Текст книги "Ирийские хроники. Заговорённый (СИ)"

Автор книги: Варвара Шихарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)

Олден поднял голову и улыбнулся:

– Ну, конечно же я вернулся, Пелми – ты же знаешь, что я всегда возвращаюсь!

Пелми снова провела рукой по волосам брата :

– Но я всё равно волнуюсь за тебя... Особенно, когда мне снятся сны...

– Это пустое...– Олден снова улыбнулся и поцеловав неподвижные колени сестры , добавил – К сожалению, в этот раз я не нашёл для тебя достойного подарка, так что ты сама должна сказать, чего тебе не достаёт...

Пелми смахнула с ресниц выступившие слёзы:

– Лучший подарок для меня, это то, что ты жив и здоров...– и сестра, взглянув на укрытые вечерней мглою рощи и виноградники, тихо добавила. -Единственное, о чём я сожалею, это то, что не смогла встретить тебя на площади вместе с отцом...

Устроившийся около ног сестры Олден едва заметно качнул головой:

– Не стоит об этом жалеть, мышонок! Я терпеть не могу пустые церемонии! Лучше расскажи , как тебе жилось в моё отсутствие?

Пелми согласно кивнула и начала рассказывать брату о мелочах, из которых и состояло её тихое затворничество: вначале она поведала Олдену о прочитанных ею книгах, затем сообщила о наконец-то прижившемся и зацветшем розовом кусте, а напоследок, тихо смеясь, рассказала о том, как её кошка изловила где -то в доме здоровенную крысу и приволокла свой трофей прямо в кровать к Пелми, напугав при этом служанку...

Олден внимательно слушал бесхитростные рассказы Пелми, то и дело переспрашивая её о каких-то мелочах и улыбаясь на её смех. Со своей сестрой-полуребёнком он чувствовал себя успокоенным и умиротворённым, ведь все её порывы были чисты и искренни и не несли в себе ни подвоха, ни хорошо замаскированной лжи. Тень набегала на лицо горбуна лишь тогда, когда он смотрел на неподвижные ноги Пелми – с этой бедою не смог справится ни он сам, ни аркоский паук, а взятый в подмогу Олденом "Крыса" после осмотра Пелми лишь грустно покачал головой: "Пойми , друг, – ничего уже сделать нельзя! Твоя сестра жива и, хвала богам, не испытывает постоянных болей, – в её случае это и так редкая удача..." Но горбун , так и не смирившись с увечьем Пелми, вновь и вновь искал способы исправить нанесённый ей его давнишним договором вред.

... В поисках лекарства Олдену уже давно ничего не мешало, ведь заниматься алхимией и магией он мог совершенно спокойно. Став главою рода Остенов, горбун перебрался в унаследованный им вместе со старшинством дом Дорита, в библиотеке которого его терпеливо дожидались дядины дневники и старательно собранные Доритом многочисленные рукописи. Ну, а про то, что в доме дяди Олдену был хорошо известен каждый тайник и закоулок, и говорить не стоило!.. За домом в отсутствии тысячника присматривало несколько вышколенных , умеющих держать язык за зубами человек из уволенной ранее Доритом обслуги, а сам дядя, превращённый горбуном в беспомощного идиота, тоже поначалу был вынужден делить с ненавистным племянником кров. Правда, бок о бок , Олден и Дорит прожили от силы года два – летним вечером, после известия об очередной победе племянника, бывший тысячник всё таки сумел положить конец своему убогому существованию, размозжив голову о белый камень стен... Недоглядевший за безумцем слуга был запорот на конюшне до смерти самим Олденом, а тёмные слухи о причинах странного безумия Дорита и его смерти, не имея подпитки, со временем угасли сами собой!

И тем не менее Доритовское обиталище, пусть уже и лишившееся мрачного ореола, вряд ли было тем домом, в который следовало вводить молодую жену . Тем более, такую жену, как Испи – сам Келтен вполне мог довольствоваться малым, но своих дочерей он баловал безмерно... Возвращающийся от сестры в казармы Олден недовольно дёрнул плечом – грядущая свадьба несла с собою множество хлопот и перемен, которые ему совсем не нравились! А невеста... При воспоминании о словах Испи тысячник горько усмехнулся – продажные девочки, которых он без устали продолжал таскать к себе в постель, были на свой лад честнее многих "порядочных" девушек, рассуждающих о долге и чести!..

Свадьба состоялась ровно через месяц после возвращения тысячника из похода и отличалась чрезмерной даже для амэнцев пышностью – отцы семейств хотели, чтобы окончательное закрепление их альянса запомнилось как врагам, так и союзникам. Правда, Олден, как всегда пошёл против установленных правил, даже на такой праздник появившись в куртке "Карающих" , напоминающей по цвету только что пролитую кровь. Сидя во главе праздничного стола месте со своими дружками – Хингардом и никогда не улыбающимся сотником Элри, он являл полную противоположность разряженным в шитую золотом парчу и атлас гостям. От воинов , казалось, до сих пор пахло сталью и дымом пожарищ , а их суровые лица и тяжёлые взгляды заставляли пирующих опускать глаза. Илит же, взглянув на сына, в который раз едва заметно поморщился – ну разве не мог Олден хотя бы ради такого случая соблюсти приличия и не тащить с собою на праздник казарменный дух!.. Но Келтен, словно уловив его мысли , придвинул жрецу Единого наполненный кубок и шепнул:

– Успокойся. Куртка твоего сына в глазах многих амэнцев теперь значит гораздо больше, чем золотое шитьё на парадных мантиях...

...Между тем прижатая дружками к мужу Испи с каждой секундой чувствовала себя всё хуже и хуже: от тяжёлого подвенечного убора у неё не на шутку разболелась голова, плотно охватывающие шею ожерелья мешали ей дышать, а при взгляде на разложенные на столе яства девушку начинало не на шутку мутить. Но хуже всего было то, что Олден, которого Испи, как ей казалось, хорошо знала, внезапно совершенно преобразился, словно одев на себя ледяной панцирь. От его вежливости веяло такой отчуждённостью, что становилось страшно. Во время венчания, когда Испи, идя к алтарю, запуталась в пышных юбках и споткнулась, пальцы вовремя поддержавшего её жениха сомкнулись на локте девушки стальными клещами и в тот же миг он тихо шепнул ей на ухо: "Это плохая примета, Испи... Очень плохая..." Девушка нашла в себе силы едва заметно улыбнуться и шепнуть в ответ Олдену: "Пустое...", но с той минуты её не оставляло ощущение надвигающейся беды.

...Испи безнадёжно оглянулась по сторонам – отец занят разговором с Илитом, подруги затерялись среди гостей, а пробирающийся к ней Лиги нечаянно задел Хингарда и тот пролил вино на свою куртку. Алхимик с кривой улыбкою встал и , перегородив Лиги проход, тихо произнес: "Выйдем, щенок!" Десятник, ещё не понимая , с кем связался, гордо вскинул голову: " За это оскорбление ты заплатишь!", но "Крыса" , тихо буркнув: "Разумеется", ещё раз выразительно кивнул в сторону выхода...

Глядя на удаляющихся алхимика и Лиги, Испи вздрогнула, и схватив Олдена за руку, умоляюще прошептала:

– Останови их, пожалуйста! Они же убьют друг друга!

Но Олден, взглянув на неё, лишь улыбнулся:

–Успокойся! Хингард не нарушит законы гостеприимства! Просто поучит сопляка хорошим манерам – вот и всё!

–Поучит!? – от обиды за брата кровь бросилась в лицо Испи– Да кто он вообще такой!?

–Отрядный алхимик и мой друг!– спокойно ответил ей Олден, затем окинул взглядом пирующих и, повернувшись к молодой, небрежно заметил.– Мне кажется, что мы соблюли все приличия и застолье вполне может продолжиться без нас. Пойдём!

–Куда?! – внутренности Испи словно стянулись в тугой, болезненный узел, но Олден, взглянув на её побелевшее, точно подвенечный покров, лицо, лукаво улыбнулся:

–Как это – куда!? Конечно же, исполнять долг перед нашими семьями!

На это Испи возразить было уже нечего и она, опершись о поданную ей Олденом руку, покорно последовала за ним...

