Текст книги "Разрозненная Русь"

Автор книги: Вениамин Чернов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

22

Подходили к устью Киржача (шли по правобережью Клязьмы), когда усланные вперед и по сторонам сторожа-разведчики доложили Всеволоду Юрьевичу, что Ярополк (он шёл по левому берегу Клязьмы – навстречу – по Владимирской дороге) только что начал переправу через Киржач. У князя Всеволода вмиг прошла усталость, опухшее искусанное комарами лицо оживилось; оглянулся на воеводу – старым, сильно утомленным показался ему Осакий Тур. «Правильно все делаю – надо самому!.. Норовистый характер хочет выдержать... Господи, что это я – да хороший он, просто гордый – такой и должен быть».

Узнав про Ярополка, Осакий обрадовался (и обидчив он не был):

– Видишь, княже, Бог помогает нам: мы, считай, минулись с суздальцами...

– Ты говорил, когда мы были еще в Москве, что он к Киржачу подходит...

– Война ведь!.. Мог он стоять и ждать... Всеволод, вели всем остановиться и, чтоб никто не подходил к реке... Подождем, затаимся – пропустим...

– Слышали?! – обратился Всеволод к рядом стоящим сотским: – Велите, как воевода сказал-приказал!.. Чтобы тихо!.. Остановиться и ждать. Всеволод вплотную подъехал к воеводе и – негромко:

– Бог дал случай!.. И мы не должны упустить его...

– Ты хочешь сказать, что нужно ратиться?!..

– Когда еще такое будет: Ярополк один, переправляется через реку, войско у него разделилось... Нападем на одну часть, а вторая сама падет... И Мстислав не будет страшен нам...

– А мы знаем, где он?!.. – отвел в сторону грустный усталый взгляд Осакий и вновь посмотрел на князя, но теперь уже – сильный ясный взгляд: – Я в жизни всякое видал!.. Не надо врага глупее себя считать!.. Мне, кажется, они видят и слышат нас, знают, где и как идем – нарочно пропускают... О, Бог мой! – минуй это нас... – поднял на миг глаза к небу – опустил (синева радужек погасла), спрятал напряженно-злые зрачки под густыми нахмуренными бровями. – Нам еще через Клязьму – на левый берег перебираться. Что, если они, а не мы – перехватят?.. Что они задумали, знаешь?.. – Нет! – сам себе ответил, и – требовательно: – Я прошу тебя, если сможем, давай увернемся от боя!.. – и погоним во Володимер. Только еще пошли сторожей-ведомцев: глядеть за Ярополком.

– За ним смотрит Милослав.

– Да что Милослав!.. Ты же знаешь – он как кость брошен, чтобы отвлечь!.. – Осакий помахал кистью рук – изобразил крест перед своей бородой: – Пусть простит нас его Душа.

* * *

Раставив далеко – вниз и вверх – вдоль берега потайных сторожей, встали лагерем. К Всеволоду Юрьевичу к только что поставленному шатру прорывался московский воевода с двумя сотскими. Его не пускали сторожа. На шум вышел сам...

– Княже!.. Мы же разошлись с Ярополком. Они на Москву идут!.. Мы не можем с тобой, прости, – вертаемся для обороны своих домов...

Всеволод хотел спокойно:

– Суздальцы не пойдут в Москов!!! Они повернут за нами... – московичи не слушали или не могли понять.

– Не можем мы!.. Не можем свои отчины бросить! – кричали они: – Перед Богом говорим: не поднимем мы на вас оружье свое, как бы не заставляли Ростиславичи...

– Отпусти, – тихо, в ухо (Всеволод Юрьевич не заметил, как к нему подошел воевода Осакий Тур). – Все равно от них толку не будет, да и сбегут...

Князь презрительно прищурил глаза: – Тоже мне союзнички, други!..

* * *

Русские перешли на левый берег Клязьмы, вышли на Великую Владимирскую дорогу, подошли к переправе через Колокшу (разведка доложила, что путь за рекой – до самого Владимира – "открыт"), когда на загнанных лошадях примчали двое вестовых и сообщили, что войска Ярополка повернули обратно, идут вдогон. "На четверть дня от нас – к вечеру будут тут!.." – говорили, тараща глаза, уставшие, потные.

