Текст книги "Ирийские хроники. Заговорённый (СИ)"

Автор книги: Варвара Шихарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 29 страниц)

– А яд тоже дал Дорит?

– Нет. Дорит сказал нам, что ты часто бываешь у шлюх, и что легче всего тебя застать врасплох именно там...– услышав последнее замечание Бетса, горбун нехорошо усмехнулся. Несостоявшийся убийца, увидев эту улыбочку и то, что кинжал теперь рисует пока невидимые узоры около соска сестры , торопливо закончил. – Геби решил, что будет лучше тебя притравить, а потом прикончить без шума. Инни должна была справиться...

– Плохая это была идея, но за Инни – спасибо .Я неплохо развлёкся... – в этот раз горбун впился губами в бледный рот сестры и Бетс едва не заплакал от бессильной ярости... А горбун, сполна насладившись как своим поцелуем, так и отчаянием Бетса, встал и, отшвырнувши от себя Инни, направился к выходу из комнаты, обернувшись лишь на пороге:

– Ты сможешь двигаться, как только за мною закроется дверь. Стражники пьянствуют в соседнем кабаке, так что хватай сестрёнку в охапку и уматывай отсюда так быстро, как только сможешь...

Ещё через миг колдуна в комнате уже не было, и Бетс, превозмогая боль, пополз к кровати, на которой лежала сестра, клятвенно обещая себе, что больше никогда не свяжется с похожим заказом – сколько бы денег ему не предлагали...

... Дорит медленно встал с колен и, кинув на статую Мечника мрачный взгляд, направился прочь из святилища – молитва не принесла ему ни утешения, ни успокоения – покровитель воинов остался безмолвен и глух к его мольбам... Впрочем, молчание хранили и оракулы, а вызов демона -прорицателя окончился полнейшим провалом – и свет, и тьма отвернулись от бывшего тысячника, не пожелав даже ответить на единственный, терзавший его вопрос – почему? Почему он в одночасье оказался не у дел, а его колдовские способности стали постепенно, но неуклонно иссякать, как река во время длительной засухи? Неужели демоны тьмы отдали свою благосклонность Илитовскому отродью, которое он сам выкормил и воспитал!!!

Так и не дойдя до выхода, бывший тысячник прижался к колонне святилища и в отчаянии ударил по ней кулаком – да как же так могло случиться, что он – столько лет служивший своей кровью и мечом Владыке был отправлен на покой за одну-единственную проигранную битву!!! Нет конечно – его не выкинули, как сломанную игрушку – выходное пособие было таким, что позволяло Дориту восстановить одно из загородных имений семьи и жить в нём вполне безбедно до конца своих дней, да и проводили его честь по чести – с последним построением, во время которого новый тысячник, преклонив перед ним колено, клялся в том, что не позволит потускнеть славе отряда ...Но Дорит, ещё раз, во всех красках вспомнив своё прощание с воинской службой, заскрипел зубами – "Карающие" ни на йоту не отступили от установленного ритуала и, тем не менее, Дорит кожей чувствовал исходящее от воинов отчуждение... Только стоящий перед ним на коленях Олден смотрел на него с какой – то затаённой печалью... И от этого взгляда бывшему тысячнику стало совсем худо и мерзко, потому, что не нужно ему были ни прощение, ни сочувствие непонятно как выжившего в Змеином ущелье племянника ...

–Доброй ночи, дядя... – Дорит повернулся на тихий голос – Олден стоял на пороге святилища , чуть склонив голову к левому плечу и привычно положив ладонь на рукоять висящего у пояса меча, а накинутый ему на плечи плащ казался продолжением сгустившейся за входом в святилище тьмы...

– Как ты... – начал было Дорит, но тут же умолк, вспомнив, что сам пару дней назад распустил всех слуг – в последнее время ему стали неприятны любые взгляды и разговоры, а сготовить себе нехитрый обед и прибраться он вполне мог и сам – не настолько ещё развалина, хотя последний бой с крейговцами навсегда оставил на щеке Дорита глубокий, рваный шрам и лишил его двух пальцев на левой руке...

