Текст книги "Разрозненная Русь"

Автор книги: Вениамин Чернов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

Часть пятая

1

К лету следующего года русские князья примирились – не воевали между собой и это вызывало удивление – и даже среди своих. Но на Владимирско-Суздальскую и на земли союзников-вассалов: Рязанские и Муромские пришли на этот раз в «тяжкой» силе булгары. Они поднимались на ладьях и лодках по Волге и Оке, шли вдоль берегов одноименных рек конные полки. Вокруг Городца-на-Волге, Мурома, Рязани горели села и поселения. Уводили в полон людей, угоняли скот; забирали подчистую хлеб, драгоценности (серебро, жемчуг, золото), железные орудия труда, домотканые холсты и многое другое; а что не могли с собой взять – сжигали, иссекали, ломали...

Имеющиеся силы Всеволод бросил на оборону городов – в том числе и Рязани и Мурома. Загородил путь на Владимир, поставил заслоны на лодках и насадах в устьях Клязьмы и Нерли. Контратаковать противника не хватало сил, – помощь никто не предложил!..

* * *

Илья Лекарь (ученик и помощник Андреаса Грека) вошел в опочивальню – одновременно и кабинет – Всеволода Юрьевича и низко – в пояс – поклонился – звякнули фарфоровые, стеклянные склянки...

Князь поднял голову от стола (огоньки свеч закачались), сбросил накинутую на плечи меховую душегрейку, – осень, но еще не топили, – встал, чтобы размяться (любил он сидеть по ночам – днем не дают ни думать, ни читать). Вот уже которую ночь он изучает карты-схемы, записи о Волжской Булгарии. Спросил всех воевод, кто воевал Булгарию, но нужны были еще свежие данные. Вот-вот (пока реки не встали) должны были подъехать купцы Илья и Ерош – давно их не видел: "Каковы они? Может, приняв мусульманскую веру, переметнулись?.."

Посмотрел на вошедшего, нахмурился.

– Сколько раз тебе говорено, что ты не слуга мне, а лекарь!.. Веди себя со мной как подобается сану твоему. Что опять?..

– Испей, господине, – с поклоном.

Всеволод сверкнул черными глазищами. Илья побледнел, на белом челе выступили бисеринки пота.

– Меня просил Андрей, чтобы тебе давать...

– Значит ты за мной ходишь, а Андреас княгиню обихаживает?

– Нет, княже-господине, княгиня сама...

– Господи, – и запивая один отвар трав другим, проговорил, глотая горькую жидкость, – хоть бы меду туда добавляли.

– Нельзя...

Всеволод, подавая обратно склянки, вдруг по-доброму улыбнулся:

– Мне может не обязательно пить-то?.. (Хотя и сам понимал, что зачатие ребенка зависит не только от женщины.)

Лекарь разинул рот – не знал, что сказать-ответить.

– Рот закрой!.. Ведешь себя как мужик...

Заходил вновь князь: 3-4 шага туда и обратно, – что-то обдумывая, поглядел на придурковато-глупое лицо молодого лекаря, спросил:

– Ты всегда такой? Или только со мной так?..

– Только с тобой, господине-княже...

Всеволод Юрьевич остановился, пристально посмотрел на него и уже доброжелательно, без раздражения спросил:

– Травы вы вместе собираете?

– С кем?.. – то ли не понял, то ли опять придуряется Илья и, видя, как начинает строжать взгляд Всеволода, заспешил ответить:

– Нет, мы с Андреем не собираем, – к нам приносит сама внучка Светлозара, она все сделает, поможет, лишь бы Богов-Идолов не трогали...

Всеволод изумился:

– А что, учитель твой не знает?!..

– Знает... Но не знает, где они растут. Он больше иноземные знает, говорит, что травы помогают лучше те, которые здесь, на нашей земле растут, где живет человек...

– Выходит так, что если мне из южных стран привезут какое-нибудь снадобье, то оно не поможет?

– Поможет, но слабо, на месте можно лучше и сильнее найти. То же и пища, – нужно питаться тем, что вокруг растет, а не иноземным... Бог создал для каждого климата свои продукты питания и лекарственные травы, растения, ягоды...

Вдруг князь резко остановился перед лекарем и, глядя сверху вниз, строго, – не сдерживая раздражения:

– Вы!.. Поите меня и княгиню тем, что вам приносит эта ведьма, как ее?!..

– Илья пал на колени.

– Что ты, господине, мы все проверяем, испытываем – уже второй год... Да и не колдунья, Радуня-то, а ведунья. Андрей за долго до того, как тебе, княгине давать, дворовых девок поил и Оське Жеребцу давал – всех их обихаживает... Одних парней рожают...

У Всеволода Юрьевича опустились плечи, зашагал вновь.

– Встань! Гиппократы... Почему мне об этом не говорили?

– Не велел он мне говорить...

– На каких дворовых девках-то? На моих, что-ли?..

– На твоих, на твоих, мой господине...

– О Боги! Да как же знаете, что отец у них тот, кого поили?!

– Андрей сам осматривал новорожденных и говорит, что все они похожи на Оську.

"Ха, ха, ха!.." – Глядя на хохочущего князя, Илья успокоился и начал улыбаться. Всеволод остановился, взглянул все еще смеющимися глазами на своего лекаря.

– Передай своему учителю и сам запомни: никогда больше без моего согласия подобные дела не делать!.. А про то, что сделали, догадываются сами-то они?..

– Нет, нет, не знают и не догадываются.

– Хорошо и пусть никогда не узнают.

Князь снова помягчел, усмехнулся.

– Вы бы хоть отцом ребенка стоящего мужика выбрали – кого-то из умных, не из подлого рода, человек ведь не скотина и смотреть нужно в первую очередь не на то, что телом велик, да до женок охочь, а как он востер на ум. Вон, в древности в Греции целое государство погибло из-за этого: после рождения ребенка древнеспартанские жрецы оставляли в живых только тех детей, которые были велики и крепки телом, а хилых, слабых (но Бог всегда что-то дает человеку: или силу или ум – хорошо, если то и другое – но то редко) выбрасывали, как щенят... И некому стало управлять древней Спартой... Перевелись мастера, умелого трудового люда не стало – и хоть все, в том числе и даже женщины, были хорошими воинами, – цивилизация погибла...

И, не дай Бог, на моей земле такого, а то народятся от одних Осек Жеребцов и тогда конец придет тому, что даже есть, и никакую мы Русь Великую не построим, пока в народе не будет, не научатся уважать человеческие качества: ум, честь и достоинство!..

2

Небольшой московский полк на новеньких насадах и больших лодках пристал под вечер, как было велено, ниже устья Лыбеди, под высоким обрывистым берегом Клязьмы. Воевода москвичей разрешил десятникам вывести своих людей на берег, разложить костры, варить пищу, – ночевать приказал на судах.

Даже сюда доносился шум большого города и многочисленного воинского люда – все левобережье разлившейся широкой Клязьмы, вдоль реки вытянувшегося Владимира, было забито: стругами, насадами, большими купеческими учанами, лодками – с парусами и без.

Сладко-дурманяще пахло талой водой с дымным ароматом, рекой, оттаявшей весенней землей, ожившими кореньями и проклюнувшейся зеленью... Весенние ночи – уже коротки и светлы, но прохладны, – от воды веяло холодом, да и земля еще полностью не проснулась, не отогрелась до конца. Но с каждым днем солнце все сильнее и сильнее светило и грело горячими лучами, прогревая, оживляя природу и людей...

На другое утро к ним подсадили владимирцев во главе с сотским. Десятник Богдан Кожемяка обрадовался, когда увидел на своем насаде сотского. Он оказался нестарым, разговорчивым боярским сыном – Осипом Беловым сыном Ефима. Вместе с ним вошли еще восемь владимирских воинов, кое-что из припасов съестного и воинского (в плетенных корзинах осторожно внесли и поставили в "чердаках" судна закупоренные горшки с зажигательной смесью).

Богдан вообще-то был княжеским воином, служащим в засаде в городке Москве. Он выкупил у боярина родителей, двух братьев и трех сестер, бабушку, женился (двое детей уже), построили вместе двор в Загородье (посаде), ниже Пристанища на берегу Москвы; через двор кузнеца Федотки – дальше вниз по реке – раскинулись Васильевские луга, сейчас залитые водой – только верхушки ив и черемух виднеются да огромные осокори одиноко стоят великанами среди разлившейся, как море, трех рек: Москвы, Яузы и небольшой (летом) Рачки.

Богдан вышел на палубу, прищурясь от ярких бликов от воды, осмотрелся. Как было хорошо!.. Как хотелось побыстрее в поход – в заморскую страну в Булгарию, – было не только любопытно, но по опыту знал, что можно поживиться, если будет все удачно, а в удаче сомневаться не приходилось – вон какая силища, сколько княжеств пойдут вместе со стольным князем Всеволодом Юрьевичем, – даже из Руси.

С сотским было интересно. Он собирал десятников и разговаривал с ними, – было видно, что он очень много знает, – как-то проговорился, что готовил себя Богу – хотел стать монахом, – отец его – боярин – выпорол, мать, плача, умолила остаться в миру... Но все равно не женился, много читал и в поход шел ради интереса и защиты русских земель, а не ради, как большинство, захвата-поживы. Откровенничал; а вот с простыми был вежлив, неразговорчив и строг.

Сотский каждый день ходил в город, встречался с большими воеводами, иногда и ночевал там. Десятник Богдан подружился, сблизился с ним – часто и подолгу разговаривал.

То, что сотский знает свое дело и умеет владеть оружием, убедились, когда он собирал свою сотню в одном месте на берегу и тренировал их. Он сам учил, показывал, как нужно ударять мечом, сулицей, как оборонятся, отвести удар, увернуться. Хотя Осип-сотник был слабее его, но случись (не дай Бог!) сражаться друг с другом – боярский сын одолеет его, десятника.

Наконец, собрались во Владимире все князья: Изяслав Глебович из Переяславля Русского, Владимир Святославич из Чернигова, Мстислав Давидович из Смоленска, Роман и Игорь Глебовичи – рязанские, Владимир из Мурома.

Все думали, что отправятся уже, но 5 дней князья пировали. Которые из Владимира и близи начали отпрашиваться домой, – просили сотского отпустить, но тот вдруг посуровел лицом, взгляд строгий, грозный, – не разрешил никому, и погрозил, что если кто самовольно уйдет, то накажет, "мы, считай, в поход вышли и любая вольность ослабит и даже может погубить войско, какое бы оно не было могучим"...

Вечером во время ужина (на воде) к Богдану подсел сотский. Лицо его искривилось в усмешке.

– Князей не нам обсуждать, но раз они отцы народа, то должны по оному и вести себя – народ ждет, а они то пьянствуют, то теперь опохмеляются, – время-то идет – по большой воде надо идти... (Сотского почему-то – может родовитости не хватило или – молод, – не пригласили и он был очень обижен.)

– Ты был там?..

– Где? В Булгарии? Бывал: под видом купца езживал осматривал, потом князю Всеволоду обсказывал. У него и кроме меня есть соглядаи-ябедники, некоторые там и живут.

– Как это?

– Постоянно, являются жителями ихними, принимают и веру ихнюю – магометанство.

– Господи Иисусе – не приведи! – перекрестился Богдан.

– Зря крестишься. Они хоть и бусурмане, но живут законом. У них больше порядка и между собой, как мы, русские, не дерутся друг с другом. Царь един держит власть и ни с кем – ни с боярами, ни с духовенством не делится и оттого порядок у них в стране. И рабства, холопов нет, – все люди свободны, и платят одному Царю через государевых мытников... Платят даже за то, что женишься, что пир большой заказываешь – не жируй!..

– Как рабства нет?! Я много раз слышал и так знаю, что пленников, разбойников (вместо казни) в рабство в Болгарию! А полон берут, куда их девают?

– Рабов там не держат, еще раз говорю, а только по головам пересчитывают и перепродают дальше – в Бухару, Персию, в другие страны...

– А зачем пересчитывают-то?

– Какой ты непонятливый, – раздражение появилось в голосе Осипа. – говорю же тебе, что Царь ихний за все плату берет!.. Одну десятую часть от товара...

Сотский тоже поел.

В стороне сидели уже сытые и осоловевшие от еды воины и изредка поглядывали затуманенными глазами на сотского и десятника. Сотский Осип тоже посмотрел на них: "Нигде нет меры – даже в еде: жрут до умопомрачения!" – с неприязнью вдруг подумал он.

* * *

Наконец-то утром 20 мая тронулись – вниз по Клязьме.

Богдан, как и другие, удивлялся: "Где же князья?"

Сотский пояснил ему, что князья идут за ними – по берегу, позади, – кроме Всеволода Юрьевича, который поехал прямо к Городцу-на-Волге, к своему основному полку – давно готовому.

До устья Нерли шли не торопясь, на веслах, а потом, когда Клязьма стала делать повороты, то при ветре открывали паруса, чтобы помочь гребцам (гребли в охотку все поочереди), – ход заметно прибавился, шли день, ночь – без остановок.

Река повернула на восток, северо-восток, начала делать дугу, поворачиваясь на юг, разлилась-расширилась – не видно берегов, – и вдруг прямо – лесистые горы – правый берег Оки.

Здесь войска соединились – с переяславцами, черниговцами, смолянами, рязанцами и муромчанами. Ока уже не виляла, как Нерли, правый берег был высок, лесист, левый уходил вдаль – в затопленные весенним паводком луга.

Большая часть войска состояла из конницы, которая: «отправилась полем с воеводами».

Вышли на Волгу и как будто посветлело вдруг – расширилось всё, отодвинулся горизонт.

– Не зря эту великую реку, которой нет равных в мире, называют Волгой – по-русски Светлой, – сотский показал рукой направо – там под высоким гористым берегом, где соединялись правые берега Оки и Волги, ждал их большой полк Всеволода Юрьевича на судах.

Сверху с гор спустились к русским мордовские послы с богатыми дарами и клятвой о вечном мире и дружбе с русскими.

После короткого отдыха, перестроившись, объединенные войска русских князей шли уже без остановок до самых булгарских земель...

Северо-западный тугой ветер помогал – шли-плыли-летели вниз по течению стремительно...

Конное войско, построенное в боевой порядок: сторожевой полк – переяславльцы во главе с князём Изяславом Глебовичем; передовой – дружина Владимира Святославича; затем основной полк, состоящий из владимирцев, суздальцев, ростовцев, белоозёрцев и других земель Залеской Руссии; туда же вошли и смоляне, муромчане; а позади – охранно-резервный – состоял из Рязанцев, – шли по правобережью и, чтобы не отставать от плывущих, иногда переходили на рысь. Время, которое у них уходило на короткие отдыхи, чтобы коней сменить и подкормить, нагоняли – сами воины отдыхали (и даже спали), сидя в седлах.

Волга ширилась, становилась как море; луговая сторона уже слилась с сине-фиолетовой далью; на правобережье все выше поднимались горы...

Богдан Кожемяка ждал, когда же пахнёт чужеземьем, но всё также, как в подмосковье пахло речной талой водой, дальними лугами, с гор стекал холодный из-под вековых дерев хвойный аромат...

Сотский показывал рукой на правой стороне, равномерно движущийся высокий берег и говорил, что проходят земли мокши (мордва делится на 2 поднародности: мокша и эрзя); потом пошли земли горных цармисс, на левобережье – луговых цармисс...

На 18-й день неожиданно левый берег ушел на восток, слился с горизонтом – исчез: приток Волги, великая Кама, влилась, – а может, наоборот: – Волга?.. Теперь уже Идель. Проплыв по ней полдня, пристали к большому острову с пологими песчаными берегами, заросшему в центре лесом.

Обрадовались, что передохнут на твердой земле, поедят горячего, отоспятся, но... лучше уж бы бой, чем такое: с вечера до утра переправляли конные полки, – для чего сооружали паромы: три лодки – вместе, сверху настил – крепко все связывали – вот тебе и весельный паром... На следующий день, после короткого отдыха и приготовлений, сторожевой и передовой с боем высадились на левый лесостепной берег Иделя и захватили плацдарм.

(Вдоль левобережья Камы и Иделя булгарами были построены глубоко эшелонированные линии обороны.)

Судя по разведданным, в южном направлении за рекой Актай стояли крупные (вероятно, основные силы) соединения противника. На Великий Булгар, как хотели, без тяжелых боев, преодолевая укрепления (рвы глубокие с высокими валами с непреодолимыми городками), без риска завязнуть не пройти – не пробиться. Можно было подойти к этому городу и по воде, высадиться в устье оврага-речки, по ней 6 верст от левого берега Иделя до Великого города, – так всегда поступали русские и именно этого ждали. Соглядаи-купцы сообщали Всеволоду Юрьевичу, что булгары приготовили даже греческий огонь и установили на своих боевых судах, чтобы пожечь русские корабли еще до высадки на берег.

Оставив на острове суда и лодки (после переправы их угнали туда) и для охраны воеводу Фому Назариевича с белоозерским полком и Дорожая с Галицкой дружиной, русские войска "пешцы и конницы" подошли на правый берег Актая и встали. Конница прикрывала фланги и тылы. Во все стороны полетели конные разъезды. Измученные, уставшие пешцы засыпали тут же на земле, не постелив под себя ничего.

Вскоре разведка стала возвращаться. Один из таких разъездов приволокли трех плененных булгар: судя по одежде, не простолюдины...

Допрашивал "языков" (через переводчика) сам Всеволод Юрьевич. Они сообщили, что вокруг города Булгар собрано великое войско и не только из булгар, но и из кусян, себи, чалмата, мяри, мтильдюдичи...

– "Мяри" – это что, чармиссы?

– Да, цармиссы, по нашему древнетюркскому значит "воинственный человек..."

– А вы сами кто такие и откуда скакали?

– Из Быэляр (Буляр)...

– Что за нужда заставила вас скакать из Буляр в Булгар?! – грозно, басом спросил князь Всеволод, взглянув страшными глазищами. Поняли без перевода.

– Царская... Весть несли в Булгар воеводам...

– Булгарский царь разве не в Великом городе?! – удивился Всеволод Юрьевич и поглядел на главного воеводу Михаила Борисовича и на русского князя и воевод, – и вновь к пленникам: – Какие вести?

– Приказ-повеление цесаревичу и воеводе главному, чтобы защищали Великий город, как будто там царь... и не сдавать город, а он царь, в это время наберет силы и нападет, разгромит... русских...

Всеволод Юрьевич встал.

– Уведите их и... отрубите головы – такие, ни своему царю, ни мне не нужны!..

Велел созвать к себе в шатер всех князей и воевод больших.

Где объявил:

– Пойдем на столицу Булгарского царства на Буляр!..

* * *

Под вечер сотский разбудил десятников и приказал развести костры, натаскать дров, приготовить пищу. Десятник Богдан распределил своих – кого за дровами, сам, взяв с собой двоих, спустился с невысокого, заросшего кустарником (за ними таились русские сторожа) берега Актая к воде. Темная вода текла спокойно. С того противоположного левого южного берега (такого же невысокого) – чувствовалось – смотрели на них вражеские глаза дозорных. Река хотя широка – весенний паводок не спал, – но все равно из самострела могли ранить, правда, сумеречная тень уже мешала ясно видеть. Зачерпнув прохладной воды в железные кованые котлы, поднялись, поставили на огонь, засыпали крупой, положили сушеного мяса, соленого сала...

Поужинали плотно. Везде ярко горят костры. Громкий говор сытых, отдохнувших. Богдан потянулся, широко открыв в глубине зарослей бороды рот, зевнул; захотелось снова спать, но... Тихо, без шума снялись, сложив все, связав, погрузили на вьючных коней, кроме оружия: мечей, сулиц и лука со стрелами, и пошли на восток. Оставшимся двум сотням "комонных" велели всю ночь ходить, жечь костры и шуметь по возможности громче.

Ночь летняя темная, темнее, чем дома. Ряды держали плотно, прижимались к основному пешему стольнокняжескому полку. Конные отряды прикрывали со всех сторон и то и дело уходили вперед, – в стороны и вновь возвращались, сообщали воеводам, что видели, что слышали...

Только когда в самый полдень стало совсем не в мочь от жары, было позволено передохнуть, вздремнуть.

Десятник Богдан усадил своих, и сам, постелив под себя дорожный кафтан, сел рядом с Осьмаком Жердяем – длинным, рыжеватым, с придурковатым выражением на большом лице, – немолодым уже. (Начали в сухомятку есть.) Богдан – жуя:

– Если ты, Осьмак, еще раз упадешь, запутавшись в своих развернувшихся онучах, я твоими же длиннющими вонючими онучами удушу тебя и выброшу вон, чтобы не расстраивал ряды и не мешал идти!.. Ну-ко, сними свои лапти... Фу! – они у тебя развалились, верви – узел на узле – сгнили, – пойдешь босиком...

Осьмак обиделся.

– Ты, что сердишься эшшо?! Вот скажу сотскому, кто это всё время под ногами валялся-мешался, он не это тебе сделает. Зря я тебя ему не выдал. Говорил тебе еще в Москве: "Осьмак, одень сапоги..."

– Так ведь нет моих размеров-то!

– Ко мне бы пришел, я бы сам тебе сшил сапоги к твоим лешачьим ножищам.

Товарищи развеселились, предлагали разное...

Богдан прикрикнул на них.

– Вы бы лучше достали супоненные верви ему, чем смеяться над товарищем, я сам ему прикреплю – не будут рваться, а придем в Булгар, то там найдем тебе сапоги – да сафьяновые...

– Мы ведь не в Великий Булгар идем, а в Буляр – столицу булгарского царства, – чей-то ехидно-насмешливый голос.

– Господи, все вы все знаете...

Давайте отдохните, вздремните сколько-нибудь...

До ночного привала шли с короткими остановками.

Короткий ночной отдых.

Посветлел на востоке горизонт, можно стало различать силуэты, вблизи – лица. Вновь построились и, прижимаясь сотня к сотне, гулко и грозно, как море в шторм, двинулось русское войско, все подминая и преодолевая. Шли долгим равномерным шагом "длинных дорог". Воеводы вели по открытому пространству, стараясь обходить селения, чтобы не терять темп и строй.

Сотский, блестя белками глаз на пыльном лице и показывая белые зубы, улыбнулся Богдану и прокричал сквозь бряцание, шум и гул:

– Еще успеете пожиться... Если что – на обратном пути, – сейчас не велено, – отпусти вас, так все разбежитесь по всей Булгарии, – сотский снова улыбался.

Проснувшийся ветер развеял тучи. Сквозь туман и пыль выглянуло большелицое красно-оранжевое солнце – все вокруг приобрело цвет, ожило – стало будто реальным.

Пройдя еще часа три, пешие полки встали лагерем на огромном, широко раскинувшемся в стороны, поле (которое пересекалось извилистой небольшой речкой), засеянном яровыми: пшеницей, ячменем, просо. Многие, перед тем как сесть на темно-зеленые ростки хлебов, крестились и, обреченно озираясь, садились – мяли восковой спелости хлеба. Конные полки расположились по периметру.

Сотня Осипа Белова оказалась на краю поля – рядом с небольшим селом. Все сразу – в сон. Только сторожа, да еще несколько человек все еще возились в речке – одни, черпая ладошками сырую замутненную воду, пили, другие умывались, раздевшись, стирали свою исподнюю и тут же одевали на себя весело гогоча.

Солнце, уже довольно высоко поднявшееся на Небесную Твердь, побелело и начало припекать.

Богдан крутил головой, удивленно прислушался и осмотрелся: все равно даже, когда войско отдыхало, оно приглушенно шумело, гудело и как будто огромный зверь урчало – не слышно ни свиста, ни писка, ни тем более пения птиц – все живое убежало или примолкло. А земля пахла по-летнему, по-родному, будила воспоминания о Москве, Руси... Да и ("смотри-ко!") и сельцо как будто было похоже: деревянные дома с клетью, амбары, конюшни, дворовые постройки в виде сараев, колодцы с коловоротом, а не с "журавлем", но было... все-таки не то, и он открыл рот, пытаясь понять, почему?.. И вдруг понял: заборов не было между усадьбами!..

– Что?.. Думал, бусурмане, так живут под небом, укрываясь шкурами, да одну только конину жрут?.. Не хуже, чем у нас, правоверных – сеют и пашут, – вон там вот у них, должно быть, огороды... Вот такие у них огромные огурцы растут – тыква называют, – белые зубы сверкали на солнце, – Не веришь?.. Погоди, еще увидишь. А земля-то, земля – чернозем... Пахнет, как пахнет: верно наша... На-а! Еще раз нюхни. Господи, как будто русская земля... Видать, Господь создал эту землю для нас, русских, да не нам она досталась. А может, еще достанется?!..

Богдан хлопал синими глазищами. Сотский взял его за плечи.

– Полежи, отдохни, а то до вечера уж, наверно, не будем делать большого привала, – до самого Торцеса – городка на правом берегу "Черемисан", – а там перейдем реку, и день пути на полдень останется до Буляра...

На западе, откуда они шли, появилась пыль, потом стали различимы скачущие воины – даже отсюда, издали, можно было понять, что не русские. Да и откуда такая масса, кроме булгар. Им навстречу выступили, развернулись плотным фронтовым строем, русские конные сотни.

От вражеской конницы отделились 5 всадников и пошли смело наметом, размахивая бунчуками – предлагали переговоры...

* * *

...В походный шатер (только что поставленный) Всеволода Юрьевича впустили одного, 4 остались перед входом, – велели отдать оружие.

Вошедший заговорил по-русски:

– Я Алтук – сын киназа кипчак Ямака! – Судя по одежде, по брони и по позолоченному шлему, – действительно сын половецкого хана, внешне был похож на русского: светлые глаза с широким разрезом век, кончики русых волос, выставляющихся из-под "шелома", курчавились; широкая короткая молодая борода тут, в шатре, в тени, отливала бронзовым цветом, – лет 20-22. В его голосе слышалась обида и угроза. ("Смелый".)

– Вэлыкий киназ Высэвалад, вэли атдать мынэ мой мэч и пустыт мой ваевода суда, – я к тыбэ сам прышол – нэ кащей твой, а твоя друг!..

Всеволод Юрьевич, сидящий со своими князьями-союзниками и воеводами-меченошами за невысокими булгарскими столами, посмотрел на них, потом на половецкого хана стоящего (высокого, могучего – под самый свод шатра), подумал: "Наверное, мать русская, – вон какой – мне по росту и телосложению не уступит", – а вслух:

– Верните ему и его воеводе оружие и пустите воеводу.

Остальные русские тоже с удивлением смотрели – очень уж был не похож ликом и статью на половца молодой хан, но в то же время по движениям, по выражениям – по повадку можно было в нем определить жителя Поля.

Атлук с товарищем-воеводой сели на низенькую скамеечку. Вдруг половецкий хан улыбнулся по-доброму и широко и заговорил:

– У мына мат русский была... Атэц мой послал старший брат Артлан и мына, чтоб памоч вам побыть нашык обчих врагов. Мой брат посылал мына к тыбэ вэлыкий кыназ спрасыт: "Если вам не противно, то он с вами обче пойдет". Наш кипчак орда псэгда памагал ваевать русскый с русскым, тэпэр Бок справэдлива сдэлал: вмэстэ собрал русскык, псэгда бы так...

Всеволод Юрьевич переглянулся со своими князьями-союзниками.

– Хорошо, князь Алтак, сын великого князя Ямака, мы обговорим и сей же час я пришлю к вам своих послов воевод-бояр с ответом.

"Князь великий, созвав князей всех и вельмож, советовал какую им отповедь дать. И положили на том, что взять от них роту, велеть идти близ полков русских, что они охотно учинили и пошли вкупе..."

Пристроились степняки на правом крыле большого русского полка.

* * *

– Князь!.. – Подскакавший гонец-десятник с двумя товарищами на полуживом загнанном коне, еле удерживаясь в седле, – все потные, черны от пыли, – одежда у некоторых рваная местами, – блестя зубами и белками глаз, хотел поклониться, но чуть не слетел с лошади. Владимирский князь до этого смотревший вопросительно-удивленно большими черными глазищами, гневно крикнул на гонца:

– Сколько говорено, чтобы на войне мне не кланяться низко – валяться в ногах – только должно быть приветствие!.. Сказывай, слушаю...

– Сотский-воевода наказал сказать, что князь Изяслав Глебович просит помочь...

Всеволод Юрьевич послал одного из стременных за своим главным воеводой, который вел правое крыло полка; всему войску приказал остановиться, – и вновь к гонцу.

– А почему Изяслав Глебович, а не Владимир Святославич?!..

– Он там... в тени лежит...

– Лежит?!!.. Убит?!.. Что с ним? – Говори!

– Да его голове... Булгарский храбр налетел и ударил мечом...

– Господи! Голову отрубил?!..

– Нет, только ошеломил...

– О-о-о!.. – отпустило, передохнул Всеволод.

– Вестимо же твоему князю, что к вечеру, к ночлегу пешцы (всю пехоту объединили в один большой полк) подойдут к Торцесу.

Передовой полк, созданный из конных дружин князей Владимира Святославича и Изяслава Глебовича, усиленный конницей из других полков, во главе с Владимиром Святославичем был послан вперед, чтобы до подхода основных сил русских захватить городок Торцес и не пустить подкрепление из Буляра, если таковые попытки будут; форсировать "Черемисан" и захватить плацдарм на левом берегу.

– Почему не взяли на щит Торцес?!

– Не смогли... Мы уже спешились и хотели идти на приступ, когда из града вышли булгарские пешцы с длинными щитами и закидали нас короткими сулицами (дротиками), отжали нас от стен, а с других сторон наскочили комонные – царский полк обложил нас, мы едва пробились...

Подъехал Михаил Борисович со своей охранной полусотней.

Всеволод Юрьевич посмотрел вокруг.

– Пошли!.. Длинным и ускоренным шагом! – и сам первый пустил коня. Главный воевода пристроился рядом – с другой стороны – гонец.

Великий князь внешне спокойно обратился к Михаилу Борисовичу, рассказал, что передал ему гонец.

– Вот так вот, где объявился царский полк!..

Ты, Михаил, говорил, что они попробуют нас сзади ударить, так оно и было бы, не кинь мы вперед передовой полк, и – резко: – Пошли Есея Житовича с конницей на помощь русским князьям... Он сам на месте разберется лучше нас, что и как делать!..

– А может, половцев?..

(Вестовой помчался к Ессею-воеводе с приказом.)

Всеволод Юрьевич продолжил:

– Нет, нельзя рисковать. Мы же знаем, что они пришли не нам помогать, а булгаре их пригласили, но то ли им не заплатили, сколько просили, то ли еще чего, – они и переметнулись к нам... Иди, на ходу, не останавливаясь, перестройся – забери к себе на правое крыло всю оставшуюся конницу... Не нужно теперь сзади оставлять – только сторожей... Всю ее сосредоточь в один полк! (Поднимая пыль и гремя тысячами копыт, рванулась русская конница, посланная на помощь, ведомая воеводой Есеем, – сына своего, Гришату, не взял, оставил – и через миг скрылась в клубах пыли, – только удаляющийся грохот и гул еще какое-то время слышался впереди.) Пока мы своих "друзей" не проверим в бою, не можем доверять им, нехристям, – они, хотя себя князьями называют, ханы они: дики – поклоняются только жирному блеску золота или блеску драгих камней... Если что!.. Дай знать и тогда возьмем "клещами" и прижмем к русским копьям и стрелам пешцев...

* * *

Красноватые предзакатные лучи солнца грели сзади – жара спала, но все равно – тяжело, – как будто кто-то сидел на спине.

"Скоро ли Торуса?!" – Богдана выбили из сил монотонные многоверстные шаги; исподняя одежда липла к телу, мешала идти, – сверху сдавливала еще кольчуга, голова гудела – даже и теперь железный шлем на голове был нагрет.

Рядом шли – тоже через силу – воины его десятка. Вот очередная ложбинка, заросшая мелким кустарником, снова овраг с крутыми лесистыми склонами. Одолели, поднялись и... – перед ними (в семи-восьмистах шагах), как игрушечный, городок с деревянными городками на валу.

Сотский (он шел пешком, хотя мог, как положено его званию, ехать верхом) приободрил своих охрипшим басом: