Текст книги "Ирийские хроники. Заговорённый (СИ)"

Автор книги: Варвара Шихарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 29 страниц)

Аннотация:

Мир Ирия спустя сто лет после событий, описанных в «Чертополохе». Очередная свара Владык привела к затянувшейся на десятилетия войне, которая прошлась по всем княжествам. Лендовский отставник Велд по прихоти Владыки Триполема Демера( противника, а потом и союзника Ленда) становится наставником его приемного сына Виго. Это далеко не первый поворот в судьбе Велда – лаконца по рождению, эмпата, углекопа и ..."Белого Ястреба"... (Черновик.)

ИРИЙСКИЕ ХРОНИКИ

ЧАСТЬ ВТОРАЯ: ЗАГОВОРЁННЫЙ.

Cорванный цвет рассыпается пеплом

И кружится пыль неизвестных дорог:

Зверь во мне ожил, сплетясь с человеком,

Но стать равнодушным я так и не смог!

Марево снов за спиной оставляя,

Крошево дней я давил сапогом,

И призраков чёрных послушная стая

Считала меня своим вожаком!

Себе не искал я ни власти, ни славы,

В побеге от смерти не видел нужды -

И вскоре кровавые наши забавы

Стали насмешкой над властью судьбы!

Мы славно средь войн и огня пировали,

Но время пришло – я ушёл в никуда -

Мгновения жадно мой след зализали

И знаньем манили загадок врата.

Но раны былого по-прежнему ныли:

Покоя желанного я не обрёл.

Развалины мира ещё не остыли,

Когда я в закатные дали ушёл...

И там – над холодной и тёмной водою,

Назло всей науке и опыту лет,

Ловлю я облитой перчаткой рукою

Мною когда то утраченный свет...

Только теперь я начал понимать, насколько устал. А, если вернее – вымотался до последнего предела, да к тому же меня снова стали изводить бессонница и приходящая вместе с нею волчья, белозубая тоска. Но кручина может подобраться ко мне лишь ночью, а днём я ей просто не оставляю лазеек: занятия с княжичем и чтение всех тех книг, к которым раньше у меня просто не было доступа, отнимают на диво много времени. Ну, а вечера я коротаю вместе с Раксом и Изенгаей, разыгрывая очередную партию в карты. Мои Трок-Дорнские приятели неизменно полны детского азарта, да ещё, к тому же, мухлюют нагло и беззастенчиво, и я люблю, сбросив карты, просто наблюдать за тем как они водят друг – друга за нос.

Изенгая, недовольно взглянув на выпавший ей для игры подбор, всегда ворчит, что если кто-то будет и дальше так сдавать карты, его наглая рожа вскоре непременно покроется чирьями, а Ракс на эту угрозу широко и добродушно улыбается:

– Девушки нынче переборчивы, так что это действительно страшное наказание! Вот только что же тогда будет с тем, кто прячет под шалью сразу полколоды?!

Знахарка на это замечание лишь делает по девичьи наивное и недоуменное лицо, а затем ещё плотнее кутается в свой пуховый платок: игра продолжается, и я потихоньку цежу притащенный начальником стражи вигард – нет, не то дешёвое пойло, которое глушат в казармах, а настоящий – тридцатилетней выдержки – и тихо улыбаюсь.

...Усталость, конечно же, пройдёт – правда, далеко не сразу: после Рюнвальда я жил уже на износ, да и незалеченная толком нога предъявила свои накопившиеся счёты, но времени у меня теперь навалом. Можно вдосталь погреться у чужого огня и даже позволить себе немного размякнуть – главное не забываться при этом слишком сильно: Демер уже пару раз пытался порыться в моих воспоминаниях , но столкнувшись с глухой защитой, отступился. На время, конечно. Смотрящего же на мир по-стариковски выцветшими глазами, княжича я ограничиваю осторожно и незаметно ,ведь Виго пока даже не осознаёт ни своих способностей, ни того, какие силы он мимовольно притягивает к себе...Со временем мальчишке доведётся сделать немало горьких открытий, так что пусть пока самым страшным сном Виго будет математика. Тем более, что и Рюнвальд, и встречу с Ирни он уже пережил !

... Странный всё таки получился выверт – о конце своего недруга я узнал от Владыки Триполема : Демер не стеснялся в выражениях, кода упоминал об Ирни и его попытке в очередной раз поправить свои дела за счёт чужой жизни. Но в этом для меня не было ничего удивительного – глава второй сотни Молниеносных никогда и ничем не брезговал – даже Олден не позволял себе такого, на что шёл этот до отвращения улыбчивый сотник! Я могу так говорить с полным на то основанием – наша вражда с Ирни окончилась лишь под Рюнвальдом, но к тому времени на моём счету уже было несколько поединков с "молниеносными" ,подстроенные сотником, и даже разжалование в рядовые за схватку, окончившуюся смертью Лигора– старшего брата Ариена и первого ординарца "Паточного" – так за глаза называли Ирни сами "Молниеносные".

Правда в простых ратниках я проходил тогда недолго – Нахимене мой проступок каким то образом пришёлся на руку, и потому сотничество мне вернули при первой же возможности: к большому неудовольствию Ирни ... Ну, а за прочие поединки я был наказан в полном соответствии с уставом: меня, как и других строптивцев, просто пропускали сквозь строй. Если бы наказание исполняла сама пострадавшая сторона, я был бы запорот "Молниеносными" до смерти, не пройдя и половины ряда, но кару я ,согласно правилам, всегда принимал от своих, а они били меня хоть и крепко, но с пониманием, и как только рубцы на моей спине немного подживали, я и думать о них забывал!.. Да и свои самые болезненные удары я получил вовсе не от боевых товарищей...

ПЕРВЫЕ УРОКИ

За окном стояла хрустальная зимняя тишина, мазь покалывала виски ледяными иглами, снимая охвативший голову жар, но спать сотнику уже не хотелось, и он задумчиво поднёс к лицу левую руку, всматриваясь в едва заметный рубец на запястье. Мать Кания тогда немного переусердствовала в своих наставлениях, и хотя это было далеко не первое её наказание, и, конечно же, совсем не последнее, именно оно врезалось ему в память больше всего...

– Сколько раз тебе ещё повторять: перо берут правой рукою! Слышишь, тупица, правой! Делать что-либо левой, означает потворствовать нежити!– Жрица Кания – бывшая самой грозной наставницей в храмовой школе для простых, скалою нависла над хрупким мальчиком, и, казалось, могла пришибить его одной тенью своего могучего – подошедшего бы больше тяжёлому коннику тела. Даже самые отъявленные, уличные сорванцы боялись её, как огня – хотя наставница и не была злобной фурией, вызывать даже малейшее её недовольство было опасно. Это уже давно усвоили все двадцать мальчишек, которых жрицы Малики бесплатно обучали чтению и письму. Это уже хорошо знали девочки из соседнего класса, и только Веилен, сын горного мастера Лекки, был то ли слишком упрям, то ли непроходимо туп, а потому на его левой руке не успевали зажить следы от розги...

– Ну, на этот раз ты запомнил, Веилен?– грозно насупилась Кания,– Или повторить ещё раз?!

– Да, понял,– мальчишка ещё ниже опустил голову, чувствуя на себе, не только сердитый взор жрицы, но и бесконечно насмешливые взгляды ухмыляющихся одноклассников.

– Хорошо. – Теперь Кания повернулась ко всему классу и улыбки мгновенно исчезли с веснущатых и загорелых лиц– А теперь продолжим. Пишите, в день четвёртый от праздника Свечей пришёл срок...

Уже через несколько минут Веилен понял, что не успеет написать всё вовремя : класс уже корпел над затейливыми оборотами четвёртого предложения, а он всё ещё бился над вторым. Мальчишка осторожно поднял голову и огляделся – все старательно скрипят перьями, а Кания продолжая диктовать урок, отвернулась к окну. Самое время! Веилен вновь переложил перо в левую руку и письмо немедленно пошло на лад – он даже успел догнать других, когда Гурд, сын мелкого разносчика с соседней улицы, тонко запищал:

– Мать Кания, а Веилен опять пишет левой!!!

–Что?!– наставница резко отвернулась от окна и её пылающие праведным гневом глаза устремились на застывшего над злосчастным диктантом Веилена, от которого соседи по лавке немедля отодвинулись, как от чумного.– Опять!!!

Жрица стремительно шагнула к нему, а затем упавшую в классе тишину разрезал тонкий свист, и на худую до прозрачности детскую кисть обрушился удар такой силы, что она оказалось рассечённой до самой кости! Веилен едва не подавился уже готовым сорваться с губ, мучительным криком, но наказание ещё не было окончено – Кания выдернула его из-за стола и пинком отправила в угол:

– На колени, тварь! Подними руки!– так стоять до конца уроков! Злолюбец!!

... А ещё Веилен был выродком, негодяем и паршивой овцою, которая наверняка плохо окончит, если с самого детства проявляет столь порочные наклонности! Жрицы Малики ему это очень доходчиво объяснили:

– Ты просто испорчен на корню, а потому не хочешь поступать так, как надлежит!– Вновь и вновь бушевала Кания...

– Ну и что из того, что ты пишешь левой? Главное, что без ошибок...– утешала его после занятий мама. А затем она бережно втирала в иссечённую кисть травяное снадобье и вздыхала. – Люди просто не могут быть похожими друг на друга: ведь даже на одном кусте не сыщешь двух одинаковых роз!

Истла хорошо знала, о чём говорила: хотя их дом в Лудее был мал, цветник вокруг него был огромен. К тому же, благодаря неустанным заботам матери, сад благоухал и переливался красками с ранней весны и до поздней осени. Нежное белое и пурпурное, жёлтое, как солнце и ярко-лазоревое, алое, зелёное – даже на витражах Крейстета или Трок-Дорна не найти таких чистых красок, которые, несмотря на свою пестроту, никогда не противоречат друг другу и не режут глаза! И, конечно, в цитаделях Ирийских владык не курчавятся заросли смородины, и не шелестит так ласково ветер...

В этом огромном, благоухающем цветнике Веилен и, старшая его на год, Дейра сделали свои самые первые шаги: в нём они играли и потихоньку взрослели, а в особо душные летние ночи ещё и спали на выволоченных из дому одеялах. Здесь же, под низкое гудение шмелей, Веилен обычно выполнял заданные уроки, и, постепенно, грозная наставница становилась едва различимой тенью, школьные горести забывались, а мир вокруг был добрым, огромным и безмятежным!

...Велд сжал левую руку в кулак и шрам сразу стал виден отчётливее – его тонкая нить была для сотника последней и неистребимой памяткой о том, откуда он родом, и от какого порога начались его бесконечные скитаниия. "Ястреб" опустил руку и косо взглянул на всё ещё потрескивающее в камине поленья – дом в Лудее так и остался для него по-настоящему первым и исконно родным, частенько всплывая сновидением уже в Присте, на окраину которой их семья перебралась вскоре через два года после рождения близняшек!

Вот только нету уже давно ни этого дома, ни цветника, ни даже храмовой школы: она сгорела дотла во время пожара, перекинувшегося от крепостных стен Лудея на Священный участок, когда Нахимена – всего за пару часов, захватила город. Гарнизон Лудея, потеряв в один момент и стены, и казармы, не выказывал сильного сопротивления и отряды лендовцев быстро подминали под себя квартал за кварталом!

Оторвавшись от отряда, он – тогда ещё десятник – пустил коня рысью по узкой, памятной с детства улочке, но, заехав за поворот, замер перед одинокой, с дверным проёмом посередине, стеною, которую окружали заросли высокого бурьяна. Ставни соседнего домика осторожно приоткрылись, и почти в тот же миг стали захлопываться, но Велд уже вцепился в них руками:

– Погодь! Не обижу!

Несвоевременно высунувшийся поглядеть , что да как , дедок, пожевал беззубым ртом и недоверчиво посмотрел на покрытого копотью десятника, и решив, что без положенных в таких случаях поборов не обойдётся, сердито проворчал:

– Был бы я помоложе, лендовец, ты бы уже получил пинок под зад!

Но, вопреки ожиданиям деда, на "Ястреба" столь неласковое приветствие не произвело должного впечатления:

– Лучше скажи мне ,старик, что сталось с тем домом? – и рука настырного лендовца взметнулась в сторону пустыря. – Он давно так стоит?

Дедок задумчиво почесал нос:

– Ну, положим, прилично . Вот как семья Лекки съехала, так и не занял его никто, а потому , через пару лет , этот домишко стали потихоньку на доски да кирпичи растаскивать, да ещё и местные сорванцы повадились в нём в разбойников играть. Сначала галдели, да по зарослям вокруг, точно козлы, скакали, а потом за костром не уследили и сожгли дом до основания! А тебе это зачем?

Низко прогудев, тяжёлый болт вонзился в ставню рядом с головою "Ястреба": дедок , с неожиданной для его возраста прытью, ретировался куда-то в глубину комнаты, а десятник посмотрел в сторону пустыря– заросли пыльного бурьяна чуть покачивался в том месте, где в них только что нырнул стрелявший. Ещё через миг посланный вперёд Верный, глухо стуча копытами , грудью проломился сквозь густые колючки, и Велд настиг "Сокола" как раз возле рассыпающихся трухою досок порога. Лаконец отбросив арбалет в сторону, схватился за меч... Парень был ещё совсем молодым, зелёным новобранцем, потому что только такие – не успевшие ещё узнать цену крови и стали , юнцы могут так отчаянно и неуклюже атаковать уже закалённого в боях , опытного противника, да ещё и вопить при этом во всю глотку : "Смерть Ленду!"

Десятник, конечно ,не стал тратить время на ответный клич. Легко отбив неумелый выпад, он тут же привычно атаковал лаконца в ответ. Все движения "Ястреба" уже давно были заучены и доведены до отточенной смертоносности: короткий взмах меча – и "Сокол" недоумённо уставился на свои, оставшиеся без оружия , руки, а потом поднял взгляд вверх– только лишь для того, чтобы увидеть стремительно приближающуюся к нему смерть!

Велд спрыгнул с седла и вновь взглянул на растянувшегося среди трухи и битого кирпича "Сокола", отметив при этом, что, покрытое лишь лёгким пушком лицо лаконца после смерти стало совсем детским, а его брови так и остались удивлённо вскинутыми , затем снял с руки перчатку и коснувшись пальцами остатков стены ,замер, закрыв глаза. Его оцепенение продолжалось не больше минуты, после чего "Ястреб" вновь оседлал коня и , заставив его в два скачка миновать пустырь, выехал на другую улочку – ему надо было догонять своих!

...Вечером того же дня Олден, оторвавшись от своих экстрактов и основ, взглянул на Велда и недовольно поморщился:

– Что это ты сегодня кислый, точно недозревшее яблоко?!

–Устал.– десятник, не поднимая глаз, продолжал сортировать конфискованные им из аптекарской лавки травы и настойки– хозяин этих богатств пустился наутёк , как только заметил в переулке чёрно-серого всадника, и даже двери за собою не закрыл!

– Молод ты ещё для того, чтобы уставать! Тут другое – Олден сдвинул брови и обжёг своего ординарца пронзительным взглядом, но, натолкнувшись на сразу же выставленную ментальную защиту, проворчал,– Ну, давай, колись – что случилось?

Велд по прежнему не поднимал глаз:

–Сам не знаю, что на меня нашло... Я родился в Лудее, глава– здесь был мой первый дом...

Олден чуть подался вперёд и горб на его спине стал ещё заметнее:

–Не забывайся, Велд– ты родился в ночь Перевёрнутого Серпа в капище Седобородого! Но старые счета Веилена действительны и до сих пор подлежат оплате– тут и говорить не о чем!

– Здесь у меня не было никаких счетов, глава. – тихо возразил горбуну десятник, и задумчиво взглянув на чётко видимые в свете луны сторожевые башни Лудея, едва слышно добавил.– только воспоминания , не более...

Но Олден не отступал:

– Так почему же встреча с прошлым тебя так растревожила? Кого-нибудь узнал?

– Нет, никого. Дома тоже нет– одна стена на пустыре , а возле неё теперь мёртвый "Сокол" лежит.– Велд снова принялся перебирать травы, а Олден встал со своего места и несколько раз прошёлся рядом со склонившимся над своею работой ординарцем:

– А с этого места, Велд , поподробнее! Что за "Сокол"?

– Обычный ополченец. Когда я выспрашивал старика по соседству, о том, что с домом случилось, "Сокол" в меня с этого пустыря и выстрелил, но промазал– пальца на три, не меньше .А потом ещё и в атаку бросился, хотя даже самого простого блока поставить не умел!– "Ястреб" задумчиво посмотрел на свои ладони. – Я мог просто обезоружить его и оставить в живых, но вместо этого – убил. Даже не подумав...

Олден, заложив руки за спину, застыл у мерцающего костра, и даже его горб , казалось , излучал возмущение:

–Плохо, Велд. Очень плохо! Но не то, что ты отправил "Сокола" к праотцам, а то, что потерял бдительность и позволил какому то мальчишке упражняться на тебе в стрельбе ! Ну а то , что ты теперь сожалеешь о его смерти, и вовсе не в какие ворота не лезет, ведь этот щенок, если бы всё таки попал, на твой труп малую нужду справил, да ещё и хвастался бы перед своими приятелями, как ловко "Ястреба" уложил!

Велд молчал, ещё ниже опустив голову, но горбун , повернувшись к нему продолжил:

– Вот с аптекой ты поступил правильно: распотрошил в чистую без всяких сомнений, хотя знал, что наша княгиня, не желая вызывать недовольство горожан, уже завтра запретит нам без спросу даже булавку взять!

– Сырья для снадобий постоянно не хватает, да и раненых меньше не становится, – Велд, наконец, поднял голову и холодного посмотрел на главу "Белых".– А необходимые ингредиенты нам здесь вряд ли продадут!

Олден зло усмехнулся:

– Верно, парень, не продадут, потому что и так уже тихо ненавидят , как врагов и захватчиков...– внезапно сотник прищурился и ,без всякого перехода, свирепо зарычал на своего ординарца.– А теперь ответь мне, десятник, куда девается твоя способность мыслить, когда на горизонте начинают маячить тени прошлого?! Ты теряешь контроль, размякаешь, ведёшь себя точно слепой щенок, а это – верная смерть! Слышишь, верная!

Велд поднялся и вытянувшись по уставу, посмотрел прямо в лицо разъярённому сотнику:

– Этого больше не повторится, глава!

–Надеюсь!– Олден, немного успокоившись, пристально взглянул в глаза ординарцу.– Я тебе уже не раз говорил и ещё раз повторю – лелей лишь те воспоминания , которые делают тебя сильнее и злей: не давай себе поблажек , а терпеливо оттачивай клыки , если хочешь выжить и отомстить!

Лицо Велда окаменело:

– Отомстить владыке Астара невозможно! Ну, разве что вспорю животы ещё паре-тройке "Вепрей" и "Сияющих", вот и всё...

Но Олден тихо сказал ему:

– Кто знает, Велд...– а затем посмотрел куда-то в темноту и вновь шепнул,– Кто знает...

...Огонь в камине погас и теперь вокруг царила мгла – непроницаемая, как в штольнях, но при этом тихая – она не наливалась стучащим в висках напряжением, ни сулила приближающуюся угрозу, а несла в себе лишь покой и тишину. Больше не надо вслушиваться в любой , едва различимый шорох, и короткий ночной отдых не разлетится вдруг на тысячи осколков из-за стремительной атаки затаившегося где-то неподалёку неприятеля. Сожжённый неизбывной горечью круг был пройден Велдом до конца, и на новый виток жизни пришёл уже совсем не тот мальчишка, который когда– то так не хотел переезжать в Астар, и даже клялся отцу, что сбежит обратно в Лудей при первой ,представившейся ему возможности! Но Лекки тогда его быстро успокоил: " Мы с тобою в доме единственные мужчины: кормильцы и защитники , так что веди себя как должно! К тому же не на край света едем: в Астаре почти так же, как и в Лаконе– только работу найти легче"...

И, действительно, жизнь семьи в Присте не слишком отличалась от прежней – разве что дом был побольше, а вместо цветника приходилось довольствоваться крошечным задним двориком, на котором постоянно сушилось бельё. Веилен , поначалу, даже снова угодил в храмовую школу– только держали её не жрицы Малики, а начавшие прочно оседать в Астаре поклонники Единого...

Наставник храмовой школы Крештен недовольно посмотрел на новых посетителей: с одной стороны, в его классах мест было более, чем достаточно, но с другой... Амэнец очень не любил , когда его отвлекали от составления счетов, да и брать кого попало на обучение он не собирался, а пришедшие как раз попадали под последнюю категорию. Дело было вовсе не в тёмно– бурых, обычных для связанного с горным делом люда, куртках: в школе Крештена хватало детей мелких лавочников и мастеровых, из которых он всё же надеялся вырастить в последствии верных и преданных слуг Единого... Недовольство жреца вызвала скромная, чёрно-красная вышивка на тельниках пришедших – она лучше всякого говора или черт лица свидетельствовала о том, что стоящие перед ним люди родом из Лакона, а у Крештена было множество причин недолюбливать обитателей этого княжества. Вот только пришедший к нему на поклон горных дел мастер об этом не догадывался и вновь заговорил, нарушая повисшее в комнате молчание.

– Читать и писать мой сын уже умеет– с семи лет обучался в школе при храме Малики...

При упоминаниии Малики Крештен поморщился:

– Так почему же тогда здесь, в Присте, ты не отдал его в такую же школу?.. Твоему сыну даже не пришлось бы привыкать к новым порядкам – жрицы Малики везде обучают одинаково...

– Так переполнена эта школа...– на простом, открытом лице лаконца отразилось смущение, и Крештен нутром почувствовал: врёт! Жрицы Малики были готовы на всё, чтобы в школе при храме ненависного им Единого было как можно меньше детей, и теснота в классах не могла стать для них в этом деле помехой... Тут явно что-то другое!..

– Ну, что ж... Раз так, давай проверим, чему научился твой сын.– Несмотря на осенившую его догадку, Крештен не только сохранил спокойствие, но даже улыбнулся неподвижно стоящему около отца тонкому, русоголовому мальчику.– Вот перо и бумага. Садись, не бойся – я не стану диктовать ничего сложного...

На это показное дружелюбие мальчишка ответил лишь пристальным взглядом серых, не по детски внимательных глаз, а отец ободряюще потрепал сына по плечу.

– У тебя всё получится, Вел.

Мальчишка так и не произнеся в ответ ни одного слова, подошёл к столу, и взявшись за перо, выжидательно взглянул на жреца, а тот, кивнув головой, начал диктовку... Глядя на то, как малолетний лаконец старательно выписывает слова предложений, Крештен сразу же почувствовал какую то неправильность происходящего, но лишь к середине диктанта смог сообразить , в чём заключается причина этого ощущения – мальчишка бегло и уверенно выводил буквы... Левой рукой!.. Ну что ж, тепер ясно, почему жрицы Малики дали лаконцам от ворот поворот! Жрец оборвал себя на полуслове и протянул руку к исписанному листу.

–Довольно...

Почерк у мальчишки был чёткий и даже красивый, а помарок и ошибок он сделал не в пример менше, чем его, уже обучающиеся в школе Единого сверстники. Крештен оторвал взгляд от листа.

– Ты ведь солгал мне, Лекки... Жрицам Малики пришлось не по сердцу то, что твой сын пишет левой!..

На этот раз на лице просителя отразилось не смущение, а настоящее облегчение: было видно, что к лукавству он не привик – ложь ему претила, и теперь Лекки был рад выложить всё, как есть.

– Это так. В Лудее Велу за это часто от школьных наставниц перепадало, а здесь меня и вовсе слушать не стали – жрицы как услышали, что мой Веилен леворукий, так и указали нам на дверь. Вот потому я и солгал теперь – важно ведь ни какой рукой, а как Вел пишет. Ошибок он делает мало – я сам тетради проверял, да и зачатки математики знает ...

Крештен молчал – леворукость, нарушающая установленные Единым для людей правила, ему конечно же, не нравилась, но и не вызывала такого гнева, как у последовательниц Малики – это был порок, который подлежал исправлению, да только стоило ли возиться с малолетним лаконцем?!. Всё равно ничего путного из него не выйдет...

Лекки же,истолковав молчание жреца по-своему, снова заговорил – теперь он делал упор на послушаннии сына и на том, как быстро он всё схватывает...И вот тут до сих пор упрямо хранящий молчание мальчишка сделал то, что определило решение Крештена: подойдя к Лекки, он тронул его за руку и тихо сказал:

– Не надо, отец. Пойдём...– Лекки мгновено осёкся, а Крештен сжал в пальцах перо так, что оно хруснуло: вот он – главный порок!.. Это у лаконцев в крови – как пятдесят лет нзад их южные вотчины отпали от Амэна, так и началось: неблагодарные тут же забыли о том, кому были обязаны порядком и защитой. И ладно бы одна только чернь – у неё всегда бунты на уме, но и мелкие владетели пошли туда же: "Мы де вольные, власти Амэна над нами нет!." И их северные соплеменники не лучше – то же самоуправство и отсуствие почтения, но вот этого маленького лаконца он научит правильному поведению!.

– Довольно, Лекки. Твой сын принят в школу и скоро я сам смогу удостовериться в его прилежности. – Крештен приосанился в своём кресле, строго взглянул на мастера.– Должен заметить, что в отличии от последовательниц Малики мы обучаем не только чтению и письму: своим ученикам мы преподаём историю, зачатки географи, математику и царящие в княжестве законы. Из-за этого с занятий твой сын будет освобождаться лишь через два часа после полудня, но давать мальчику с собой еду не стоит – мы сами заботимся о том, чтобы ученики в нашей школе были сыты...– ( Эта бесплатная кормёжка была личным изобретением Крештена и помогала ему в борьбе за учеников с жрицами Малики, но в этот раз она не оказала на посетителей особого впечатления. Впрочем, Крештен на это и не расчитывал: переведя дыхание, он продолжил) – Тетради и письменне принадлежности учеников тоже наша забота.. Если у тебя есть ещё дети, Лекки, то учти – в своей школе я обучаю только мальчиков.– И тут же наставительно обратися к замершему подле отца Велу.– Запомни, отрок, что для ученика главные качества есть прилежание и послушание, а исходящее от учителя наказание есть одновременно и урок, так что принимать его ты должен без ропота...

Последовавший за этим нравоучением взгляд мальчишки яснее всяких слов свидетельствовал о том, что ничего другого он от жреца и не ожидал...

Дисциплина в школе Единого была драконовской – учеников били даже за непонравившийся воспитателям взгляд, но с леворукостью Веилена наставник Крештен справился отнюдь не с помощью розги – ему было ясно, что служительницы Малики и так переломали на Веле немало хворосин и если от этого толку никакого, то не стоит повторять их ошибки. После некоторых размышлений Крештен придумал следующее: перед началом письменних занятий несчастная левая рука просто привязывалась к телу и мальчишке волей или неволей, приходилось пускать в дело правую... Через несколько месяцев так нелюбимая жрецами всех мастей особенность уже никому не бросалась в глаза – Веилен, вроде бы, стал праворуким, и Крештен мог себя поздравить с победой и тем, что утёр нос глупым гусыням Малики...

Триумф наставника не портило даже то, что в результате почерк Вела оказался безнадёжно испорчен – правой рукой он писал теперь точно курица – лапой... Но чёрной кости каллиграфический почерк и не нужен... Во всём же остальном Вел мало чем отличался от своих девятилетних сверстников: он не был заводилой, но и не плёлся в хвосте, а его озорство никому не доставляло хлопот, разве что на растущие посреди школьного двора деревья Веилен взбирался быстрее и ловчей остальных– высоты он не боялся совершенно(на взгляд Крештена – полностью ненужный навык, особенно если учесть, что в будущем мальчишка полжизни проведёт в штольнях)... На переменах игра в квача и лазанье меж ветвей были любимыми занятиями засидевшихся на уроках мальчишек – даже дети благородных и почтенных родителей носились по двору, точно угорелые, ничем не отличаясь от своих менее родовитых ровесников... К сожалению, среди этих немногих избранных не было астарцев: местная знать всё ещё относилась к школе с недоверием, но Крештен надеялся, что со временем это измениться, а пока он внимательно следил за тем, чтобы дети амэнских купцов и послов не смешивались с отпрысками астарских мастеровых : в классе и столовой для уроженцев Астара были выделены отдельные столы , да и сами воспитатели частенько напоминали ребятам о разнице в происхождении. Итогом таких мер стало то, что между мальчиками словно бы пролегала невидимая черта и даже в одном дворе они всегда играли порознь. .. Так было и в тот день, когда в Присту из Милеста приехал долженствующий проверить все дела и счета Крештена жрец...

Креспи перестал наблюдать за бегающими по двору мальчишками и вернувшись к столу, устало опустился в кресло, а Крештен наполнив чашу слегка подогретым, смешанным с травами вином, поставил её перед проделавшим нелёгкий путь жрецом. Дело тут было не в угодливости, которой можно было бы ожидать от того, чьи бумаги и слова будут тщательно проверяться ( Крештену, в отличии от других, скрывать было нечего – он обладал редкой щепетильностью, и даже имея такую возможность, никогда не присваивал себе храмовые деньги), а в доверии, которые младшие жрецы питали друг к другу. Они вместе проходили послушничество, вместе начали свою службу Единому в Коргском храме, обладали сходными взглядами и мнениями... Потом имеющий запретные для других поклонников Единого способности и знания Креспи был вызван в Милест, и Крештен просто поражался тому, как мало людей видит истинную суть приятеля – проницательного, бесконечно терпеливого и готового ради процветания Амэна буквально на всё!.. Хотя могло быть и так, что в слепоте окружающих был повинен сам маленький и тщедушный Креспи, успешно прячущий свой ум и волю под маской скучного и незаметного книжника – буквоеда...

– С первого взгляда видно, сколько сил и стараний ты вложил здесь в служение Единому.– Креспи отпил немного вина и едва заметно улыбнулся.– Поверь, твои труды не останутся незамеченными...

– На самом деле мне нечем хвалиться.– теперь Крештен плеснул вина и себе. Лето было сырым и холодным, так что подогретое вино было, скорее, необходимостью и не нарушало привычной аскезы. – Мои классы по-прежнему наполовину пусты, а у тех астарских зверёнышей, которых мне удалось заполучить, косматые, глухие к воле Единого сердца!

– Но при твоём предшественике у Храма был лишь фундамент, а на всю школу было лишь десять учеников, да и те сплошь – амэнцы! Я помню...– Креспи собирался сказать ещё что-то, но просто таки душераздирающие кошачьи вопли заставили его встать и быстро подойти к окну. Крештен последовал за приятелем и, выглянув в окно, охнул...

Комнату в которой беседовали жрецы отделяли от двора не больше пятнадцати ступеней, но Креспи и Крештен всё равно опоздали – Вел уже успел взобраться достаточно высоко... Как и когда крошечный трёхцветный котёнок оказался на злополучном дереве конечно же навсегда осталось тайной – забрался ли он туда с ночи, спасаясь от сторожевых собак, или кто нибудь из мальчишек ранним утром загнал его туда... Как бы то ни было, до того прячущийся в листве котёнок теперь выбрался на самую верхушку дерева, и истошно орал, а Крештен, оценив тонкость и хрупкость ведущих к страдальцу ветвей, почувствовал, что у него нехорошо засосало под ложечкой...

– Спускайся, подлец! – грозный окрик ни к чему не привёл: Веилен продолжал перебираться с ветки на ветку с той же беличьей ловкостью, а внизу воцарилась тишина – последнему дураку было ясно, что это дерево лаконцу не по зубам – да он и сам это знал, всегда останавливаясь где-то на половине его высоты: как раз там, где начинались сухие ветки...