Текст книги "Смех баньши"
Автор книги: Вера Космолинская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)
– Что? – не понял Гамлет, потом обиделся. – Да нет, кого-то из друидов, конечно!
– Тогда зачем же сразу вскакивать? Давай уж дослушаем.
– Я и так дослушаю, – проворчал Гамлет и посмотрел на Олафа. – Ну, ты уже выяснил, кто там, что и почему?
– Попридержи коней, – сказал Олаф. – Предлагаю выяснить это вместе, чтобы кому-то из нас не скормили потом невзначай сердце друга, или еще какой-нибудь жизненно-важный орган. Замену ключа я уже подготовил. Из общей связки оригинал, конечно, пропал, и сегодня мне пришлось возиться с куском проволоки. Сперва я вам все это покажу, а там решим, что с этим делать. Если честно, то я грешу на Мельваса и его компанию. Но пока ума не приложу, как объяснить всем доходчиво, что так делать не надо. Ну что, двинемся, пока не стемнело?
Мы прихватили пару масляных ламп и отправились в подземелье. Со ступеней слегка осыпалась каменная крошка. Мрачноватое местечко, не всякий сюда спустится ради развлечения, рискуя повредить себе все кости на полуразрушенной лестнице. Олаф отпер нужную дверь и толкнул ее внутрь помещения. Мы все невольно потянули носом – из образовавшегося проема потянуло странным душком.
– Я туда не пойду, – пробормотал Гамлет. – Черт его знает, чем мы там надышимся…
– Ерунда, – сказал Олаф. – Тут уже был этот запах, когда я приходил сюда в первый раз, и ничего пока не стряслось. Теперь он еще и слабее.
Bruiden, как назвал это место Олаф, на самом деле означает пиршественный зал, но также и зал для торжественных жертвоприношений, совершаемых обычно в пышности, без особенной тайны, по протоколу, и далеко не всегда их можно было назвать общественно-опасными деяниями. Возможно, и тут все было не так скверно, как решил Олаф.
Вдоль стен в комнате стояло несколько небрежно сколоченных скамеек, пара-другая козел и доски, служившие складными столами. В нише в глубине рассыпались пропитанные быстро проникающей здесь, в подземелье, сыростью, угли и зола. Стены ниши были закопчены, а вверху ее была отдушина, каким-то образом неплохо справлявшаяся с ролью дымохода, иначе при таком-то количестве оставшейся золы неведомые бражники угорели бы здесь насмерть. Посреди комнаты появились откуда-то несколько крупных камней с просверленными кое-где отверстиями. Поверхность была залита засохшей бурой и липкой субстанцией. С четырех углов круглыми отрешенными глазами на это нагромождение камней взирали вырезанные из дерева со своеобразной удивительной эстетикой небольшие, по пояс человеку, потемневшие и потрескавшиеся от времени божки. Их выпуклые рты также были любезно смазаны той же бурой субстанцией… да ладно, кто из нас сомневается в том, что это была кровь? Другой вопрос – чья. Может быть, всего лишь козья.
– Любопытно, конечно, – сказал я. – Но мы не можем быть уверены, что это было человеческое жертвоприношение.
– Впрямую – нет, – сказал Фризиан. – А ты можешь представить себе что-нибудь другое, что могло тут произойти?
Я пожал плечами, оглядываясь. В остальном все было аккуратно и чисто. Никаких вам брошенных на виду останков. Даже в золе.
– Полагаю, не следует забывать об объективности.
– А это расположение камней и отверстий, чтобы привязать жертву? – продолжал Фризиан. – Чисто анатомически…
Олаф еле сдерживал коварную ухмылку.
– Кажется, в прошлый раз я смахнул изображение в том углу, – заявил он с озабоченной невинностью. – Оно стояло не так. Эрик, сдвинь-ка его немного влево.
– Этого? – спросил я, кладя руку божеству на голову.
– Ага, приподними его, он легкий.
Я подозрительно посмотрел на его ухмылку.
– И что я увижу?
– Только то, что увидел я.
– Ну ладно, ладно. – Я приподнял божка, который действительно оказался легким, так как значительная часть его внутри была выдолблена. И мы увидели то, что помещалось в полости, не под стопами, а прямо в стопах идола. Коричневый сморщенный кожаный мячик с еще сохранившимися волосами.
Я меланхолично поставил божка на место.
– Не волнуйся, – сказал Олаф. – Голова немного прокопчена, и сразу не пропадет.
– А что под остальными? – спросил Фризиан.
– Сердце, печень и еще кое-что. Все слегка обработанное.
– Весело тебе было, наверное, исследовать все это в одиночку, – предположил я.
– Не найдя ключа, я уже предполагал, что пахнет чем-то жареным. Или копченым. Так что бы нам с этим сделать? Есть какие-то идеи?
– Римляне знали бы, что делать, – задумчиво проговорил Фризиан. – В свое время они друидов практически уничтожили. Свои-то жертвоприношения Марсу в Колизее они называли игрищами. Неприкрытая же религиозность в этом вопросе почиталась за непристойность.
– Ну да, – протянул я. – А друидизм у нас как раз переживает ренессанс. Одни пытаются возродить его в самом мрачном виде, быть может, более мрачном, чем это было на самом деле, другие – развить, как Бран из «школы Мерлина». Но может, сперва стоит хотя бы сделать предупреждение?
– Разумеется, – вкрадчиво промолвил Фризиан. – Кто как не друиды сделали тебя королем?
Я было возмутился, но глянул на его хитрую физиономию и рассмеялся. Он просто развлекался со своими обычными мелкими подколками.
– Да, разумеется, помимо всего прочего. Кстати, никто не слышал, чтобы у нас пропал кто-то из гостей?
– Никто ничего не заявлял, – сказал Олаф. – Но разве это что-то значит?
– Наверное, нет.
– Может, просто выбросить все это отсюда? – спросил Фризиан. – Не выясняя, кто это сделал? Просто проявить презрение.
– И все-таки тот, кто это делал при такой таинственности, думал о том, что его могут осудить. Лучше, наверное, наоборот – не выбрасывать это на всеобще обозрение, а отловить виновника персонально и сделать внушение. В конце концов, что за фокусы в королевском замке без ведома короля? Это же просто оскорбление величества…
Меня прервал Гамлет, как кошка впрыгнувший в комнату.
– Кто-то идет, – воскликнул он полушепотом и, забыв о том, что не хотел, чтобы нас кто-то случайно запер снаружи, прикрыл за собой дверь. Олаф с Фризианом переглянулись и одновременно загасили лампы, отступая к стенам, чтобы не оказаться замеченными сразу же.
Послышались приглушенные голоса, потом кто-то сунул в замок ключ. Раздался изумленный возглас, тут же подавленный, и пауза тишины, потом кто-то все же осторожно толкнул дверь внутрь. По стенам замелькали блики от факела. Дальнейшее произошло молниеносно. Гамлет тигром прыгнул вперед, схватил человека с факелом за шиворот и дернул внутрь. Тот негодующе завопил. Я поймал вылетевший у него из руки факел и отступил, давая пламени немного выровняться. Фризиан выскочил за дверь и вскоре вернулся, волоча за собой бесчувственное тело.
– Упал в обморок от страха, – прокомментировал он и добавил приглядевшись: – Мелкая сошка. – И привалив сошку к стене, опять аккуратно закрыл дверь.
Мы все с любопытством поглядели на человека, которого держал Гамлет. Тот как раз опомнился.
– Прочь руки, ничтожный смертный, – провозгласил он с высокомерной брезгливостью.
– Ну вот еще, тут приказываю я! – заявил я не менее напыщенно. – Отпусти его, Ланселот. Никуда он не денется.
Гамлет проворчал что-то под нос и отпустил его.
– По-моему, его имя мы знаем. Как же оно там? На языке вертится…
– Маэгон, – подсказал я.
– Ах да, друид и знаток всяких жутких историй, – подхватил Олаф.
Фризиан скорчил критическую рожицу и предпочел промолчать. Он у нас и сам знаток по части жутких историй.
– Это не просто истории, – злясь, заметил Маэгон.
– Видимо, – согласился я. – И ты явно не из последователей Мерлина.
– Конечно, нет! – воскликнул друид. – И пусть никто не причисляет меня к этим слабакам и трусам. Они позорят нашу древнюю науку. Лишают ее смысла и крови… всех жизненных соков!
Маэгон был явно не из тех, кто станет оправдываться.
– О, правда? Тогда почему все так таинственно? Насколько я понимаю, bruiden должен быть гостеприимно открыт для всех.
Маэгон презрительно буркнул:
– Потому что этих ренегатов и простых слабых людей такая дань древности почему-то пугает. Они все боятся, что за кровью животных польется их собственная. Они всегда боятся того, что лежит за пределами их разумения! Они пожирают земных тварей без зазрения совести, но не хотят уделить ни куска богам, а ведь те взамен дали бы им великую силу!
– Но ведь не тем, кого бы им скормили, не правда ли?
– А кто говорил о людях?! – разыграл возмущение Маэгон. – Хотя если уж говорить, то ведь они столь же ниже богов, как звери ниже нас, но речи о них пока не было!
Олаф усмехнулся.
– Неужели? – вопросил я, с такой же убедительной наивностью. – А ты повторишь это, глядя своим богам в глаза? – Я оглянулся на алтарь. – Оказывается, они приняли в себя не то угощение, брошенное им в ноги?
Маэгон на миг оцепенел, поняв, о чем я говорю.
– Вы прикасались к ним? – проговорил он немного осипшим голосом. По-моему, именно то, что к богам могли прикоснуться непосвященные, особенно его потрясло.
Я кивнул. Друид огляделся и нервно облизнул пересохшие губы.
– Тебя они, может, еще и простят, король, – выдавил он. – Но остальных…
– А при чем тут они? – отвлек я его. Олаф упер руки в бедра и приподнял бровь. Впрочем, возражать на всякий случай не стал. – И речь тут вовсе не о них. Хотя если говорить о святотатстве, то таковым мне видится как раз совершенный здесь вами обряд. Не мной это придумано. Многие поколения подобные приношения находят почти повсеместное осуждение, и я прекрасно понимаю, почему вы прячете свои деяния от посторонних глаз. Возможно, порой то один, то другой правитель поддерживает такие обряды, как Вортигерн в прошлом или Мельвас до последнего времени. Но это исключения, а не правило. Видя подобное в своем доме, не должен ли я счесть это оскорблением?
– Осуждение! – презрительно выплюнул Маэгон и в упор посмотрел мне в глаза. – После того, как нас почти уничтожили римляне? После того, как бритты стали обескровленными недочеловеками? А ведь ты можешь исправить это, Артур. Именно ты. Подумай только! Твоя власть не более чем дерево, перенесенное и врытое в песок, что может опрокинуться от малейшего ветра. Как можешь ты оправдать чаяния, что на тебя возлагают? Да никак! А их слишком много и падение оттого будет только ужасней. Да, бритты обескровленный народ. Пять столетий прошло, как боги наши оставлены, преданы и лишены пищи, а с ними и наш дух. Открой глаза и увидишь, что это так, и почему это так. Ты – дерево на песке. Но ведь в нашей власти удобрить почву, сделать ее тучной и плодородной. Поддержи нас, Артур, и станешь величайшим королем Британии за последние полтысячелетия. Мы дадим тебе власть, о которой можно только мечтать, и пусть все царства склонятся перед нами в страхе! – Глаза его разгорелись, плечи расправились и даже волосы, казалось, воспряли, стремясь образовать нимб воодушевления над его головой. – Прими наш дар, Артур!
– Зажигательно, – уважительно пробормотал Фризиан. И я был с ним полностью согласен. Маэгон был вдохновенным оратором.
– Благодарю, Маэгон, – сказал я церемонно. – Это было щедрое предложение. Но ожидать, что я могу принять его, было бы по меньшей мере странно. Нет, в ваших услугах я не нуждаюсь.
– Не можешь же ты быть таким глупцом!
– Могу. Преследовать вас за то, что вы тут уже натворили, я не стану. Так как допускаю, что пока еще моя воля не была вам в точности известна. Но наперед этого терпеть не собираюсь. Все подобные алтари в королевстве будут разрушаться как оскверненные. Саму по себе религию я не запрещаю, но запрет на принесение в жертву человеческих жизней будет объявлен во всеуслышание.
Лицо друида окаменело и гневно потемнело.
– Ты очень об этом пожалеешь, Артур! Впрочем, передумать еще не поздно.
– Поздно. Если до ночи все это не будет отсюда убрано, то будет выброшено на задний двор и там сожжено. Это мое последнее слово. И так приговор более мягок, чем вы могли бы ожидать. – Я протянул ему факел и он, помедлив, молча взял его. – Вот и все, – сказал я друзьям. – Теперь пойдемте.
– Не думай, что это оскорбление сойдет тебе с рук, – опять обрел дар речи друид. Голос его звучал мрачно, шипяще и поистине зловеще. – Вспомни об этом, когда удача от тебя отвернется. Скоро и навсегда!
– Довольно, друид, – прервал его Фризиан. – Подобные речи тоже могут не сойти так просто. С тобой ведь могли бы обойтись и по-римски, будь моя воля.
– Галахад, – мягко позвал Олаф. Фризиан кивнул и с тем мы и удалились.
«Мелкая сошка» продолжал покоиться у стены, крепко зажмурившись и делая вид, что все еще пребывает в обмороке. Выгодная позиция.
А на следующий день, когда мы с Бедвиром и Кабалом вошли к себе, пес вдруг, разрезвившись, с веселым визгом бросился в мою комнату и уткнулся носом в камин. Оттуда доносилось жалобное попискивание. Пробежавшись следом за Кабалом и с изумлением поняв, что его там так заняло, я охнул и принялся его оттаскивать, хотя он, как выяснилось, всего лишь демонстрировал свое добродушие, а потом вытащил из камина маленький комочек ужасающе мокрой после знакомства с языком дружелюбного Кабала черной шерсти. Котенок тоненько мяукнул, жмуря огромные темно-золотые глазки. Вид у него был несчастный, как у заблудившегося домовенка.
– Бедвир, взгляни-ка!
Бедвир резко вздохнул.
– Господи, откуда это здесь!
– Какая прелесть, – сказал я с чувством. Кабал прыгал вокруг, проявляя, как всегда, исключительную общительность.
– Наверняка это кто-то из друидов, – мрачно решил Бедвир. – Оставил в знак проклятья. Но зачем? Разве ты кому-то насолил?
– Если и так, то по делу, – отозвался я, ласково приглаживая кончиками пальцев слипшуюся шерстку. Кабал пыхтел, нетерпеливо тыкаясь носом мне в колени. – Погоди, – остановился я и с удивлением посмотрел на Бедвира. – Почему ты сказал – в знак проклятья? Разве черные кошки в Британии не приносят удачу? – Этот знаменитый выкрутас британских суеверий много столетий повергал в шок жителей других стран.
– Что? – изумился Бедвир. – Конечно, нет! Черные кошки всегда и везде приносят несчастье.
– Серьезно? – Я посмотрел на придурковато ухмыляющегося Кабала. – А адские гончие?
– Послушай, откуда мне знать! – разозлился Бедвир. – Я только говорю то, что с детства слышал.
– Ну и ладно. А на будущее – черные кошки будут приносить удачу, попомни мои слова. Ты только посмотри, просто чудо. – Маленькая кошечка запросто помещалась в одной ладони. Встряхнувшись и пару раз чихнув, она принялась умываться микроскопическим розовым язычком. Я откровенно умилился.
– Ну, не знаю, – с сомнением сказал Бедвир.
– Я ее оставлю, – решил я. – И назову… ну скажем, Мэб – как королеву фей! Это звучит так по-кошачьи… Познакомься с королевой, Бедвир!
Он лишь ответил мне совершенно смехотворным взглядом.
– Ладно, это шутка! Но топить я ее и правда не собираюсь. Молочка не найдется?
Бедвир потом поговаривал, что наблюдать, как я тетешкаюсь с угольно-черным котенком и адской гончей, особенно, когда дело к ночи или к грозе – зрелище не для слабонервных. Впрочем, тут в Камелоте к чему только не привыкнешь. Как бы то ни было, в последующие почти полтора дня ничего такого уж неприятного или сногсшибательного не произошло. Олаф забраковал свой план коллектора и начертил два новых, Фризиан рушил стены, похоже, руководствуясь исключительно стратегическими соображениями, мол:
Кто придет к нам с мечом —
Будет бит кирпичом!
А Мерлин, между тем, был на подходе…
XVIII. Дракон из-под земли
Поговаривали, будто неподалеку от Камулоса обитает настоящее чудовище. Сведения о нем, правда, не отличались особенной достоверностью. Лох-Несское чудо, к примеру, по подобным приметам пытались отловить пару тысяч лет, да так и не отловили. Говорили, будто бы изредка, в безлунные ночи, оно выбирается из старой, заброшенной еще римлянами шахты и похищает скот, а порой и людей. А так как никто ничего толком не видел, на чудовище сваливали все случающиеся в окрестностях исчезновения. Хотя, по-моему, для этого и друидов вполне хватало.
Как бы то ни было, Бран, друид из школы Мерлина, полагая себя весьма сведущим в таком вопросе, решил наконец вывести чудовище на чистую воду, а заодно исследовать и саму шахту с еще не выбранными залежами свинца, цинка и прочих металлов, им сопутствующих. Для непосвященных уточним – свинцу в породе сопутствуют висмут, кадмий, медь, серебро, золото, и дальше, пожалуй, можно не продолжать.
Наверное, стоило бы сопроводить Брана в столь ответственный момент, но как раз в тот день мы были не в настроении заняться геологией с песнопениями и прочими друидскими штучками. И потом, нельзя же отнимать у Брана все лавры. Не исключено, что мы подъедем на это представление попозже, а пока Бран и все любопытствующие отправились туда без нас.
У нас же было другое важное дело. Мы вчетвером ожидали кое-кого в живописной, светлой и звенящей дубовой роще с запасами пирожков, эля и легкого вина для дружеского пикника. «Святая троица» должна была вот-вот появиться. И это был прекрасный повод бросить ненадолго всех в Камелоте на произвол судьбы. Тем более что уже денька два после дождей светило солнце и все успело подсохнуть.
Не скажу за всех подряд, а меня солнце всегда усыпляло. Сырость я, конечно, тоже не слишком люблю, и лучше всего, когда происходит что-то среднее – например, пахнет грозой, да и сама гроза – просто отлично, лишь бы все это не перешло в занудство. Солнце – тоже приятно, но что-либо делать или думать при нем чаще всего бесконечно лень.
Так что мы дружно бездельничали. Один кувшин с темным элем мы уже прикончили и похоронили на радость археологам грядущих дней, я пожевывал травинки и распевал что-то вроде: «Хорошо сидеть на кочке, на бывалой пятой точке…», хотя кочкой служила на самом деле покрытая мхом деревяшка, не заслуживавшая названия бревном. Гамлет, вздумавший было поваляться на травке, обнаружил в ней массу живой мелкой мелочи, вскочил и предпочел заняться прицельным киданием кинжала в подходящее дерево. Фризиан вырезал из старого древесного гриба нечто авангардное, а Олаф рассудил, что было бы неплохо изловить для Антеи живого ежика и отправился в рейд по подлеску, наказав Гамлету поосторожнее кидаться куда ни попадя острыми предметами.
Наконец лошади слегка заволновались, переступая копытами и пофыркивая, но большого шума не подняли – воспитанные зверюшки. А из глубины леса донеслось беззаботное пение и коротко заржала другая лошадь. Пение тут же смолкло, так что песню мы не распознали. Однако голоса были замечательно знакомые и мы повскакивали с земли и принялись отряхиваться, желая предстать перед дамами в наилучшем виде.
Вскоре на тропе появилась маленькая колоритная процессия наших волшебников. Мы встретили ее радостным свистом, аплодисментами и криками «ура!»
– Привет! – весело воскликнула Антея, соскакивая со смирной и лохматой низкорослой бурой лошадки. – Те жуткие мрачные башни за лесом и есть ваш Камелот?
– Вообще-то, Камулос, – уточнил я. – Но если не придираться, то он и есть.
– А считалось, что он должен быть в Винчестере.
Не считая того, что его вообще не должно было быть и некоторых прочих теорий. Мне, к примеру, всегда больше импонировала в чистом виде «уэльская» версия. Но тут ведь дело не в нашей реальности, а только в одной из очень многих возможностей.
– И там построим, – с готовностью отозвался Фризиан, с серьезным и деловым видом. – Дайте только срок и средства – будем их печь как блинчики. Заказывайте. Как вы добрались?
– Прекрасно, – сдержанно отмахнулся отец. – Легендой больше, легендой меньше – какая разница? Кто тронет шайку колдунов? – Он кашлянул и, насмешливо важно встряхнув в воздухе пальцем, произнес: – Не то, чтобы мы совсем не были теми, кем кажемся. Просто мы не только то, чем кажемся. Но то, чем мы кажемся – довольно существенная часть нашей сути!
– Здорово в роль вошел, – прокомментировал я с восхищением. – Ну что же, есть какие-нибудь планы насчет торжественного появления в Камелоте со всей помпой, с громом и молниями?
– Дай-ка сперва передохнуть, – проворчал отец. – Может, просто слегка поболтаем? От фокусов, знаете ли, пальцы устают. Это уже не просто спектакль, а цирк какой-то.
– Этот бред у нас жизнью зовется, – подхватила Линор. Я улыбнулся – безумно рад был ее видеть.
Олаф выбрался из кустов, весь в прошлогодней листве и веточках.
– Ежа я не нашел, – сообщил он. – Мышь сойдет?
– На завтрак не хватит, – заметил Гамлет. – Не тискайте зверюшку, а то ущипнет. Маленькие-то они маленькие, а знаете, какие зубы?
Немного повеселившись, мышку отправили гулять восвояси. Лошадей чародейской компании привязали в сторонке, а Линор и Антея принялись увлеченно рассказывать об устройстве своих многоцелевых «волшебных палочек» – их собственный оригинальный проект. Незаменимая штучка, когда нужно, к примеру, разжечь костер посреди тотальной сырости. Но мне почему-то показалось, что было во всем этом что-то нездоровое.
– Между прочим, это не только лазер, – говорила Антея. – Тут еще ультразвук и электронная пушка. А можно использовать и просто как фонарик или зажигалку или плитку. Переключатель тут, под шторкой, – она сдвинула для демонстрации украшенный матовым узором кожух.
– Вам не кажется, что вы перестарались? – полюбопытствовал я, немного недоумевая.
Отец пожал плечами.
– Не такие уж обычные обстоятельства.
– И кто-то еще говорил мне что-то про Хэнка Моргана?..
– Положение обязывает, ты же знаешь.
– Ага. Постарайтесь только без явного терроризма.
– Зануда! – сказала Линор.
– И злобный тиран, – подтвердил я с готовностью.
– Кстати, по легенде у нас небольшая рокировка, – объявил Мерлин. – Моргана будет считаться еще одним ребенком старого короля Утера, у которого их было много, но все побочные, оставаясь, таким образом, сестрой Артура. В смысле, твоей. А Нимье, – он указал на Антею, – во избежание всяких глупых домыслов, по нашей версии будет дочерью Мерлина, то есть моей. А то все Утер, Утер… Кошмар какой-то. Должен у меня хоть кто-то остаться, как по-вашему?
– Ну и отлично, – кивнул Гамлет. – Просто, ясно и не вызывает вопросов. А Мерлин у нас, оказывается, просто коллекционер потерянных королевских отпрысков.
– Кстати о птичках и «Янусе», – вспомнил Фризиан. – Как успехи?
– Ой, там такая куча всего! – словно спохватившись, скорчила рожицу Антея и почему-то покраснела. – Мы пока сами не поняли, что раскопали… – оживление в ее голосе прозвучало как-то ненатурально. Увидев, что я пристально смотрю на нее, она беспокойно отвела взгляд и еще пару раз переменилась в лице. Я улыбнулся так же естественно как она и отошел в сторонку. Все это можно было предвидеть.
Мерлин последовал за мной.
– Ну, – сказал он бодро, – как дела? Каково быть королем?
Я так же бодро фыркнул:
– «Ах, обмануть народ нетрудно – он сам обманываться рад». Весело, как всегда. Никаких проблем. А у вас?
Он издал смешок.
– Дорога была довольно увлекательной. Собственная сестрица Мерлина так и набивалась в родню. Да и Стоунхендж, по-моему, принял нас «на ура».
– А… Кстати, как там поживает старина Стоунхендж?
– Ты знаешь, неплохо. Гораздо лучше, чем через полтора-два и тем более три тысячелетия. Мы его, конечно, слегка подправили, но он и сам был очень даже ничего. Причем, по-моему, с пор не столь уж отдаленных, – интонация у него стала какой-то намекающей.
– Думаешь, настоящий Мерлин постарался?
– Кто же его знает, – дипломатично увернулся отец.
– Это точно. Его, похоже, запихивают во все хоть сколько-нибудь значащие легенды. Даже эта история о башне Вортигерна и двух драконах прилипла к нему случайно, а потом уже стала классикой. В том числе и здесь.
Мы уселись на бревнышке, я выудил из-под него глиняную бутыль с молодым вином и сверток с сырными пирожками, и принялся стряхивать со свертка муравьев. Отец тут же сориентировался, обнаружив рядом несколько кубков из рога, и подставил пару, не дожидаясь, когда к нам присоединятся остальные.
– С чего это ты так решил? – спросил он, когда кисловатое вино было разлито и пригублено.
– Как с чего? Эта история просто сплошной символизм. И на самом деле имеет отношение не к Мерлину, а к королю Аврелию Амброзию – моему гипотетическому дядюшке и к его первой победе по возвращении в Британию с континента, где он отбывал свое изгнание вместе со своим братом Утером, моим гипотетическим родителем, после того как Вортигерн прикончил их отца и захватил власть. Вся путаница оттого что, рассказывая эту историю, все приговаривают: «Амброзий, чье имя было также Мерлин…», просто так, волевым решением. А на самом деле, все было просто совсем не так.
Отец запил свой пирожок и весело заканючил:
– «О не тяни! Не терпится узнать!..»[13]13
Шекспир «Гамлет», реплика короля Клавдия, обращенная к Полонию.
[Закрыть] Так что, по-твоему, там было? Может, расскажешь Мерлину, страдающему жуткой амнезией?
– Да! – рассмеялся я. – Ну, к примеру, в чем весь сыр-бор с Вортигерном? Он же должен был быть национальным бриттским героем. Он стал британским королем, выкинув из Британии остатки римлян. Прежний так называемый король Константин, которого он вероломно отправил на тот свет, не был на самом деле никаким королем. Он был римским наместником, знатным, конечно, человеком, и женатым на бриттской принцессе, но не более того. Потому и Амброзий называл себя сперва лишь графом Британским, а не королем, и заявлял, что отец его «происходит из римлян».
– И что же? – ввернул мнимый Мерлин, явно получая удовольствие.
– Сейчас развенчаем дезинформацию по порядку. Вортигерн добил остатки римского владычества с помощью саксов – естественных и свежих врагов Рима, труда это для них не составило, ведь настоящие римские легионы ушли аж в четыреста десятом году. А заодно и всех своих соседей. И тут помощнички сели ему на голову – и их можно понять, раз они стали тут единственной реальной силой. Земли, по их понятиям, тут больше чем людей, значит только справедливо урвать себе кусочек, да побольше. Не все же им перебиваться, когда такое добро пропадает. К тому же, Вортигерн с ними породнился, женившись на саксонской принцессе, так как же это он их теперь не пустит в свои владения? За все надо платить.
– Тебя послушать, так ты у нас еще и саксам сочувствуешь. Ну, прокололись британцы со своим народным героем!..
– Объективность, прежде всего – объективность! – заявил я торжественно.
– А как же патриотизм?
– К черту на рога, – сказал я довольно резко. – Одним словом, наш патриот Вортигерн осознал, что лишь сменил одно иноземное засилье на другое и страшно расстроился. Его собственные дети от первой жены решили стать национальными героями самостоятельно и возглавили войны как с саксами, так и с ним самим. Вортигерн забился подальше от тех и других в Южный Уэльс, где, по легенде, вознамерился выстроить себе неприступную крепость. Попросту найти себе убежище. И будто бы крепость эта все время проваливалась под землю – ничего у него не ладилось. И тогда собрал он всевозможных мудрецов, чтобы те объяснили ему, что ему теперь делать. И ответили ему: найди человека, лишенного отца…
– О Мерлине до сих пор говорят, что он родился неизвестно от кого. Самая популярная версия – от дьявола. Его сестрица, кстати, это подтвердила, – вставила Линор, какое-то время уже слушающая наш разговор и потихоньку потягивающая вино, любезно налитое для нее Ланселотом. – Итак, они посоветовали найти такого человека и окропить подножие крепости его кровью. Тогда, мол, она станет крепкой и надежной! – Линор с аппетитом откусила полпирожка.
– Обычное дело, – добавила Антея. – Человеческие жертвы в таком порядке вещей, особенно, если подальше отталкиваться от римлян, что ничего из ряда вон выходящего я не вижу.
– Конечно, если рассматривать это как банальное жертвоприношение, – согласился я. – Но не думаю, что мудрецы на самом деле имели в виду происхождение этого человека как предполагаемый случай партеногенеза. При переводе предсказания с романтически-друидического на человеческий, выходит другое: Вортигерн, дабы укрепить свой рухнувший авторитет, – в переносном смысле – крепость, – не начать ли тебе хотя бы с того, чтобы уничтожить человека, у которого нет отца. А почему его нет? Да потому, что ты сам убил его. Такой упор на предка идет не оттого, что он никому не известный демон, а потому, что всем известно кто он и что это значит. Амброзий явился из Бретани, чтобы предъявить права, принадлежавшие его отцу. Вортигерн проиграл, и его «крепость» рухнула окончательно.
– А куда подевались драконы? – возмутилась Линор.
– Остались там, где и были. Ты же знаешь все эти россказни о том, что драконы были не только в пещерах или чашах, но еще и завернуты в холсты – какие нормальные драконы могут быть завернуты в холсты? Те, что на знаменах. Их развернули – и войска под ними ринулись в бой. Красный дракон Амброзия и белый дракон Вортигерна. Белый дракон – это ведь собственно даже не саксы, как часто принято интерпретировать. И неудивительно, что и с одной стороны, и с другой именно дракон, по сути – один и тот же зверь, один символ. Только Белый дракон – Британия Вортигерна, стремящаяся к «чистым, белым истокам старины» и, так уж вышло, объединившаяся с германцами. А что значит красный цвет другого дракона? Цвет Рима и романизированной Британии, которой тоже уже не меньше полтысячелетия и ей тоже не хочется расставаться со своими привычками. И Красный дракон изгнал противника из озера, что было местом их битвы. А иные опять-таки говорят – с холста, и теперь получается, что он стер его с карты. Амброзий Аврелий победил и провозгласил себя, как то дошло впоследствии до Гильдаса и Ненния, которые в этом измерении оказались не такими уж сказочниками: «Я Эмбреис Гулетик[14]14
Гулетик – вождь, предводитель (бриттск.)
[Закрыть]. Отец мой консул и происходит из римлян!» Хорош злой дух, а – папаша из римлян? Между прочим, для некоторых это и правда один черт. По крайней мере, с точки зрения компании Вортигерна.
– Весьма приземленная версия, – сказал отец одобрительно. – По большей части, верная. Однако и Мерлин не зря туда затесался. Судя по тому, что мы разузнали, он был одним из тех, у кого Вортигерн испрашивал совета, как у представителя местного деметского королевского дома, и он заранее не предрек ему ничего хорошего, так что часть легенды с его предсказаниями стоит почти на месте. И так как он предсказал ему поражение там, где все прочие сулили легкую победу, Вортигерн едва его в сердцах не растерзал. Однако не успел – хотел обставить ритуал попышнее, когда одержит победу над Красным драконом, но тут-то и появился Амброзий, заставил Вортигерна бежать, а Мерлин был спасен и заслужил славу великого провидца. Думаю, спасен он был от весьма неприятной смерти, и нет дыма без огня в тех песнях, где говорится, что он тронулся умом через свои великие способности и, несмотря на поведение в остальном вполне разумное, переживал периоды серьезного помрачения рассудка, убегал в лес и жил там среди зверей, не страдая от отсутствия членораздельно говорящего общества. Или «менял обличья», переодеваясь и скрываясь, видимо, все от того же Вортигерна, о чьей смерти порой забывал. Как бы то ни было, потом он всю жизнь питал слабость к Амброзию, да и к Утеру, дал им много ценных советов, занимался строительством, умудрился даже подправить Стоунхендж – не совсем, конечно, но по возможности привел в порядок, подчистил, изучал его свойства, а однажды похоронил под одним из камней своего друга короля, умершего прежде него, чье имя он сделал своим, в знак любви и преданности – такой обычай был и у римлян, да и у прочих. Как обычай вольноотпущенников брать родовое имя своих хозяев. Поэтому Стоунхендж зовут еще и Динас Эмрис – работа Амброзия, не уточняя, что это работа Мерлина, одного Амброзия для другого. В таких-то мелочах кто угодно запутается.
