуатации. Юношей с такой судьбой в те годы было множество – сотни, тысячи. Но мало кто умел так ловко использовать свою биографию! Природная смекалка и здесь выручила Башира. В институт его приняли без всяких затруднений, а когда окончил учебу, счастье снова не забыло его – получил назначение на крупный нефтеперерабатывающий завод и стал быстро продвигаться по служебной лестнице. Прошло несколько лет, и Башира назначили главным инженером завода. Это были годы стремительного развития промышленности, – завод рос, креп, его продукцию хорошо знали в стране. Газеты на все лады восхваляли завод, корреспонденты, не жалея остро отточенных перьев, награждали Башира самыми лестными эпитетами. Пришла слава, а с ней авторитет. Новое назначение, еще более высокое, – Башир Бадирбейли управляющий Объединением заводоуправлений. Вокруг столь головокружительной карьеры среди химиков шло немало толков, поговаривали, что Баширу ворожит чья-то тайная высокая рука. Кто знает, может, и была в этих разговорах доля истины. Но, так или иначе, теперь руководители всех предприятий и организаций подчинялись Баширу Бадирбейли. Премии нефтяникам – первым в списках имя Башира. Награждения Башир получает орден. Авторитетная делегация – как забыть о Башире? Торжественные собрания, заседания, юбилеи – ничто не обходилось без Башира.

Создается Научно-исследовательский институт нефтехимических процессов, и снова Бадирбейли в центре внимания. Как иначе? Дело новое, ответственное, во главе должно быть авторитетное руководство. Нужна крепкая рука организатора-хозяйственника. Кто, как не Башир Бадирбейли, самый подходящий кандидат на такой пост? Он имеет отношение к научному миру, его рационализаторские предложения всегда дельны и актуальны. Кто из ученых принес столько пользы государству? И Башир Бадирбейли получает назначение директором нового института.

Башир понимал: рано или поздно потребуется научная степень. И он не забывал о научной славе… Снова стремительная, виртуозная карьера! В кратчайшие сроки защищено кандидатское звание и еще быстрее звание доктора химических наук. Газеты посвящают подвалы научным и организаторским талантам Бадирбейли. Правда, порой у читателей вызывало недоумение, что ни в одной из статей нельзя прочитать о том, какой же именно вклад внес Бадирбейли в химическую науку. Подчас создавалось впечатление, что те, кто с таким рвением восхвалял новоявленное научное светило, сами не имели об этом понятия и старались отделываться путаными, туманными фразами. Зато с каким рвением расписывалось его прошлое, как превозносили его организаторские способности и методы руководства…

Но, как говорится, каждый подъем имеет свой спуск. По настоятельным и неоднократным требованиям передовых ученых, среди которых был и Сохраб Гюнашли, неопровержимо доказавших полную несостоятельность и некомпетентность Башира Бадирбейли в области нефтехимии, он был снят с должности директора научно-исследовательского института. На несколько лет Башир исчез. О нем ничего не было слышно, и его постепенно стали забывать. Но вот возник вопрос о широком использовании химической продукции во всех областях народного хозяйства. И снова Башир Бадирбейли выплыл на поверхность общественной жизни.

Как раз в эти дни в институте было назначено партийное собрание, посвященное очередным задачам, которые ставила страна перед нефтехимиками. Неожиданно для всех слова попросил Башир Бадирбейли. Гордо и независимо поднялся он на трибуну, крепко – с места не сдвинешь – обхватил ее руками, выпятил грудь.

– Товарищи, – громко, как призыв, прогремело в зале. – Сегодня требования партии и правительства к нам, химикам, совсем иные, чем несколько лет назад. – Он еще плотнее прижался грудью к трибуне и, чтобы придать себе значительность, поднялся на носки. – Взглянем трезво на наши дела! Как мы отвечаем требованиям современности?! – Он гневным, гордым взглядом ряд за рядом обвел присутствующих, особо задержавшись на лицах своих противников. И сам себе торжественно ответил: – Плохо! Очень плохо! Кто виноват? В чем причина? – Башир передохнул, набирая в легкие воздух, и заговорил, заговорил, не давая языку ни отдыха, ни срока. Слова звучали ровно, четко, безжизненно, словно с граммофонной пластинки. Видно, Башир не зря готовился к выступлению и заучил каждое слово.

Выступал Бадирбейли не больше, не меньше, как целый час. Он говорил о неразрывности науки и жизни, о справедливости партийных решений, о той заботе, которую Советское правительство проявляет по отношению к ученым. Клеймил приверженцев отвлеченной теории. Практика и только практика! И уж конечно не забыл помянуть своих врагов, в первую очередь Сохраба Гюнашли. Его выступление на людей простодушных и неискушенных произвело впечатление.

* * *

В лабораторию Вугар вошел хмурый и, не поздоровавшись с Нарын, направился прямо к своему столу.

– Что случилось? – встревоженно спросила она. – Вы не заболели?

– Нет, – нехотя ответил Вугар.

– Может, вас кто-нибудь обидел? – не унималась девушка.

Вугар поднял на нее грустные, рассеянные глаза:

– Не тревожьтесь, причина, право, совсем другая.

– Связана с работой?

Легким кивком Вугар подтвердил опасения Нарын, но, заметив ее испуганный взгляд, очнулся от задумчивости и вспомнил решение, принятое ночью. Стараясь держаться как можно строже и официальнее, он сказал:

– Пишите заявление и с сегодняшнего дня считайте себя в отпуске!

– Почему?

– Так надо! – Он старался не смотреть на нее. – Вы должны заниматься!

– Не хочу! – запротестовала Нарын. – Вернется Хадиджа-хала, тогда пойду в отпуск.

– Тогда может не представиться такой возможности, официально продолжал Вугар. – Осенью работы будет куда больше. Сейчас самое подходящее время.

– Вы тоже берете отпуск?

– Нет, я буду продолжать работу.

– Один? Без помощника? – Нарын заерзала на табуретке. – Что случилось, ума не приложу!

– Лабораторные работы я на время прекращаю. Опытов проведено больше чем достаточно. Мне необходимо заняться вычислением полученных результатов. Надо сравнить, уточнить, найти допущенные во время опытов просчеты, понять, чем они вызваны… В таких случаях необходимо быть одному.

Он чувствовал, что Нарын не верит ему, и вынужден был говорить откровеннее.

– Понимаете, ваше присутствие отвлекает меня, трудно собраться с мыслями! Не обижайтесь, но есть такая стадия работы, когда одиночество просто необходимо. Полное одиночество. К тому же, с тех пор как я узнал, что вы не сдали сессию, я все время чувствую себя виноватым…

«Не хочет оставаться со мной наедине», – с обидой подумала Нарын и, резким движением схватив ручку и бумагу, написала заявление. Не попрощавшись, она ушла из лаборатории.

Вугару было не по себе, он понимал – ни за что ни про что обидел девушку. «Надо бы помягче, – подумал он, – нехорошо получилось… Ну, ничего, кончится отпуск, обида забудется…» Он усмехнулся, сам отнес заявление Нарын в общий отдел института, оформил отпуск и веселый, с ощущением полной свободы, вернулся в лабораторию.' Наконец-то он один! Теперь-то ему никто не помешает. Главное – не терять даром ни минуты. Достав из сейфа таблицу исчисления, он уселся за стол, решив немедленно приняться за дело. Но… в памяти возник утренний разговор с Бадирбейли, и рабочее настроение улетучилось. Сквозь спокойные и внешне благожелательные слова Бадирбейли сквозили явные нотки угрозы. Несмотря на всю неприязнь, которую Вугар питал к профессору, он должен был признаться себе, что в его словах имелась доля правды. И он в который раз спрашивал себя: как быть? Подчиниться ли логике Бадирбейли или следовать велению сердца и совести? Своей работе он отдал несколько лет, и, конечно, с ней связано всё надежды, мечты. Неужели труд затрачен впустую и ничему не суждено сбыться?

Чувствуя себя на перепутье, Вугар то соглашался с доводами Бадирбейли и готов был, мысленно подняв руки, сдаться, то, уже через секунду, со всей страстью кидался в защиту своих позиций. Ох как трудно! Словно в нем самом боролись два человека. Один требовал спокойной, счастливой жизни, и это значило пойти на поводу у Бадирбейли. Согласись Вугар с ним, и мирное благополучие немедленно явится к нему. Он молод, – что скрывать, ему хочется радостей, достатка… А другой, изобретатель, исследователь, влюбленный в науку, твердил о том, какая широкая дорога откроется перед ним, если он доведет до победного конца свое открытие. Пусть это будет путь, исполненный борьбы и поражений, трудный путь, но именно он ведет к истинной победе. А значит, нет пути прекраснее…

У Вугара защемило сердце. Он вспомнил обеты, обещания, данные Арзу, и первый раз в жизни пожалел, что судьба свела их. Не будь Арзу, он сейчас чувствовал бы себя свободным, независимым. И насколько легче было бы принести все в жертву своим идеалам! Море было бы ему по колено! Он бы скорее погиб, чем поступился мельчайшей долей истины…

Арзу, Арзу, как он соскучился по ней! Работать ему, как видно, сегодня все равно не удастся, завтра – воскресенье, так почему же хоть на день не выбраться из города, не отдохнуть? Может, нервы немного придут в порядок… Он вышел в соседнюю комнату и решительно направился к телефону. Испугавшись, что передумает, Вугар быстро набрал номер, и – о удача! Агариза снял трубку. Если бы телефон сразу не ответил, Вугар, верно, не стал бы звонить во второй раз.

– Алло, кто говорит? – услышал Вугар ласковый, приветливый голос старика и, как всегда, обрадовался и смутился.

– Салам алейкум! – робко ответил он.

– Ах, вот это кто! – Узнав Вугара, Агариза стал еще ласковее: – Как здоровье, сынок? Как переносишь страшную жару?

– Спасибо, спасибо, я чувствую себя хорошо! – торопливо отвечал Вугар.

Зная застенчивость юноши, Агариза, предупреждая его, сказал:

– Кстати ты позвонил! Я целый час бьюсь как рыба об лед, ума не приложу, как тебя найти. Завтра воскресенье, с утра собираюсь на дачу, хотел взять тебя с собой. Одному с женщинами скучно. Поедем, сынок, в нарды партию-другую сыграем, побеседуем. Мужская беседа – дело особое. Устанем на берегу поваляемся, а потом по рюмочке… джейранова молочка, а? Как, устраивает тебя мое предложение?

Радости Вугара не было предела. Сам он никогда не решился бы сказать о своем желании поехать к ним на дачу. Дышать стало легче, но он сказал осторожно, стесняясь открыто высказать свою радость:

– Как скажете, так и будет!

– Это меня вполне устраивает! Значит, едем! Есть у тебя время?

– На денек смогу вырваться…

– Вот и прекрасно! В таком случае давай договоримся… Я только вернулся с Нефтяных Камней. Должен выполнить поручения Ширинбаджи и сходить на базар. Да заодно предусмотреть все, чтобы на даче мы ни в чем не знали нужды… Утром встанем пораньше – и в путь-дорогу! Ты как, часов этак в шесть можешь проснуться?

– Конечно!

– Что-то я не слышу твердости в твоем голосе. В семь часов встретимся у кассы Сабунчинского вокзала. Не забудешь?

– Ну что вы!

– Вот и отлично!