В комнате молодожёнов горело лишь несколько свечей, а широкая кровать, по обычаю, была щедро усыпана полевыми цветами. Олден, не обращая внимания на цветочное великолепие, сел на кровать и , буркнув: " Душно!" начал расстёгивать пряжки своей куртки. Прижавшаяся к стене Испи затравленным взглядом наблюдала за его движениями: только теперь, оставшись с горбуном наедине, она со всей ясностью поняла, что сама отдалась во власть того, кто отныне должен был стать полновластным хозяином её души и тела ,и кого она с каждой минутой боялась всё больше и больше!

... Куртка тысячника бессильной птицей повисла на спинке кровати, а так и не снявший тельника Олден исподлобья взглянул на по-прежнему не сдвинувшуюся с места Испи, и встав с кровати, подошёл к ней. Когда его рука коснулась щеки девушки, та вздохнула и закрыла глаза, но пальцы горбуна прошлись по губам Испи и легко спустившись по шее, замерли на груди девушки. Испи зажмурилась ещё сильнее, и, вспомнив совет своей старой няньки, попыталась представить себе, что рядом с ней стоит не Олден, а другой – ясноглазый и стройный, с улыбкой, которая навсегда пленила её сердце! Горбун легко поцеловал Испи в висок, и , подхватив девушку на руки , перенёс её на кровать .

Оказавшись на усыпанном цветами покрывале, Испи застыла и , так больше и не открыв глаз, изо всех сил старалась удержать перед внутренним взором созданный ею образ. Руки Олдена скользили вдоль её стройного тела, постепенно освобождая его от многочисленных покровов. Лаская девушку, горбун то и дело приникал к её – теперь уже обнажённой груди горячими сухими губами, и эти, похожие на укусы, поцелуи обжигали Испи , даруя странное и болезненное наслаждение. Тёплая шершавая ладонь коснулась живота девушки – от пальцев мужа теперь исходил настоящий жар – и Испи неожиданно для себя выгнулась, а из под её плотно сжатых век покатились слёзы. Прикосновения мужа словно разливали по её жилам чёрный, дарующий мучительное наслаждение яд, но она не хотела этого – от него – не хотела...

–Посмотри на меня, Испи...– в голосе Олдена внезапно прозвучала такая холодная требовательность, что девушка сочла за лучшее подчинится.

Он лежал рядом с нею, опираясь локтём на высокие подушки – теперь уже полностью обнажённый, а его левая рука продолжала едва уловимо ласкать плечо девушки. Испи вздохнула и мимовольно отвела глаза . Больше всего её напугали не горб и многочисленные, полученные в боях шрамы мужа, а восемь крошечных незаживающих ранок на груди Олдена и странный, металлический отблеск волос, густо покрывающих его руки – по-паучьи длинные и жилистые . Во всём этом ей померещилось что-то очень противоестественное и зловещее.

– Ну что – по-прежнему будешь говорить, что не испытываешь ко мне отвращения? Я же по твоему лицу всё вижу... – в тихом замечании Олдена проскользнул болезненный упрёк и Испи почувствовала острый стыд , но уже в следующее мгновение стыд в её душе опять сменился страхом, потому что горбун снова заговорил – холодно и властно:

– Видишь ли, Испи – беда не в том, что ты дрожишь от омерзения, когда я прикасаюсь к тебе и представляешь рядом с собою другого. Я могу это понять .Так же , как и то, что ты уже не девушка, и в твоей утробе бьётся чужой плод... Твоя беда в том, что ты попыталась обмануть меня и выдать ребёнка Лиги за моего, а я не люблю, когда меня держат за идиота!

И тут горбун внезапно метнулся вперёд, и придавив девушку своим телом, прошептал ей на ухо:

– Ты не родишь этого ублюдка, Испи, потому что я не хочу , чтобы на меня упала даже тень возможности того, что я участвовал в его зачатии!

– Нет!... – девушка с криком попыталась вырваться из под Олдена, но его рука уже скользнула вниз . Мгновение – и пальцы горбуна со стальной беспощадностью впились в живот девушки. Почувствовав острую боль Испи зашлась уже непрерывным отчаянным криком, но пальцы горбуна всё глубже вонзались в мягкий живот девушки, а с его губ уже слетели первые слова заклинания...

Ощущая, как под его пальцами угасает едва успевшая зародиться жизнь и глядя на заплаканное, искаженное болью лицо Испи, Олден не почувствовал жалости. Наоборот – ему захотелось причинить Испи ещё большую муку, и он хрипло прошептал:

– Завтра ты отправишься обратно в дом отца и я предъявлю ему доказательство того , что он не умеет воспитывать дочерей. .. Как Келтен решит наказать запятнавшую честь рода дочь, меня не интересует, но ещё одно я могу тебе пообещать – своего обожаемого Лиги ты уже никогда не увидишь! Этот щенок не доживёт до рассвета!

Ответом ему послужил лишь отчаянный крик – несмотря на боль, Испи снова попыталась освободиться и даже впилась в плечо Олдена зубами, но ещё через мгновение она , внезапно обмякнув, повалилась назад. Её глаза закатились так, что были видны лишь белки, а из горло донеслись судорожные всхлипы... Горбун, дождавшись, когда под его рукой угаснут последние живые искры , встал и принялся неспешно одеваться . Он чувствовал , что получивший показательную трёпку от Хингарда и теперь сходящий с ума от обиды и от ревности Лиги кружит где-то совсем рядом и уже смаковал то, что сделает с нахальным мальчишкой...

– Я всё понимаю, Олден! Испи заслуживает самой жестокой кары, но тем не менее я прошу тебя– прими её обратно! – Келтен чуть склонился над столом и внимательно всмотрелся в неподвижные черты сидящего напортив него Олдена.– То что произошло послужит ей уроком и она не только не повторит своей ошибки, но и до конца своих дней будет благодарить тебя за то,что ты избавил её от позора!

Горбун опустил глаза и невесело усмехнулся:

– Ответь мне ,Келтен – о чём ты сейчас печёшься – о дочери или о вашем союзе с Илитом?

Но Келтен на это замечание лишь покачал головой:

–Когда у тебя самого появятся дети, ты поймёшь , что им мы можем простить всё. Да и ты мне не чужой – вспомни, я знаю тебя с детства и не раз отстаивал перед Илитом твои интересы, даже если сам до конца их не понимал! -Закончив эту тираду , Келтен ещё раз внимательно взглянул на по-прежнему безмолвствующего горбуна и продолжил– Да и сказать по правде, часть твоей вины в произошедшем тоже есть – если бы ты не тянул столько лет со свадьбой, то ничего бы этого не было!

После очередного замечания Келтена Олден, наконец , поднял на него свои наполненные тьмою глаза и тихо сказал:

– Я всегда ценил твою поддержку, но Испи для меня со вчерашнего дня не существует – я не хочу и не могу её видеть! И ещё – твой родственник Лиги завтра не заступит в караул...

– Что?!!– жрец Мечника, разом утратив самообладание, вскочил из-за стола. – Ты хочешь сказать...

–Что именно он был любовником твоей дочери и что теперь он мёртв!– Олден тоже встал и, внимательно взглянув на судорожно хватающего ртом воздух Келтена , очень тихо прошептал .– Если бы Лиги знал, кто на самом деле его настоящий отец, то поостерёгся бы спать с Испи, ведь она ему не троюродная сестра, а сводная, так что в произошедшем есть не только моя вина, но и твоя!..

–Ах ты, демон!– перед глазами Келтена поплыло, а сердце сжалось от непереносимой боли. Согнувшись, жрец вцепился побелевшими пальцами в край стола и прохрипел. -Ты заплатишь мне за его кровь, ублюдок! Когда-нибудь ты будешь стоять передо мною на коленях, умоляя о милосердии ...

Но уже направляющийся к дверям Олден даже не обернулся на эту угрозу, а только бросил через плечо:

– "Карающие" не знают ни жалости, ни милосердия, Келтен, и ,тем более ,никогда о них не просят!..

Келтен никому и никогда не прощал обид, а смерть внебрачного сына навсегда сделала его врагом не только самого Олдена, но и всех Имлов. Впрочем, положение Илита вражда со жрецом Мечника не поколебала. Заручившись поддержкой новых союзников ( деньги , порою, творят настоящие чудеса), он сохранил прежнее влияние, а выстоять ему во время начатой Келтеном смуты в Совете мимовольно помог Олден. Хотя горбун распоряжался своим голосом совершенно самостоятельно, одно то, что он был сыном Илита , уже наводило многих на мысль о том, что отчуждённость Илита и Олдена – всего лишь часть хитроумной игры. В их тайный союз верили настолько, что всего через несколько месяцев после расторгнутой свадьбы Олдена, Илит получил новое предложение породниться – на этот раз оно исходило от верховного жреца Светлоокого. Новый союз сулил весьма интересные возможности, но Олден на принесённую отцом весть ощетинился , точно ёж ,и, сказав что с него уже хватит одной свадьбы, добавил, что если Илит так хочет внуков, то за этим дело не станет. В Припортовом квартале уже бегает пара прижитых им от шлюх сорванцов и если Илит хочет их увидеть, то Олден готов лично забрать сопляков с улицы и, отмыв от грязи, привести на суд к деду! От такой перспективы Илит позеленел, потом побелел, а, отдышавшись, предпочёл не говорить больше с сыном на подобные темы...

Отец так никогда и не узнал, что Олден соврал ему – горбун раз и навсегда зарёкся плодить подобных себе , нарушив данное слово лишь раз – и было это не в Припортовом квартале, а на неком хуторе, недалеко от Милеста. Но нанесённый алым болиголовом вред здоровая сельская кровь исправить не смогла – ребёнок Олдена родился недоношенным, и, хотя не имел отцовского горба , был настолько квёл и слаб, что сразу стало ясно – не жилец. Мальчик прожил всего три дня, и Олден с той поры не предпринимал больше подобных попыток – да, некоторая надежда на здоровое потомство ( при условии чрезвычайно сильной материнской линии) у него была, но горбун предпочёл не гонятся за призрачным шансом, а просто признать то, что детей ему иметь не следует... Но окончательно рассорило Илита и Олдена отнюдь не отказ последнего от семейных уз и межродовых браков, а нечто совершенно иное...

Честолюбие Илита уже давно подводило его к простой и логичной идее полного единовластия. Да, старый правитель больше всего почитал Хозяина Грома и Златоокого и не потерпел бы нарушения старых традиций, но его сын больше прислушивался не к жрецам Семёрки, чью вражду он наблюдал с самого детства, а к самому Илиту. И тот постепенно укреплял своё влияние, шепча будущему Владыке : "Чернь видит всё – и силу, и слабость, а постоянная вражда в Совете – эта слабость, которая может поколебать устои княжества! Разве это дело – три дня решать, посылать ли войска из столицы на усмирение бунта или с ним справиться местный гарнизон!? Олден тогда не стал дожидаться решения – самовольно поднял войска, и тем самым спас нас от настоящей войны, подавив восстание в корне, но он единственный, кто осмеливается так поступать,а этот случай никого и ничему не научил – решения выносятся с чудовищными опозданиями, а для решающих дела Амэна жрецов Семёрки имеет значение не суть дела, а то, как отдаст голос его сосед! Это неотвратимо разрушает нас изнутри – но от этой болезни есть и лекарство – распустить Совет, заручившись поддержкой тех, кто привык не болтать, но делать! А чернь можно успокоить раз и навсегда, дав ей простую и незамысловатую веру, достойные жрецы которой не станут мутить народ против друг-друга, а будут вбивать в головы простолюдинов уважение к порядку и власти!.." Медин слушал Илита молча, но жрец Единого не торопил его с ответом, ведь посеянному зерну нужно время, чтобы дать всходы, а взошедшим росткам нужно солнце, которым станет вокняжение Медина ...

Олдена Илит до поры до времени не посвящал в свои честолюбивые планы, но когда Владыку хватил очередной удар, жрец решил немедля навестить сына и поговорить с ним начистоту, не сомневаясь, что найдёт в Олдене опору и поддержку. В конце концов, он сам не раз говорил, что не любит пустопорожней болтовни , а в Совете только ею и занимаются!..

Но слушающий отца Олден мрачнел с каждой минутой, а после долгого, тяжёлого молчания очень тихо произнёс:

– Нет. Я в этом не участвую...

Неповеривший собственным ушам Илит удивлённо вскинул брови:

– Как это – нет?! Ты же мой приемник и приверженец Единого!

Вместо ответа, Олден встал и, коротким кивком пригласив отца следовать за ним ,направился в домашнее святилище. Со времён Дорита в нём мало что изменилось , ну разве что трофеев на стенах теперь висело намного больше, подножие статуи Мечника украшала сложная резьба, а запах можжевельника заменил новый и какой -то тяжёлый дух. Горбун с минуту наблюдал за осматривающим святилище отцом, и по-прежнему тихо спросил:

– Ну, и где ты видишь здесь Единого?

Илит ещё раз оглядел святилище – он ещё с молодых лет наизусть выучил все установления по Семёрке и теперь, оказавшись в домашнем святилище сына, испытывал странную тревогу. И не только от того, что Олден отказался от почитания Единого... Было ещё что-то...Что-то, что возмущало своей неправильностью все чувства Илита и в то же время ускользало от его внимания...

– Я не понимаю тебя, сын! Ты же в ссоре с Келтеном!.. Так почему же Мечник!!!– Илит недоуменно кивнул в сторону чёрной статуи, но Олден, услышав вопрос , слегка улыбнулся:

– Для общения с Покровителем ратей мне не нужен посредник, а кого мне – воину, чтить, как не Мечника!!!

– И что тебе это даст! Келтен никогда не пустит тебя даже на порог своего храма, так что о твоём служении Мечнику и говорить не стоит!.. -Илит сокрушённо посмотрел на сына. – Олден, ты же знаешь, что должен мне наследовать, так почему же отрёкся от Единого?!!

Горбун хмуро взглянул на отца:

– Я уже давно выбрал для себя путь воина, а не жреца, ну а что до Единого, то он мне никогда не нравился!– Олден подошёл к стене и ,проведя рукой по голубоватой стали висящего на ней меча, продолжил. – Ты и твоё божество ненасытны, отец – вам всегда и всего будет мало! А то , что произойдёт, если ты достигнешь исполнения своей мечты, я очень хорошо представляю – все храмы других божеств будут закрыты, за людьми, не оставившими прежнего поклонения начнётся охота! – горбун ненадолго замолк, опустив глаза, а когда снова их поднял, продолжив свою речь, Илит уловил в них словно бы отблески чёрного пламени! – Я казнил бунтовщиков и расправлялся с врагами Амэна, не зная жалости и пролил уже немало крови! Если надо – пролью ещё столько же, но преследовать сельскую знахарку за то, что она молится Малике, а не Единому, я не буду!

Во время речи сына Илит смотрел на него со всё большим и большим возмущением, а после произнёс:

– Я всякого ожидал от тебя сын, но оскорблений и отступничества – никогда! Как ты можешь возводить напраслину на Единого и отрекаться от него?!!

Олден вскинул голову и холодно посмотрел на отца:

–Так же , как ты в своё время отрёкся от Хозяина Грома!

Услышав эти слова, Илит замер на несколько мгновений, и, ни сказав больше ни единого слова , покинул святилище, а затем и дом сына... И только оказавшись под крышей своего обиталища Илит понял, что так не понравилось ему в святилище – резьба на постаменте скрывала в себе символы, которым лучше бы никогда не видеть дневного света ! .. Илит согнулся в кресле и в отчаянии сжал виски руками – его сын почитал не столько Мечника, сколько тёмных демонов Аркоса !.. Олден – колдун!... Оставалось только молиться Единому, чтобы отступничество сына не стало известно раньше времени и не смогло поломать планы Илита!

... Между тем визит отца заставил Олдена серьёзно задуматься – хотя второй приступ не отправил Владыку к праотцам, было ясно, что он всё равно уже не протянет больше года и тогда Илиту уже ничто не сможет помешать... Ничто и никто, кроме него – Олдена. ..Хингард, выслушав мрачные выкладки горбуна, сам стал чернее тучи:

– Моё донесение не принесёт никакой пользы, ведь нынешнему Владыке теперь всё равно– он хочет лишь покоя ... А Медин – уже покорная Илитовская игрушка и вряд ли удастся переубедить его в обратном!.. -Хингард мрачно посмотрел в угол комнаты, вздохнул – Если бы жрецы в Совете объединились против Илита, то он лишился бы в нём места и уже не был бы вхож к Владыке – это не выход, и всё же...

Но Олден лишь горько усмехнулся:

– Эти ослы никогда не объединятся! А одного моего голоса – мало! Есть лишь один выход, но на него осмелятся немногие... Мы погрязли в суевериях, Хингард, и даже крошащие противника воины не пойдут против воли какого-нибудь свихнувшегося от старости пророка при храме...

– Я – пойду... – "Крыса " встал и ,положив свою ладонь на руку Олдена, добавил – Амэн меня никогда не баловал, но я люблю его и не хочу, чтобы он превратился в вотчину Единого...

"Карающие" были подняты Олденом за час до полуночи и их построение было бесшумным и быстрым, а затем те немногие , кто всё же осмелился противостоять жрецам , двинулись к центру Милеста. Достигнув Замковой части города, отряд разделился на две части – одна направилась к храму Единого, по мере приближения беря его в кольцо. Другая – возглавляемая Хингардом ,– направилась к зданию Совета Семи, в котором несмотря на поздний час продолжались бесконечные прения , на которых должен был присутствовать Илит. Его Хингарду было велено взять живьём.

... Бой начался без единого возгласа и продолжался так же в тишине – лишь хриплое дыхание сражающихся да звон стали нарушал воцарившуюся вокруг храма тишину. Олден усмехнулся – а кто сказал, что будет легко?! Храмовая Стража – как у поклоняющихся Единому, так и в других культах – набиралась из самых отъявленных фанатиков и обучали её долго и старательно, так что даже опытным, прошедшим не через одну битву "Карающим"было сложно управится с храмовыми воинами. Когда же первая линия защиты была пройдена и отряд Олдена ступил под сень храма, полегчало ненамного – зал они захватили за минуту, но основной бой продолжался в узких, полутёмных коридорах святилища. Размозжив голову ещё одному фанатику Олден тихо ругнулся – Илит окружил себя таким количеством бойцов, какого не было даже у Шенти! И вряд ли это было пустой данью тщеславию. Скорее всего, жрец Единого понимал, что насаждать свою веру в будущем ему придётся не только с помощью слова, но и меча...Да и жрецы других божеств вряд ли добровольно и бескровно уступили бы Илиту первенство!

...В отличии от Олдена, Хингард не встретил на пути особых преград – это должно было насторожить "Крысу", но он, счёв это за обычное ротозейство разрозненной Стражи Совета, вошёл в здание, оставив снаружи лишь двоих наблюдателей. Извивы коридоров тоже не составили для него труда – редких стражей и не вовремя высунувшихся слуг его воины убивали походя, но потом... Потом его отряд столкнулся с перегородившими ему дорогу "Доблестными" , а пытаясь перегруппироваться, убедился, что отходы им перегородили такие же железные, щетинящиеся мечами ,стены. Заранее приготовленная мышеловка захлопнулась, но гадать о том, кто из выбранных для ночного штурма воинов оказался предателем, Хингарду долго не пришлось. Из рядов "Доблестных" выступил закованный в латы Келтен и, усмехаясь, произнёс:

– Вообще то я готовил эту ловушку для Олдена, но раз уж в неё попался ты, то скажу это тебе :твои "Карающие" – хорошие ребята, но иногда они излишне красноречиво молятся "Мечнику"...

Хингард прищурился и ответив на насмешливую улыбку жреца Мечника настоящим звериным оскалом , взял меч на изготовку:

– Ну, значит теперь им предстоит искупить свою болтливость кровью! ..

... Боль ослепляла его , проникала под кожу и , сливаясь с его жилами и костями, превращалась в неотъемлемую часть искалеченного пыткой тела. И неудивительно – глубоко загнанные под кожу иглы и до бела раскалённые клещи не оставили на нём ни единого живого места , но палачи не отступали, нанося поверх ещё не заживших ран новые – ещё более мучительные... Он переносил их изуверства так же, как и давнишние наказания мачехи – молча, без крика , который мог бы показать его слабость или порадовать палачей, а затем проваливался в темноту... Но вечно находиться в мраке забытья было невозможно и теперь тонкие соломинки нестерпимо щекотали ему щёку и он повернул голову. Это простое движение взорвалось целым каскадом болевых ощущений , а его глаза встретились с мёртвыми глазами головы Хингарда. Насаженная на копьё и полуразложившаяся – она источала жуткую вонь и, по замыслу палачей должна была составлять ему кампанию . Шутка была злой, но Олден не возражал – соседство мёртвого Хингарда не могло его напугать, да и беседовать с отрубленной головой было приятнее, чем видеть лицо Келтена, во власти которого он теперь находился ...

–Знаешь, я никогда не думал, что мой несостоявшийся тесть – такой идиот. -Прошептал Олден спёкшимися до черноты губами.– Предав нас , он положил конец себе и своему культу. Илит не станет делиться полученной властью...

Злая , навеки застывшая на лице Хингарда усмешка была горбуну ответом. Олден попытался вытянуть вперёд руку и сковывающие её тяжёлые кандалы тихо зазвенели. Олден вздохнул : "Крысе" повезло – он умер так же, как и жил – смеясь в лицо врагам и забрав с собою на тот свет ни одного противника, а ему суждено заживо гнить в застенке. Ну, что ж – так тому и быть, но он , по крайней мере, попытался хоть что-то сделать, пока другие сидели, поджав хвосты...

Улыбка Хингарда стала ещё шире, а затем нижняя челюсть мёртвой головы отпала и она извергла из себя нечто, покрытое кровавой плёнкой. Олден всмотрелся в слабо шевелящееся с ним рядом на соломе существо и увидел, что это крошечный, недоношенный младенец... Его единственный ребенок, которого он упрямо пытался вытащить из тенет смерти , хотя и сам понимал, что мальчишка обречён...

– Ты счастливец, малыш. Проживя в этом мире считанные дни, ты не понял, в какую клоаку тебя занесло!..

Услышав хриплый шёпот отца , ребёнок повернул к нему головку, а затем, извиваясь всем телом, пополз к горбуну... Нет, к Олдену приближался уже не младенец... Золотой паук, с глубокой раной на спине, окружённой засохшими потёками его чёрной крови , с трудом передвигался по соломенной подстилке, стремясь занять своё место на груди у хозяина... Горбун судорожно вздохнул – видения в последнее время одолевали его всё чаще... Но шорох соломы, который был различим разве что для его обострившихся чувств, стал явственнее , а ещё через несколько мгновений обожженной груди коснулся холодный металл нервно подрагивающих лапок. Олден с трудом поднял руку и огладил приникшую к нему тварь:

– Ты нашёл меня... Даже здесь нашёл...

Ответом ему стало усиливающееся подрагивание. Паука Олден лишился ближе к концу битвы с объединившимися "Доблестными" и храмовыми Стражами Келтена. Уже понимая, что Хингард потерпел поражение и помощи ждать неоткуда, Олден закрепился в захваченном святилище и удерживал его до последнего – бок о бок с теми, кто готов был идти с ним хоть в саму тьму... Острая сталь разрубила нагрудник и горбун почувствовал смешанную боль двоих – себя и твари... Темнота залила глаза Олдена – он упал на колени , пальцы судорожно впились в пряжки нагрудника. Элри и Гец шагнули вперёд, прикрывая собою старшего, а Милт встал рядом с Олденом на колени и помог снять ему разрубленный доспех. Удар, долженствующий пронзить сердце горбуна, на деле только ранил его, но паук , умирая, содрогался на его груди и чёрная кровь твари смешивалась с алой человеческой... Олден сжал пальцами приникшую к нему тварь и едва слышно прошептал: "Потерпи...", а затем сделал единственно возможную вещь. Передав пауку изрядную часть своих жизненных сил и освободив от служения, он оставил тварь среди уже павших бойцов!.. Когда же "Карающих" вместе с израненным Олденом осталось всего пятеро, горбун , собрав остатки сил, метнул в окруживших их "Доблестных" сотканное им из собственной боли и крови проклятие...