Князю Владимиру Всеволод велел немедля начать переправу. Осакия Тура и воеводу Есея Непровского подозвал к себе и вместе пошли к Михалку Юрьевичу. Князь Михалка сидел на носилках (рядом расположился лекарь и поп), крутил головой – соболья круглая шапка свесилась, из-под ее выставились мокрые редкие седеющие волосы, – он еще не мог прийти в себя от качки. У Всеволода Юрьевича задергалась правая щека под густой черной бородкой: "Ну и вояка!.." – повернулся к воеводам:

– Мы давеч советовались с братом... – они слушали хрипловатый бас Всеволода Юрьевича: слова произносились правильно, но с нерусской интонацией и неправильными ударениями (у Есея смугловатое лицо напряглось; Осакий Тyp завесил глаза своими густыми бровями) и от того заставляло вслушиваться. Всеволод опять посмотрел на брата – тот, по-петушиному задрав голову, закатив глаза кверху, что-то шептал про себя, – и уже откровенно насмешливо проговорил: "Геракл!.. Русский храбр!.." – так тихо, что никто не разобрал, и громко продолжил:

– Ты, главный воевода, со своей личной конной дружиной – пешцев оставишь – вместе с князем Володимером пойдешь как можно скорее до речки Кужляк (около 80 км) и встаньте на этом, правом берегу, ждите нас с князем. Думаю, Мстислав за той рекой поджидает. Но, если раньше встретитесь, то огородите дорогу – обойти трудно в тех местах: кругом непролазный лес, низины, речки и озера – ко мне вестников и тоже ждите! Раз Ярополк позади нас, то Мстислав – впереди: перед городом Володимером... – Подошел к Осакию Туру и – только ему: – Иди, Осакий! Бог в помощь!.. И смотри – попридерживай князя, чтоб не ввязывался в бой раньше времени...

– А ты, – повернулся к Есею, – с конными останься здесь, на левом берегу Колокши: не пусти Ярополка через реку!.. До завтрашнего полудня... Мы без отдыха пойдем... Когда перейдем мы Кужляк и вцепимся с Мстиславом, Ярополк не смог бы нам в спину ударить... Я оставлю тебе десятка полтора самострельщиков, посади на коней, – после догони меня. Без тебя, без володимерцев нам с Михалком с русской дружиной трудно будет справиться!.. От тебя многое будет зависеть: кому... кто будет княжить на нашей Земле... Пусть дойдет это до каждого твоего воина!

– Исполню, княже!.. – нагнул голову воевода Есей, а потом, подойдя поближе, тихо спросил Всеволода: – Почему думаешь, что Мстислав там, а не в Переяславле?..

Всеволод Юрьевич (было видно) нервно вздрогнул, уставился своими большими темно-карими глазищами на Есея и с силой, сквозь зубы, произнес:

– Они не могут быть глупыми: как никак, князья!..

* * *

Конные: Осакия Тypa и черниговцы Владимира Святославича рысью ушли вперед, за ними гулко двинулись пешцы и "комонные" князей Юрьевичей. Солнце сегодня с утра пряталось за серые низкие тучи (но дождя не было), поэтому плохо высыхали крупы, гривы коней и одежда ратников, намоченная во время переправы.

Главный воевода выслал усиленный разъезд вперед, параллельно дороге – с обеих сторон – направил сторожей-разведчиков, и только тогда поддал шпорами жеребца в пах – конь в галоп – догнал Владимира Святославича, перешел на рысь. Князь Владимир улыбался – он о чем-то думал про себя. Осакий Тyp недовольный покосился на него: "Молодость, молодость!.. Всеволодушка то же такой же... Осторожным надо быть! – Взял и разделил... Не нужно было так-то... Лишь бы обошлось!.."

* * *

Три конные сотни владимирцев остались на левом берегу Колокши, чтобы перегородить путь Ярополку.

Есей позвал к себе сотских, десятников – пришли: по грудь одежда сырая; корячились шагали – неприятно в мокрых портках. Сказал им, напрягая лицо, что от того, смогут ли они задержать ворога до завтрашнего полудня, зависит судьба Владимирского стола: будет там сидеть князь и кто: Ростиславичи останутся или сыновья Юрия Долгорукого займут?!.. – Возвысил чистый сухой голос:

– Скажите каждому воину это!.. Чтобы дошло. Стоять насмерть, но не умереть! – Мы еще должны помочь князьям Михалку и Всеволоду одолеть Мстислава, который притаился, должно быть, за Кужляком, под нашим родным городом. Нельзя допустить, чтобы Володимер вновь был унижен!.. – Подозвал молодого десятника: – Выбери себе два десять воев и иди за реку по дороге навстречу суздальцам. Не раться, – только смотри и слушай их и, когда надо, посылай ко мне вестовых... С Богом!.. Ты, – к сотскому, – расставь сотню свою вдоль реки – по обе стороны дороги. Чуть выше переправы, где перекат – увидишь, – посади самострельщиков – оставь мне пятерых – остальных забери; и, как только кто увидит... начнут они переходить – пусть свистят громко и шлют вестовых бегом...

– А может затаиться, не показываться?..

– Наоборот... Пусть слышат сколько нас, как широко мы стоим на реке. Одиночных – сами бейте, а когда пойдут гурьбой, то буду посылать подмогу... Но смотрите: что и как!..

Сотский со своими десятниками ушел.

Оставшимся двум сотням приказал встать лагерем, развести костры, сушиться, готовить еду – отдыхать. С собой взял двух воев и пешим пошел вдоль берега, где были расставлены сторожа: смотрел, говорил как, что делать, если увидят на той стороне суздальцев...

Под вечер вернулся на дорогу, в лагерь. Присел около костра, к десятнику Овдею. Спросил (будто о чем-то попутном), были ли вестники – хотя и спрашивать не нужно: его, воеводу, тут же бы нашли. Смотрел на огонь, а сам чутко прислушивался. "Что-то случилось с посланными сторожами!.. Хорошо хоть Гришату отправил с пешцами. Стыдно, конечно, осуждают, но не мог я своего сына здесь оставить!.."

– Есий, – старый десятник протянул руку с куском поджаренного мяса, – поешь... хлебушка у нас... – улыбнулся, развел руками.

Суровое темного загара с коротко стриженной бородкой лицо воеводы преобразилось: помолодело, нежно-трогательно дрогнули сухие истрескавшиеся губы – осветилось изнутри добротой.

– Спаси Бог тебя, Овдей!.. Некогда мне было велеть себе затопить костер – сухари находу только...

Начал есть, показывая из-под черных усов белые ровные зубы.

Овдей подсел поближе, посмотрел, не подслушивает ли кто:

– Кабы не обошли нас!.. – негромко, в глазах у десятника тревога. – Они уже должны быть тут...

– Не обойдут, – но в голосе воеводы – неуверенность.

– Мы и лодки-то и паром забыли изрубить или вниз по реке пустить...

– Зачем?! – Есей перестал жевать, посмотрел строго своими красивыми карими глазами: – Вот за ними они и попробуют в первую очередь кинуться и только уж потом, если не получится, попытаются обойти. У них времени нет, потому и постараются, пока можно, за нами прямиком гнаться, – и как бы про себя добавил: – Может, Милослав задержал их... – Задумался.

Свист, крики сторожей!.. С того берега как эхо, – но послабее – ответили тем же.

Воевода вскочил, к нему прибежали двое сотских; в лагере забегали, без команды бросились к лошадям. К Есею стремянной подвел его жеребца, воевода вскочил в седло и уже сверху крикнул сотским:

– Постройте сотни на дороге и – ждите!..

Сам – к берегу, к воде. Конь его, приседая на задние ноги, спустил Есея по пологому песчаному берегу к застывшим за кустами сторожам – правее в трех десятках метров от переправы, где стояли приколотые лодки и паром. Спешился. К нему метнулся старший из сторожей.

– Боярин, прячься – стрелой могут!..

Владимирский воевода кинул ему повод, сам продолжал без отрыва смотреть на тот берег. Замолкли и там. Потом вдруг обернулся: за ним стоял Овдей со своей десяткой – девять воев, – и – к десятнику: – Видишь?.. – На другой стороне то в одном, то в другом месте по одному, по двое, спускаясь к воде, орали, размахивая копьями или мечами. – Овдей! Надо – туда... посмотреть, что там?!.. – какое-то мгновение они смотрели друг на друга.

