Текст книги "Иначе жить не стоит"
Автор книги: Вера Кетлинская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)
– К кому поближе?
– Да к профессорам всяким. – Она снова взялась за стирку, сурово сказала: – Иди. Не люблю сплетничать. А ты узнай. И вразуми. Дурной он еще, а ведь на чужой роток не накинешь платок.
На всякий случай Саша зашел к Федосеичу: Федосеич всегда все знал. Ответ старого лаборанта был неожиданным:
– Работает он. Чего изобретает, не знаю, но сидит иной раз до утра. Иван Иванычу, конечно, не говорим, а лабораторией пользуется. Видать, ничего пока не выходит у него… а старается очень. Расстроится, уйдет – а назавтра опять здесь! Я его пошлю к вам.
Палька пришел очень поздно. Противоречивые отзывы заставили Сашу внимательно приглядеться к другу, но Палька был таким же, как всегда, – ни одержимости изобретателя, ни особого легкомыслия, требующего «вразумления», заметно не было. Он привычно просмотрел названия книг, разложенных по столу:
– Ого! Хочешь явиться пред светлые очи во всеоружии?
Они поговорили об этом с увлечением, как говорили всегда о работе в науке. Но о своих исканиях Палька рассказывать не стал.
– Есть дело, которое… В общем, немного погодя расскажу.
– Сглазить боишься?
Палька прошелся по комнате, взглянул на Сашу выжидательно и неуверенно – видимо, и рассказать не терпится, и не хочет до времени хвастаться.
– Чего Липатушка на тебя злится?
Палька расхохотался, но чувствовалось, что ссора с Липатовым все-таки мучает его.
– Да так, чепуха. Позлится и отойдет.
Теперь Саша видел, что с Палькой действительно что-то происходит.
– Ты что такой шалый сегодня?
Палька покраснел и улыбнулся.
– А разве видно?
– Видно. Даже очень.
– Малость влюбился, – с иронической ухмылкой признался Палька. – Ну да глупости это все.
– Если ты влюбился только малость и это кажется тебе глупым, – брось! «Малость» любить не стоит.
– Да нет…
– Кто она?
– Ну, в степи тогда повстречали… такая рыжая, золотая…
Саша весь вскинулся:
– Это ж Русаковская!
– Ну да. Что ж такого?
– Познакомился?
– Ага.
– Бываешь у них?
– У них? – с презрением вскричал Палька. – Я бываю у нее! И вообще, если ты думаешь читать мне нотации…
– Нотаций ты от меня не дождешься, – заверил Саша. – Нашел моралиста – учить тебя! Просто мне неприятно, потому что ее муж… И потом, она же намного старше тебя! Ей уже за тридцать, пожалуй. Приехала и уедет, а ты… И чего же ты хочешь?
Так как Палька молчал, Саша уточнил:
– Отбить ее у мужа? Стать любовником на месяц?
Палька вспыхнул.
– Совсем нет! Она не такая, чтобы… Да разве я хотел влюбиться в нее? Но она такая… И что же мне делать, Саша? Я не могу отстать от нее, потому что…
Он смолк, не найдя объяснения. Он сам толком не знал, чего хочет. Отбить у мужа и жениться самому? Мысль показалась нелепой и даже испугала его. Татьяна Николаевна – жена?! Он просто хотел, чтобы она полюбила, чтобы она вскинула к нему на плечи свои легкие руки и поцеловала его… Он предпочитал не помнить о том, что там есть муж и ребенок – эта девчонка, мрачно глядящая исподлобья. Добиться ее – вот чего он хотел. Ее рыже-золотые волосы проблескивали сквозь все его честолюбивые мечты, и ничего он с этим не мог поделать.
– Я хочу, чтоб она полюбила, вот и все.
– Ой, Палька, с ума ты сошел! Жена известного ученого… Совсем она не твоего круга, не твоего уровня… И потом – как ты себе представляешь, что дальше?
– Очень мне нужно загадывать наперед!
Вид у Пальки был смущенный и дерзкий.
– Я не ханжа, – строго сказал Саша. – Но, по-моему, так нельзя. Когда я начал ухаживать за Любой, я с первого дня знал, что хочу жениться на ней. А ухаживать за чужой женой…
– Очень интересно! – воскликнул Палька, смеясь. – До чего мне хочется отбить ее у этого важного гуся!
– Совсем он не гусь, – сердито возразил Саша. – Большой ученый, умный и милый человек. Да ты хоть знаешь его?
– Не знаю и знать не хочу! Подумаешь!
Саша начал сердиться всерьез.
– Ты спятил, Палька! Я его глубоко уважаю и не позволю, чтобы твое мальчишество…
– Ах, ах, какие нежности! – запальчиво перебил Палька. – Если он настоящий человек, так он не должен терять голову…
– Как ты? – докончил Саша и рассмеялся. – Опомнись, Павлушка! Почему бы тебе самому не поступить как мужчине?
– Отойти?
– Да. – Саша подумал и подтвердил: – Да.
Палька предпочел пропустить эти слова мимо ушей.
– А ты знаешь, что старая лисица Липатов крутит хвостом около нее?
– Да что ты?!
Саша развеселился и начал расспрашивать. Он вовсе не стремился продолжать нравоучение. Черт его знает, как он справился бы с собою в подобном случае! Он был влюблен и понимал, что задушить свое чувство трудно. Нет, он справился бы. Во что бы то ни стало. Но Палька…
– И все-таки подумай. Измена, обман – это противно. Пошлость. Она, говорят, довольно легкомысленная, у нее вечно толкутся мужчины… Я ничего худого не хочу говорить про нее, – возразил он на гневное движение друга, – но я тебя прошу: возьми себя в руки, Палька, и, если можно, отойди.
– Конечно могу, – буркнул Палька, но всем существом почувствовал, что это невозможно, и добавил: – Только не хочу.
– Работается тебе или нет?
– И еще как!
– Так что же ты такое задумал?
Палька отошел к окну, стал спиною к Саше и заговорил возбужденно:
– Вот ты думаешь: имя, звание, профессор и все прочее, а я – что я? Аспирантик без всякого положения и веса. Наплевать мне на это! Я сейчас такое дело начал… такое дело!.. Сглазить – это вздор! Просто не могу я болтать, когда все во мне бродит и вот-вот вырвется. Чувствую, что все рядом – победа, слава, любовь – все! И отказываться ни от чего не буду. Не могу. Не хочу. Мое!
Саша подошел и сзади крепко сжал его плечи.
– Да нет, я серьезно, – обиженно сказал Палька и повернулся к другу с виноватой улыбкой. – Правда, Саша, у меня сейчас такое время пришло! Такое!.. Ну, я пошел! – вдруг сорвался он. – Я ведь в лабораторию пробираюсь, ночное бдение!
Задумчиво покачивая головой, Саша слушал, как Палька скатился по лестнице и хлопнул дверью внизу. Из всего, что он тут наговорил, Саше ярче всего запомнился его короткий ответ: «И еще как!» Саша верил: если человеку хорошо работается – все остальное придет в порядок.
16
А Палька жил необычно, как в пути.
Родной дом, сестра с ее бедами, друзья, институтские интересы – все существовало будто за стеклом, в стороне от главного движения Палькиной жизни. Ему приходилось иногда вникать в окружающее, но так, как на случайном полустанке: вышел, чему-то удивился, чем-то мимолетно заинтересовался – и вскочил на подножку.
Его воображение создавало все новые и новые газогенераторы. Громоздкие машины различных типов зарывались глубоко в землю, в ее черные недра. Они располагались там по его воле и послушно превращали уголь в газ. Газ струился по трубам, заполнял серебристые баллоны, питал электростанции и заводы…
Но прожорливые пасти машин капризно принимали только раздробленный уголь, и этот уголь приходилось предварительно дробить в подземных выработках.
Люди по-прежнему должны спускаться под землю, а это значит, что весь замысел ничего не стоит. Жалкая полумера, придаток к шахтерскому труду!
Простая истина из учебников, что от качества дробления угля зависит качество газификации, вставала непреодолимой преградой.
Огромного дистилляционного аппарата не получалось.
Иногда он впадал в отчаяние: решения нет. Не оттого ли ничего не осуществил Рамсей?..
Отчаяние вытеснялось упорством и верой, не слепой, а умной верой: человеческая мысль находит то, что ищет…
В эти дни он повел Татьяну Николаевну под землю.
Во время короткого свидания – одного из свиданий, когда Палька переходил от бурных надежд к бессильной ярости, – она попросила его передать записку Липатову.
– Так, – мрачно сказал Палька. – Нашли курьера!
– Зачем же? Гермеса! – очаровательно улыбаясь, поправила Татьяна Николаевна. – Против Гермеса вы не возражаете, надеюсь?
Так она ставила его на место и сама оказывалась высоко над ним – в мире, где люди с детства знают тысячи никому не нужных вещей. Он мстил ей тем, что разыскивал в энциклопедии всю чепуху, которой она козыряла, и при случае показывал, что знает больше, чем она.
Расставшись с Татьяной Николаевной, Палька без стеснения прочитал записку.
«Липатушка (ведь так Вас называют?), завтра муж уезжает в Ростов, и у меня будет несколько свободных дней. Не поведете ли Вы меня послезавтра утром в шахту, как обещали? Жду Вас в 9 часов утра».
Т. Н.
Муж уезжает. Великолепно!
Он помчался на шахту и получил два пропуска на послезавтра. Потом завернул в библиотеку и заучил все, что написано в энциклопедии про Гермеса. У божьего рассыльного оказалась нагрузка по совместительству – низводить души и в подземное царство. Очень кстати!
В назначенный час он застал Татьяну Николаевну и серой кофте, в простых чулках и старых туфлях без каблуков.
– Куда вы собрались? В туристский поход?
Татьяна Николаевна была раздосадована появлением Пальки и держалась без обычного апломба: чувствовала себя дурно одетой.
– Собираюсь в шахту. С Липатовым.
– Так где же эта старая лисица?
– О-о!
– Уж не об этом ли была записка? Так вот она. Я забыл передать.
Татьяна Николаевна рассердилась. Палька впервые видел ее по-настоящему сердитой – ишь как рассверкалась молниями!
– Ну, не злитесь. Раз уж вы собрались, я вам покажу шахту не хуже, чем Липатов.
– Держу пари, вы прочитали записку!
– А вы думаете, Гермес как действовал? Он же не курьер, а вестник богов! Покровитель путешественников! А по его дополнительной профессии он прямо-таки обязан вести вас под землю.
Она распахнула глазищи и перестала злиться. Конечно, знает этого Гермеса понаслышке. Дамское образование!
– У вас грехи есть?
– Грехи? Найдутся.
– Так пойдемте, я низведу вашу грешную душу в подземное царство.
– О-о! Вы основательно проштудировали энциклопедию! Я сдаюсь.
Как назло, у компрессорной им встретилась Катерина. Черт ее дернул выйти подышать воздухом! Катерина настороженно-иронически оглядела спутницу брата, круто повернулась и ушла.
Татьяна Николаевна не знала, что в нарядной их заставят переодеться в шахтерки, но это не смутило ее, а обрадовало: любят женщины маскарад! Палька не понимал, как ей удалось выглядеть изящно в неуклюжей робе и брезентовой шляпе. Она и держалась молодцом, даже когда клеть понеслась вниз, будто проваливаясь в мокрую темноту, – побледнела, но не позволила себе испугаться.
Пальку веселила мысль, что он натянул нос Липатушке и что Липатушка сегодня же узнает об этом. Однако теперь не Липатову, а самому Пальке предстояло «приобщать к производству» свою даму, и это было стыдно, потому что вокруг трудилось много знакомых. Что Липатов! Сегодня же весь поселок будет обсуждать забавную новость…
Возмещая себе предстоящие неприятности, Палька решил помытарить как следует ненаглядную. Обычно гостей водили по наиболее благоустроенным штрекам, не заставляли карабкаться по стойкам и ползать по низким ходкам, но Палька повел Татьяну Николаевну так, как водили когда-то его самого, – без снисхождения. Пусть узнает, что такое шахтерский труд! Остановившись с нею в проходе, где сверху дождем лилась вода, он нарочно заговорил про обвалы и взрывы, про то, как обрываются клети и забуриваются вагонетки, про суровое братство шахтеров, никогда не покидающих товарищей в беде… Начав рассказывать из озорства, чтобы напугать ее, он сам увлекся и впервые увидел профессию горняка такой мужественной и романтичной.
Когда они прижались к стенке, пропуская вагонетки с углем, Татьяна Николаевна ухватилась за его руку.
– Может, довольно? – подобрев, предложил он.
– Что вы, мы ж еще ничего не видели! – ответила она. – Я хочу побывать там, где были выбросы газа. Это далеко?
Пальке совсем не хотелось туда, он сказал: очень!
– Так пойдемте скорей!
Чертыхаясь про себя, он расспросил, как пройти, и повел Татьяну Николаевну вниз. Спускаться по стойкам было неудобно и утомительно, Палька отвык: в последний раз он спускался в шахту полтора года назад, когда студенты помогали ликвидировать прорыв. Но Татьяна Николаевна быстро приспособилась и скользила со стойки на стойку, как акробатка. Откуда это у нее?
Они оказались в самых глубинных выработках. Влажную и жаркую духоту пронизывали струи холодного воздуха, нагнетаемого насосами вентиляции. Слышно было, как посвистывает воздух и как шуршит уголь, летящий по склону из лав.
– Здесь и сейчас работают? – шепотом спросила Татьяна Николаевна.
– Да, – таким же шепотом ответил Палька. Он забыл притворяться. Он думал о Вове, который погиб где-то здесь.
И она подумала о Вове.
– С вашим другом… это случилось здесь?
– Где-то тут, Точно не знаю.
– Павел Кириллович… То, что вы говорили тогда, и степи, возможно?
Она была серьезна и бледна, на щеке темнело угольное пятно. Расширенные глаза, уже подведенные угольной пылью, смотрели в глубину узкого туннеля, уходящего в темноту. Он поглядел туда же не своими привычными, а как бы ее глазами и увидел мрачную глубину с поблескивающими гранями угля, движущиеся огоньки ламп; огоньки тлели в пыльном тумане, как будто в них иссякает накал; почерневшие и местами вспученные стойки и верхние бревна напоминали о том, что над их головами нависает тысячетонная толща земли… Ее глазами он увидел знакомых и незнакомых людей, с будничной простотой делающих свою работу. Они наваливались на рукоятки отбойных молотков, ловко подрубая уголь по кливажу. Они нагружали вагонетки. Они гнали вагонетки по рельсам, пригнув головы, чтобы не разбить их о балки кровли. Они перекликались и перешучивались, с насмешливым любопытством оглядывали хорошенькую гостью и отпускали на ее счет игривые замечания. Знали ли они, что в какой-то злой миг навстречу пробивающемуся в глубь пласта отбойному молотку может неожиданно прорваться сокрушительная струя скопившегося в пустотах подземного газа? Знали ли они, что грозное давление земной толщи и размывающая сила грунтовых вод в каком-то непредвиденном усилии могут опрокинуть крепления и обрушиться на головы людей?.. Знали. И все-таки ежедневно спускались сюда и шесть часов подряд рубали уголь. Их почерневшие лица с ослепительными, отчищенными углем зубами были обычными лицами работающих людей, разве что глаза особенно зорки да временами заметишь, как приклонился человек ухом к стене, вслушиваясь в шорохи и гулы земных недр…
Палька охватил все это глазом, сердцем, мыслью и понял, что породило вопрос его спутницы, и с небывалой силой почувствовал огромность задачи, так дерзко принятой им на себя.
– Это будет! – ответил он.
И сразу ему захотелось походить по шахте одному, без Татьяны Николаевны. Походить одному и свободно пофантазировать, как оно будет, наглядно представить себе еще неведомый гигантский дистилляционный аппарат, в глубинах земли пожирающий уголь и подающий по трубе на-гора непрерывный поток газа…
Но Татьяне Николаевне вздумалось попробовать, как «рубают» уголь. Молодой забойщик с нагловатыми глазами снисходительно учил ее держать отбойный молоток. Вокруг сгрудились шахтеры, пересмеиваясь и давая советы. До Пальки доносилось: «Подывиться пришла…». «Оставим ее в бригаде чи нет?» Молодой шахтер без предупреждения включил воздух, и Татьяну Николаевну так тряхнуло, что она чуть не выронила молоток. Шахтеры засмеялись.
Пальке хотелось поскорее прекратить эту сцену, но Татьяна Николаевна засмеялась вместе со всеми.
– Оставить меня чи нет – это и от меня зависит. А я бы поискала бригаду, где парни повежливей. – И пояснила: – Я не из любопытства. Я жена и помощница профессора Русаковского, он сейчас занимается выбросами газа.
Теперь никто не смеялся. Нагловатого парня оттолкнули. Татьяне Николаевне подали молоток, помогли направить пику в пласт. От старания вытянув губы, Татьяна Николаевна налегала на рукоятку. Она торжествующе вскрикнула, когда от пласта отвалился большой кусок угля. Потом отдала молоток – «Тяжелый!» – виновато улыбнулась всем и начала расспрашивать шахтеров о том, что ее интересовало. Держалась она простодушно, с незнакомой Пальке товарищеской повадкой. Ей отвечали серьезно и охотно – жена того самого профессора! Незаметно роли переменились – спрашивали шахтеры, а Татьяна Николаевна отвечала как могла. Оказывается, она кое-что понимает.
Почему же с ним она никогда не говорит серьезно и дружелюбно? Почему с ним держится так, что у него язык не поворачивается рассказать ей о своих терзаниях, поисках, неудачах?.. Неужели и теперь она не поймет, что к нему нужно относиться серьезно, что она нужна ему гораздо больше, чем ее почтенному супругу, будь он неладен!
Вот она говорит о предупреждении выбросов газа. Конечно, эти работы очень важны, но ведь не они определяют будущее!
Стоя в сторонке, он смотрел на поблескивающие навесы подрубленного угля, ждущие последних толчков молотка, чтобы обрушиться дробящейся массой. Дробящейся! Нигде и никогда не применяли нераздробленный уголь… А он применит. Но как?
Он смотрел на осторожные движения людей в этом черном подземном царстве труда и осознавал, что все его газогенераторы – вздор, бездарные выдумки. Поставь где-то здесь, в глубине земли, самый совершенный газогенератор, организуй конвейерную подачу раздробленного угля от лав к его всасывающей пасти… Все равно нелепость! Процесс горения угля при высоких температурах в соседстве с работающими людьми?..
Значит, я шел по неверному пути – механически копировал надземный процесс. А надо оторваться от имеющихся образцов и найти совершенно новое решение. Но как? Какое?..
Убежать бы отсюда, остаться наедине с бумагой и карандашом! Но Татьяна Николаевна никогда не простила бы ему такого побега, а мальчишеская мысль о Липатушке заставляла быть начеку – уйдешь, а Липатушка прознает, и прибежит, и еще, чего доброго, найдет способ доказать, что знает шахту лучше Пальки и умеет водить гостей более удобными ходами…
Липатов ворвался к нему в тот же вечер.
– Друзья так не поступают! – закричал он от порога. – Вот что я пришел тебе сказать!
– Стоило тащиться для этого по жаре!
– Я говорю серьезно. И если ты думаешь отшутиться…
– Я не знал, что это имеет для тебя такое значение, – сказал Палька. – Ты – женатый человек, она – чужая жена. Я думал, тебе просто неловко в рабочее время отвлекаться на подобные забавы. Начальник, семейный человек – с чужой женой…
И он уставился на Липатова насмешливо вызывающе, всем своим видом говоря: вот и попался! Ничего подобного я не думаю, а поди-ка выкрутись!
– Ну, знаешь!.. – багровея, вскричал Липатов. – Это уже чересчур! – и хлопнул дверью.
Палька догнал его у калитки.
– Липатушка, да ты что? Из-за ерунды…
– Ерунда или нет, но мне противно иметь дело с подобной змеей! – выкрикнул Липатов, дергая калитку, которую Палька придерживал ногой. – Ты мне больше не друг, и говорить мне с тобой не о чем!
– Прекрасно, – дрогнувшим голосом сказал Палька и распахнул калитку. – На черта мне дружба, если она летит из-за дурацкой записки.
Он вернулся к себе расстроенным. Может ли быть, что эта дружба действительно оборвалась? Да нет! Но все же… Интересно, откуда и что он узнал? Может, он был у Татьяны Николаевны? Выдала она историю с запиской или не выдала?..
Он помчался в гостиницу выяснять. Так он себя убеждал, втайне надеясь, что удастся провести у нее вечер. Муж в Ростове. Она скажет: «Мужа нет, поскучаем вместе…»
Дверь приоткрыла Галя.
– Мама устала и легла спать, – злорадно сообщила она. – Велела не будить. Только если папа позвонит, тогда разбудить.
Палька ушел спотыкаясь – он всегда терялся перед неприкрытой ненавистью этой скуластой девчонки.
Рабочее настроение было вконец испорчено. Но он не любил поддаваться дурному настроению и упорно возвращал себя к невеселым утренним выводам: все, что намечено до сих пор, решения не дает. Метод копирования машины порочен.
Зря ли потрачено время?
Нет, не зря.
Отрицание одних методов – это уже шаг вперед, к открытию нового метода. Отрицание привычного толкает в неведомое.
Неведомое представало черной толщей угля и серебристыми баллонами газа, черт знает каким способом извлеченного из глубин земли. Где-то посередине, между толщей угля и баллонами, маячило решение…
В таком настроении он и примчался к Саше Мордвинову, узнав, что Саша его разыскивает. В таком настроении он просидел потом добрую половину ночи в лаборатории. Единственным итогом ночного бдения был подробный и придирчивый анализ всего отвергнутого – «что отвергаю и почему». Если бы не сумятица чувств, вызванная разговором с Сашей о Татьяне Николаевне, он был бы совсем счастлив этим итогом. В любви такой ясности не было. И он понимал: ясность для него гибельна, лучше оставить все так, как есть…
Проспав до полудня, он снова поехал в гостиницу.
Татьяна Николаевна взволнованно ходила взад-вперед по комнате и сразу, не здороваясь, сообщила, что пропала Галя. Ускользнула чуть свет (швейцар говорит, еще восьми не было) и до сих пор не вернулась.
– Прибежит, – сказал Палька, – проголодается и прибежит.
– Сама знаю, что волноваться нечего, – согласилась Татьяна Николаевна. – Но куда она помчалась, дрянная девчонка?
Он заговорил о вчерашних впечатлениях. Ненаглядная была невнимательна, поглядывала то на часы, то в окно. Затем она перестала скрывать волнение и перестала заботиться о том, как выглядит, – лицо ее стало простым, милым, беспомощно-растерянным.
– Ну, вот что, – сказал Палька, смело обнимая Татьяну Николаевну и отрывая ее от окна. – Нечего терзаться! Пошли искать!
– Куда? – воскликнула она с отчаянием.
– Я знаю куда.
Пока они ехали трамваем, Палька загадочно отнекивался от ее расспросов. Ему хотелось сказать, что эта противная девчонка вечно болтается с мальчишками и мало похожа на девочку из хорошего дома. Но он промолчал: пусть ломает голову, как и почему Палька сумел найти ее сокровище.
Они долго бродили по степи. Пальке нравилось слушать, как Татьяна Николаевна выкликает дочку – звучным голосом, на все лады. Галя не откликалась, но возле Дубовой балки началось движение: маленькие фигурки перебегали с места на место и приподнимались над травою, разглядывая, кто тут бродит и аукает.
Галя появилась неожиданно и совсем рядом. Она ползла к ним по траве, толкая перед собой колючий шар перекати-поля. Голубая лента, которой полагалось красоваться на ее голове изящным бантом, была грубо повязана через лоб, удерживая торчащие во все стороны ветки. Такие же ветки были запиханы под лямки платья и за поясок, скрутившийся жгутом.
– Ну чего? Чего? – с досадой прошипела Галя, прижимаясь к траве, чтобы ее не заметили от балки.
Татьяна Николаевна несколько минут разглядывала дочь и вдруг расхохоталась обрадованно и звонко, повалилась на траву рядом с Галей.
– Ты мне всю разведку испортишь! – сердитым шепотом сказала Галя. – Вон они там, у балки. А наши кольцом охватывают. Видишь, перекати-полей сколько? Это наши.
– Я ж волновалась, дурешка! Не могла предупредить с вечера! И ты же голодная!
– Ничего я не голодная, у Кузьки хлеба краюха, мы поели. И ты уходи, ведь все испортишь!
– Знаешь что? – воскликнула Татьяна Николаевна. – Ты лежи, а мы пойдем к балке, как будто тебя ищем, и поглядим, сколько там народу, а на обратном пути тебе скажем. А?
Галя вспыхнула от удовольствия. Потом нахмурилась и исподлобья оглядела неприятного человека, который стоял и глазел на них.
– Нет. Это нечестно. Я сама.
– Чтобы через час ты была дома!
– Через два. Мамочка, через два!
Татьяна Николаевна поднялась, отряхнула платье, взяла Пальку под руку.
– Пойдемте, будто гуляем. Разведку не подводить!
– А вы мне понравились, – сказал Палька, когда они отошли от Гали на достаточное расстояние. – Я ждал: будет материнская нотация, ругань и слезы. А вы сами не лучше Гали.
– В детстве я была главной озорницей в озорной компании. Я и сейчас озорница, когда удается.
– Ой ли? А ну, пятна! – Палька шлепнул ее по руке и отскочил.
Они гонялись друг за другом, как ребята. Татьяна Николаевна бегала легко и быстро. Пальке никак не удавалось догнать ее.
– Я ж в институте в стометровке рекорды брала! – посмеиваясь, кричала она издали. – Где вам, медвежонок!
Многоголосый крик прервал их игру. Стая мальчишек мчалась в атаку на неприятелей, засевших в Дубовой балке.
– Разведка удалась, – сказала Татьяна Николаевна, прислушиваясь к гомону голосов.
– А я вас поймал!
Палька схватил ее и крепко поцеловал, прежде чем она опомнилась. Ее ладошка уперлась в его грудь, легонько отталкивая. Но губы не сопротивлялись, не прятались.
Когда она, опомнившись, выскользнула из его рук, он бросился ничком на выжженную колючую траву.
У него бешено прыгало сердце и кружилась голова. И он боялся взглянуть на ненаглядную.
Но она сказала смеющимся голосом:
– Это нечестно! Вам надо поучиться у Гали честным правилам игры.
И Палька, приподнимаясь, с облегчением ответил:
– Нет, честно! Я поймал – мое право!
Однако держался смирно и глядел себе под ноги.
Всем своим поведением Татьяна Николаевна старалась внушить ему, что случайный поцелуй ничего не изменит. Он понял ее старания и, пригнув голову, брякнул:
– Все равно я от вас не отстану.
Она пустила в ход все женские уловки, погладила его по руке, лепетала какие-то ничего не значащие слова.
– Нет! – сказал Палька. – Не увертывайтесь. Я еду с вами.
– Скоро вернется Галя.
– Тогда я приду вечером.
Татьяна Николаевна знала: следует сразу и решительно положить конец его притязаниям. Она сама себе сказала: «Вот теперь перешло». Но вместо решительных слов пробормотала:
– Сегодня я буду купать Галю. После этой разведки…
– Я приду позже. Не весь же вечер вы будете купать ее!
Она помолчала и вдруг скороговоркой произнесла:
– Завтра вечером. В девять.
17
Весь день, и ночь, и новый день он чувствовал на губах тот единственный поцелуй. Катерина, конечно, сразу поняла, что с ним что-то произошло, но ни о чем не спрашивала, только хмурилась. Палька угадывал ее мысли, по ему было все равно. Он стремился к своему счастью, назначенному на девять часов вечера, и ни о чем другом не мог думать.
Все встречные, кажется, понимали, куда он мчится с таким безумным лицом и почему на нем ослепительная рубашка и самый нарядный галстук.
Швейцар в гостинице и рассмотреть не успел промчавшегося метеором молодого человека, а тот уже взлетел по лестнице.
Самой жуткой была минута (о, какая долгая, невыносимая минута!) у двери после короткого стука в ожидании певучего: «Войдите!»
Певучий голос прозвучал, онабыла дома, онане обманула…
На ней было то воздушное, длинное, до пят, одеяние, в каком он застал ее однажды утром. Сегодня она была еще прекрасней: ее лицо светилось лукавством, радостью, нежностью и бог знает чем еще, и все это предназначалось ему, ему одному!
Сердце заколотилось так, что весь гостиничный номер заполнился громким тук-тук-тук.
И в эту минуту зазвонил телефон.
– Да. Здравствуйте. Нет, узнала, – говорила Татьяна Николаевна в трубку, блестящими глазами разглядывая Пальку. – Да, приехал. Ночью. Нет, забегал пообедать и снова помчался на заседание. Я думаю, скоро. Хорошо. Передам.
Палька не сразу понял ужасный смысл ее ответов. А она уже шла к нему, улыбаясь.
– Что же вы стоите у двери, Павел Кириллович?
Он отвел ее попытку прикрыть веселой вежливостью свое черное предательство.
– Приехал ваш муж?
– Да, ночным поездом, – как ни в чем не бывало уточнила она.
– И вы об этом знали еще вчера!
Он не спрашивал, он утверждал тоном следователя.
Ее легкие руки взлетели и легли на его плечи. Сколько раз он мечтал, что когда-нибудь почувствует ее руки на своих плечах – но, господи, не так! Не так!
– Ну и что же, друг мой?
Он скинул ее руки грубым движением.
– И вы мне назначили именно сегодня вечером…
– А почему же нет? Ну что вы чудите, Павлик? Разве вы покушаетесь на мое семейное счастье?
Его охватило злобное отчаяние, он выкрикнул:
– Да, покушаюсь! И вы это отлично знаете!
Сам испугался и добавил тише:
– Ну вот, я вас предупредил. По крайней мере честно.
Она шутливо охнула, силой усадила его в кресло и самым веселым тоном начала заговаривать зубы:
– Вы бы видели, как разозлился Липатов! Он встретил меня на улице, когда я возвращалась с шахты. И, как ястреб, ринулся к вам. Наверно, вызывать на дуэль? Или бить? Как тут у вас принято?
Палька натянуто улыбался, готовясь встать и уйти. Но уйти он не успел: уверенная рука открыла дверь, вошел муж.
Сквозь боль и стыд, неловко поднявшись и не зная, куда деть себя, Палька воззрился на этого ненавистного мужа. Профессор был изящен и почти молод – вряд ли ему стукнуло сорок. Он не был красив, но его скуластое, с неправильными чертами, дотемна загорелое лицо было примечательно своей необычностью. В темных глазах с очень яркими белками вспыхивал и переливался свет – казалось, в них рождаются и сменяют друг друга очень интересные, еще не высказанные мысли.
– Прости, что запоздал, – сказал профессор и поцеловал руку жены. – К счастью, тебе не давали скучать. – Он приветливо обернулся к Пальке. – А вы аспирант Светов? Мне говорили о вас. Как это вышло, что мы до сих пор не встречались?
– Китаев его просто не пустил к тебе, – быстро объяснила Татьяна Николаевна, помогая Пальке справиться с собой. – Павел Кириллович, изобразите, как он вам ответил!
– Ну вот еще…
Не то что изображать других, он и себя-то не мог изобразить таким, каким хотел казаться, – сильным и гордым. Он чувствовал себя обманутым простаком и одновременно вором, пойманным на месте замышленного преступления. Из этой пытки был один выход – бегство. Но как убежать?
Профессор заметил смущение аспиранта и привычно старался рассеять его:
– Сегодня утром я беседовал с Мордвиновым. Это ваш друг, не правда ли? Он меня очень заинтересовал.
– Чем?
Палька навострил уши – что бы там ни было, такой разговор упустить нельзя.
– Сосредоточенный и точный ум, – взвешивая слова, определил Русаковский. – Начитан больше, чем можно было ждать. И, что особенно отрадно, нет узости, которая так легко создается специализацией. – Он неторопливо подумал и добавил: – Из таких вырабатываются настоящие ученые. Я завидую академику Лахтину и скажу ему об этом при встрече.
– Мордвинов – самый умный и образованный из нас, – с душевной щедростью объявил Палька, но тут же ухватился за мысль, взволновавшую его самого: – А насчет узости… Простите, Олег Владимирович, но вы сами, наши руководители, куда вы нас толкаете? В узенькие переулочки специализации! Тут стенка, там стенка, а всей ширины – четыре метра! Смотришь на стариков – у них же вся химия в голове! С ее отраслями и боковыми линиями! Одна мудрая голова – целый мир! А ведь и они когда-то начинали? Их тоже направляли? Академик Лахтин тоже был учеником, но… Менделеева!