– Пусто у тебя теперь, дядя... Пусто и тихо, прямо как в могиле... -Олден продолжал стоять у косяка, внимательно глядя на Дорита, и тот понял, что наёмные убийцы потерпели неудачу и племянник пришёл к нему как раз после их визита.

– Твоими стараниями... – Дорит оторвался, наконец, от колоны и, подошедши к висящим на стене трофеям, взял в руки длинный и узкий, с рукоятью в виде переплётшихся змей меч.– Время и место вполне подходят, так что заходи и решим всё раз и навсегда.

Олден ещё раз внимательно взглянул на Дорита, и, отстегнув плащ, переступил порог, на ходу вытаскивая меч. Как только он пересек невидимую черту, пламя, озаряющее статую Мечника, на миг превратилось в ослепительно яркую вспышку, а затем почти полностью угасло – свой поединок учителю и ученику предстояло провести почти в густых, освещаемых редкими всполохами огня, сумерках...

Дорит нанёс удар первым, вложив в него всю свою силу, и Олден отступил, внезапно почувствовав себя желторотым юнцом ещё в самом начале обучения – дядя не утратил ни былой ловкости, ни мастерства... За неуверенно отбитым ударом сразу последовал второй, и горбун, с трудом отбив выпад дяди, снова отступил назад. Дорит, увидев, что Олден перешёл в защиту, усмехнулся:

– Пусть ты и стал тысячником, племяш, справится со мной у тебя вряд ли получиться, хотя жизнь ты мне испоганил основательно!..

Старательно пытающийся обуздать переполняющие его чувства, горбун, мрачно зыркнул на дядю, но ничего не сказал. Ему и так всё было ясно: вся его вина заключалась в том, что он, наперекор всем планам Дорита, выжил, а потому в глазах дяди, стал виновником его выхода в отставку... И то, что он, уводя "Карающих" через заснеженные перевалы и позабыв все свои обиды, тащил на себе обессилевшего от ран Дорита, не имело для дяди никакого значения... Ну, и плевать... Сейчас он соберётся, и отбросив подальше все воспоминания и сомнения, всё таки вернёт Дориту все, чему тот его обучил...

Очередная атака дяди закончилась тем, что лезвие его меча рассекло куртку на левом плече племянника, и Дорит, увидев потёкшую кровь, едва заметно усмехнулся:

– Ты всю жизнь был мне как кость в горле, урод, и твоё присутствие рядом с собой я терпел лишь потому, что только через тебя мог добраться до Лиаты и Илита... Впрочем, если вдуматься, ты вообще не должен был появиться на свет!

От такого откровения оружие в руке Олдена на миг дрогнуло, и Дорит, почувствовав замешательство племянника, продолжил с жестокой беспощадностью:

– Если б Алти в течение трёх лет не подарила Илиту ребёнка, он развёлся бы с ней, как с бесплодной. Тогда моя сестра вернулась бы к Остенам и в дальнейшем смогла бы выйти за кого-нибудь получше, чем твой ублюдочный отец, но ты своим появлением на свет намертво привязал её к Илиту ... Это ты виновен в её смерти!

...Удар Олдена высек искры из Доритовского меча, но Дорит, парировав его, оставил на левой руке племянника ещё одну , быстро набухающую кровью отметину и продолжил:

– Приставленная к Алти служанка по моему приказу регулярно добавляла ей в еду сок алого болиголова – это должно было сделать её на время бесплодной, но сестра всё таки понесла... Я велел служанке увеличить количество капель вдвое, чтобы произошёл выкидыш, но и это не помогло ...

– Мразь! – отчаянный крик Олдена заставил Дорита усмехнуться, но последовавшая за ним атака тут же стёрла улыбку с лица бывшего тысячника. А едва не ослепший от переполнявших его боли и ярости горбун атаковал снова... Алый болиголов – известное средство от нежелательной беременности, но срабатывает он далеко не всегда. Среди многочисленных припасов "Крысы" была склянка с заспиртованным уродцем, появившемся на свет после приёма его непутёвой матерью болиголова – толстокожее существо с выпученными глазами и жабьим ртом родилось без головного мозга. Хингард, показывая Олдену этот экспонат среди других своих жутковатых трофеев (он, как и его собратья по ремеслу, любил собирать что-нибудь эдакое) заметил тогда, что разнообразные уродства – обычное последствие приёма этой травы...

По логике вещей, Олден действительно должен был бы сейчас загорать в такой же склянке в коллекции какого-нибудь алхимика, но вместо этого он , хоть и изуродованный отравой ещё в утробе, выжил. Выжил лишь для того, чтобы стать послушной Доритовской игрушкой, которую тот попытался уничтожить, как только понял, что потерял контроль над племянником! А Алти... При воспоминании о матери, сердце горбуна превратилось в исходящий болью комок, ведь неотвратимо чахнущая в холодном доме любящего лишь самого себя Илита Алти даже в страшном сне не могла себе представить, что её медленно травят по приказу родного брата!..

– Гнида! Убью!!!– теперь Олден уже не кричал, а рычал от ярости и Дориту пришлось медленно отступать под его натиском к статуе Мечника... Пару раз Дорит ещё пытался вновь вернуть себе перевес, но все его атаки ни к чему не привели, ведь своим откровением дядя разбудил в горбуне дикого зверя, которого раны и боль лишь подстёгивали, делая ещё более опасным и злым... Искажённое, измазанное кровью, лицо Олдена утратило почти всё человеческое, а в глазах его плескалось что-то уж совсем непередаваемое, но и Дорит уже не был похож на себя – его долго сдерживаемая ненависть наконец-то вырвалась наружу, уродуя некогда благородные черты. Освещённые едва заметными всполохами, окровавленные, дядя и племянник теперь сами казались демонами, а каменное изваяние Мечника, выступало безмолвным судьёй в их поединке!

... Развязка наступила неожиданно для обоих бойцов – пятясь под всё более усиливающимся натиском Олдена, Дорит зацепился о далеко выступающую ножку курительницы, а ещё через миг оказался на каменных плитах святилища – меч вылетел из его руки и горбун, наступив ногою на правую руку дяди, приставил меч к его горлу... Но даже побеждённый, Дорит не потерял свойственной Остенам надменности – чуть прищурившись, он посмотрел прямо в глаза нависшему над ним Олдену и прошептал:

– Даже теперь ты всего лишь жалкий урод и навсегда таким останешься – тут тебе не поможет ни паук, ни все аркоские демоны, вместе взятые!!!

– Знаю... – лицо неожиданно успокоившегося Олдена превратилось в каменную маску, а остриё его меча по-прежнему царапало кожу на шее Дорита, когда он тихо добавил. – Но мне легче будет сносить своё убожество, зная, что и ты будешь мучиться не меньше, чем я...

–Что...– когда Олден начертил над лежащим на полу Доритом знак Жертвы, тот почувствовал, что холодеет, а горбун, расстегнув верхние пряжки на куртке, невесело усмехнулся – Тварь действительно предпочитает эмпатов обычным людям, а уж колдун тем более придется ей по вкусу! И, поверь, в отличие от Ситена ты будешь осознавать своё положение – я тебе это обещаю!!!

КАМЕННАЯ РОЗА

Устроившийся в изголовье лежанки эмпата ворон переступил с лапы на лапу и хрипло каркнул. Олден тут же шикнул на неугомонную птицу, но было поздно – Велд проснулся ... И тут же оказался в продолжении мучавшего его во время сна странного кошмара – глаза почти не открывались из-за слипающихся от сукровицы ресниц, а лицо горело так, словно с него содрали всю кожу и посыпали открывшиеся раны крупной солью! Чующий со стоном коснулся лица рукой и с нарастающим ужасом ощутил под пальцами плотные, полотняные бинты:

– Что со мною?.. – свой хриплый шёпот Чующий и сам едва разобрал – голос отказывался ему подчиняться, но его исходящих болью , потрескавшихся от жара губ уже коснулся холодный металл чаши.

–Пей... Вот так... – Велд послушно сделал пару глотков, но тут же закашлялся от заполнившей рот горечи, а Олден, дождавшись, пока тот успокоится, снова поднёс отвар к губам эмпата.– Выпей ещё...

Велд попытался протестующе мотнуть головой, и движение немедленно отозвалось острой болью в шее:

–Олден... Что со мной... Я же... Прошёл...

–Прошёл... – проворчал сотник и сразу же ещё более ворчливо добавил.– А теперь выпей отвар и спи – не заставляй нянчиться с тобою, как с трёхлетним ребёнком...

–Но... – Велд не успел закончить своего очередного протеста – чаша снова оказалось у его губ и ему ничего не оставалось, как покорно выпить её мерзкое, отдающее какой– то прелью содержимое. Ещё через пару минут он, так и не получив ответа на свой вопрос, снова погрузился в тревожный сон. Олден, взяв в руки худое запястье эмпата, с минуту отсчитывал удары его сердца, затем оправив служащую Велду одеялом овчину, сердито погрозил ворону пальцем и вышел из землянки. За пару дней зима окончательно вступила в свои права и сотник, зачерпнув из ближайшего намёта полную горсть обжигающе-холодного снега, умыл им лицо, сгоняя усталую сонливость.

Хотя эмпат после Росса был слаб и беспомощен, точно новорожденный котёнок, сотник, заручившись молчаливым согласием Мегрена, не стал откладывать задуманную им операцию на потом. .. Промёрзший до мозга костей, измученный Чующий выпил горячее варево в два глотка, не обратив внимания ни на странный привкус, ни на предупреждающее карканье ворона, и через пять минут уже спал беспробудным сном на лежанке. Мегрен, подкинув в очаг дров, подошёл к нему и, убрав с искалеченного лица Велда спутанные пряди, ещё раз внимательно посмотрел на глубокие рванные шрамы и задумчиво сказал : " Нелёгкие нам предстоят деньки!.."

Его предсказание сбылось в точности – хотя Мегрен и взвалил на себя дежурство подле эмпата в течении двух самых первых и тяжёлых суток, чуть ли не силком отправив измотанного проведённой операцией сотника на заслуженный отдых, сегодняшнее дежурство Олдена тоже выдалось нелёгким. Велда всё ещё лихорадило – он то что-то шептал во сне, то царапал ногтями туго стягивающие ему лицо бинты, а как только эмпат наконец-то успокаивался, Корви, исходя из каких-то собственных птичьих соображений , тут же его будил!..

Мысленно пообещав сам себе когда– нибудь выдрать из хвоста ворона все перья за подобные штучки, Олден вдохнул полной грудью ледяной воздух и ещё раз посмотрел на укутанные в снежный саван ели. Как бы то ни было, самый сложный период был ими пройден – лихорадка эмпата потихоньку сходила на нет и вскоре он уже должен был пойти на поправку. А для полного выздоровления Велду теперь и нужно-то было всего-ничего : покой и тепло, а этого добра в землянке Мегрена хватало с излишком!.. Исходя из этого, сотник решил остаться подле эмпата ещё на сутки, а уж потом, окончательно убедившись, что всё идёт так, как надо, с чистой совестью возвращаться в Крейстет – вслед за отправленной им впереди себя сотней. ..

При мыслях о своём запоздалом возвращении в лендовскую столицу и обязательно последующим за этим визитом к княгине, лицо Олдена не нахмурилось, а наоборот – посветлело и даже на миг немного смягчилось , а затем он задумчиво огладил перстень-печатку , постоянно носимую им на безымянном пальце. Печать изображала пышную чёрную розу , а с двух сторон цветка были вытравлены два рунных плетения. Перстень ему, уходящему в изгнание, подарила на прощание Пелми и одно плетение означало её имя, а в рунах второго самим Олденом было скрыто имя той, которую недруги и лендовские старейшины именовали Демоницей, Тёмной пророчицей и Владычицей с железным сердцем, но для горбуна она была и оставалась одинокой и хрупкой девочкой, которую он был готов защищать ценою собственной жизни...

Толпа шумит, точно море. Солнце играет на до блеска надраенных латах едущих по пятеро в ряд "Карающих" и "Доблестных", а в воздухе пахнет цветами – лепестки роз сыплются на воинов настоящим дождём ,копыта лошадей топчут букеты, плотно покрывающие мощённую булыжником, прямую , как стрела, улицу, ведущую от Семиглавых ворот к центральной площади Милеста, а девушки с охапками роз – сами увитые лентами и цветами, виснут у воинов на шеях... В Амэне победителей всегда встречают цветами и улыбками, а сегодня они – победители! Герои!.. Едущий крайним справа "Карающий" нагинается и ,подхватив за шкирку одного из лезущих прямо под брюха коней уличных сорванцов, сажает вихрастого кареглазого мальчишку себе в седло. Тот едва не лопается от счастья и гордости, толпа шумит ещё сильнее , а возглавляющий парад Олден , наконец– то поддаётся общему настроению и тоже улыбается...

Пускай ему не нравится временщик, которого амэнские копья и мечи возвели на триполемский престол по приказу Владыки , нижние ярусы подвалов Трок-Дорна по-прежнему охраняет очень нелюбящий чужаков Шоггр, а один из сыновей Рыжего Хеги ушёл прямо из под носа многоопытного "Крысы", но ведь вырвали они всё таки ядовитые зубы триполемским василискам!.. А сопляком-Демером и Шоггром пусть занимается получивший княжество Бури – так ему и надо, чтобы не обрастал жиром от безделья!!!

... Но к тому времени, когда отряды дошли до площади , лицо едущего на белом жеребце Олдена снова превратилось в угрюмую маску – едва разменяв свои двадцать пять, он уже достиг вершины воинской карьеры, возглавив в этой кампании Амэнское войско и теперь Илит мог снова начать разговор, который он уже заводил не единожды – а не пора ли сыну завязать со своей игрой в героя и занять полагающееся ему место в Совете?.. Ведь сколькими бы тысячами ратников он не командовал, он всё равно исполняет приказы советников князя, а , заняв Кресло Правой Руки, сын сам будет стоять у истоков амэнской политики! До этого дня Олден на все аргументы отца отвечал только одним – он ещё не достиг всего, как воин, а потому менять меч на уготованную ему с рождения жреческую мантию не собирается!.. Илит , услышав этот протест, уступал и соглашался, но теперь – после ещё одного триумфального возвращения, которое принесло присоединение южных провинций Триполема к Амэну( именно таковой была плата Бури за возведение его на княжеский престол) и должно было обессмертить победу Олдена в виде барельефа на одной из стен Храма Единого, возразить горбуну на требования отца было уже нечего. Вот только оставлять военную службу Олден не желал – ну , не хотелось ему расставаться с тем, что давно уже стало смыслом его жизни, а кроме того, оне терпеть не мог мышинную возню жрецов в совете и не желал принимать в ней участие...

На центральную площадь Милеста выходила не только высокая стена княжеского замка – на ней стояли ещё и храмы Мечника и Хозяина Грома, но в этот раз на крутых, из красного гранита ступенях святилища Мечника стояли не только Келтен со свитой, но и его дочь, и Илит, и даже Шенти ( правда, лицо у него было такое, точно он хлебнул уксусу), а перед ступенями храма в кресле из чёрного дерева, окружённый преданными ему до последнего вздоха телохранителями и в сопровождении смуглого темноглазого сына, сидел Владыка Амэна – когда то сильный воин и маг, он теперь в силу возраста и едва не отправившего его в могилу кровоизлияния в мозг, уже почти полностью утратил волю к жизни и какое-либо желание заниматься делами княжества, полностью переложив управление своей вотчиной на Совет Семи. Большую часть времени амэнский князь теперь проводил в постели , вслушиваясь в монотонное чтение слугой военных хроник, но весть о поражении Триполема и гибели ненавистного Хеги ненадолго возродила в нём прежнюю тягу к жизни...

Зашедшие на площадь войска быстро выстроились в ряды и , повинуясь взмаху Олденской руки , троекратно проревели приветствие своему Владыке, а затем горбун соскочил с коня и, подойдя к креслу князя, преклонил колени.

– Я рад , что ты снова вернулся с победой , глава Остенов, Олден из рода Имлов... – в воцарившейся тишине скрипучий голос князя был слышен даже толпящимся в боковых улочках милестцам. – Ты своей кровью и мечом принёс Амэну немало побед и теперь порадовал мою старость вестью о том, что к моим землям наконец-то присоединились утраченные во времена моего отца вотчины!.. Долг перед семьёй велит тебе наследовать своему отцу в Совете, но я не могу лишиться тебя, как военачальника, а потому принял решение – отныне ты будешь иметь собственный голос в Совете, не покидая при этом воинской службы... – голос старика-князя утонул в кашле и сын тут же подал ему чашу с укрепляющим питьём. Владыка сделал несколько торопливых глотков и затем продолжил.– А ещё Келтен рассказал мне , что , полностью посвятив себя походам и сражениям ради славы и процветания Амэна, ты до сего дня не имел времени для того, чтобы наконец то подвести к алтарю свою прекрасную невесту. Так вот, прими от меня двухмесячный отпуск и подарок к грядущей свадьбе!

Повинуясь едва заметному движению широких кустистых бровей Владыки, один из телохранителей выступил вперёд и протянул до сих пор стоящему на коленях Олдену небольшую инкрустированную шкатулку. Горбун, приняв дар Владыки, на миг склонил голову в знак уважения,и ,коснувшись губами протянутой ему руки с дряблой, покрытой тёмными пятнами кожей, произнёс традиционную в таких случаях благодарность:

– Моя жизнь принадлежат тебе и твоему роду, Владыка! – Князь одобрительно кивнул и чуть смежил морщинистые веки – сегодняшняя церемония его утомила – а горбун встал и направился к поджидающим его на лестнице родичам...

..Пир в доме Келтена грозил затянуться на всю ночь – задумывавшийся, как временный, союз Илита и Келтена оказался необычайно прочен и немного омрачала его лишь постоянно откладывающаяся свадьба Олдена и Испи. Горбун, к неудовольствию обоих отцов, постоянно переносил сроки начала своей семейной жизни – то на границе неспокойно, то крестьяне бунтуют, то ещё что-нибудь... А Испи ,за эти годы действительно превратившаяся в редкую красавицу, между прочим , уже подходила к тому возрасту, в котором оставаться в девушках было просто неприлично!

В итоге, отцы семейств решили положить конец затянувшейся неопределённости , порознь нашептав Владыке о том, как лучше вознаградить Олдена за его ратные труды... И вот теперь Илит и Келтен наслаждались ловко прокрученной интрижкой, а сидящей на противоположной стороне длинного стола Олден , едва пригубив наполненный тёмным, похожим на медвежью кровь, вином кубок, тут же отставил его от себя и чуть заметно кивнув сидящей рядом с ним Испи вышел из шумной, ярко освящённой залы в летнюю прохладу внутреннего сада. Девушка, помедлив немного и бросив строгий взгляд на захмелевших гостей, зазвенев украшениями, последовала за ним...

– Что с тобою, Олден ? – белая, до самого локтя украшенная тяжёлыми браслетами рука коснулась плеча неподвижно застывшего у одной из колон горбуна и он повернулся к подошедшей невесте.

– Я сейчас уйду , Испи – устал , да и настроение не для пира , но перед этим я должен передать тебе подарок Владыки

... Получив шкатулку, Испи немедленно открыла её и восхищённо щёлкнула языком – даже в свете луны ожерелье и серьги были неимоверно красивы, а уж ярко освещённые свечами или солнцем...

Девушка коснулась губами тонкого шрама на левой щеке горбуна, улыбнулась:

– Ты всегда умел дарить подарки, Олден... Такая прелесть...

– В отличии от меня... – горько усмехнулся тысячник, а затем , помедлив немного, добавил.– Я все эти годы переносил срок нашей свадьбы и ты, похоже, была рада такому моему решению, так почему же теперь...

Но Испи прервала его речь тем, что снова поцеловала его в щёку и улыбнулась:

– Ты мне как брат, Олден. И ты – герой, имя которого прославляют во всём Амэне. Другие девушки будут мне завидовать...

– Вряд ли...– Олден внимательно всмотрелся в лицо невесты.– Я урод, Испи. В наше знакомство ты мне так это и сказала и теперь ничего не изменилось, за исключением того, что мы больше не дети. Как брат я , может быть, и хорош, но в качестве мужа вряд ли устрою даже питающуюся объедками нищенку !

Испи потупила глаза и чуть склонила голову, из-за чего её головные подвески снова тихо зазвенели.

– Я не дурочка, Олден, и знаю, как выбирают женихов в таких семьях , как наши. Ты – герой, овеянный славой, и ты относишься ко мне с уважением – большего я не могу и требовать... А что до семейной жизни, то я не испытываю к тебе отвращения и,когда наши неугомонные родители потребуют от нас внуков, для меня не составит труда разделить с тобою ложе...

Олден ещё раз пристально взглянул на невесту – они и раньше вели довольно откровенные беседы, но сегодняшний разговор отличался от прочих, оставляя после себя странное послевкусие. Испи чего-то боялась и о чём-то умалчивала, но почему? Что произошло с ней в отцовском доме ?

– С тобой что-то случилось, Испи– я это чувствую. – Олден прижал к себе невесту, провёл рукою по сложно заплетённым косам девушки.– Если я тебе как брат, то и скажи мне всю правду – как брату, и я приму её ,какой бы она не была и защищу тебя, но если ты солжёшь...– рука Олдена внезапно отяжелела и он очень тихо добавил.– Единственное, чего я не приемлю, так это лжи...

Испи судорожно вздохнула, и , высвободившись из его объятий, неожиданно насупила бровки:

– Меня не выдают за тебя силком, Олден, а тебе не мешало бы начать воспринимать людей такими, как есть, а не искать в каждом их слове подвох.– За несколько мгновений настроение девушки полностью переменилось, и теперь перед Олденом стояла холодная аристократка.– А меня своим недоверием ты и вовсе оскорбляешь! Я должна была бы рассердиться на тебя, но не сделаю этого, так как понимаю, что ты не отошёл ещё от столь любимых тобою сражений!..

И Испи, сухо кивнув Олдену на прощание, выскользнула из сада лёгкой тенью...

А ещё через полчаса, Олден, кое как распрощавшись с нежелающим его отпускать Келтеном, спускаясь по крутым ступеням лестницы, услышал доносящиеся из комнаты невесты голоса и невольно затаился возле немного приоткрытой двери, вслушиваясь в разговор Испи и её подружек.

– Нет конечно, он – прославленный воин, богатый и знатный, Владыка ему благоволит, но как ты можешь целоваться с ним, когда рядом с тобой живёт Лиги! Вот он – действительно завидный жених: и красив , и нравом хорош – я бы хоть сейчас за него замуж! – Матти – самая бойкая и неуёмная из всех подруг Испи, крутилась перед зеркалом, примеряя на себя подаренное Олденом ожерелье, а устало откинувшаяся на спинку кресла Испи едва заметно улыбнулась.

– Мой троюродный брат всего лишь десятник "Доблестных", да к тому же беден . Если бы не мой отец, он до сих пор прозябал бы в дальней провинции и Милеста в глаза не видел!

(При упоминании о Лиги, стоящий за дверью Олден невольно скрипнул зубами. Этого непонятно что возомнившего о себе наглого, смеющего рассуждать о стратегии и тактике щенка, он терпеть не мог и едва сдерживался от того , чтобы не задать этому, состоящему в дворцовой страже сопляку хорошую трёпку. Сдерживало тысячника лишь уважение к дому Келтена, в котором Лиги и обитал. )

Матти возмущённо фыркнула:

– Ну, не вечно же он будет десятником! .. Испи, голубка, скажи– какие девушки нравятся твоему брату?

Испи на эту тираду чуть прикрыла глаза и попросив Элти: "Расплети мне пожалуйста косы – голова разболелась..." едва заметно нахмурилась:

– Я тебе не сводница, Матти, ну, а что до Олдена, то из-за своей воинской службы он не будет мне сильно докучать – так что видеть его , слава богам, мне доведётся нечасто.

Задетая за живое отказом ,Матти отвернулась от зеркала и хихикнула:

– Я слышала, что твой жених снискал себе славу не только в боях, но и в притонах, так что берегись, как бы Олден не потребовал от тебя в постели того же, что он получает от портовых шлюх!

Испи приподнялась и в её глазах сверкнул гнев:

– Этот урод не осмелится... А ты следи за языком!...

Дальнейшую перебранку Олден слушать не стал -ему хватило и того, что доведённая подколками подружки Испи наконец сказала то, что думает о нём на самом деле, а кроме того он уловил в голосе невесты хорошо скрытую ревность , когда она упоминала о Лиги! Олден сжал дрожащий кулак – делать из себя посмешище он не позволит... И если его подозрения подтвердятся, то Испи придётся горько пожалеть о том, что она не сказала ему правду , когда у неё была такая возможность!.. Но мысли о возможной мести горбун оставил, как только переступил порог Келтеновского дома, потому что остаток вечера он собирался провести там, где его всегда ждали...

"Карающие" сильно бы удивились, если б увидели своего , не знающего жалости и всегда язвительного, точно целое кубло гадюк, тысячника осторожно ступающего за Гойнтом по белённому коридору . Жестокое лицо Олдена смягчилось, а из его голоса совершенно исчезли холодные и властные нотки, когда он тихо расспрашивал Гойнта о самочувствии Пелми. Бывший конюший, теперь (с руки Олдена) ставший управляющим в небольшом загородном доме, отвечал на вопросы тысячника тихим и торопливым шёпотом, а подведя Олдена к ведущим на террасу дверям, тут же незаметно исчез в глубине коридора. Горбун неслышно ступил на террасу, но сестра каким то образом сразу уловила его присутствие и ,повернувшись в кресле ,с радостным ойком протянула к нему руки. Миг, и Олден был уже около Пелми – встав на колени, он спрятал лицо в одеяле, укрывающем её неподвижные ноги, а Пелми нагнулась вперёд и обхватив его шею своими тонкими руками , зарылась лицом в волосы брата, тихо прошептав: " Наконец ты вернулся! Я так рада..."

Вместо ответа Олден лишь судорожно вздохнул – сводная сестра была единственным, искренне и беззаветно любящим его существом, и горбун , пытаясь облегчить выпавшую на её долю участь , уже не раз проклял свою давнишнюю сделку с демонами! Терзающие его предчувствия неминуемой беды исполнились тогда , когда Пелми перешагнула своё восьмилетие – вернувшись из похода, он застал дома целый сонм лекарей и хмурого, словно зимняя ночь Илита . Обрушившееся в тот год на Амэн поветрие надолго осталось в памяти Милестцев, унеся немало детских жизней. Хворь прошлась в равной степени как по кварталам бедняков, так и по благородным семьям, а немногие, пережившие чудовищную горячку дети навсегда остались неспособными к передвижению калеками. Прикованная к креслу Пелми, даже с приданным, не имела никаких шансов на замужество , а из немногих , доступных ей, развлечений у неё остались лишь книги да поющие в клетке щеглы... Но хуже всего было то, что Лиата восприняла болезнь Пелми как личное оскорбление, окончательно возненавидев собственную, обманувшую её надежды дочь и Олден убедил отца, что будет лучше, если девочка будет жить как можно дальше от полупомешанной матери. Он сам нашёл небольшое загородное имение, проследил , чтобы оно было обустроено так, чтобы Пелми были доступны даже самые дальние его уголки и взял с Гойнта слово, что он будет оберегать сестру, как зеницу собственного ока. Это, впрочем было уже излишним – по собачьи преданный детям Илита Гойнт готов был умереть как за Олдена, так и за Пелми...

Расчёт горбуна оказался верным – оказавшись вдали от попрёков матери и отчуждённости отца, Пелми не только оправилась от болезни настолько, насколько это было возможно, но и , переступив тринадцатилетние, начала постепенно расцветать. Только её красота несла в себе хрупкую чистоту весеннего, только– только выбившегося из под снега цветка, а в её кроткие глаза лесной лани нельзя было смотреть без боли...