– Понял, воевода!.. Ей, робяты, на седла и за мной... Кони махом попрыгали в воду, взбуравили – шум, брызги, храп и ржание... Через 2-3 шага лошади уже плыли – чуть ли не до самой середины отталкиваясь задними ногами. На середине неширокой реки они поравнялись с переправой – их понемногу сносило течением. На той стороне притихли – как будто никого... Потом – истошо-грозный ор и полутора десятков воев высыпали на берег, выставили копья, некоторые начали стрелы пускать.

Атакующие всадники сползли с седел в воду и, укрываясь от стрел в воде – одной рукой держась за чересседельники, другой – гребя: плыли рядом с лошадями, то и дело погружаясь с головой в воду... И как только копыта коней доставали дно, мокрые взбирались на седла и, прижимаясь к шеям лошадей, выхватывали мечи, кто-то саблю, и с боевым кличем, поднимая и таща за собой огромную волну, как бешеные, кинулись на берег на пешцев-суздальцев... Смяли, изрубили, растоптали и – исчезли в кустах ивняка: там еще какое-то время – крики, треск, звон и... тишина.

Воевода стоял как статуя. Выкаченные глаза застекленели... Потом встряхнулся, вскочил на коня и широким тяжким скоком – вверх на дорогу, закрутился на месте – только песчаная пыль из-под копыт, – дико закричал. Его все же поняли: построенные сотни развернулись, вначале шагом, а потом рысью – в галоп – помчались по владимирской дороге.

Остался только вестовой воеводы, который начал звать воев сторожевой сотни, чтобы все бежали к переправе...

Тем временем Овдей со своей десяткой (осталось шесть человек) плыл обратно, что-то кричал... Когда они в мокрой обвислой одежде взобрались на левый берег, то полсотни воев во главе с сотским уже ждали его. Овдей, разбрызгивая грязь, подскочил к нему и, тряся слипшейся сырой бородой, заорал:

– Обошли нас!..

– Не ори, знаем!..

Отдельные воины продолжали еще выходить на дорогу, ведя за повод коней, когда сотский подал команду и неполная сотня устремилась, поднимая пыль, вслед, за ушедшими...

Десятник Овдей скакал рядом с сотским и, подлаживаясь к ходу, перекрывая грохот копыт, шум, кричал:

– Докуда едем?

– До Длинного оврага – верст пять...

– А если они уж там?.. Ярополк перехватил мост?

Сотский в ответ звероподобно оскалил зубы...

Овдей и сам знал, что тогда – конец. Длинный овраг можно пройти только через мост, – его не обойдешь: на десятки верст в ту и в другую стороны от него тянутся с глубокими крутыми склонами овраги, заросшие непролазным еловым лесом с буреломами. Не только коню – пешему не пройти.

* * *

Летние ночи в середине июня (12 числа) светлы. Хорошо после дневного зноя, жары ночью: воздух прохладен, влажен – приятно веет в лицо, но плохо охлаждается потное перегретое тело под одеждой, доспехами. Шли-скакали без отдыха, Есей выслал вперед дополнительно сторожей – десятка три – велел далеко не отходить от него: "Чтоб на крик – не далее..."

Вот уже большую часть дороги пронеслись – никого. «А вдруг Ярополк уж там – на мосту?!» – у воеводы сжималось в груди – трудно становилось дышать...

Кони начали похрапывать, крупы потемнели от выступившего пота, в пахах – мыльная пена – заганивали коней...

Сотни сильно растянулись. Есей сказал сотскому Демиду, чтобы он с теми, кто еще может, продолжал скок, а сам с другим сотским приостановил бег, чтобы подождать отставших...

* * *

Сотский Демид догнал высланных вперед ведомцев. Теперь он сам скакал вo главе отряда. В страшном напряжении – дышал через рот; ощеренные зубы жутко посверкивали, когда оглядывался.

– Зарублю!.. Кто отстанет.

Попытался он разглядеть дорогу (есть ли следы), но тени от кустов, дерев не давали это сделать.

За каждым поворотом, за каждым близко к дороге выступившими деревьями чудились ощетиненные копья Ярополковых дружинников... И даже, когда уже дорога опустилась в темноту оврага и зацокали копыта по широкому длинному мосту, и то не верилось, что дошли...

Демид на своем полуживом коне по инерции выскочил на другую сторону оврага. Натянул повод: "Тпру!.." Соскочил с коня, присел на не сгибающиеся ноги – рассматривал дорогу, водил по ней ладонью – свежих следов не было! Он встал, испустил облегченный вздох, снял с головы шлем – свесились на плечи черные (темно-русые) волосы – и, закатив к верху – на серо-молочного цвета небе горели слабыми искорками мелкие звездочки – глаза, перекрестился: "Благодарим тебя, Господи!" Взади, подскакивающие, соскакивали на землю, снимали шлемы, колпаки и тоже благодарно крестились. Сотский махнул рукой:

– Выделите на каждую десять коней одного коновода и пусть они отведут их наверх... Эй, Горазд, где ты?.. Возьми с собой своих три десять воев и идите обратно – за мост, – встаньте по обеим сторонам дороги – там где она начинает спускаться... Копья тоже берите с собой. Сами не показывайтесь... Как только пройдет воевода с сотней и отставшая сторожевая сотня, затаитесь вдоль дороги – с левой стороны и больше никого не пускайте к мосту – бейте из луков!.. Если что, отбиваясь копьями, отходите в лес – не дайте себя побить. До утра стоять!.. Мы коней вам оставим вон там на краю оврага, за березняком – туда и выйдите-продерётесь...

Горазд подозвал воев, каждого осмотрел – уставшие, понурые – знают: на смерть идут!.

Подошел сотский Демид: немолод, но еще в силе мужик, лицо строгое и вдохновленное, низко им поклонился:

– Сыны, братья, други!.. Удержать их теперь можем только здесь, на Мосту, – больше негде... Мы тоже будем ратиться не на живот, а на смерть!.. Да благословит вас Бог! – перекрестил их...

Оставшимся велел таскать хворост, сушняк под мост, завалить ими весь овраг вокруг его. Несколько человек послал секирами подсекать деревья, так, чтобы в нужное время их можно было свалить на мост, дорогу.

* * *

Вдруг как будто земля треснула, небо рухнуло на голову – конь Овдея встал на дыбы: впереди – буря: гром, треск, звон и истошные крики и проклятия десятков людей; визг дерущихся коней!..

Только опыт и ум старого десятника не дали страху пленить тело и Душу его. Он почти что на месте заставил коня развернуться и вышел из начинающейся давки, – скокнул за куст – в сторону от дороги, но его остановили наставленные копья.

– Слезь!.. Брось свое оружие... Теперь иди...

Через десятка четыре шагов Овдей оказался на полянке. Судя по одежде и обличию, перед ним были Ярополковские приспешники: полусотня или чуть более – все хорошо вооружены: копья, мечи висели в ножнах на поясах. Ждали... Неожиданно (сзади) к нему подошли сотский и высокий молодой – шелковистая бородка курчавилась – ("Князь!.. Ярополк!") – за ними вооруженные, в кольчугах – охрана.

– Ты кто? – сверкнул глазами молодой князь.

Овдей вздрогнул от его голоса – такого неприятного, в отличие от внешности, – кувыркнулся перед ним и – лбом об землю...

У Ярополка, как от оскомины скривился рот.

– Подымись и говори кто ты! – сердито.

– Я – десятник володимерского полка...

– Плохой ты воин, коль сбежал от сражения.

– Не хотел, княже-господине, против тебя воевать, – голос старого деcятника задребезжал, слезы выступили – на дурашливом лице – испуг (сам себе Овдей в этот миг стал противен).

– Хватит!.. Знаю вас – надо было сразу ко мне... Скажи: сколько человек у Михалка и Всеволода?.. Ты впереди шел?.. В сторожах?.. Стоят ли еще князья на берегу или тоже двинулись?..

Овдея как ушатом холодной воды: "Господи, да они ведь не знают, что князья Юрьевичи ушли!.." – обрадовался, забылся от радости.

– Что молчишь?!.. – к нему уже подходил сотский с плеткой в руках.

– Убери плетку, теперь я и так скажу – теперь мои слова ничего не изменят...

– Ну ты, холоп, вздумал посмеяться надо мной! – князь до багровы покраснел, крупные капли пота выступили на лице.

– Ой князюшко, ведь великий князь володимерский Михалко и его брат Всеволод Юрьевич, наверно, уже под Володимером...

– Что-о!?.. что ты сказал, собачий сын?! – бросился к Овдею, схватил за грудки, хотел приподнять, но тяжел, крепок оказался старый владимирский воин, – отпустил, нагнул в сторону. Повернулся Ярополк к своему сотскому:

– Отведи и сам... убей!.. И быстро – ко мне...

Овдей выпрямился сколько мог, смело и дерзко посмотрел на князя.

– Ты, Ярополк, к своему народу относишься как к своим рабам, потому-то люди, кроме бояр-холуев, – им все равно, кто князь – лишь бы имения давал, – тебя никогда не признают своим князем, а без нас, народа, хоть сто раз называй себя князем, на самом деле им не будешь...

Сотский по рукоять всадил засапожный нож (с хрустом) в грудь Овдею... Вытер об траву кровь с лезвия ножа, сунул за голенище, подошел к князю.

Ярополк – в ярости:

– Найди тех лазутчиков, которые неверную весть принесли, и с ними также поступи!.. – передохнул: – Пошли ко всем сотским вестников, чтоб все вскочили на коней – будем гнать до самого Кужляка... В никакие стычки не вступать, бои не принимать, если можно, обходить!..

Едва отдохнувшие кони с усилием несли всадников по Владимирской...

* * *

Горазд не сразу понял, что мимо скачут суздальцы-ростовцы (он принял их за отставшую сторожевую сотню), а когда понял, – начали стрельбу из луков, но те достигли моста и, если бы не воевода Есей со своей сотней, – они еще не успели пройти мост, – то Ярополковцы с ходу бы открыли путь себе через Длинный овраг.

Есей сумел развернуть сотню, к ним кинулись на помощь воины сотского Демида, и все они вместе отбились от обессилевших на загнанных конях ростово-суздальцев – из сторожевой сотни.

Сотский Ярополка поспешил вывести из темноты оврага из-под обстрела лучников Горазда своих разведчиков.

Через полчаса, когда подоспевший Ярополк бросился со своим спешенным войском на приступ, то мост уже горел, по низу разгорался сушняк, на огонь падали вековые ели, которые через какое-то мгновение вспыхивали... Огонь разгорался. Поднялся ветер, сильные порывы повели огонь по обе стороны моста. Разгорался лесной пожар!..

Есей отвел оставшихся от двух сотен подальше от жаркого огня... Охрипшим голосом попросил сотских построить своих "комонных" и шагом повел их по дороге на Владимир.

23

К вечеру 14 июня подошли к Владимиру Святославичу Михалко и Всеволод Юрьевичи. Их встретил радостно воевода Осакий Тур, обнял поочередно, повел сразу в шатер к черниговскому князю, который стоял чуть ли не на самом берегу Кужляка. До полуночи слышался оттуда говор, спор – ужинали и советовались...

В полночь прибыла полутора сотня владимирцев Есея. Весь лагерь проснулся, ликовал – будто не сто пятьдесят, а сто пятьдесят по сто пришли!

Никто из князей никому ничего не говорил, но дружина и вои знали, что будет бой с Мстиславом, который стоял за селом Загорье – это примерно в 2-3 верстах – если идти прямо: спуститься с крутого правого (но не высокого) берега, пройти – по пояс – речку, прошагать низкие луга с небольшими мелкими озерками и кустиками вокруг них, подняться по полю (жаль, по жнивью придется идти!) на холм, а за ним – село с деревянной церковью...

В три часа дня (9 утра) – день солнечный – войско трех князей перешло речку Кужляк: вначале пешцы, затем – конные и начали строиться на лугу вдоль поля. Впереди выстроились длинной цепью дружинники Владимира Черниговского – все рослые, в бронях, на лицах у многих надеты железные личины с узкими щелочками для глаз. В левой руке у каждого – червленый щит, закрывающий все тело, в правой – копье. За ними в два ряда пристроили пешцев с луками и самострелами из Михалкова и Всеволодова дружин; туда же попали семь москвичей во главе с десятником Сорокой Мерянином (они не ушли со своими в Москву – их было восьмеро – одного Сорока послал коноводить с верховыми и вьючными лошадьми).

Сорока Мерянин поставив около ног самострел (коловоротный), щурясь от солнца, осматривался. Вот сзади к ним начал пристраиваться конный полк – там князьи стяги Юрьевичей. Рядом топтался Богдан Кожемяка с большим тяжелым луком – рослый и плечистый; над верхней губой и на подбородке золотился пушок. Он тихо басом спросил:

– Почему мы так длинно и узко построились?.. – Сорока подскочил – он казался бы подростком, если б не темное загорелое морщинистое лицо, – сурово замахал рукой: "Заткнись!.. Сглазишь... нельзя ничего говорить!.. Для такого дела есть князья и воеводы: как скажут, так и будем делать..."

Но все равно было странным видеть открытые, незащищенные фланги длинной шеренги – почти во все поле!..

Справа, в полуверсте от них на холме, поросшем кустарником, вдруг появились – передний ряд более сотни выставились из кустов – конные. Сорока довольно усмехнулся – он знал, что это всего лишь обманное пугало, созданное из полутора сотен владимирцев, которые только нынче ночью пришли и не успели еще отдохнуть и годились только для этого. Еще раз посмотрел: "Да, смотрится как взаправду запасной конный полк!.."

Вперед, на край поля, выехали князья Михалко и Всеволод с главным воеводой. Все в шеломах, вооружены, – кроме Михалка, – лошади убраны серебряными уздечками, султаны меж ушей, покрыты ковровыми попонами... "А где же русский князь: Володимер?.." – его не было видно...

Осакий Тур поднял руку ("Внимание!"), развернул коня, встал левым боком к воинам – солнце светило ему в лицо, – глаза блеснули из-под огромных рыже-бесцветных бровей, и звучным голосом мощно заговорил: что сейчас произойдет сражение, сказал, как должны вести себя воины, где и у кого какое место должно быть в бою, предположил варианты действий противника... Закончил:

– ...Мы не можем не побить Мстислава, иначе они нас побьют: после полудня будет здесь Ярополк!.. Слушайте своих старших и не бойтесь: что бы не вытворял ворог – помните: это он от страха перед вами будет делать: – Правда и Бог с нами!..

Михалко с неестественно бледным лицом снял с головы шапку – открыл седую голову – перекрестился, а затем, подняв висящий на груди крест с сверкающими на солнце каменьями, перекрестил воинство... Показал рукой на брата своего Всеволода – все поняли, что он хотел сказать этим.

Всеволод сиял золоченным шеломом и орлами на пурпурной накидке поверх начищенной блестящей подобно рыбьей чешуе брони, на посеребренном седле с высокой спинкой, чуть привстал на стременах и могучий бас его зарокотал над лугами, речкой, вторил эхом от правобережного леса. Он чеканил каждое слово, непривычно озвучивая слоги и ставя ударения:

– За нами Бог, потому что мы идем в бой за Правду!.. По Правде княжеский Володимерский стол должен быть за Михалком – братом моим; это земли наши – сыновей великого князя Юрия Володимеровича. Ростовские и Суздальские бояре в купе с Ростиславичами неправдой убили... Зверски!.. Андрея Боголюбского!.. Издеваясь над его телом и Душой его... Бог прибрал великого Андрея к себе и он теперь Оттуда смотрит вместе с Господом на нас!.. Мы обязаны нынче победить нечестивцев, которые разорили божьи церкви на Володимерской земле, ограбили Володимерскую Богородическую церковь и увели... отдали в полон Глебу Рязанскому нашу святую соборную икону Володимерскую Божью Матерь – она вопит: просит от нас помощи!. Знайте это!.. – опустился на седло, помолчал и уже потише, по-деловому, абсолютно не сомневаясь в победе, заговорил: – Одолев врага, когда он побежит, не гонитесь за ним – не разбегайтесь, с простых воинов снимайте доспехи, отнимите оружие и отпускайте – они такие же русские, как и мы, – нам вместе завтра с ними жить; в полон берите только бояр, сотских и знатных мужей. Еще раз заклинаю вас: не разбегайтесь!.. Иначе быть беде: мы можем заплутать средь них – их поболее нашего... – Развернул коня, как и воевода: – Ну, вперед! С Богом!..

