Текст книги "Смех баньши"
Автор книги: Вера Космолинская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)
Гарольд Бранд
(В. П. Космолинская)
КАК-ТО В ТЕМНЫЕ ВЕКА
Том 1
СМЕХ БАНЬШИ
Часть 1. Белтейн
Кто-то строит Стоунхендж,
Кто-то – Стену Адриана,
Кто штурмует Эверест,
А кому милей саванна.
И кому милее быль,
А кому-то – вовсе небыль.
Все на свете – прах да пыль:
Слой земли, растущей в небо.
I. Скелет в шкафу, чертенок под кроватью
– Может быть, это действительно лучший выход, – сказал я мрачно.
– Лучший – это не то определение, – возразил отец без тени привычной иронии. – Но вполне возможно, что теперь единственный.
Сквозь потрескивания маленького, до смешного древнего и поэтому практически не поддающегося прослушиванию современными методами приемника, назойливым фоном пробивалась тревога. Да что там говорить, мы и до сегодняшнего дня были уже всерьез взвинчены тем, как в последнее время развивались события.
А началось все… Дай бог памяти – меньше года тому назад.
До того все опасности, которыми грозила нам жизнь, были словно лишены реального веса и материи, бесплотны и субъективны. Мы беззаботно пускались в крестовые походы собственного исследовательского любопытства, удовлетворяя его более чем сполна, и называли это работой. Мы переносились в любой нужный нам день и час достаточно далекого прошлого – отдаленного от нас не меньше чем на полстолетия, и в любую интересующую точку пространства в этом прошлом. Мы могли перемещаться туда физически, целиком, что случалось, впрочем, довольно редко – это и невыгодно и опасно, или посылать к черту на кулички только свое сознание, так называемую психоматрицу, внедряя ее в ни в чем не повинные мозги какого-нибудь «аборигена» и наблюдать за происходящим, не выдавая своего присутствия, или устанавливая в некоторых случаях свой временный контроль над чужим разумом. Звучит не слишком красиво? Да, пожалуй. Слыхали когда-нибудь об одержимости злыми духами? Примерно в том же роде. Но наука, как и искусство, требует своих жертв. Можно свести их к минимуму, но трудно устранить совсем. И что особенно приятно во втором «нематериальном» способе, психоматрица может находиться в чужом сознании сколь угодно долго, хоть годами (правда, такие продолжительные рейды не очень хорошо отражаются на психическом здоровье и лучше ограничиваться месяцем-другим, хотя их не всегда бывает достаточно), а когда возвращается – о, прелесть! – родное тело постарело всего на несколько минут. Такое время требуется машине на совершение своих бесхитростных операций по отправке «злого духа» к пункту назначения, поддержки связи с ним и возвращению домой из любого положения – стоит лишь употребить условленный пароль, вслух, или сосредоточив на нем все мысли, или просто скончаться. То есть, скончается, конечно, только носитель, а «злой дух», в аварийном порядке, сей момент окажется в своей надежной гавани, заботливо подхваченный нашей доброй феей – довольно громоздким сооружением Станции практического изучения истории человечества «Янус-1», уютно окопавшейся на Луне, естественном спутнике той самой Земли, которую, несмотря на некоторые новомодные теории, можно по праву считать колыбелью цивилизации Homo sapiens. Изящно, мило, безопасно. Кроме риска возомнить о себе бог весть что или просто потерять всякую ориентацию в пространстве и времени и адекватное восприятие действительности и слететь с катушек. Чем многие наши предшественники и закончили свою блестящую карьеру. Но это личное дело и право каждого, сходить с ума, как и когда ему вздумается. Меж тем, мы имели все основания наслаждаться жизнью, занимаясь увлекательным, почти волшебным любимым делом.
Сами мы называем нашу гавань просто Станция или «Янус», никогда не употребляя между собой порядковый номер. Он не имеет смысла. Никакого другого «Януса» не было и нет, ни даже подобного ему. Он был и остается единственным аппаратом перемещений во времени, артефактом своего рода. Когда-то полагалось, что причина этому, с одной стороны, невероятная дороговизна его постройки и поддержки, с другой – секретность, которой он окружен на всякий случай. Хотя наши обычные манипуляции были, как правило, совершенно безопасны. Ведь время движется бесчисленным множеством параллельных потоков. Перемещаясь в прошлое, мы затрагиваем лишь бесконечно малую часть их, беспорядочно, и никогда не попадаем в свой реальный поток уже свершившейся истории, а в тот, где наше вмешательство не рушит причинно-следственные связи, а просто становится еще одним фактором для дальнейшего хода событий, ведь в какой-то степени сам факт перемещения вычленяет новую ветку истории, которая развивается дальше вполне самостоятельно. Поскольку каждое мгновение само по себе несет в себе количество вариантов развития событий, стремящееся к бесконечности, то ничего страшного не происходит. Просто где-то в природе заложена возможность таких перемещений, как нечто вполне естественное, пусть и редкое, да и вести себя в чужом мире мы всегда стараемся по возможности аккуратно. И на нашей истории, а следовательно, на самой реальности, в которой мы существуем, это никак не отражается.
Не должно отражаться. Но все это – лишь до какой-то степени. У всего на свете есть свои границы. И один из нас, год назад, попытался переступить эту черту. Весь наш мир мог перестать существовать – в известном себе качестве. Среди «почти бесконечности» есть и такая, совсем немалая, вероятность. Чтобы этого не произошло, пришлось приложить значительные усилия, задействовав еще и собственных двойников из совершенно нейтрального времени – чтобы дотянуться до того, которое оказалось от нас надежно заблокировано. Это был тот еще номер – с вынужденной временной потерей памяти, вернувшейся только в самый разгар Варфоломеевской ночи, потерей того же «драгоценного времени», массы преимуществ, почти всякой связи с «Янусом». Все мы рисковали никогда не вернуться, даже в случае удачи. Но мы вернулись.
Мир достаточно привык к тому, что «Янус» не представляет собой опасности для него, и мы ни словом не давали понять, что это может быть не так. В конце концов, с полной достоверностью трудно было что-либо сказать о совсем малоизученном предмете. А слухи породили бы ненужную панику.
Но месяц назад «виновник торжества» наш старший коллега полковник Линн бежал из психиатрической клиники на Марсе в неизвестном направлении. И совсем недавно его мертвое тело обнаружили «прекрасно сохранившимся» в леднике, в одной из заброшенных рудных шахт, не особенно далеко от лечебницы.
Несчастный случай? Самоубийство?
А за несколько дней до того, как его нашли, пропал его бывший невольный сообщник лейтенант Карелл, отправившийся на каникулы в Райские Кущи на Веге-15, и так туда и не прибывший. Его не оказалось даже в списке пассажиров корабля, на котором он собирался лететь. Он пропал прежде, чем добрался до него.
Совпадение? Довольно неприятное, не правда ли?
И уже некоторое время все громче высказывались рассуждения о том, что проект «Янус» должен быть полностью закрыт. Его использование в целях изучения какой-то там истории представлялось крайне нецелесообразным, пожирающим неоправданные средства и, возможно, «опасным для государственной безопасности». Я лично сомневался, что проект могут закрыть по-настоящему и предать забвению. Больше было похоже на то, что на него решили наложить лапу в неких политических целях, поразмыслив и придя к выводу, что как средство шпионажа, пусть и для спорных сведений минимум пятидесятилетней давности, он принесет больше пользы, чем политически нейтральные научные изыскания. Положение спасало лишь то, что «Янус» не мог быть закрыт или переформирован по воле отдельного правительства. Несмотря на пространственную принадлежность Солнечной Лиге, когда-то его появление наделало такого шуму, что в связи с особой значимостью для человечества, деятельность его могла регулироваться только решениями Космополитического Союза. А уж там никто не собирался соглашаться с тем, что Станция «Янус» может быть отдана во владение какому-то одному государству.
Но темные слухи только раздражающе крепли. И вряд ли тут были одни лишь теоретические выкладки. И в том, что опять исчезли именно Линн и Карелл, оба замешанные, пусть и в разной степени, в не такой уж давней авантюрной попытке «изменить историю», напрашивались слишком печальные в своей прямоте выводы.
Итак, Ралес Линн был мертв. Я как раз возвращался с Марса, после освидетельствования мертвого тела, найденного в обледеневшей шахте. Это был действительно Линн. И впечатление у меня осталось на редкость тягостное и тоскливое, несмотря на то, что в разных диких временах и не на такое насмотришься. Но дело в том, что это было наше время, а не чье-нибудь еще.
Здание морга выглядело торжественно и светло, как дворец бракосочетаний, утопающий средь пышной, буйно цветущей зелени. Марс – планета, пораженная культом идиллии, изящества и света, с несколько мещанским буколическим вкусом. Неудивительно, что именно здесь обретаются многие из пользующихся самой высокой во всей Солнечной Лиге репутацией клиник.
В просторном фойе, куда я вошел из сада, меня встретил Пил Лизи, молодой врач-психиатр, свидетель, присланный от лечебницы, не сумевшей уберечь Линна от него самого. Что ж. В конце концов, и мы когда-то не справились. Вид у Пила был ужасно расстроенный. Я чуть повеселел при виде знакомого лица. Пила я знал еще со школьных лет. Он был на несколько лет старше, но мы дружили, возможно, я интересовал его как некий занятный экспонат, не считая пары курсов, которые шли у нас одновременно, несмотря на уровни – из-за разницы специализаций.
– Привет, Пил.
– Привет, Эрвин. Вот, решил тебя дождаться, – сказал он немного смущенно.
– Да? Очень мило с твоей стороны. Как поживаешь?
– Любопытно было бы узнать твое мнение по этому поводу, – проговорил Пил, вряд ли имея в виду то, как он поживает. – Пошли, пока они вообще не передумали. – Как-то растерянно поглядывая по сторонам, он подхватил меня под руку и потянул за собой. Я изумился.
– Пока не передумали? Как это? О чем это ты?
Пил печально вздохнул.
– Нам тут явно не рады. Не знаю в чем тут, собственно, дело, но… С вашими делами всегда напускают туману. Но уж от нас-то что скрывать?! Может, ты мне объяснишь?
– Если пойму, что объяснять. Ты уже видел его?
– Да. Паршиво выглядит, надо признаться. А говорят – хорошо сохранился. – Он резко остановился, и я споткнулся, налетев на него. – Вы – историки, постоянно свихиваетесь, – сказал он почти со злостью. – Постарался бы ты, приятель, до такого не докатиться. – Он бросил искоса смущенный взгляд. – Ты все поймешь, когда увидишь. Лучше бы бросил ты это занятие, пока не поздно.
У меня вырвался недоуменный смешок.
– Пил! Ты же знаешь. У нас говорят – если начал, значит, уже поздно.
– А знаешь, чем кончают самодовольные придурки? – огрызнулся он обиженно-холодно, как сама оскорбленная добропорядочность, не одобряющая никаких сомнений в прочности и неизменности отнюдь не являющегося таким мироздания. – Я просто беспокоюсь.
В коридоре перед дверьми стояли два здоровенных охранника. Я слегка приподнял бровь. Марсианской идиллией тут что-то не пахло. Ребят можно было принять за добротные дубовые шкафы, если бы при нашем приближении они не проявили признаков жизни, набычившись и потребовав пропуска.
С этим-то проблем не было. Мы уже прошли мимо, когда сбоку я услышал шипение закипающего чайника. Я взглянул на Пила. Тот скорчил гримасу отвращения, и волосы у него на голове, похоже, стояли дыбом.
– Что с тобой?
– Вот мерзавец, – придушенно пробормотал возмущенный психиатр. – Ты заметил, как он к тебе повернулся?
– Охранник? Не очень дружелюбно?
– Не очень!.. У этого типа вообще манера разговаривать, только развернув автомат в живот собеседнику. В первый раз у меня просто душа в пятки ушла. А что, если он больной какой-нибудь? Что они вообще тут делают, с таким оружием?
Я недоуменно передернул плечами.
– Понятия не имею. Я и внимания не обратил. Привык, знаешь, в прошлом к людям с оружием, в том числе, и к ненормальным.
Это было не совсем правдой. На самом деле, я очень даже обратил внимание на особенности царящей тут атмосферы. У меня и личных причин для паранойи хватало, не только этих внешних признаков неблагополучия. Но выдавать, что это меня задевает… Да и Пила ни к чему лишний раз нервировать. Он и так счастливым не выглядел.
– Он это намеренно!
– Чихать я хотел, – фыркнул я. – Брось. Это ты просто с непривычки.
Мы миновали еще одни двери, стеклянные, и оказались в холодной как погреб комнате, вызывающей озноб не только своей температурой, но и ослепительной побелкой стен, легким запахом химикалий и сознанием того, что это, как-никак, морг. Посреди комнаты, на обычной «каталке», лежало тело, тщательно укрытое простыней. Поразительное дело – традиции. Все выглядело так, как выглядело бы еще полтора тысячелетия назад. Вся разница – лишь в мелких деталях и количестве электроники в «каталке» и в дополнительно охлаждающей простыне. Рядом слонялись лаборант и весьма скучного вида субъект. В противоположную дверь тут же, чуть деловито запыхавшись, решительно вторгся еще один человек, скороговоркой представившийся патологоанатомом и одаривший нас неповторимо солнечной приветливой улыбкой. Глаза его горели снисходительным дружелюбием к возможным будущим клиентам.
Скучного вида субъект представился полицейским. Впрочем, это и так было видно по его серой, во всех отношениях, форме.
Длинноносый патологоанатом с тщательно зачесанными назад жидкими и чем-то склеенными волосами оказался обаятельнейшим человеком. Он любовно откинул с лица покойника край простыни и умильно ему улыбнулся, потом радостно повернулся ко мне.
– Ну, вот и он! Признаете в нем вашего коллегу?
– С трудом, – выдавил я, пытаясь поддерживать его жизнерадостный тон.
– Ну что вы! Он же просто чудно сохранился! – Казалось, патологоанатом поражен тем, что я не восхищаюсь вместе с ним.
Я оторвал взгляд от лица трупа.
– Не возражаю. После смерти. Но вот до – месяц назад он выглядел как-то получше.
– Уж простите, тогда я с ним еще не был знаком! – безмятежно рассмеялся доктор. – Да вы не берите в голову. Смерть всех меняет. Иногда – до неузнаваемости! И вас изменит, вот увидите! – Прибавил он как-то странно. «Интересно, и как я это увижу?..» – подумал я. – Заметьте, я еще говорю о естественной смерти. О неестественной же нечего и говорить…
– Так что же с ним произошло?
– Несчастный случай, – твердо ответил патологоанатом, небрежно помахав тонкой кистью, украшенной парой пятен весьма экзотического химического цвета. – Судя по всему, сбежав из клиники, наш подопечный прятался какое-то время в старых заброшенных копях и просто однажды поскользнулся и… – он изобразил языком характерно хрустнувший звук. – Чудо, что его нашли! Я всегда говорил, что эти копи надо либо засыпать, либо охранять получше.
– Какое время назад он умер?
Жизнерадостный патологоанатом пожал плечами и слегка хрюкнул, пропустив воздух сквозь неплотно сжатые губы.
– Вот тут загвоздка! Может, месяц назад, может, год. Видите ли, процесс разложения в леднике так и не пошел, и тело не подверглось разрушению со стороны посторонних живых организмов. Но если это именно полковник в отставке Ралес Линн, а об этом говорят все доступные первичные же виды экспертизы, то, значит, не больше, чем месяц.
То есть, вы абсолютно ничего не знаете.
– А может и несколько дней назад, – сказал я, не сводя с него глаз. Патологоанатом в замешательстве моргнул и будто чуть призадумался о том, чтобы подскочить на месте с воплем «Эврика!», но передумал. – Хотел бы я знать, как он провел это время – от «побега» до своей гибели. Мы можем осмотреть его поподробней?..
– Нет. Боюсь, что нет, – вежливо, но категорично возразил патологоанатом, еще прежде, чем я договорил, решительно вставая между мной и мертвецом. – Мы собираемся внимательнее изучить его на предмет вирусов. Вот и вы говорите, что выглядит он как-то не так. Мы вовсе не хотели никого пока допускать, но полиция настояла на обычных формальностях. Сейчас тело покрыто защитной пленкой, нанесенной особым распылителем, но касаться его или даже просто подходить слишком близко, я бы вам настойчиво не рекомендовал.
– Ах, вирусы! – понимающе кивнул я, улыбнувшись с таким видом, будто это все объясняло. – Ну конечно. Вполне может быть.
Я неторопливо обошел «каталку» полукругом, не приближаясь, и с почтительного расстояния критически оглядывая то, что на ней лежало, с показным интересом музейного посетителя к сомнительной абстракционистской скульптуре. Полицейский вел себя совершенно апатично и только что не зевал. Глаза патологоанатома настороженно прыгали от Пила ко мне и обратно, ловя каждое движение. Лаборант таращился на доктора, видно, в ожидании каких-то указаний. Например, схватить труп подмышку и уволочь в темный уголок. Я неопределенно фыркнул и, сунув руки в карманы, повернулся было, чтобы отойти. Патологоанатом тут же ослабил внимание. Что ж, один взгляд, может, больше и не понадобится. Только чтобы убедиться, что мы не просто параноики и потенциальные пациенты Пила.
Я резко шагнул назад к «каталке», схватил краешек простыни, заправленный под резиновую подстилку, выдернул его и быстро приподнял, на одно мгновение.
– Нет! – гневно и испуганно выкрикнул патологоанатом. – Немедленно прекратите!
Лаборант, запоздав всего на полсекунды, прыгнул вперед и как бульдог вцепился в мою руку. Но я уже выпустил край простыни и дал ему спокойно упасть. Все, что мне было нужно, я уже увидел. Лаборант буркнул что-то вроде сердитого: «прошу прощения» и, отпустив меня, принялся педантично заправлять простыню на место. Я отступил с беззаботным видом и посмотрел на патологоанатома с легким озорным смешком.
– Извините. Не удержался. Вы ведете себя так, будто от него осталась одна голова, раз вы его так заботливо укутали. Но все на месте – признаю. И обратите внимание – к нему самому я так и не притронулся.
– Это был крайне легкомысленный поступок, – ледяным тоном, без тени улыбки, заметил патологоанатом. – Вы не представляете себе, как это может быть опасно.
– Да, пожалуй, не представляю, – согласился я. – Но я все равно его не коснулся. Ну, кажется, теперь мне надо что-то подписать?
– Да, – зашевелился внезапно оживший тип из полиции, выхватывая из подмышки папку, раскрывая и подходя вплотную. – Здесь, пожалуйста, рядом с подписью доктора Лизи.
Я рассеянно кивнул и пробежал глазами по тексту: «свидетельствую, что личность покойного… не подлежит сомнению… в результате естественной смерти…» Я прервался и, подняв брови, оглядел присутствующих.
– С каких это пор несчастный случай стал считаться естественной смертью?
– Прочтите дальше, – буркнула серая личность. – В результате естественной смерти от несчастного случая, в скобках – падение с высоты, черепно-мозговая травма и перелом шейных позвонков. Судя по всему, смерть наступила мгновенно.
Н-да, впрочем, бывают полицейские записи еще интересней. Например: «найден труп без признаков смерти». Или еще что-нибудь в этом же духе. Как говорится, вся загвоздка всего лишь в терминах…
– Ладно. Ну а предположим, его кто-нибудь столкнул? Этот вариант исключен?
Полицейский смерил меня устало-свирепым взглядом.
– Послушайте, капитан Гелион, – он выдавил из себя это обращение не без отвращения, да и я чуть не поморщился. Это причисление нас изначально к военному ведомству было пустой формальностью. Кому-то когда-то показалось, что для персонала секретного объекта это просто необходимо. – По-вашему, текст взят с потолка?
– По-моему, сержант… Неизвестный? – я недоуменно нахмурился, прочитав эту фамилию в прозрачном кармашке у него на груди.
– Это моя фамилия, – подтвердил он не без скрытой, но явной гордости. По тому, как он надулся, не то от раздражения, не то от удовольствия, я заключил, что это имя наверняка настоящее. Черт с ней, с паранойей.
– Да… Не знаю, кто именно составлял этот документ, но с формальной точки зрения он просто кошмарен. Формулировки сплошь неточны и создают ложное впечатление. Я отказываюсь его подписывать, так как не имею ни малейшего желания отвечать потом за дачу ложных показаний.
– Гелион! – опешил сержант. – Отказ от помощи следствию является преступлением!
– А что вы, собственно, называете помощью следствию? – осведомился я. – Дачу ему ложных ориентиров? Или вы считаете, что я должен нарушать свой гражданский долг только потому, что кому-то лень исправлять безграмотную писанину или хочется побыстрее закрыть дело? Вам, кстати, тоже ни к чему демонстрировать некомпетентность. На вашем месте, я бы прямо сейчас составил другой документ. Вы имеете на это право. А вот другого свидетеля от «Януса» вам все равно не получить.
Пил робко кашлянул.
– Прошу вас, – сказал он кротко и ненастойчиво. – Я хотел бы изменить свои показания.
– Это невозможно, – отрезал сержант, возмущенный тем, что его заставляют применять голову, а не исполнять свои обязанности автоматически.
– Бог мой! – тихонько присвистнул я. – Какие факты преступной халатности вскроются! Если не фальсификации…
– Гелион! – возмутился сержант до корней волос.
– Что, Неизвестный?
Мой тон его одновременно разъярил и заставил взять себя в руки.
– Сержант Неизвестный, – напомнил он. – Я при исполнении.
– Тогда, капитан Гелион, – напомнил я. – Я тут тоже, как будто, официально. Да не волнуйтесь. Ничего незаконного я вам не предлагаю. Вот это, – я указал на папку, – гораздо более незаконно. На ваше счастье, документ не имеет силы, пока не подписан двумя свидетелями, один из которых должен быть непременно представителем «Януса». Я его еще не подписал и, будьте покойны, не подпишу. Доктор Лизи также может после опротестовать свою подпись в судебном порядке. Он не обязан знать тонкости составления протоколов. Вы ему ничего не объяснили, значит, он был введен в заблуждение по небрежности или по злому умыслу. Вам все придется начинать сначала, не говоря о том, что это скверно скажется на общественном мнении. Все, что мы можем сказать, это то, что знали этого человека раньше, но мы не присутствовали при вскрытии, и не знакомы материалами расследования, чтобы утверждать, какой именно смертью он умер. Это очевидно. Согласны? Или дайте нам самим проверить все факты, или составляйте другой документ.
Целую минуту мы жгли друг друга взглядами.
– Не подпишете, значит?
– Не этот документ.
– Черт бы вас побрал… – Сержант раздраженно перелистнул подшитые в папку документы и нашел свободную форму, составленную для таких простых случаев, где оставалось лишь проставить имена и прочие переменные.
Я приглашающе кивнул Пилу, чтобы он первым поставил свою подпись на новом документе. Неизвестный втянул воздух сквозь зубы и глянул на меня с лютой ненавистью, но препятствовать Пилу не стал. Я подошел вслед за ним и тоже поставил подпись. Потом прижал к чувствительному квадрату подушечку большого пальца для идентификации. Прижал немного сильнее, чем требовалось, придерживая папку, а левой рукой, скользнув между обложкой и вторым листом, поймал первый, с подозрительно коряво составленным текстом, и с силой выдернул его из подшивки.
– Да вы что делаете, черт побери! – заорал Неизвестный в ужасе и ярости.
– Считайте, что спасаю вашу карьеру, – отозвался я, разрывая листок на части, прежде чем он успел его отобрать.
Судя по выражению его лица, он вовсе не был согласен с моим заявлением. Какой-то момент я был уверен, что он попытается свернуть мне шею. На самом деле, я нечасто позволяю себе такие выходки, но постоянное подспудное ощущение вездесущей угрозы настраивало меня на агрессивный лад. Всего в нескольких шагах от меня находился труп человека, погибшего из-за того, что он был одним из нас. Это что-нибудь да значило. Я скомкал клочки бумаги и демонстративно сунул их в карман. Неизвестный сузил глаза до маленьких щелочек, по-бульдожьи выдвинул челюсть, и с усилием снова совладал с собой.
– Вы за это ответите, – буркнул он уже без особенного энтузиазма и отвернулся. – Увезите тело, все свободны.
Пил молчал и пыхтел, пока мы не вышли из здания морга на свежий воздух. Метеослужбы работали на славу и солнце сияло вовсю. Марсианская атмосфера вот уже несколько столетий считается одной из наилучших для Homo sapiens во всем населенном космосе. Здесь Пил вдруг воодушевился и хлопнул меня по плечу, застав врасплох, пока я ворошил свои мрачные мысли.
– Здорово ты их! Черт возьми, они так и позеленели! А возразить ничего не смогли!
– Не смогли? – Я был подавлен, напуган и зол, и никакой моральной победы за собой не чувствовал. Что за вести я мог теперь принести? – О чем ты, Пил? Я видел больше, чем лицо трупа всего мгновение… – Я покачал головой и замолк.
– Я и этого не видел, – напомнил Пил. – А с ним… С ним что-то не так?
– Да нет, ничего особенного в глаза не бросается. – Я двинулся было по дорожке к выходу из сада, но Пил забежал вперед и преградил мне путь.
– Эрвин, погоди. Что ты увидел?
– Ничего. – Я остановился и посмотрел в его честные встревоженные карие глаза, на честном открытом круглом лице под соломенной взъерошенной шевелюрой. Стоит ли полагаться на старого школьного приятеля или лучше его пожалеть? Я избрал второе и попытался получше замаскировать истинные чувства. – Разве я должен был увидеть что-то не то, чтобы расстроиться? Я же сказал – все у него на месте. Но все-таки то, как он выглядел, безумие, эта смерть… Он ведь был одним из нас. Что уж тут непонятного?
Пил ковырнул мелкий гравий носком светло-желтого ботинка.
– Он всех вас ненавидел. Просто смертельно.
– С его точки зрения – было за что. Но эта точка зрения была всего лишь болезнью. Мне действительно жаль его.
Пил, упорно глядя вниз, врылся в гравий глубже.
– А ты заметил, – спросил он вполголоса, – что у него были подгримированы губы? Чтобы не так бросалось в глаза, что они все искусаны? Просто растерзаны.
Я поморщился. Пил поднял заговорщицкий взгляд.
– Выходит, заметил, – заключил он.
– Тут нет ничего странного. Конечно, его по возможности привели в порядок, прежде чем показывать. Может, все-таки, пойдем?
Пил с досадой топнул ногой.
– Ты действительно не понимаешь или просто прикидываешься? Впрочем, ответ я и сам знаю. Перестань. Ты же знаешь, что мне можно доверять. Все знают, что ваш «Янус» – сущий ящик Пандоры. Я только хотел спросить – Линн бредил изменением истории оттого что спятил, или спятил от того, что ее и впрямь можно изменить?
– Пил, это ведь ты у нас психиатр. Только не сходи с ума, хорошо?
– Значит, ты мне не скажешь? Возможно это или нет?
– Невозможно.
– Ты мне не доверяешь!
– Дружок, ты дал мне два варианта ответа, и один тут же отмел. Какой смысл в твоих вопросах и моих ответах? Мы все слышим только то, что хотим.
– Да, конечно, – проговорил Пил как-то тоскливо. – Значит, мне так и не убедить тебя в том, что играть с огнем опасно? Даже если сезон охоты на лис уже открыт?
– Каких лис?
– Посмотри в зеркало, на свои волосы и на рыльце в пушку, лис Эрвин. Повторяю то, что сказал в начале. Ты можешь кончить так же плохо как Линн. Будь благоразумней и не зарывайся.
– Ладно, ладно, – усмехнулся я. – А знаешь, ты сам параноик. Я-то думал, это только у нас скелеты в каждом шкафу и чертики под кроватью. Ан нет. У психиатров тоже!
Он выдавил жалкое подобие улыбки.
– Ты вечно любил всех смешить. Когда ты летишь обратно?
– Билет заказан на завтрашнее утро. Я не ожидал, что смотреть будет настолько не на что.
– Ну, тогда прощай.
– А ты что, остаешься здесь?
– У медиков всегда есть дела в самых неприятных местах.
– Ну, тогда счастливо. Может, позже увидимся.
– Обязательно, – пообещал он.