Заревели боевые трубы и тысячи ног горным обвалом выкатились в поле.

* * *

Первыми пали хлеба под ногами вступивших в поле (теперь уже поле битвы!). Сорока с болью и с жалостью сделал первые шаги по растоптанному жнивью – "еще неделя-полторы и рожь бы цвела – уж колосья оперились..." А потом у него как будто что-то оборвалось в груди: "Что теперь?!.. Если жито топчем-губим, – до живота ли!.. На смерть идем!.. – сердце наполнилось горячим гневом, руки, ноги затяжелели, в голове – звон, гул: – Скорее бы!.. Где ж они?!.." – и он увидел их: из-за вершины поля высыпали пешцы и, дико крича, размахивая оголенными мечами, секирами, посверкивая на солнце небольшими круглыми щитами, бронью, устремились вниз. Сорока совсем не испугался, он больше удивлялся: зачем бежать (пусть и под гору) – при такой жаре, при таком расстоянии пока добегут – выдохнутся. А то, что рассчитывали на испуг (Сорока посмотрел вокруг), – никто и не испугался, – только лица напряглись, да шаги стали тяжелее у русских воинов.

Вот уже стройный четырехугольник ростово-суздальцев стал рассыпаться...

Сзади загудела земля под копытами: шедший конный полк стал рысью растягиваться в стороны и, немного погодя, пристроился за пешцами, двумя полусотнями с обеих сторон прикрыл фланги; всадники в руках держали луки и самострелы.

...Пешцы Мстислава полностью вышли в поле, также во всю ширь загородив его, и их теперь было очень хорошо видно – всех: первых, средних и последних – передние не закрывали задних (так как шли сверху вниз).

Что-то случилось – Сорока почувствовал, понял по изменившемуся шуму... Закрутил головой – впереди, – наступавшие перестали орать, некоторые стали переходить на шаг... С правого фланга русских вырвались конники, построившись в длинную лаву, они мчались навстречу Мстиславому войску. Видно было, как напрягались в неимоверном усилии всадники (они почти лежали в седлах – припали к шеям своих лошадей) и кони, чтобы в бешеном галопе лететь навстречу врагу. На "острие" лавы несся Владимир Святославич. Его все (свои и враги) узнали: по одежде, по подзолоченному шелому и блестящей богатой брони... по тому, как рядом с ним скакал всадник с черниговским княжеским стягом... Гик, свист одобрения вырвались из сотен глоток русских. Сорока Мерянин тоже кричал, но что-то сегодня у него было не так как раньше: как-то не четко и не реально (чувствовал он) и не было гнева прежнего... И только тоска какая-то! – что словами не пересказать. Поневоле – думы: "Господи! – ладно, хоть детей дал дорости, имение нажить – если что... – без меня проживут..."

Небольшой конный полк Владимира Черниговского на скаку развернулся налево и мчался теперь вдоль передних рядов противника и засыпал его стрелами... Видно было, как попадали, завертелись враги. Строй и порядок в Мстиславовом войске окончательно нарушился. Вдруг показалась (из-за Загорья вышла) конная дружина Мстислава – они хотели обойти своих слева, но остановились ("Видать, испугались нашего "засадного" конного полка") – справа им не пройти было: там овраг...

Тем временем и у черниговцев несколько всадников, пораженные стрелами, вылетели с седел. Сорока понял, что и ростово-суздальцы тоже стали отвечать стрелами... Князь Владимир Святославич вывел своих из-под обстрела и ушел также, как и пришел – пристроился позади Всеволода Юрьевича. Между сражающимися полками остались лежать несколько трупов, да десятка полтора раненых и спешившихся воинов ползли, шли, отстреливаясь от наступавших навстречу к своим... (Сбесившиеся кони без седоков умчались с поля боя.)

Еще сблизились, можно стало достать из самострелов, послышалась команда: